Приглушенные голоса собеседников терялись в непрерывном стуке дождя по крыше шатра, и расслышать их реплики было нелегко. Но отец Финниан был благодарен уже за то, что ему не приходится шлепать по грязи какого-нибудь жалкого подобия дороги или мерзнуть, скорчившись от холода, в очередной бедняцкой лачуге с дырявой крышей. Шатер Руарка мак Брайна был просторнее, уютнее и обставлен гораздо лучше, чем дома многих бедных крестьян, с которыми ему приходилось делить кров и стол во время своих странствий.

— Мое единственное и главное желание — принести мир и стабильность в Брегу, — говорила тем временем Бригит. — Мой отец добивался Короны Трех Королевств, но я не горю желанием носить ее. Пока мы не установим мир в своем собственном государстве, вряд ли можно надеяться объединить все три королевства под одной рукой и изгнать фин галл.

Руарк, сидевший за небольшим столиком напротив Бригит, кивнул в знак согласия. Они втроем, Руарк, Бригит и Финниан, были единственными обитателями шатра. Слуг отослали прочь.

Снаружи, по бокам от входа, стояли двое часовых, и временами, когда ветер начинал особенно сильно трепать полог, их было видно изнутри.

«Господь благословил нас», — думал Финниан. Правда, это он сам устроил так, что Руарк мак Брайн вместе со своим войском оказался здесь, но зато Господь послал им Бригит в тот самый момент, когда она была им нужнее всего. Финниан брел впотьмах на ошупь, не будучи даже уверен в том, что поступает правильно. И вот, словно овен Авраама в чаще, появилась Бригит. Такого облегчения, как в тот момент, он не испытывал еще никогда.

— Пока на троне восседает Фланн, Брега не будет знать мира, — сказал Руарк. — Ри туата не придут к нему на помощь, а вскоре и вовсе начнут враждовать друг с другом. При — чем Фланн совершенно ясно дал понять Брендану мак Айдану, что не освободит трон по доброй воле.

— Когда я взойду на трон и укреплюсь на нем, то и ри туата объединятся вокруг меня, — заявила Бригит. — И вот тогда я смогу начать крепить союз с Уи Дунхада из Лейн- стера.

В тоне ее прозвучало нечто такое, что заставило Финниана отвлечься от своих раздумий. Он взглянул на нее. Но она смотрела не на него. Она смотрела на Руарка мак Брайна, а тот, в свою очередь, не сводил глаз с нее, и взгляд его показался Финниану необычайно глубоким и выразительным. В их разговоре проступили глубинные мотивы, выходившие далеко за рамки обсуждения простого вопроса, кто будет править и чем.

Он уже спросил себя, а не лучше ли ему выйти из шатра под каким-либо благовидным предлогом, когда вдруг чей-то голос, громкий и напряженный, положил конец переговорам:

— Господин Руарк! В Таре происходит что-то непонятное!

Руарк вскочил и выбежал из шатра прежде, чем Финниан и Бригит успели хотя бы осмыслить эти слова. Оба тоже быстро поднялись, но Финниан остановил Бригит, положив ей руку на сгиб локтя.

— Одну минуту, — сказал он, схватил накидку, лежавшую на походной кровати Руарка, и набросил ей на плечи, заодно накинув и капюшон на голову. — Я уверен, что господин Руарк не станет возражать, — добавил он, и оба, пригнувшись, вышли из шатра под проливной дождь и в хаос, в который, казалось, погрузился лагерь.

Повсюду метались люди, на бегу надевая шлемы и разбирая мечи, копья и щиты. Они услышали чей-то крик: «К оружию! К оружию!», и его подхватили в разных концах лагеря, в то время как воины поспешно вооружались и выстраивались в боевой порядок.

Руарка они обнаружили за линией палаток. Он смотрел вдаль, на длинную полоску открытой местности между лагерем и крепостью. Руарк стоял в окружении нескольких своих военачальников, среди которых был и Брендан мак Айдан, и они о чем-то негромко переговаривались, оживленно жестикулируя и не обращая внимания на суету за их спинами.

— Принцесса Бригит, отец Финниан, прошу вас, присоединяйтесь к нам, — окликнул их Руарк и сделал приглашающий жест. — Смотрите вон туда. — Он указал рукой на Тару. — Видите, из ворот вышли люди и остановились перед ними?

