Мне думается, что это серьёзная тема в разговоре о воспитании человека будущего, не менее важная, чем выбор профессии по любви, а не по сватовству. Какой может быть разговор о выборе правильного жизненного пути, если человек заражён идеей собственничества, если этим определяются все его помыслы и желания? Что такому делать при коммунизме?

Впрочем, мы начнем не с него, а с рассказа о том, как меняется отношение к собственности.

 

«У нас замками не пользуются»

Окна и двери были распахнуты настежь. Это прежде всего бросилось в глаза при въезде в посёлок, совсем недавно выросший на целине. Я подумал было, что люди уже возвратились с поля и проветривают свои новые квартиры, в которых, вероятно, ещё пахнет свежей краской.

Но хозяев дома не оказалось, а запах краски давно уже выветрился.

— У нас замками не пользуются, — сказал парторг.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в дверь. В комнате стояли четыре аккуратно, по-военному застланные кровати. В углу на этажерке — книги, на нижней полке — проигрыватель с усилителем, пластинки. Рядом, в футляре, — баян. Здесь же на гвоздике висел фотоаппарат «Зоркий». Из-под кровати выглядывали ослепительно блестевшие носки новых сапог. На вешалке висели праздничные костюмы ребят, драповые пальто и прочая добротная одежда.

Ничего в этом не было удивительного, всё как во многих молодёжных общежитиях. Ребята неплохо зарабатывают, у них есть возможность приобретать хорошие вещи. Но неужели здесь ими совсем не дорожат, оставляя в незапертых домах? Далеко ли до беды, паршивая овца всюду найдётся!

Пока не пришли хозяева этого молодёжного городка, я осмотрел буквально все квартиры. Вот здесь живут девушки. Опять проблема злополучных шкафов. И как это архитектор не догадался сделать их встроенными! Большие, так называемые «славянские», слишком много места занимают, а специальный заказ на шкафы удобные, лёгкие и недорогие всё ещё никак не могут выполнить. Вот почему, даже в девичьем общежитии, одежда висит на стенах, тщательно завёрнутая в простыни.

Я увидел, что в первый дом, откуда мы начали осмотр этого будто вымершего посёлка, возвратились хозяева. Мне неудобно было задавать бестактные вопросы, вроде того: почему вы не запираете окон и дверей, не боитесь, что кто-нибудь позарится на чужую собственность?

Значит, здесь всё основано на доверии и подобных случаев не бывало. Тут я увидел нечто новое, поистине коммунистическое отношение к личной собственности.

Рассматривая пластинки, я как бы невзначай спросил, кто купил такой современный проигрыватель.

— Звук что надо! — с гордостью отозвался молодой парень, вытирая полотенцем руки. — Саша понимал толк. Сейчас включу.

Выяснилось, что Саша здесь уже не живёт. Он женился на девушке из соседней деревни, переехал к ней, а чтобы друзья не скучали, оставил им свой проигрыватель.

— Зачем ему две музыки? — вмешался в разговор худощавый парнишка. — У жены радиола есть!

Их товарищ по комнате не продал, не обменял на другую вещь свой проигрыватель, а «просто так оставил, и всё». Вот и фотоаппарат принадлежит одному парню, а пользуются им все, в том числе и ребята из соседней бригады. А баян гостит в этой комнате с самой зимы. Кому-то он уже успел надоесть, пусть другие пользуются.

На крыльце стоит велосипед. Спрашиваю, чей.

— Ничейный, — ответили мне. — Жил тут один тракторист, сейчас он учится в городе. Ну а велосипед оставил. В городе на троллейбусах ездит.

Чувствуя, что у здешних ребят несколько иное понятие о личной собственности, чем обычно приходится наблюдать, я всё же решил уточнить довольно щекотливое обстоятельство и спросил напрямик: неужели на велосипед не нашлось покупателя?

— Что?! — возмутился собеседник. — Со своих ребят деньги брать? Появился у нас такой собственник, так мы ему устроили жизнь — будь здоров!

И мне рассказали историю одного парня, который приехал сюда за «длинным рублём». Жажда наживы и скопидомство властвовали над всеми его чувствами. Он что-то скупал в ближайших деревнях. Под его кроватью стоял солидный сундучок, доверху набитый сапогами, случайно приобретёнными костюмами и прочим «барахлом», как презрительно говорил рассказчик.

Ребята посмеивались над скопидомом, по привычке не закрывали окон и дверей, но тот поставил на сундук прочные замки и прикрепил его к стене толстой цепью.

В комнате жил весёлый паренек, золотые руки. Он делал электропроводку во всех новых домах, поэтому ему ничего не стоило придумать размыкающиеся контакты у стены под кроватью, где стоял сундук. Когда сундук задвигался к самой стене, горела лампочка под потолком. Но, как только сундук отодвигался (что случалось каждый вечер, когда хозяин проверял его содержимое), лампочка мгновенно гасла.

Весёлый электрик объяснял это таинственной силой, а испуганный «скупой рыцарь» никак не мог понять столь странного явления: ведь к выключателю никто не подходил, ребята стояли посреди комнаты и хохотали.

Вряд ли можно считать подобную шутку действенным методом борьбы против собственнических инстинктов, но мне понравилось отношение молодёжного коллектива к столь живучему даже в наши дни осколку прошлого.

 

Так изменяется психология

Я бы мог привести десятки примеров, показывающих, как развивается и крепнет коммунистическое сознание, как под действием тех или иных причин изменяется психология собственника, воспитанного капитализмом. Однако тут следует оговориться: ведь новое поколение знает капитализм только по книгам. Остались лишь собственнические инстинкты. Вот именно, инстинкты; их можно подавить или развить, что зависит только от воспитания. Но воспитывать нужно не проповедями, а делами, силой положительного примера.

Взять хотя бы такой случай. Ездил я по Украине, жил в одном из колхозов, собирал материал для научно-фантастического романа. Возможно, кое-кому это покажется странным. Колхоз — и вдруг фантастика… Но дело в том, что меня больше интересуют новые отношения между людьми, чем новая техника. Итак, представьте себе огромный колхоз. Строятся дома, клуб на семьсот мест. Центральная улица оказалась узкой и для транспорта и для пешеходов. Решили её расширить за счёт приусадебных участков.

