Глава 1

ДЛЯ НАЧАЛА — ДВЕ НЕОЖИДАННОСТИ

На высоком холме медленно вращались крылья ветряка. Они как бы тушили и вновь зажигали маленькие тусклые звезды.

Рядом с решетчатой фермой уходила в ночное небо тонкая стальная мачта. На ней крутилась вертушка автоматической радиометеостанции.

С холма спускались два человека. Тот, что шел впереди, невысок и плотен, второй — худощав. Он был много выше своего товарища и сейчас, как его длинная тень, скользил вслед за ним по склону.

— Опять ты, Тимка, завел куда-то в сторону, — ворчал он, размахивая руками, чтобы не потерять равновесия. — По столбам надо было идти.

— А откуда ты знаешь, что провода от ветростанции тянутся именно в Девичью поляну, а не в какую-нибудь другую деревню?

— Ну как же! В избе, где мы остановились, я видел лампочку.

— А может быть, у них гидростанция на реке?

— На реке-е-е!.. — насмешливо протянул высокий юноша. — Здесь лужи-то не найдешь!

— Тогда пойдем вдоль линии, — согласился его товарищ, — если ты уверен, что они приведут нас домой.

— Где же теперь их найдешь?..

Приятели остановились. Надо было решить, какой избрать путь дальше.

В Девичью поляну техники по радиоприборам приехали только сегодня днем. Не успев как следует осмотреться, они тотчас же отправились к автоматической метеостанции. Здесь их и застала ночь.

Четыре раза в день, круглый год, эта метеостанция автоматически передавала в Москву показания погоды. Проносились тучи и дожди над мачтой радиостанции, ветер раскручивал лопасти ветряка, а с ними и ротор маленького генератора. От этой машинки заряжались аккумуляторы, спрятанные в железной коробке у подножья антенны.

Часы с годовым заводом, у которых отняли стрелки и заменили их тонкими контактами реле, включали радиостанцию в точно установленное время, и летели над страной радиосигналы, предсказывающие завтрашнюю погоду в Девичьей поляне.

В тихой лаборатории Московского метеорологического института, где люди изучают воздушные течения и дожди, прыгали по вращающимся барабанам тонкие трубчатые перья. Кривые и зубчатые линии рассказывали ученым о том, что в Девичьей поляне ветры слабые, а дождя не предвидится.

Почему вдруг такая забота об этой деревушке?

Впрочем, и Вадима Багрецова и Тимофея Бабкина, техников из метеоинститута, мало интересовало, почему для долговременного испытания опытной конструкции был выбран холм возле Девичьей поляны. В задачу их командировки входила проверка приборов метеостанции.

Просматривая в институте записи погоды, техники особенно тщательно следили за показаниями прибора для определения влажности воздуха. Этот прибор они монтировали сами, внесли в электронный прерыватель (основную часть конструкции) ценное усовершенствование. Однако лишь ранней весной и прошлой осенью прибор показывал кое-какую влажность. Едва же наступило лето, цифры, определяющие содержание водяных паров в воздухе, стали такими ничтожными, будто прибор положили для испытаний на горячую плиту.

И сейчас, в эту ночь, раскаленной плитой казалась земля. Она еще не успела остыть после дневного жара.

— Вон, кажется, огни зажглись, — сказал Вадим Багрецов, вглядываясь вдаль. — Пойдем на них…

— Не торопись, — как всегда важно возразил Бабкин. — Что бестолку ходить? Надо разобраться: может быть, это другая деревня?

Но Багрецов, размахивая руками, уже заскользил вниз по склону. Бабкин недовольно побрел за ним.

«Удивительное нетерпение, — размышлял он, стараясь не упасть и, главное, не потерять из виду товарища. — Парню уже восемнадцать лет стукнуло, а положения своего не понимает. — Бабкин недовольно досмотрел на длинную фигуру друга. — Ведь он же из Москвы приехал, можно сказать — „научная сила“.»

Тимофей невольно улыбнулся своему определению и сразу же, согнав улыбку с лица, представил себе, что вдруг кто-нибудь из колхозников узнает, как эти москвичи в трех соснах заблудились. Впрочем, даже и сосен здесь нет, заблудились в двух шагах от деревни.

Вадим Багрецов — бледнолицый, курчавый юноша в шляпе — никогда раньше не был в колхозе. Он сам признавался, что сельского хозяйства не знает, и видел трактор только в кино. Багрецова увлекали космические лучи. После того как ему удалось побывать в летающей лаборатории, он день и ночь мог вести разговоры о «мезотронах и варитронах». Что же касается Тимофея Бабкина, то случайное путешествие в летающей метеолаборатории, где он чуть не погиб от этих самых «варитронов», не вызывало у него особого желания к таким беседам.

