И содрогнулась земля

Пока не найден и не похоронен последний погибший солдат, война не считается законченной. А их, неизвестных, все находят и находят на полях сражений, в братских могилах и в одиночных вокруг бывших госпиталей. Сколько еще матерей, вдов питают надежду когда-то узнать правду о гибели родного человека. Но немало было случаев, когда от погибшего не оставалось даже тлена. Разносило снарядом, сгорал в огненной буре, погибал в море. Бывали такие трагедии и после войны. Я расскажу, как люди погибали в воздухе, не оставляя после себя совершенно ничего, что бы напоминало о жизни.

Шел 1950 год. Только что затихла самая жестокая за всю историю человечества война. Померкли огненные смерчи. Перестали умирать люди на переднем крае. Но на место «горячей войны» пришла «холодная война». Сгруппировались два противоборствующих лагеря со своими многомиллионными армиями. Чтобы поддерживать равновесие, армии должны быть постоянно на боевом взводе.

С этой целью шло обучение молодого пополнения и освоение новой боевой техники. Я работал тогда авиационным механиком. Мы списывали отслужившие срок истребители ЯК-3, ЛА-7, ЛА-9. Взамен получали мощнейшие ЛА-11. Это цельнометаллическая машина с броневой защитой, оснащенная четырьмя скорострельными пушками.

Стрельба из этих пушек велась с помощью специального оптического прицела, работающего в паре с фотокинопулеметом.

Летчик, поймав цель в прицел, нажимал на гашетку, и на пленке фиксировался момент попадания снаряда в цель. Это была новинка, и ее нужно было осваивать.

Любимым занятием «летунов» было рассматривание пленки после стрельб. По количеству попаданий на пленке оценивалась работа стрелка. За особую меткую стрельбу летчики поощрялись.

Стрельбы по «конусу»(воздушная мишень) прошел весь летный состав полка. Наступила вторая стадия обучения: воздушный бой с самолетами «противника». За «синих» выступал соседний полк, с которым мы постоянно соревновались.

Обстреливали наши летчики «синих» с особым желанием, т. к. те часто выходили победителями, и это обстоятельство «наших» немножко злило. Были асы, как в их, так и в наших рядах. К ним относился и мой командир звена старший лейтенант Пашнин. Невысокий, плотный, с черным, как смоль, чубом и с широкой белозубой улыбкой. Он с отличием закончил летное военное училище в первый послевоенный год, и настоящего противника ему сбивать не пришлось. Тем не менее был отличным летчиком, а список благодарностей в его личном деле постоянно пополнялся. Служил он уже третий год, но в отпуск(куда-то в Горьковскую область) командование не отпускало.

В этот безоблачный день ничто не предвещало беды. Мы, как всегда, готовили машины для очередного учебного боя. Баки заправили горючим под самую горловину. Боекомплект холостых снарядов полный на каждую пушку. Пленку для фотокинопулемета зарядили на 500 выстрелов. Докладываем летчику: «Машина к полету подготовлена». Он поздоровался со всеми нами за руку и осмотрел самолет. Поднялся в кабину. Включил приборы. Проверил их работоспособность. Навел прицел и включил ФКП. Фотоаппарат прощелкал несколько кадров. Потом включил рацию, связался позывными с КП и попросил разрешения на запуск.

Воздушный бой с самолетом «противника» расписан инструкцией до мелочей. Сначала заход справа и удар в борт, в двигатель, потом заход в хвост, удар по плоскостям, по бакам с горючим. Потом заход спереди, стрельба в упор залпом по воздушному винту.

Дерутся двое на огромной высоте. Каждый хочет перехитрить своего соперника, зайти неожиданно с той или другой стороны, использовать выгодно облака и слепящее солнце. И о каждом маневре летчик докладывает руководителю полетов на КП. Вот слышим позывной Пашнина (рация подслушивания есть в каждом звене): «Я ноль двадцатый, левый заход выполнил, дал десять выстрелов. Делаю правый заход!». Голос с земли: «Ноль двадцатый! Ноль двадцатый! «Синий»справа! «Синий» справа!». Ответ: «Вас понял! Вижу!». Опять голос с КП: «Ноль двадцатый! «Синий» переходит на вертикаль!». Где-то над нами неистово ревут двигатели, хлопают пушки, дымные полосы смешиваются с облаками.

Мы напряженно, с замиранием сердца следим с земли за этой чертовой круговертью. «Горки, «бочки», «петли» и еще какие-то замысловатые фигуры выделывают наши асы. Ни один не хочет уступить, каждый жаждет победы. Вот они разошлись в крутом вираже, дав по нескольку залпов. Вот вышли из пикирования и устремились навстречу друг другу на огромной скорости. В момент стрельбы летчик, прильнув к прицелу, на какое-то время снижает бдительность, мощная оптика скрадывает расстояние до цели. При большой скорости движения навстречу глаз человеческий не в состоянии уловить точное расстояние до цели и может произойти непоправимое.

Вот опять голос нашего: «Ноль второй! Я ноль двадцатый! Разрешите на лобовую атаку!». «Я ноль второй! Атаку разрешаю, следите за дистанцией!» Наступил самый ответственный момент боя. И вдруг в воздухе на высоте 3 тысяч метров возникло огромное малиновое пламя.

Через несколько мгновений грохот неимоверной силы потряс землю и все нас окружающее.

Дома, ангары, землянки заходили ходуном. Вмиг осыпались в окнах все стекла. Катастрофа! Великое горе постигло нашу дружную авиационную семью. Мы, сколько нас было, одновременно стащили шапки с голов. Сигналы бедствия понеслись в эфир. Несколько тонн высокооктанового бензина и почти полный боекомплект снарядов одновременно взорвались от столкновения лоб в лоб двух тяжелых машин. Осколки разлетелись на десятки километров. Собрать ничего не удалось. И хоронить было нечего.

Все сгорело в этом страшном огнище.

Долго думали командир полка, начальник штаба и замполит, как сообщить родным в далекую Горьковскую область, в Воротынский район. Решили послать: «Пропал без вести при исполнении служебного долга». Да и время было такое, что нельзя было сообщать подробности. На том и закончилось бы.

Но время двигалось, и подошел год моей демобилизации. Вернулся в свой родной Горький, устроился на работу. Подружился с девушкой, и мы поженились. Как положено по русскому обычаю, молодожены должны погостить у родственников жениха и невесты. И вот мы отправились с женой к ее родственникам в Воротынский район. В деревнях в каждом доме по стенам развешаны фотографии всей ближней и дальней родни хозяев дома.

Пока нам готовили встречу, я увлекся этими фотографиями. Перешел к очередной рамке, а на меня смотрит мой командир старший лейтенант Пашнин. Спрашиваю: «Тетя Нюра! Кто это такой? Кем он вам приходится?». А она подошла к фотокарточке, приложила конец платочка к глазам и промолвила: «Это Андрюшенька, сыночек мой, двоюродный, значит, брат твоей женушке. Служил он где-то на Кавказе и пропал без вести. С тех пор мы о нем ничего не знаем и на портрет черную ленточку не вешаем». И она залилась горючими материнскими слезами.

Сердце мое переполнилось болью. «Тетя Нюра! Это мой командир, мы служили вместе, и погиб он у меня на глазах. И никакой безвестности тут нет!»

Слух по деревне разносится со скоростью звука. Сбежалась вся родня. Набились в избу под завязку. Все хотим услышать из первых уст, как служил Андрей, где и как погиб.

Вот так узналась правда о последних минутах жизни их уважаемого родственника.

