Удивительно, но утром он чувствовал себя легко, как будто вчера и не было тяжелого изматывающего дня. Солнце уже играло на верхушках деревьев, хотя роса еще клонила траву к земле, блестя разноцветными переливами бусинок и щедро одаривая утренней свежестью. Ранние пташки уже вовсю радовались наступающему дню. День обещал быть ясным и погожим.

Прихватив оружие, Ольт побежал к речке. Вода с утра была холодной, но радостно визжа и задыхаясь от перехваченного дыхания, искупался весь, смывая с себя всю грязь, принятую вчера на кожу и в душу. Впрочем, больших душевных терзаний по происшедшему накануне он не чувствовал. Куда больше его волновали пропущенные тренировки. Недавние события прямо кричали о том, что каждая упущенная возможность улучшить свои навыки сейчас, это потеря шанса на выживание в будущем. И надо бы больше уделять внимания работе с оружием. Развитие тела — это конечно хорошо, но, как показал вчерашний день, заниматься кулачным боем со взрослыми мужиками ему еще долго будет противопоказано. Нет, он не собирался одно подменять другим, просто придется больше работать. С другой стороны, а чем ему еще заниматься? Хозяйства и скотины нет, огорода нет, как факта, охота — много ли времени при местном обилии дичи нужно, чтобы прокормить двух человек? Ну пусть — троих, теперь еще и дядька по имени Карно нарисовался. В любом случае вопрос — риторический. Так что сама жизнь подталкивала его к тому, чтобы тренироваться и тренироваться, тем более, что это соответствовало и его внутренним убеждениям.

Упражнения, в основном на гибкость, немножко силовых, больше нельзя, он еще маленький, кости неокрепшие ну и основное, и самое долгое по времени — владение оружием. Автоматов и пистолетов здесь нет, так что мечи — это наше все. И копье. И метание ножей. И… Что-то он разогнался. Нунчаки оставит на завтра. По окончанию занятий еще раз ополоснулся и в лагерь вернулся веселый и посвежевший. Сложил оружие, кроме ножа, у костра.

Весь наличный состав, то есть Истрил с Карно, уже проснулся и был занят делом. Она кипятила воду с золой в котле, партиями подбрасывая туда трофейную одежду, не те времена и условия для брезгливости и транжирства, когда любая тряпка имеет ценность. Длинной тонкой жердью помешивала дурно воняющее варево, работая этакой средневековой стиральной машиной. Проваренную и постиранную одежду той же жердью перекидывала в находящееся здесь же корыто с холодной водой, полоскала и тут же развешивая ее по кустам.

Карно, усевшись у атаманской землянки, обложился трофейным оружием, сортируя его и раскладывая по только ему одному известным признакам.

— О как! Нам хлеба не надо, работы давай! С утра прямо за дело! — Ольт подошел к Истрил и поцеловал ее в щеку. — Давай помогу.

— Да не стоит, ничего здесь трудного нет. Ты лучше посмотри за Карно, что там с ранами.

— Карно, Карно…сранным-и, — тихонько напевая, чтобы не услышали, он подошел к самовыбранному оружейнику. — И как себя сегодня чувствует больной, ночью на стены не лез? Спалось как? Мальчики кровавые в глазах не мелькали?

Мужчина с подозрением сверкнул на него единственным глазом, но ничего не ответил, только отрицательно мотнул головой.

— Ну вот и хорошо. Значит с нервами у нас все в порядке. А что у нас с дырками? О! С дырками тоже неплохо…

— М-м-м…

— Что м-м-м? Больно? А вот не надо по кустам за маленькими мальчиками бегать. Маленького мальчика каждый обидеть может. За бабами надо бегать… Ну или за медведицами. Они тут тоже ничего. Медведицы, не бабы. А баб здесь нет.

Карно, по лицу которого бежал пот от сдерживаемой боли, только скривился при словах о мальчике, слушая всю ту галиматью, которую нес Ольт и только сильнее сжимал зубами деревяшку, которую этот наглый мальчишка опять сунул ему в рот, а сам между делом развязал повязки и деловито ковырялся в ранах.

— А то тут до меня одна пристала, я ей петь начал, но ей не понравилось. Да, не понравилось. Убежала, даже спасибо не сказала. — Ольт на мгновение скорчил такую обиженную рожицу, что Карно против воли хмыкнул. — Я на нее тоже обиделся. Так старался, ноту тянул, а она задом развернулась. Одно слово — бабы. — Ольт гнал всякую чепуху, лишь бы хоть немного отвлечь раненного от боли. И это ему удавалось.

— Кто? — прохрипел Карно.

— Говорю же — медведица. Блин, никогда не думал, что раненые вместе с кровью теряют и мозги. А мы вот перевяжем и не дадим последним мозгам вытечь. Все. Голова кружится? Немного полежать надо

— Мефефисса — не фафа. — Сквозь крепко сжатую зубами деревяшку выдал страдалец, кося единственным глазом за малолетним садистом, который добрался до раны на ноге.

— Да ну! Если кто скажет, что она мужик, тот пусть первым бросит в меня камень. Так, что тут у нас…

— Не фуфык… И не фафа… Она — ффофсе не феофек.

— Это ты сказал бы разбойникам, которые здесь были. Вот дикий народ. Был. Да им козу покажи, и то набросились бы. И заметь — совсем не пожрать. А медведица, она хоть на человека похожа. Особенно если ее раздеть. А в дырке немного гноя скопилось. Непорядок. А мы его спотыкачом и тряпочкой, тряпочкой…

От острой пронизывающей боли Карно застонал. Казалось боль была не только в ступне, но проникла до самого сердца. Единственный глаз его помутнел, а на лбу выступил пот. Деревяшка выпала из раскрытого в безмолвном крике рта, из которого вырывалось частое хриплое дыхание.

— Ольти, ты бы потише, все-таки живой человек. — вмешалась Истрил, с жалостью глядя в одноглазое, перекошенное от боли, лицо.

— Вот блин, вояки пошли. Чуть ткнули, а они уже умирают. А ведь ему еще жить и жить. Все, все, уже закончил. Вот сейчас перевяжу… Мам, чистые тряпки есть? Вот так… и так… Подумаешь, ногу проткнул. Нога — это ерунда, вот если бы в голову прилетело. Хотя с другой стороны, в пустой голове и пострадать-то нечему. Все. Можешь дальше за ними бегать.

