Уже стало темнеть, когда в кабинете директора института закончилось обсуждение чертежей лопнувшей фермы подводного основания.

Рустамов молча поднялся и нажал кнопку настольной лампы. Яркий свет упал на чертежи. Парторг на мгновение зажмурился и, снова открыв глаза, повернулся к Гасанову:

— Понимаешь, Ибрагим, легче руку себе отрубить, чем сказать тебе: «Подожди, не надо строить». Время не ждет… но если опять авария? Мы и раньше надеялись на точность расчетов… а получилось совсем не то, что ожидали. Сейчас все это дело исправим, заменим лопнувшие трубы или сварим их, а за зиму успеем проверить, насколько надежна твоя конструкция.

— Вот тогда и подумаем о стометровом основании, — добавил Агаев, зажигая трубку. — На это дело у нас есть ассигнования.

За окном испытывались новые насосы. Бурлила вода. Слышались частые и ритмичные вздохи. Казалось, что какое-то огромное чудовище, тяжело дыша, с чавканьем и всхлипываньем выплевывает соленую, горькую воду.

Васильев вошел без стука. За ним почти вбежала Саида. Остановившись у двери, она искала глазами Ибрагима.

— Прошу извинения, что я так врываюсь, — быстро проговорил Васильев, направляясь к директору. — Но я должен сказать… Авария на опытной вышке Гасанова произошла по моей оплошности. Как мне кажется, наша передвижная установка во время испытаний задела подводное основание…

— Александр Петрович! Что вы говорите? — запальчиво возразила Саида. — Таких случаев не бывает. Мы шли по приборам…

— Они слепые, твои приборы! — еле сдерживая себя от гнева, крикнул Гасанов.

Он не мог как следует, осознать всего случившегося… Разве можно поверить, что васильевский танк разрушил его конструкцию? До этого у него не было надежды на то, что ему, незадачливому инженеру, когда-нибудь разрешат строить новое подводное основание… Однако Васильев сам об этом говорит… А Саида? Почему она его защищает?…

Чтобы скрыть свое волнение, Гасанов резко повернулся и отошел к окну.

Саида смотрела только на Васильева. Может быть, всю эту сцену она воспринимала, как личное оскорбление?… Ей не доверяют… и кто же? Сам Александр Петрович! Почему он сомневается в аппаратах, если она, опытный инженер, своими руками готовила эти аппараты к испытаниям?…

— Можете со мной не соглашаться, — горячо доказывала Саида, назначайте любую экспертизу, но в приборах я абсолютно уверена.

— Зачем так говоришь? — спокойно сказал Рустамов и не торопясь подошел к ней. — Уверенность в своих приборах еще не дает тебе права сомневаться в надежности конструкции Ибрагима. Как ты думаешь? А?

Сайда растерянно взглянула на директора. Тот, казалось, не замечал ее, рассматривая в трубке гаснущий под пеплом огонек. Она вновь перевела взгляд на Васильева, как бы спрашивая у него совета, но лицо его оставалось по-прежнему спокойным и, как ей казалось, ничего не выражающим.

— При последних испытаниях приборы хорошо отмечали скалы и подводные камни, — будто читая лекцию, начал Васильев, — но, видимо, тонкие трубы основания вышки нами не были замечены на экране. Это, конечно, не вина аппаратов Саиды, — сдержанно и убедительно говорил он. — Это моя вина. Я разрешил идти без прожектора, хотя знал, что приборы еще недостаточно проверены. И вот в результате… — Инженер замолк, постукивая пальцами по столу. — Я не знаю, нужны ли товарищу Гасанову мои извинения, но пусть он поверит, что мне очень тяжело…

Директор бросил трубку на стол и сказал:

— В этом вопросе придется детально разобраться. Мы еще не знаем, что скажут водолазы. Придется назначить комиссию. Ты не возражаешь? спросил он Рустамова.

