…Влада с внуком уехали, и опять Вера почувствовала себя самой одинокой на земле.
Два дня прошло, а она так и не нашла в себе силы выйти из дома. Встреча в ресторане напрочь выбила ее из колеи. Может, все это ей приснилось и совсем не его она видела и разговаривала не с ним?..
Сердце ее странно стучало, то замирая, как будто прислушиваясь, то начиная биться с бешеной скоростью, как будто торопясь куда‑то. Она ругала себя. За то, что не оставила ему свой телефон, что нормально с ним не поговорила. Но ведь прошло столько лет…
Все эти годы она ничего не слышала о Владимире.
Зазвонил телефон. Влада, наверное. Звонит сообщить, что добралась.
Вера вздрогнула, услышав на другом конце провода такой знакомый до боли, пробиравший до самого крошечного позвонка ее тела голос:
— Вера, здравствуй, это Владимир.
Сердце затрепыхалось, как птица, готовая вот‑вот высвободиться из клетки. В смятении она хотела положить трубку, но какая‑то сила заставила задержать ее в руке.
— Вера, у нас встреча такая короткая была. В ресторане нормально поговорить не получилось. Ты свободна сегодня вечером?
Прошло несколько секунд, прежде чем Вера смогла выдавить из себя:
— Не знаю…
— В шесть часов тебя устроит, если я зайду за тобой? Прогуляемся по парку…
— Хорошо. — Вера больше ничего не смогла сказать, чувствуя, как пылают щеки и жар распространяется по всему телу.
Она положила трубку. Как он ее нашел? Хотя сейчас любую информацию можно найти в считаные минуты. Ведь фамилия у нее такая, как и была.
Она и хотела, и одновременно безумно боялась встречаться с человеком, ради которого когда‑то горы могла свернуть. Она не знала, о чем будет с ним говорить, она просто чувствовала биение сердца, которое, казалось, ничем невозможно было заглушить.
Страх, сомнение, ожидание, надежда — все нахлынуло на нее, захлестнуло волной, и уже не уйти было от этих чувств и мыслей…
Долго простояв у окна, она наконец очнулась и, посмотрев на часы, стала беспокойно метаться по квартире, думая, что ей надеть.
Она хотела ощущать на себе его одобрительный взгляд, хотела видеть то восхищение в его глазах, с которым он смотрел на нее тридцать лет назад.
— Господи, да старуха ты уже, — сказала она самой себе. — О чем ты думаешь, что ты делаешь? И он старый тоже, на что он мне сдался?
И сама себе отвечала:
— Да я ж просто… Поговорим, как старые знакомые.
Он пришел ровно в шесть вечера с букетом цветов и тепло улыбнулся, когда увидел ее встревоженное выражение лица.
— Ну, как ты живешь, Верочка? — были его первые слова.
И снова этот взгляд и неизвестно откуда взявшееся желание показаться самой красивой, самой смелой, самой талантливой…
Вера, не анализируя и не осознавая своих мыслей и чувств, просто улыбнулась в ответ, и на душе сразу стало легко, как будто огромная тяжесть свалилась с нее.
— Да помаленьку… — кратко ответила она. — Вот на пенсию собираюсь.
— На пенсию? Ты? Для пенсионерки ты отлично выглядишь.
Верины щеки порозовели от комплимента.
— Да уж… — ответила Вера.
И не стала объяснять, что ей после двадцати пяти лет на работах с тяжелыми условиями трудовая пенсия полагалась с пятидесяти лет.
Они молча шли по парковой аллее, ощущая свежий аромат весны.
Вера остановилась и задрала голову. Птицы вовсю чирикали где‑то высоко в ветвях, почки набухли и, казалось, вот‑вот взорвутся, обнажая нежную светло‑зеленую плоть новорожденных листьев.
У нее внезапно закружилась голова. Она пошатнулась и, приложив руку к виску, пыталась найти равновесие. Владимир, заметив реакцию Веры, осторожно положил ей на плечо руку, поддерживая ее.
— С тобой все в порядке?