Я думал, что возникнет серьёзная проблема, ибо с незапамятных времён клочок собственной земли считался единственным богатством крестьянина. Да и сейчас, как обойтись без своего огородика? Нет, решил я, тут могут встретиться серьёзные затруднения.

Ничего похожего. Колхозников не нужно было уговаривать, они тут же перенесли заборы поближе к хатам по той самой причине, что возня на собственном огороде им опротивела. На удобных колхозных огородах — автоматическая поливка, уборочные машины, транспорт, современная агротехника. А тут таскай воду вёдрами, вручную сажай и копай картошку. Да и невыгодно: на колхозных огородах куда больше заработаешь.

Вот почему возле хат я не видел грядок с капустой или морковью, росла либо чахлая травка, либо овёс. Надо же хоть чем-нибудь засеять пустующую землю!

Так изменяется отношение к собственности.

Социализм не упраздняет личной собственности. Не подлежит сомнению и то, что все необходимые предметы домашнего обихода будут в личном пользовании и при коммунизме.

Советская страна богатеет год от года, и люди, которые самоотверженно трудятся, могут пользоваться всеми материальными благами жизни.

Несомненно, что у нас иная психология, чем у людей, воспитанных капитализмом, а если так, то, может быть, и ни к чему этот разговор о личной собственности, которая якобы может отрицательно повлиять на воспитание советских граждан?

Но это не всегда так, если всерьёз подумать о молодёжи, о воспитании будущих граждан коммунистического общества.

Попробуйте представить себе на минуту, что денег больше не существует, они потеряли всю свою материальную ценность. Тогда многое из капиталистического наследия, от чего мы ещё не можем полностью избавиться, исчезнет, как страшный сон.

Исчезнут разные людские пороки: скупость, стяжательство, хвастовство материальным благополучием (а отсюда и презрение к простым честным труженикам).

Приятно и полезно помечтать о будущем, о том, какие тогда будут жить необыкновенные люди.

В этой связи всё чаще и чаще задумываешься над тем, что мы должны прежде всего отбросить, свалить со своих плеч как тяжёлый груз, мешающий нам двигаться по дороге к коммунизму. И это в первую очередь психология собственничества.

 

«Папа умеет жить»

В прошлые годы в целях привлечения средств населения на нужды жилищного строительства всячески поощрялось строительство собственных дач. Государство выделяло долговременные ссуды, стройматериалы, рабочую силу.

Организовывались дачные кооперативы, выделялись лучшие участки в пригородах, строились дороги, водопровод, подводилось энергопитание. Дачи строились, как правило, двухэтажные, добротные, они доживут и до коммунизма. Только вот иные хозяева этих особняков, а также их потомки, воспитанные в духе стяжательства, — фигуры для будущего общества не очень-то желательные.

В этом, мне кажется, основная беда. Разве нам неизвестны случаи, когда такой домовладелец вдруг начинает меняться на глазах? Дачу на лето он сдаёт сразу нескольким семьям, а сам ютится в каморке. Клубнику, вишню, ранние овощи — всё, что произрастает на его большом участке, дети и родственники отвозят на рынок.

С таким домовладельцем я однажды встретился. Какой-то хозяйственный деятель с зарплатой среднего служащего умудрился выстроить себе огромную двухэтажную дачу с гаражом, обставил её старинной мебелью, а из остатков своих доходов ежемесячно выделял кругленькую сумму для своего сына — студента.

Я протянул его сыну логарифмическую линейку и предложил сосчитать, как мог получиться такой материальный парадокс: ведь, кроме отца, в семье никто не работает.

Сын, лениво отодвинув линейку, сказал, что денежные дела отца его никогда не интересовали, и пояснил:

— Папа умеет жить.

За папу я не волновался. Он умеет жить по-своему, но до поры до времени (кстати, его вскоре арестовали), а вот сын не умеет и не хочет жить по-ленински, по-коммунистически, как подобает комсомольцу. Значит, в комсомоле ему не место, и исключать его надо было не после того, как доказали, что отец — жулик, а гораздо раньше, когда все заметили, что сын живёт не по средствам.

В нашей печати уже не раз высказывалось мнение, что вполне закономерным должен стать вопрос коллектива к любому из его членов: откуда у него средства на строительство дачи, покупку автомобиля, если заработок его не позволяет делать подобные дорогие приобретения? Предлагалось, чтобы наше законодательство определяло ответственность членов семьи взяточника или расхитителя народного добра.

Но всё же этого недостаточно. Коллектив, конечно, может и должен спросить, откуда у одного из его членов появились большие средства. А вот те ответственные товарищи, от которых зависело предоставление участка для застройки, отпуск материалов, помощь рабочей силой, те, кто благословлял будущего дачевладельца на капиталовложения, они не только могли, но и обязаны были спрашивать: откуда, мол, такое богатство?

Приятно и полезно провести выходной день на воздухе, можно приезжать на дачу и после работы. Но для этого не так уж необходимы фундаментальные сооружения, стоящие многие тысячи рублей.

Не будем наивны: такие дачи строятся главным образом затем, чтобы вложить свои капиталы. Дача всегда имеет ценность, а кроме того, она ещё может приносить нетрудовой доход.

 

Собственная дача или пионерлагерь?

Трудно даже себе представить, как подобная собственность разлагает людей, особенно молодёжь. Ведь, как правило, всякие торговые, хозяйственные и прочие деятели сами достают материалы, транспорт, рабочую силу. В дело идут и взятка и частные соглашения. Целые бригады нигде не работающих мастеров бродят из района в район, предлагая свои услуги. Как грибы, плодятся посредники, маклеры и прочая нечисть.

Однако это ещё не всё. Существуют такие родители, которые вдалбливают в голову детям, что, дескать, они хозяева дачи, они наследники, а вот те, посторонние мальчики и девочки, — вовсе не подходящая компания: у них нет своих дач, яблонь, вишен, нет своей клубники.