 

Нарушитель границы

Шел 1952 год. Год интенсивного перевооружения всей нашей армии. Особенно это ощущалось в ракетно-артиллерийских частях в авиации. Бомбардировочная авиация уже имела на вооружении ракеты класса «воздух-земля», а истребительная только начала их осваивать. К нам в полк прибыли первые самолеты, оснащенные установками для подвешивания ракет. Последняя новинка авиационно-ракетной техники. Конечно, она была засекречена, и открытого доступа к ней не было. Испытывать ее в воздухе было поручено особому звену первой эскадрильи, т. е. нашей. Инструктаж проводили старшие офицеры из штаба армии. Строгости соблюдались по всем канонам. Все летчики нашего полка делились на стариков-фронтовиков и молодых, окончивших летные училища после войны. Старики уже прошли через наше звено, освоили полеты всех видов, в том числе и стрельбы ракетами, а молодежь только осваивалась. Одному такому молодому летчику лейтенанту Солонинкину в этот день предстояло «сходить» с подвешенными ракетами в зону полигона в горы и там выпустить ракеты по цели.

Запуск, короткая прогонка двигателя в максимальном режиме на тормозах, проверка рации на прием, на передачу — и взлет разрешен. Одновременно включились радиостанция прослушивания и локаторная станция слежения при штабе корпуса. Аэродром наш был построен в долине реки Куры. С севера мы были ограничены высокими Кавказскими горами, а с юга турецко-иранской границей. 100 километров по прямой и-заграница. Там, как и у нас, понастроено было большое количество аэродромов и других военных объектов. Иногда мы улавливали разговор по радио на английском языке, команды с земли и в воздухе.

Первые минуты все проходило по плану. По рации летчик сообщил курс, высоту, скорость полета. Станции прослушивания и слежения подтвердили сообщение пилота. Вот он докладывает о подходе к цели, а цель находится на склоне высокой горы вдоль ущелья. Время уже сообщить: «Цель вижу», но прошла минута, другая…. И вдруг голос из эфира: «Цель не вижу, все заволокло сплошным туманом». Это часто и непредсказуемо случается в горах. Голос с земли: «Я ноль второй! Я ноль второй!». Это уже генерал с корпусного КП.

Чрезвычайная ситуация, руководство полетами автоматически переходит в руки вышестоящего начальника. Команда: «Обойдите гору вокруг, проверьте выход на цель!». Слышим: «Вас понял! Обхожу гору!». Минута молчания. Снова голос пилота: «Ноль второй! Ноль второй! Я ноль сорок пятый, гору обошел, туман сгущается, цель не вижу!». «Убавьте высоту, обойдите еще раз!». Снова голос Солонинкина: «Сплошной туман, видимость ноль!». Команда: «Работу прекратить, возвращайтесь на свою точку курсом 120!». «Вас понял!».

Ракета ведь дорогая, надо вернуть на склад боеприпасов. Самолет начал набирать высоту, и устремился по заданному курсу. В кабине самолета установлены два компаса, по которым пилот должен сверять свой курс. Магнитный и радиокомпас (РК), показания обоих компасов должны совпадать. То ли от близости земли, то ли от кружения вокруг горы, они показывали разнобой. Летчик немедленно об этом доложил на землю. Последовала команда руководствоваться РК. А радиокомпас имеет свои грехи. Если он плохо настроен на свою волну или возникают радиопомехи, то он будет «врать». Еще хуже, если на этой же волне где-то работает еще одна приводная радиостанция — она уведет самолет туда. Частенько американцы пользовались таким приемом, провоцировали наших неопытных летчиков. И на этот раз локаторная станция сообщила, что самолет идет курсом 170. А это значит, что через несколько минут он пересечет воздушную границу.

Переполох в эфире и на аэродроме невероятный. Корпусной генерал чертыхнулся в эфир: «Ноль сорок пятый! Запрещаю дальнейший полет по курсу, встаньте в круг». Это значит, набрать максимальную высоту и кружиться в радиусе двух-трех километров, дожидаться подлета своих самолетов, которые его защитят и выведут на правильный курс. Секунда и пара дежурных с нашего аэродрома уже в воздухе. Корпусной КП направляет их полет. А за границей боевая тревога. В эфире на всех языках послышались команды и донесения. Еще бы, советский воздушный нарушитель появился над их территорией. Достаточно одной минуты, чтобы поднять в воздух звено, сбить или посадить нарушителя. Тогда прощай все наши секреты. Понимали это на земле, понимал это и Солонинкин.

Но американцы или турки, видно, не готовы были к такому неожиданному сюрпризу и позволили нашему самолету кружиться над ними.

— Ноль сорок пятый! На подходе пара, смотрите!

— Не вижу!

— Смотри лучше! И генерал добавил крепкое соленое словечко.

— Ух! Вижу! — долетел до нас вздох из эфира. Такой же вздох вырвался и из наших взволнованных грудей.

И вот мы все уставились на горизонт, ждем появления Солонинкина. Вдали показались три быстро приближающиеся серебристые машины. Пара развернулась, освобождая подлет виновнику переполоха. А он на последних каплях горючего, без предварительных маневров, с ходу плюхнулся на бетонную полосу и покатился в сторону старта. Мы, конечно, всей командой к нему. Но нас опередили «скорая помощь» и «черный ворон».

Подъехали к самолету, вскочили на крыло, открыли фонарь, приглашаем летчика на выход. А тот сидит белее снега и не может подняться. Помогли. Отстегнули парашют, сняли кислородную маску, поставили его на плоскость. Спрашиваем, что с ним, а он ни слова. И только на вопрос «особиста», знает ли он, что нарушил границу и что за этим последует, ответил: «Да, знаю». Увез «черный ворон» нашего Солонинкина по неизвестному курсу. Больше мы о нем ничего не слышали. А виноват ли он?

Мы все были предупреждены, чтобы не распространяться об этом. И я уверен, что до последнего времени такая правда не доходила до простого народа, даже до родителей. И только спустя сорок лет можно говорить об этом открыто.

 

Страх

— это только в песне так поется. На самом деле страх присущ каждому живому организму, в том числе и человеку. Страх за свою жизнь, за жизнь своих близких, страх перед опасной неизвестностью.

Страх-это такое состояние, когда скованы, парализованы все волевые жилочки человеческого организма, мозговое потемнение, потеря дара речи и даже бурное выделение организмом жидкостей всех видов. Шок — так говорят медики. И наши летчики не скрывали, что испытывают нечто подобное каждый раз, когда пересаживаются на незнакомую авиационную технику. Об одном таком случае, но выходящем из ряда вон, стоит расказать особо.

Происходило это в пятидесятые годы. Мы получили новую модель реактивных истребителей МиГ с катапультируемым сиденьем. Никто из наших летчиков этой новинки не видел. Катапульта предназначалась для выстреливания летчика из кабины вместе с креслом и парашютом в случае чрезвычайной ситуации (ЧП), когда нужно покинуть самолет в воздухе. При этом пилот должен помнить, что ноги он должен прижать к груди, при помощи электрической кнопки сбросить фонарь кабины и уже потом нажать специальную рукоятку.

Выстрел пиропатрона — и человек со скоростью снаряда вылетает из кабины. А дальше все завершит автоматика. Раскроется парашют для сиденья и выдернет сиденье из-под летчика. В следующую секунду раскроется вспомогательный парашют, который вытянет из чехла основной. Операция сложная, но длится она всего несколько секунд. Летчик не успеет опомниться, как уже качается в стропах своего парашюта. Теперь только соблюдай инструкцию и приземлись на бок, иначе можешь переломать ноги.

Все это описано в специальной инструкции для летного состава, строгое выполнение которой обязательно для каждого, невзирая на чин и звание. На боевом самолете тренировки проводить невозможно, это значит потерять дорогостоящую технику. Нашли выход удобнее и проще.

Стоял у нас на аэродроме старенький «дуглас». Это транспортный американский самолет. В его чреве можно уместить до взвода солдат со всей амуницией. Вот у этого «дугласа» прорезали в верхней части фюзеляжа отверстие, чтобы прошло кресло вместе с человеком, на полу установили катапульту, намертво привернув ее болтами, и, пожалуйста, выстреливайтесь.

