На следующий день толпа новопоселенцев уже с утра пораньше ждала своего невольного господина возле атаманской землянки. Мужики и бабы тихо перешептывалась, дети постарше стояли молча, лишь малышня весело галдела, уверенная в своем праве никого и ничего не бояться. Ждали уже минут тридцать, так как начальство было занято. Там с докладом о своем походе сидели Вьюн с Вельтом. Когда дверь наконец скрипнула, наружу первыми вышли именно они, довольные от хорошо выполненного поручения, следом выскользнули из землянки Ольт, уже успевший с утра отбить свою обязательную программу в виде тренировки, и молчаливая Истрил, а затем, спустя минут десять, на свет божий явилась хмурая одноглазая физиономия.

Карно и строгим взглядом оглядел толпу. Почти всю ночь Ольт убеждал его в необходимости возглавить новое поселение. Куча аргументов и доводов, что Карно когда-то был воякой не в последних чинах и не понаслышке знал, что такое ответственность за людей, была просто не принята во внимание по той простой причине, что одноглазый вояка ни в какую не желал взваливать на свои могучие плечи всю эту деревенскую ораву. В конце концов, после долгих уговоров, согласие было получено и Ольту было бы лестно думать, что тому виной его красноречие, но увы, он знал точно кого надо за это благодарить. Достаточно было несколько слов Истрил, и буйный разбойник склонил голову. Всего одно предложение, сказанное тихим ласковым голосом, когда Ольт уже был готов признать свое поражение, склонило спор в его сторону.

— Олента будет рада увидеть, что ее отец — не последний человек. — вот что сказала мудрая Истрил, и Карно задумался, а потом заулыбался и даже невольно подбоченился, отвечая каким-то своим тайным мыслям. И вот теперь он оглядывал толпу недовольным взором, думал примерно в том ключе, что, как выразился бы Ольт, вот не было бабе хлопот, так купила себе порося. И теперь этого «поросенка» надо было кормить, холить и лелеять. И, что самое важное, его в конце нельзя было зарезать на мясо. Но если представить вместо поросенка барана, то его уже можно стричь. И не один раз. Но сколько же нужно времени и хлопот, чтобы довести барана до стрижки. Он тяжко вздохнул и начал свою первую тронную речь:

— Сразу хочу расставить все по своим местам и сказать, вас сюда никто не звал, но вы здесь. Гнать никого не буду, но если есть недовольные, то лучше вам убраться сейчас. Потому что сейчас вы еще можете со мной спорить, но, когда пойдете под мою руку, никаких разногласий я не потерплю и тогда простым уходом вы уже не отделаетесь. Всем, кто останется дам по золотому на семью. — услышав про деньги, замершая было толпа зашевелилась и уже более благосклонно смотрела на говорившего. — Кто у вас был старшим в деревне?

Из толпы вышел мужик с уже пожелтевшим синяком на пол лица, бывший староста.

— Ну я

— Остаешься или уходишь?

— Ну.

— Чего «ну»! Иди, своей лошади скажи! Разнукался тут! — неожиданно вызверился Карно. И так весь на нервах, а тут нукают, понимаешь. Бывший староста испуганно втянул голову в плечи и зыркнул глазами по сторонам, на всякий случай намечая пути к бегству. Истрил успокаивающе положила руку атаману на плечо. Почувствовав ее прикосновенье, одноглазый громила тут же успокоился. Собственно, и чего разволновался. Все уже ночью с Ольтом обговорили и решили. Как поступать, он знает. Поэтому, отбросив в сторону дипломатические хитрости, заговорил короткими армейскими фразами:

— Как имя, нукальщик? Брано? Так вот, Брано, будешь моим заместителем. С тобой потом еще разговор будет. А пока посчитаешь семьи. Получишь золотишко. Раздашь. Потом получишь инструмент. Это общее, хранить будешь у себя. Выдавать тем, кому нужно. Разбей мужиков на бригады. Кто будет строить дома, кто амбары и скотницы. И не стройте как попало, я потом размечу улицу. Выберите людей, пусть все им скажут о своих нуждах. Выбранные через три дня поедут со мной в город за покупками. Вначале всем миром ставим дома. Потом, когда у каждой семьи появится свое жилище, хозяин дома ведет свое хозяйство сам. С вас никаких повинностей, кроме содержания дружины. Это нужно для вас самих, баронов еще в наших лесах хватает. Пока все. Уф.

И недобро зыркнув напоследок единственным глазом скрылся в своей землянке. Там он с шумом присосался к кувшину с водой, которую с утра от нечего делать нанес Ольт, заполнив всю подходящую тару.

— Ну, как я загнул? Давно так не говорил.

— Нормально говорил. Так и дальше себя веди, вспомни армию. Так и тебе будет проще и крестьянам. А то развели тут демократию.

— Чего развели? — Карно прищурил свой глаз. — Вот скажи мне, Ольт, откуда ты, в лесу сидючи, слов таких набрался? Ась? Опять все на Архо Меда свалишь? Я даже в армии от герцогов таких слов не слышал.

— Не поверишь, Карно, но как на духу говорю — Единый научил.

— Мда, Единый — говоришь… Все-все, Истрил, молчу. Единый так Единый, — и Карно полушутливо, полусерьезно поднял руки перед нахмурившейся Истрил. — Пойду, улицы размечать. А то эти крестьяне так понастроят, что потом сам Единый заблудится.

Ольт пошел с ним. Его занимал вопрос обороны будущего поселения, и он собирался, для пущей наглядности, обсудить этот вопрос с Карно прямо на месте. С собой они вынесли все лопаты и топоры, которые нашлись у разбойников. Главы семейств и несколько вдов терпеливо ждали их на улице. Еще ночью Ольт между делом сколотил из трех жердей простейшее приспособление для измерения земли, которое представляло из себя обыкновенный циркуль. Кажется, это называлось «саженью». Ольт не поручился бы за точное название этого девайса, но таким приспособлением даже в его время в его мире дачники использовали для измерения участков на даче. Расстояние между расходящимися концами было около двух метров.