Я знаю юношу, в сознание которого прочно вошло понятие о наследстве как о будущем обеспеченном житье-бытье, независимом от его собственной деятельности. Какими благородными трудовыми подвигами он удивит мир?!

Не забывайте при этом, что родители, охваченные страстью к наживе, корыстолюбцы, люди с низменными интересами, лишают детей коллектива. Разве подобные дачевладельцы будут отправлять своего ребёнка в пионерлагерь, где существует разумная система общественного воспитания?

Несомненно, бывают исключения, и даже в подобных семьях родители посылают детей в пионерские лагеря, но логика и жизненные наблюдения подсказывают, что тут есть серьёзные основания для тревоги. Недвижимая собственность явно мешает воспитанию молодых граждан будущего коммунистического общества.

К сожалению, у нас ещё мало дач, которые государство сдаёт в аренду, или, скажем, таких дачных городков, которые я видел в Болгарии, возле курорта Варна. Недалеко от моря, в лесу, расположены крохотные дачки, в одну-две комнаты, их снимают на лето или помесячно люди, желающие здесь отдохнуть. Домиков этих множество, и они не принадлежат частным лицам. Такие домики можно построить и под Москвой, и на Волге, и в любых живописных местах нашей необъятной Родины.

Сейчас у нас многое делается в этом плане. Строятся новые курорты, гостиницы, пансионаты, но и такие простые домики понравились бы многим. А почему бы не наладить выпуск передвижных домиков, которые привозились бы автомашинами в то место, куда вы пожелаете? Известно, что в ряде западных стран такой вид отдыха получил заслуженное признание. Есть излюбленные места туристов, куда предприимчивые компании подвели электроэнергию, устроили канализацию, организовали телефонную связь, и весь этот городок обслуживается передвижными магазинами.

Можно найти многие пути, чтобы удовлетворить естественное желание городского жителя быть поближе к природе. Надо только сделать, чтобы любая недвижимая собственность не стала предметом купли и продажи, спекуляции, чтобы она не пробуждала низменных инстинктов лавочника и торгаша.

Свершаются большие дела. Давно уже вся много миллионная масса крестьянства перешла к коллективному труду. На предприятиях созданы бригады коммунистического труда. По всей стране развернулось гигантское жилищное строительство. Семьи получают удобные отдельные квартиры. Живи в такой квартире хоть сто лет, потом, если захотят, дети и внуки пусть тоже живут. И не всё ли тебе равно, что квартира эта государственная, а не собственная. Всёто же самое, только продать нельзя.

Так и должно быть. Какая там купля-продажа на пороге коммунистических веков! Однако инстинкт собственности, привычка к торгашеству остались кое у кого.

Вот и выросли на нашей советской земле собственные хоромы с яблоневым и вишнёвым садом, огородом, гаражом, коровой, с цепными псами у ворот.

Мимо проходят простые советские люди. Иной подумает, что хозяин этого поместья, наверное, имеет особые заслуги перед обществом. Для такого человека ничего не жаль.

А потом, когда узнает, что дачу выстроил какой нибудь предприимчивый коммерсант, пожмёт плечами и плюнет.

С этими собственниками предстоит ещё упорная борьба, они цепки и нахальны, находят тайные тропинки в обход наших законов, но, чувствуя зыбкость почвы, на которой выстроены их дворцы для детей и внуков, кое-кто из этих дальновидных дельцов уже старается избавиться от недвижимой собственности. Уж слишком явно она намекает, на какие деньги выстроена. Бельмо на глазу.

К тому же за последнее время приняты новые законы о хищениях и взяточничестве. Правда, далеко не каждый попадается, иначе об этом я не стал бы писать в новом издании книги.

Во всяком случае, дачи подешевели. А кому продашь? Ведь не так уж много людей, которые смогут выложить на стол тысячи. Я говорю о честно заработанных деньгах. Что же касается обладателей солидных сумм иного происхождения, то сейчас не всякий из них решится вложить свои капиталы в недвижимую собственность.

По разным причинам, но за последнее время не так уж много строится собственных дач.

Это явление положительное, и, видимо, в ближайшие годы, в связи с развитием общественных форм отдыха, собственные дачи постепенно будут отмирать.

Думаю, что найдутся и другие средства, препятствующие развитию инстинкта собственности, который нам мешает на пути к коммунистическому обществу. Однако следует принимать и некие профилактические меры, чтобы этот инстинкт и не зарождался. Нет ничего удивительного, если у какого-нибудь спекулянта вдруг появится желание обзавестись собственным дачным участком. На этом можно заработать. Но больно и обидно видеть, когда у честных тружеников начинает развиваться психология собственника.

Речь идёт о коллективных садах. Об этом уже много писали, но мне бы хотелось коснуться этого немаловажного вопроса с точки зрения морально-этической, учитывая главным образом задачи коммунистического воспитания молодого поколения.

 

Откровенный разговор

Однажды мой старый знакомый, инженер, с которым я когда-то работал на заводе, пригласил побывать у него на даче. В Подмосковье снимал он две крохотные комнатёнки с открытой верандой, платил дачевладельцу весьма солидную сумму из своей зарплаты. Но ничего не поделаешь: семья, да и у самого здоровье неважное. Трудно в городе летом — душно. Каждому хочется вырваться на чистый воздух.

За чайным столом разговорились. Инженеру были знакомы мои книги и статьи, в которых затрагивались вопросы воспитания. Речь зашла о том, над чем я сейчас работаю. Сказал, что пишу роман о ближайшем коммунистическом будущем.

Собеседник хитро прищурился:

— О ближайшем? Значит, вы считаете, что мы скоро построим коммунизм?

Я сказал, что мне несколько непонятны его со мнения. Ведь когда у нас будет вполне реальная основа, материальная база для построения коммунизма, то…

Он досадливо отмахнулся.

— Но я ведь не об этом говорю. А сознание? А пережитки? А собственнические инстинкты? Вы же о них сами писали.

Видимо, эта тема всерьёз волновала моего собеседника, человека, далеко уже не молодого, хорошего коммуниста. Вырос он в потомственной рабочей семье, получил образование… Короче говоря, принадлежал к передовой части советской интеллигенции. Мне нравились его трезвые, свободные от педантизма суждения, и я с удовольствием продолжал разговор.