Багрецов неожиданно остановился, снял шляпу и посмотрел на небо.

— Какие здесь неинтересные звезды. Маленькие и мутные, будто на них матовые колпаки надели. Разве такие мы видели на Кавказе? Помнишь, в прошлом году?

— Ну вот, — недовольно отозвался Тимофей. — Тебе здесь даже звезды не нравятся.

— Да и не только они, — признался Вадим. — Месяц жизни в этой деревушке меня тоже не очень привлекает… Засохнешь от тоски и безделья.

— Нас сюда не для тоски, а для дела прислали, — раздраженно заметил Бабкин.

— Ну хорошо, — согласился Багрецов. — Четыре раза в сутки мы будем проверять работу всех приборов, вести дневник, измерять напряжения и токи. Ну, а остальные двадцать часов чем ты будешь заниматься? Кузнечиков ловить на этой горе?

— Тут колхоз, найдется и для нас дело.

— Огороды полоть? — иронически спросил Багрецов.

— Хотя бы! — резко оборвал его товарищ. — Тебе полезно повозиться в земле. Не вечно витать в стратосфере. И вообще позабудь о всяких чудесах. не здесь их искать.

Багрецов обиженно замолчал. Конечно, Бабкин прав. Какие уж тут чудеса! Завтра они зайдут к секретарю комсомольской организации колхоза, предложат свои услуги. Может быть, им поручат сделать доклад о международном положении или о каком-нибудь писателе, Маяковском, например. Его стихи Багрецов знает наизусть. «Конечно, космические лучи здесь вряд ли могут кого-либо заинтересовать…» — с грустью подумал Вадим. Но он не откажется и полоть, если это понадобится…

Зеленоватые звезды стали ярче, светлячками рассыпались по небосклону. Горизонта не видно; казалось, что звезды горели на земле. Одна из них, самая крупная и лучистая, хитро подмигивала Вадиму. Она становилась то голубой, то розовой, то красной, словно рубин. Вадим закрывал глаза — звезда исчезала, вновь размыкал веки, и она уже не та — горит холодным снежным блеском.

— размахивая руками, с чувством продекламировал Багрецов стихи Маяковского. Бабкин досадливо крякнул, и его друг снова замолчал. «Ну, и не надо, — решил он. — Разве этот тюлень разбирается в настоящей поэзии?»

Маяковского Вадим любил страстно и горячо. На школьных вечерах, в клубе он читал его стихи и гордился тем, что никогда не изменял любимому поэту. Никогда он не выступал со стихами, принадлежащими перу других стихотворцев.

Кто знает, может быть, в этом сказывалось своеобразное юношеское чудачество, но Вадиму казалось, что этим он нарушит слово, данное самому себе еще в школьные годы. Для него, кроме «дорогого Владим Владимыча», не существовало более близкого сердцу поэта.

Читал Багрецов неплохо, однако у юноши были нелады с произношением твердого «л». Сколько раз он давал себе зарок освободиться от этого недостатка, но никакие упражнения в технике речи ему не помогали. Кто-то сказал Вадиму, будто все это происходит оттого, что у него слишком короток язык.

Бабкин с этим никак не мог согласиться. Его друг часто бывал не в меру разговорчив, особенно если размечтается.

— шагая вниз по склону, громко вопрошал Багрецов.

Любитель путешествий и романтики, Вадим всегда испытывал влечение к неизвестному. Его волновала работа исследователя, открывающего неведомую пещеру, или необычайное поведение электронов в новом типе катодной лампы. Мало ли какие бывают на свете открытия!.. Багрецов любил технику, и, быть может, поэтому самым прекрасным из всего, увиденного в этих местах, показался ему ветряк на вершине холма. Остальное — голая, выжженная солнцем степь, потрескавшаяся от жары земля, знойное марево — лишь нагоняло на него тоску.

Наконец техники спустились с холма. За ним показался тонкий край луны.

Послышался рокот машины.

— Сейчас узнаем, куда нам идти, — сказал Бабкин и мгновенно скрылся в темноте.

Вадим продолжал идти — не спеша, машинально нагибаясь и срывая кустики сухой полыни. Вдруг он остановился, от неожиданности широко раскрыл глаза.

Навстречу шла высокая светловолосая девушка. Освещенная луной, она казалась Вадиму прозрачной, будто сквозь нее просвечивали звезды… «Вот и привидение, — с усмешкой подумал Багрецов, оглядываясь. — Где же Тимка?»

Когда он снова посмотрел на холм, девушки там уже не было. Она будто растаяла в воздухе, испарилась, а если говорить по научному, то распалась на атомы, превратилась в какие-нибудь космические лучи и исчезла в мировом пространстве.