— Да, просто голова закружилась. От переизбытка свежего воздуха, наверное. Нечасто я на улицу выхожу.
Она посмотрела в его глаза, и дыхание снова перехватило. Она так никогда и не смогла забыть его глаз. И сейчас она снова прочла в этих улыбающихся глазах нежность и что‑то еще, чего она не могла описать.
— А я ведь искал тебя, Вера, — вдруг сказал он. — Везде искал. Я потерял тогда надежду, думал, тебя нет в живых. Давай присядем. — Владимир легонько потянул ее за локоть к ближайшей скамейке.
— Но я тебя недооценил. Я узнал, что тебе удалось бежать из плена, только через несколько лет после того, как уехал. Я в Москву долго не мог ездить, она ассоциировалась для меня с потерей. Потерей тебя. Поехал три года спустя, нужно было собрать кое‑какие документы. Случайно в метро встретил Сергея Мироновича, ректора. Помнишь его? В разговоре он тебя упомянул, сказал, что ты была в плену у чеченцев, сбежала оттуда, приезжала в училище, но дальше учиться не стала. А я тогда уже от Ольги уйти не мог.
На Веру внезапно нахлынула темная волна. За эти годы годы она научилась не вспоминать о рабстве. Этот отрезок ее жизни был просто‑напросто вырезан из ее памяти. Ей удалось покончить с этим и душевно, и физически.
— Никогда, больше никогда не напоминай мне об этом, — сдержанно сказала она Владимиру.
— Извини. Не буду.
Они сидели молча несколько минут. Вера заговорила первой.
— Вот так жизнь повернулась. Никто из нас в том, что случилось, не виноват. Просто так сложилось. Я сейчас такая, какая я есть. А ты такой, какой ты есть.
— А какая ты сейчас, Вера? Я хочу тебя заново узнать.
— Да ничего особенного из меня не получилось. Работала на фабрике, дочку растила, так жизнь и прошла.
— Вера, да у тебя жизнь только начинается, ты это знаешь? — горячо воскликнул Владимир, и Вера с изумлением посмотрела на него.
— Ну хватит обо мне. Расскажи про себя. Ты женат? Где живешь?
— Вдовец, жена умерла три года назад. Жил во Франции, в США, много ездил по миру, вот приехал в Питер, чтобы тут пожить и поработать.
— А чем ты занимаешься? Преподаешь? — спросила Вера.
— В какой‑то степени, — улыбнулся Владимир. — Только не в той области, что раньше. У меня как раз завтра тренинг будет, я тебя приглашаю.
— Я подумаю, — неуверенно ответила Вера. Ей не хотелось спрашивать у Владимира, что означает незнакомое ей слово «тренинг».
— Слушай, мы же о кафе совсем забыли, пойдем?
— Извини, но мне нужно домой. Влада будет звонить.
Он проводил ее.
— Так мы увидимся завтра? — спросил Владимир у парадной.
— Посмотрим.
Позвонив на следующий день, Владимир все‑таки уговорил Веру приехать в Международный тренинговый центр. Получив на ресепшене бейдж со своим именем, она нашла нужный зал. Заглянув, Вера увидела, что зал был битком набит людьми. Сомневаясь, удастся ли найти свободное место, Вера немного задержалась в проходе.
Почувствовав на своем плече чью‑то руку, она обернулась.
— Как здорово, что ты пришла. Я тебе зарезервировал место в первом ряду, вон там, видишь? — прошептал Владимир. Вера кивнула. — Ну, иди, садись, я скоро начинаю.
Уже сидя на своем месте и невольно слушая по обе стороны от себя разговоры о бизнесе, о профессиональных и жизненных целях, о книгах, которые ее мало интересовали, слыша такие странные для себя словечки, как «нетворкинг» и «самореализация», Вера терялась в догадках, о чем же будет выступление Владимира. О политике? О бизнесе? О том, как раскрутиться?
И совсем не то она ожидала услышать, когда он вышел на сцену. Но по мере того как он говорил, она чувствовала, с каким вниманием его слушали в зале, и сама была поглощена его речью, боясь пропустить хоть одно слово.