Он согласился со мной, что в сознании советского народа произошли огромные сдвиги, что коммунистические бригады — это уже не ростки будущего, а многообещающая новь, которая даст невиданный урожай. И с пережитками справимся… Что же касается инстинкта собственника, то, по мнению инженера, в своё время инстинкт этот совсем уже начал отмирать, а потом вдруг у некоторой части наших граждан проявился с новой силой.

— Вы думаете, я говорю о хозяевах этой дачи? — продолжал он, несколько снизив голос. — Построил её деятель бывшей промкооперации. На свои средства или государственные, это меня сейчас не интересует. Болезнью собственничества заразились многие. Даже те, от кого я никак не ожидал. Видите вот эти дачки. Их строили хозяева так называемого «коллективного сада» нашего завода. Сотни честных тружеников… Вот о них я беспокоюсь… Вы даже не представляете себе, к чему это может привести. Хотите с ними поговорить?

И тут же мой взволнованный собеседник потащил в гости к своему подчинённому и другу, старому мастеру-инструментальщику. Тот ещё не вышел на пенсию, но уже всё свободное время отдаёт своему саду.

Был тихий воскресный вечер. Мы шли дачным посёлком, потом через вырубленный, запущенный лесок, и, наконец, перед моими глазами выросли деревца и заборчики. Домики фанерные и тесовые, выкрашенные в тёмно-зелёную, коричневую, голубую, ядовито-розовую краску или просто вымазанные извёсткой, домики под разными крышами, от толевой до оцинкованной, как бы определяли необычный пейзаж «коллективного сада». Откуда-то тянется дымок, пахнет навозом, олифой, щами, слышится стук топора, звяканье вёдер и раздражённый женский крик.

Мне почему-то всё это напомнило страницу из жизни дореволюционной деревни, которую я знаю только по книгам. В ранней юности возле рабочих посёлков я видел такие же строеньица, загородки из ржавых листов, ящиков, проволоки… Столь странная картина мне показалась особенно неприглядной после того, как я выяснил, что рядом расположилось колхозное село. Новые добротные здания, водопровод, электричество… Свой клуб, школа, больница, ясли, спортплощадка…

— Ну, вот и пришли, — сказал инженер, открывая калитку. — Хозяин, принимай гостей.

Но хозяевам было не до гостей. Они все копались на огороде. Семилетняя худощавая девчушка с выступающими лопатками, с трудом поднимая лейку, поливала грядки. Другая, постарше, орудовала тяпкой. Старик и женщина, очевидно уже пенсионного возраста, переругиваясь между собой, тащили доверху гружённые носилки.

— Как вам нравится эта техника? — усмехнулся инженер. — А увидел бы здешний хозяин что-либо похожее на нашем заводском дворе, то потребовал бы протокол составить. Знаю я его, сколько раз он выступал, чтобы облегчили труд подсобниц.

Я познакомился с хозяином и его «подсобницами», которые, видимо, обрадовались передышке и поторопились переодеться.

Разговор явно не клеился. Хозяин всё время посматривал на свои измазанные землёй руки. Сквозь грязь проступали профессиональные мозоли лекальщика, привыкшего работать всякими тонкими инструментами, бархатными напильниками, микроскопическими надфилями. А сейчас, насколько я знал, эти руки освоили электроискровую обработку, ультразвук. Обшарпанная, с зазубринами лопата, которую мастер зажимал в коленях, казалась мне явным анахронизмом.

— Да что там в прятки играть! — вдруг повернул он разговор. — Совестно! Только не думайте, что я грязной работы гнушаюсь. Люблю земельку и радуюсь. А какой человек не любит? Вот и сад развёл. Приехали бы сюда весной. Цветёт, проклятый! Ну, да это вроде как не совсем подходяще: цветёт и вдруг «проклятый»? Но это не для красного словца. Думал я поначалу, что общими силами настоящий сад вырастим. Вроде как памятником останется он для нашей молодёжи. Приходите, мол, ребята, поглядите, на что ваши отцы были способны: и заводы строить, и сады растить… А потом…

Он сокрушённо покачал головой. Я хотел его ободрить и подсказал:

— А потом так и получится. Будут сюда приходить ваши заводские комсомольцы, пионеры… Все, кому хочется отдохнуть здесь под яблонями, полюбоваться, придут…

Старый мастер резко меня перебил:

— Придут? А заборы на что? Да во мне такая зараза сидит, что ежели я раньше чёрного слова никогда не употреблял, то теперь и шугануть могу. Сын мой, комсомолец, работает в бригаде коммунистического труда, парень душевный, отца, мать уважает. А сейчас вроде и уважать перестал. Ты, говорит, мне жизнь дал, на путь наставил… Гордость я рабочую почувствовал. А сам куда заворачиваешь?

В словах рассказчика было столько горечи, что я опять поспешил его успокоить, сказал, что сын его преувеличивает, никакой особой беды нет, если после трудового дня человек покопается в земле, коли это ему нравится. И вполне естественно, он должен заботиться, чтобы труд его не пропал даром.

— Вот и я так же думал, пока зараза в меня не вселилась. А сын спрашивает: «Ты кто? Советский рабочий или самый отсталый крестьянин прошлого века? У колхозников, как и полагается, общая земля, многие из них отказываются от приусадебных участков, хотят быть сельскохозяйственными рабочими и чтобы трудодни оплачивались деньгами, а не картошкой. Пашут они тракторами, а ты лопатой ковыряешь. Смотреть совестно».

— Нет, ты погоди, — вмешался до этого молчавший инженер. — Парень твой на главное упирал. На психологию. Говорит, что изменения наблюдаются.

— А я почём знаю? Жалуется, что сестёр его в батрачек превратил… Наёмным трудом пользуюсь. Городит неизвестно что…

Инженер, скупо улыбнувшись, взял лопату и сунул её под скамейку.