Для первого испытания такой конструкции прилетел инструктор из штаба армии. Целый день он по очереди усаживал наших летчиков в кресло и подробно объяснял, как нужно подгибать колени, как нажимать рычаг катапультирования. Подошла очередь и нашему герою, лейтенанту Якушеву. Он попытался увильнуть, сославшись на головную боль. Но полковой врач разоблачил эту уловку, и Якушеву пришлось усаживаться. Но это еще не катапультирование. А показать на практике, как это происходит, должен инструктор. Вот «дуглас» вырулил на взлетную полосу, набрал высоту. Высота должна быть не менее 1000 метров, иначе не хватит времени для раскрытия трех парашютов. Первый отстрел прошел нормально. Потом второй, третий: все шло хорошо. Инструктор начал приглашать смельчаков-добровольцев. Нашлось несколько. Это замкомандира полка по летной части, наш комэска и два командира звена. Им по уставу положено быть впереди. На другой день полеты продолжались, но уже без армейского инструктора. Операцией руководил подполковник Смирнов.

Каждый летчик, приземлившись, делился впечатлениями от пережитого. Одни говорили, что нет ничего особенного, другие наоборот, описывали, какой ужас их охватил перед неизвестностью.

Лейтенант Якушев слушал всех, а в уме прикидывал все «за» и «против». «Против» перетягивало. Да еще кто-то сказал, что в соседней дивизии разбилось несколько человек таким способом. И он решил пойти к командиру полка и объясниться. Но тот действовал по формуле — «не можешь— поможем, не хочешь— заставим», пригрозив гауптвахтой. Лейтенанту ничего не оставалось, как подчиниться. Но страх перед выстреливанием у него нарастал. Он начал нас избегать, даже говорил, что спрячется. Глаза его округлились. В них явно отражался испуг. В день, когда подошла очередь его полета, он отказался от завтрака и не выпускал папироски из зубов.

Вот подана команда на посадку. В «дуглас» входили сразу пять летчиков. Это для того, чтобы помочь устроиться в кресле очередному подопытному, да и самим подготовиться морально. Подполковник предполагал, что с Якушевым придется повозиться, и пришел в самолет лично, а для подстраховки пригласил нас, двоих технарей. Вот подполковник приказывает Якушеву занять кресло, а тот мотает головой — нет, мол. Старший офицер приказывает нам усадить его силой. Мы попытались. Но Якушев вырвался и убежал в хвост самолета. Командир приказал всем присутствующим поймать беглеца и усадить. Поймали. Притащили. А у него глаза вылезли из орбит. Рот раскрылся. Появилась какая-то тягучая слюна. Лицо помутнело, а руки все ищут и ищут какой-то опоры. Но вдруг тело его обмякло, и мы уложили его в кресло, застегнув ремни парашюта. А «дуглас» все кружит и кружит над аэродромом, ожидая, когда же мы выстрелим. Подполковник сам нажал рычаг выстреливания. Человек вылетел в отверстие вместе с креслом. Как он приземлился, рассказывали те, что были на земле. Все три парашюта открылись благополучно, но тело летчика, подвешенное на стропах, не подавало признаков жизни. На землю он в прямом смысле плюхнулся. По-нормальному, он должен был подняться на ноги и отстегнуть парашют. А этот лежит без движения, с перепугу видно. Санитары подхватили тело, уложили на носилки, затолкнули в машину и увезли.

На другой день мы навестили нашего командира в гарнизонной санчасти. Он в больничном белье встретил нас виноватой улыбкой и, совершенно белой, как лунь, головой. Через неделю нам зачитали приказ о переводе летчика лейтенанта Якушева в другую часть в качестве техника.

Вот так страх перед неизвестностью может сыграть с человеком злую шутку.

 

Ночная посадка

В этот раз я хочу рассказать историю, которая произошла с одним из моих боевых друзей во время прохождения службы.

Случилось это вскоре после войны. Наш гвардейский истребительный полк стоял в восьмидесяти километрах от турецко-иранской границы. Турция и Иран, разоренные расходами второй мировой войны, нуждались в материальной помощи. И помощь эта оказывалась американцами, которые взамен дружеской помощи занимались строительством военных баз на их территории.

Основная часть военных баз располагалась вдоль нашей границы. Много было построено аэродромов, где днем и ночью, зимой и летом тренировались американские летчики.

Конечно же, не по случайности воздушное пространство над нашей границей регулярно нарушалось.

Нашим войскам был дан приказ: охранять границу, как зеницу ока, не допускать нарушения нейтральной зоны, соблюдая при этом пограничный этикет, ни в коем случае не поддаваться на провокации. И советские летчики на своих винтомоторных истребителях типа ЛА-9, ЯК-9 постоянно патрулировали в воздухе, надежно охраняли священные рубежи нашей Родины.

Шло время. Техника развивалась. На смену устаревшим самолетам стали приходить первые реактивные. Часть летчиков была направлена на переучивание в специальный учебный центр. Среди них наш командир звена капитан Иван Дюков.

Через год наш полк полностью перешел на реактивную технику. Вернулись летчики с переучивания. В это же время появился в полку и учебный двухместный реактивный исребитель УТИ. «Уточка»-так его любовно называли летуны. На этом небольшом юрком истребителе обучали управлению реактивной техникой всех без исключения летчиков. Внештатными инструкторами назначались вернувшиеся из центра переподготовки командиры.

Наш УТИ не знал покоя ни днем, ни ночью. Учения проводились круглосуточно. Все, кто прошел программу полетов на УТИ, пересаживались на боевую машину. Капитан Дюков в совершенстве знал оба самолета - и учебный, и боевой.

Он успешно сдал все зачеты на звание военный летчик второго класса и готовился досрочно получить первый класс. Не было в полку равных ему в знании авиационной техники. И очень часто технические работники консультировались у Ивана по различным вопросам. А уж в стрельбе на высоте он был признанным королем. Летчики частенько подшучивали над ним, вернувшись со стрельб:

— Ты, Иван, бей по фалу, чтобы конус оторвался!

— А что, попробуем, —отвечал тот, усмехаясь. И ведь, правда, Дюков сбивал этот конус, который представляет собой длинный парусиновый надувающийся мешок, транспортируемый самолетом «бостон». А фал - обыкновенный трос. И его сбивал Иван не раз.

А когда Дюков уходил на выполнение фигур высшего пилотажа, весь полк замирал, глядя на стремительные дюковские «горки», «бочки», «петли». Одним словом, самолет и он, Иван Дюков, были единое целое.

В тот памятный день наша эскадрилья отдыхала и готовилась к ночным полетам. По летному расписанию капитан Дюков должен был ночью по маршруту лететь вместе с командиром эскадрильи майором Лебедевым. Майор— в передней кабине, а в задней, за инструктора, Дюков.

Управление взял на себя комэска. Первая половина полета прошла благополучно. Долетели до определенного заданием пункта. Соблюдая все повороты и изменения по высоте, направились на свою точку. Связь работала нормально. По радио майор Лебедев, называя свой позывной, запросил разрешение на посадку. Руководитель полетов дал разрешение. Все было готово. Поступило сообщение с борта самолета, что кран выпуска шасси поставлен на «выпуск». И тут же новое сообщение:правая зеленая лампочка, сигнализирующая о выпуске правой «ноги», не горит, а горит красная.

Эфир заволновался. Руководитель полетов приказал всем находящимся в воздухе прекратить всякие разговоры.

— Приказываю поставить кран шасси в положение»убрано» и заходите на второй круг!

А сам тут же передал по радио о «ЧП» генералу. Эфир прорезал его голос:

— Доложите, кто в полете!

— Майор Лебедев и капитан Дюков.

— Ребята, давайте еще раз попробуем, постараемся…

Шасси не выпускалось. Последовал приказ покинуть машину, выброситься на парашюте. Горючее было уже на исходе. Для набора высоты его явно не хватало, и в эфире послышался отчетливый спокойный голос капитана Дюкова:

— Ноль первый! Ноль первый! Разрешите произвести посадку на две точки!

Казалось, это невозможно, сесть на левое и переднее колесо на грунтовую полосу ночью?!

Майор Лебедев подтвердил просьбу:

— Ноль первый, разрешите произвести посадку 504-МУ.

Это был позывной Ивана Дюкова.

— Нет! Я не могу рисковать двумя жизнями ради невиданного эксперимента.