— За кем? — у Карно от боли немного помутилось в голове, и он никак не мог сообразить: то ли ему кажется, то ли его и в правду только что обозвали безмозглым.

— За кем, за кем… — сварливо проворчал мальчишка, вставая и разминая затекшую спину, — За медведицами, конечно.

— За кем!? А зачем?

— А я откуда знаю?! Тебе же надо.

— Мне?! — изумился пришедший в себя Карно.

— Ну не мне же. Я еще маленький. И вообще, ты можешь говорить о чем-нибудь другом?

Карно потряс головой. Помолчал секунд десять, сосредотачиваясь:

— Могу… Наверно. Послушай, маленький вредный… Э-э, кровопийца. Мне есть, о чем тебе рассказать. Но наверно, лучше это сделать попозже, а то у меня сейчас голова что-то плохо соображает.

— Ну-ну. Смотри, чтобы совсем поздно не стало. Потом нужны ли будут твои рассказы, да и буду ли я их слушать… а то ведь и без ушей оставите. А я ведь тебя лечил. Потом сам спасибо скажешь, неблагодарный. — Ольт напоказ опасливо отодвинулся и погрозил пальчиком.

— Ты меня не понял. Я и сейчас могу тебе сказать «спасибо». Но лучше расскажу кое-что интересное, тебе понравится. Но сначала давай закончим с твоими трофеями.

— Ну давай.

С трофеями разбирались долго, до обеда. И дело, как потом выяснилось, было совсем не в оружии, которое оказалось удивительно бедно на разнообразие. Заостренные на огне шесты, ножи из дрянного железа, несколько дубинок, усаженных на концах набалдашниками из такого же мягкого металла, усиленного шипами. Единственное, что заинтересовало Ольт по-настоящему — это пять луков, найденных у Крильта в землянке. Видно не доверял подельникам такое оружие, волчья жизнь — волчьи нравы. К ним Карно нашел с десяток стрел и целую горсть железных наконечников, чему Ольт откровенно обрадовался. Все-таки наконечники из кости — это была вынужденная мера, от безысходности. Да и оставалось их всего пять штук, уж слишком легко они ломались. И слишком много труда они требовали для изготовления. Он помнил, сколько усилий он приложил долгими зимними вечерами, когда вырезал их из оленьих рогов.

Ольт взял один из луков, попробовал натянуть. Тетива для детских ручонок оказалась туговата, но он все равно смог дотянуть ее до груди и, не в силах удержать, сразу же отпустил.

— Что, тяжело? Это тебе не твоя самоделка. — прорезался голос Карно, внимательно за ним наблюдавшего.

— Самоделка, не самоделка, но кое-кому неслабо из нее прилетело в лоб стрелой с деревянным наконечником. Радуйся, что лоб тоже оказался деревянным, а если бы в глаз.

— Хм, твоя правда. Но если бы я знал, чего от тебя ожидать… Да и что можно было ожидать от такого малолетки? Удивил ты меня. Но если б у меня был в руках такой лук, то я бы за тобой не бегал. Тебя догнала бы стрела.

— Да ладно, хочешь сказать, что ты умеешь этим пользоваться?

— А вот сейчас посмотрим, — Карно взял две стрелы в зубы, а одну наложил на тетиву взятого у Ольта того самого лука. — Смотри туда, вон на тот дуб.

На краю поляны, в метрах тридцати, возвышался старый дуб. На первый взгляд Карно не целился, непринужденно держа лук в левой вытянутой руке, правой наложил на тетиву стрелу и затем резко и быстро отвел ее до самого плеча и сразу же выстрелил. Пустив первую стрелу, одноглазый стрелок так быстро выхватывал поочередно остальные стрелы изо рта и накладывал их на тетиву, что Ольту казалось, что у того сейчас вылетят зубы. Все три стрелы одна за другой с умопомрачительной скоростью воткнулись в дерево на уровне груди взрослого человека чуть ли не одна в другую. Да, это был класс.

— Вот где-то так-то. Но твой отец мог за это время выпустить пять стрел, причем из боевого лука.

— Боевого?

— Ну да. То, что у меня в руках — это охотничий лук. Видишь, рога короткие, с такими легче пробираться по зарослям. Дальнобойность у него не очень, но в лесу много и не надо. Достаточно, если сможешь выстрелить прицельно шагов на сто. Есть еще и боевой лук, иногда его называют длинным. Тот может прицельно пробить кожаный доспех с трехсот шагов. Пару раз я встречал стрелков, которые могли это сделать и с четырехсот. Мощный лук, но с длинным луком по лесам не побегаешь. Да и не каждый его сделать может. Это только мастерам доступно, у них там свои хитрости. В охоте его не используют, только для войны. Поэтому власти его и запретили, если у кого найдут боевой лук, то отрубают правую руку, а если поймают с ним в руках, то и голову. Так что сейчас он — большая редкость, да и пользоваться им уметь надо. Кстати, такой лук я видел у Вьюна, он его под посох замаскировал, но наверняка в сумке и тетива найдется.

— Так он значит — стрелок?

— Скорей всего, причем из бывших вояк.

— А я из своего только шагов на пятьдесят бью.

— Ну так… Что ты хотел от простой деревяшки. Настоящий охотничий лук делается из особой породы дерева, хорошо просушенной, а боевой — так вообще из двух, полгода сушится в специальной комнате… Там еще много секретов, но их знают только мастера. Есть еще степной лук. Тоже мощная штука. Вроде и не очень большой, на коне не очень-то с большим развернешься, но бьет как боевой, а то и дальше. Но там дерева мало, в основном рога и сухожилия. Видел я их и стрелял, но, как и из чего точно их сделать — не знаю. Помню, что из рогов какой-то степной антилопы. У нас в лесах они не водятся.

— Послушай, Карно, а научи меня из лука стрелять.

— Это можно, но только из охотничьего. Из боевого рано еще, силенок не хватит. И нужно сразу правильную ухватку выработать, с рукавицей и кольцом. Где-то в трофеях я видел. Найду.

