Инженер Дерябин стоял у пультов управления. Внешне он был спокоен, но только внешне! Он чувствовал, что именно сейчас начинаются настоящие испытания, от которых зависит не только судьба талантливой конструкции молодого инженера Пояркова и драгоценных приборов Алексея Фомича, не только судьба изобретений самого Дерябина, которым он отдал всю свою жизнь, работая над телемеханическим управлением разными машинами. От удачной посадки летающего диска зависит жизнь человека, случайно оказавшегося в его кабине.

При таких испытаниях нельзя быть спокойным, но — надо… Малейшая ошибка, неправильно нажатая на пульте кнопка, поворот рычага не в ту сторону — всё может привести к катастрофе.

Замелькали цветные лампочки. Это были сигналы приборов, готовых принимать команды.

Вращающееся зеркало радиолокатора указывает почти на зенит. Там находится стратосферная лаборатория. Ее силуэт виден на светящемся экране, расположенном около щита управления.

Черный круг словно повис в жемчужном небе мерцающего экрана.

Дерябин нажал красную кнопку на пульте. Вспыхнула над ней сигнальная лампочка, показывая, что там, наверху, приборами-автоматами принята команда с земли. Темный кружок на экране медленно пополз вниз. По приказу человека, находящегося на земле, движущиеся рычаги уменьшили объем диска, сдавили в нем газ, и летающая лаборатория пошла на снижение.

Радиолокатор не выпускал металлический диск из поля своего зрения, его силуэт всё время был виден на экране.

— Двадцать тысяч метров, — сказал Дерябин через некоторое время, посмотрев на сетку экрана, где можно было определить расстояние до снижающегося диска.

Профессор Демидов и конструктор молча стояли около пульта.

За всё время спуска диска никто не произнес ни слова. Лицо инженера, стоящего у пульта, было покрыто потом. Он не мог оторвать рук от кнопок управления, чтобы вынуть из кармана платок.

В ярком синем небе показалась серебряная точка. Она была еще высоко и совсем не над головой, как раньше указывало зеркало локатора. Сейчас невидимый радиолуч встречал снижающийся корабль с востока. Дерябин медленно повернул блестящий штурвал и одновременно нажал еще одну кнопку включения реактивного мотора.

Было видно, как серебряная точка стала постепенно расти. Инженер управлял летающим диском, попеременно включая то одно, то другое сопло его мотора, стараясь самым коротким путем привести корабль на аэродром.

Заметно снижаясь, диск шел по заданному курсу.

…Сравнительно небольшой металлический диск, похожий по форме на коробку барометра, словно отдыхая, лежал на зеленой траве, поблескивая своими гофрированными плоскостями.

Еще не успел растаять лед около нижнего люка. И странной казалась эта стеклянная корка под горячим солнцем, там, где некуда было спрятаться от жары.

Наконец крышку люка открыли. Ее приподняли внутрь, и профессор Демидов вместе с Борисом Захаровичем и врачом молча вошли в кабину. Багрецов хотел было броситься за ними, но Аня осторожно отвела его в сторону.

— Ничего, ничего, — успокаивал Вадим себя, шевеля побелевшими губами. Они знают… Они сделают… Всё сделают… — Он не мог оторвать взгляда от темного люка.

Из кабины долго никто не показывался.

Дим прислонился к радиатору грузовика, до крови закусив губу. Аня старалась сохранять спокойствие. Ее не меньше других тревожила судьба человека, только что спустившегося из ионосферы. Она понимала, что и его товарищ находится сейчас в тяжелом состоянии. Бледный от потери крови, он еле держится на ногах и только усилием воли заставляет себя не упасть.

Аня достала вату, бинты и вытерла капельку крови, показавшуюся из ссадины под глазом Вадима.

За движениями Ани ревниво наблюдали острые мальчишеские глаза.

Мальчуган, прикрытый брезентом в кузове машины, сейчас приподнялся над бортом и оттуда смотрел на незнакомую девушку, которая так бесцеремонно сняла повязки, над которыми он трудился, заменила их новыми и сейчас не отходит от «дяденьки, упавшего с неба». Ведь его нашел он, Юрка. Мальчик не мог удержаться от любопытства, не посмотреть на летающий корабль, о котором ему рассказывал человек, выпрыгнувший оттуда без парашюта. Поэтому этот любознательный мальчуган и залез в кузов машины под брезент и вместе со взрослыми примчался на аэродром.