Но в ответ послышался уверенный голос Дюкова:

— Прожектора направить на запасную грунтовую полосу! Подготовить пожарную и санитарные машины! Иду на посадку!

Здесь, на земле, приказания выполнялись быстро и четко. От этого зависела жизнь наших товарищей.

Эфир замер. Казалось, что и все вокруг притихло и остановилось.

Самолет блеснул в лучах прожекторов и начал приближаться к земле. Было видно, как он, резко наклонившись на левое крыло и задрав нос сверху, стремительно снижался. Мгновение — земля! Правый элерон вниз! Левый элерон — вверх! Рули глубины вверх. Самолет, управляемый Иваном Дюковым, коснувшись земли, покатился на одном колесе. Сердце радостно затрепетало.

А самолет продолжал катиться на одном колесе.

Выпущены тормозные щитки, выключен двигатель, скорость пробега медленно падала.

— Неужто сели? — вырвалось у кого-то.

Прошел еще один миг, и оконечность правого крыла, потеряв равновесие, забороздила по земле. Самолет бросило вправо и развернуло на 180 градусов. Тут же открылся фонарь, и летчики медленно вылезли на крыло.

Мир словно взорвался. Все смешалось…

К месту посадки мчались все машины. Через минуту мы окружили самолет, стащили с крыла Ивана и высоко-высоко подбросили. Потом еще и еще.

— Живые, черти!

— Живые!

Неожиданно в эфире раздался голос генерала:

— Включите прожектора, захожу на посадку!

Это он на своем ПО-2 прилетел на аэродром, не выдержал. Подбежал к обоим летчикам. Видно было, что чувства переполняют его. Но он только крепко пожал летчикам руки, а потом сказал:

— Благодарю за службу!

И уже совсем не по-армейски добавил:

— Спасибо, братцы…

Если вы полистаете подшивку газет Закавказского военного округа тех лет, то в одной из газет обязательно встретите портрет Ивана Дюкова с «Золотой Звездой» Героя Советского Союза.

 

Холодная война

Анализирую события сегодняшней международной жизни и невольно вспоминаю далекие пятидесятые, шестидесятые годы. Холодная война между двумя системами, капиталистической и социалистической, была в полном разгаре. Котел международных отношений кипел, и иногда его зарево выплескивалось через край, распространяя по земному шару продукт скоропортящийся и взрывоопасный. События на китайской границе, в Венгрии, в Чехословакии, карибский кризис поддерживали горение.

Где-то тайно, в дипломатических и политических кулуарах, готовилась третья Отечественная. А Государственный ВПК (военно-промышленный комплекс) со своими многочисленными ЦКБ, ОКБ изобретал, штамповал и гнал, и гнал в войска бесчисленное количество новейшего смертоносного оружия.

Армия, осваивая новую технику, постоянно находилась в полной боевой готовности. «Тяжело в учении — легко в бою», — говаривал великий полководец Суворов. И авиация училась днем и ночью, стараясь шагать в ногу со временем.

ЛТУ. Каждый, кто служил в авиационных частях, легко расшифрует эти знаки. Летно-тактические учения, или игра в войну. ЛТУ были полковые, дивизионные, корпусные. Армейские обычно проводились в конце года, после дивизионных и корпусных. На этот раз предстояли армейские, с участием истребительной и бомбардировочной авиации. С преследованием и перехватом «противника» в воздухе. Боевая стрельба по воздушным и наземным целям. Полеты днем по «маршруту» и ночью по приборам с затемненной кабиной, или, как говорили, с ШЗК (шторка затемнения кабины). Задействованы были и наземные войска.

Пограничники усилили наблюдение, т. к. под шумок могут быть нарушения. Саперы устанавливали на специальных полигонах в горах щиты — наземные цели. Радисты и локаторщики настраивали свои станции на соответствующую волну. Зенитчики тоже готовились «расстреливать противника» в воздухе до подхода к объекту. Но самая ответственная роль отводилась прожектористам. Они должны были запеленговать движение цели по курсу на звук. Локатором определить высоту полета. Осветить, взять в перекрестие и сопровождать ее до полного уничтожения зенитным огнем или истребителями. Попав в такое перекрестие, противник обречен.

Но у прожекторного луча есть и второе смертельное свойство. Кто хоть один раз смотрел на электросварку без защитного стекла, знает, что после этого последует. Невыносимая боль в глазах продолжается несколько дней. В прожекторе, пламя вольтовой дуги вспыхивает при горении мощных графитовых электродов в фокусе огромного сферического зеркала. Световой поток, сконцентрированный фокусом зеркала, настолько силен, что способен на расстоянии десятка километров, ослепить, парализовать человека.

Пилот, например, получивший дозу такого света, мгновенно теряет ориентацию и управление. Машина срывается в штопор и погибает. Летный состав об этом был осведомлен. С этой целью кабины ночных истребителей были оборудованы ШЗК. В эту ночь наш полк должен был перехватить «бомберов», идущих по курсу к морю, на высоте восемь тысяч метров. Весь полк в первой боевой готовности, а это значит, что все летчики находятся в кабинах с включенными рациями и в кислородных масках. К самолету подключено аэродромное электропитание. Все в нервном ожидании.

Слышим по рации: «Противник прошел квадрат 04». В следующем квадрате мы должны их встретить, атаковать, заставить изменить курс. Нам помогают прожектора. Вдали над горизонтом видно, как скрещиваются и расходятся в стороны огненные мечи. Все ближе и ближе вспыхивают световые столбы, и вот сигнал: «Ракета! Запуск!Взлет!». Cотрясая землю и воздух, двинулась стальная армада из пятидесяти истребителей-перехватчиков. Еще несколько секунд — и они скрылись в ночном небе. Только эфир подтверждал, что воздушное пространство насыщено до предела. На одной волне слышно локаторщиков и прожектористов, на другой — зенитчиков. Бомберы молчат. Им открывать себя не разрешено. Вот слышим наши голоса. Докладывают по очереди: «Цель вижу! Захожу для атаки!». С командного пункта голос: «Маленькие, заходите поэскадрильно!». Затрещали скорострельные пушки НС-23 и заухали более мощные НС-38. (НС— это конструктор пушки Нудельман-Суранов, 38-калибр).

«Синие» дружно огрызаются, хотя и холостыми. Они тоже ведут счет сбитых. Все «попадания» фиксируются на фотопленке специальным фотоаппаратом (ФКП).

И тут случилось то, чего боялись наши летчики. Прожектористы осветили не только цель, но и нападающих. Поступила команда проверить, способны ли истребители ходить в прожекторах. Они обшарили атакующих и остановились на последнем. А последний был лейтенант Грибов из третьей эскадрильи. С земли еще раньше поступила команда, проверить ШЗК, но Грибов, видимо, пренебрег предупреждением. По радио он сообщил, что не видит цель через прицел. Запотевание. И, надо полагать, отодвинул шторку. Тут и попался. Ослепительный смертельный поток света ворвался в кабину. Пилот успел сказать только одно слово: «Свет!» и замолк.

С земли нам хорошо было видно, как самолет, вильнув раза два своим огневым факелом, вошел в штопор и ударился в землю. Пламя — до поднебесья. Грохот невообразимый. На миг осветилось все вокруг. Мы подъехали на автомашинах и увидели только воронку огромного размера. Кто-то из командиров по рации попросил осветить место падения.

Луч, направленный с расстояния километров семи, сразил нас всех моментально. Мы попадали на землю, прикрыв голову руками. К счастью, прожектор быстро угас, но мы, ослепленные, долго не могли прийти в себя. Вот это сила! Понятна нам стала гибель Грибова. Вспомнились прожектора Жукова под Берлином. Грозное оружие, не щадящее никого. «Синие» улетели. Прожектора погасли. А полк приземлился не в полном составе. ЧП, несмываемое пятно для полка на долгое время.

Наутро мы собирали осколки в радиусе нескольких сот метров. Родных не вызывали. Сообщили только, что погиб при исполнении служебного долга. Хоронили гроб с несколькими окровавленными железками. Дали, как и положено, залп из личного оружия.