— Вы знаете, что бы я ответил, если бы меня спросили, какова основная проблема в сегодняшнем обществе? Я бы без колебаний заявил, что это страх. Люди боятся жить. Они боятся перемен, они боятся принятия решений, они боятся ответственности и обязанностей, они боятся поражения и успеха, люди боятся мечтать, в конце концов! Наш век можно назвать веком страха. Да, страх существует. И мы знаем по себе, на нашем личном опыте, что из‑за страха мы, возможно, выбрали не тот путь. Может быть, страх когда‑то помешал нам добиться большего, может быть, из‑за страха мы не пошли за своей мечтой. Ведь у каждого из нас есть мечта. У каждого сидящего здесь есть большая мечта, заложенная в нас еще до нашего рождения.
Вера слушала и думала: неужели она не одна? Неужели это правда, и люди, сидящие здесь, тоже боятся? Боятся перемен, боятся друг друга, боятся жить?
— Я верю, что все в мире создано с определенной целью и что у каждого человека есть своя миссия, свое предназначение. К сожалению, многие так и не находят его, и это трагедия. Ведь значимость жизни не в том, что мы живем, а в том, как мы живем. Мы делаем вид, что нам и так хорошо, — продолжал Владимир, — что у нас все в порядке, что у нас нет каких‑то специальных целей, или амбиций, или желаний, но на самом деле в самой глубине нашей души мы хотим большего. Давайте посмотрим правде в глаза. Легче жить привычной, спокойной жизнью, чем пробовать и терпеть поражение. Но вот что я вам скажу. Дело не в том, как больно тебя бьет жизнь, дело в том, что ты, несмотря ни на что, поднимаешься. И дело не в том, сколько поражений ты терпишь, а в том, что ты терпишь поражение и продолжаешь идти вперед. Вместо того, чтобы жить в страхе, нервничать, чувствовать свое бессилие, думать о себе как о жертве, я призываю каждого из вас расширить свои горизонты. Мечтайте большими мечтами. Достигайте новых высот. Вылезайте из своих коробочек. Играйте главную роль в вашей жизни!
Лекция продолжалась, Владимир говорил, а Вере как будто снова открылась непрописная истина, которая заложена глубоко в каждом человеке, но которая с годами истирается, изменяется, искажается.
В эту ночь Вера долго не могла заснуть, думая об их встрече и его словах: «Вы не проживаете ту жизнь, которая у вас в голове, ту жизнь, о которой вы мечтаете. Как же поверить в то, что ваше предназначение — это успех? Как поверить в то, что вы созданы для яркой и замечательной жизни?»
Но разве ее жизнь не прожита? Разве пятьдесят лет — не тот возраст, когда только сидят дома, читают газеты и книги и нянчат внуков?
Что‑то старое, давно сложившееся в ней, давно воспринятое как само собой разумеющееся, говорило «да». Но что‑то другое, что Вера так и не смогла в себе до конца подавить, робко поднималось, протягивало руки к солнцу и кричало во весь голос: «Нет! Это неправда!» И тут же, испуганное тем другим, старым голосом, пряталось, но через несколько мгновений снова поднималось и устремлялось к свету.
На следующий день, сама себе не желая признаться, она ждала звонка Владимира. Она так хотела увидеть его лицо, эти синие глаза, которые, казалось, читают всю ее подноготную. Его губы с этим волнующим изгибом, к которым ей так хотелось прильнуть губами.
Они сидели в маленькой кафешке в центре. Владимир, нежно смотря ей в глаза, взял ее за руку, и она снова почувствовала себя как в студенческие годы, молодой и неопытной. Он ласкал ее глазами, и Вера не могла оторвать свой взгляд от его. Казалось, прошла целая вечность, а они все еще смотрели в глаза друг другу, не говоря ни слова, пока подошедший с заказом официант не прервал их.
Во время еды они просто улыбались друг другу, перекидываясь ничего не значащими фразами.
Расплатившись по счету, Владимир, взяв Веру за руку, нежно, но уверенно потянул ее за собой. И она подчинилась. Больше не боясь, не раздумывая, не сомневаясь, она просто последовала за ним.
