Для начала две цитации Александра Дюма:
«Нынешние черкесы — один из самых воинственных народов Кавказа — именуют себя адигами. Корень этого слова „ада“, что переводится как остров.»
И через полторы сотни страниц:
«Но где, но как, но далеко ли шла Кавказская стена?.. Весть между двумя намазами (т. е. около шести часов) перелетала по этой стене от моря до моря! — говорили мне татары. Теперь мы не знаем вести о ней самой — и, признаться, это не много делает чести русской любознательности.
Как бы то ни было, этот образчик огромной силы древних властей существовал и теперь дивит нас и мыслью, и исполнением. Подумаешь, это замыслили полубоги, а построили великаны. И сколь многолюдны долженствовали быть древле горы Кавказа! Если скудные граниты Скандинавии названы — следует латинское название — как же не дать Кавказу имени колыбели рода человеческого? На его хребтах бродили первенцы мира; его ущелья кипели племенами, которые по ветвям гор сходили ниже и ниже и, наконец, разошлись по девственному лицу земли, куда глаза глядят, завоевывая у природы землю, а потом землю у прежних пришельцев с гор, вытесняли, истребляли друг друга и обливали потоками крови почву, над которой недавно плавали рыбы и бушевал океан.»
(Тут придется вставить в строку примечание А. А. Бестужева-Марлинского, чьими текстами стремительный в работе Дюма пользуется, не исключено, что — дословно: «Когда одни выси Кавказа были видимы из-под воды — они необходимо походили на цепь островов, и вот почему, полагаю я, кабардинцы, древнейшее племя Кавказа, называют себя адеге — т. е. островитяне.»)
«Положим, что персидские или мидийские цари могли волей своей двинуть целые народы для постройки этой стены; но вероятно ли, чтобы сии народы могли жить несколько лет в пустыне малонаселенной, лишенной избыточного землепашества? Вероятно ли, чтобы гарнизоны крепостей и стража стены, всегда ее охранявшие, имели продовольствие из Персии? Не правдоподобнее ли положить, что горы сии, тогда мало покрытые лесом, были заселены многолюдными деревнями, золотились роскошными жатвами и что для сооружения этого оплота от северных горных и степных варваров употреблены были туземцы? Не правдоподобнее ли… но что такое подобие правды, когда мы не знаем, что такое — сама правда?..»
Как это сходится с «Кавказской Атлантидой Платона», написанной кабардинцем «московского разлива» Володей Боловым, и в самом деле — титаном (они, по его мнению некогда населяли Кавказ, а мы сегодняшние — по выбору, кто этого заслужил, вернее — доказал это горбом своим либо башочкой — потомки титанов, то-есть как бы титаны тоже… титанята?).
И как это любопытно в применении к нынешнему «островному» положению и Кабарды, находящейся в окружении подпертых Ставропольем республик, и еще больше — к собственно Черкесии, прижатой Ставропольем к Краснодарскому краю и ограниченной с горной стороны Карачаем. Но больше всего это относится к Адыгее, находящейся теперь посреди Краснодарского края, со всех сторон — словно, и в самом деле, «окиян-морем» — им окруженной.
Невольно вспомнил, как на недавних республиканских торжествах в Адыгее Пшимаф Шевацуков, профессиональный историк и профессиональный военный, полковник по званию, вместе с которым мы в девяностом начинали в московских землячествах — он в адыгейском, а я — в казачьем, громко сказал с трибуны, что Кубань, словно родная сестра, крепко-крепко обняла Адыгею…
Как у него при этом голос зазвучал!
Тоном своим сказал куда больше…
Но что делать?
Во всех нынешних пламенных разговорах о великой Черкесии, в горячих мечтах о ней есть, видимо, то же самое, что имеет место у нас, когда упоминаем Святую Русь… Какая-то вполне понятная составляющая народной мечты, без которой-то и жить было бы скучно и грустно…
Вернее, не народной, а больше — национальной, привнесенной в народное сознание и развитой в нем теми, кого принято считать современной интеллигенцией адыгов-черкесов.
Но — опять же! — что делать?
Если сообща хотим выжить.
По отдельности — наверняка не получится.
Не дадут.