Сначала мужики под руководством Карно камешками наметили линии, по которым будут проходить будущие улицы, а затем этой самой саженью стали размечать будущие огороды и дома. На каждого выходило соток по двадцать — место только под строительство жилья и огород. Ну разве что еще можно было пристроить хлев с сеновалом на одну корову или свинарник с курятником. Но это уже на любителя. Ольт не собирался давать крестьянам много воли в поселении. Хотят огороды побольше, пусть разводят их за деревней. Тайга большая, земли много, а им, если что — оборонять.

Местные строились просто и без затей. Одна улица, проходящая из конца в конец, и по обе ее стороны дома в один ряд — вот и вся планировка. Но Ольта это не устраивало. Прежде всего, это как оборонять такую деревню? Одна длинная улица. А если еще народ придет, а он явится, в этом Ольт был уверен на сто процентов, то что, еще улицу в длину тянуть? Это что же за поселение будет? Тонкая вытянутая кишка. Это же как придется растянуть силы обороняющихся? А держать их в одном месте, то вдруг так получится, что враг нападет на одном конце, а войско будет на другом? Он представил, как усталая толпа воинов носится по деревне, чтобы успеть на место прорыва и помотал головой, отгоняя прочь такую безрадостную картину. Нет уж, пусть строят дома компактно, легче будет обнести деревню стеной. И это было только одно соображение, а Ольт мог тут же в навскидку привести еще несколько таких же, несущих в себе защиту от опасности и неудобство для нападающих. Еще надо было не забыть включить в план землянки разбойников, что бы они вписались в улицы будущей деревни.

Полночи они с Карно спорили насчет благоустройства будущей деревни, рисуя планы угольком на куске бересты. И когда к утру оба мнения сошлись, хотя одноглазый атаман и ворчал, что он лишь уступил ребенку, чтобы тот не плакал, схема будущего поселения представляла собой простой прямоугольник, в котором компактно разместились все строения. Так что сейчас глава еще несуществующей деревни прямо на земле палкой писал номера участков или названия будущих строений, предназначенных для общественных нужд, а Ольт, как привязанный ходил за ним и на плане, нарисованном на бересте, все отмечал.

Провозились до обеда. Вся толпа крестьян все это время ходила за ними. Даже дети, не понимая ничего, веселым галдящим хвостиком виляли за ними.

Потом был обед. По указанию Карно еду варили сразу на всех специально отряженные женщины. Ольт знал — совместно принятая еда сближает и объединяет, и поэтому еще ночью в разговоре с Карно настоял на этом. И в правду, народ, еще совсем недавно подавленный переменами, понемногу ожил. Там и сям стали раздаваться незатейливые деревенские шутки. Так что, когда после обеда новоявленный староста повел всех обратно к своей землянке, печальных лиц уже не наблюдалось. Наоборот, у всех было выражение надежды и ожидания чего-то хорошего. У самой землянки Карно остановил толпу:

— Всем стоять и ждать. Вызывать буду по одному человеку от каждой семьи. Брано, за мной.

Войдя вовнутрь, Карно уселся за стол, указал Брано рукой на место рядом с собой и приказал нарезать приготовленную бересту на небольшие квадратики. Ольт надписывал на них номера. Обязанности были распределены заранее, поэтому дело продвигалось быстро. Когда все квадратики были нарезаны и пронумерованы, Карно вытащил из-под лежанки кожаный мешочек с заранее отсчитанными монетами и вручил Брано.

— Вот, приступай к своим обязанностям. Будешь вручать деньги. Потом пройдешься с народом, проследишь, чтоб не было ссор. Если кто захочет поменяться участками, то поменяешь им квадратики. Еще раз говорю: чтобы все было добровольно, по обоюдному согласию. А теперь давай зови первого. — был у Карно свой стиль общения, выработанный долгими годами командования, и сейчас из него поперло армейское прошлое. Разговор у него был лаконичен, строго по делу. И это нравилось Ольту, да и сам Карно был доволен. Чувствовалось, как ему не хватало этого общения, когда люди без лишних разговоров подчиняются твоему приказу.

Брано выглянул за дверь и прокричал начальственным баском среди внезапно наступившей тишины:

— Ну кто самый смелый? Жаго! Ты что ли первый? Заходи давай.

В дверь, неловко повернувшись боком и сняв свой дурацкий кожаный колпак протиснулся Жаго. Бывшего каторжника было не узнать. Чистая и опрятная одежда, расчесанные волосы и борода, клеймо на лбу прикрыто чистой головной повязкой — прямо хоть сейчас на плакат. Он чинно поклонился. Присутствующие в ответ склонили головы. И сразу стало понятно, кто здесь господин, а кто слуга, или вернее, кто тут хозяин, а кто работник. Проделали они это как-то привычно, без унижения и подобострастия, сразу распределив положение друг друга на социальной лестнице. Нахмурившийся было Ольт, мысленно махнул рукой, кто он такой, чтобы лезть в чужой монастырь со своим уставом. Революций устраивать он не собирался.

— Жаго Крот. — представился бывший каторжник, хотя все и так знали его имя. Но крестьянский этикет обязывал представиться.

— Подходи к столу, Жаго. Вот тебе от меня золотой «бык» на обзаведение хозяйством. Это не в долг и не милостыня, ты же не собираешься от нас уходить? Это, что бы ты стал крепким хозяином. А теперь выбирай бирку. — Карно указал на стол, где цифрами вниз лежали берестяные квадратики. — И чтобы за месяц на твоем участке стоял дом.

Жаго затаив дыхание, будто собирался нырять, протянул руку, нерешительно коснулся одной бирки, затем перенаправил руку на другую, на какое-то мгновение замер и вдруг, шумно выдохнув, схватил со стола третью. Ольт тут же заглянул ему в ладонь.

— Что там у тебя? Ну вот, бирка с цифрой восемь. Поздравляю. Иди и ищи участок с такой же цифрой. Это теперь твоя земля.