Он поймал такси, и она буквально упала в его объятия на заднем сиденье. Осторожно, словно это была фарфоровая ваза, он взял ее лицо в свои руки и начал целовать лоб, глаза, нос и, наконец, губы. И снова, как в тот самый первый раз, в походе, у озера, Вера почувствовала себя с ним единым целым. Весь их маршрут до его дома стал бесконечным поцелуем.
Машина остановилась, и они вынуждены были оторваться друг от друга. В зеркало водителя Вера увидела пару смеющихся глаз. Шофер, молодой паренек, терпеливо ждал, когда сидящая на заднем сиденье пара наконец‑то оторвется друг от друга.
Вера фыркнула от смеха, подумав про себя: «Думает, наверное, совсем рехнулись на старости лет».
Владимир быстро пошел по лестнице, ведя Веру за собой. Ноги были как вата, от волнения она почти не могла идти.
Он дрожащими руками открыл дверь.
«А ведь он тоже волнуется», — подумала про себя Вера.
Он стал жадно целовать ее в коридоре. И ничего больше не было, лишь мужчина и женщина, такие, как их создала природа, и то, из‑за чего они сходились во все времена и цивилизации, — желание…
Они лежали в объятиях друг друга, не двигаясь, позволяя только теплу своих тел впитываться одно в другое, закрыв глаза, чтобы полнее насладиться этим счастливым опьянением.
— Я думал о тебе, моя дорогая, я молил Бога, чтобы снова тебя встретить, — прошептал Владимир. — Моя смелая девочка, спасибо тебе за это волшебство, эту сказку.
Они задремали. Первым проснулся Владимир и стал покрывать поцелуями каждый миллиметр ее тела. В руках Владимира она почувствовала себя сгоравшей в пламени бабочкой. Но через несколько мгновений эта бабочка снова оживет, расправит свои крылышки и снова полетит навстречу этим необыкновенным ощущениям, чтобы снова отдаться во власть этому пламени.
— Верочка, ты знаешь, что ты совершенна? И как человек, и как женщина. Ты совершенна и уникальна Вера, запомни это, — шептал ей Владимир. И она верила. Верила, что нет в мире другой такой.
Мир, казалось бы, такой привычный и скучный, превратился вдруг в радужное сияние, в сказку, где все возможно.
Они гуляли по вечернему городу, и, смотря на проезжающие автомобили, звенящие трамваи, мосты, фонари, отражавшиеся в воде, небо, внимая городскому шуму, Вера впервые почувствовала, как ее сердце стучит в унисон с самой жизнью, что ее душа — это одно целое с самой душой мира.
— Вера, а как ты думаешь, какое у тебя призвание в этой жизни? — Вопрос Владимира был как бы продолжением этого зародившегося в ней необыкновенного ощущения.
Вера задумалась на несколько секунд, а потом ответила:
— Не знаю. Любить, наверное.
Владимир улыбнулся такому простому и правдивому ответу и поцеловал ее в щеку.
Робко входя в храм и неумело крестясь, Вера была не в силах сдержать неизвестно откуда нахлынувшее волнение. Она не могла сказать, что ее сюда привело, словно какая‑то сила подтолкнула ее, когда она проходила мимо. На протяжении этих лет она если и вспоминала Бога, то только когда думала о матери. Вере тогда приходили в голову слова, сказанные мамой перед смертью. А теперь вот вспомнила она слова и матери, и батюшки, с которым она разговаривала перед самым своим отъездом в тогдашний еще Ленинград.
Пламя свечей отражалось на позолоте икон, и лучи, идущие от них, казалось, отражали чувства и эмоции тех, кто сегодня здесь уже был. Они собрали в себе печали, радости, страхи и надежду тех, кто приходил сюда до Веры. И еще в этих тонких искрящихся лучах сияла любовь. И, дыша полной грудью, она набирала полные легкие воздуха, ощущая, как с каждым вдохом ее наполняет свет и тепло. Она выдыхала, и вместе с ее выдохом уходили тревоги и опасения. Она жила. Сейчас, в эту самую минуту. Она была свободна. И уже никто никогда не сможет вернуть ее обратно. Она свободна.
