Предыдущий «газырь» вызвал одно невольное воспоминание.
В 1997-ом, когда был в Ижевске на 50-летнем «юбилее» АК-47, многих и многих по всему миру лишившем и громких юбилеев и скромных дней рождения автомате Калашникова — мы поехали якобы «на охоту», на самом деле — в загородный охотничий дом, где приехавшие из Москвы киношники-документалисты хотели снять сцену охоты знаменитого конструктора — Конструктора, как он любит, чтобы его называли.
Только что вышла книжка «От чужого порога до Спасских ворот», которую я помогал делать Михаилу Тимофеевичу: режиссер фильма — как я убедился потом, успешно совмещавший эту профессию с актерской, — только что сказал Конструктору, что всю ночь сидел над ней и несколько раз к глазам его подступали слезы…
Как-то очень быстро мне стало ясно, что фильм будет таким же показушным, какой была эта «охота»… Первой, надо отдать ей должное, это раскусила охотничья собака, по-моему, это был хороший гончак. Как радостно собирался он на «охоту»!.. С каким недоумением тут же возвращался: для того, чтобы киношники могли сделать дубль.
Потом он поверил снова, что охота все-таки состоится, опять радостно заскулил, кинулся вперед… но ведь им нужен был всего-то навсего проход Конструктора с охотничьим ружьем и с собакой.
Несколькими дублями бедного пса окончательно задергали, и даже кусочки колбасы и ломтики сыра не могли подвигнуть его на продолжение съемок… другое дело — люди!
Профессионалы, само собой.
Продолжали снимать свою бодягу, а мне сделалось не то что скучно — тоскливо.
С удовольствием откликнулся на предложение попариться и в баньку собрался задолго до того, как была истоплена — посмотреть, как егеря ее готовили да заодно с ними «потрепаться»…
И вот шел я, начал было спускаться по лестнице, ведущей из нашего коттеджа, и тут оказался вровень с окном, за которым продолжалась съемка: теперь Конструктор сидел в кресле возле уютно игравшего пламенем камина, а перед ним стоял тянущий к нему руки режиссер:
— Не так, умоляю вас, не так!.. Давайте еще раз.
Отступил вглубь комнаты, а Михаил Тимофеевич прерывающимся своим тоненьким голоском снова, я так понял — в который раз, начал:
— На Кавказе старый джигит говорит молодому: «Бездельник! Ты хочешь добывать хлеб потом, а не кровью!..»
— Опять! — вскинул руки картинно страдающий режиссер. — Вы неправильно говорите текст, — и упал на колени перед Калашниковым. — Умоляю вас, произнесите правильно… как там? — и выкинул вверх ладонь. — Бездельник!.. Ты хочешь добывать хлеб кровью, а не…
— Да нет же! — тоненьким голоском перебил его Калашников. — В том-то и суть: для него пот — это безделица для джигита, а вот кровь — кровь как раз и есть дело… он им столько лет занимался… столько лет людей убивал. И хочет теперь, чтобы молодой тоже…
Продолжавший стоять на коленях режиссер залепил вдруг себе ладонью в лоб:
— Ах, вот оно!.. Да-да, вы правы, ну, конечно: простите меня, простите! — и, поднимаясь, уже командовал левой рукою оператору. — Еще раз — эта сцена…
И Калашников с явным подъемом начал опять:
— На Кавказе старый джигит говорит молодому…
Я пошел по ступенькам, плечи у меня тряслись от смеха: задница! — думал о московском режиссере. — Как же ты всю ночь читал книгу?.. Что в ней, выходит, видел?.. Чего рыдал-то?!.. А Калашников, Калашников-то — а?!.. Как без всяких сомнений и будто свое, давно выстраданное старую кавказскую поговорку пустил в дело в очень подходящий момент… и — что это?.. То ли в нем кавказские корни отозвались? Отраденские. Потому-то вставленная в текст «литературным записчиком» древняя черкесская хула в адрес «современной» той жестокой поре «молодежи» — давно любимое мной присловье — тут же стало родным и ему… или тут другое? Ох, понял я это, слишком хорошо уже понял, что оружейному конструктору деталь из чужого образца к своему приспособить — дело обычное… как так и надо!
Сколько раз жаловался Конструктор на Галила Узиль-Блашникова, «создателя» израильского «узи»… А потом как-то увидал у него цилиндрический — на шестьдесят, что ли, патронов — магазин, и Михаил Тимофеевич, словно предваряя возможный мой вопрос, пожаловался:
— Подарили за рубежом… не выбрасывать же. А Виктор, не спросясь, тут же — к своей конструкции… там и автомат, правда. Говорю: не для дела. Напугать если — только и того… сыплет, как горох, а толку, толку!