— Ну, а если вдуматься по существу, то ведь правда на его стороне. Дочка твоя младшая только в этом году в школу пойдёт. Ей бы в куклы играть, а она вёдра таскает. Физкультура, говоришь, отдых? Ты бы хоть врачей спросил. И насчёт наёмного труда тоже справедливо. Весной нанимал то ли сторожиху помогать, то ли ещё кого. Нанимал ведь, признайся?

— Пора больно горячая. Одни не могли управиться.

— В том-то и дело, — с издёвкой заговорил инженер. — А скажи, пожалуйста, зачем тебе такая прорва земли, коли не можешь её обрабатывать? Но главный довод я приберёг напоследок. Не ты ли мне хвастался, что только одной клубники сотню килограммов собрал. А смородины? А яблок? Картошка молодая тоже в цене. Неужели всё сами поели?

Мастер угрюмо потупился.

— Сколько дали земли, столько и взял. Другие побольше имеют, да ещё у соседей норовят кусок оттяпать. Насчёт ягод тоже скажу. Разве можно добру пропадать? Продавали, конечно. Все так делают… Ведь собственные труды вложены. Дача, она тоже расходов требует. Откуда же деньги брать? И не мытарь ты меня, пожалуйста, — рассердился он. — Лучше скажи, как быть? Сам ведь понимаю, что творится неладное…

 

Дело не в масштабах

Вопрос этот, как мне думается, заслуживает самого серьёзного внимания. В своё время в газетах и журналах было опубликовано множество писем, советов, предложений. Откликнулись и сами садоводы. Но в данном случае меня интересует, как совершенно неожиданно начали проявляться рецидивы частнособственнической психологии, несовместимой с практикой строительства коммунистического общества.

Слов нет, что сама идея коллективных садов плодотворна. Стремление быть поближе к природе, оздоровительное влияние физического труда — всё это говорит о том, что разведение садов приносит пользу. Когда они только организовывались, в постановлении Совета Министров СССР были точно регламентированы условия: никаких дач, капитальных строений, только лёгкие павильоны, чтобы укрыться от непогоды.

Но идея создания коллективных садов во многих местах была грубо извращена, породив явления, по своему характеру прямо противоположные поставленным целям. Коллективные сады рабочих и служащих оказались разгороженными на индивидуальные участки. Вопреки существующим положениям, на участках начали воздвигаться дома.

Надо, правда, сказать, что есть немало садов, которые остались коллективными по существу. Они никогда не были разделены заборчиками. Люди работали сообща, в них воспитывалось чувство коллективизма и товарищества, а это не менее важно, чем повышение урожайности плодов и овощей.

Я как-то получил письмо от одной учительницы. Она член садоводческого товарищества, взяла себе малюсенький участочек, с трудом, за небольшие деньги построила фанерный домик. А потом ей не стало покоя от влиятельных хозяйственников, которые строят на своих участках чуть ли не двухэтажные дачи. Эти солидные дельцы возмущались: как можно «отрываться от коллектива»? Угрожали, что будут ставить вопрос об исключении учительницы из садоводческого товарищества.

Но уж если говорить откровенно, положа руку на сердце, то вопрос о коллективных садах, который взволновал нашу общественность, главным образом и возник в результате деятельности подобных «садоводов».

А кроме того, судя по разным документам, письмам, которые сейчас лежат передо мной, по многим наблюдениям, встречам с людьми, случайно поддавшимися увещеваниям многоопытных дельцов, приходишь к выводам, что на этом серьёзном участке, непосредственно касающемся воспитания человека будущего, свободного от инстинкта собственничества, были допущены немалые ошибки.

Руководители отдельных предприятий, профсоюзные организации, райисполкомы, от которых зависело отведение земли для коллективных садов и огородов, далеко не всегда проявляли нужную принципиальность в этом немаловажном деле, а порою и явно потакали развитию частнособственнических настроений среди садоводов и огородников.

Поражает и другое: почему столь неумеренно пропагандировались эти карликовые хозяйства? Хозяев неустанно призывали к борьбе за повышение урожайности плодов, ягод, овощей. Так призывали, будто речь идёт о делах государственной важности, о работе колхозов и совхозов, а не о частных владениях, которые на данном этапе социалистического строительства приносят (боюсь, что не преувеличиваю) огромный вред нашему обществу, причём не экономического, а морального порядка, что, несомненно, гораздо важнее.

Я просмотрел целые комплекты специальных журналов, посвящённых садоводству и огородничеству, множество брошюр, статей, заметок в областных и разных других газетах, где чаще всего в восторженных тонах пишется о достижениях садоводов-любителей и огородников. Причём эти достижения главным образом определяются количеством собранного урожая с каждого индивидуального участка.

Передо мной книжка «Сады рабочих и служащих». Чуть ли не на каждой странице фотографии комфортабельных дач, есть даже с бассейнами, портреты их владельцев и непременные цифры собранного за сезон урожая. Один хозяин получил около тонны картофеля и 200 килограммов помидоров, столько-то яблок и ягод… Другой построил теплицу, которая дала также 200 килограммов помидоров, но уже совсем ранних, когда на рынке их почти нет. Хозяин гордится этим и заявляет, что ранние овощи — большое подспорье в его бюджете.

Однако мне думается, что это следует называть не подспорьем, а — простите за резкость — самой обыкновенной спекуляцией. Ранние помидоры он везёт на рынок и дерёт за них втридорога со своих же товарищей — рабочих и служащих.

А если так, то позволительно спросить, нужно ли восхвалять хозяйчика, который строит своё материальное благополучие за счёт других советских граждан, причём, вероятнее всего, граждан гораздо более достойных. (Может быть, иной из них последние гроши отдаёт, чтобы купить тепличный помидор или клубнику для больного ребёнка.) Надо ли восхвалять хозяйчика за то, что он оказался столь изворотливым и ловким? Извините, но это не наша мораль.

В той же книжке с восхищением рассказывается и о других предприимчивых хозяевах, которые занялись разведением винограда. Многие из них, как говорится, запросто получают по полтонны со своего «надела». Есть специалисты по плодам (собирают их до тонны), специалисты по ягодам, но чаще всего планировка участков ведётся по «коммерческому признаку» — на чём можно больше заработать.