— Ну, а что там с остальными трофеями?

— Ничего серьезного, кроме вот этих пяти луков тут нет. Ножи разве что, хотя железо не самое хорошее, — по мнению Ольта железо было просто дрянное, но он промолчал. — Четыре палицы, — так Карно назвал те самые, окованные железом палки, — но ими еще надо уметь пользоваться. Ну и две сотни, четыре десятка и две медных монеты, с десятка два серебряных и два «быка».

— «Быка»?

— Что, никогда не видел? «Бык», — Карно показал тонкий кругляш желтого цвета сантиметра полтора в диаметре с рогатой головой на аверсе. Весила эта монетка граммов десять. — Золотой Северного Союза.

— Это много или мало?

— Кому как. Для барона Кведра — это мелочь, а для Ольта-охотника — это целое богатство. Но ты не поймешь этого, не побывав в шкуре барона. А этого не будет никогда. Так что думаю, для тебя будет богатством.

Ольт покрутил головой. Он не понял, этот пенек средневековый, что ли ему лекцию прочитал на тему «всяк сверчок — знай свой шесток»? Он его что, лицом в дерьмо окунул? Это ему, который прожил долгую и заковыристую жизнь и имеет дипломы двух институтов, которые закончил еще в советское время, а тогда учили на совесть. И это не считая того, что где только и кем только не пришлось работать и быть. И в конце жизни имел миллионы, а этот недоумок… Да его опыта хватит на сто таких… Да он его… В душе, клокоча и требуя выхода, поднималась безудержная ярость. Сознание будто раздвоилось и один Ольт, старый и умудренный опытом, с интересом наблюдал за обидой своего детского двойника. Однако, не ожидал он, что детское тельце может так реагировать. Но ему такого счастья не надо. Вот так сорвется где-нибудь, где не надо, натворит делов и обидятся на него вплоть до летального исхода, и прервется полная надежд и ожидания счастья юная жизнь. Его жизнь. И будет ли у него еще один шанс — сие тайна глубокая есть. Так что за ребенком надо следить и пока не давать слишком много воли. А со временем их сознания, Ольт на это надеялся, сольются в одно и тогда проблемы сами рассосутся. Поэтому выгоняем эту неуместную ярость и улыбаемся.

— А не расскажешь ли ты, о мудрый Карно, мне все о деньгах? Чего, где и почем? А то я последнее время как-то все по лесу бегал, с медведями общался да разбойничков разных выводил, совсем одичал понимаешь? Сосем-совсем дикий стал. — все-таки злость окончательно не выветрилась остатки ее прорвались в язвительном тоне вопроса.

Карно с подозрением на него покосился, но ответил. К облегчению Ольта счет здесь был основан на десятеричной системе, а не на двенадцатеричной, как например у англичан. Не то чтобы он не умел считать дюжинами, но все-таки считать десятками для него было более привычным. И более легким. Народ здесь считал так же и поэтому сто медяков были равны одному серебряному, а сто серебряных одному золотому. Существовали и другие монетки с самым различным номиналом: медный полтинник, десять серебряных, половина золотого, так называемая — полукрона… Сразу про всех и не скажешь. Говорят, в Империи Венту существовала монета в десять и даже в сто золотых, но сам Карно в это не верил. Это же какая монета должна быть по весу.

На один медяк можно было выпить кружку дешевого вина и съесть кусок хлеба. На серебрушку — купить трех баранов. Ну а золотой стоил не высших кровей, но вполне качественный строевой жеребец-трехлетка с седлом. Но все было не так просто, ведь монеты были разные по качеству и весу. Взять, например, государство Эдатрон. В кровавой войне его разорвали на две части и проглотили Империя Венту и Северный Союз. Все, нет Эдатрона, но деньги-то еще остались. Вполне такая симпатичная монетка из золота с короной на аверсе. Местные так и называли ее «короной». Империя Венту чеканила золотой империал с четко очерченным профилем царствующего императора. А у Северного Союза был золотой «бык», называемый так из-за изображения головы быка на монете. Довольно грубое изделие, частенько корявой овальной формы, с нечетким расплывчатым рисунком.

Так получилось, что «корона» оказалась самой полновесной монетой и была изготовлена из наиболее чистого золота и поэтому за нее давали один целый и одну десятую империала. А «быки» так вообще шли чуть не по полтора за «корону». И еще, если «корона» состояла почти из чистого золота, то, например, империал почти на десятую часть состоял из примесей. А уж про «быков» и говорить нечего. Металлургия в Северном Союзе была на самом примитивном уровне. Как добыли металл, так и напечатали монет. Но если северяне делали так, то ли по лени, то ли по своей природной тупости, то Империя печатала монеты с примесями специально, экономя драгоценный металл и еще по каким-то своим надобностям. Ольт этому не удивился, уж с чем-чем, но там, где дело касается денег, там махинации неизбежны и аферами с деньгами занимались и в его родном мире.

Помимо этих денег имели хождение и другие, ведь существовали еще и другие государственные образования, такие как, например, Вольные Баронства на северо-востоке от Эдатрона, Великая степь, расположенная далеко на Юге, королевство Розенталь и многие другие. Одни государства штамповали свои деньги, другие, не имея достаточно золота и серебра, пользовались их монетами. Конечно понятно, что свои деньги — это богатство, престиж и прочее, но простому народу было наплевать на родину денег, звеневших в собственном кошельке. Главное, что это был драгоценный металл. А уж определить и поменять одни монеты на другие в соответствии с содержанием золота или серебра мог почти каждый второй. Для этого не надо было быть министром финансов, достаточно было видеть свою выгоду. А уж ее даже последний крестьянин чувствовал за версту.

