Ночь опустилась над морем, такая же глубокая и темная, как под водой, где сейчас путешествует танк инженера Васильева. Не видно огней на горизонте: их закрывают высокие, как горы, волны. В воздухе соленые брызги и сплошная водяная пыль…

Опытная вышка Гасанова дальше всех ушла в море. Она одинока. В такую погоду даже солидные и надежные, видавшие виды теплоходы предпочитали отстаиваться в портах.

После того как Мариам сообщила Гасанову дополнительные расчеты прочности нового стометрового основания, он решил все проверить сам. Взял у нее тетрадь с записями, вытащил из кармана счетную линейку и, сжав губы, начал пересчитывать числовые значения, показавшиеся ему недостаточно точными.

Мариам стояла около стола в ожидании и прислушивалась к ударам волн в тонкую стенку дощатого домика. Лампочка все сильнее и сильнее раскачивалась под потолком, дрожали стекла в маленьком оконце. Сквозь щели в раме сочилась вода и тонкой струйкой стекала на стол, на тетрадь с записями.

Гасанов этого не замечал. Он часто откидывал непослушные волосы с мокрого лба, задумывался на мгновение, и вновь в его нетерпеливых пальцах скользил движок линейки…

Каждый жест, каждая фраза инженера, сосредоточенное и в то же время недовольное выражение его лица, когда он оценивал чертеж своей новой конструкции, глубокие складки между бровями, сжатые тонкие губы — все это было очень хорошо знакомо Мариам.

В институте многие считали, что с Гасановым работать очень трудно. Его строгая требовательность подчас расценивалась, как придирчивость. Чертежницы из группы Гасанова испытывали неподдельный страх, когда инженер, заметив небрежность или ошибку в чертеже, вдруг краснел от гнева и при всех резко отчитывал провинившуюся.

Мариам вспомнила день, когда еще пятилетней девочкой она встретила Ибрагима у себя во дворе… Этот горячий и вспыльчивый мальчуган подчинил своей воле всех соседских ребят. Они ходили за Ибрагимом по пятам, так как только он мог выдумывать самые необыкновенные затеи. Это он сделал качели, перекинув тонкую трубу через высокий каменный забор, — так он испытывал крепость нервов и смелость своих товарищей. Ибрагим же выдумал и головокружительное катанье с окрестных гор не на санках, а на самодельных колясках. Что поделаешь, снега в Баку почти не бывает!..

Маленькому Ибрагиму не раз доставалось от родителей за подобные дела, но он не унывал, придумывал все новые и новые затеи… С годами все это постепенно проходило, но и потом, в школе, даже в старших классах, неугомонный изобретатель нет-нет, да и придумает какую-нибудь занятную штуку, вроде перепончатых плавников. Ибрагим пытался практически доказать, что если надеть на руки и на ноги специальные плавники с перепонками, как у лягушек, то можно очень быстро плавать. Он их сам сделал из алюминиевых трубок и резины от велосипедной камеры.

Потом учеба в институте, работа в комсомоле, увлечение изобретательством, большая конструкторская и организаторская работа… Обычное начало биографии передового советского инженера.

Мариам помнила первую встречу Гасанова с ее старшей подругой, Саидой. Тогда они вместе работали и общей исследовательской группе. Многого сейчас не могла понять Мариам. «Что же случилось с Саидой?» искренне, с болью в сердце за своих друзей спрашивала она себя и не находила ответа. Неужели Саида настолько увлечена работами Васильева, что больше ничего не видит? Мариам казалось, что такое чрезмерное увлечение вызывает у Ибрагима недовольство, вполне естественное в его положении. Он ждет от нее усовершенствованных приборов, которые очень нужны. Саида ему совсем не помогает. Правда, вся автоматика на опытной вышке Гасанова была поставлена Саидой. Но это она сделала еще до своей командировки. Мариам помнила, как дружно тогда они работали. «Нет, так нельзя! — думала она. — Сейчас, как никогда. Саида должна поддержать Ибрагима. Неужели она этого не чувствует?»