Финниан, прищурившись, пытался разглядеть хоть что-либо за пеленой дождя. Наконец он увидел их. Воины. Их было довольно много, во всяком случае, более сотни. Расстояние и погода не позволяли рассмотреть их во всех деталях, но, похоже, они были в шлемах и кольчугах, по крайней мере большинство, и доспехи их тускло блестели под дождем и пасмурным небом. Финниан заметил и яркие брызги цвета, которые, как он догадался, были раскрашенными щитами.

— Это люди из Тары? — поинтересовался он.

— Думаю, что да, — ответил Руарк, — хотя и не представляю, для чего им понадобилось оставлять крепость, где они были в безопасности, и выходить в поле. На месте Фланна я бы точно не стал этого делать, и потому был уверен, что и он не пойдет на это. Вот почему мы оказались не готовы к такому развитию событий.

Быть может, несколькими минутами ранее они действительно были не готовы, зато теперь воины выстроились в боевые порядки по обеим сторонам от Руарка и его военачальников. Пехотинцы Руарка не были сборищем обычных крестья г, отбывающих воинскую повинность перед своим господином, они были профессионалами, и это ощущалось во всем.

— И что вы намерены предпринять, господин Руарк, — сказала Бригит, — если мне будет позволено задать подобный вопрос?

— Пока еще не знаю, — отозвался Руарк. Он цедил слова медленно и размеренно, явно обдумывая на ходу всевозможные варианты. — Как только мы построимся, то выйдем вперед, на открытое место, где у нас будет пространство для боя и маневра. Но я не стану атаковать их. Я дам им возможность самим сделать первый шаг, чтобы понять, что они задумали. Кому-то может показаться, будто они допустили грубый промах, но я слишком хорошо знаю Фланна. Там происходит нечто непонятное, и потому я не стану спешить с выводами.

Финниан почувствовал, как у него засосало под ложечкой. Он-то надеялся, что им удастся избежать кровопролития. И он, и Руарк были уверены, что простой демонстрации силы будет достаточно, чтобы убедить Фланна и Морриган пойти на переговоры и заключить мир. Но теперь все выглядело так, будто они готовы были сражаться, и в таком случае крови прольется немало. А это, в свою очередь, означало, что взывать к голосу разума уже бесполезно. Стоит только скреститься клинкам, и последний шанс на мирное урегулирование будет потерян навсегда.

— Они выстраивают стену щитов, — сказал Брендан мак Айдан.

Финниан видел, как вдалеке взад и вперед забегали люди, и буквально на глазах бесформенная толпа превратилась в ровную шеренгу со щитами, поднятыми на уровень груди, тусклые пятна цвета которых были хорошо различимы даже на фоне бурых стен Тары.

— В шеренгу становись! — крикнул Руарк громко, но спокойно.

В его голосе не было ни волнения, ни тревоги; таким тоном он мог окликнуть своего грума во дворе замка и приказать подвести к нему коня. Но за их спинами пехотинцы быстро выстраивались в боевые порядки, готовясь отразить любой выпад неприятеля. Сердце у Финниана разрывалось от гордости и боли. Ирландцы собирались воевать с ирландцами. Это было неправильно, и потому нечего было удивляться, что норманны с такой легкостью обосновались в его стране. От собственного бессилия его затошнило.

Отвернувшись от людей, выстроившихся перед воротами Тары, он окинул беглым взглядом поле и с удивлением заметил одинокую фигуру мужчины, идущего по открытой местности. Похоже, его больше никто не замечал, а если и замечали, то не удостаивали внимания. Один-единственный человек. Он не столько шел, сколько брел, спотыкаясь, и явно не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг.

И тут Финниан сообразил, кто это. Это был тот самый молодой норманн, который сопроводил Бригит ник Маэлсехнайлл в лагерь Руарка.

«Хотел бы я знать, что у него на уме», — подумал Финниан.

Арнбьерн почувствовал, что паника вот-вот захлестнет его, подобно приливной волне, и попытался взять себя в руки. Его обуял не страх перед врагом, возможным ранением или даже смертью, нет, он испугался того, что Морриган вновь одурачила его. Он знал, что не вынесет повторного унижения.

— Во имя Тора, что все это значит? — проревел Хроллейф Отважный, когда огромные ворота захлопнулись за ними.