Не одно только любопытство заставило мальчика забраться в кузов, но и чувство дружбы. Он был пленен дерзкой смелостью этого простого, больше того, — самого обыкновенного человека, который мог, не стесняясь, даже плакать от боли, когда Юрка отрывал его рубашку от раны. Плакать, — и вместе с тем бросаться вниз на деревья ради спасения товарища. Вот это человек!

Юрка, раскрыв рот, в отчаянии смотрел на Дима. Ему хотелось сделать для друга что-нибудь очень хорошее. Самое хорошее, на что он только способен. И вот, повинуясь этому внутреннему порыву, Юрка выпрыгивает из кузова и протягивает Багрецову самое дорогое, что только у него есть, часы. Их ему подарили тоже за смелость, но разве его поступок может сравниться с тем, что сделал человек, найденный им в лесу?

Вадим с благодарностью взглянул на своего юного друга, грязного от дорожной пыли, на светлую полоску на его руке, до этого защищенную от солнца ремешком часов, на весь его такой знакомый и трогательный мальчишеский облик.

Взяв часы, Вадим бережно надел их на ту же протянутую руку мальчугана, на старое место, где светлела незагоревшая полоска, затем, обняв его за плечи, поставил рядом с собой.

Из люка кабины показались чьи-то ноги, может быть, врача. Да, это врач медленно выползал оттуда, видимо, поддерживая что-то на весу.

Бабкина несли все трое, стараясь не ударить его о борт люка. Когда Дим подбежал к своему товарищу, то прежде всего увидел его посиневшее лицо, закрытые глаза и вытянутые, словно по швам, руки.

Не помня себя от отчаяния, Дим схватил его за плечи и стал трясти.

— Тим, а Тим!.. — словно в бреду повторял он.

Бабкин приоткрыл глаза, увидел своего друга, хотел было протянуть ему руку, но рука не слушалась.

Техника осторожно положили на траву. Уже спешили санитары с носилками. Они умело подхватили больного и хотели было приподнять его, но Тим тихо проговорил:

— Не надо… Потом…

Он повернул голову, прижался щекой к горячей земле и жадно вдыхал ее запах. Он чувствовал ее близость, тепло, живительным током растекавшееся по всему его телу. Вот так бы лежать долго, долго, чтобы забыть о том, что было там, в высоте!.. Земля… Родная земля!..

Открыв глаза, он чуть слышно проговорил:

— Аппараты все работали… Лопнула трубка у самого верхнего… Пришлось исправить. — Он замолчал, видимо с трудом что-то припоминая, затем добавил: — Все наблюдения… там, в книжке…

…Когда санитарная машина со случайными «стратонавтами» скрылась, Поярков еще долго смотрел ей вслед.

— Алексей Фомич, — обратился он к Демидову, — я что-то беспокоюсь. Может быть, действие космических лучей проявляется не сразу?

— В этом отношении у нас нет убедительных данных, но, видимо, они не оказали на юношу губительного влияния.

— Почему? — удивился конструктор.

— Он заранее предусмотрел средство защиты.

— Какое?

— Мы с большим трудом нашли этого смелого и находчивого юношу под каркасом аккумуляторов. Многочисленные ряды свинцовых, горизонтально расположенных пластин создали ему надежный экран от возможного смертоносного действия лучей.

— Да, — задумчиво добавил Демидов, — это был первый человек, достигший ионосферы.

— Поставлен новый рекорд высоты, — тихо, словно про себя, проговорил Поярков, смотря на темнеющий горизонт.

— Он не может быть засчитан, — помолчав, ответил Демидов: — при этом должны присутствовать спортивные комиссары, в кабине должны находиться запечатанные барографы. И потом, это все-таки случайность, никто не предполагал, что с нашим диском могли залететь в ионосферу люди.

Профессор снова помолчал, развернул тетрадь с «мемуарами» Дима, в которой техники делали свои заметки о работе аппаратов, и, перелистав ее, добавил:

— Да, они не поставили рекорда высоты. Но что может быть выше этого величия человеческого мужества и долга, которое проявили в этом полете наши молодые друзья? И я думаю, эта высота нам дороже многих рекордов.

