Читал «Вино мертвых» Нальбия Куека, наткнулся на упоминание о калмыцком чае и улыбнулся…
Летом, когда у нас в Кобякове гостил три денька американский «джинсовый король» Петр Иванович Величко-Роман, в свойском просторечии — «дядя Петя», я сварил этого чайку, и наш калифорниец распробовал его и высоко оценил.
И вот прошло уже несколько месяцев, как-то вечером я лег «вместе с курами», как в нашей Отрадной говаривали — чтобы подняться пораньше, потому что утречком собирался в Москву — как вдруг слышу, что Жора громко кричит, явно в мобильник, явно на ходу — приближаясь: «Это к отцу, дядя Петя, это он вам скажет — я могу только приблизительно… вот: передаю отцу!»
Посмеиваясь, вручает мне, полусонному мобильник: «Па, — Сан-Франциско!»
— Гурка, как хорошо, что ты дома! — частит наш американец. — У меня к тебе серьезный вопрос. Я делал доклад в нашем русском обществе. О своей поездке. И очень заинтересовал всех рассказом о твоем калмыцком чае… скажи мне: какую траву ты для него используешь… лошадиный… как трава называется?
— «Лошадиный», вот-вот, — начинаю выговаривать ему. — Что же ты, казак, забыл родные травы? Конский щавель!
— Ах, да! — радуется он там. — И что добавляешь?.. Скажи рецепт — наши хотят попробовать… интересно, он тут растет, конский щавель? Он, а что еще?
— Сначала двадцать минут кипятишь конский щавель и даешь ему хорошенько настояться, — начинаю я сообщать «ноу-хау» для Сан-Франциско — старый как мир черкесский способ приготовления калмыцкого чая, который они считают своим «национальным» напитком: от калмыков, мол, в нем одно название — «калмык-чай». — Хорошенько процеживаешь, добавляешь ровно столько же молока — вода и молоко один к одному. Солишь по вкусу, но надо посолоней — вспомни… Когда все это у тебя закипело, выключаешь и тут же кладешь кусок сливочного масла — граммов пятьдесят на пять литров, предположим, и круто перчишь… ты помнишь? Круто. Снова маленько даешь постоять, уже — маленько. И — пей себе на здоровье…
— Я им тут сказал, что это целебный напиток!
— Ну, еще бы!
— Как жаль, что я не захватил у тебя этот лошадиный щавель — я собирался…
— Конский, конский!
— Да, конский. Если что не будет получаться, я тебе позвоню…
— Могли бы и пригласить, — говорю ему. — Нас вдвоем — с конским щавелем. Тогда бы я мог гарантировать вам качество. Ты там подумай…
— Я поговорю, слушай, — это мысль! — обещает он чрезвычайно серьезным тоном. — Спасибо, я, кажется, правильно все записал…
Отдаю Жоре мобильник, падаю на подушку и засыпаю с усмешкой на лице: а вы, мол, думали?.. Так вот и протяну в вашей Америке — на калмыцком, который буду для вас варить… как иначе и уцелеть?.. Витя Лихоносов рассказывал, как они там с голоду помирали, когда ездила эта писательская кампания: он, Олег Михайлов, Эрик Сафонов, Стас Куняев, Павел Погорелов. Когда русские американцы пригласили их в ресторан, раскатали губы: ну, хоть слегка, мол, подпитаемся… А потом — что такое?.. Им принесли поесть, а нашим нет. Американцы едят, а наши слюнки глотают. Да в чем дело-то?! И вдруг выяснилось, что каждый заказывает себе сам — из собственного кармана.
«Р-руский офицер» Олег Михайлов возмутился, заказал себе обед на последние, какие имелись, доллары, и даже умудрился надраться… а я вот буду так, коли пригласят. Протяну на калмыцком.
Хорошо все-таки, что я успел научиться — у нашей крестной, у «мамаши Карпенчихи» да после — у двоюродных братьев, у Лизогубовых: у Юрика, светлая ему, страдальцу, память и у Володи, у младшего — эх, кабы из напитков он только калмыцким чаем и обходился бы!