Тот же самый вопрос пронзительным криком отдавался в ушах Арнбьерна. Гул голосов растерянных викингов стал громче, заглушив даже шум дождя, капли которого барабанили по шлему Арнбьерна, и эхо разрозненных мыслей, отдававшееся у него в висках. Он хотел крикнуть им, чтобы они заткнулись, но не осмеливался, боясь, что они не послушаются.

— Вон там, смотрите! — подал голос Ингольф и указал вдаль, на противоположный конец поля у подножия пологого склона.

Вдалеке виднелся лагерь, расположенный примерно в миле от них, лагерь, который, очевидно, и имела в виду Морриган, когда показывала на него со стены. Скорее всего, это и были те враги, с которыми снюхался Торгрим. И тут вдруг на Арнбьерна снизошло озарение, внезапное и болезненное, словно коварный удар, нанесенный исподтишка.

«Ах ты, лживая сука», — подумал он, а потом, повысив голос, чтобы его можно было расслышать за шумом дождя, обратился к своим людям:

— Вот что задумали ирландцы. Они знают: мы сделаем, что угодно, лишь бы отомстить Торгриму и прочим предателям, и потому оставили нас одних, чтобы мы сражались вместо них! — Звук собственного голоса и слова понравились ему самому, и он вдохновенно продолжал: — Что ж, прекрасно. Если они не хотят сражаться, как подобает настоящим мужчинам, то предлагаю убить всех тех, кто расположился там с Торгримом, а потом вернуться и прикончить заодно этих жалких, лживых ублюдков за стенами Тары!

Он ожидал, что ответом ему будет дружный и одобрительный рев, но взамен получил лишь недоуменные взгляды. Арн- бьерн растерялся окончательно, хотя и не удивился, когда первым заговорил Хроллейф, который сначала многозначительно откашлялся, а потом и презрительно сплюнул в сторону далекого лагеря.

— Торгрим? — проревел он, поскольку, похоже, разговаривать иначе просто не умел. — Да, кроме тебя, никому нет никакого дела до Торгрима! Откуда ты знаешь, что он вообще находится там? Кто тебе сказал об этом?

Арнбьерн предпочел промолчать, поскольку сообразил, что, ответив, лишь выставит себя круглым дураком. К несчастью, угадать правду было совсем несложно, что Хроллейф и сделал.

— Клянусь загноившимся глазом Одина! — взревел он. — Это ведь была та ирландская сука, Морриган, верно? Порази меня молот Тора, неужто ты веришь всему, что она говорит? Честное слово, сдается мне, если бы она сказала тебе, что испражняется серебряными слитками, ты поспешил бы подставить руки ковшиком ей под задницу!

Арнбьерн почувствовал, как жаркий румянец заливает ему лицо, и беспомощно огляделся, словно в поисках подходящего ответа, но ничего не придумал. К счастью, его спас Ин- гольф.

— Смотрите! — воскликнул он. — Они вооружаются и выстраиваются в боевые порядки!

И все викинги обратили свои взгляды на далекий лагерь, где люди засуетились, словно муравьи в разворошенном муравейнике. В их действиях были заметны спешка и беспорядок, как если бы их застали врасплох, в чем, строго говоря, не было ничего удивительного. Кем бы они ни были, но если они пришли сюда сражаться, то, скорее всего, не предполагали, что люди в Таре отважатся покинуть крепость и встретиться с ними в чистом поле. Арнбьерн, во всяком случае, ни за что не сделал бы подобной глупости, будь у него выбор.

— Судя по всему, они хорошо вооружены и многочисленны, — продолжал Ингольф. — К чему нам драться с ними? У нас есть оружие и свобода. Наши корабли, наверное, до сих пор ждут нас там, где мы оставили их. Вот что я скажу: пусть ирландцы убивают ирландцев, а мы возвращаемся в Дуб-Линн.

Викинги встретили его слова одобрительными возгласами и согласно закивали в ответ. Арнбьерн поджал губы. Как ему ни хотелось, но он не осмеливался приказать им атаковать врага на дальнем краю поля. Он был почти уверен, что его попросту проигнорируют, а еще одного унижения он не переживет.

Торгрим!