— Нет. Но у меня есть еще одно соображение. Я думаю, Джафар Алекперович, после этого мы сможем продолжать работу на плавучем острове Гасанова, тем более что Александр Петрович считает, что помощь Ибрагима ему не потребуется…

— Об этом я уже сказал, — подтвердил Васильев. — Работы Гасанова, с моей точки зрения, настолько важны, что использование такого конструктора для решения частных задач в подводном танке просто нецелесообразно. Вы простите меня… — несколько смущенно добавил он. — Я не могу в данном случае оспаривать мнение руководства и, кроме того, готов принять любую помощь от кого угодно, тем более от товарища Гасанова, но… Получилось так, что конструктор Керимова подсказала нам новое техническое решение, поэтому я считаю возможным обойтись сравнительно небольшими переделками в электробуре.

— Мы вам не хотим навязывать своего мнения, — сухо заметил Агаев, поднимаясь с кресла и давая этим понять, что разговор закончен. Инженер Гасанов, видимо, скоро приступит к своей новой работе по утвержденному годовому плану.

Он вынул из кармана цветной платок и вытер им бритую голову.

Гасанов поднялся, молча поклонился присутствующим и направился к двери. За ним пошел Рустамов.

— Послушай, Ибрагим… — Парторг остановил его у порога. — Ты устал… Сам понимаешь, сколько неприятностей! Ну, да не будем об этом говорить. В общем, тебе надо отдохнуть и главное — ни о чем не думать. Я скажу Саиде, чтобы она тебя уговорила.

Инженер отрицательно покачал головой и вышел из кабинета.

Оглянувшись на Рустамова, Саида неслышно проскользнула в дверь. Мужа она догнала в коридоре. Ибрагим, рассеянно подбрасывая на руке связку ключей, направлялся к выходу.

Саида бережно взяла его под руку.

Гасанов молчал. Он предупредительно распахнул перед женой двери на лестницу.

Не говоря ни слова, они спускались вниз по ступенькам.

У балюстрады широкой мраморной лестницы стояли огромные вазоны с цветами. Был вечер. В блеске фонарей цветы казались неживыми, фарфоровыми, с глубокими тенями у лепестков.

Саида сорвала бледную астру и надкусила горький стебель. Гасанов, не оборачиваясь, молча шагал по ступенькам. Лестница казалась необыкновенно длинной.

— Я не права была, Ибрагим? — не выдержала молчания Саида. — Мне до боли стало обидно, когда ты мои приборы назвал слепыми! — Она выжидательно замолчала. — Ты же веришь в то, что делаешь? — спрашивала она, стараясь вызвать Ибрагима на разговор. — Я тоже верю и в свои локаторы и в подводный танк Васильева… Поговори с Александром Петровичем, Ибрагим! Почему ты не был у него в лаборатории?

Гасанов молча усадил ее в машину. Саида нерешительно заглянула ему в лицо.

— Ты не забыл дома платок? — спросила она, словно это было самым важным.

Машина зашелестела шинами по асфальту.

* * *

Рустамов стоял у окна.

Море было темным и почти гладким, как уснувший пруд, и только мелкая беспокойная рябь на зеркальной поверхности, где отражались береговые фонари, говорила о неведомой силе, таящейся в глубинах.

Железные силуэты вышек поднимались из воды. Они напоминали Рустамову о никогда не прекращающейся борьбе человека за торжество над природой. Далеко она прячет свои богатства, тяжелых и упорных усилий стоит человеку борьба с ней…

«И вот, — думал Рустамов, — вместо того чтобы всеми имеющимися у нас силами отвоевывать у природы, у этого с виду спокойного моря его богатства ради счастья и славы нашей земли, мы сами никак не можем между собой сговориться! Васильев и Гасанов очень далеки друг от друга. Как это может быть? У них ведь общее большое дело».

Рустамов был недоволен собой: ему не удалось соединить вместе этих двух изобретателей. Правда, сделать это было трудно: один работает на воде, а другой — под водой. Парторг пытался направить Гасанова в подводную лабораторию, но Васильев отказался от его помощи.

Прекрасно знал Рустамов людей, особенно на промыслах. С ними было просто и хорошо… Главное — все ясно. А тут два таких необыкновенных человека… Рустамову казалось, что большие ученые и изобретатели это люди не совсем обычного склада. С ними и разговаривать надо иначе. Может быть, действительно он, Рустамов, и не умеет этого…

Неслышно подошел Агаев и протянул ему письмо.

— Заключение министерства по поводу всплывающих цистерн Васильева, — сказал он. — Только сейчас получено.

