Очень своевременно Никита Сергеевич Хрущев напомнил нам с трибуны партийного съезда о том, что некоторые работники недооценивают вред буржуазных влияний на советскую молодёжь. В этом повинны далеко не только работники, непосредственно связанные с вопросами воспитания молодёжи, но и многие из тех, кому положено отстаивать принципы социалистической культуры в борьбе с чужими, вредными влияниями.

Мне бы хотелось поделиться с читателями некоторыми мыслями о том, как проникают чуждые нам взгляды и нравы в среду молодёжи и каковы возможные пути борьбы с этими влияниями.

В самом деле, какими ветрами занесены в Страну Советов дурные привычки великовозрастных шалопаев с Бродвея или мещанские идеалы парижской модницы? Каким образом на улицах наших индустриальных городов вдруг оказались жалкие уродцы в обтянутых, как трико, брюках, с причёсками, подчёркивающими и без того дегенеративный облик их обладателей? Кто породил истеричных девиц, готовых кувыркаться в рок-н-ролле или трястись в твисте?

Мы за культурный обмен с Западом. Немало в нашу страну приезжало прославленных артистов, смотрели мы и танцоров, слушали джазы европейские и американские. Но всё это было вполне пристойно. Кому же тогда подражают наши пресловутые стиляги?

Где они увидели вульгарный рок-н-ролл или твист?

Откуда всё это собезьянничали стиляги? Даже если допустить, что они побывали в капиталистических странах туристами, то и здесь это объяснение не подойдёт. На каждом шагу там не танцуют. Есть ночные дансинги, кабаре и бары, куда может попасть не всякий турист.

Где же эти щели, откуда дуют вредные сквозняки?

 

В каких случаях не следует открывать форточки

Казалось бы, пустяк, на который можно было бы не обращать внимания. Купили мы картину «Золотая симфония». Венский балет на льду. Хорошо сделанный фильм с прекрасными танцорами. Но по ходу действия там показывается пародия на рок-н-ролл, причём танцуют его школьники. Мы, взрослые, посмеялись, да и основная часть нашей молодёжи тоже восприняла этот номер как пародийный.

Но что поделаешь, когда во имя оригинальности и по собственному скудоумию некие молодые люди, чаще всего не обременённые полезным трудом, воспринимают эту пародию как высшее проявление западной культуры и пробуют её скопировать.

Вольно или невольно, но кинопрокат пропагандирует этот танец, и сейчас, видимо, не осталось ни одного школьника, который бы с ним не познакомился. А так как в «Золотой симфонии» танцуют его именно школьники, причём с сигаретами в зубах, то почему бы ребятам не последовать примеру своих австрийских сверстников? Всегда найдутся недалёкие подражатели среди миллионов зрителей, особенно юных, — тех, кому мы ещё не успели привить основы настоящей культуры.

Мы можем сколько угодно удивляться: откуда, мол, в каком-нибудь шахтёрском городке появились знатоки рок-н-ролла? Почему вдруг тем, кто наблюдает за порядком на танцплощадке, пришлось взять на себя совершенно не свойственные им функции: определять, что танцует эта пара — краковяк, неприличный рок-н-ролл или нечто вроде безумного твиста.

Должен признаться, что, облагороженные артистическим исполнением эстрадных артистов, которые вносят в эти танцы непосредственность и юмор, они не кажутся вульгарными.

Но ведь не это в них ищут наши подражатели. Там акробатика, ритмика, а в ряде западных фильмов под пародией скрывается и эротика, причём грязная и пошлая. Я уже не говорю о плохих эстрадниках, иной раз увидишь такое и в студенческих «капустниках», а главное, что расплодились убогие подражатели, которые распространяют эти танцы среди молодёжи.

Однако я ни в коей мере не хочу преувеличивать вред того, что некоторая часть нашей молодёжи страдает подобным увлечением. Как говорится, всё пройдёт. Мода есть мода.

А кроме того, ей подвержены лишь немногие отщепенцы, о них и фельетоны писали, и карикатуры на них рисовали. Кто же стиляг принимает всерьёз? Всё это случайное, наносное. В самом деле, почему бы с этим не согласиться? И нужно ли было большую и очень важную тему о буржуазных влияниях на молодёжь начинать с разговора о танцах? Однако не следует забывать, что танцы — наиболее массовое развлечение молодёжи, особенно девушек.

Я писал об этом в романах, выступал на страницах газет, повторял и на страницах этой книги, но железные клетки танцплощадок, где хозяйничают странные юноши с манерами трясущихся параноиков, являются чуть ли не самым притягательным местом для некоторых юных девиц.

Вот где развивается тот жалкий пародийный «стиль», который ничего общего не имеет с танцем. Никакими запретами делу не поможешь. Сатира, как правило, не доходит до ограниченных девиц и постоянных завсегдатаев танцплощадок и вечеринок.

Общественное вмешательство? Это большая сила, если не пользоваться такими методами, как измерение ширины брюк, чем раньше грешил кое-кто из представителей комсомольского патруля, пытаясь определить, не стиляга ли перед ним. Это обидно и оскорбительно для всех.

Нужен откровенный разговор без издёвки и за пальчивости. Надо объяснить нашим доморощенным «иностранцам», что с большим удивлением стали бы смотреть на него, появись он в своём утрированно модном костюме на улице любого европейского или американского города. Откуда, мол, такое ископаемое? Все люди, как правило, одеваются скромно, со вкусом, и никому из них не хочется поражать общество своей экстравагантностью.

Мне приходилось бывать в разных странах, но за последнее время даже в США я что-то не встречал разрисованных галстуков с купальщицами или обезьянами, за которыми так охотятся наши стиляги. Правда, на прилавках некоторых магазинов встречались всякие пёстрые рубашки, будто бы сшитые из газетных страниц, рубашки с фотографиями, банкнотами, с вывесками баров и ресторанов… У американцев такие «распашонки» когда-то считались модными, но для пляжа, для дома… В городе в таком одеянии не показываются.

А наши несчастные стиляги! Я знал одного студента и как-то увидел его вечером на московской улице. Рубашка у него была с пальмами и попугаями, дешёвенькая, безвкусная… Японцы сбывают эту продукцию в Америку, но в приличные магазины её не берут: спроса нет.

И вот этот студент, изучающий античную культуру, считал для себя обязательным побывать на открытии любой художественной выставки, мог рассуждать о разных периодах в творчестве Пикассо…

— Что же касается одежды, — лениво цедил он сквозь зубы, — то это — дело вкуса.