— Мы не можем просто повернуться к ним спиной и уйти, — возразил Хроллейф, чем заронил в душу Арнбьерну искорку надежды, которая, впрочем, тут же угасла, когда здоровяк добавил: — Если они атакуют нас, а мы окажемся не готовы отразить их нападение, они убьют нас всех. Мы должнывыстроить стену щитов и отступить организованно, не сводя глаз с врага и прикрываясь щитами.

И это предложение было встречено с энтузиазмом. Отдавать приказы не было нужды. Норманны прекрасно знали, как надо выстраивать стену щитов, что они и проделали, быстро и аккуратно. Арнбьерн видел, какой эффект произвели ихдействия на врага в далеком лагере. Люди, доселе бесцельно метавшиеся среди палаток, моментально составили внушительную шеренгу воинов в кольчугах и шлемах, протянувшуюся от одного края лагеря до другого. По сравнению с ними, их количеством, вооружением и дисциплиной, викинги выглядели жалко и убого.

— Отлично! — прокричал Хроллейф. — Будьте готовы отступить. Медленно и осторожно, сохраняя строй. Мы достойно встретим этих ублюдков, если они пойдут в наступление, но если они останутся на месте, мы вернемся к кораблям.

Взгляды норманнов были прикованы к тяжеловооруженной пехоте вдали, викинги ждали, что вот сейчас там сделают первый шаг, пойдут вперед, врубятся в стену их щитов, и их противостояние превратится в кровавую мясорубку.

Этого ждали все, кроме Арнбьерна. Вдруг какое-то смутное движение привлекло его внимание, и он обернулся, глядя на поле чуть поодаль от стены щитов. Там виднелась одинокая фигура мужчины, неспешно идущего куда-то, словно отправившегося на прогулку, вот только он не столько шел, сколько брел, спотыкаясь, под проливным дождем.

«Во имя Локи, кто бы это мог быть?» — изумился про себя Арнбьерн. Человек выглядел пьяным. Да и разве стал бы трезвый шататься по открытому месту между двумя армиями, готовыми наброситься друг на друга — чего он, похоже, решительно не замечал.

Но было в его облике, мощной фигуре и в том, как он двигался, нечто знакомое. Арнбьерн прищурился, вглядываясь в него сквозь пелену дождя. А потом его словно громом поразило. «Харальд? — подумал он. — Харальд сын Торгрима?»

Оба вернулись к прежним ролям с такой легкостью, словно надели хорошо разношенную обувь. Орнольф громогласно распоряжался и сыпал бранью и насмешками, а Торгрим осуществлял действительное руководство, принимая решения, которые должен был принимать Орнольф, не желавший отвлекаться на подобную ерунду. Впрочем, этот негласный уговор никого не вводил в заблуждение. В конце концов, они всего лишь распределили обязанности самым прагматическим образом, в соответствии со своими наклонностями и сильными сторонами.

Торгрим не хотел, чтобы их присутствие обнаружили. Он понимал, что неожиданность — самое мощное оружие, и, подобно многим бесценным вещам, однажды утраченное, возвращению оно не подлежало. И поэтому по его команде только он сам, Орнольф и еще несколько викингов выступили из-за линии деревьев на опушку, откуда дорога убегала через поля и взбиралась по склону холма к стенам Тары, гордо высившимся на его вершине. Вряд ли из крепости или из лагеря на другом конце поля кто-то смог бы разглядеть небольшую группу людей, но тем не менее они старались не отходить далеко от опушки, укрываясь в густых зарослях папоротника, почти невидимые на фоне деревьев.

Он рассчитывал, что прочие викинги будут держаться поодаль, но скорее он остановил бы прилив голыми руками. Поэтому, подобно все тому же приливу, норманны неумолимо продвигались вперед, все ближе подбираясь к опушке. Однако они понимали, чего хотел от них Торгрим, и потому прятались под деревьями, не обнаруживая себя, но выбирая такое место, откуда могли бы наблюдать за происходящим. Поскольку их поведение не грозило разрушить элемент внезапности, Торгрим и не пытался отогнать их назад.

— Взгляните вон туда, — сказал он, показывая на крепость.

Вдали угадывалось какое-то движение, которое, как ему показалось, означало, что высокие дубовые ворота распахнулись настежь. Мгновением позже оттуда вышел отряд, соблюдая некое подобие боевого порядка, но не так строго, чтобы их можно было принять за регулярные войска.

— И что ты о них думаешь? — осведомился Орнольф.