— Благодарствую. — Жаго, не веря происшедшему, деревянной походкой пошел к двери, и уже почти выходя, вдруг, будто внезапно проснувшийся, встрепенулся, развернулся и глубоко поклонился. Затем выскочил из дома и за дверью раздался восторженный победный крик. До этого гробовая тишина, царившая во дворе, взорвалась гомоном возбужденных голосов. В приоткрытую дверь Ольт видел, как бывший каторжник, смеясь и что-то крича, ввинтился в толпу, держа в высоко поднятой руке золотую монету. Понятно, народ, взвинченный неясным положением и смутными слухами о новом старосте, не знал, чего ожидать от будущего и ожидал этого будущего кто со страхом, а кто с надеждой. И вот наконец что-то прояснилось, блеснул светлый лучик хорошей жизни. И народ рванул за ней. И когда Брано звать следующего кандидата на получение денег и земли, толпа уже была в радостном ожидании и сотворила у двери небольшой людской водоворот.

— Следующий! И не толпитесь, все получат положенное. В очередь, в очередь вставайте!

Вошел Вельт. Ну правильно, кто же еще кроме бывших каторжников, хоть как-то знавших Карно, решится войти первым.

— Вельт Кандальник. — торжественным тоном провозгласил Брано. Судя по всему, ему понравилась та роль, которую играл, и он все больше входил во вкус.

Вельт содрал с головы шапку, поклонился, получил ответный кивок, прошел к столу и выжидающе уставился на Карно. Тот не стал мудрить и повторил слово в слово речь, которую произнес перед Жако. Затем Брано вручил золотой с бычьей головой на аверсе и предложил выбрать бирку. Вельт не стал долго мяться, видно был более решителен, чем его друг, и сразу цапнул крайнюю бирку.

— Бирка с номером десять. Знаешь, что с ней делать? — опять подал голос Ольт. Вообще-то никакой надобности в этом не было. Может крестьяне и не знали счета и арабских цифр в частности, но уж сравнить знаки на бирке и на участке они смогли бы. Ольту просто нравилось быть хоть немного причастным к той радости, которую испытывали мужики.

— Да. — Вельт был немногословен.

— Ну так иди, ищи свой участок. И чтоб край через месяц на нем стоял твой дом.

Вельт вышел за дверь и там опять загудел притихший было народ. Сказка все более становилась былью.

— Следующий!..

Раздача денег и земли продолжалась по накатанной колее почти до самого вечера с коротким перерывом на ранний ужин. Здесь вообще ужинали рано, стараясь успеть до темноты. И то на нем настояла Истрил, а народ так и простоял перед атаманской землянкой в ожидании пока начальство перекусит. Всем хотелось непременно сегодня получить свой кусочек счастья, а то ведь оно такое, счастье-то, отвернулся на мгновение — и все, жди теперь, когда оно еще раз на тебя посмотрит. И ведь добились своего. У верхушки деревни не хватило совести спокойно есть, пока люди стоят и терпеливо, чисто по-крестьянски ждут. Просто кусок вставал поперек горла. Поэтому — быстрый перекус и опять: золотые, бирки и чередой сменяющие одно за другим, светящиеся надеждой, лица и натруженные мозолистые руки с трепетом выбирающие бирки из бересты. Правда следующим после бывших каторжников кандидатам на жителей деревни золотой давался уже не просто так, а с условием, что крестьяне должны прожить в деревне не меньше пяти лет. Если же он хотел уйти из поселения, то должен был золотой вернуть. Впрочем, радости крестьянам это не испортило, они, те еще лесные бирюки, и так не рвались на свободные хлеба. Худо-бедно поздним вечером, или скорее уже ранней ночью, очередь наконец подошла к концу и когда Брано в очередной раз выглянул за дверь, то с облегчением выдохнул:

— Все.

На столе оставалось еще не мало бирок, так как делали с запасом на будущее и в плане это было учтено. Раздавали только центральные участки. Мужики разобрали берестяных квадратиков только на одиннадцать участков, оставив нетронутыми в шесть раз больше. Так что что деревне было куда еще расти. Но новоселы будут заселять уже окраины.

— Славно поработали. — Карно с удовольствие потянулся, разминая застывшие от долгого сидения мышцы. — Надо бы пойти глянуть, а то мужики, они такие… мужики. Да и вообще, прогуляться надо, а то засиделись.

Все согласно закивали головами и гурьбой повалили на улицу. Только вышли, как сразу же, не смотря на наступающую темноту, заметили сиротливо стоявшую у дерева группку женщин. Они стояли, скорбно поджав губы и терпеливо поджидая начальство. Так же тихо, только шепотом переговариваясь, стояли и облепившие их дети, мал мала меньше. Одна из женщин вообще держала грудничка, прижав к груди замотанный в тряпки живой комочек.

— А это еще тут кто? — удивленный бас Карно раздался в вечернем сумраке.

— Так это… Бабы… Вдовы это наши. — Брано, как бывший староста был в курсе происходящего. — Мужей-то у них нет, то есть — нет хозяев-то.

— И что? Я что ли им за мужа буду? — продолжал разноситься сочный баритон Карно. — Так я столько не потяну.

— Так — участки-то раздают только хозяевам… Ну мужикам, значит. А тут, как бы… Нету хозяев-то.

Бабы пригнули головы, но никуда не уходили. И дети притихли совсем и не издавали даже звука. Только одна из вдов, та самая грудастая и разбитная бабенка, а сейчас смиренно склонившаяся, тихо произнесла:

— Нам бы хоть один надел на троих…

Ольт уже все понял и подергал Карно за рукав.

— А? Кто это тут? Ольт? Да отпусти рукав-то. Чего сказать хочешь?

— Попросить хочу, Карно, ты выдай им тоже бирки с участками. Не дело их обижать. Бабы же не виноваты, что кормильцы пропали. Жить-то надо. Смотри, какие детишки малые. — зашептал на ухо Ольт пригнувшемуся Карно.

— Да, тяжело одной без кормильца остаться. — вздохнула стоявшая рядом и поэтому все слышавшая Истрия. — Как вспомню, как я мыкалась с Ольти и Олентой малолетними, когда Арнольд в лесу пропал.

— Да понял я, понял. Что я зверь какой-то? Бабы, не стойте столбами, пошли в дом. А то ишь стоят тут, молчат. — если Карно еще в чем-то и сомневался, то после этих слов Истрил, развернувшись, пошел обратно к дому.