Это только один эпизод из жизни одной воинской части. Одна жертва за одно учение. А сколько таких ЛТУ проводилось каждый год по нескольку раз! Вот и посчитайте, сколько же было принесено жертв на алтарь холодной войны.

 

Смерть парторга

Совсем недавно историки и краеведы обнародовали новую цифру — 27 млн. человеческих жертв Великой Отечественной войны только с нашей стороны. Но я хочу затронуть цифру погибших воинов уже в мирное время, при прохождении срочной и сверхсрочной службы.

Служба моя проходила в авиационных истребительных частях. Вскоре после войны мы начали переходить на новую реактивную технику. Техника была, конечно, не совершенная. Грозная не только для наших противников, но и для нас самих. Часто случались отказы и поломки, как на земле, так и в воздухе. Поэтому летчики садились в нее без особой охоты. Да и сама конструкция резко отличалась от старых типов.

Привычно было видеть летчику перед собой мотор и воздушный винт, а тут сидит человек в кабине, в самом носу фюзеляжа, и нет перед ним привычной защиты. Пустота. Вот это пространство и высокая посадочная скорость часто обманывали летчиков. То посадит на хвост, то на одну переднюю ногу и, конечно, случались ЧП. Самолет перевертывался. Как говорили, — «полный капот». А иногда, не рассчитав посадочного расстояния и скорости, самолет устремлялся за пределы аэродрома и там перевертывался или даже взрывался. Во многих случаях летчики погибали.

Как-то хоронили мы одного неудачника и ждали генерала из штаба армии, который должен был оформить похоронные документы.

Вскоре генерал прилетел на своем ПО-2. Похоронили. Дали салют, ну и, конечно, нужно было помянуть по русскому обычаю. Пригласили этого генерала, но он двумя руками начал открещиваться от нашего предложения: «Что вы, что вы, ведь я сегодня к вам не к первым, да и после вас мне еще надо успеть в соседнюю дивизию. Каков я буду после трех поминаний?»

Зная количество полков, нетрудно было подсчитать во сколько жизней обошлось нам освоение новой боевой техники. Но не только в летном составе, но и в обслуживающем персонале были потери, даже среди штабных работников. Вот об одном таком невероятном случае мне хочется рассказать. В 1951 году вышло постановление правительства о сокращении Вооруженных сил на 1 млн. 200 тыс. человек. Конечно, это было не сокращение, а переформирование. Одни части расформировывались, а другие за их счет пополнялись. Нужно было убрать часть войск из перенасыщенной Европы. Вот так для прохождения дальнейшей службы в нашу дивизию прибыло несколько старших офицеров из пехотных частей. В наш полк был направлен сорокалетний полковник Самсонов.

Стройный, подтянутый, образец службиста. В нашем гарнизоне уже был один полковник— это наш командир полка, а второму полковнику должность в соответствии со званием подобрать было трудно. И его определили парторгом полка. В его обязанности входило собирать партийные взносы и проводить партийные собрания.

По идеологической части у нас был свой замполит. Полковник Самсонов, надо сказать, усидчивостью не отличался. Его можно было увидеть в ПАРМе (ремонтная мастерская), в парашютной комнате, в землянках у технарей. И никогда он не расставался с кожаным полевым планшетом. Постоянно держал его при себе как личное оружие.

До всего ему было дело, прямо горел работой. Даже на послеполетном разборе в тон командиру полка пытался поучать летчиков, за что неоднократно получал головомойку от замполита.

Рассказывали один анекдотичный случай. Заходил на посадку ПО-2. А колеса, всем было это известно, без тормозов от встречного потока воздуха вращались. Один из летчиков возьми да и скажи: «Опять включил колеса, опять пережог горючего будет». Этого было достаточно, чтобы попасть на карандаш парторгу. И тот на очередном разборе, выложил свою мысль о пережоге — хохот был бесподобный. А он, нисколько не смущаясь, продолжал свое дело как на фронте.

А обстановка действительно была почти фронтовая. Полк переходил на ночное дежурство. Нужно было отработать ночные взлеты звеном, экскадрильей и полком. Задача не из легких. Готовились основательно. Долго проводили предварительные тренировки. И вот настала ночь, когда мы должны были показать себя лицом перед всем Закавказским округом. Представителей понаехало — не сосчитать. Нашему парторгу это было особенно по душе. Он с утра хлопотал о каких-то «молниях», боевых листках, хотя не были они нужны никому. Вечером, когда мощные МиГи выстроились вдоль рулевой дорожки в капонирах, он побывал у каждого экипажа в каждом звене. Неоднократно предупрежденный о смертельной опасности, поджидающей его вблизи работающих самолетов, он продолжал рисковать. Его суетливость вызывала у командования нервозность и предчувствие опасности.

Вот зажглись огни взлетно-посадочной полосы. Вот по радио объявлена первая готовность. Ракета! Запуск! Взревели 104 авиационных реактивных двигателя. Вторая ракета! Самолеты враз выскочили из капониров на рулежную дорожку и устремились на взлетную полосу для построения. Зрелище поистине фантастическое. Неимоверный грохот, пыль в огненных струях поднимается до поднебесья, зеленые, красные огни на плоскостях и фары спереди создают впечатление сплошного огненного потока. Все живое спряталось и укрылось. Полковника Самсонова последний раз заметили перебегавшим из соседнего капонира в другой.

Третья ракета! Взлет! Двигатели перешли на форсаж и вся летучая стальная масса, в миллионы лошадиных сил, поэскадрильно пошла на взлет.

Вот наша экскадрилья в воздухе, мы слышим это по рации, которая есть в каждом звене и настроена на волну полетов. Не только по позывному коду, но и по голосу мы могли определить, кто говорит, где наши и что с ними. Пока все идет нормально.

Но вдруг слышим голос старшего лейтенанта Яшина: «Ноль первый! Ноль первый! Я ноль сорок пятый, растет температура левого двигателя!» И снова этот же голос: «Температура на пределе!»

«Я ноль первый! Я ноль первый! Ноль сорок пятый, заходите на вынужденную посадку, дальнейший полет не разрешаю!» И сразу в эфире наступила тишина. ЧП — чрезвычайное происшествие. Вся наша подготовка пошла коту под хвост. Полк, перестроившись в боевой «пеленг», ушел на выполнение задания, а летчик Яшин заходил на посадку. Второй двигатель уже заглох. Посадочная полоса осветилась прожекторами.

Вот он покатился по бетонной дорожке, выпустил тормозной парашют и заглушил двигатель. Незамедлительно к нему понеслись машины: «скорая помощь», пожарная, буксирная и машина руководителя полетов.

Привезли самолет на буксире и установили в нашем капонире. Летчик сидит в кабине и ждет инженера полка. Майор Чернов по стремянке поднялся к летчику и приказал запустить двигатель повторно, но тот запускаться не хотел. Начался осмотр самолета и двигателя. Запах гари все почувствовали сразу, но гари какой-то особенной.

Вскрыли все смотровые люки, осветили сопла сзади. Зашли спереди, осветили входной воздушный канал, а там на заградительной решетке какие-то посторонние предметы. Один из мотористов залез в канал, дотянулся до решетки и начал выбрасывать предметы. Сначала один кожаный сапог, потом второй. Затем выбросил кожанный полевой планшет и больше не выдержал: «Там груда каких-то костей, я боюсь их трогать».

Ясно, что в сопло влетел человек. Но кто это мог быть? Открыли планшет: да, полковник Самсонов. Утром самолет расстыковали, сняли двигатель, собрали все останки. По заключению экспертов, произошло следующее: человек, перебегая, попал в зону захвата воздуха двигателями. Его мгновенно подхватило и бросило на защитную решетку в канале. Мощнейший вакуум вытянул из него влагу, мясо, ткань одежды. Этой массой забило лопатки турбины и топливные форсунки. В результате двигатель перегрелся и вышел из строя. Так полковник Самсонов в прямом смысле сгорел на работе. Еще одна семья получила похоронку.