— Прежде чем думать, я хотел бы рассмотреть их получше, но с такого расстояния я почти ничего не вижу, — отозвался Торгрим.

— Ха! С приближением почтенного возраста твои глаза утратили былую зоркость, Торгрим Ночной Волк! — заявил Орнольф.

Торгрим улыбнулся. Он знал, что Орнольф, будучи старше его почти на двадцать лет, в лучшем случае мог отличить крепость от холма, на котором она располагалась. Однако, вместо того чтобы указать Орнольфу на его собственные недостатки, он повернулся к Старри, укрывшемуся вместе с ними в зарослях папоротника.

— А ты что скажешь, Старри?

Все органы чувств берсерка — слух, зрение, осязание и обоняние — казалось, обрели сверхъестественную остроту. Он шагнул вперед и приложил руку козырьком ко лбу, прикрывая глаза от дождя жестом, каким кто-либо, кому не довелось жить в Ирландии, защищал бы глаза от солнца.

— Вооруженные люди, — обронил наконец Старри. — Их там наверняка больше сотни. Но при этом я не думаю, что это ирландцы. Судя по их оружию, щитам и тому, как они ведут себя, я бы сказал, что они больше похожи на норманнов. — Развернувшись, он уставился в противоположную сторону. — Но кем бы они ни были, они приковали к себе все внимание людей из лагеря. Ты только взгляни на них, они суетятся, как цыплята в курятнике, в который пробирается лиса!

Происходящее там казалось Старри очень забавным, хотя Торгрим смог разглядеть в далеком лагере лишь намек на волнение, а у ворот Тары он смутно различал столпившихся там людей. Некоторое время оба хранили молчание, глядя на две далекие армии и ожидая дальнейшего развития событий. На первый взгляд, дело зашло в тупик, оба войска пристально следили друг за другом, не спеша при этом сделать первый шаг. Но равновесие было хрупким, сродни чувству, которое испытывает человек, ступая на тонкий лед и зная, что в любую минуту может провалиться в ледяную воду.

«Кто они такие? — спросил себя Торгрим, глядя на людей, только что вышедших из Тары. — Если они не ирландцы, то кто же?» Если они и впрямь были норманнами, то самый логичный ответ заключался в том, что это люди Арнбьерна. Но он не мог представить себе, чтобы Морриган, которая приложила массу усилий к тому, чтобы отравить их и взять в плен, вдруг ни с того ни с сего вернула им оружие и свободу.

«Быть может, это как-то связано с воинским лагерем?» — подумал он. Мог ли Арнбьерн заключить соглашение с Морриган, согласно которому получил свободу для себя и своих людей в обмен на сражение с новой армией? Такое предположение имело смысл. Торгрим вполне мог представить себе, что Арнбьерн пошел бы и на сделку с дьяволом, лишь бы освободиться из ирландского плена. В обмен на свободу он готов был пообещать, что угодно.

— И что теперь? — полюбопытствовал Орнольф, кивая в сторону Тары.

— А теперь они строят стену щитов, — ответил Старри.

Торгрим увидел, как отряд воинов у ворот крепости пришел в движение, но ему пришлось поверить на слово Старри в том, что они выстраиваются в боевой порядок. Такие подробности он не мог рассмотреть при всем желании.

— Только ирландцы способны превратить столь простую вещь, как битва, черт знает во что! — рыкнул Орнольф. Клянусь задницей Тора, хотел бы я знать, что они задумали и что теперь будем делать мы?

— Мы будем знать больше после того, как вернутся Ха- ральд и Бригит, — отозвался Торгрим. — Но, похоже, это их война, которая нас никоим образом не касается.

Мысли Торгрима сейчас занимали совсем иные соображения. Первое заключалось в том, что их шансы ограбить Тару резко уменьшились с появлением на сцене не одной, а сразу двух армий. А вторым было осознание того факта, что Орнольф приплыл сюда на корабле, отобранном им у датчан. У Торгрима появился свой корабль, и это означало, что отныне он располагал средством самостоятельно вернуться в Вик, не связывая себя обязательствами перед очередным ублюдком вроде Арнбьерна.

— Ну, и где же мальчик? — пожелал узнать Орнольф. — Что-то долго его нет. Надеюсь, он не устроит брачные игры в лесу со своей принцессой, подобно диким кабанам. Знаешь ли, он — мой внук, и если они вынашивают такие планы, то нам придется долгонько ждать их возвращения.