Холодом и влагой пахнуло от двери. В комнату заглянул Григорян:

— Такого шторма никогда не видал! Надо лодки готовить, пояса надевать.

Он прихлопнул дверь и скрылся в темноте. Мариам встревожилась: «Как-то будут вести себя ребята?»

Сильный порыв ветра распахнул дверь и ударил о дощатую стенку. Мариам бросилась к двери, но закрыть ее не могла. Вырываясь из рук, дверь, как живая, в отчаянье билась о стену. Через порог перекатилась волна.

Гасанов бросил чертеж и подскочил к Мариам… Справившись с дверью, инженер выбежал на мостик.

Григорян и моторист проверяли крепления лодок. Стальные трубы вздрагивали при каждом ударе волны.

Всем были розданы спасательные круги.

— Ребята очень боятся? — с тревогой спросил Гасанов, всматриваясь в лицо Григоряна: в слабом свете фонаря блестели капли, ползущие по его щекам и подбородку.

Мастер медлил с ответом. Затем вытер лицо платком и с наигранной веселостью воскликнул:

— Чтобы такие ребята испугались! Как можно? — и тут же похвалил свои «молодые кадры»: — Понимаешь, они уже хорошо работают. Записи аккуратные. Сам смотрел.

Электрический фонарь, подвешенный у вышки, казался молочно-белым призрачным шаром. Он освещал мокрые доски, по которым перекатывались пенистые волны. Лодки были перевернуты. Опытные установки закрыты брезентовыми чехлами.

Григорян и моторист спрятались от ветра под вышку: внизу она была защищена от непогоды.

Ребята забрались повыше на стальной переплет и оттуда с любопытством всматривались в темноту. Они ничего не видели, кроме растрепанных волн, блестевших в свете фонаря, и крупных, тяжелых брызг, падавших на звенящий настил, точно стеклянные орехи… Все остальное скрывала темнота.

— Жизнь интересная у нас получается, — начал Степунов, крепко держась за стальную решетку. — Вот я, например, всегда хотел быть моряком, думал, что нет на свете ничего лучше, чем служить на корабле. И вдруг я сегодня попадаю на корабль… Разве не похоже? Сейчас я вроде как на капитанском мостике. — Он неслышно рассмеялся.

— Хочешь капитаном быть? Да? — ехидно спросил Али, посматривая вверх. — Хорошее желание, но только… — он прыснул от смеха, — если бы да верблюду крылья!..

— Ну и ладно, — смутился «капитан». — А разве быть матросом плохо? Или, скажем, штурманом? Вот, предположим, наш корабль в море…

— Совсем похоже, — кто-то пробасил снизу: — берег далеко, и мачта есть, и шлюпки к борту пришвартованы…

— Даже матросы есть, — добавил из темноты другой голос. — На нашем неплавающем корабле и мы с их работой справимся!

— Капитан тоже есть, — заметил Али, — Без этой должности не обойдешься.

— Уж не ты ли в капитаны просишься? — насмешливо спросил Степунов.

— Зачем я, — с подчеркнутой скромностью ответил Али. — Тут есть замечательный капитан.

— Кто же?

— Ясно, что Гасанов. Здесь ему такие права положены.

— А кто же, по-твоему, адмирал? — опять раздался голос из темноты.

— Конечно, сам директор. Когда он приезжал сюда, парадный трап спускали, — убежденно ответил Али.

— А Григорян кто, по-твоему? — не отставал все тот же настойчивый парень.

— Боцман! — со смехом ответил Степунов. Приложив руку к глазам и как бы стараясь что-то разглядеть в кромешной темноте, он на минуту замолчал, затем восторженно крикнул: — Ну и шторм! Двадцать баллов!

— Зачем врать, скажи, пожалуйста? Такого никогда не бывает, укоризненно сказал Али.

— Мало ли что! И корабля такого не бывает. Так даже интереснее… А что, ребята, здесь на вышке тоже здорово! Мне кажется, лучше, чем на корабле. Вот только надо все видеть по-интересному.