Рустамов обернулся и взял письмо. Тут он заметил, что в комнате, кроме них двоих, никого не было. Все уже ушли.

Не глядя на бумагу, парторг спросил:

— Положительное?

— Нет, они считают этот способ нерациональным. Однако предлагают провести еще несколько испытаний для окончательного выяснения его практической пригодности. А самое главное не это: они запрашивают нас о результатах последней разведки. Это, конечно, внеплановое задание, но что я им отвечу?

— Подождать надо, — потирая затылок, словно чувствуя головную боль, сказал Рустамов. — Васильев в последний раз шел уже на глубине ста метров…

— Шел-то шел, — тяжело вздохнул директор и взялся за сердце. — А что нашел? Скажи, пожалуйста?

— Тебе, Джафар, это лучше меня известно.

— Понимаешь, Али, — осторожно начал директор, зажигая потухшую трубку, — я никак не могу поверить в то, что на этих глубинах под морским дном нет мощных нефтяных пластов. Я привык верить геологам. Помню, еще в тридцать седьмом году, студентом, я случайно попал на семнадцатый Международный конгресс геологов в Москве. Выступал Молотов. Он говорил, что у нас в стране ценят геологию как великую науку. Понимаешь… великую! — Агаев высоко поднял палец. — Навсегда запомнилась мне эта замечательная речь… С тех пор я по-настоящему занялся геологией. Мне она казалась одной из самых практически необходимых нам наук. Конечно, я в нее верил… — Он помолчал и задумчиво потрогал темные пятнышки усов. — Как я могу согласиться, что геологи ошиблись?… Все-таки я думаю, что васильевская разведка не годится. Она пока еще очень несовершенна.

— Проверим, — сказал Рустамов, остановившись посреди комнаты. Всякие могут быть ошибки. Васильев понадеялся на локатор, а он подвел. Вот и налетел танк на вышку! Как будто в море очень тесно… Так-то, Джафар!… Каждый день у него неудачи… Нехорошо!

— Я тоже об этом думаю, Али, — озабоченно говорил директор, посасывая потухшую трубку. — За такие фокусы нас по головке не погладят. Сколько средств государство истратило! Скажи, пожалуйста, ведь если, не вдаваясь в подробности, кто-нибудь подумает об этих делах, то получается странная картина: бродит под водой слепой танк, торпедирует белыми шарами мирные лодки, сокрушает опытные морские буровые, а толку никакого нет…

— Ну, это ты зря! — возразил Рустамов, и в голосе его почувствовалась тревога. — Так сразу нельзя. Мы должны пойти на определенный риск. Кстати, ты не думаешь, что можно обойтись без васильевских шаров?

— Пока не представляю… В его проекте предусмотрено, что нефть должна подаваться наверх в цистернах — шарах из пластмассы. Они взлетают, как пузыри. Нефть легче воды, к тому же шары наливаются не полностью… Но, дорогой мой, главное не в этом. Наливать-то нечего…

Он помолчал немного, затем повернулся к окну и, указывая на огни дальних буровых, добавил:

— Конечно, на небольших глубинах и Васильев нефть находит, но, между нами говоря, я думаю, что когда-нибудь нас спросят: за каким дьяволом городить ползучий корабль, если найдена нефть только у берегов, где можно ставить простые гасановские вышки?…

— Что еще там, в письме? — спросил Рустамов. Он не совсем был согласен с мнением директора.

— Спрашивают, когда подводный дом будет предъявлен государственной комиссии. А что я им скажу?

Зазвонил телефон.

— Хорошо, докладывайте. — Агаев закрыл микрофон рукой и негромко сказал Рустамову: — Сейчас узнаем, что там под водой увидели водолазы. Если окажутся крупные поломки, то просто не знаю, что нам с планом делать. Людей не хватит… Слушаю, — снова проговорил он в микрофон. Правильно, вышка стоит в котловине… У места поломки нашли?… Камень?… Так, так… понятно… Сколько дней на восстановление?… Четыре?… Не дам! Составьте план из расчета трех дней.

Директор положил трубку:

— Слыхал?

— Непонятная случайность! — удивился Рустамов.