Голос Орнольфа очень походил на дождь — такой же нудный и почти лишенный всякого смысла. Так что спустя некоторое время Торгрим перестал обращать на него внимание, как и на дождь, Он обвел взглядом раскисшее под ливнем поле, от крепости до лагеря, пытаясь угадать, каким будет следующий ход воинов в них. Но, так или иначе, их это уже не касалось. Как только вернется Харальд, они отправятся в обратный путь к реке. К его кораблю.

И вот тогда Торгрим заметил, что к ним направляется какой- то человек. Он был еще далеко, но явно шел в их сторону. Причем двигался он очень медленно, без какой-либо определенной цели, и не столько шел, сколько брел, пошатываясь, словно пьяный. От них его отделяло изрядное расстояние, да и за стеной дождя его было плохо видно, но в его фигуре и манерах было что-то до боли знакомое.

— Старри, — сказал Торгрим.

— Да. Это он.

— Харальд?

— Харальд Крепкая Рука. Твой сын. Да, это он. И он один.

Торгрим кивнул. Один… Это о многом говорило. А потом в голову ему пришла другая мысль:

— Он ранен?

Старри приставил ладонь козырьком ко лбу и несколько мгновений молча всматривался вдаль.

— Трудно сказать, — наконец ответил он. — То ли да, то ли нет. Но он бредет один, не таясь, меж двух армий, и его это, похоже, нисколько не волнует.

— Я иду за ним, — заявил Торгрим.

— Я пойду с тобой, — сообщил ему Старри.

— Нет, — отрезал Торгрим. — Здесь царит хрупкое равновесие. Если мы подтолкнем одну чашу весов, оно рухнет.

— Двое не подтолкнут его. Больше — запросто, но только не двое.

Торгрим задумался над его словами. Два человека могли склонить чашу весов в одну из сторон, а могли и не склонить. Но Старри хорошо иметь рядом, когда он владеет собой. Более того, а вдруг Харальда придется нести? Торгрим вовсе не был уверен, что справится с этой задачей в одиночку.

— Ладно, идем, — проворчал он, и они вдвоем вышли из кустов, ступили в траву, которая доходила им до середины лодыжек, и зашагали сквозь дождь по зеленому полю Ирландии.

Харальд шел, потому что ноги, казалось, сами несли его, хотя и без его участия. Каждый шаг, похоже, приближал его к тому месту, откуда он отправился в путь, но он не был в этом уверен, и это его нисколько не волновало. Его вообще больше ничто не волновало. Он даже не знал, где ему хотелось бы очутиться.

А теперь ты можешь идти… Именно так она ему и заявила. А теперь ты можешь идти… Ее слова снова и снова звучали у него в ушах, как неумолчный колокольный перезвон. Вот он стоит в палатке, и впервые за несколько часов на него не льется дождь. Отблески пламени свечей падают на ее матовую влажную кожу. Одежда облепила ее тело, которое по-прежнему остается гибким и сильным, хотя промокшее насквозь платье, туго обтягивающее живот, явственно выдает ее положение, делая его намного заметнее, чем когда-либо раньше. На лице ее написано высокомерие, которое она иногда на себя напускает. И от этого она кажется еще красивее.

А теперь ты можешь идти… Словно он был самым обычным слугой, мальчишкой на побегушках, которого можно отпустить взмахом руки. И он повиновался. Он слышал ее голос.

— Ты носишь нашего ребенка! — крикнул он куда-то в дождь, но слова его прозвучали протяжным стоном, а не призывом или упреком.

Харальд понятия не имел, в чьей палатке они оказались, но, судя по всему, Бригит это было прекрасно известно. Ее слова оглушили его, как удар дубинкой по голове. Если бы это было не так, если бы он мог думать, то вытащил бы из ножен свой меч и убил бы там всех, за исключением Бригит. Зарубил бы их всех, а Бригит вернул бы туда, где ей было самое место. Он бы убил их всех или погиб бы сам.

Но он так опешил и растерялся после того, как она небрежным взмахом руки отпустила его, что покорился ей. Он уже прошел половину обратного пути, когда вдруг сообразил, как должен был поступить.

— Как ты могла так обойтись со мной? — вскричал он.