За ним важно кивая головой прошествовал Брано. А уже за бывшим старостой засеменили вереницей и бабы. В глазах их, только недавно потухших, засветилась тонким лучиком проклюнувшаяся сквозь скорлупу неверия надежда, что будет в их жизни еще что-то хорошее. Ольт с Истрил переглянулись. Она ласково взъерошила ему темные вихры, а он обнял ее за талию.

— Ты самая лучшая мама на свете.

— Пойдем посмотрим, что там Карно грозный рычит? Напугает он баб-то.

— Конечно! Чтобы я, да пропустил, как наш староста будет причинять добро и раздавать справедливость? Да ни за что!

Они зашли в избу и увидели первый акт справедливости от Карно, которую получил Брано. Новый староста сидел за столом, положив тяжелые руки на столешницу, и, как каменщик укладывает увесистые камни в стену, так и он припечатывал своим словами бывшего коллегу, чья спина все больше и больше горбилась под тяжестью падавших на его голову слов.

— Как ты мог их не посчитать? Что значит — баба не мужик? Они жены твоих односельчан, погибших ради деревни, они матери наших будущих защитников, которые может быть тоже будут погибать ради нас. Но вот будут ли они защищать тех, кто оставил их без жилья, кто не подал им куска хлеба, когда сами они пока не в состоянии это сделать? Я думаю — им будет плевать на тех, кто бросил их в трудную минуту. Запомни, пока живы матери и их дети — деревня будет жить. Пусть завтра умру я, пусть ты завтра не увидишь солнечного света, но пока живы они, то послезавтра вырастут наши дети и внуки и деревня будет жить. Отныне, приказываю считать вдов такими же хозяевами, как и мужиков. А если хозяин умер, то за вдовой остаются все положенные права. Если конечно мужик помер не по своей дурости.

Ольт слушал и не верил своим ушам. И это тот молчун Карно, из которого и слова лишнего не вышибешь? И уж тем более мальчишка не подумал бы, что он способен на такие, выворачивающие душу, речи? И откуда только такое красноречие взялось? Видно недаром Истрил напомнила ему про дочку. Сегодня Карно открылся Ольту еще одной гранью своего характера, совсем с неожиданной стороны и эта черта сурового одноглазого громилы понравилась старому цинику, который жил в мальчишеском теле.

— Сегодня я тебя прощаю, но это будет твой последний промах. А на будущее запомни: вдовы — это такие же хозяева семейств, как и мужики. Сегодня же запиши, что им требуется для обзаведения хозяйства и когда поедем в город, все это купим. Ну а вы, бабоньки, давайте выбирайте бирки. И вот вам на обзаведение, — по столу крутанулись три золотых, — а это детишкам, чтобы к зиме были одеты, обуты, — и на стол с глухим звоном упали еще три золотых.

По два золотых на семью, это для деревенской семьи было целым богатством. Бабы замерли, не в силах поверить такому повороту судьбы. Пришли просить хоть какой-нибудь угол, чтобы не замерзнуть зимой и вымолить в долг немного денег на хлеб, чтобы в тяжкую пору не умереть с голоду, а тут такое. Даже у Ольта защипало в глазах, когда женщины вдруг все синхронно, как будто сговорились, молча, но со слезами на глазах, поклонились Карно в пояс.

— Да вы чего, бабы? — засмущался тот. — То моя обязанность, как старосты. А ты… ты…

— Винта — мое имя, господин староста. — еще раз поклонилась совсем еще молодая вдова с ребенком на руках.

— Ты, Винта, купила бы корову что ли. Детишкам молочка надо. И это… не господин я.

— Хорошо, куплю, господин староста.

Карно махнул рукой.

— Пошел я. А ты, Брано, давай сделай, что я говорил. И догоняй меня, все-таки пройдусь по наделам. Как бы мужики не намудрили чего.

Истрил с Ольтом пошли с ним. И интересно и все равно делать больше нечего. У них-то пока есть где жить. И хотя ночь уже плотно завладела землей, при свете, как специально полной, луны было видно, что крестьяне и не думали ложиться спать.

Участки самого Карно и Ольта с двумя разбойничьими землянками, находившиеся на отшибе, по плану будут располагаться в самом углу будущей деревни. Ольт решил повременить со своей стройкой и потом построить свой дом по своим чертежам. Были у него задумки. Его никак не устраивали местные полуземлянки. Ему хотелось настоящую избу с хорошей печью, отдельными комнатами и настоящим ватерклозетом. Но все это требовалось хорошо обдумать, сделать какой-никакой чертеж, расположить на нем дом, что был удобен во всех смыслах, вплоть до обороны, все-таки вокруг средневековье со всеми его недостатками. Даже где и как устроить септик, тоже требовало внимания. Но все это будет попозже. Пока крестьяне разберутся со своими наделами и у них появится время. А пока… А пока, что это за тень стоит в тени дерева?

— Кто там, выдь сюда. Покажись, добрый человек.

— Это я атаман, — на свет ступил Вьюн.

Было видно, что он в растерянности и не знает, как себя вести. Банды нет, атаман новый и вокруг множество неизвестных людей. И кто он теперь в новой иерархии? Непонятно. Он не знал, что, когда утром, после доклада, вышел из атаманской землянки, о нем был разговор, который закончился утвердительным хмыканьем Карно и одобрительной улыбкой Истрил. И даже не думал, что судьба его уже взвешена, обсуждена и решена.

— Ага, Вьюн, вот тебя как раз и не хватало. Что же ты прячешься, как не родной?

— А я родной? — робко, сам пугаясь своей смелости, пошутил лазутчик.

— А это уже от тебя зависит, но помнится мне, что кто-то давал клятву воина. Или ты уже своими пропитыми мозгами забыл об этом?

— Как можно?! — всерьез обиделся Вьюн. — Просто я подумал, что пока до меня дело дойдет… Пока то, да се…

«Боялся» — понял Ольт. Боялся, что про него забыли или не считают достойным всех тех благ, которых удостоились остальные.