Напрасная уловка! Напяливая на себя долгополый широченный пиджак, кстати говоря, давно уже вышедший из моды, худенький, хрупкий юноша меньше всего думает о вкусе. Он хочет быть непохожим на всех, он привлекает внимание, а это при отсутствии собственной индивидуальности, душевных качеств — всего того, что определяет человеческую красоту, уже как-то выделяет его среди окружающих. К тому же подобный индивидуум считает себя приобщённым к европейской культуре: ведь мода идёт с Запада…

 

С оглядкой на европейский стандарт

Я совершенно сознательно остановился на внешних признаках, свидетельствующих о том, что есть у нас молодёжь, которая весьма некритически воспринимает модные веяния в буржуазной культуре. Однако каждому понятно, что даже внешнее подражание чаще всего ведёт к более серьёзным последствиям. В погоне за сомнительными развлечениями у молодого человека появляются презрение к труду, цинизм, равнодушие.

Ведь этот едва вступивший в жизнь человек пользуется не великим наследием мировой культуры, а питается объедками или подчас даже отбросами со стола пресыщенных снобов — тех, кто ищет острых ощущений в разнузданном рок-н-ролле, уродливой живописи и, наконец, в человеконенавистнических фильмах.

Вполне естественно, что патологические фильмы с убийствами, нагромождением ужасов и прочую стряпню, характерную для буржуазного, особенно заокеанского, кино, мы не покупаем. Но разве пошлость, вроде картины «Фанфары любви», не влияет на неокрепшие умы и юные сердца? К сожалению, подобные фанфары звучали с тысяч советских экранов и пока ещё продолжают звучать.

А потом появляется и своё — более умеренное, но нечто похожее. Нет нужды приводить примеры, о них не раз писалось в газетах.

Удивляет другое. Как на родине Эйзенштейна, Пудовкина, Довженко и многих других прославленных мастеров, утвердивших новаторские принципы советского кино и показавших всему миру величие социалистической культуры, вдруг появились кинорежиссёры, сумевшие быстро отказаться от завоёванного и в угоду моде стать эпигонами слабостей, а не силы итальянского неореализма?

Просмотрите десятки советских фильмов последних лет, особенно тех молодых режиссёров, которые считают себя новаторами. Начинается, а порой и сопровождается фильм дикторским текстом. Один и тот же надоевший формальный приём. Этот приём вполне закономерен при экранизации классики, где каждое слово — драгоценность, с ним трудно расстаться, оно в мыслях героя, оно главенствует, потому что первоисточник — книга великого художника. Голос диктора или мысли вслух литературного героя органически входят в ряд иностранных и советских фильмов.

Но нельзя же пользоваться одной и той же художественной манерой в разных жанрах. Бедный, вялый язык иных сценариев, худосочные мыслишки героев вовсе не требуют, чтобы их подавали «крупным планом». Но мода есть мода.

Я бы не стал останавливаться на некоторых подражательных приёмах, характерных для ряда современных советских фильмов, если бы это не влекло за собой сопутствующих явлений.

Мы восхищаемся мастерством выдающихся итальянских или французских художников кино, сочувствуем бедному люду, героям большинства этих фильмов. Можем посмеяться над незадачливыми персонажами комедий, чаще всего отмеченных настоящим художественным вкусом, причём — я подчеркиваю — с тонким пониманием национальных особенностей народа. Это придаёт фильму убедительность и пробуждает у зрителя тёплые и благодарные чувства.

Однако механическое перенесение на советскую почву манеры неореализма или тем более мещанского ревю вызывает естественную тревогу. Мало того, что наша молодёжь привыкает к приниженному показу советской действительности, где якобы исчезла романтика, подвиг, где великие идеи нашего времени отодвинуты на задний план и выпячивается мелкий бытовизм.

Мало этого. В поступках героев, в манере держаться, в одежде, даже в причёске — всюду чувствуется оглядка на современный европейский стандарт.

Нельзя забывать, что молодёжь склонна подражать полюбившемуся киногерою или актрисе. Они могут воспитывать художественный вкус.

Я получил несколько писем. В них зрители жалуются, что во многих современных фильмах внешний облик советского человека утратил то своеобразие, простоту, изящество, которыми отличалась такая изумительная актриса, как, например, Л. Орлова. Её костюмы, причёски всегда были современны, но она оставалась именно нашей, советской актрисой, даже в роли американки Диксон. Сейчас многие наши героини и герои мало отличаются от актёров западных фильмов. А возьмите серию всевозможных девушек с адресами и без оных — опять-таки модный европейский стандарт. Жаль, что так давно не появлялась на экранах «Девушка с характером», именно с советским характером, с присущим ему упорством, с поступками, овеянными романтикой, с настоящей, большой и благородной целью.

Можно было бы не замечать эпигонских фильмов — будем снисходительны: автор ещё не нашёл своего лица, своего почерка. Но когда этим чужим почерком исписываются целые страницы, вернее, тысячи метров плёнки, на которой кинорежиссёр пытается рассказать о жизни советского народа, то здесь есть над чем призадуматься.

Всему миру известны успехи советской культуры. У нас есть самобытные мастера в литературе, театре, живописи, музыке, балете. Есть, если можно так сказать, советский стиль, в котором нашли своё отображение все богатства национальных культур братских народов. И вдруг появляется целая серия посредственных фильмов, где начисто забыты традиции наших прославленных мастеров, оказавших огромное влияние на мировое кино, в том числе и на итальянский неореализм. Даже в Грузии с её своеобразной многовековой культурой, в Тбилисской студии, славу которой создали талантливейшие художники кино, верные лучшим национальным традициям, выпускаются картины, подчас очень похожие на многочисленные западные фильмы.

Мода? Но ведь это очень относительное понятие. По-разному она проявляется у нас и на Западе. Спутник для нас — это гордость и радость, и мы эту гордость не разменяем на мишуру: юбка «спутник», причёска «спутник», коктейль тоже «спутник», что было модно во многих странах.

Некоторые элементы танца, созданные ансамблем «Берёзка», возвратились к нам во время гастролей американского балета на льду. Да мало ли можно привести примеров влияния советской культуры на западный мир! Несомненно, и мы кое-что перенимаем от буржуазной культуры, если это не противоречит основным принципам и гуманистическим взглядам нашего социалистического общества.

Взять хотя бы тот же американский балет на льду. Зритель щедро расточал аплодисменты, и, кстати говоря, вполне заслуженно. Но, как мне кажется, два номера были чужды советскому зрителю. Вот, например, спортсмен выполняет всевозможные фигуры, держа над головой четырёхлетнюю девочку, вытянутую в так называемом «шпагате», потом он опускает её на лед. Было холодно и ей, и зрителям.

Так же, с редкими, из вежливости, хлопками, мы проводили того же самого артиста, когда он прыгал через расставленные на льду самолёты-снаряды. В стране, где запрещена пропаганда войны, демонстрация подобных американских игрушек показалась нам не совсем тактичной, тем более что номер был связан и с другим неприятным ощущением.