Его разум отказывался осознавать всю глубину подобного предательства. Он вспомнил о том, как, уходя в море на корабле, когда земля терялась из виду, смотрел на волны и думал о том, как глубока бездна под ним. Мысли об этом вызывали у него беспокойство и едва ли не панику. И вот сейчас он испытывал нечто похожее, и, хотя под ногами у него была не палуба корабля, ему казалось, будто он тонет, все глубже проваливаясь во мрак.

Он был почти уверен, что плачет, но в такой сильный дождь утверждать подобное со всей определенностью было бы опрометчиво, чему он только радовался. Струи воды текли по его лицу, попадая в глаза, которые все равно почти ничего не видели, и потому он не сразу заметил двух мужчин, идущих ему навстречу. А заметив, резко остановился и принялся смаргивать капли дождя с ресниц. Он потянулся за мечом, но тут же понял, что не имеет ни силы, ни желания защищаться, и вновь уронил руку вдоль тела.

Они подошли ближе, и Харальд сообразил, что в них угадывается что-то до боли знакомое. Он смахнул капли дождя с глаз и пригляделся к ним внимательнее. А потом он узнал их.

«Отец? Старри? Ну конечно…», — подумал он. Ведь он возвращался к ним, к своим людям, неосознанно и машинально.

Вид двух мужчин, идущих ему навстречу, вселил в него надежду и покой, словно он шагнул из-под проливного дождя в жарко натопленную сухую комнату. Рядом с отцом он всегда чувствовал себя именно так.

«Он был прав… — На Харальда снизошло озарение — И насчет Бригит, и насчет всего остального». И с этой мыслью все теплые чувства исчезли, теперь он испытывал унижение и отчаяние. Он, Харальд сын Торгрима, Харальд Крепкая Рука, был так уверен в себе. Он научился говорить по-ирландски. Он настаивал, что не желает возвращаться в Вик, что в Ирландии его ждет новая жизнь. Он восстал против своего отца и даже поднял на него руку. Он уже видел себя на троне Тары.

А ведь Торгрим был прав с самого начала. Этого Харальд вынести уже не мог.

«Нет, нет, нет», — подумал он. Отец не станет насмехаться над ним или поминать прошлое, но от этого ему будет не легче. Ему станет лишь еще хуже, собственно говоря. А вот дед посмеется над ним вволю. Харальд уже буквально слышал его смех.

Нет, он этого не вынесет. Он сделает то, что должен был сделать с самого начала. Он уведет Бригит с собой или погибнет. Разумеется, второй вариант казался куда вероятнее, но это уже не имело никакого значения. Харальд не мог вернуться к своим соотечественникам после того, как выставил себя полным идиотом.

Отец и Старри были уже так близко, что он различал их вполне отчетливо. Отец махал ему рукой, и даже сквозь шум дождя Харальд расслышал, как он окликает его по имени. Юноша почувствовал, как ослабевает его решимость, но стиснул зубы и заставил себя вновь вспомнить стыд и боль, которые испытывал всего мгновение назад.

Рука его потянулась к поясу, и пальцы нащупали знакомую рукоять меча. Он вытащил клинок из ножен, чувствуя, как тот привычно лег ему в руку.

«А ведь я так и не дал тебе имени», — подумал он, окидывая взглядом длинное обоюдоострое лезвие. В общем-то, он не раз предпринимал подобные попытки, но в голову ему не приходило ничего стоящего.

«Вестник Возмездия, вдруг подумал он. — Да, вот подходящее имя. Вестник Возмездия». Он взглянул на меч.

Все то время, что нам осталось быть вместе, я буду называть тебя Вестником Возмездия, — сказал Харальд. — Не думаю, что это продлится долго, во всяком случае, на этой земле. — С этими словами он повернулся лицом в сторону лагеря, из которого ушел совсем недавно.

Он увидел солдат, выстроившихся в неровную ломаную шеренгу, не в стену щитов, а нечто подобное. Он зашагал к ним, решительно и целеустремленно, ускоряя шаг. Размеренная ходьба сменилась легкой трусцой, а потом он перешел на бег, держа Вестник Возмездия над головой. В груди у него зародился боевой клич, а потом и сорвался с губ, переходя в дикий и первобытный кровожадный вой. Харальд ринулся в битву, совсем один, а над полем, опережая его, катилось громкое эхо.