Конечно, доходы владельцев индивидуальных садоводческих участков ни в какое сравнение не идут с доходами таких предпринимателей, о которых как-то говорилось на одном из пленумов ЦК КП Латвии.

Некий собственник, имеющий около гектара земли, построил теплицы и парники и получал ежегодный доход, раз в 20 превышающий зарплату хорошего инженера.

Не отставал и другой — часть земли он сдавал в аренду, и на него работали батраки. Таких «помещиков» можно было встретить не только в этой республике.

Но дело не в масштабах, а в принципиальной постановке вопроса.

На пути к коммунизму нам нетерпимы как большие, так и маленькие земельные собственники. Важно, что это вредит воспитанию коммунистического сознания.

 

«Посторонним вход запрещается»

Всяческого поощрения заслуживают садоводы-опытники. Они выводят новые сорта плодов и ягод, увлечены этим искусством и приносят нашему обществу неоценимую пользу. Ведь если вдуматься поглубже, то именно это творческое начало воспитывает в человеке гуманные чувства, любовь к природе, что особенно важно для детей.

Дети, молодёжь! Вот о ком прежде всего думаешь, зная, что коллективные сады очень часто перерождаются в обособленные мелкие хозяйства со спекулятивным душком. Ярые пропагандисты этой якобы новой формы отдыха трудящихся выступали в прессе и с умилением приводили факты, что в некоторых завкомах остаются неиспользованные путёвки в пионерлагеря, так как родители берут детей с собой на индивидуальные участки, где ребятишки отдыхают всё лето. Такая же история происходит и с детьми дачевладельцев, о чём я уже рассказывал.

Мне думается, что этим вовсе нечего хвастаться. Да, действительно получается некоторая экономия государственных средств, но в данном случае вряд ли это целесообразно, если речь идёт о воспитании нашей смены. Дети эти лишены коллектива. А к тому же им постоянно твердят: «Это твой участок», «Твои грядки», «Твои яблоки», «Не пускай сюда никого». Такие дети, может быть, и станут бережливыми хозяевами, но отнюдь не социалистического толка.

А разве мало таких случаев, когда родители, ослеплённые жаждой наживы или просто желая как-то реализовать плоды своих трудов, посылают детишек продавать клубнику или помидоры на колхозные рынки, на станции, куда угодно… Они не могут понять, что, воспитывая в ребёнке дух торгашества, потом уже нечего сетовать на эгоизм, лживость и всякие другие, далеко не благородные свойства характера, которые рано или поздно у ребёнка обязательно проявятся.

Ведь, подумать только, что иной раз бывает! Мне рассказывали о некоторых лоботрясах, не желающих работать. Они торгуют «отцовыми яблоками», причём палец о палец не ударили, чтобы яблоки эти вырастить. К сожалению, подобные факты не единичны.

Правда, во многих коллективных садах члены товарищества продают излишки по государственной цене, допустим в столовые или детские учреждения. Но против желания садоводов тут не пойдёшь. У нас существуют колхозные рынки, и было бы несправедливым выносить какие-либо запреты и ограничения, касающиеся именно садоводов. Почему колхозник или собственник дачи, а то и просто лицо без определённых занятий, торгующий дарами юга, могут продавать фрукты, ягоды, овощи, а садовод не имеет права?

Это его личное дело. Запретами тут не поможешь. Но я говорю о воспитании. Сами же садоводы выработали целую систему запретов, дабы никто не смог покуситься на их собственность. Передо мной «Правила внутреннего распорядка» в одном из садоводческих товариществ. Читаешь и удивляешься, будто речь идёт не о сознательных советских людях, а о мелких, озлобленных хозяйчиках старой деревни, которые дрожали над своим несчастным добром. «Запрещается нарушение границ соседних участков…» «Запрещается нанесение какого-либо ущерба соседям и другим членам товарищества…»

Да какое же это «товарищество», посудите сами? «Вход на территорию сада посторонним лицам воспрещается…» Детям запрещается «запускать на территории сада змей (видимо, речь идёт о воздушных змеях), лазить по столбам, заборам, крышам…»

Бедные дети! До сих пор они об этом не знали. Ни в городах, ни в посёлках подобных правил не существует. Видимо, считается, что дети и сами не захотят лазить по столбам или крышам. Но дело-то в том, что города, посёлки — это наша социалистическая собственность. А садовый участок с дачкой — это уже, как ни крути, неофициально, но всё же личная собственность. И «товарищество» не может пройти мимо, когда какой-нибудь несмышлёныш вдруг залезет на забор, а подразумевается — и перелезет на свято охраняемый участок, принадлежащий собственнику. Тут уж не порезвишься.

Получается явный парадокс. Всё наше общество воспитывает ребят в духе коллективизма. Мы стараемся, чтобы в их сознании прежде всего укрепилось понятие «наше», а не «моё». В городах и селениях снимаются заборы у парков и скверов. На огромных пространствах нашей Родины цветут ничем не огороженные колхозные и совхозные сады. Никому в голову не придёт обнести изгородью из колючей проволоки капустные или морковные грядки, на которых трудятся колхозники. Пионеры и комсомольцы высаживают вдоль шоссе плодовые деревья…

Короче говоря, всюду и везде мы стремимся воспитать в юных гражданах коммунистическое отношение к собственности. Это всё наше, общее, а потому и самое близкое. В школах есть газетные киоски без продавцов, в разных городах существуют кино без билетёров. На некоторых предприятиях зарплата выдаётся без кассира… Многое в нашем быту основывается на доверии.

И вдруг рядом с этими прекрасными ростками будущего появляются сорняки ничем не прикрытой обывательщины, мелкого собственничества… Да что уж тут говорить, когда в правилах садоводческого товарищества члены его именуются «владельцами» участков! Участки эти не что иное, как наша общая советская земля, и вдруг она, согласно уставу, передаётся в бессрочное пользование отдельным лицам и даже переходит по наследству… А потому некие новоявленные собственники земельных угодий считают возможным продать эту землю, оправдываясь тем, что яблоньки-то выросли, труд на них затрачен, к тому же домик построен на собственные деньги… «А стройматериалы-то нынче почём?»