В конце этой реактивной эскадрильи стояла на коленях полуобнажённая женщина. Артист прыгал и через самолёты-снаряды, и через партнёршу, фиксируя внимание зрителя на том, что вот-вот он поранит её острыми коньками.

Наши артисты никогда бы не стали выступать с таким номером. Но дело не в артистах, тем более столь редкого жанра, и даже не в подражательных фильмах, а в многообразии форм чуждой нам буржуазной культуры, от которой следует оградить нашу молодёжь. Человеку свойственны и ошибки, и заблуждения. Помогите в них разобраться.

 

Что они защищают?

Продолжая разговор о чужих ветрах и слепых подражателях западной моде, я не могу не остановиться на той области искусства, где очень мало подражателей, но существуют поклонники.

Можно по-разному называть картины и скульптуру, которые за последнее время заполнили западные музеи и выставки. Можно называть это крайним модернизмом, экспрессионизмом, абстракционизмом или вовсе никак не называть, ибо это модное увлечение опустошённых душ весьма отдалённо напоминает искусство.

Однако, касаясь вопроса эстетического воспитания молодёжи, нельзя обойти молчанием то, что даже в нашей здоровой среде вдруг появляются ярые защитники столь чуждых нам буржуазных веяний в живописи и скульптуре.

Должен сразу же оговориться, что чаще всего это идёт от юношеской фронды. Видите ли, он один против всех! Он личность исключительная, у него особый вкус, а, кроме того, в наш атомный век неприлично быть старомодным. А если копнуть поглубже, то выяснится, что этот поборник абстракционизма вообще ничего не смыслит ни в живописи, ни в скульптуре.

Откуда же пришло к нему знакомство с самыми последними новинками модернизма?

В Москве да и в других городах устраиваются выставки. Вспомните, например, Международную выставку изобразительного и прикладного искусства во время фестиваля. На американской, французской и английской выставках в Москве был представлен полный набор ультрасовременных произведений.

Видели мы кое-что похожее и на других выставках, даже наших отечественных, где нет-нет да и промелькнёт нечто, напоминающее многозначительную заумь экспрессионистов.

В западных фильмах, специальных журналах да и в нашей печати часто можно встретить образцы самоновейшего искусства. Правда, у нас такие снимки обычно сопровождаются иронической подписью, но факт остаётся фактом: читатель с образцами познакомился. В лучшем случае он усмехнётся и пожмёт плечами.

Примерно так же кончались и споры на выставках, где какая-нибудь экстравагантная девица, падкая на очередную западную моду — будь то причёска или абстракционизм, — кликушествуя, восторгалась разложением на составные части женского лица: «Это так глубоко, оригинально, эмоционально!»

Я часто бывал на этих выставках, всегда вспоминая, что такое же наивное лепетание слышал больше тридцати лет тому назад. Оказывается, «ультрасовременное искусство» застыло на исходных позициях, с той лишь разницей, что тогда это были поиски чаще всего одарённых художников, а теперь оно выродилось в унылое шаманство бесталанных недоучек.

Только абсолютная неосведомлённость в развитии искусства может заставить поклонников этого вида ремесленничества видеть в нём самоновейшее откровение.

Защитники абстракционизма и прочих модных течений обычно доказывают, что всё новое принимается с трудом. Пройдёт время, и люди наконец-то поймут величие этого «прекрасного искусства». Жизнь начисто опровергает это утверждение. Вот уже больше чем полвека существует подобная живопись, а народ не принял её и не понимает. Даже для самих художников, особенно молодых, многие имена их предшественников, когда-то снискавших себе славу супрематистов, кубистов, кубофутуристов, лучистов и прочих, так и остались неизвестными.

В данном случае я не хочу повторять общие слова о бесплодности, никчемности этого искусства, которое не воспитывает в человеке благородных чувств, не пробуждает эмоций. Это было бы не так страшно, но большинство таких произведений вредоносны по своей сущности. Они могут пробудить в человеке самые низменные, отвратительные инстинкты.

Вот почему, прислушиваясь к голосам защитников этого модного искусства, нельзя оставаться равнодушным.

В ранней юности я учился живописи. Помнится, привели нас в художественный музей. Посреди зала была выставлена деревянная скульптура обнажённой женщины. Кто-то из экскурсантов — будущих художников попробовал рукой, насколько гладко обработано дерево. До сих пор помню отповедь старой художницы, которая привела нас на экскурсию. Она говорила, что это уже кощунство. С каким вдохновением скульптор создавал это произведение, с какой любовью подкрашивал дерево, он жизнь в него вдохнул! Нет, не выйдет из парня художника, если он посмел грубо прикоснуться к творению, созданному руками, мыслью и сердцем таланта.

Наш товарищ хлопал глазами, да и мы не очень-то понимали, за что ему так досталось. Но потом, изучая по монографиям и копиям картины великих венецианцев Джорджоне и Тициана, рисуя гипсовые скульптуры Венеры и Дианы или приезжая на экскурсию в ленинградский Эрмитаж, где мы подолгу любовались страстной мощью и красотой рубенсовских тел, мы многое поняли. Права была старая художница. Не знаю, насколько её слова оказались пророческими, но позже, когда мы стали рисовать живую натуру, я частенько посматривал в работы моего соседа, из которого «никогда не выйдет художника». Стариков и старых женщин он рисовал сносно, но молодые лица и обнажённая натура у него никак не получались.

Мы подтрунивали над незадачливым парнем: женщины у него оказывались кривобокими или сухорукими, он соглашался с нами, но вскоре, убедившись, что истинно прекрасное он выразить не в силах, стал рисовать полнейших уродов.

— Это моё субъективное представление о женщине, — становясь в позу, разглагольствовал он. — Я её такой вижу.

Мы-то знали, в чём дело, но люди непосвящённые думали, что этот юнец почему-то стал женоненавистником и решил расплатиться с ними за всё.

И вот, бродя по залам Брюссельской выставки, посвящённой современному искусству, рассматривая женские портреты и скульптуры в музеях США, вспоминая Международную выставку в Москве, где были выставлены работы итальянцев и японцев, шведов и англичан, я отчётливо представил себе того самого ревнителя субъективизма, над которым мы так потешались.

Я не знаю, что заставило западных «женоненавистников» рисовать уродов: то ли неумение изобразить прекрасное, как было ясно из приведённого примера, то ли неудачная любовь, которая вызвала жажду мести. Иначе ведь это никак не расценишь.

Но думается мне, что вопрос решается проще: обычный деловой подход — такие картины покупаются, ибо это как нельзя лучше определяет не только моду, но и сущность буржуазного искусства.