— А я так думаю, что никакой случайности нет. Танк проходил по верху котловины, это точно: водолазы там обнаружили следы гусениц. Васильевский танк задел обломок скалы, который находился на краю котловины. Этот огромный камень сорвался вниз и ударился о трубу подводного основания…

Рустамов потянулся к телефону:

— Надо сейчас же об этом сообщить Гасанову и Саиде. Бедный Ибрагим думает, что во всем виноваты его жена со своими локаторами и, конечно, Васильев.

— Его тоже обязательно предупреди, — попросил директор, выколачивая трубку над пепельницей.

Парторг звонил по всем телефонам, где бы он мог застать трех инженеров, но никого из них не было ни в лабораториях, ни дома.

— Почему так иногда бывает, Джафар? — с усмешкой спросил Рустамов, вешая трубку. — С радостной вестью не достучишься, а дурная весть сама на пороге стоит!

— В пути, наверное, наши друзья, не успели домой доехать.

— В пути? — рассеянно переспросил Рустамов. — Далекий путь у них, Джафар!

* * *

Гасанову не хотелось идти домой. Он долго бродил по парку. Наконец вернулся к зданию института, подошел к лестнице, но в нерешительности остановился.

Мелькнуло отражение фонаря на зеркальной двери. Появился Васильев. Рассеянно застегивая пуговицы пиджака, он стал неторопливо спускаться по лестнице.

— Нам не по дороге? — спросил Васильев, заметив Гасанова. Сейчас специально заходил в конструкторское бюро. Керимова показывала чертеж вашего нового проекта… Искренне позавидовал!… Но не сердитесь: есть серьезные замечания… Идемте!

Повинуясь какому-то внутреннему порыву, Ибрагим крепко сжал протянутую ему руку.

…В этот поздний вечер, когда светит луна и волны скользят вдоль гранитного барьера набережной, бродят по Приморскому бульвару, взявшись за руки, будто юноша и девушка, два известных, умудренных опытом инженера. Несмотря на столь знакомое многим необыкновенное настроение южной ночи, когда люди поверяют друг другу сердечные тайны, эти два человека говорят совсем об ином.

— …Вот и я тоже не понимал вашей идеи шаров-цистерн, возбужденно говорил Гасанов. — А сейчас уверен, что далеко не всегда нужно ставить вышки. В этих же самых цистернах можно перевозить нефть… Но я хочу сказать, Александр Петрович, что ваши цистерны должны быть значительно больше, в несколько раз, причем…

— Ничего не выйдет, — перебил его Васильев. — Тогда придется увеличивать объем подводного дома, а это дорого и невыгодно…

— Так же, как и у меня. Говорят, что нецелесообразно строить стометровые основания, если нет абсолютной убежденности, что скважины не окажутся сухими…

Шуршал под ногами песок. Где-то вдали, на верфи, вспыхивал и угасал голубой огонек электросварки.

Васильев, замедлив шаги, всматривался в темноту.

— Послушайте, Гасанов, — вдруг оживившись, сказал он и взял его за руку. — Мне кажется, что наша подводная установка может производить для вас разведочное бурение.

Гасанов остановился и застыл на месте, как бы не веря своей простой и в то же время удивительной мысли, которая сразу же после слов Васильева мелькнула в его сознании.

— Тогда мне совсем не нужно строить сложное основание. Никаких ферм… В пробуренную вами скважину будет ставиться только одна гибкая труба, — быстро заговорил он, как бы стараясь поспеть за ускользающей мыслью. Он боялся потерять ее, словно она явилась ему во сне, а не здесь, на Приморском бульваре. — Я давно об этом думал, мечтал, видел по ночам на чертеже! — восторженно продолжал Гасанов. — Никаких вышек над водой, никаких башен внизу…

— Плохо понимаю, — нетерпеливо бросил Васильев

— Смотрите! — Гасанов подвел его к парапету, вынул из кармана кусок мела и стал чертить на шершавом граните. — Вот стальная полусфера на дне, — пояснял он, — этот колпак закрывает устье скважины. От нее идет гибкая труба… дальше поплавок… или, вернее, плавучий остров…

Из-за кустов вышел сторож в белом фартуке. Он решительно направился к инженерам. «Взрослые, вполне приличные люди, а весь парапет мелом измазали!»