Мне показали любопытный документ, связанный с делами индивидуального строительства. В одном из садоводческих товариществ, где особую силу взяли предприимчивые дельцы (подобные тем, что угрожали учительнице, не желающей строить на своём участке дачу), сумели всё же убедить большую часть членов товарищества садоводов возвести на участках добротные строения для себя, детей и даже внуков. И что же оказалось? Чуть ли не все стройматериалы были приобретены через жуликов, взяточников и прочую нечисть — надо же наконец называть вещи своими именами.

Можно представить себе, какой урон несло государство, когда материалы, предназначенные для строительства квартир, больниц, школ, интернатов, детдомов и яслей, разбазаривались, разворовывались, чтобы удовлетворить частнособственнические инстинкты «владельцев» (я опять подчёркиваю это слово) земельных участков!

В печати уже сообщалось, что в некоторых республиках принят закон, по которому застройщик, покупая стройматериалы в торговой сети, берёт счета, а потом, при сдаче дома государственной комиссии, предъявляет их. Весьма полезное решение. Сразу же приостановились некоторые частные стройки, и главное — это то, что на государственных стройках резко уменьшились расходы кирпича, тёса, цемента. Сократились расходы и на охрану этих материалов. Потребителей стало маловато, а значит, и воровать нет смысла. Кому продашь?

Несомненно, это действенный метод, но в борьбе с собственническими инстинктами только этим ограничиться нельзя. Сейчас прекращена выдача ссуд на индивидуальное строительство дач в пригородах. Иначе рабочему и служащему, тому, кто не пожелал стать рабом своей дачи или садоводческого участка, а хочет просто отдохнуть за городом, скоро носа туда нельзя будет показать: заборы, заборы, из-за них на тебя с подозрением смотрят ребятишки и неприязненные глаза собственников… Попробуй у такого попроси разрешения хоть часок посидеть под яблонькой!

Да разве можно? Вот уж действительно фантаст! Согласно уставу садоводов, вы постороннее лицо, которому вход на участки запрещён!

 

Когда исчезнут заборы…

Сейчас, когда в Подмосковье и возле других городов уже входят в строй пансионаты, гостиницы и просто маленькие дачки, которые будут сдаваться на лето семьям рабочих и служащих, нет смысла делить пригородные земли на индивидуальные участки для собственных дач или отдавать их владельцам собственных садов. Об этом говорят и сами садоводы, они давно уже почувствовали, как постепенно вязнут в болоте обывательщины.

Ещё задолго до наступления весны у них начинаются разговоры о ремонте, о том, где достать стройматериалы, удобрения. (Кстати, проходимцы везде найдутся, и кое-какая часть удобрений, предназначенная для колхозов и совхозов, нередко задерживается на частных владениях товарищей садоводов.) И вот заводская общественность бьёт тревогу: что случилось с Иваном Ивановичем? Ведь раньше мы его знали как передовика производства, а сейчас он чуть ли не спит за станком. Раньше считался профсоюзным активистом, живым, напористым, горячим, а сейчас отлынивает от любого общественного дела. В библиотеке был первым читателем, международными вопросами интересовался, в клуб ходил всегда с семьёй. А теперь словно подменили Ивана Ивановича. Нигде его не видно.

Высказывались разные предположения: может, старость пришла? Да нет, рановато. Пить, наверное, начал? Опять не то: прирождённый трезвенник. А загадка разрешалась просто: Иван Иванович стал владельцем собственного участка, или, официально, для отчётов, членом садоводческого товарищества.

Да, конечно, физический труд на воздухе полезен, но если он не чрезмерен, как у садоводов в горячую пору. Прибавьте сюда утомительные поездки в поездах и автобусах, постоянные заботы о том, как, где, что достать, как уберечь урожай, как его реализовать…

Понятно, что напряжённый трудовой день в цехе или учреждении такому владельцу участка не покажется радостным и желанным. Что уж там говорить о какой-то общественной деятельности, о театрах, кино, о книжках, когда иной раз на ночь газетку развернёшь — и уже глаза слипаются. А ведь мы постепенно сокращаем рабочий день. Неужели затем, чтобы эти освободившиеся часы отдавать только своему саду и огороду?

Многие садоводы настолько разочаровались в своём увлечении, что готовы отказаться от своих участков, отдать их в действительно коллективное пользование, допустим под детские учреждения… Куда угодно, только бы с этим делом больше не связываться.

Но так просто вопрос не решается. Конечно, очень заманчиво видеть в этих садах пионерские лагеря. Маленькие домики, вроде как палатки. (Потребуется, конечно, и дополнительное строительство.) Неплохо бы провели здесь лето наши ребята. Правда, высказываются опасения, что ребята поломают яблони, затопчут грядки — пропадут труды садоводов, но я уверен, что опасения эти преждевременны. В детях, не отравленных частнособственнической психологией, мы всегда сумеем воспитать уважение к социалистическому, народному добру. Они сами будут заботиться о садах.

В пользу этого мероприятия говорит и тот факт, что только по одной Москве организации, желающие вывезти детей в лагеря, ежегодно тратят огромные деньги на то, чтобы снимать помещения у частных лиц. А у многих этих организаций есть коллективные сады. Есть над чем поразмыслить! Нет никакого сомнения, что если каждому садоводу предоставят возможность заниматься своим любимым делом в коллективном саду и жить здесь же, в пансионате, заводской даче на несколько семей или в другом благоустроенном помещении, то с болезнью собственничества будет покончено. Останутся лишь частные рецидивы.

Я видел коллективные дачи, построенные некоторыми заводами для своих рабочих и служащих. Прекрасные светлые комнаты, все удобства, огромный сад, спортплощадка, библиотека… Но такие дачи строятся далеко не везде.

Вполне понятно, что, постольку, поскольку коллективные сады всё же принадлежат организациям, а не частным лицам, пусть они сами и решают, что делать сейчас, пока нет пансионатов, пока мало коллективных дач. Только решать надо осторожно, чтобы не ущемить интересов тех, кто вложил в свой садовый участок и труд и средства, а иной раз и оставил там кусочек сердца. Может быть, голос разума и общественного долга подскажет коллективу, что целесообразнее: оставить сады только за пенсионерами, или передать под детские учреждения, или просто сдавать в аренду бывшим владельцам участков.