— Не знаю, что там думал, но ты теперь на службе, воин. И у дружинника должно быть место для собственного дома, которое ты уже заслужил. Ведь не будешь круглыми сутками по лесу шляться, где-то надо иногда и голову преклонить, передохнуть, так?

— Так, атаман.

— Тогда сбегай в дом, возьми на столе одну бирку, там номер будет. Скажешь Брано, что я так приказал. Это и будет твой надел земли для постройки дома. Так же возьмешь у него золотой. И не надо меня благодарить. И помни, ты опять на службе, лучник Эдатрона.

Это было идеей Ольта, всунуть Вьюну участок, чтобы привязать его к поселению. Да и будет всегда под рукой, а таких людей надо хотя бы поначалу держать рядом, чтобы не оставались без пригляда. Нужен был такой человек как Вьюн деревне или вернее одному хитроумному мальчишке.

— Э, атаман, а можно тогда без бирки я сам надел выберу? Что б от ворот недалеко, с краю. Я человек не гордый, не по чину мне будет в центре деревни, а то вдруг попадется бирка с номером в середине, и что я буду делать?

Ольт задумался, не смотря на заурядную внешность и плутоватый характер Вьюн подтвердил, что имя свое получил не зря, видно натуру не выбьешь, да и зачем трогать то, что может принести пользу. Лазутчик он и в Африке лазутчик, а уж в их деревне такой человек несомненно пригодится. Хитер жук и как мотивирует! Еще и деревни нет, а он уже выбирает стратегически важные точки. Дом возле ворот — это же круглосуточный наблюдательный пункт, кто заехал, кто выехал, да и выход из деревни рядом будет. Можно всегда тихо выскользнуть или наоборот прийти. Ну и ради бога, если это будет для пользы жителей деревни, то почему бы и нет? Интересно, Карно сообразит об этом? Тот не подкачал, хотя вначале и призадумался, но затем исподлобья зыркнул глазом:

— Ну а почему бы и нет. Другому бы — подумал, а тебе разрешаю. Выбирай.

Вьюн подошел к месту будущих ворот, прищурившись посмотрел вдоль воображаемых улиц, прошел еще шагов десять, посмотрел отсюда:

— Я думаю вот этот надел в самый раз будет.

Тут Ольт не выдержал и влез в разговор:

— Хорошее место. Почему-то я так и думал, что ты выберешь его. Зайдешь потом к атаману. Разговор будет.

Карно недовольно посмотрел на него, а Ольт извинительно улыбнулся и подмигнул.

— Быть по сему. Понял, Вьюн? Не забудь завтра зайти ко мне.

— Понял, атаман. Прямо с утра и буду.

Вьюн ничем не показал удивления столь странными отношениями между атаманом и мелким мальчишкой. Привык уже. Что там крутилось в его голове и какие сделал выводы, то осталось его секретом. Лишь коротко поклонился и пошел за инструментом. Карно проводил его взглядом и проворчал:

— И что ты там еще задумал? Не мог раньше наедине сказать, роняешь ты мой авторитет. Вот брошу все и уйду, пускай вон Брано командует.

— Прощу прощения, господин староста, — смиренно ответил Ольт, а в глазах его плясали смешинки. — Клянусь, только сейчас в голову пришло. А насчет авторитета, так нас никто, кроме Вьюна не слышал, а он мужик умный, лишнего не скажет. Кстати завтра он зайдет, так ты дай ему два надела рядышком. Пусть строит не просто дом, а постоялый двор. Как положено, с трактиром и с комнатами для постояльцев. Прибыль пополам. Половина ему, половина нам.

— Сдается мне, что не очень-то тебе нужно мое прощение. — Карно зыркнул единственным глазом. — И ты не только ради прибыли беспокоишься?

— Ну ты же умный человек. Сам все понимаешь.

— Ох и хитер ты. Истрил, твоему сыну палец в рот не клади, по колено откусит.

Мать Ольта только снисходительно усмехнулась. Она-то сразу поняла выгоду дома, расположенного у въезда в деревню, а если еще это будет трактир… Тугодумы они, эти мужики. Все до них никак не дойдет, что ее сын самый-самый. Во всем.

Не успели они сделать и десяти шагов, как к ним подошел кряжистый бородач с широченными плечами и натруженными, перевитыми узлами мышц, руками.

— Господин староста.

Карно уже махнул рукой на «господина», ну нравится так крестьянам и по местным понятиям он по сути им и являлся, и не ему идти поперек деревенских привычек.

— Чего тебе?

— Я кожемяка, и зовусь так — Скальд Кожемяка. У нас и отец кожи мял, и дед, и… Мы потомственные кожемяки. — видно было, что мужик не привык много говорить и просто не знал с чего начинать разговор.

— Давай, ближе к делу, Скальд Кожемяка, — махнул рукой Карно, — у меня еще дел полно.

— Ну так я и говорю. Я — кожемяка, а у меня надел выпал в самой середине почти.

— Ну так радуйся. Будешь жить в центре деревни, как уважаемый человек.

— Да я-то рад, да только соседи будут не рады. Уж больно ремесло у меня вонючее. Мне бы надел где-нибудь с краю. И я мешать людям не буду и народ будет доволен.

— Знаешь, я-то не додумал сразу, а ведь ты прав, Скальд. В том, что в твоем доме и вокруг будет вонь. Значит, что? А значит, не стоит дома работать. Неужели тебе будет приятно, если в твоем жилище будут стоять вонючие чаны с шкурами и везде будет грязь?

— Так… а как же на хлебушко зарабатывать, на что жить? Я не охотник, не кузнец… И вообще — мы всегда кожу выделывали. Нашу кожу и в столицу возят. А как же делать кожу без вони? Так всегда было, это часть моей работы. И если в моем жилище будет чисто и не будет вони — значит у меня нет работы. А значит моя семья умрет с голоду?

— Ты меня не дослушал, Скальд. Почему бы тебе не сделать отдельно мастерскую и дом? Ты представь: отработал ты в своей вонючей мастерской день, устал, а потом идешь в свой чистый и свежий дом с мойней и тогда отдых будет отдыхом, а не продолжением твоей грязной и такой пахучей работы.