Так, что, не смотря на свою внешнюю простоту, на самом деле денежная система была довольно запутанной. А если еще учитывать, что существовали такие деньги, как золотые монеты в два раза меньше стандартных, которых так и называли «половинками», большие серебряные монеты, оценивающиеся в одну двадцатую золотой «кроны» или медные пятаки, гривенники, полкопейки и прочую мелочь, то здесь даже сам Единый голову сломит. Хорошо хоть все местные названия денег он перевел в знакомые ему денежные эквиваленты. А соответствием одних денег к другим он надеялся со временем разобраться. Тем более в каждом, уважающем себя городе, существовали меняльные лавки, которые занимались обменом валюты. Менялы занимались в основном валютными операциями, брали за услуги полпроцента от суммы и имели неплохой профит. Так же они занимались ростовщичеством, поэтому их не любили, но терпели. Что поделать — нужные люди. Рассказывая про них Карно презрительно скривил губы. Ольт так понял, что эти менялы были этаким прообразом банков. Хотя обменом денег частенько занимались и простые купцы. Ну что ж, это ему было полезно знать и несколько мыслей на этот счет он оставил на будущее.

Задумавшись, он не сразу заметил, что Карно мнется, словно хочет что-то сказать, но не решается. До Ольта сразу дошло, что вот они и добрались до главного, того, ради чего и был затеян весь этот разговор про деньги.

— И что ты маешься? Говори уже, а то как та девка. И хочется, и колется, и мамка не велит.

Карно почесал кудлатую голову:

— Тут такое дело… Я же обещал тебе рассказать кое-что интересное? Тебе это наверняка заинтересует. Так вот, у Крильта была своя казна, про которую никто в шайке не знал.

— И что? — Ольт с интересом посмотрел на сосредоточенную рожу, он надеялся — бывшего, разбойника. Он-то все ждал, когда Карно заговорит о прииске и заговорит ли вообще. В случае чего он не собирался миндальничать и решить вопрос с ним кардинальным образом. Держать за спиной потенциальную крысу и предателя он не собирался. Однако Карно сумел его удивить.

— То, что вы забрали у шайки — это так, мелочь. Настоящую казну Крильт прятал у себя. Там же и собственные сбережения. Ему, как атаману полагалась половина добычи, ну и наглел без края, куда же без этого.

— И что, много там этих сбережений?

— А вот мы сейчас и посмотрим. — Карно развернулся к атаманской землянке и, кивком головы позвав за собой, заковылял к входу, продолжая на ходу говорить:

— Крильт, он ведь был любителем выпить. Но пил только со мной, так как дела кой-какие я для него делал. Ну, а как врежет кувшинчик-другой, тянуло его прихвастнуть, какой он умный и богатый. Многое, что говорил, но главное — утром ничего не помнил, и я не распространялся. Но все, что слышал — запомнил. Так вот, ему, как атаману, отходила половина добычи, но как он делил, иному меняле в городе не стыдно было поучиться. Простым ухорезам доставалась одежда и плохонькое оружие, мол в лесу лихим людям — это самое необходимое и без этого никак, а себе забирал товар, еще и плакался, мол зачем он в лесу нужен, но ради людей мол постарается и по дешевке может сплавит куда-нибудь. Мол за мзду малую похлопочет ради общества. Еще и денег, мелочь какую-нибудь, подкидывал, а те и рады. Еще и благодарны были. Тьфу. — Карно сплюнул.

— Да, и в правду мерзопакостный человечишка был. Ну, а ты что ж? Вместе пил, слушал опять же…

— Ну а что я? На дело он меня не звал, говорил, что грабит только купцов проезжих, что деньги на восстание собирает.

— А ты прямо так и поверил? — усмехнулся Ольт.

— Да мне, честно говоря, все равно было. Как узнал, что семью потерял, что друг умер, сам умереть хотел. Только и думал, что перед смертью потрепать еще раз северян.

— Понятно. Так, и что теперь?

— Давай ка, ложе сдвинем. Тяжелое оно. Истрил, ты с той стороны заходи, там полегче.

Втроем они кое-как сдвинули с места и в правду тяжелые спальные нары. Под ними оказался деревянный люк, для маскировки присыпанный тонким слоем земли.

— Здесь Крильт и прятал свою казну. Я тут только один раз был. Крильт с шайкой все на дело ушли, вот и попросил за лагерем присмотреть. Я быстренько и прошвырнулся. Ничего не трогал. Тут ход подземный, уходит к лесу, но недалеко, шагов двадцать будет. Где выходит — точно не скажу. Так что легче будет отсюда идти. В конце должен быть отнорок, там у него все и сложено было. Придется тебе лезть, а то мне раны мешают, да и тесновато там для меня.

— Отдыхай, ранетый. — Ольту было интересно, ну как же, разбойники, клад. Он будто бы вернулся в далекое детство своей прошлой жизни и перечитывал роман вроде «Острова сокровищ». Но сейчас у него опять было детство и можно было реализовать свои мечтания. Ольт быстро выскочил из землянки и из первой же попавшейся палки и старой порванной рубахи, которую Истрил оставила на заплатки, скрутил себе факел. Зажег от костра и пошел обратно. Взрослые уже расчистили место и подняли люк, склонившись у подземного хода, стараясь хоть что-то разглядеть в непроницаемой темноте.

— Посторонись, народ! Герой на подвиг идет. Вы меня лучше на выходе подождите. Судя по ходу, он будет где-то там. Там и стойте. Как буду на месте — крикну, тогда ищите выход. — теперь Ольту стало многое понятно. Он вспомнил тот случай, как откуда-то отсюда атаман разбойников следил за Карно и бандой. Мальчишка тогда так и не понял, как Крильт сумел так скрытно пробраться мимо него. Подземный ход многое объяснял.

Ольт спрыгнул в подземелье и огляделся. Ну что тут сказать? Ход был узким и низким, высотой метра полтора. Да, здесь Карно точно пришлось бы трудно с его габаритами и раненой ногой. Это Ольту хорошо, с его детским ростом он мог идти не сгибаясь. Судя по бревенчатому перекрытию, строители не заморачивались рытьем именно подземного хода, а просто вырыли траншею и перекрыли ее, насыпав сверху земли. Просто и эффективно. Лаз был старый и поэтому довольно запущенным. Земля во многих местах осыпалась с боков и, если бы не корни деревьев, торчащими косматой щетиной со всех сторон, вполне возможно уже давно засыпала бы проход. А так они хоть немного оплетали землю и не давали ей окончательно потерять форму. Идти пришлось недолго. Через метров пятнадцать Ольт уткнулся в стену. При мерцающем свете факела было видно, что вправо от тупика отходил от норок, в котором что-то лежало, но Ольт не стал пока туда лезть, а просто во всю свою детскую глотку заорал:

— Люди! Вытащите меня отсюда! А-а-а, люди!