Попробуем, однако, отказаться от противопоставлений буржуазного и социалистического искусства, исходя лишь из принципов общечеловеческого гуманизма. Более того, ограничимся извечными понятиями добра и зла, и тогда каждому человеку, в котором сохранились человеческие чувства, станет ясным внутренний смысл того клинического уродства, которое мы могли наблюдать в произведениях модернистов.

Материнство! Гениальные художники всех времён и народов отдали этой теме самые высокие и благородные мысли, всю силу своего таланта. Мы с благоговением замираем перед «Сикстинской мадонной» и многими другими картинами, где воплощена эта великая любовь к началу всех начал — женщине-матери.

И каким же кощунством, цинизмом и пошлостью веет от ряда полотен, которые я видел на выставках! Трудно забыть одну из картин, также посвящённую материнству. Японский художник нарисовал злобную карикатуру и подписал: «Портрет матери». Другой с невероятной натуралистической точностью выписал уродливые женские тела. Третий изобразил детей, будто бы заспиртованных в банках. Чудовищное зрелище!

А вот портрет, рассчитанный на то, чтобы поразить зрителя. Художник рисует глаза на щёках, подбородке натуралистически выписанного портрета. Дико и тошнотворно.

Кто же из честных людей мира может сказать, что оскорбление материнства, издевательство над женщиной, вся эта человеконенавистническая стряпня есть добро, что это искусство надо поддерживать и пропагандировать среди молодёжи? Но, к сожалению, циников везде достаточно, и у нас они тоже встречаются.

Я помню, как возле полотен, где изображены женщины-уроды, стояла развязная девица и с компетентным видом доказывала, что художник вправе «самовыражаться» и она его «абсолютно понимает».

В большинстве случаев это бравада, бездумное оригинальничанье, обезьянья привычка преклонения перед модой. Но если бы я был уверен, что девушке действительно нравится наглая ухмылка, которая проступает в картине сквозь краску, — вот вы, мол, какие, полюбуйтесь, дочери человечества, — то посоветовал бы родителям подумать, где их дочь проводит вечера.

Она не только не возмущается тем, что в ней оскорбили женщину, но даже восхищена этим. Не знаю на чей взгляд, но, по-моему, такое «самовыражение» звучит как площадная брань, от которой хорошие девушки затыкают уши и разбегаются.

Чтобы поклонники ультрамодернизма не упрекнули меня в закостенелой старомодности, я должен признаться в любви к прекрасным творениям французских импрессионистов и многих других новаторов. Да вряд ли найдутся у нас истинные ценители живописи, которые будут отрицать подлинную талантливость таких разных художников, как Матисс и Гоген, Пикассо и Ван-Гог, Мане и Моне, Сезан и Ренуар. Разве всех перечислишь!

Какая огромная пропасть между ними и каким нибудь Сальвадором Дали с его бредовым человеконенавистничеством. Или вот до сих пор вспоминается «Портрет умершего», выставленный на Международной выставке в Москве. Формально это ничего общего с модернизмом не имеет — гладенькое, зализанное полотно. Старик с распятием, на лице трупные пятна. Но эти натуралистические подробности, так же как и в другой картине — «Ребёнок с мёртвой собакой», выполненной в другой, более современной манере, сближают произведения столь разных художников не по форме, а по существу. Верные общей идее, они показывают гниль, падаль.

Нет, не живая природа вдохновляет их творчество, а разложение. Поистине, не придумаешь более яркой символики для современного буржуазного искусства.

 

Потомки «голого короля»

Абстракционизм! Раньше это течение в живописи обычно называлось супрематизмом, а художники — попросту беспредметниками. Но дело не в названии, сейчас потомков этих беспредметников расплодилось в мире предостаточно. Видел я их «творения» и у нас на разных иностранных выставках, а ещё больше за рубежом — там, где их стряпают. Именно стряпают, иначе ведь трудно назвать столь необычный творческий процесс.

Причём сознательно оговариваюсь, что речь идёт о привычных методах работы с помощью кисти или других более или менее подходящих приспособлений. Картины, написанные стоя на голове или катаясь на велосипеде, относятся больше к цирковому искусству, чем к живописи.

Нет никакого сомнения, что абстракционизм, даже как мода, не найдёт у нас сторонников и тем более подражателей. Не случайно, что журнал «Америка», издающийся в США, где абстракционизм занимает главенствующее положение в современном искусстве, довольно редко пропагандирует его, видимо считая эту затею пустой и зная, что подобное искусство вызовет лишь усмешку у советского читателя, и не потому, что, дескать, он не дорос до понимания этого искусства, а потому, что общий уровень культуры позволяет нашему читателю отличать настоящее искусство от жалкого шаманства и трюкачества.

Трюкачество? Если бы оно существовало у современных беспредметников, то лучшей похвалы для них трудно было бы придумать.

Сейчас я проверил свои ощущения по многим старым монографиям, посвящённым работам наших и зарубежных беспредметников. Чем же обогатили искусство их эпигоны? Эпигонство — это уже повто рение, оно не всегда свидетельствует о таланте, а тем более если это связано с поисками новых форм, с изобретательностью, без которой не может существо вать абстрактное искусство.

Будем предельно объективны. Ведь нельзя же сказать, что кубисты или супрематисты начала этого века были абсолютно бесталанными людьми. Ведь недаром художник огромного, беспокойного, ищущего таланта — Пикассо отдал дань и этому новому течению, создал в нём немало интересного, хотя и вызывающего самые противоречивые оценки.

Изобретательство, неожиданность, выдумка — вот что могло когда-то привлекать в абстрактном искусстве и что утратили сегодняшние абстракционисты. Это холодная мертвечина, под стать портрету с трупными пятнами. Как много у них общего!

Кое-какие декоративные элементы беспредметной живописи могли бы найти применение в прикладном искусстве. Но работы эти должны быть отмечены высоким художественным вкусом.

Например, почему бы не выпускать больше тканей с асимметричным условным рисунком, с геометрическими плоскостями, а не цветочками? Я представляю себе яркий радостный ковёр с беспредметным рисунком. Таким может быть и чайный сервиз, и абажур, и всё что угодно. Кстати говоря, работы первых беспредметников отвечали этим требованиям. И не случайно, отказавшись от абстракционизма в станковой живописи, Пикассо столько внимания уделяет керамике.

Однако у современных абстракционистов почти ничего нельзя взять для этой цели. Как правило, они нарочито пользуются такими сочетаниями красок, что, глядя на них, вы невольно ощущаете, будто кто-то царапает ножом по стеклу. Синее — красное, красное — зелёное самых резких оттенков — вот их излюбленная палитра, хотя в ряде картин преобладают чёрные, коричневые тона. Безрадостное искусство опустошённой души.