Багрецов растерянно приложил руку ко лбу. Не бредит ли он? Никогда в жизни с ним не приключалось ничего подобного… И смешно и странно.

В несколько прыжков он взбежал на холм, к тому месту, где только что стояла девушка. Никого! Тишина. Вокруг ни трещины, ни ямы, ни кустика. Низкая поблекшая трава.

Вадим осмотрел весь склон, поднялся повыше, зашел сбоку, снова спустился вниз. Девушка словно провалилась сквозь землю. Недоумевающий Багрецов направился на шум машины, в ту сторону, куда подбежал Тимофей.

«Чем же это все объяснить? — шагая, размышлял техник. — Может быть, тут какой-нибудь мираж? Чепуха!»

Чей-то задушевный и теплый голос, замирая, стелился по траве, по-своему выводя слова знакомой песни.

— Да что же это такое? — едва сдерживая волнение, прошептал Вадим. Песня явно доносилась из-под земли и, главное, именно в том месте, где несколько минут тому назад он видел девушку.

«А это что? Тоже мираж? Или подземное эхо? — спрашивал у себя Багрецов. Ну-ка, объясни!»

Он безнадежно махнул рукой и решил бежать за Бабкиным, чтобы вместе с ним разобраться во всей этой странной истории.

* * *

Еще издали Бабкин определил, что ошибся: никакой машины и дороги здесь не оказалось.

На освещенном луной серебристом поле ехал гусеничный трактор.

«Наверное, пары поднимают, — предположил Бабкин. — Светло, тракторист даже фары не включил».

Тимофей остановился на краю поля. Трактор надвигался прямо на него. Когда он приблизился, Бабкин заметил, что трактор идет без плуга.

«Значит, его просто перегоняют в какое-нибудь другое место», — решил Тимофей.

Но снова ошибся. У самого края поля трактор повернулся и пошел под прямым углом в сторону.

«Видно, молодой тракторист учится», — подумал Бабкин и быстро догнал трактор.

— Скажите, пожалуйста. Девичья поляна там? — крикнул он, рукой указывая на светящиеся вдали огоньки.

Ему никто не ответил. Видимо, из-за шума мотора тракторист не слышал вопроса. Тогда Тимофей вскочил на подножку трактора и заглянул в кабину:

— Скажите, как пройти…

Он не закончил фразу. В кабине никого не было.

 

Глава 2

УТРО В ДЕВИЧЬЕЙ ПОЛЯНЕ

Багрецов долго не мог уснуть. Он вспоминал все свои путешествия и приключения. Недавний полет в стратосферу, откуда земля казалась нарисованной картой. Он видел ее в туманной дымке, далекой и неживой… И вот сегодня на холме Вадим снова встретился с необыкновенным, будто видел он это с огромной высоты.

Однако он сейчас на земле. Можно убедиться, стоит только протянуть руку… Лежит Вадим Багрецов на сене в сарае. Рядом сладко похрапывает его друг Тимка… В углу скребется мышь…

Молодым техникам пришлось много ездить по стране. Они устанавливали радиометеостанции и в горах Памира, и в Арктике, и в таежных поселках. Они даже ставили свои аппараты на островке возле Камчатки, И вдруг вместо гор и островов — Девичья поляна. Деревня с журавлями у колодцев и приземистыми хатами, будто присевшими на корточки.

Вадим смотрел сквозь дыру в соломенной крыше сарая. Пробивался рассвет, на розовеющем небе таяли и пропадали звезды.

Приподнявшись на локте, Багрецов вытащил запутавшуюся в волосах былинку и взглянул на своего товарища. Натянув одеяло на подбородок, Бабкин крепко спал.

«Что с ним вчера случилось?» — недоумевал Багрецов, вглядываясь в розовое от сна и абсолютно спокойное лицо друга.

Багрецов начал припоминать вчерашние события. После неожиданного исчезновения девушки он бросился искать товарища: Бабкин стоял неподвижно на краю поля и смотрел вслед удаляющемуся трактору. Вадим попытался вывести друга из странного оцепенения и тут же рассказал ему о своей странной встрече с девушкой. Но тот не слушал его. Он все еще провожал взглядом исчезающий в темноте трактор.

Наконец Тимофей повернулся к Багрецову, посмотрел на него невидящими глазами и зашагал прочь, все время оглядываясь и к чему-то прислушиваясь.

Как только впереди показались огни Девичьей поляны, Бабкин неожиданно заявил, что должен вернуться обратно. Вадиму это показалось странным. К тому же он никак не хотел расставаться с товарищем: все-таки места здесь для них незнакомые, мало ли что может быть!.. Опять Тимка заблудится. Он пытался было возражать, но Бабкин категорически запретил ему идти вместе с ним.