Сторож в отчаянии развел руками, хотел было пристыдить безобразников, но ему показалось не совсем обычным и даже странным поведение этих нарушителей порядка. Он подошел ближе и прислушался.

— …Труба нужна только для подачи нефти наверх, — не замечая присутствия сторожа, продолжал тот из «вполне приличных людей», который был помоложе. — Специальными захватами из подводного дома ее направляют в пробуренную скважину…

Он снова начал чертить на парапете.

Сторож постоял, послушал и, осторожно ступая на носках, удалился, не желая нарушать серьезного разговора инженеров. «Значит, надо, зря чертить не станут! Всякое может быть… Зачем им мешать».

По набережной изредка проходили смеющиеся юноши и девушки. Вначале они с удивлением смотрели на людей, которые что-то чертили на граните, но затем понимающе переглядывались между собой и проходили мимо.

Город заснул. Наступила тишина. Только изредка слышны были далекие гудки.

Бульвар опустел. Сторож мел набережную. Вот он увидел чертеж, с улыбкой покачал головой и аккуратно стер его мокрой тряпкой.

Уже погасли фонари, а инженеры все еще продолжали беседу.

— Вы ошибаетесь, Ибрагим Аббасович! — доказывал Васильев. — Я не думаю, что при такой длине трубы… ну, скажем, триста метров… — Он взял у Гасанова мел и написал на камне: «300-м» -…при ее диаметре в десять сантиметров… — продолжал инженер и опять написал: «10 см», -…труба могла бы выдержать такую огромную нагрузку на разрыв.

— Выдержит! — Гасанов отобрал у него мел. — Смотрите по формуле…

На горизонте светлела полоска зари.

Сторож не спеша, в перевалку шел с метлой к парапету. Опять он увидел исчерченный и исписанный формулами парапет, ставший похожим на классную доску. Вздохнув, сторож возвратился за тряпкой и снова стер чертежи и цифры…

Казалось, не будет конца этой необычайной ночной прогулке. Здесь, на гранитной набережной, рождалось новое решение, новый план наступления в боевом содружестве двух инженеров…

Васильев, наклонись над парапетом, убеждал Гасанова:

— Шары у нас остаются для опытной проверки дебита скважины. Затем, если это выгодно, ставится твоя труба с плавучим островом. Ты понимаешь меня, Ибрагим?

В этот вечер рушились все стены, все перегородки, когда-то разделявшие инженеров. Еще бы! Общий план, единая цель заставили инженеров и мыслить вместе и, может быть, долгие годы идти рядом, взявшись за руки, как сейчас, на Приморском бульваре…

Ибрагим думал, что этот человек, который уже называет его просто по имени, отныне навсегда ставший другом в жизни, в самом главном, что есть в ней, — в труде, не мог бы говорить так горячо и искренне, если бы у него за душой было что-то нечестное и тайное от всех и особенно от него, Ибрагима. Значит, Саида тут ни при чем… Он ей по прежнему верит, так же как и этому инженеру с далеких берегов Невы…

А Васильев продолжал говорить:

— Для того чтобы твой остров не чувствовал волн, его диаметр должен быть…

Он задумался, затем стал писать ряд уравнений, постепенно опускаясь на корточки.

Решение было найдено и рассмотрено. Договорились на следующем. Танк Васильева будет разведывать, затем бурить. После этого на морской поверхности появится плавучий остров, закрепленный только на одной гибкой трубе. Никаких подводных оснований строить не надо, кроме стальной полусферы, которая будет служить как бы будкой над скважиной. В нее можно заходить из васильевской буровой для осмотра и ремонта. Подойдет подводный танк, выдвинет переходной тоннель, наглухо соединяющийся с будкой. По этому переходу в будку войдет мастер, проверит все, что нужно, и снова поползет васильевский дом, к следующей полусфере. Наверху будут только плавучие острова — цистерны. Вот примерно и все.

Но как можно расстаться, если есть еще неясные вопросы?…

Наступило утро. Два инженера, перепачканные мелом, сидели на корточках перед исписанным донизу парапетом.

— Ведь это мы уже проверяли, — удивленно заметил Гасанов, приподнимаясь и подавая Васильеву руку. — Помнишь, еще там, у скамейки?

— Да, как будто бы… Сейчас посмотрим.

