Сказали нынче по телевизору, что на Кубани, мол, — второй за это лето заход наводнения, новый разгул стихии… Опять разлился сильно Псекупс, затоплены станицы Саратовская и Бакинская.
Давно ли я в Горячем стоял над ним, почти неподвижным, и никак не мог определить: в какую он сторону течет? Потом потянулись один за другим сплошь дождливые дни и ночи, уезжали мы тоже в дождь, а в дороге он разошелся так, что дворники, и в самом деле, не успевали очистить лобовое стекло: ну, точно как в старых моих сибирских романах — особенно в «Тихой музыке победы», где чуть не главное событие — размывший шлаковый отвал июльский ливень.
Водитель Саша, который и «привез» этот дождь из Краснодара, сказал, что улицы там уже наполовину затоплены, ливневка не справляется с напором воды — захлебнулась.
Когда свернули с трассы налево, пошли вглубь Адыгеи, дождь припустил еще сильней, черное небо распростерлось до горизонта, налегло и почти закрыло свет — стало как поздним вечером сумеречно.
Бушевала и билась мутная Белая, даже брызги над тяжелыми волнами летели ошметками грязи, но когда переехали ее, дождь сперва поутих, а потом совсем прекратился, и на горизонте возникла светлая дымчатая полоска, сперва очень узкая, а потом чуть пошире. Налилась тонкою светло-розовой желтизной, и в ней очень четко проступили вдали голубовато-серые, как сухая синяя глина, с белыми разводами снега по бокам и молочными ледяными пиками горы, чуть не весь Кавказский хребет — ну, как на ладони.
Маленько особняком — еще и потому что поближе — четко проявился двуглавый Эльбрус.
— Видишь, видишь, — сказал я Саше. — Ковчег морехода Ноя задел верхушку и распахал ее надвое…
— Он на Арарате! — поправил Саша.
— По черкесским легендам — здесь. И Прометей был на Эльбрусе прикован… вот в каких местах мы живем!
— Сколько ездил в Майкоп мальчишкой, сколько сам за рулем, а так четко вижу впервые, — признался Саша.
— Может, остановим, и ты посидишь-посмотришь?.. А то я наслаждаюсь этим зрелищем, видишь…
— Ничего-ничего, мне и так хорошо… привык.
Ехал он не так быстро, я как раз хотел ему спасибо сказать: успеваешь рассмотреть родину — не то что, небось, из «мерседеса», который перед этим обдал нас грязью и скрылся в дыму и в брызгах, только растянутая гроздь красных огней проявилась на миг где-то уже совсем во тьме.
— В эту пору я часто на автобусе, — сказал я. — Из Краснодара в Майкоп… Бывает, ясным днем видать горы, но почти всегда еле-еле, сквозь дымку, а тут, а?
Зрелище, и, правда, что, удивительное: цепь гор прекрасно видна, как в узкую щель, как в амбразуру… Из-под темного, почти черного края неба над горизонтом — ну, как из-под стрехи, как из-под огромного низкого козыря…
— Видно, там ясное солнышко, — сказал Саша. — Над горами.
— Да, там, видать, день погожий…
— Оно и здесь уже почти сухо, — повел Саша головой. — Тут дождя почти не было.
Зелень по бокам стала сухая, черные деревья постепенно меняли цвет на серый…
Мы въезжали в город, и козырь темного неба уже плотно лег на невысокий верх покатой горы на другой стороне маленького уютного Майкопа — светлый прогал исчез…
В голове у меня вилась такая же призрачная, как эти горы на горизонте цепочка ассоциаций: двуглавый Эльбрус… орел, клюющий печень героя… сиянием гор ослепленный двуглавый орел.
Смутное, как всегда вначале, мало определенное, но что-то есть в этом…
Что-то есть.