Вернулся Тимофей часа через два усталый и запыленный. Он молча вылил себе на голову ведро холодной воды, вытерся насухо полотенцем, лег и, повернувшись спиной к другу, тут же с присвистыванием захрапел.

Вадим обиделся. Он решил, что Бабкин не спит и только притворяется, чтобы ему не надоедали с расспросами.

Розовое окно в соломенной крыше подернулось фиолетовой дымкой, затем постепенно начало голубеть. Наступало утро. Скоро тонкие солнечные лучи проникли сквозь плетенную из прутьев стену и протянулись через весь сарай. Казалось, что кто-то развесил над головой золотые веревки. Сизый туман, словно мокрая одежда, повис на них. Мухи как бы садились на эти призрачные веревки, ослепительно вспыхивали и исчезали.

Никогда не приходилось Багрецову встречать утро на сеновале. Ему все казалось необыкновенным, новым и неожиданным. Из гнезда под балкой крыши выпорхнула какая-то птичка, чирикнула и, на мгновенье застыв в голубом прямоугольнике слухового окна, исчезла.

«Так вот и вчера, как эта пичужка, исчезла на холме девушка, — подумал Вадим. — Наверное, Тимка видел ее… Неужели он так ничего и не расскажет?»

Багрецов снова взглянул на друга. Тот теперь спал на спине. На его широком, чуть приплюснутом носу выступали бисеринки пота. «Неужели вчерашняя девушка превратилась в обыкновенную трактористку?» — продолжал размышлять Вадим. Он вспомнил, что, когда они въезжали вчера в деревню, им встретилась девушка в замасленных штанах и мятой куртке. «Но почему Тимка так внимательно следил за удаляющимся трактором?»

— Довольно спать лентяю, — вслух произнес Багрецов, былинкой проводя по розовой щеке друга.

Тимофей поморщился и взмахнул рукой, как бы отгоняя надоедливую муху. Былинка скользнула по подбородку, забралась в ноздрю.

Бабкин оглушительно чихнул и открыл глаза. Увидев над собой улыбающееся лицо Димки, он что-то пробурчал и демонстративно повернулся спиной к товарищу.

Нет, этого Вадим уже не допустит.

— Ты мне что говорил? В колхозе встают чуть свет?

Багрецов повернул товарища к себе лицом. Тимофей встал, провел рукой по стриженой голове и, недовольно взглянув на Вадима, зевнул.

— Ну, встретился? — испытующе смотря в заспанные, прищуренные глаза друга, спросил Багрецов.

Тот недоверчиво приподнял веки.

— А ты разве тоже видел?

— Представь себе, даже раньше тебя, — ответил Вадим, расчесывая свою густую шевелюру. — Ты мне можешь, конечно, ничего не говорить. Я, как тебе известно, не любопытен, и меня вовсе не интересует, когда ты успел познакомиться с этим неожиданным видением. Мне даже чудно показалось: вдруг ни с того ни с сего ты поскакал обратно.

— Надо же было выяснить, — недовольно бросил Тимофей, перекидывая полотенце через плечо и медленно, вразвалку направляясь к выходу. — Мне подумалось, что ты устал, поэтому я и решил возвратиться один.

Вадим внимательно наблюдал за товарищем. На его лице ни тени улыбки. Удивительно.

— Мне тоже думалось, что присутствие постороннего не являлось необходимым в вашем разговоре, — с усмешкой промолвил он.

— Разговаривать не пришлось! — Бабкин небрежно махнул рукой. — Целый час ждал, так никто и не появился. Я до сих пор ничего не пойму.

— Ну, уж если ты не поймешь, — комически развел руками Багрецов, — то мне и подавно трудно разобраться во всей этой истории. Ты никогда ничего о ней не рассказывал.

— Откуда я знал? — хмуро заметил Бабкин, возвратившись за зубной щеткой и роясь в чемодане. — В Девичьей поляне я меньше всего рассчитывал на подобную встречу. Здесь не исследовательский институт.

Вадим выжидательно молчал, надеясь, что Бабкин в конце концов признается и расскажет о девушке. Правда, Тимка никогда не отличался словоохотливостью и тем более откровенностью, если дело касалось его личных переживаний, но, может быть, сейчас ему нужно с кем-то поделиться. Он должен подробно рассказать об этой встрече.

«Услышь меня, хорошая…»

Насвистывая мотив этой песенки, Багрецов искоса поглядывал на Тимофея. Тот, не поворачиваясь к другу, степенно перебирал носовые платки, книги, разные плоскогубцы, кусачки (чего только у него не было в чемодане!). Нет, определенно он не обращал никакого внимания на намеки своего любопытного товарища. Вадим посвистел еще немного и с сожалением убедился, что на Бабкина никак не действуют эти музыкальные напоминания.