— Это как в бинокль или телескоп? — послышался насмешливый голос.

— Зачем так говоришь? — вступился за своего друга Али. Бинокли-минокли… Совсем не понимаю! Обыкновенно надо смотреть. Я раньше думал: никогда не буду работать на заводе или на буровой. Все ребята хотят быть летчиками или моряками. Говорят, на буровой неинтересно, на заводе скучно — точи разные гайки-майки, болты-молты… А теперь я узнал: если хочешь хорошо работать, везде интересно.

— В самую точку попал, Али! — оживился Степунов. — У меня брат есть, он в мореходном училище учится. Задается — не подходи! В плавании был, про шторм рассказывал… А потом и говорит: «Ты, сухопутная крыса, знаешь ли ты, что такое шторм? Это, дорогой мой, урок мужества… Важно «не сдрейфить»! Теперь я ему расскажу про этот урок. Пусть бы он здесь посидел!..

Высокая волна с ревом ударилась о вышку и обдала ребят, как дождем.

— То-то! — удовлетворенно заметил Степунов, вытирая лицо. — Даже сюда достает.

Ребята придвинулись к нему вплотную и, крепко держась за железный переплет, смотрели в черную морскую даль.

— Ребята, а ребята, — испуганным шепотом проговорил маленький Али, — она качается…

— А как же ты думал? — солидно заметил Степунов. — Мачта, она всегда должна качаться, если шторм… Вы только, ребята, спасательные круги не упустите!

— Слыхали, — отозвался Али. — Боцман Григорян приказывал.

— Может, и ни к чему они? — успокаивающе рассуждал Степунов, поправляя сползающий круг. — Что поделаешь, на корабле — как на корабле!.. Вахтенный журнал тоже надо вести.

Он наклонился над клеенчатой тетрадью, достал из кармана карандаш и начал что-то записывать…

Шторм постепенно утихал. Уже показались на горизонте береговые огни.

— До чего же интересная жизнь раньше у моряков была! мечтательно рассказывал все тот же Степунов. — От книжки не оторвешься! На каждой странице — приключения. Плавали в океанах и острова искали, всякие там жемчужные бухты…

— Подумаешь! — презрительно отозвался до этого молчавший Рагим. Я вот что, ребята, слыхал… — Он понизил голос и почему-то оглянулся по сторонам. — В нашем море ходит по дну необыкновенный корабль… Только говорю я вам, ребята, под честное комсомольское слово. Мы в институте работаем, и о том, что у нас делается, никто не должен знать… Да вы и сами понимаете. Не в первый раз!.. Так вот, — чуть слышно продолжал он, — корабль этот ведет знаменитый капитан…

— Выдумываешь! — дернул его за рукав Али. — Это ты в книге прочитал про капитана Немо.

— Ну вот, стану я врать! — обиделся Рагим. — А белый шар?

— Ну и что ж?

— Откуда же он мог выскочить, как не из подводного корабля?

Рагим с достоинством замолчал, как бы прислушиваясь к возможным возражениям. Но ребята тоже молчали, видимо стараясь представить себе таинственный корабль, ползущий по морскому дну.

— Нет, я все-таки этого не пойму, — задумчиво сказал Степунов. Даже не верю… Корабль — и вдруг ползет по дну!.. В книжках все получается по-другому. Ну вот, скажем, о нас как бы написали…

— Слышите, ребята! Про Петьку Степунова, геройского моряка, скоро книжки будем читать, — крикнул кто-то со смехом и закашлялся.

— Да я не о себе, — оборвал товарища Степунов. — Ребята, кто там поближе сидит, стукните Генку по спине! Говорить мешает… Значит, так бы написали, — продолжал он, как бы читая «с выражением»: — «Шторм застиг смелых моряков недалеко от берега. Кругом — рифы, подводные скалы, волны ревут. Выбегает из штурманской рубки сам капитан Гасанов и кричит: «Свистать всех наверх! Спустить бомбрамсели!» Матросы сразу на мачты, и вдруг…»

Степунов не успел закончить своего рассказа. Резкий толчок потряс всю конструкцию подводной башни… Вышка закачалась и склонилась к воде.