Мойня — так называлось в этом мире помещение для мытья. Во всяком случае так перевел для себя Ольт. Чаще всего она устраивалась в самой жилой землянке. Раз в десять дней все семья грела воду и потом все по очереди мылись. О бане здесь и не слыхали, и не знали, что это такое.

— Да где же на таком маленьком участке я отдельно расположу и мастерскую и дом, да еще с мойней? Да и вонь все равно будет.

— На участке у тебя будет огород, чтоб жена без дела не сидела. А вот для таких, как ты я предлагаю, и не только тебе, а вообще всем мастеровым, добавочные наделы для ваших мастерских. И будут они возле ручья, ниже деревни. Тут вам и земли столько, сколько понадобится для мастерских, и вода, и от людей далеко. И можете, не мешая людям, мять кожи, стучать молотами или лепить горшки. Так и ты будешь доволен, и люди ворчать не будут, да и семья твоя будет жить в чистоте и без вони.

— Ну вообще-то такого раньше не было, никто так не делал. Но говоришь заманчиво. Это кто же такое придумал? Наши отцы и деды как-то обходились без этого. Как-то непривычно получается. И как же мастерские без догляда оставлять? В нашей деревне конечно воров нет, но дураков хватает.

— А ты представь, и ведь тогда у мастеров будет еще и по лишнему участку. Ты подумай хорошо. С другими мастерами поговори, можете по очереди охранять свои мастерские.

— Да, здесь надо хорошо подумать. Говоришь и кузнецу, и гончару… Ну так я пойду, подумаю?

— Да иди уже и соглашайся быстрее. А то участки кончатся.

Карно задумчиво посмотрел в спину быстро удалявшегося кожемяки.

— Думаешь побежал к кузнецу?

— Послушай, Карно, вот спорим на один золотой, что завтра с утра все мастеровые будут с утра у тебя.

— Нет, Ольт. С тобой спорить — себе дороже выйдет. Пока все идет, как ты и сказал. А дальше посмотрим.

— Ха, чего смотреть. Вот увидишь, так оно все и будет.

— Все-таки странный ты пацан. Иногда будто и не мальчишка вовсе. Вот что-то есть в тебе такое… Непонятное…

— Послушай, Карно, хватит дурью маяться. Оно тебе надо?

— Вот! Об этом я и говорю. Нет в тебе уважения к старшим. И думаешь ты наперед, как муж многоопытный. И умения эти твои непонятные, видел я, как ты деревяшками своими машешь. И словечки твои… Не клеится это все к малолетке.

Тут Ольт про себя усмехнулся. Еще как не клеится, а что делать? Он с недавних пор начал тренироваться уже с настоящими мечами и был вполне доволен тем, что получалось. А подозрения Карно надо как-то убирать. Оно ему надо, чтобы единственный человек, которому он стал в этом мире доверять, после Истрил конечно, держал в уме мысли тайные. Неизвестно к чему они привести могут.

— А кто бы меня в лесу уважению научил? Звери лесные? Так с ними разговор короткий: или ты их, или они тебя. А умения… Спасибо большое Архо Меду, ну и себе, любимому, жить захочешь, еще не так раскорячишься. Нет, чтобы радоваться, что все мои умения на пользу тебе. Лучше посмотри вон туда. Что за толпа?

— Поэтому и молчу. Да и Истрил, если что, так сразу прибьет. — матушку Ольта Карно уважал и боялся нешуточно. — А толпа, так мужики что-то не поделили. Пойдем разбираться.

Слава Единому конфликтов не было, а толпа собралась, когда Скальд озвучил предложение Карно о мастерских. Такого, чтобы рабочее место отдельно, а жилье отдельно здесь еще не бывало. Обычно где жили, там и работали. И сейчас мужики живо обсуждали новые веянья. Одни были «за», другие «против», но Ольта обрадовал этот спор. Он доказывал, что крестьяне уже приняли как факт, что новая деревня — это их новый дом и они за него болеют душой. Обычно спокойные степенные мужики разгорячились и как петухи наскакивали друг на друга. Пока только словесно, но к рукоприкладству не переходили, тяжело поднять руку на соседа, с кем всю жизнь прожил рядом и с которым в тяжелый год бывало делил последнюю корку. Немного послушав и определив причину спора, Карно поднял руку:

— Тихо! Мастерские будут в дальнем углу у речки. Речку там перегородим, плотину сделаем, воды много понадобится и работягам удобно. Кто хочет, тот там пусть живет и работает, а дома все равно ставить будете здесь. И семьи ваши будут жить здесь, на полученных наделах. Вони, дыма и шума в деревне я не потерплю. Как бабы прямо, на пустом месте базар затеяли. Да и бабы и то лучше вас, вон посмотрите.

Все три вдовы, пожелавшие взять наделы рядом с друг другом, копошились на них, освобождая землю от кустов и молоденьких деревьев. Трудились с усердием, упрямо сжав побелевшие губы, и если одна не справлялась с каким-нибудь неподатливым деревцем, все трое собирались вместе и втроем тянули за тонкий ствол, в то время как дети, кроме одной малолетней девчонки, присматривающей за младенцем, не делясь на семьи, копошились вокруг подрывая корни. Даже маленькая девочка лет четырех с серьезным видом, делающим ответственное дело человека, таскала тонкие хворостинки и скидывали их в кучу для мусора. Как раз сейчас все три семьи окружили молодой дубок, который, не смотря на свой юный возраст, был им явно не по силам, и они бурно спорили как подступиться к неподатливому растению. Карно подошел к ним.

— Что бабоньки, нашли себе работенку не по силам? Брано! Брано, где тебя Единый носит?! Я же тебе говорил, чтоб ты инструмент выдал.

— Так несу уже. Они сами ждать не стали. Обрадовались понимаешь наделам своим, как кобылицы стоялые помчались.