Они торопливо пошли вдоль берега. Вот первая скамейка. Здесь они сидели. Вторая, третья… — Записей никаких.

— Может, мы не здесь ищем? — нерешительно сказал Ибрагим. — Они остались в другой стороне? Все объяснилось просто. Навстречу им шел сторож с тряпкой: он уже искал новую запись. Ничего не поделаешь, к утру здесь должно быть чисто!

Инженеры посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— Ну как? Совещание закончено? — стряхивая с костюма песок и мел, спросил Васильев.

— Пожалуй, пора, — потягиваясь и протирая глаза, словно спросонья, ответил Гасанов. — Но все-таки ты не совсем прав. Ты считаешь, что трубу без особой сложности нельзя будет закрепить в скважине. Недооцениваешь наших конструкторов. Отсталое, дорогой, у тебя понятие! Что делать бедному Ибрагиму? — Он притворно вздохнул. Как часто говорит наш парторг: «Кто ищет друга без изъяна, совсем останется без друга».

Вот оно, утро! Легким бризом вздохнуло море. Белый парус скользнул над волнами. Из репродуктора вместе с маршем вырвался бодрый голос: «Начинаем утреннюю зарядку…»

Гасанов удивленно посмотрел на часы. Не может быть!… Семь часов! Он протянул руку Васильеву и, улыбаясь, проговорил.

— Ну что я теперь скажу Саиде?…

Уже не оглядываясь, он почти побежал к воротам.

Васильев еще долго стоял у каменного парапета.

* * *

Инженер Гасанов жил недалеко от института. Вот и его дом, подъезд…

Прыгая через несколько ступенек, он взбежал на второй этаж. Ему хотелось сейчас же обо всем рассказать Саиде.

Да, конечно, это он был слепой! Оскорбленное самолюбие, обида и, как ни стыдно в этом признаться, что-то вроде глупой ревности заслоняли ему ясную и чистую дорогу. Сквозь этот густой и липкий туман он не мог рассмотреть ни самого Васильева, ни его большие дела. Только сейчас он понял увлечение Саиды. Ради этих смелых дел можно и дом свой позабыть и все на свете…

Чувство безраздельной нежности и вместе с тем своей вины перед Саидой овладело Ибрагимом… Он виноват перед ней не за поступки — в этом его нельзя упрекнуть! — он виноват за свои мысли, за свои сомнения и перед ней и, что особенно неприятно, перед своей совестью! Это как зубная боль, что ни на минуту не оставляет тебя в покое. Тщетно старался Ибрагим заглушить это чувство всем, чем только мог: мыслями о своем разговоре с Васильевым, думами о новых делах. Но все было напрасным…

Он остановился у двери своей квартиры. Где же ключ? Инженер порылся в кармане. Впрочем, он совсем позабыл о причудах Саиды. Она решила придуманные ею приборы телеавтоматики поставить на длительную эксплуатацию в своей квартире. Сделала какие-то радиореле и расставила в разных местах, чтобы удобно было наблюдать их работу. Вместо ключа она вручила мужу коробочку, вроде спичечной, но только из пластмассы и с кнопками. Гасанов вынул ее из кармана и улыбнулся. «Бедный Ибрагим! Ты до сих пор не можешь к ним привыкнуть… Какую же нажимать?… Кажется, вот эту красную?» подумал он, нажимая кнопку.

Дверь медленно распахнулась. Он вошел в прихожую, нажал эту же кнопку еще раз. Дверь беззвучно захлопнулась.

«Ну и фокусница!» усмехнулся он и осторожно, стараясь не шуметь, пошел по коридору.

Саида придумала упрятать в коробку импульсный радиопередатчик. Он настроен на волну приемника у двери. Этот аппарат принимает сигнал, после чего через реле автоматически открывает и закрывает дверь.

Гасанов вошел в столовую, нажал еще одну кнопку и услышал, как в ванной комнате зашумела вода.

«А все-таки четко работает ее телеавтоматика, — подумал он. Сейчас ванна наполнится, и кран автоматически закроется. Саида говорит, что все эти фокусы ей нужны для дальнейшего… Посмотрим, когда потребуются ей автоматически открывающиеся и закрывающиеся краны, — с теплой усмешкой рассуждал инженер-конструктор. — Я могу, конечно, признавать всю эту радиомеханику, больше того — по темноте своей, верить во все чудеса… Мало ли на что способны такие универсальные специалисты, как моя Саида! Но из-за чего же я должен страдать?»