— Ты возвратился обратно и никого не нашел у холма… — начал Вадим.

— Так, — нетерпеливо перебил его Тимофей, — никого…

— После этого, — спокойно продолжал Багрецов, — не слышал ли ты непонятного приглушенного голоса?

— Откуда?

— Из-под земли.

Бабкин недоуменно взглянул на Вадима.

— Я не хочу тебя расспрашивать, Тимка, — сказал Багрецов, — но мне кажется, что ты слишком большое значение придаешь вчерашней встрече. Не стоит терять голову… Она тебе все-таки пригодится.

Ничего на это не ответил Бабкин. Он щелкнул замком чемодана, прошел мимо товарища и распахнул дверь. Багрецов зажмурился от яркого света.

Когда он вышел, во двор, Тимофей уже плескался под рукомойником. Брызги дождем летели во все стороны. Над ними вспыхивала радуга.

Вадим с любопытством рассматривал глиняные кринки, — горчащие на кольях плетня, колоду с помоями, около которой стоял, широко расставив ноги, кирпично-красный теленок. Его ноздри вздрагивали, когда он нагибался, с шумом втягивая в себя мутную синеватую жидкость.

У плетня росли высокие мальвы. Красные, розовые, лимонно-желтые и белые цветы покрылись пылью; их листья казались серыми. Хотелось плеснуть на эти цветы водой, чтобы они вновь заиграли свежими и яркими красками.

Вдали за деревней видны низкорослые, рано пожелтевшие хлеба. Дождя не было давно.

Багрецов недовольно взглянул на Тимофея, который вот уже в пятый раз наливал воду из ведра в рукомойник. «Здесь вода дороже всего. В деревне, наверное, сейчас у колодцев очереди, а он, знай себе, плещется, как утка…»

Тут Вадим вспомнил о ветроэлектрической станции на холме. Много ли она сможет дать энергии для того, чтобы питать моторы у насосов? Нет, это не выход. Надо придумать что-нибудь другое! Вот если бы он и Бабкин пустили воду на все поля колхоза, на лесные полосы… Багрецов видел вчера тонкие саженцы, полосой проходящие над оврагом. И здесь, как и повсюду, вскоре вырастет лес, защищающий поля от знойных южных ветров. Но пока эти дрожащие прутики с блеклыми листочками сами еще нуждались в защите. Им нужна влага, они не могут подняться и окрепнуть в твердой, сухой земле.

Понял Вадим, что он с Бабкиным приехал сюда не только наблюдать за приборами, регистрирующими погоду. Техники не имеют права равнодушно смотреть на скупые показания гигрометров, отмечающих влажность Они с комсомольцами Девичьей поляны должны сделать так, чтобы в Москве на записывающем барабане приемной радиометеостанции кривая влажности пошла вверх. Они добьются изменения микроклимата в районе деревни Девичья поляна…

Техник был уверен, что это вполне возможно. Надо пробурить десятки артезианских скважин, поставить к ним насосы с моторами, прорыть оросительные каналы на полях, установить дождевые трубы… Но откуда брать энергию, чтобы питать моторы? В этом районе ветры не постоянны; поэтому ветряки не спасут положения. В самые жаркие, засушливые дни, когда нужно будет пустить воду на поля, металлические крылья ветростанций застынут от безветрия…

Вадим нагнулся и с грустью посмотрел на потрескавшуюся землю. Трещины побежали по ней будто от землетрясения.

Через одну из них силился перебраться какой-то красный жучок с черными пятнышками. Поистине в его маленьком мире эти глубокие провалы в высохшей земле должны были казаться ему последствиями гигантской катастрофы.

А Тимка все плескается!

Кудлатая одноглазая собачонка шариком подкатилась к нему.

Часто дыша и высовывая язык, она старалась напиться из лужицы, но вода исчезала, жадно впитываемая еще не успевшей охладиться за ночь землей.

— Что так рано поднялись? — услышал Вадим за спиной тонкий голосок. — Или на новом месте не спится?

Багрецов обернулся и увидел невысокого роста девушку, с тонкими косичками, в полинявшем голубом платьице. Она держала полное ведро воды и часто дышала. Бабкин мгновенно скрылся в сарае. Ему неудобно было показываться раздетым до пояса.

Девушка поставила ведро и протянула Багрецову руку.