Могут возразить, а не всё ли равно: бессрочное владение или аренда на определенный срок? Огромная разница! Нет, не «товарищества», в которые, как показала практика, пролезли всякие ловкачи, а профсоюзные организации должны непосредственно ведать арендой участков, распределять их так же, как распределяются сейчас путёвки в дома отдыха, санатории, пионерлагеря.

А самое главное, что тогда не возникнет даже и мысли, будто земля эта твоя, дом твой и всё это должно остаться твоим детям и внукам. Ни к чему нам собственническая психология на пути к коммунизму.

Вполне вероятно, что найдутся и другие методы «коллективизации» частных садоводческих хозяйств. Можно сдавать эти дачки на лето своим же рабочим и служащим. В иных случаях там, где намечается строительство пансионатов, придётся перепланировать участки. Пусть этим делом займутся специалисты.

Сейчас огромное внимание уделяется разведению новых садов в больших, действительно государственных масштабах, и если подойти разумно, то здесь можно с успехом использовать труды садоводов-любителей, объединить сады, расширить их, где это целесообразно. Мы же это всё умеем.

В книге «Сады рабочих и служащих» (о которой я уже упоминал) в конце главы, где в основном рассказывается, что такой-то владелец участка получил тонну картофеля, а его соседи столько-то земляники, приводятся слова Маяковского:

Какое кощунство! Маяковский был весь устремлён в коммунистическое завтра. Он видел его в те далёкие времена, когда начиналась первая пятилетка. И, помните, в этом стихотворении («Рассказ о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка»): «сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют». Они повторяют слова своей заветной мечты: «Здесь будет город-сад». Социалистический город, где цветут сады, не разделённые жалкими заборчиками.

Да разве можно относить слова поэта к тем людям, которые в угоду собственническому инстинкту так или иначе, но изменяют этой мечте. Могут возразить, что среди садоводов множество прекрасных производственников. Ну, а чем они занимаются после работы — это их личное дело.

Нет, вовсе не личное! И в стихах Маяковского, знавшего думы и мечты народа, и у людей Кузнецка, которым поэт посвятил свои проникновенные строки, у миллионов трудящихся — строителей коммунизма и мысли не могло возникнуть, что мечта о «городах-садах» будет подменена мелкой обывательщиной, что землю, с таким трудом и лишениями отвоёванную у мира собственников и торгашей, можно опять разделить на куски!

 

Наследники духа или материальных ценностей?

По существующему в нашей стране наследственному праву всякое движимое и недвижимое имущество, культурные и художественные ценности, авторское право — всё переходит к детям и ближайшим родственникам, а если их не оказывается, то отыскиваются чуть ли не троюродные племянники.

Мы не копеечники, а потому нет оснований вмешиваться в права наследников, если это не противоречит принципам социалистического строя. Однако следует ли нам поощрять вложение тех или иных накоплений в недвижимую собственность, художественные коллекции и другие значительные ценности с целью материального обеспечения вполне работоспособных родственников, осиротевших после смерти ловкого коммерсанта? Нужны ля нам рантье — лица, живущие на нетрудовые доходы?

Вопрос сложный, но ответ может быть лишь один. О чём следовало бы только поспорить, так это о своевременности его постановки. Не поторопился ли автор? Я готов с этим согласиться. Но как хочется заглянуть вперёд! А кроме того, если изменятся права наследования, то постепенно отомрёт и стимул, который выражается в нехитрой формуле: «Мы потрудились на своём веку, пусть теперь дети поживут легко и беззаботно».

Этой лёгкостью и беззаботностью, презрением к труду нередко отличаются и дети, которые унаследовали, допустим, отцовские авторские права.

А разве не стремление стать наследницей научных трудов академика и всего его имущества движет некоторыми девицами, которые жаждут столь выгодного замужества?

Мне помнится, как группа художников обратилась с просьбой защитить от разбазаривания коллекцию картин, принадлежавших одному видному художнику. Коллекцию растаскивали по частям его наследники.

Нет никаких оснований считать, что уже сейчас, пока мы живём в социалистическом обществе, а не при коммунизме, следует уничтожить наследство как таковое. Речь идёт о разумном ограничении нетрудовых доходов, которые воспитывают иждивенческое отношение к жизни, что (особенно для молодого человека) является пагубным.

Вполне понятно, что с этим согласятся далеко не все. Но я не могу скрыть тревоги за судьбу отдельных юношей и девушек, которых уродует слепая родительская любовь.

Это она воспитывает в молодом человеке не наследника духа, благородных стремлений, продолжателя великих дел, а наследника дачи, машины, сберкнижки и всяких других материальных ценностей.

Получается явный парадокс. Возьмём пример с наследством художника. Очень часто бывает, что художнику трудно расстаться со своими творениями. Он хочет показать их все вместе, а потому, отказавшись от материального благополучия, продолжает работать для выставки, для музея, для народа. И вот художника не стало, набежали родственники, распродали картины мало понимающим в искусстве дельцам и таким образом уничтожили память о художнике и его творениях, которые должны были бы принадлежать народу.

Всю жизнь работал учёный над книгой. Тяжёлый, изнуряющий труд подорвал здоровье. А тут ещё в семье неладно: много горьких минут доставлял отцу его сын — бездельник. Книга вышла уже после смерти учёного, стала настольной, имела множество переизданий. И юный наследник может уже бездельничать, не выслушивая упрёков отца, так как живёт на узаконенную, но морально чужую собственность.

И в самом деле, что общего, кроме фамилии, между человеком, отдавшим своё сердце на общее благо людское, и его сыном, которого он не сумел воспитать? Кого тут винить? С мёртвого не спросишь, но разве этому должны радоваться живые?

Здесь есть над чем подумать. «Нетрудовая собственность», «нетрудовой доход» — разве с этим мы можем мириться в наше великое время, когда впереди всё ярче и ярче видны заветные огни коммунизма?