Мгновение ничего не происходило, а потом сверху просыпалось немного земли, затем послышались стук и скрежет и наконец открылся люк. День во всем своем великолепии заглянул во мрак подземелья, сразу осветив все его закоулки. В проем сразу свесились две головы и с одинаковой тревогой в два голоса спросили:

— Ольти, дорогой что случилось?

— Что случилось, чего ты так орешь?

— Ничего не случилось. Это я от радости, что кончился долгий и опасный путь по мрачному подземелью.

Истрил сразу заулыбалась, а Карно с досадой сплюнул.

— Ну, малой, своей смертью ты точно не умрешь.

— Я тоже рад тебя видеть. Я тут что-то нашел, будем вытаскивать или прямо здесь посмотрим?

После недолгих споров решили смотреть на месте, а после уже решать, что делать дальше. В тупике было довольно тесно, поэтому спуститься, чтобы помочь Ольту подавать тяжести наверх, решила Истрил, а Карно остался сверху принимать груз. Отнорок был небольшим, где-то два на два метра и высотой метра полтора. Так что туда полез Ольт, а Истрил осталась принимать у него даже на вид тяжелые мешки.

Вначале-то он не понял, что это, но когда смахнул сверху мусор и земляную пыль, то до него дошло, что это просто слежавшиеся, осевшие от собственной тяжести и времени кожаные мешки. Задубевшие от времени, да еще присыпанные земляной пылью, они производили впечатление валунов, неизвестно зачем кучей накиданных в этом подземелье. Он взял один и, взвесив его в руке, примерно прикинул вес — килограмм семь-восемь. Затем, развязав кожаный ремешок, заглянул вовнутрь. Что-то подобное он и ожидал. Правда, насмотревшись кинофильмов в своем мире, он думал, что сейчас ликующий свет драгоценного металла торжественно осияет закоулки подземелья. Но тусклый сероватый блеск его разочаровал. Совсем по-другому он представлял себе золото, но что это именно оно, он не сомневался.

Ну вот, а он переживал, что роялей ему мало досталось. Да тут на целый оркестр хватит. Они с Истрил устали как лошади, вытаскивая на свет все, что так тщательно прятал Крильт. Как не крути, надо было осмотреть и пересчитать все богатство, да и посмотреть вовнутрь, не мешало. Так как даже на ощупь было понятно, что содержимое их совершенно разное. Когда все мешки были вытащены на освещенное место и развязаны, то оказалось, что они были правы. Тут было золото во всех видах. Видно Крильт складывал сюда и какое-то количество золота, полученное с прииска, и то, что было награблено с караванов купцов, и выручка от продажи награбленного товара. После долгого и тщательного подсчета подвели итоги, которые впечатлили даже Ольта. Шестьдесят восемь небольших, но тяжелых не по размеру мешков с золотым песком килограммов по пять-шесть весом, тридцать четыре маленьких мешочков, используемых местными вместо кошельков, со слитками от спичечной головки до гигантов с его кулачок, примерно по три килограмма каждый, четыре таких же кошелька с различными изделиями из того же золота, в основном кольца и ожерелья, восемь с золотыми монетами производства самых разных стран, включая какие-то совсем неизвестные шестиугольные монетки, и еще куча серебра килограмм на восемьдесят, представленных тоже монетами. Ольт просто офигел от такого количества драгоценного металла. Больше полтонны золота! Может раньше у него было и больше денег и он при нужде мог бы купить столько же золота, но надобности не было. Зачем оно ему, если все покупалось и продавалось за различные бумажки, но сейчас перед ним предстало зримое доказательство того богатства, которое давало власть и могущество в любом из миров. Хорошо еще, что у него уже был иммунитет против таких потрясений.

Так же присутствовало восемь единиц различного клинкового оружия, украшенное, как он понял, драгоценными и полудрагоценными камнями. Значит здесь знают, что это такое, но вот их огранка, или вернее отсутствие таковой, толкало на определенные мысли. Камни были просто, хоть и качественно, отполированы. Насколько Ольт помнил, обработанные таким образом камни назвались кабошонами. Оружие с такими украшениями было скорее парадным, мало приспособленным к бою, но его ценность состояла не в боеспособности. Чисто представительские вещи, нужные, чтобы пустить пыль в глаза. А вот два клинка его заинтересовали своей необычностью. Без всяких украшений, длинные полуторные рукоятки отделаны кожей какого-то неизвестного зверя, лезвия из, даже на вид, твердого и упругого, металла. Всего сантиметров семьдесят длиной и слегка изогнутые. Треть клинка, начиная от маленькой гарды, была ромбовидной и толстой, видно для приема парирующих ударов. Заточка клинка шла от этого ромба, но с обратной стороны достигала только трети клинка. Точка балансировки находилась почти у самой гарды, что делало возможным применение фехтовальных приемов, которые были бы невозможны при применении тех же полуторников или двуручников. Впрочем, чтобы понять все, на что были способно это странное оружие, следовало испытать его хотя бы на тренировке. Он не помнил, чтобы в земных школах фехтования применялось бы что-нибудь подобное. Непонятное короче оружие, «недомечи» какие-то. Но Ольту они понравились своей легкостью и смертоносностью. Как раз под его руку. Он отложил их в сторону, чтобы потом в спокойной обстановке осмотреть более тщательно.