— Так, дайка мне топор и лопату. Вы здесь копайте. Давай, давай, не ленись. Вот так. Корни покажите. А теперь отошли все. — и Карно несколькими ударами топора перерубил корни деревца. — А теперь все вместе, ну ка, детки, взялись! И раз, еще раз…

После четвертого рывка дубок вылетел из земли, окатив всех комьями земли. И дети, и женщины смеялись, стряхивая с себя грязь. Им было весело, куда только делось похоронное настроение. Ольт оценил тонкий психологический ход Карно. Навряд ли тому понадобилась помощь детворы, но он позвал всех, показав, как важна их помощь в таком важном деле, как постройка дома. Заодно обнадежил женщин, что с получением наделов, еще ничего не закончилась и про них не забыли. И пристыженные от увиденного мужики, выкинув из своих тугодумных голов пустые и никчемные мысли, разбежались по своим участкам, разобрав весь инструмент. Чего у них было не отнять, так это трудолюбия. До полуночи жгли костры и при их дрожащем свете работали на участках. Тут же легли и спать на нарубленных ветках. Благо ночи еще были достаточно теплыми. И хотя все уморились за день, над поляной еще долго не умолкал возбужденный шепот и слышался тихий смех. Лишь Ольт вырубился сразу и бесповоротно, день выдался долгим и насыщенным.

После сытного завтрака, приготовленного всеми женщинами нарождающейся деревни, Ольт уже привычно лежал на крыше землянки и наблюдал за суетой, царящей в лагере. С недавних пор него появилась привычка, как только появлялась свободное время забираться на верх и там, лежа на зеленой травке, обдумывать текущие проблемы. А поразмышлять было о чем.

На данное время ему не давал спокойствия один вопрос: как стравить двух баронов, и чтобы при этом не пострадали крестьяне. Вчера Вьюн, вместе с Вельтом, доложили результаты разведки у замка Кведра, рассказали о том, что там творится. Барон-разбойник явно готовился к войне. Собрал в кучу всю дружину, пригнав даже тех, кого отправил по деревням собирать налог. Вскрыл свои запасники и вооружил всех, вплоть до старого полуслепого конюха. То ли испугался, то ли сильно разозлился, а скорее всего и то, и другое.

Вьюн, подученный Ольтом, рассказал барону такое, что тот обеспокоился всерьез. По его словам, оказывается, отряд десятника Мальта уничтожил и не Крильт вовсе, а злобный соседский барон, который, вот гад такой, возжелал добра ближнего своего. То есть его, барона Кведра, добра, с таким трудом собранного честным грабежом с нищих деревень и проезжих обозов. И тут уже не до нарушивших свои обязательства разбойников. С ними он и потом разберется, тем более Вьюн обещал провести его дружину прямо к их лагерю. А вот защитить свое добро и саму жизнь — так это святое. Причем барон не сомневался в словах Вьюна. Ну а что? Дело привычное еще по родному северу. Там тоже нет-нет сосед ходил в гости к соседу, вместо подарков прихватив с собой мечи да топоры. А здесь сам Единый велел. Кведр и сам был не прочь пощипать соседа, но дружина была еще пока маловата. И он, где только и как только мог, собирал воинов. Но вот сосед видно успел раньше.

Ольт посчитал на пальцах. Минимум через три дня барон Бродр выйдет на тропу войны. По словам деревенских у него осталась дружина примерно вояк сорок. У Кведра, вместе со всеми слугами будет человек тридцать. Как бы поточнее узнать о сроках? Надо поговорить с Вьюном, он как раз должен подойти. Еще одна проблема — надо съездить в городок Узелок, центр графства Стеодр, в котором пауком, сосущим кровь из населения графства, засел управляющий графа. Сам граф по слухам не вылазил из центра провинции города Крайвенска. Что ему было делать в своем захолустном Узелке, когда при дворе наместника Дальней провинции жизнь просто кипела, выплескиваясь многочисленными приемами и балами.

Кроме нежелательного соседства с бандитствующими баронами хлопот добавляли и бытовые проблемы. Крестьянам нужна домашняя утварь, инструмент и семенное зерно на озимые. Так что надо провести сбор и ехать на торги. И не забыть закупить зерна на хлеб, зиму тоже надо как-то перезимовать. Да скотины тоже прикупить не мешало бы, многое, что надо. Все сразу и не перечислить. Впрочем, это уже забота Карно и Брано. Они в местных реалиях лучше разбираются.

— Эй, малой! Атаман дома? — вот и Вьюн пожаловал. Только он по старой привычке называл Карно атаманом.

— Дома, дома. Заходи. — Ольт спрыгнул с невысокой крыши. Пропустить такой важный разговор? Да ни за что на свете.

Когда он зашел в полумрак землянки, Вьюн уже сидел на лавке напротив Карно. Ольт молча, чтобы не прерывать разговора, уселся в уголке. Истрил с утра ушла к вдовам. Сама — вдова, она быстро нашла с ними общий язык и им было, о чем поговорить. Поэтому двум мужчинам, которые только покосились в его сторону, никто не мешал. Они видно уже поздоровались, так как Карно сразу перешел к делу.

— Заметь, Вьюн, я не спрашиваю почему ты выбрал место для дома возле ворот. Наоборот — одобряю и предлагаю сделать еще лучше.

— Куда уже лучше. Я и так благодарен. Буду с краюшку жить-поживать, никому не мешать. Много ли одному надо?

— Ну-ну. Ты уж не прибедняйся. Ты еще мужичек хоть куда, вон одна из вдовушек наших мне уже все мозги выела: да кто такой, да откуда, да как зовут…

— Это кто же? — Вьюн был неподдельно удивлен. Еще больше были бы удивлены сами вдовы, так как тихого и незаметного лазутчика они честно говоря и не приметили. Но Ольт с утра уже успел обдумать комбинацию и нашептать Карно нужное.

— Да все, но одна особенно. И не упрашивай, не скажу. Ты же у нас житель лесной, за бабским подолом не охочий. А они — вдовы, за семьей, за хозяином скучают. Да ладно, что мы про баб, будто не о чем больше говорить. Я тебя что позвал-то. Подумай, если взять не один надел, а два и открыть там постоялый двор с трактиром? Правда одному, без помощи семьи, трудно будет, ну так наймешь помощников. Эй, Вьюн, спишь что ли?