Она остро ощущала эту безграничную любовь, этот свет, исходящий отовсюду, который проникал в самые сокровенные уголки ее сердца, в самые потаенные места ее души, не оставляя места сомнению и недоверию. «В доме Отца моего обителей много», — услышала она отчетливо слова отца Сергия. И почувствовала, как из глубины ее души поднимается всепоглощающая любовь ко всему миру, ко всем людям, и, уже не сдерживаясь, она навзрыд заплакала:
— Я люблю тебя, Господи…
Влада не узнавала мать, разговаривая с ней по телефону. Она привыкла слышать почти всегда унылый голос матери, ее жалобы на то или другое. Сегодня она услышала радость в голосе Веры. Радость, которая, казалось, переполняла Веру — с таким энтузиазмом и интересом она говорила с дочерью.
— Мам, ты встретилась с Владимиром Георгиевичем? — спросила дочка и в ответ услышала лишь смех матери. Всегда такой сдержанной, Вере было неудобно говорить с дочерью о своей любви, но радости сдержать она не смогла.
Она услышала смех дочери на другом конце линии, и что‑то подсказало ей, что без участия Влады здесь не обошлось.
Они встретились с Володей у метро, чтобы пойти на выставку в Эрмитаж. Он подошел к ней, и его веселый и одновременно загадочный взгляд вызвал у нее любопытство.
Она ничего не спросила, хотя чувствовала, что он хочет ей что‑то рассказать. Но на выставке, не удержавшись, шепнула ему:
— Ты чего такой загадочный, случилось что?
Владимир рассмеялся и, взяв ее за руку, шепнул на ухо:
— Да, после выставки поговорим.
На выходе из Эрмитажа Владимир, хитро косясь на Веру, выпалил:
— Я тебя записал на курс актерского мастерства.
— Какой курс? Нет, Володь, я не пойду. Ты что, смеешься? — было первым, что она выпалила. И охнула, испугавшись, что разочаровала его своими словами.
Он ничего не ответил, просто шел рядом.
Вера шла вся в своих мыслях, когда Владимир вдруг резко остановился:
— Вера, посмотри на меня. Вера, ты знаешь, в одной книге я когда‑то прочитал: не отказывайтесь от своей мечты. Не позволяйте жизни убить ее, если в этой мечте вся ваша душа. Храните ее. Добивайтесь ее. Не забывайте о ней. Разрывайте сети, и если они все‑таки опутали вас, перегрызите их, выпутайтесь, выпрыгните и плывите, пока не утонете, но не отказывайтесь от мечты. Ты же еще можешь прожить то, о чем когда‑то мечтала, добиться того, чего хотела. А чувствовать страх — это нормально.
Она смотрела в его глаза и видела в них мольбу, надежду, ожидание.
— Верочка, я же знаю, о чем ты мечтала, ты просто похоронила эту мечту в один день.
— Время назад не повернуть, — немного резко вырвалось у Веры.
— Да, не повернуть. И жизнь сначала нельзя прожить, но ее можно начать жить сейчас, с этого самого момента, Вера!
Вера ничего не ответила, только память внезапно откуда‑то выхватила момент, когда она прыгнула в Терек, спасаясь от преследователей, как она плыла в обжигающей ледяной воде, преследуя только одну цель — выжить, чтобы увидеть его…
Ночью Вера не могла заснуть. Она чувствовала дыхание Владимира на своем плече, чувствовала его руку на своем теле, беззвучно повторяя про себя его слова: «Вера — это противоположность страха».
Театральный центр «Золотая лига» располагался на Московском проспекте, и Вера легко нашла его по большому плакату, висевшему на дверях. Она остановилась и стала читать. Плакат извещал о победе театральной группы в конкурсе сценического искусства.
— Добрый день! — услышала она за спиной. Повернувшись, Вера увидела представительного пожилого мужчину с приветливой улыбкой.
— Вы к нам? Прошу! — и мужчина распахнул дверь.