У меня такое ощущение, что единственно, чем могут удивлять современные абстракционисты, — это полным несоответствием названия с содержанием, если можно так говорить об абстракции. Впрочем, это даже не парадокс — настолько далеки сегодняшние абстракционисты хотя бы от игры досужего ума.

 

Дяди в слюнявничках

Инфантилизм! В искусствоведении этот термин почти не употребляется, хотя он как нельзя лучше определяет одно из модных течений западного искусства. (Правда, где-то промелькнуло название «неоинфантилизм».) Судя по энциклопедии, «инфантильный» — значит «детский» — одна из форм заболевания, связанного с задержкой развития всего организма, психики, роста и т. д.

За последние годы во многих западных журналах, в книжной графике, в плакате очень распространился детский рисунок или, вернее, стилизация под него.

В своё время было увлечение первобытным искусством, или искусством диких племён, примитивным, но очень своеобразным. Находились подражатели и стилизаторы, но потом, видимо, ограниченность тематики и художественных средств заставила многих отойти от этого искусства.

Появились подражатели детскому рисунку, а с ними и «теоретики», доказывающие, что рисунки современного ребёнка близки к первобытному искусству и что «художники-инфантилисты» (будем их так называть условно) открывают перед нами новый, неизведанный мир.

Действительно, иные детские рисунки поражают вас своеобразным видением окружающего, вы сталкиваетесь с уймой прелестных неожиданностей. И не случайно устраиваются Международные выставки детского рисунка, где выявляются настоящие таланты. Однако рисунки трёх-четырёхлетних детей, которым подражают «инфантилисты», представляют собой отнюдь не художественную ценность и не могут быть использованы специалистами для изучения детской психики.

Ребенок рисует, это для него такая же игра, как и многое другое. Кто из нас не любуется детскими играми? Сколько в них непосредственности и радости молодого существа, которое только начинает познавать мир!

Теперь представьте себе совершенно фантастическую картину. На площадь вышли бородатые дяди в очках, повязали себе слюнявнички и, прыгая на одной ножке, картавя и сюсюкая, начинают уверять, что им «по три годика» и они умеют рисовать лошадок.

Именно это ощущение испытываешь, когда видишь рисунки «инфантилистов». Становится обидно: вот ведь, наверное, учили человека, когда-то он мог нарисовать и портрет, и пейзаж. Возможно, и талант у него был, и мучения творчества, и поиски самого себя. Ну ладно, созорничал один раз, вспомнил, как рисовал в детстве по принципу: точка, точка, запятая, носик, ротик, оборотик — вот и рожица кривая. Однако зачем же так часто напоминать зрителю или читателю о мокрых пелёнках своего детства? Были они, у всех были! Но какое это имеет отношение к искусству?

«Инфантилистов» много: работа лёгкая, голову ломать не нужно, стоит лишь себя представить в трёхлетнем возрасте — и рисунок готов. Но, повторяю, у рисунка нет главного — материала для изучения детской психики. Нет его и для психиатров, изучающих некоторые отклонения от норм в мышлении взрослого человека. «Художники-инфантилисты» — люди трезвые и деловые, у них есть не только свои «теоретики», но и великолепно поставленная реклама. Можно было бы не столь подробно останавливаться на этой разновидности ультрасовременного «искусства», но восторженная западная критика превозносит его до небес, причём считает, что это — проявление экспрессионизма. Так, например, мне встретился рисунок под названием «Человек с беспокойными мыслями».

Представьте себе наивный чертёж клетки с глазом, носом и ртом, а внутри неё — птицы, какими их рисуют дети. Всё это сделано нарочито небрежно — рваные линии с подтёками туши.

Ребёнок этого не нарисует: ему чужда даже такая примитивная символика, а для зрелого мастера она слишком мелка и подражательна. Однако посмотрим, как оценивает такой рисунок критик. Он пишет, что здесь «богатое содержание», «интригующее и притягивающее своей многозначительностью», и его особенно восхищает символ беспокойства мысли, выраженный в образе птиц. Но ведь этот образ настолько тривиален, что трудно даже подумать, что об этом можно писать всерьёз. «Мысли, как чёрные птицы», «Мысли, как чёрные мухи» — ведь это же старая, как мир, романсовая лирика.

Вот так создается миф о значимости подобных творений в современном искусстве. А если у вас появляются недоумённые вопросы, то попросту вы человек отсталый и где уж вам разобраться в богатстве содержания и многозначительной символике.

Чем интересен польский плакат? Выдумкой, лаконизмом и подчас неожиданным колоритом. Но когда всё это подменяется ремесленнической стилизацией под детский рисунок, то плакат становится скучным, однообразным и, конечно, не достигает своей цели. Так и в графике. Лаконизм детского рисунка оправдал себя в карикатуре, особенно если этим приёмом пользуются изобретательно, как, например, в тех же польских журналах. Но проявление чистого «инфантилизма», без выдумки, с чем мы также часто встречаемся, заставляет думать либо об оскудении таланта художника, либо о его полном отсутствии.

 

Ответ поклоннику абстракционизма

Я уже упоминал о письме студента, которое он прислал мне как отклик на статью об ультрасовременном искусстве, опубликованную в одном из молодёжных журналов. Редакция это письмо напечатала вместе с моим ответом.

Потом были помещены читательские отклики, которые в подавляющем своём большинстве осуждают позицию поклонника чуждого нам искусства. Я не буду приводить письмо студента, так как содержание его будет ясно из моего ответа, где я старался объективно пересказать все доводы моего оппонента и внести некоторую ясность в существо этого спора.

Мне думается, что читателям будет небезынтересно узнать, какими же доводами оперируют защитники абстракционизма, оспаривая резкую и заслуженную критику подобного рода искусства. (Будем снисходительны: пусть они называют эти шарлатанские выверты искусством.)

Причем студент не оригинален в своих воззрениях: примерно те же самые доводы можно было услышать от юных «ниспровергателей» реализма возле творений абстракционистов, полотна и скульптура которых демонстрировались на американской, французской и других промышленных выставках в Москве.

Таким образом, я отвечаю не только автору письма, но и всем его единомышленникам, которых не так уж много, но шума они производят достаточно. Хотелось бы немного тишины; так спокойнее работать.

Вот что я тогда писал шумливому поклоннику «нового искусства»:

Уважаемый товарищ!

Письмо Ваше напечатано с небольшими сокращениями лишь потому, что в пылу полемического задора Вы совершенно незаслуженно оскорбляете художников-реалистов, пользующихся общим признанием и любовью народа. Такой метод критики, даже снисходя к Вашей молодости, вряд ли следует считать правомерным.