Пройдут годы, но память будет хранить имена наших товарищей, отдавших жизни уже в мирное, послевоенное время. Светлая память им!

 

Земляк

Отгремели грозы военные. Но и в мирное время приходят домой из армии короткие вести о погибших. Одна такая несколько лет назад пришла в домик над Ветлугой.

Нес срочную службу в БАО (батальон аэродромного обслуживания) ефрейтор Иван Зайцев. Весельчак и балагур. Душа солдатской курилки. Водил он штабной «виллис» и подчинялся только начальнику штаба нашего авиационного истребительного полка. Обслуживал командира, начальника штаба и замполита, подвозил их на аэродромы и обратно, ездил с ними в штаб дивизии и корпуса.

Узнав, что я тоже нижегородский и тоже окаю, он частенько приглашал меня на беседу в курилку, приговаривая при этом: «Пойдем, землячок, посидим, поговорим, поокаем!» Приятно услышать вдали от родных пенатов заволжский говорок. «Веселый ты, Ваня!» — говаривал я ему. «А мы все, ветлугаи, такие!» — отшучивался он. До армии он работал мотористом на пароме. Перевозил людей через Ветлугу. Постоянно находясь при народе, он научился понимать юмор и шутку. Нравилось мне находиться с ним рядом. Один раз даже ездили в дальний аул воровать невесту для нашего вольнонаемного кочегара Мамеда. Похищение прошло благополучно. Через неделю мы гуляли на азербайджанской свадьбе.

Казалось, ничто не предвещало беды. А беда была рядом. Авиационный полк проводил летно-тактические учения. Ефрейтор Зайцев подвозил старших офицеров-летчиков на КП. Вылет предстоял всем составом полка во главе с полковником Карначевым.

После предполетной инструкции всего летного состава руководитель полетов, генерал из дивизии, подал команду: «По машинам!» Ждали команды — зеленой ракеты. И тут»виллис» подвез полковника к своему самолету. Ивану уехать бы сразу, а он начал помогать командиру надеть парашют. В это время взлетела зеленая ракета. Взревели турбины.

Зайцев попытался выехать из «кармана» (места стоянки самолетов) на рулежную дорожку, но путь перекрыли дежурные с красными флажками. Регулировщик показал знаком, чтобы шофер объезжал сзади, вокруг рулежки. Автомобиль попятился назад. И в это время начали выруливать самолеты звена управления. Иван растерялся и хотел выехать из опасной зоны, но попал под огненный газовый смерч машины командира полка.

В один миг автомобиль и человек вспыхнули, как факел. Еще бы — температура выходящих из сопла газов 800 градусов. Силой газового потока автомобиль перевернуло несколько раз, как спичечный коробок, и вынесло за пределы зоны. Летчики, не заметив ничего, вырулили на старт и улетели на выполнение задания. А к нашей стоянке уже спешили пожарные и санитарные машины. Обгоревшее тело Зайцева уложили на брезент, потом на носилки… Что сообщили в Ветлугу — нам неизвестно. Говорили, что туда ездил кто-то из командования, возили материальную помощь родителям и фотоснимки похорон.

Хоронили ефрейтора по-солдатски. На местном кладбище. Под залпы десяти карабинов опустили гроб в азербайджанскую землю.

И остался мой землячок лежать в далеких Кавказских горах, на самом южном окаеме огромной советской земли…

А Ветлуга как текла, так и течет меж спокойных лесистых берегов, вспоминая иногда своего веселого паромщика.

 

Встреча с настоящим человеком

Встреча моя с Алексеем Маресьевым, героем повести Б. Полевого, произошла в далеком 1949 году. Началась она празднично, а закончилась комичным происшествием.

Приближался День Воздушного Флота. Наше Второе Московское авиационно-техническое училище готовиться к нему начало за несколько недель. Предстоял смотр всего гарнизона с непременным военным парадом.

Перед праздником, как и положено на Руси, началась генеральная уборка и чистка. Приводили в образцовый порядок учебные классы, тренировочную технику, казармы, территорию вокруг училища. Но особенно наши командиры нажимали на строевую подготовку. Построение ротой, построение батальоном(коробочкой), с барабанным боем, винтовки с примкнутыми штыками, и обязательно с песней. Наш полковой капельмейстер, не зная покоя, старался изо всех сил. Разучивал с нами знаменитое «Бородино». Вечером после отбоя собирал запевал в ленинской комнате и тренировал до тех пор, пока дежурный по части не скомандует: «Разойдись!»

Мы старались. Грохот от наших сапог и песни разносились по всему городу с утра до вечера. А когда объявили, что парад будет принимать Герой Советского Союза Маресьев, мы единодушно решили не подкачать.

Маресьев, закончив к этому времени академию, находился при штабе ВВС. К нам в училище приехал на автомобиле в сопровождении адъютанта. В окружении наших командиров он заходил в казармы, столовую, санчасть. Среднего роста. Кожаное пальто военного покроя, авиационная фуражка, офицерские ботинки. Нескромно, но взгляд наш все время останавливался на этих ботинках. Походка его, конечно, выдавала, и тросточка, которую он держал в руках, была ему необходима.

По программе праздника парад должен был пройти до обеда. Дальше отдых два часа, потом спортивные соревнования, прыжки с парашютом.

Мы в свободное время с интересом наблюдали, как курсанты-парашютисты забирались в самолет, взлетали, прыгали, планировали, скользили, приземлялись. По уставу нам, курсантам авиационного училища, предписано было тоже иметь два прыжка в год. День синоптики предвещали благоприятный. Правда, дул юго-восточный, но умеренный ветер, до обеда мы его не замечали.

Смотр и парад провели на высшем уровне. Начальство, стоявшее на высоком крыльце штаба, явно было довольно. А когда грянуло: «Москва, спаленная пожаром, францу… французу отдана!» — Маресьев приветливо помахал нам. Накануне вечером, он зашел к нам на репетицию. Долго слушал наше пение, даже тихонько подпевал. В момент, когда густой бас курсанта Маркина из второго взвода выводил: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром!», а мой высокий звонкий подголосок подхватил: «Москва, спале.. е…е!» и — грянул хор, Маресьев восхищенно похлопал в ладоши, потом он, полковник авиации, герой при всех регалиях, подошел к нам, двоим запевалам, крепко пожал руки. Гордости нашей не было предела.

Обеденный стол после парада накрыли шикарно. Все шло чередом. А ветер разгуливался. На аэродром строем с песней прибыли все подразделения гарнизона. Выстроились в две шеренги по периметру поля.

Ракета! Воздушный праздник начался. А вот и прыжки.

Парашютисты продемонстрировали с высоты 800 метров групповые и одиночные прыжки. Соревновались на скорость и точность приземления. Заключительным номером праздника должен быть затяжной прыжок инструктора парашютного спорта с высоты 2000 метров. Такие прыжки оцениваются по высшему разряду.

Инструктор весь затянут в кожу. Шлем с очками, комбинезон меховой, унты и перчатки-краги. Он уверенно накинул ремни парашюта на плечи, застегнул и поднял руку. Готов! ПО-2 долго кружил, набирая виток за витком заданную высоту.

Высоко-высоко было видно, как черная точка отделилась от самолета, и тот, заложив крен, ушел на посадку. А точка стремительно приближалась к земле. Вот, кажется, половину пролетел. Еще! Еще немного.

Наконец, парашют вырвался из чехла, в толпе раздался вздох облегчения. Парашютист потянул стропы левой рукой — купол пошел влево, потянул правой — и купол вправо. Но вдруг сильный боковой порыв ветра подхватил парашют и понес его в сторону от посадочной площадки прямо на высоченные сосны.

Человек оказался среди густой хвои на высоте около десятка метров. Все хлынули в его сторону, окружили дерево, и каждый начал давать свои советы. Подоспело командование, в том числе и Алексей Маресьев. Он, как испытавший на себе такую же ситуацию, посоветовал неудачнику не расставаться с парашютом, а висеть до прибытия пожарной автолестницы. Здесь он и рассказал нам, как сам попал в такое же положение, и последовавшие за ним драматические события. Вскоре прибыли спасатели и сняли с дерева мастера парашютного спорта.