* * *

Через несколько дней Дим и Тим почти совсем оправились от перенесенных ими невзгод. Врачи установили, что у Бабкина в результате вовремя принятых мер успешно прошло лечение отмороженных пальцев на ногах. Что касается болезненных явлений, связанных с действием космических лучей, то их врачи не нашли. Кто знает, может быть, потому, что Тимофей вовремя спрятался под свинцовый экран.

Наши друзья гостили в летном училище, отдыхали в горах, на даче у гостеприимных летчиков. Начальник института, в котором работали Багрецов и Бабкин, получив обстоятельную телеграмму от Дерябина, приказал техникам не возвращаться к месту работы без разрешения врача.

Записи Багрецова и особенно Тимофея оказали существенную помощь в обработке материалов, принятых из летающей лаборатории по радио. Явление атомного распада, наблюдавшегося Бабкиным в уловителе космических лучей, позволило воспроизвести достаточно полную картину этого невиданного явления…

Когда молодым «стратонавтам» было, наконец, разрешено вернуться домой, Дима и Тима провожали все их новые друзья. Ребята очень смущались, невпопад жали руки, записывали адреса и поминутно смотрели на часы, стараясь как можно скорее покончить с этой непривычной для них церемонией.

— Товарищ Бабкин, — неожиданно официальным тоном обратилась к нему Аня, — мы очень довольны, что и в этом случае всё получилось, как надо. Вот возьмите, — она протянула ему сверток.

Тимофей под удивленными взглядами провожающих развернул бумагу. В ней лежала пара лимонно-желтых остроносых туфель. Бабкин не мог их не узнать. Он с тоской взглянул на них, затем перевел взгляд на свои спокойные и удобные тапочки. Они очень приличны, со шнурками и, главное, не жмут.

— Спасибо… Большое спасибо! — пробормотал он и хотел было сунуть злосчастные ботинки в вещевой мешок.

— Я очень рада, — с грустью сказала Аня. Ей очень не хотелось прощаться со своими новыми друзьями, которых она, может быть, больше никогда не увидит. — Я очень рада, — повторила она и отвернулась.

— Ну, быстрее надевай, — сказал Багрецов, с удовольствием отмечая новое «радостное событие» в жизни Тимофея Бабкина. — Ну, что же ты ждешь? А то, на самом деле, неудобно. В галстуке — и в тапочках.

— Да я на станции надену, — пытался запротестовать Тим.

— Некогда там будет возиться, — торопил его Вадим. — Скорее.

Бабкин решительно отошел в сторону, сел на траву и, закусив губу, стал напяливать проклятые ботинки.

…До станции было недалеко. Наши «стратонавты» шли по пустынной белой дороге. Седая пыль вилась в воздухе, и от этого впереди все казалось, как в тумане.

— Тим, а Тим, — как всегда, обратился к нему Багрецов, — знаешь, о чем я думаю? Мне кажется, что Алексей Фомич скоро будет получать золото… прямо с неба.

Бабкин махнул рукой и ничего не сказал. Всё ясно, давно бы пора привыкнуть к димкиному фантазерству.

— Представь себе, — широко размахивая руками, продолжал Вадим, не замечая скептического жеста товарища, — в большую ракету с каким-нибудь там собирающим космические лучи рефлектором наливается ртуть. Ракета летит вверх, ну, скажем, на тысячу километров. Там под действием этих лучей ртуть превращается в золото и вместе с ракетой спускается на землю. Каково?

И Багрецов победоносно взглянул на Тимофея.

Тот не отвечал. Морщась от боли, он с трудом ковылял в своих модных ботинках. Нужно ему очень небесное золото!.. Наконец, Бабкин не выдержал, присел на корточки, стащил с ног проклятые туфли и далеко забросил их в кусты.

Вадим проводил глазами блестящий след, на мгновенье оставленный в воздухе ботинками.

— Всё? — насмешливо спросил он.

— Всё, — с облегчением сказал Бабкин, доставая из мешка свои тапочки. Теперь он может подумать и о димкиных мечтаниях.

Друзья шли по дороге. Что ожидает их впереди?.. Какие новые приключения и, может быть, новые подвиги?..

1949