Пересчитав все, нажитое неправедным путем, богатство, три кладоискателя решили передохнуть. Даже по приблизительным подсчетам — больше полтонны золота, не считая серебра и прочей мелочей. Ну вот он и стал богатым, даже если разделить эту кучу драгоценного металла на три части, если включать и Карно. Хотя ему, как бывшему члену вроде и не полагалась добыча, но, если быть справедливым, то все-таки местонахождение клада показал-то он. Впрочем, меньше всего Ольт думал о справедливом дележе добычи, ему хватило бы и третьей части найденных сокровищ. Добыть достаточную сумму денег — об этом он мечтал, но такую задачу он ставил перед собой в отдаленном будущем, которое пока скрывалось за неясной пеленой того, что могло его ожидать. Но скорость, с которой исполнилось его желание, ввела его в некоторую растерянность. Не думал, что это произойдет так быстро. И что ему теперь делать? Ольт предвидел кучу проблем, которые свалятся на него в связи с легализацией такого количества золота. И в первую очередь, как бы не ликвидация одного наглого удачливого мальчишки. Ведь кто он сейчас по местным меркам? Да никто и имя его «никак». А золото — это ведь такой вкусный кусок. Так что лучше всего наверно будет спрятаться вместе со всей этой кучей золота и не отсвечивать, пока он не вырастет и не будет лучше разбираться в местных реалиях. Ну может оставить себе немного на жизнь, а остальное точно хорошенько спрятать до лучших времен. Так Ольт и решил сделать и облегченно вздохнул, скинув со своих плеч такую проблему. Оставалась еще подумать, что делать с Карно, он никак не мог решить, как к тому относиться. С одной стороны, вроде старый друг семьи, с отцом Ольта вон чуть ли не побратимы, а с другой — золото есть золото, любому разум замутит. Как говорилось в его мире, дружба — дружбой, а денежки врозь. Слишком мало он еще знал местные реалии, чтобы безоговорочно поверить всего лишь каким-то словам. Как ни странно, но сам одноглазый и помог с этим решением. Он подошел, сильно хромая и опираясь на одно из копий, используя его как посох, и, маскируя показным безразличием свой интерес, спросил:

— Ну что, малек, думаешь, как потратить такое богатство?

— Да, богатство конечно знатное, да только рановато мне им пользоваться. Не принесет это мне добра. Думаю, до поры, до времени, надо его припрятать. Как думаешь, Карно?

— А я-то тут при чем? Ты Крильта воевал, твои трофеи, тебе и думать.

Хитер Карно, и умен. Ждет от Ольта каких-то слов, но сам к нужному решению не подталкивает. Видно ожидает, что Ольт поведет себя, как простой мальчишка, на которого вдруг свалилось такое богатство и тому снесло от этого крышу. И придется тогда умному и опытному Карно поучать и вести за руку малолетку. Но только и Ольта не вчера в капусте нашли. А родился он в нормальном роддоме, о которых здесь даже не слышали, больше восьмидесяти лет назад и вполне понимает, что ждет от него сейчас этот хитрозаверченный мужик. Не дождется, раскусил его игру Ольт и понял, что от его нынешнего решения зависит многое в их будущих отношениях. Заворочался в мозгах хитроумный старикашка, просчитывая ситуацию — команда-то нужна и когда-то все рано придется начинать ее сколачивать. Ну что ж, постарается его не разочаровать, такой сподвижник ему еще пригодится:

— Как это при чем? Мнится мне, что влез ты в наши дела по самые уши и часть решения тебе все равно принять придется.

— Это с чего вдруг?

— С того, что думаю подарить Оленте, твоей дочери, некоторые золотые украшения. Мама ее очень любит, столько вместе пережили, за дочь считает. Значит и мне она, как сестра. Да и Олента того заслуживает. Ну а ты, как ее отец, подскажешь, что можно дарить, что нельзя и сколько. Да и вообще, золото нашли вместе, значит и делить надо на три части. Тут его много, на всех хватит. Не есть же его в самом деле.

У Карно пропал дар речи. Он отвернулся, стараясь справиться с волнением, помолчал, затем глухо, отвернувшись в сторону леса, проговорил:

— За то, что вспомнил про дочку — спасибо конечно. А золото… Его и в самом деле хоть ешь. У Крильта еще рабочий золотой прииск был, который и сейчас золотишка дает, и одна захоронка. Про захоронку, кроме Крильта, лишь я ведаю. Я по его приказ туда золото с прииска таскал, ну и то, что он с ограблений откладывал. Говорил, что это для восстания. Знал, что лишнее не возьму и никому не скажу. Давняя то захоронка была, кто-то спрятал, да видно сгинул. Чую я, что сам Крильт и приговорил. Не спрашивал. Но он ведь откуда про нее знал. И по прииску, хоть и заброшенный был, видно, что золото там добывали уже давненько. Так я его по просьбе Крильта опять в работу запустил. Тем и занимался. И все добытое в ту захоронку и стаскивал, поэтому и место только я один теперь знаю. Так что, если ты все на три части делишь, то надо будет и то золотишко так же делить.

Ну наконец-то! Ольт все гадал, расскажет ли Карно про прииск. Ему начинал нравиться этот битый жизнью мужик, но оставлять за спиной крысу? Вся его прошлая жизнь протестовала, просто вопила о недопустимости такого решения. Но слава богу, Карно не подвел. Мало того, Ольт узнал, что существует еще один клад, и судя по всему еще и богаче первого. Не подавиться бы. Осталось проверить еще раз, лишним точно не будет, да и дурные привычки из прошлого давали о себе знать.

— И где этот прииск находится? Там еще кто-то есть?

— Да есть, конечно. Клейменные там, — и видя непонимающее лицо Ольта, добавил, — каторжники. Встретились мне как-то в лесу, сбежали с каторги и там скрывались. Обыкновенные мужики, с окрестной деревни. Ну мне их жалко стало, на каторгу-то попали не за разбой, за бунт против своего барона, сами голодные, оборванные, без оружия. Домой нельзя, там их сразу выловят, да и родичей подведут, в лесу без инструмента — тяжко, и вообще куда им с клеймом-то на лбу. Я их и приютил на прииске, там хоть какое-то жилье есть. Подкармливаю. И семьям их что-то подкидываю. Они в соседнем баронстве живут. Иногда и сами семьи навещают. Заслужили мужики.

Ну надо же какие тут альтруисты существуют. Чем больше узнавал Ольт об этом мире, тем больше удивлялся его обитателям. Весь его жизненный опыт основывался на том, что не бывает блага без какой-нибудь корысти. За все надо платить — это он усвоил твердо. Разве что Алеко, старый друг и начальник его охраны, работал честно, не очень заморачиваясь деньгами, но он единственный был исключением из правил. Да и то, в глубине души Ольт не был уверен, что не получай он немаленькие деньги за свою службу начальником охраны, то Алеко не ушел бы туда, где кормят лучше. И он понимал это и принимал — это входило в его жизненную концепцию. Поэтому и давал старому другу многое, гораздо больше, чем другим. И сейчас до него просто не доходило, как можно поверить первым встречным клейменным каторжникам и фактически взять на содержание их и их семьи. Пусть даже и за работу на прииске. Тем более на прииске.