Кстати говоря, Вы всё время подчёркиваете, что Вы молоды, а мне, «по крайней мере, лет полсотни», что я «на склоне лет», а потому мы говорим на разных языках. Больше того, Вы иронически советуете мне не волноваться, ибо, учитывая мой возраст, меня «не перевоспитаешь». Здесь Вы несомненно правы, но дело не в возрасте, и мне приходится волноваться, но не за судьбы полнокровного реалистического искусства, а за Вас, которого оно не волнует.

Вы пишете: «По-моему, искусство тогда бесспорно, когда оно воздействует на наше сознание так, как этого хотел автор». Ну, а чувства у Вас какие-нибудь пробуждаются? Неужели можно отрицать эмоциональную силу искусства? Вы не верите, что от общения с миром прекрасного человек может быть и гуманнее, и чище, он глубже чувствует природу, в нём расцветает истинная любовь к женщине, к матери, к Человечеству.

Да полноте, неужели во имя пустой бравады и далеко уже не модного оригинальничания Вы натягиваете на себя короткие штанишки холодной абстракции с клоунскими заплатами более чем полувековой давности? Было всё это, было! Кого Вы хотите удивить?

Пробовали «сбросить Пушкина с корабля современности», декларировали, что «во имя нашего Завтра сожжём Рафаэля». А теперь это же самое повторяете Вы, правда насчёт Пушкина с оговоркой: неудобно, мол, всё-таки. А Рафаэль Вам не нужен. О гордости всего человечества, о великих мастерах прошлого Вы пишете с издёвкой:

«Можно артистически ахать и поднимать руки к небу при виде великих полотен прошлого, но это излишняя сентиментальность».

Досталось от Вас и нашим современникам. Вы перечисляете работы советских скульпторов, посвящённые завоеванию космоса, счастью мирного человечества, бессмертным подвигам защитников Родины, и пишете, что эти произведения «не очень-то волнуют своим содержанием».

Так что же Вас волнует? Я говорю о содержании, о теме, а не о художественном её воплощении. А какое же содержание Вы ищете в абстрактных творениях?

Если бы Вы поинтересовались хотя бы самыми примитивными брошюрками о сущности абстракционизма, то поняли бы, что последователи этого направления считают своим родоначальником К. Малевича и его «Чёрный квадрат». Это основной принцип, или, если так можно выразиться, квинтэссенция абстракционизма. Где же тут содержание?

Вы хотите, чтобы памятники Пушкину и Маяковскому были не из бронзы, а напоминали «висячие фигуры, сделанные из кусков проволоки и жести». Думается мне, что это уже граничит с кощунством. Оставьте великих в покое. В памяти народа они живые, а не абстрактные.

Для подкрепления своих шатких позиций Вы ссылаетесь на то, что на разных зарубежных выставках первые премии присуждаются абстракционистам. Надо хоть немного понимать политику денежного мешка, чтобы приводить подобные аргументы в защиту абстракционизма. В США я интересовался этим вопросом. Там с одинаковым успехом можно получить премию и за абстракционистское творение, и за самую длинную бороду, за самую большую лысину, за всё что угодно…

Я нарочно привожу эти анекдотические примеры, ибо вся история абстракционизма состояла из анекдотов и мистификаций. Началось это с ослиного хвоста, потом появились «гениальные художники» вроде обезьяны и т. д.

Кстати, как обезьяньи творения уживаются с Вашим тезисом, что «искусство тогда бесспорно, когда оно воздействует на наше сознание так, как этого хотел автор»? Интересно, чего же хотела обезьяна — автор картин, которые в США пользовались большим успехом? Как она могла воздействовать на сознание культурного человека?

Я не могу разделить Вашей уверенности, что «в области абстракционизма уже сейчас создано много гениального», и вовсе не потому, что на выставках Европы и США видел самые модные произведения абстракционистов, а потому, что здесь нет критерия, что лучше, что хуже.

Попробуем допустить такую возможность. Объявляется международный конкурс на лучшее произведение абстракционизма. В жюри заседают самые видные представители этого жанра, привлечены и посетители выставки, с мнением которых считаются. Конкурс закрытый, под девизами, причём никому не известно, из какой страны прислано произведение. Если эти условия будут соблюдены, то результаты окажутся самыми неожиданными: первые премии могут получить не художники, не скульпторы, а случайные авторы, обладающие некоторым воображением и конструктивной смекалкой. Впрочем, и это не обязательно. Не исключена возможность, что премии получат и шутники, которые пустили измазанную краской собачонку по холсту. Название такому творению придумать нетрудно: ну, допустим, «По зову сердца» или «Симфония № 24».

Вот Вы, мой уважаемый оппонент, оперируете такими понятиями, как гениальность и мазня. Первое, с Вашей точки зрения, характерно для абстракционистов, а второе — для всех художников-реалистов. А можете ли Вы определить, что у абстракционистов гениально, а что посредственно или даже плохо? Мне, человеку, не лишённому фантазии, знакомому с разными направлениями в искусстве, кое-что повидавшему, весьма трудно найти хоть какой-нибудь критерий в работах абстракционистов. Думаю, что этой возможности у Вас ещё меньше.

А если так, то о чём же спорить? Вы могли бы взять в защиту абстракционизм, допустим, как новое искусство, ссылаясь на то, что всегда идёт борьба между новым и старым. Но даже этот довод отпадает. У абстракционизма длинная седая борода. И очень странно, что при скептическом отношении к старости вообще — что Вы не раз подчёркивали в своём письме — Вы так пылко защищаете этого молодящегося старичка. Он живёт только воспоминаниями и нового слова никогда не скажет.

Заканчивая это письмо, я хотел бы добавить, что сейчас у нас нет почвы для возрождения подобного искусства, но зато есть все условия для расцвета глубокого, содержательного творчества, свежего и жизнерадостного, что вытекает из самой природы нашего общества.

 

Ветер из-за океана

После того как я выступил с разговором о «Чужих ветрах» в газете «Советская культура», среди писем, полученных на моё имя, оказалась «поэма» — плод коллективного творчества неких стиляг, скромно под писавшихся «Любители джаза».

Любителей джазовой музыки у нас много, и я сам отдаю ей должное, но дело, конечно, не в этом. Авторы весьма безграмотных стихотворных строк, как бы полемизируя со мной, спорят не о вкусе, а излагают свою жизненную программу воинствующих мещан, тех, кто с восторгом принюхивается к смрадному ветру, доносящемуся из нью-йоркских кабаков.

Это они бегают по гостиницам в надежде заполучить у какого-нибудь американца пёстрые обноски. Так и признаются: «Эти же рекламные рубашки нам здесь всем покоя не дают». Они без ума от рок-нролла и, гордясь этим, заявляют в «поэме»:

«Рок теперь есть танец современный, и никто его не запретит. Чуваки — народ ведь просвещённый, им рычанье ваше не вредит».