Первым ее желанием было покачать головой и пойти дальше, но, собрав все свое мужество, Вера кивнула, сказала «спасибо» и вошла в распахнутую дверь.
Приятный мужчина, открывший ей дверь, оказался руководителем курса. Петр Тихонович, как его звали, сразу же заверил всю группу, что на протяжении программы участники заметят, что жизнь меняется к лучшему.
В группе было одиннадцать человек, среди них были и бизнесмены, и руководители, и студенты, и домохозяйки. Несмотря на разношерстность группы, Вера почувствовала себя на удивление легко. Она, которая раньше не любила людей и боялась их, сейчас чувствовала какое‑то особое расположение и доверие к каждому в этой группе.
Она все еще сидела в своих размышлениях после ознакомительного круга и общей информации о курсе, когда Петр Тихонович сказал:
— Мы начнем с небольшой эмоциональной разминки. Я бы хотел попросить каждого из вас выступить с монологом. Не важно, о чем вы будете говорить. Это могут быть ваши мысли на актуальную тему, это может быть стихотворение, краткий обзор книги, которую вы недавно прочитали. Наша с вами цель — попробовать обнажить наши чувства, осмелиться показать наше нутро другим людям.
Вера абсолютно не знала, о чем она будет говорить. Она очень волновалась и сомневалась, сможет ли она вот так, сразу что‑то рассказать чужим людям. И когда очередь дошла до нее, она замешкалась.
Преподаватель подошел к ней и, положив руку ей на плечо, мягко сказал:
— Вера Тимофеевна, вы сможете, я это вижу. Просто закройте глаза, если хотите, и говорите. Говорите то, что шепчет вам сердце. Передайте нам то, что оно чувствует.
Вера вышла в круг, чувствуя, как учащенно бьется сердце. Закрыв глаза, она в течение нескольких секунд попыталась собраться с мыслями. Сделав глубокий выдох, она начала говорить о том, что таилось в ее душе на протяжении всей жизни, то, о чем она так часто думала в течение последнего, такого невероятного, как ей казалось, месяца. И по мере того, как она говорила, сердце успокаивалось и уже не стучало так бешено, дыхание выровнялось, и уже было нетрудно произносить слова, которые, казалось бы, сами выходили из нее:
— Она живет любовью. Она питается ей, как растение водой. Когда любви долго нет, она засыхает, ее сердце закрывается, скукоживается и превращается в колючку. Она замирает. Она забывает дышать. Да и не нужно ей это. Зачем? Ведь воды, поддерживающей в ней это дыхание, все равно нет. Она привыкает к такому существованию. К этой сухой пустыне, где всегда стоит жара, где растениям нет места, потому что они погибают, а колючки привыкают к этому палящему, жестокому солнцу. Но по ночам ей снится дождь. И она грезит, она ждет. В ней все еще тлеет жизнь. И жажда… И так в течение многих лет. И когда вдруг появляются облака не небе, она не осмеливается этому верить. И, чувствуя первые капли на своих щеках, она думает, что ей это снится. Но капли настоящие, и дождь настоящий. Она купается в его ласках и вдруг с удивлением замечает, что из ее скукоженного сердца пробиваются ростки. Зеленые, тоненькие росточки, которые тянутся к этой живительной влаге, жадно впитывают ее и с каждым днем становятся крепче, зеленее. Из робких ростков появляется удивительной красоты цветок, предназначенный только для него одного. Она — как растение, которому так необходима вода. Ее живительная вода — это любовь.
Вера замолчала и открыла глаза. Группа зааплодировала, и она услышала чье‑то краткое:
— Да, сильно.
Первое занятие едва закончилось, а она уже ждала второго.
Владимир стоял у выхода. Раскрасневшаяся Вера выскочила из дверей и, налетев на него, засмеялась.
— Вер, а ты знаешь, у тебя даже смех изменился, — ласково и довольно сказал он.
Вера ничего не ответила, только кивнула. Она рассказала Владимиру о курсе, о преподавателе, о группе, как когда‑то она рассказывала ему обо всем давным‑давно в юности, когда он ждал ее у дверей киностудии после съемок.