— Стеша… Антошечкина, — просто и, как показалось ему, удивительно мило сказала она и тут же затараторила: — Мне маманя вчера говорила, что вы у нас будете жить. Конечно, у нас не как в городе; водопровода нет, — она кивнула головой на чугунный рукомойник, подвешенный на веревке. — Не хочу зря говорить. — улыбнувшись, но с уверенностью закончила она, — но сдается мне, что вскорости и мы построим свой водопровод.

«Если бы художник стал рисовать ее портрет, то, пожалуй, это не доставило бы ему никакого труда, — весело, с озорством вдруг подумал Вадим. — На листе бумаги нужно начертить кружок и поставить две черные точки. Вот и все. Однако тут же себя поправил. — Надо еще нарисовать круглые, как мячики, румяные щеки, носик пуговкой, обсыпанный золотыми веснушками, и самое главное — изумительную девичью улыбку.»

Стеша заметила пристальный взгляд москвича, потупилась, затем гордо вскинула голову и сказала:

— Вам, небось, все здесь в диковинку. Живем, конечно, еще не по-городскому. Пока только строимся. Но ничего, народ у нас напористый, особенно комсомольцы… Вы Ольгу нашу видели? — неожиданно спросила она.

— Нет, а кто это?

— Секретарь нашей комсомольской организации. Вы поговорите с ней, она все как есть вам доложит про колхозные дела. Сегодня воскресенье, значит Ольга дома, занимается. Как выйдете отсюда, повернете налево, потом направо. Ну, а там прямо в ее хату и упретесь. Ее хата заметная.

— Спасибо. Мы обязательно к ней зайдем. А скажите, Стеша, почему ваша деревня называется Девичья поляна?

— Не хочу зря говорить, но старики рассказывают, что издавна наша деревня славилась красавицами. Со всей округи женихи сюда приезжали свататься. Отсюда и название повелось…

— А сейчас? — улыбнулся Вадим. — Может быть, стоит переименовать деревню?

— Хотите сказать, что девчат у нас нет хороших? Поживете — увидите. Как выйдут на улицу, одна другой лучше! Вот только многие ребята у нас в город подались, — с сожалением сказала она, — так соседи насмешки строят над нашей деревней. Теперь-то вы, — говорят, — уже настоящая «Девичья поляна»…

— Бабкин Тимофей, — с подчеркнутой солидностью произнес Бабкин, выходя из сарая и протягивая Стеше руку. Московский техник уже успел одеться в свой полувоенный костюм, туго затянуть ремень гимнастерки и до ослепительного блеска начистить сапоги.

Девушка одобрительно взглянула на москвича и тоже протянула ему руку.

Тщетно искал Бабкин подходящую фразу, чтобы поддержать разговор. О чем Вадим беседовал с этой девушкой? Снова вспомнился трактор, пустая кабина… крутой поворот…

— Я не знаю, — негромким баском, наконец, проговорил Бабкин, интересовался ли этим мой товарищ, но мне хотелось бы спросить… — Он пристально посмотрел Стеше в глаза. — Неизвестно ли вам что-нибудь относительно опытов, которые производят недалеко от вашей деревни?

— Нет, про такое дело я не слыхала, — ответила девушка с простоватой улыбкой. — Ученых у нас не было с той поры, как построили ветростанцию. Вот только вы и приехали… Заговорилась я с вами, — всплеснула руками девушка. Мать наказывала скорее завтракать звать… Идемте, а то все простынет.

Стеша по-детски подпрыгнула на одной ноге и, встряхнув рыжеватыми косичками, взбежала на крыльцо.

Вдруг она остановилась, заметив непорядок. Белая мохнатая наседка злобно клевала и не подпускала к себе своих же коричневых и черных цыплят.

— Я тебе покажу, негодная! — закричала Стеша, грозя курице хворостиной. — Американка какая выискалась!

Наседка обиженно закудахтала и спряталась под крыльцо. Стеша в сердцах топнула босой ногой и бросила хворостину.

— Мы ждем! — крикнула она уже из-за двери.

— Что? Досталось? — со смехом спросил Вадим у злой курицы, выглядывавшей из-под крыльца. Затем, вспомнив о вопросе Бабкина, обратился к нему: — Ты думаешь, что вчерашняя история связана с какими-то опытами?

— Определенно.

— Меня тоже многое удивляет. Шла девушка — и вдруг нет ее. Распалась на атомы… — проговорил Багрецов, ероша шевелюру. — Но какие же тут, к дьяволу, эксперименты?..

— Постой, — перебил его Тимофей и схватил товарища за рукав. — Значит, неподалеку там все-таки был человек?