— И что, эти каторжники так и работают только за хлебушек и за помощь семьям? Ведь там у них золото! Много золота! Взяли бы и ушли.

— И куда они пойдут? — Карно посмотрел на него, как на последнего дебила.

Ольт задумался. Нет, что-то он не понимает и, пожалуй, пора на этом остановиться, не будет усугублять ситуацию. Терять только что заработанный авторитет парой глупых слов, сказанных не вовремя и ни к месту… Такого он себе позволить не мог. Лучше сменить тему.

— Так ты пришел в лагерь за хлебом для этих каторжников?

— Ну да. А тут такое… Даже не знаю, как теперь выкручиваться с такой ногой. День, два — еще ничего, продержатся, дичи набьют. Самодельный лук у них есть. Но я обещал весточку от их родных принести.

— Слушай, а давай я схожу. Скажу им, что от тебя. Дорогу ты мне объяснишь.

— Ты? Да как-то мал ты еще, — в сомнении посмотрел на Ольта Карно, — заблудишься еще.

Я?! — возмутился Ольт. — Мама, скажи этому… этому…соседу…

Но Истрил и сама смотрела на него с неодобрением. Ольт понял, что здесь он поддержки не дождется и опять обратился к Карно.

— Карно, ну ты же сам понимаешь — надо. Что подумают кандальники, если ты не придешь? — он нахмурил брови и трагическим шепотом произнес, — что они сделают, если они не дождутся весточки от родных? Ты только представь, жить в лесу, где не видишь никого и ничего, кроме этих деревьев и долбанного золота, жрешь только дичь, которая уже поперек горла и ни кусочка хлеба, и ни весточки от родных, которые может помирают от голода?

Карно смущенно крякнул.

— Ну вообще-то с голоду они не умирают, но трудности и в правду появились. Их родных там местный барон прижал. Дочка одного из каторжников выросла в невесту, в самый сок вошла, вот барон на нее глаз и положил. Сказал, что они должны срочно налог выплатить, а если денег нет, то он дочку в счет налога заберет отрабатывать. Крайний срок — седьмица.

— Большой налог? — деловито осведомился Ольт.

— Да какой налог? Не должны они ничего. Это барон придумал, чтобы Кристу забрать. Все знают, что за отработка ее ждет. Видно совесть взыграла, мог и совсем без слов забрать.

— Мда, интересные тут дела творятся. Теперь-то ты понимаешь, что надо срочно к ним бежать? Сам же говорил — нормальные мужики. Мама, неужели тебе не жалко эту Кристу, этот невинный цветок, который хочет сорвать грубый похотливый барон? Неужели у вас обоих нет ни капли жалости?

Видно у Истрил, как у любой нормальной женщины, жалость, как чувство, была сильно развита и, хотя она с подозрением косилась в сторону Ольта, все-таки каторжники — это не те люди, с которыми без опаски стоит оставлять свою кровиночку, но в конце концов согласилась с ним:

— Ладно, Ольти, ты всегда был добрым сыном. Но только туда и обратно. И если Карно отвечает за этих кандальников…

— Да нормальные мужики, не смотри, что с клеймом. Забитые малость, но это от того, что в бегах.

— Тогда объясняй дорогу. Надеюсь туда не очень далеко. Успею за день туда-обратно? — уже по деловитому заговорил Ольт. Он был уверен, что уговорит этих наивных средневековых лесовиков. Несмотря на весь их ум, им было далеко до казуистики мира, из которого явился он. Собственно, даже и хитрить не очень-то и пришлось. Немного пустить слезу, намекнуть на их жестокость к своему брату-крестьянину и все, дело в шляпе. Еще и оправдываться начали. Даже стыдно немного стало.

Истрил, которая была в курсе всех дел Ольта, насмешливо улыбнулась, услышав, как он расспрашивает про дорогу, но промолчала. Карно же стал добросовестно, во всех подробностях объяснять путь на прииск. Когда все приметы, вплоть до последней кочки, были тщательно разжеваны и вложены в уши мальчишки, они наконец сели пообедать. Доели кабана, оставив внушительный кусок, который Ольт хотел забрать с собой. Затем Истрил снарядила его в дорогу, не забыв забросить в котомку каравай хлеба, и после многочисленных добрых пожеланий и многочисленный напутствий, он, помахав на прощание рукой, отправился в дорогу. Заодно тащил немалый для десятилетнего мальчишки груз. У него появились кое-какие мысли насчет прииска и поэтому он хотел наладить с каторжниками добрые отношения. Поэтому и тащил с собой в мешке, кроме кабанятины и хлеба, лишний нож, две палицы, узелок с солью и, помня в каком виде он застал кандальников в прошлый раз, две постиранных рубахи и пару штанов. Благо этого добра у них теперь было много. Прихватил с собой и полкувшина оставшегося спотыкача.

Шел не останавливаясь, быстрым шагом и не отвлекаясь на местные достопримечательности, только внимательно вглядываясь в подозрительные места. Поэтому вся дорога не заняла много времени, часа три от силы.

Каторжники трудились в поте лица своего, пыхтя и ругаясь тащили к речке носилки с золотоносным песком, поэтому не сразу заметили усевшего на отвал с пустой породой мальчишку:

— Мужики, не подскажете, как пройти в библиотеку? — классика — она такая… классика. В любое время и в любом мире.

— А? Что? — встрепенулись бывшие кандальники. — Ты кто? — И на всякий случай потянулись к суковатым дубинкам, лежащим поодаль.

— Я почтальон Печкин, принес известия от вашего мальчика. — выдал Ольт еще один перл. Он нес всякую пургу и сам удивлялся несдержанности своего языка. Все-таки сказывалось однобокое общение с росомахами, да и возраст давал о себе знать. — Бросайте ваши дубинки. Я вам лучше принес. Спокойно, спокойно, мужики, меня Кривой прислал, с хлебушком.