Маресьев подошел к нему, похлопал по плечу и сказал: «Не расстраивайся! В жизни бывает и хуже, — имея в виду, видимо, себя.

Так закончилась запомнившаяся надолго встреча с Настоящим Человеком.

 

Сейбры

После освобождения Кореи от японской оккупации в 1945 году наши войска оттуда были выведены. В стране устанавливался социалистический строй.

Но буржуазные круги, поддерживаемые американским капиталом, развязали народную войну. Образовались два правительства, два государства. Северную Корею пестовал Советский Союз. Америка — Южную. Прямого участия наши пехотные части в боях не принимали, но артиллерийские, танковые, авиационные части были укомплектованы нашими советниками, специалистами, командирами.

Сборный безномерной авиационно-истребительный полк на реактивных МиГах был сформирован из летчиков и обслуживающего персонала Закавказского военного округа. Из каждого полка по два экипажа вместе с обслугой по боевой тревоге военно-транспортной авиацией за двое суток были переброшены за многие тысячи километров. Конечным пунктом была точка севернее 38-й параллели, недалеко от западного морского побережья. Аэродром был размещен на высоком каменистом плато. Стояло лето 1951 года. Перекаленная земля настолько была тверда, что для строительства взлетной полосы достаточно было подровнять ее бульдозером и подмести щетками. Полк нес патрульную службу, охраняя военные объекты от американских бомбардировщиков и днем и ночью. Патрулирование проводилось парами: ведущий и ведомый. В случае обнаружения противника в большом числе в воздух поднимался весь полк.

Эта тактика, когда ведущий истребитель нападал, а ведомый подстраховывал его сзади, разработанная нашими воздушными асами Кожедубом, Покрышкиным, Вершининым, успешно применялась в войну 1941-45 годов и стоит на вооружении ВВС по настоящее время. Американцы же применяли свою тактику «этажерка». Это когда на шести этажах по высоте проходят 36 истребителей в ряд. Сзади их прикрывает такое же построение. Противник, попавший в такую «этажерку», непременно находил смерть. У нас на вооружении были истребители-перехватчики МиГ-17, оснащенные тремя скорострельными пушками НС-23 (калибр) и одной НС-38.

У американцев в то время эксплуатировались «cейбры». Это тоже реактивный истребитель, но тяжелее нашего на подъем. На вертикалях наш быстрее набирал высоту и свободно догонял противника. Зато при пикировании от «cейбра» уйти было трудно. Оснащение его оружием, радиотехникой, электроникой представляло для них оборонный секрет и большой интерес для наших специалистов и разведки. Не случайно нашим летчикам постоянно ставилась задача посадить один экземпляр на северо-корейской территории.

Однажды такая возможность представилась. В тот день несколько наших пар баражировали в воздухе, поджидая американцев со стороны южной части полуострова. А они появились со стороны моря. Армада бомбардировщиков в сопровождении нескольких «этажерок», на высоте 7-8 тысяч метров. Боевая тревога! В воздух подняли весь полк. Пятьдесят две машины. Завязалась воздушная карусель. Расстроить, разрушить их охрану невозможно, но отщипнуть от нее крайние самолеты, увлечь их за собой, а там и подкараулить нашим летчикам частенько удавалось. И на этот раз нашей паре, ведущему капитану Свистунову и ведомому лейтенанту Ширшову, поступила команда отбить «сейбр», идущий крайним в нижнем правом пеленге. Свистунов, зайдя от солнца, очередью из одной пушки атаковал американца с расстояния пушечного выстрела. Тот вызов принял, отклонился от строя и устремился в погоню. Тут его и поджидал Ширшов. Зайдя сзади, он залпом из всех пушек ударил по стабилизатору и рулям. «Сейбр» удар почувствовал. Накренился влево, вниз и вдруг резко пошел на снижение. Видно, что рули заклинило. Летчик пытался выровнять самолет элеронами, но тот продолжал снижаться. Пилот катапультировался, его подобрали северо-корейские катера. А самолет без управления недалеко от берега плюхнулся в воду и по инерции достиг береговой отмели.

Все это американские летчики и видели прекрасно, и радиосвязь сработала безотказно. Моментально в их штаб были переданы координаты падения самолета. На их беду, а на наше счастье, время это совпало с глубоким отливом океана, и приближался прилив. А глубина его в тех широтах достигает шести метров. Вот этого американцы, видно, не учли. Они немного промешкались, и «сейбр» накрыло толщей воды. Через некоторое время опять появились бомберы и, не увидев самолета, начали бомбить предполагаемое место его падения. Но ошибки случаются с каждым. Все бомбы легли левее метров 200-300 и желаемой цели не достигли. Целый час они вспучивали воду, пожертвовав около двухсот бомб. Отбомбившись и доложив начальству, они со спокойной совестью удалились за горизонт. В определенное время начался отлив. Все наши разведчики, контрразведчики, «смерш», техника, были наготове. С первыми лучами солнца появился на берегу целехонький, сверкающий, совершенно секретный объект. Работа была организована четко. Мощные подъемные краны подхватили самолет и опустили в трюм военного морского корабля. А там, сами знаете, куда. Так раскрылась тайна большой государственной важности.

Конечно, Свистунов и Ширшов получили Героев и внеочередные звания. А вскоре они оказались опять в Закавказье, в своем родном полку.

 

МиГ «Квай катир»

В результате внезапного нападения в 1967 году Израиля на Египет арабское правительство долго не могло прийти в себя. Еще бы, все военные самолеты египетских ВВС в одночасье, не успев взлететь, сгорели от израильских бомбовых ударов. На аэродромах Каира, Иншасы, Бенасуэфа не осталось ни одного исправного истребителя. Войска арабов в панике бежали и остановились только когда оказались за рекой Нил.

В этом безвыходном положении Насер нашел военную поддержку в Советской стране. Ровно сто, еще тепленьких, прямо с конвейера, МиГов в срочном порядке были переброшены в Египет и размещены на трех аэродромах. Летчики их и обслуга — наши, топливо и продовольствие — египетское. Сначала они относились к русским военным с недоверием и осторожностью. Уж больно много плохого наговорила западная пресса. Но продолжалось это недолго. Сотня скоростных истребителей поставила прочный воздушный заслон на пути израильских бомбардировщиков, и разрушение городов и военных объектов прекратилось. Тогда израильтяне поставили себе задачу ослабить, обезвредить эту сотню и начали массированные, провокационные вылазки своими истребителями, тем самым вызывая наших летчиков померяться силами в воздухе. На новых, последней модели «фантомах», они чувствовали себя уверенно и непобедимо. И не случайно. Египетские старые самолеты, собранные со всей Европы, не могли оказать новым «фантомам» существенного сопротивления. Обо всем этом наши летчики своевременно были информированы и готовились к схватке основательно. Первая боевая готовность не снималась ни днем ни ночью. Поджидали.

В один из арабских религиозных праздников, когда все арабы ушли молиться, в эфире прозвучал сигнал боевой тревоги. Восемь истребителей поднялись с аэродрома недалеко от Тель-Авива и взяли курс к египетской границе. Понадеялись на безнаказанность и просчитались. Еще на подходе их встретила десятка МиГов. Бой завязался. Им поспешили на помощь еще два звена, наши подняли экскадрилью. Двадцать МиГов против шестнадцати «фантомов». Зрелище неописуемое. Весь небосвод замельтешил взрывами и вспышками. «Петли», «бочки, «свечи» и еще какие-то немыслимые фигуры высшего пилотажа сплелись в один огнедышащий клубок. Наша тактика нападать парой сразу же показала свое преимущество. Одиночные израильские самолеты отвлекались ведущим и тут же попадали под огонь ведомого, как куропатки. Вот уже три из них задымили и выключились из боя. Один МиГ тоже резко пошел на снижение. Еще два пирата повисли на парашютах, а через десять минут четыре «фантома» взорвались прямо в воздухе. Девять из шестнадцати, это уже им показалось многовато и остальные, заложив крутой вираж, пустились наутек. Снарядные закрома опустели, да и топливо на исходе.