Моментально представил себе Бабкин подземную лабораторию с мощными генераторами, мраморными пультами управления, огромную камеру, где стоят тракторы и другие машины, готовые выйти на поверхность земли. Вот они, лязгая гусеницами, ползут по длинному коридору. Поднимается замаскированный люк, и машины расползаются по полям. Только один человек у пульта управляет этой ожившей стальной колонной. Может быть, та самая девушка, о которой говорит Димка? Но зачем все это? Кому нужна подземная лаборатория? Кому нужны сельскохозяйственные машины без людей? Об этом мог бы фантазировать Вадим, но Бабкин, как всегда, был очень далек от этого.

— Бред какой-то! — громко произнес он и, встряхнув головой, решительно зашагал к крыльцу.

Багрецов удивленно взглянул на него, затем, видимо, согласившись с этим определением, махнул рукой и повернулся к рукомойнику.

 

Глава 3

«ПОЗНАКОМЬТЕСЬ — ОЛЬГА ШУЛЬГИНА!»

Багрецов шел по улице, заросшей травой. Сняв шляпу, — он отгонял ею назойливых мух. Они увязались за ним от самого дома, где Вадим временно остановился с товарищем.

Вадим чувствовал, что из окон смотрят на него девушки.

Между толстыми колючими листьями столетника или почти прозрачными, бледными стеблями «Ваньки-мокрого» на мгновение нет-нет, да и блеснут смеющиеся девичьи глаза.

Твердой, размеренной походкой шел Вадим. В этом он хотел подражать Бабкину. Трудно научиться шагать медленно. Это совсем не в характере Багрецова.

Может быть, при первом официальном визите к секретарю комсомольской организации не следовало бы казаться франтом, но городской гость не сумел отказать себе в удовольствии вылить на голову чуть ли не треть пузырька одеколона.

Встретившаяся ему босоногая девочка в ярко-красном платьице поздоровалась с ним и тут же, смешно сморщив носик, чихнула. «Наверное, от моего одеколона», — подумал Вадим, сожалея о том, что сделал. Вечно он выдумает какую-нибудь глупость!..

В конце улицы отстраивались новые дома. «Проезд закрыт», — прочитал Багрецов на фанерной дощечке. Повсюду возвышались груды белого и красного кирпича, лежали струганые или еще не ободранные от коры бревна.

Вадим свернул в узкий переулок и в изумлении остановился.

Как будто бы на массовом кроссе, рядами и друг за другом скользили велосипеды.

Пришлось прижаться к плетню.

Блестели спицы на солнце, сверкали голубоватым хромом и никелем причудливо изогнутые рули.

Первым ехал седой бородач. У него на багажнике привязана плетеная ажурная корзинка. В ней были видны красноглазые кролики.

Бородача со смехом догоняла маленькая девчушка в желтом коротком платьице; она еле доставала до педалей и поэтому переваливалась с боку на бок, как утенок. А дальше ехали девушки-модницы. Шелковые платья, цветные косынки. Щегольские туфельки закреплены на багажниках. (В туфлях на высоких каблуках неудобно вертеть педали, лучше — в тапочках.)

Москвич вскоре убедился, что никакого соревнования сегодня не было. Обычное уличное движение в Девичьей поляне. Проезд по Комсомольской закрыт приходится трястись переулками.

Совсем близко проскальзывали девушки мимо прижавшегося к забору гостя. Они, видимо, спешили на какой-нибудь праздник в соседний колхоз.

Проводив глазами последнюю велосипедистку, Багрецов хотел было уже продолжать свой путь, но неожиданно увидел идущего ему навстречу франтоватого парня, такого же, как сам Вадим, высокого худощавого и темноволосого. В руках он держал светлую шляпу. Его костюм, и ботинки, и даже галстук — все было почти таким же, как и у москвича. Только лицо незнакомца в отличие от бледнолицего Вадима было покрыто темным загаром, и брови выгорели на солнце.

«Это, наверное, и есть инженер-экспериментатор из города», — подумал Багрецов, вспомнив вчерашние чудеса у холма.

— Здравствуйте, — сказал «двойник», протягивая руку москвичу, когда поравнялся с ним. — Я о вас уже слышал. Будем знакомы — Кузьма Тетеркин, механик тракторной бригады.

Вадим назвал себя. Он понял, что ошибся. «На самом деле, почему я решил, будто этот хорошо одетый человек должен быть обязательно городским? Старое представление о деревне, дорогой Вадим Сергеевич», — с досадой подумал он о себе.

— Гуляете?.. — вежливо осведомился механик. — Наверное, любопытно посмотреть, как живут наши колхозники?

— Очень интересно, товарищ Тетеркин. Особенно непривычному человеку, сказал Вадим, придирчиво рассматривая костюм механика. — Ведь я впервые в колхозе…

— Вам не повезло, — недовольно заметил Кузьма. Глаза у него были твердые, стальные. Зрачки блестели, словно шарики от подшипника. — Разве такие бывают настоящие колхозы? — продолжал он. — Разве такая должна быть здесь техника? Приезжему человеку глянуть не на что!