Эти «просвещённые чуваки», как они себя называют на блатном жаргоне, хвастаются тем, что. по пятнадцати раз смотрят венский фильм, где показывается пародийный рок-н-ролл, а с оперы Чайковского в Большом театре ушли через пять минут. Они восторгаются «королями рок-н-ролла», приводят их имена и, наконец, признаются: «Это есть для нас любимый идеал». Вот каким идеалам поклоняются недалёкие ревнители «западной культуры».

Я поставил эти слова в кавычки лишь потому, что всё то, о чём написали «просвещённые чуваки», ничего общего не имеет с подлинной культурой. Они доказывают, что «культура с Запада идёт» и «разная культура хороша».

Можно было бы не обращать внимания на жалкие потуги задиристых юнцов, но, к сожалению, среди молодёжи есть и заблуждающиеся. Им следовало бы узнать о некоторых явлениях американской культуры и о том, почему даже старая, буржуазная Европа далеко не всегда может примириться с заокеанскими ветрами, которые вредно влияют на молодёжь.

Я недолго был в США. За короткое время многого не познаешь. Страна интересная, сложная, полная контрастов и противоречий. Живой, дружелюбный народ, причем, как говорят сами американцы, сходный с нами по характеру, и это, несмотря на разницу политических систем, не может не вызывать обоюдных симпатий.

Советский человек несоизмеримо больше знает об американцах, чем они о нас. В нашей стране много издаётся классиков американской литературы и лучшее из того, что написали современники. Наш народ всё глубже и глубже начинает знакомиться с культурой и искусством Америки.

К сожалению, до среднего американца почти не доходят ни советская книга, ни кинокартины. Очень затруднены и другие формы культурного общения, если не считать гастролей советских артистов.

Меня интересовало другое. Как воздействует их собственная национальная культура на воспитание молодых соотечественников? В какой мере мировая, общечеловеческая культура формирует их сознание, привычки, вкусы, воспитывает чувства?..

Ведь только невежественные умишки стиляг могут представлять себе культурную жизнь американцев в сплошном рок-н-ролле и погоне за модными тряпками. Дальше этого их воображение ничего не рисует.

Вряд ли этим юродствующим поклонникам «западного стиля» известны имена великих американских учёных, изобретателей, писателей, художников, композиторов, слава о которых облетела весь мир и надолго останется в памяти народов. Да и сейчас культурная жизнь США не остановилась в своём развитии.

Во многих отраслях науки американцы занимают достойное место. Есть у них большая литература, талантливые драматурги, всемирно известные дирижёры, певцы, пианисты, скрипачи. Есть в США немалые круги образованных людей, тонко разбирающихся в искусстве. Они по достоинству оценили тончайшее мастерство Г. Улановой, Д. Ойстраха, С. Рихтера. Они полюбили В. Клиберна и гордятся своим Филадельфийским оркестром. Они с восторгом смотрят «Май фэр леди» — спектакль, который долгое время шёл на Бродвее, а потом был привезён к нам в Советский Союз, где также пользовался большим успехом.

Ведь, казалось бы, столь высокая культура, разнообразное и подлинно талантливое искусство, как мы судим по собственному опыту, должны воспитывать у молодёжи и жажду познаний, и гуманизм, благородство — всё лучшее, к чему стремится человечество.

Однако это не совсем так. Есть две культуры Америки. Первая, о которой я уже рассказывал, — для избранных, для сравнительно немногих любителей, знатоков; для школьников как наглядное пособие…

И есть культура другая, упорно пропагандируемая всеми самыми сильнодействующими техническими средствами. Многомиллионные тиражи газет и журналов, кино, радио, телевидение — как правило, всё это отдано именно второй культуре, массированному наступлению на сознание и чувства народа. Разве в таких условиях могут играть хоть какую-либо действенную роль в воспитании молодого поколения театры, концерты, музеи и картинные галереи?

А кроме того, нельзя забывать, что билеты в театры и на концерты в Америке невероятно дороги, как и книги, пластинки с записями классической музыки и многое другое, что относится к подлинной культуре. Дёшевы самые низкопробные зрелища и книжонки такого же порядка — короче говоря, всё, что рассчитано на массового зрителя, на массового читателя.

Не хочется повторять всем известные факты о засилии комиксов, отравляющих юные души. Сами американцы не раз выступали против этой идиотической макулатуры, которая уже проникла и в другие страны.

Другая, более солидная, книжная продукция выставлена в американских киосках. Пестрят лакированные обложки «покетбуков» — карманных изданий для народа. Среди книжек этой серии вы найдёте леденящие душу детективы, воспоминания убийц и гангстеров, биографии Черчилля и других политических деятелей, набор всевозможной эротики и даже «научный труд», название которого переводится примерно так: «Психоанализ гомосексуализма и путешествие на прекрасный Лесбос».

Похоже на то, что людям, которым доверили нести культуру в массы, или, как говорится, «сеять разумное, доброе, вечное», хочется во что бы то ни стало вытравить из человека все его лучшие душевные качества.

Взять хотя бы телевидение. Выступает проповедник, говорит о боге, о спасении души, молитвенно поднимает глаза к небу, и тут же речь его прерывается… рекламой дамского белья, душистого эликсира для ванны, причём всё это демонстрируют полураздетые манекенщицы.

Проповедник опять обретает слово, но через пять минут его снова прерывают, чтобы убедить зрителей пить виски такой-то марки или показать красивую актрису, которая со вкусом затягивается сигаретой, — покупайте только этой фирмы, дамские с особым фильтром.

А проповедник говорит о душе, о соблазнах мирских, и никого это не интересует, потому что тут же можно переключиться на другие программы, где показывают фильмы с убийствами, неистовые погони ковбоев или же знаменитый кетч.

Это весьма характерное зрелище для американского телевидения. Представьте себе вольно-американскую борьбу в комбинации с боксом, но без перчаток. Впрочем, ни одно из общепринятых определений здесь не подойдёт.

На ринг выходят борцы… Опять не то название… Ну, короче говоря, выходят люди… Боюсь, что и здесь ошибаюсь. Появляются некие существа в леопардовых шкурах на застёжках «молния» или в перьях индейского вождя, сбрасывают эти декоративные доспехи и начинают драку.

Это отвратительное зрелище, основанное на имитации садистских приёмов. Лохматый полузверь отбивается от партнёра, вцепившегося в шевелюру, пробует разорвать ему рот, кусается, выворачивает руки, наконец ему удалось изловчиться — и противник летит через верёвки в публику.