— А, так бы и говорил, а то пошалун какой-то. А что за известия, от какого еще мальчика, сына что ли? — успокоились каторжники.

— И от сына тоже. Но все потом, а сейчас мешок примите, а то все руки оттянул, проклятый. Только осторожно, а то там спотыкач в кувшине, не разбейте.

— О! — повеселели мужики. — Спотыкач, сто лет не видели. Что это Кривой расщедрился? И чего он сам не пришел? И… О! Смотри тут и нож есть! — мужики с немного ошарашенным видом вытаскивали из мешка подарки. Рубахи и штаны привели их в экстаз. А когда увидели соль, так вообще чуть не прослезились. Соль здесь была в буквальном смысле на вес золота.

Ольт чувствовал себя дедом Морозом и, что греха таить, ему было приятно. Его просто приводило в умиление простота и прямота местных. Отбросив дела в сторону, тут же уселись праздновать. Спотыкач развязал языки суровым таежным мужикам и Ольт узнал много интересного. Ему все было интересно. Он слушал и мотал на ус любую мелочь, что могла помочь ему в познании этого мира. Прощались они уже не просто знакомыми, а хорошими друзьями. Единственное, что на короткий миг омрачило веселье, это новость о дочке одного из них. Вельт, так звали этого каторжника, нахмурился, но Ольт предложил не думать об этом, а рассказать, как добраться до их деревни. Это решение пришло к нему спонтанно, когда он узнал все обстоятельства их жизни. Наверно стоило повременить и еще раз все обдумать, взвесив все «за» и «против», но еще в той жизни он отличался быстротой и решительностью, что часто помогало ему в решении проблем, а сейчас, обладая детским телом, которое порой самовластно вело себя в соответствии с возрастом, он просто не мог удержаться и предложил бывшим каторжникам перевезти их семьи в лагерь разбойников. Все ближе будут. А условия жизни немногим отличаются от их нынешних. Что деревенские избушки, что землянки разбойников — те же яйца, только вид сбоку. Даже получше будут, и главное — не придется налогов платить. А огороды можно и здесь развести. Единственным условием поставил сохранение секретности, чтобы никому и никогда ни слова о прииске, мотивируя это тем, что если кто-то из посторонних узнает о нем, то им тут не жить и придется опять подаваться в бега. Жить, прячась от стражников, боясь каждого кустика, мужикам не улыбалось, и они клятвенно пообещали, что ни-ни. И странное дело, почему-то им верилось. Да ради того, чтобы жить вместе со семьями, не скрываясь хотя бы от родных, они были готовы на все. Так что, хотя Ольт взвалил на свои плечи еще одну обузу, назад он шел с легким сердцем. Правда все эти разговоры заняли немало времени, поэтому к лагерю он подходил уже в сумерки.

А в лагере стояла предгрозовая тишина. В свете догорающего дня у котла с кипятком стояла Истрил, в руках у нее была палка для помешивания белья, которую она держала как меч и хмурый взгляд нет-нет мелькал в сторону Карно. Тот сидел отвернувшись, делая вид занят починкой лука, но сгорбившаяся спина и втянутая в плечи голова ясно говорили о том, что он прямо кожей ощущает эти горячие взгляды, а виноватое и в то же время опасливое выражение лица просто-таки кричало о том, что он ждет, когда палка в руках Истрил прогуляется по чьей-то лживой одноглазой роже. И возможно не только палкой, но и еще мокрой горячей тряпкой. Его грустная мина выражала такую безнадежную покорность, что Ольт фыркнул.

— А вот и я!

Истрил, тут же забыв о несостоявшейся жертве женского произвола, кинулась обнимать и ощупывать, все ли с ним в порядке, запоздавшего сыночка. А Карно украдкой с облегчением вздохнул.

— Ольти, дорогой, что же ты так долго? Я тут что только не передумала, вся переволновалась… — Вообще-то Истрил была довольно сдержана в своих чувствах, но тут от долгих переживаний ее как прорвало, хотя она уже успела узнать его, как опытного таежника. Да и по легенде он же как-то прожил в лесу три года, пусть и с помощью мифического Архо Меда. Он знал о ее материнской любви, но не ожидал такой силы чувств и с неожиданной для себя нежностью ответил:

— Ну что ты, мама, все хорошо. Подумаешь, сбегал на прииск, по лесу прогулялся. Ты же знаешь лес для меня дом родной. — и тут же, чтобы сбить ее с волны, добавил, — Только аппетит нагулял. А у нас есть, что пожрать? Готов оленя целиком заглотить!

— Ольти, один раз я тебя уже потеряла. И клянусь, второго раза не будет. — она прижала его голову к груди и не отпускала долгих пять минут. Ольт почувствовал себя виноватым. С высоты своего возраста он понял, что она пережила и как себя корила, что отпустила его одного на встречу с каторжниками. И если бы с ним что-нибудь случилось, то он боялся думать, что сделает с собой Истрил. Поэтому виновато забубнил, уткнувшись куда-то под мышку, и ласково поглаживая обнявшую его женскую руку.

— Ну что ты, все хорошо. Хорошо. Мама, успокойся. Давай лучше поужинаем. Я такой голодный, что медведя живьем проглочу.

Истрил сразу же, вытерев уголки глаз, захлопотала. Какая же мать оставит сына голодным. А к Ольту подошел Карно.

— Да, малой, заставил ты нас поволноваться. Чего так припозднился? Ты уж так больше не делай, а то я уже думал, что с меня шкуру живьем будут снимать. Как там каторжники, живы еще?

— А что с ними случится? Живехоньки. По тебе скучают. Где, говорят, наш Кривой, отец родной.

— На и слава Единому. — проговорил Карно, не обращая внимания на словесные щипки Ольта. — Что еще говорили?

— Ох, Карно. Много чего сказали, но… Устал я, давай завтра поговорим. А сейчас поесть и спать. Время пока терпит.

Тут Истрил позвала их к столу. Каша, которую она приготовила к приходу Ольта была еще теплой, и ему, который и впрямь в дороге нагулял нешуточный аппетит, даже притворяться не пришлось. Так что каша пошла бодро и под одобрительное ворчание вечно голодного желудка.