— Ась? — мысли Вьюна витали где-то далеко и ему понадобилось какое-то время, чтобы вернуться к действительности. — Трактир, говоришь. Трактир — это хорошо. Только вот одна закавыка, нет у меня денежек, чтобы отстроить постоялый двор. Крильт давал только на спотыкач. Врать не буду, хорошо давал, но вот что-то скопить… — Вьюн развел руками.

— От тебя нужно пока только согласие. Деньги я найду. Дам и на стройку, и на обустройство, на утварь там всякую. Будешь должен. Как пойдет прибыль, будешь понемногу отдавать, а как окупишь мои затраты, так и вообще прибыль пополам. Ну как, согласен?

— Чего уж ломаться. Я тебя понял и согласен. Вот обсудим по мелочи и ударим по рукам.

— Мелочи вот, с Ольтом порешишь. И не смотри, что лет ему мало. Все, что он скажет, я заранее подтверждаю.

— Да понял уже. Все будет в порядке, атаман.

— Ну вот и ладно. Вы тут побеседуйте, а я пойду, посмотрю, что там этот прощелыга Брано навертел, пока меня нет.

И Карно вышел шумно топоча сапогами. Когда надо этот медведь мог ходить совершенно бесшумно, но иногда, будто специально, поднимал при ходьбе такой шум, что слышно было задолго до того, как появлялся он сам. Ольт подозревал, что таким образом он повышал свой авторитет и значимость. По мнению Карно, важный человек не мог ходить тихо, а только громко и шумно, чтобы любой мог сразу определить, вот шествует, именно шествует, очень важная особа. Впрочем, у всех есть свои слабости и уж никак не Ольт собирался быть им судьей.

Вьюн смотрел на него внимательным и немного настороженным взглядом. Что этот мальчишка ох как непрост, он понял давно и просто не знал, чего от него ждать. Вот и сейчас он начал разговор совсем не с того, что ожидалось.

— А вот скажи мне, Ханто Вьюн, помнишь ли ты, о чем мы говорили насчет Кведра?

— Помню. — опустив голову глухо ответил Вьюн. Но как бы быстро он не спрятал взгляд, Ольт успел заметить, как сверкнули ненавистью его глаза. Оставалось только надеяться, что это чувство направлено не на одного знакомого мальчишечку, а на некоего барона.

Интересный тут народ. Взять тех же Истрил, Карно, теперь вот — Вьюн. Удивляло, как быстро они могут менять свои чувства от полнейшего безразличия до яркой любви или ненависти. И ведь при этом не притворяются. То ли простодушие их так безмерно, то ли не просто не принято тут скрывать свои чувства. Уж если не интересно — так все по барабану, если любят, так вплоть до самопожертвования, а если ненавидят, то готовы грызть врага, не обращая внимания на собственную жизнь. Воспитанный совсем в других условиях, Ольт привык к другому поведению людей, к лицемерию и ханжеству, хитрости и угодливости. А просто честных и независтливых людей считали за лохов и неудачников. А может он в последнее время перед смертью был окружен только таким людьми, способными в любой момент на предательство ради более высокого положения или пачки денег? А не он ли сам окружил себя такими людьми? Мда, страшно далек он был от народа. Но уж в этой жизни такой ошибки он не допустит.

— Ну и как ты смотришь на то, чтобы прибить эту гадость? А то, что-то зажился он на этом свете. Сам знаешь, что он хотел со вторым сбором из деревни моей матушки сделать. А ведь это такие же крестьяне, как и те, что сейчас вокруг тебя. И они бы умерли от голода, если бы мы не помогли.

— Я виноват… — сдавленный голос донесся откуда-то из-под опущенных патл.

— Да что вы все: я виноват, я виноват… Виноват — так исправляй. Вот об этом думать надо. Как отомстить за то, что тебя за человека не считали, за то, что свой народ под мечи поставить заставили, да многое за что. Вот и этих крестьян, они тоже на днях свой сбор в город поведут, кто их защитит?

— Я готов. Хоть сейчас готов. — Вьюн наконец поднял голову.

— Вот на эту тему давай и поговорим. Что там Кведр делает? Крестьян не собирается трясти?

— К войне готовится. Ему сейчас не до крестьян. Но как только разберется со своей дружиной и с соседом, то крестьянам не поздоровится. Надо же затраты отбить.

— Вот. Поэтому в этой заварухе он не должен выжить. И вообще никто не должен выжить. Что бы некому было донести графу Стеодру. — на Вьюна из глаз мальчишки глянул старик. — И надо послать человека следить за бароном Бродром, чтобы как выйдет в поход, мы знали.

— Ну тот, самое малое еще неделю собираться будет. Ему тоже надо людей собрать. У него многие сейчас, как и погибший десяток, по деревням лютуют. А Кведру сейчас никуда, ему надо к обороне подготовиться. Так что пока у них вопрос не решится, оба будут сидеть тихо.

— Это хорошо. Тогда и мы успеем сбор провести. Нам тоже многое надо. И да, совсем забыл, надел себе еще один возьмешь, напротив своего с другой стороны ворот. Там будет гараж… в смысле платная конюшня и подсобное хозяйство. По самой деревне на лошадях Карно запрещает ездить, только пешком, а лошадей приезжим где-то оставить надо. И тебе лишняя медяка и, сам понимаешь, всех, кто верхом приехал знать будешь. Все, что увидишь или услышишь, будешь передавать только мне или Карно. Про клятву не забыл-то? И никому про этот разговор, понял ли? — как Ольт не старался подделаться под местного мальчишечку, но иногда забывался и у него прорывался властный тон, свойственный взрослому, умудренному опытом, мужчине. Что самое интересное, Вьюн принимал это как должное.

— Все понял. Может пойду уже? Хочу сговориться с кем-нибудь насчет телеги в город. Когда сбор поедет?

— Да иди, а то вдовы там заждались уже. Да и я пройдусь, пока Карно там Брано не убил. У него это быстро. А сбор пойдет по готовности. Так что не торопись, все запиши, что тебе может понадобиться.

— Это — само собой.