Торгриму сыну Ульфа снились волки.

Ему часто снились сны о волках. В этих снах он не мог видеть себя, но видел других волков, и его глаза находились на одном уровне с их глазами; он бежал в стае, ловкий и неутомимый.

После таких снов он просыпался без сил, иногда весь в крови, не зная, откуда та могла взяться.

Сейчас он видел себя бегущим с волками, и его глаза горели таким же алым светом, как и у других зверей стаи. Они мчались по густому лесу, где гигантские деревья были едва различимы во тьме.

Торгрим чуял стаю поблизости, слышал рычание, клокочущее в звериных глотках, приглушенный топот лап по лесной подстилке.

Он нес что-то в своей пасти. Окровавленное, теплое, тяжелое. Недавно убитое. И принадлежащее только ему.

И вдруг его бег прекратился. Он остановился, и другие волки обступили его — незнакомая стая, чужаки, готовые на него наброситься. В лунном свете сверкали их клыки, слышалось их злобное рычание. Стая смыкалась вокруг него, настороженно, но целеустремленно, и Торгрим попятился. Для боя ему понадобятся зубы, но он не хотел выпускать зажатую в пасти добычу. Он попытался издать звук, но не смог.

А затем они бросились на него. Торгрим чувствовал жаркое дыхание, видел спутанную шерсть, острые клыки и то, как приближаются к нему оскаленные злобные пасти. Он встряхнулся, вскинулся, начал драться, все также отказываясь выпускать из пасти свою проклятую ношу.

И вдруг Торгрим проснулся — рывком, словно перешагнул порог. Секунду назад он дрался с волчьей стаей — и вот уже лежит в своих мехах на корме драккара. Ночь выдалась холодной, дождь сменился легкой моросью, а Торгрим был весь в поту. Воздух вырывался изо рта резкими горячими выдохами, как после долгого бега.

Некоторое время он просто лежал, широко раскрыв глаза и не двигаясь. Волчьи сны делали его усталым и слабым, словно он только что перенес тяжелую болезнь. Сквозь тьму и туман он едва различал мачту над головой и висящие мягкие полукружья снасти. Вчера с наступлением ночи они завели драккар в небольшую бухту, вытащили нос на галечный пляж и закрепили его на берегу. Они ели и пили до потери сознания, а затем рухнули спать на корабле.

Торгрим прислушался к ночи. Нос драккара скрежетал по гальке, когда волны размеренно поднимали и опускали корму. Так и не стихший ветер трепал снасти и свернутый парус. Вода билась в борта.

Он думал о волках.

Какое-то время спустя он поднялся и сел. Харальд спал рядом, раскинувшись на спине и приоткрыв рот. Порез на его щеке казался темной линией на светлой коже. Харальд не отличался красотой, но, широкоплечий и сильный, был по-своему привлекателен. Торгрим любил Харальда всем сердцем и часто волновался за него, но всегда скрывал это от сына.

Несколько минут Торгрим сидел и смотрел на спящего Харальда, а затем сбросил тяжелый мех и выбрался из-под покрывала. На нем были лишь туника и плащ, и холодный влажный воздух заставил его задрожать. Шестьдесят воинов храпели и бормотали во сне громче стада кабанов, роющихся в земле, но Торгрим почти не слышал этих звуков, настолько он к ним привык. Он осторожно двинулся между грудами мехов, разбросанными по палубе: похожие на погребальные холмы в долине, они скрывали спящих воинов. Наконец он добрался до самого большого холма, вполне соответствовавшего статусу ярла Орнольфа Неугомонного.

Торгрим потряс Орнольфа за плечо, но тот лишь издал недовольное слабое хрюканье. Впрочем, Торгрим не питал иллюзий, заранее зная, как непросто будет разбудить тестя. Орнольф, как обычно, первенствовал за столом. Некоторые пытались с ним сравняться, опрокидывая чашу за чашей. Они так и остались валяться на берегу — кто-то спал, а кто-то, возможно, и умер.

Торгрим снова его встряхнул.

— Орнольф… — сказал он тихо и толкнул его сильнее.

Целых пять минут Торгрим непрерывно тряс его и звал по имени, и только после этого Орнольф наконец открыл глаза. Минутой позже он уже сидел.

— Торгрим… что?

— Пойдем со мной.

Орнольф, постанывая, фыркая и рассыпая проклятия, выбрался из мехов и последовал за Торгримом на корму. У левого борта, как раз напротив рулевого весла, к палубе был привязан морской сундучок Торгрима. Он остановился там, опустился на колени возле сундука, и Орнольф присел рядом. Торгрим немного подождал, убеждаясь, что они никого не разбудили, и позволяя Орнольфу перевести дыхание.

— На том куррахе было кое-что, — шепотом сообщил ему Торгрим. — И я подумал, что другим не стоит этого видеть.

Он осторожно и медленно открыл сундучок, сунул руку под шерстяные плащи и туники, нащупал грубую ткань. И так же медленно вынул сверток. Он собирался развернуть его, показать содержимое Орнольфу, но Орнольф выхватил сверток у него из рук и развернул сам, что вызвало у Торгрима странное глухое раздражение.

Грозовые тучи все еще закрывали луну и звезды, света было мало, но все же достаточно, чтобы Орнольф увидел и оценил то, что держал в руках. Ярл молчал, разглядывая корону со всех сторон, проводя пальцами по тонкой гравировке.

— Никогда не видел ничего подобного, — сказал он наконец.

— Я тоже.

— Ее одной хватит, чтоб сторицей окупить наш поход. Но что мы будем с ней делать? Сомневаюсь, что во всей Ирландии найдется достаточно монет, чтобы выплатить нам истинную стоимость этой короны.

Торгрим покачал головой.

— Я бы не стал ее продавать, это неразумно. Думаю, ее не стоит даже брать с собой в Дуб-Линн.

Орнольф оторвал от короны взгляд — впервые с тех пор, как она оказалась у него в руках.

— Почему нет?

— Мне кажется, это не просто побрякушка мелкого королька. Она должна иметь особое значение. На борту того курраха было двадцать ирландских вельмож, и все они пожертвовали жизнью, чтоб защитить эту корону. Она оказалась единственной ценной вещью на их корабле.

— Ха! Ирландцы! Кто знает, почему они творят то, что творят?

Торгрим нахмурился. До сих пор он надеялся: ему не придется говорить того, что он вынужден был сказать.

— Я видел во сне… что другие захотят отнять ее у нас. И убьют нас за нее.

Даже в темноте Торгрим увидел, как округляются глаза Орнольфа.

— Ты видел корону… во сне?

— Не видел. Но она была там, я ее чувствовал.

— Волки?

Торгрим кивнул.

— Что ж, хорошо. — Орнольфа больше не требовалось убеждать. — И что, по-твоему, нужно сделать?

— Давай закопаем ее на берегу. Ты и я. Прямо сейчас. Остальным говорить не будем. Там она будет в безопасности, пока мы не раскроем ее секрет.

Орнольф задумчиво кивнул головой.

— Хорошо, — ответил он.

Торгрим вернулся к своему спальному месту и забрал оружие. Как и любой настоящий северянин, он с детства знал поговорку «Никогда не отходи от дома без меча своего и секиры». Скорее Торгрим вышел бы на улицу голым, чем отправился куда-то без оружия.

В трюме драккара он отыскал лопату и вынул ее медленно, осторожно, чтоб не издать ни звука. Они поступали правильно, и это было к лучшему. Торгрим не мог объяснить почему, но чувствовал, что это именно так.