Всего сорок минут длилась воздушная схватка, но запомнилась тем и другим надолго. Арабы подходили к нашим людям, жали руки, щелкали языком и пальцами, хвалили: «МиГ квай катир» — это значит: МиГ очень хороший самолет. — «Мираж», «фантом» мужкайс, т. е. — нехорошие.

Лед недоверия растаял.

После этого израильтяне уже не искали встречи с нашими истребителями. Вскоре прибыла наша бомбардировочная авиация, и начались систематические бомбардировки израильской территории. Под напором все усиливающегося военного давления Тель-Авив вынужден был оставить оккупированные арабские территории и укрыться за своими границами. Так закончилась война египтян с израильтянами. А слава советских истребителей росла и крепла, т. к. «МиГ квай катир» — очень хороший самолет.

 

«Эфиоптвою копалку»

В 80-х годах народ Эфиопии, недовольный просоветским императорским режимом поднялся на освободительную войну. Северные провинции, подогреваемые западной пропагандой, требовали свержения неугодного правительства и с оружием в руках выступили на защиту своих суверенных прав.

Пользуясь неразберихой, соседнее государство Сомали, двинуло свои войска с целью отторгнуть в свою пользу богатую полезными ископаемыми эфиопскую южную область. На два фронта император бороться был не в состоянии и обратился к Советскому правительству за помощью. Эфиопия — страна горная. Развернуться пехотным или танковым частям негде. Поэтому основной уклон был взят на применение артиллерии и авиации.

На стороне Сомали воевали американские истребители «фантомы», французские «миражи» и наши МиГи. Соседний Египет насыщен был советской военной техникой до предела, поэтому без ущерба для себя пожертвовал Сомали солидную часть этого вооружения. Стояла ясная сухая погода. Аэродром истребителей и вертолетов разместился на пологом склоне вдоль горной реки, протекающей по глубокому ущелью. Там, за ущельем, высоко над рекой по узкой террасе проходила автотрасса, по которой сновали туда и сюда сомалийские транспортные и военные средства. Поступила команда перекрыть эту дорогу. Ждали только момента, чтобы нанести большой урон их войскам. Дождались. Воздушная разведка доложила, что из глубины их страны, в сторону границы движется огромная, более сотни единиц бронетехники, колонна, прикрываемая с воздуха авиацией. На ее перехват с соседних аэродромов были подняты десятки МиГов. А этому же подразделению ставилась задача разгромить колонну. Снова сообщение. Колонна втягивается в ущелье. Мощная оптика полевых приборов дала возможность рассмотреть танки более четко. «Эх, эфиоптвою копалку!» — воскликнул наблюдатель. (Это безобидное ругательство охотно применялось в Эфиопии, когда русский человек хотел выразить свои более острые впечатления). — «Командир! Так это же наши танки, кого мы будем расстреливать?» То, что они были советские, не было никакого сомнения. Наши летчики были натренированы по контуру определять тип танка, самолета, корабля. Точно определять их принадлежность и его уязвимые места. И как только показался хвост колонны, прозвучала команда: «Воздух»! Два десятка мощных МиГов, несущих каждый по четыре ракеты класса «Воздух-земля», устремились к цели. Первая десятка зашла с головы, другая ударила в хвост. Дьявольская взрывная сила ракет обрушилась на стальную армаду. Колонну на трассе заклинило, ни взад, ни вперед. Даже без прямого попадания взрывная волна перевертывала многотонные бронированные крепости как спичечные коробки. Танки, бронетранспортеры горохом летели в ущелье, где и погибали. В результате получасовой атаки от колонны остались единицы изуродованной техники да смрадные столбы дыма. Явно была продемонстрирована мощь советского оружия.

Вскоре Сомали отказалось от своих притязаний и вышло из войны. Наши самолеты какое-то время еще базировались на этом аэродроме, потом были переброшены в Сирию, где назревал новый военный конфликт. А ругательное словечко «эфиоптвою копалку» по настоящее время среди наших летунов живет и здравствует.

 

Янтарь

С давних времен повелось в противоборствующих сторонах искать у противника ахиллесову пяту, его уязвимое место, и на его действия искать и находить противодействие. Против меча — щит. Против стрелы — кольчуга. Против смертоносных газов — противогаз. Против танков и самолетов — специальные бронебойные пушки. Появились самонаводящиеся и управляемые по радио ракеты — и против них изобрели противоракетную оборону. Всевозможные отвлекающие радиопеленгаторы, генераторы излучения радиопомех и шумов, вводящие в заблуждение электронные центры радионаведения.

Нечто подобное внедрялось и в истребительной авиации. В момент захвата цели радиолокационным прицелом автоматически передавалась команда на подвешенные под крылом истребителя ракеты с точным определением курса движения цели, ее скорости, высоты, поправки на ветер.

Попав в центр сетки на телеэкране прицела, противник был обречен. За ним следила электронная система. При достижении прицельного расстояния, ракеты поражали цель непременно. Вдруг начало твориться что-то непонятное. Ракеты стали уходить мимо цели. Оказывается, на приемную антенну радиоприцела специальным высокочастотным генератором давался мощный импульс радиопомех. В электронную систему наведения вводилась ошибка, и ракеты, получив искаженную команду, уходили в «молоко». Обнаружив это, советский «пентагон» задумался. Срочно были брошены все силы ученых, радиоинженеров на решение проблемы нейтрализации радиопомех. В результате появился дополнительный блок к локационному прицелу с кодовым названием «Янтарь» — гаситель помех.

Первое внедрение его планировалось на МиГах. В цеховых лабораториях, на стендах»Янтарь» работал безупречно. При появлении помех со стороны противника в кабине загоралась сигнальная лампочка. В этот момент пилот обязан включить «Янтарь», и ракета уйдет точно в цель. Изучить и испытать эту новинку на центральный летний полигон приехали и иракские летчики. В то время шла война в Персидском заливе. Партия МиГов срочно была направлена в Ирак, в порядке военной помощи, а с ними и наши специалисты по обслуживанию новой системы, в том числе и наш коллега Владимир Шилов. Инструктаж по эксплуатации «Янтаря» прошли все летчики и ждали на аэродроме появления противника. Иранские летчики воевали на американских «фантомах», доставшихся им еще со времен хороших отношений Ирана с Америкой. Самолеты были подержанные, и наши новые МиГи догоняли их без особых усилий.

Иракским истребителям был известен приказ самого Хусейна: в случае, если снаряды или ракеты не достигнут цели, пилот обязан догнать противника и таранить его своим самолетом. Это был закон, и нарушить его никто не имел права, иначе смерть как трусу, изменнику родины.

В этот раз «фантом» появился один, видимо, с целью разведки. Моментально на перехват взлетел МиГ. Летчик неопытный, слетавший на этом типе всего несколько раз: лучшего, видно, не было. Встретились на огромной высоте. Иранский летчик ввязываться в воздушный бой явно желания не имел и начал уходить. Четыре ракеты подряд вырвались из-под плоскостей МиГа, но цели не достигли. А время уходит. «Фантом» торопился под прикрытие своей наземной артиллерии. МиГ возвратился ни с чем.

Не успел еще пилот вылезти из кабины, как к самолету на «додже» подкатили четыре человека в черной форме. Всего одну минуту они разговаривали с летчиком, отвели от самолета на несколько шагов и автоматной очередью срезали его у всех на виду. Шилов поднялся по стремянке в кабину, увидел тумблер «Янтарь» в положении «Выключено»и все понял. Спустившись, он пытался объяснить людям в черной форме, оправдать пилота, сказать, что он просто забыл включить систему, но было бесполезно. Полковник, возглавлявший эту группу, спросил у Владимира, кто он и откуда.

Через два часа Владимир Шилов был выдворен из Ирака как неугодная персона и попутным рейсом доставлен на родину.

В чужой приход со своим уставом не суйся — так гласит Восточная мудрость.