Зал беснуется. Почтенные матроны закатывают в истерике глаза, девицы визжат. Потные, бледные подростки судорожно сжимают кулаки, готовые сами броситься на ринг. Более неприятного зрелища, разжигающего буквально звериные инстинкты, я никогда в жизни не видел. И это почти каждый день передаётся по телевидению.

Я спрашивал многих американцев: почему в США разрешается дикая забава, именуемая кетчем? Люди стыдливо отводили глаза и оправдывались: это просто шутка, которую разыгрывают актёры, пустячки… Вероятно, тут они правы, во всяком случае, это не спорт. Но тогда тем более отвратительно. Ведь всё рассчитано на самые низменные эмоции зрителя.

В США существуют законы об охране нравственности, но, видимо, понятие о ней резко отличается от общепринятых традиций, коли здесь затрагиваются чьи-то денежные интересы. Возникает ощущение, что бизнесмены ни перед чем не остановятся, даже если это калечит юные души.

При всей разнице политических систем у нас и у американцев есть какие-то общие понятия о добре и зле. Всякий здравомыслящий американец понимает, что разжигание низменных инстинктов отнюдь не добро. Он может даже не подпустить своего ребёнка к телевизору. Однако до общественного протеста он обычно не доходит, ибо в нём воспитано убеждение, что нельзя мешать людям зарабатывать свои доллары. Вот почему отдельные голоса протеста не находят поддержки.

В Нью-Йорке и Чикаго процветают бурлески, где показываются танцы с раздеванием. «Только для мужчин» — предупреждает афиша с фотографиями обнажённых женщин. Программа идёт непрерывно. Среди ясного дня выходят из бурлесков шестнадцатилетние подростки, ошалевшие, с блуждающими глазами.

Неподалёку — магазин, где продаются венчальные платья, фата, флёрдоранж. У витрины остановились две девушки в коротеньких узких шортиках. Лихо затягиваясь сигаретами, будущие невесты обсуждают венчальные наряды. Обсудили, пошли дальше и случайно задержались у своеобразного ателье, где скоростным методом, с помощью пневматического устройства, делают татуировки.

В витрине выставлены образцы рисунков. Среди них есть столь непристойные, что даже видавшие виды морячки с сомнением качают головами. Нет, пожалуй, для такого рисунка и места на теле не подберёшь.

Я стараюсь быть объективным, упорно уговариваю себя, что это случайность. Но, оказывается, таких «ателье татуировки» множество, особенно в Чикаго. Бурлесков и всяких иных сомнительных зрелищ ещё больше.

Мне вдруг показалось, что в этом мире всё дозволено. Но я бы не хотел такой свободы. Такое ощущение, будто тебя всё время хотят освободить от того, что заложено годами, — от элементарной честности, морали, совести, даже обыкновенной брезгливости.

Вот, пожалуйста, витрина магазина, где торгуют игрушками-фокусами, ими можно поразить друзей. Подобные игрушки я видел в разных странах и часто привозил их домой. Но что это? В витрине лежит кучка экскрементов, натуралистически выполненная из пластмассы. На рекламе указано, что можно захватить эту игрушку в гости и, допустим, положить хозяйке на диван.

Или вот ещё почище. Перед вами пластмассовый кружок, который создаёт во всех подробностях полную иллюзию того, что человека стошнило. На рекламе нарисована женщина, с ужасом смотрящая на сервированный стол. Не правда ли, милая шутка?

Эта «шутка» преследовала меня во всех городах. Всюду я видел эти пластмассовые кружки! Прямо тошно становилось от скудоумия разжиревших пошляков! Вот вам и плоды пресловутой свободы частного предпринимательства.

Несчастные наши стиляги! Если бы вы знали, до чего можно дойти в тупом подражании той самой «культуре», которая, по вашим словам, «с Запада идёт».

Вы мечтаете о Бродвее, улице, называемой в рекламных проспектах «великим светлым путём», а она освещена лишь в нескольких кварталах, а дальше — обыкновенные дежурные лампочки, как на окраинах любого европейского города.

И по Бродвею, и по другим улицам Нью-Йорка ходят самые обыкновенные люди. Правда, мне ранее представлялось, что в стране, где так популярен спорт, молодёжь должна быть стройной, гармонично развитой. И вдруг, как нигде и никогда, я встречаю на улицах детей, девушек и ребят, буквально поражающих своей полнотой.

Идёт пятнадцатилетний парень с солидным брюшком, щёки — наливные яблоки, за ним — мальчуган лет восьми, даже плечи у него заплыли жиром. Американцы и сами этим обеспокоены. Надо что-то предпринимать.

Да, конечно, высокий уровень жизни у известных слоев общества, абсолютная сытость при полной бездеятельности — это даёт свои результаты.

Меня больше поражала не сытость, а пресыщение, духовная леность, как результат системы воспитания. Ведь нельзя же недооценивать столь мощную «вторую американскую культуру», которая так широко пропагандируется.

Я не говорю о всяческого типа стилягах, — их под разными названиями встретишь в любой стране. Речь идёт о самых обыкновенных юношах и девушках. Может быть, заняться причёсками? Ребятам надоели длинные космы, стали стричься ёжиком. Девицы давно уже отбросили «конские хвосты», растрёпанные вихры, седые и рыжие пряди и стали красить волосы в розовый или сиреневый цвет. Что бы ещё придумать? Золотые брюки? Кажется, такого ещё никогда не было?

И вот сидят за стойками баров розоволосые американки в золотых брючках, и в глазах этих восемнадцатилетних девочек такая тоска, что и тебе становится грустно.

Да и как не грустить, когда каждый день сталкиваешься с тем, что вызывает у тебя чувство неосознанного протеста, если всякая мелочь больно отзывается в сердце?

В Америке есть великолепные музеи, куда часто приезжает на экскурсии молодёжь. И до чего же неприятно бывает советскому человеку, воспитанному в огромном уважении к подлинному искусству, когда он видит в бесценном сокровище — какой-нибудь этрусской вазе — обёртки от жевательной резинки. И это не случайное явление, а плоды воспитания. Молодому американцу, видимо, не привили благоговейного отношения к великому искусству прошлого. Он явно несентиментален, или, вернее, в нём упорно стараются подавить добрые чувства, которые никак не сочетаются с политикой доллара.

Далеко не всё из этой «второй культуры» Америки доносится к нам, и даже безграмотные отщепенцы, вроде «любителей джаза» — авторов рифмованного письма, о котором я уже рассказывал, не могли бы примириться с цинизмом и пошлостью, что проповедуется растлителями юных душ под прикрытием свободы бизнеса.

Наша советская молодёжь являет собой пример высокой идейности и беззаветного служения обществу, а потому убогая проповедь ревизионистов о свободе личности в «буржуазном раю», пропаганда индивидуализма и чуждых нам нравов никогда не вызовут у нас сочувствия.