Плохо приходится Ибрагиму. Он часто путает кнопки и наполняет ванну водой, вместо того чтобы открыть дверь. Он гасит все лампы в квартире, когда приходит, и включает их, когда уходит.

Ему просто невозможно существовать в такой «переавтоматизированной» квартире. Но что поделаешь? Если эти опыты нужны, придется потерпеть.

В столовой было темно. На окнах висели тяжелые портьеры. Гасанов в темноте ощупал коробочку и снова нажал кнопку. На этот раз правильно: вспыхнул свет. Он лился широким потоком сверху, сквозь стеклянный бордюр, где были искусно замаскированы люминесцентные трубки.

Посреди комнаты, на голубом ковре, стоял круглый стол, сделанный из полированного ореха и полупрозрачного молочно-белого стекла. В нише блестели хрустальные графины, бокалы, тарелки. Они светились фосфоресцирующими узорами восточных орнаментов, затейливо спрятанными в толще стекла. Откуда Саида достала эту экспериментальную посуду, Ибрагим до сих пор не знал.

Он шел на цыпочках, стараясь не шуметь. Остановился возле спальни, снял ботинки, взял их в руку и тихо открыл дверь. Окна были завешены. Сверху лился слабый свет, словно светилось ночное небо: это фосфоресцировала синяя краска потолка.

Саида лежала одетая на диване. Тонкий лучик, проникший сквозь щель в портьерах, дрожал на ее лице. Гасанов осторожно закрыл дверь.

С грохотом упал ботинок.

Ибрагим подошел к Саиде и виновато заглянул ей в лицо.

— Я не спала всю ночь и думала, — сдерживая волнение, начала Саида. — Так дальше жить нельзя!… Мне кажется, что между нами стоит стальная стена подводного дома. Да-да, именно стена!

Гасанов стоял смущенный и растерянный.

— Нет-нет, не говори мне ничего! — Саида ударила рукой по подушке. — Я понимаю тебя. Ты хочешь, чтобы я бросила работы Васильева и занялась приборами, которые нужны тебе… Но не сейчас… Не знаю… Пойми меня… Может быть, не скоро, но я это сделаю… Спрошу Али Рустамова. Он поймет… он скажет…

Второй ботинок выскользнул из рук Гасанова. Он посмотрел на Саиду непонимающими глазами, затем обеспокоено положил ей руку на лоб:

— Ты здорова?

— Не отговаривай меня. Не смей отговаривать! — уже со слезами на глазах чуть не кричала Саида. — Я ночь не спала…

— Откуда ты взяла, что я буду тебя отговаривать! — Ибрагим рассмеялся и сел на диван. — Я просто ничего не слыхал. Поняла? И для того, чтобы тебе и особенно мне не было стыдно, никогда об этом не будем вспоминать… Теперь послушай меня…

И Гасанов рассказал ей обо всем, что случилось в эту знаменательную для него ночь…

Он говорил о силе творческой дружбы, о плавучих островах и о том, как легко разрешаются все сомнения, если глубоко веришь в свое дело и в чистую совесть человека.

— …Но были минуты, когда я не верил, — говорил Ибрагим, вглядываясь, словно после долгой разлуки, в дорогое лицо. — Не верил ни тебе, ни Васильеву… Вот за это прости…

Саида спрятала заплаканное лицо на плече мужа.

Ибрагим ласково приподнял ее голову и поцеловал мокрые от слез ресницы.

Вместе подошли к окну. Гасанов отдернул шторы.

Солнечные лучи ворвались в комнату. Они словно плескались под ногами, потоками сбегали по стенам.

Голубым светом вспыхнул потолок, будто над головой открылось бездонное, прозрачное небо.

Распахнулись рамы. Свежий морской ветер поднял вверх трепещущий шелк занавесок. Запели медные басы теплоходов, зашелестели шины автомобилей. Гулко отдавались шаги первых утренних пешеходов…

Ибрагим и Сайда стояли у окна и слушали песню просыпающегося приморского города.