Ребята изо всех сил вцепились в железный переплет.

Первым опомнился от испуга Али. Он ухватил Степунова за плечо и прохрипел:

— Рифы?..

Рассказчик посмотрел на него расширенными от страха глазами и утвердительно кивнул головой. Будто опомнившись, он взглянул на часы и что-то быстро черкнул в тетради.

Гасанов выскочил из домика и, не дыша, в каком-то странном оцепенении остановился на мостике. Невидящими глазами он смотрел на вышку, которая, как на кинокадре, остановилась в момент падения.

Втянув голову в плечи, словно ожидая удара, инженер прислушался… Сейчас, сейчас будет конец! Взметнется вверх дощатый настил, повиснет над водой и скроется в бушующих волнах…

Гасанов вздрогнул, как от резкого толчка, и широко раскрыл глаза. Сильно наклонившись, вышка застыла в своем падении.

Раскачивался призрачный шар фонаря, и метались по мокрым доскам черные тени.

Ветер стихал. Над морем взошла луна, мерцали звезды, и усталые волны уже еле-еле поднимались на дощатый островок.

Мариам стояла в тени за вышкой, стараясь не выдавать своего присутствия. Она ничем не могла помочь Гасанову. Говорят, что в такие минуты человеку нужно хоть немного побыть одному.

«Может быть, сообщить Саиде? — подумала Мариам и хотела сразу же броситься к радиотелефону. — Нет, напрасно… Где искать ее? В каких далеких глубинах?.. Рустамов? Вот кто нужен здесь!.. — решила Мариам. — Сейчас же, сию минуту.

Она побежала к радиостанции. Дрожащей рукой повернула переключатель. Вспыхнули лампочки, освещающие шкалу.

Парторга дома не оказалось, он только что выехал. Куда? Неизвестно.

Мариам как-то сразу поникла и снова вышла на мостик.

Скользя на мокрых досках, к мостику спешил Григорян. Участливо заглядывая Гасанову в лицо, он заговорил:

— Все благополучно, Ибрагим Аббасович. Одна стойка поломалась. Какой шторм выдержала, а как ветер стихать стал, вдруг лопнула.

— Что с ребятами? — прежде всего спросил Гасанов.

Мариам затаила дыхание.

— Орлы! — с нескрываемой гордостью ответил Григорян. — Сейчас механизмы крепят, чтобы в воду не скатились.

Мариам смотрела на приподнявшийся конец площадки, на вершину наклонившейся к воде сорокаметровой конструкции, где раскачивался от ветра фонарь, и ей стало искренне жаль Гасанова. Она глубоко верила и его талант, в его возможности.

«Но что же случилось? Где ошибка?» спрашивала себя Мариам и бессознательно сжимала мокрые и холодные поручни. Вглядываясь в темные фигуры, она прислушивалась. Гасанов молчал.

«Что-то будет теперь с его новыми работами? — думала Мариам. Неужели никогда ему не удастся построить свою стометровую конструкцию? Нет, этому поверить нельзя!..»

Ветер почти совсем стих. Волны начали отступать. Осада кончилась, враги уходили.

Как всегда под утро, еще ярче заблестели звезды. Мариам распахнула плащ и жадно вдыхала свежий ветер. Он был сухим, насыщенным запахом виноградников и цветов. И, может быть, впервые за все эти тревожные дни Мариам подумала о том, что глубоко пряталось в тайниках ее сердца, о том, что она скрывала даже от себя… Нет, это были не чертежи и, к стыду ее, не горести Гасанова, не заботы о друзьях… Нет!

Вновь она представила себе шумный праздник на крыше института, тихий, спокойный голос… Всего лишь несколько обыкновенных фраз… Она думала о том, что все слова и каждое из них она помнит, будто заученные, отчетливо и точно. Это непонятно, страшно… Почему слова?..

Тщетно Мариам пыталась восстановить облик человека, который говорил их: он сразу исчезал, как отражение на встревоженной воде.