— А вы что? Не здешний?

— Вырос здесь, — неохотно ответил Тетеркин. — Вот и маюсь с малых лет. Одна отрада была, как в районе учился на механика. Теперь от МТС, в основном, тут работаю вроде бригадира — начальником трех тракторов, — он криво усмехнулся.

— Что ж, это дело немалое, — сочувственно заметил Багрецов.

— Конечно! Если посмотреть со стороны, то оно и действительно так, а если рассудить, то разве так можно жить? Здесь, в колхозах, разве механизация?.. Глаза б мои не глядели… Может, у вас какие новые книжки есть по механике? несколько помедлив, спросил Тетеркин.

— Извините, мы ничего с собой не взяли, кроме описания автоматической радиометеостанции.

— Любопытно поглядеть, — сдержанно сказал Кузьма. — Давно интересуюсь.

— Вот как! Вам, что же, приходилось иметь дело с автоматикой?

— Бывало, — загадочно ответил Тетеркин и тут же, словно спохватившись, быстро приподнял шляпу. — Прощайте пока, — сказал он, оставив московского техника в недоумении.

— Одну минутку! — Вадим кинулся за Тетеркиным. — Где здесь живет Шульгина?

— Ольга? — хмуро спросил механик, останавливаясь.

Вадим кивнул головой. Тетеркин посмотрел на него с какой-то непонятной подозрительностью, отчего технику стало неловко.

— Налево… потом направо. Увидите сразу Ольгин дом. В Москве таких нет, пробурчал механик и быстро зашагал прочь.

Москвич вышел из переулка. Перед ним открылась широкая улица с новыми домами. Вадим с любопытством осматривал их. Они радовали глаз золотом свежевыструганного дерева, узорными наличниками на окнах, пестрыми черепичными крышами.

На скамейках перед домами и на ступеньках застекленных террас отдыхали люди. Ребятишки всех возрастов высыпали на улицу. Некоторые из них, посмелее, забегали вперед и вежливо здоровались с гостем, рассматривая его с ног до головы. «Кто это приехал к ним? Зачем? Может быть, сегодня будет кино?» Видимо, этого городского человека они принимали за нового киномеханика.

Все жило на этой улице своей особой, неизвестной Вадиму жизнью.

Вот крохотная девочка свесила босые ножки с высокой лавочки и, наклонив голову, деловито перебирала струны гитары. Гитара была куда больше, чем исполнительница. Возле девочки молча стояли ребятишки и завистливо глядели на нее.

Багрецов шел по улице, отыскивая «заметный дом». Но все они были заметны и все одинаковы.

Завернув за угол, Вадим остановился. Перед ним вырос небольшой трехоконный домик, густо оплетенный лианами. Да, именно только так мог назвать Вадим эти растения. Крупные плети, покрытые остроконечными листьями необычайной расцветки, поднимались почти до самой крыши.

Любопытно!.. Багрецов подошел ближе. Блестящие зеленые листья с обратной стороны были бледно-розовыми. При легком дуновении ветерка они колыхались, и тогда по всей стене словно пробегали пенистые розовые волны. Дом, обвитый этим необыкновенным плющом, казался праздничным и нарядным. Белые цветы, словно фарфоровые, выглядывали из листвы.

Услышь меня, хороший мой…

Нежная девичья песня прошелестела и растаяла в тишине. Откуда это? Вадим насторожился. Он мог поспорить с кем угодно на свой десятиламповый приемник против карманной батарейки, что сейчас он слышал именно тот же голос, что и вчера вечером.

Листья на окне зашевелились, и из-за них появилась голова белокурой девушки.

«Она!» — в волнении решил Багрецов, и призрачный образ на холме сразу возник в его памяти.

Ольга Шульгина — секретарь девичьеполянских комсомольцев — смотрела на оторопевшего юношу и улыбалась. Расставив длинные ноги, он поднял к шляпе руку, да так и застыл в этом немом приветствии.

— Заходите, — предложила хозяйка и скрылась за лианами.

Вадим мысленно выругал себя за одеколон. «Надушился, как девчонка!» Вздохнув, он направился к крыльцу. Ольга вышла навстречу. Ее пестрое шелковое платье, розовое с зеленым рисунком, казалось сшитым из листьев цветного плюща, обвивающего крыльцо. Лицо у нее было белое, на нем особенно выделялись прямые тонкие брови и плотно сжатые губы.

— Меня очень удивили эти странные лианы, похожие на плющ, — сказал Вадим после обычного знакомства.

— Это мичуринская актинидия.

— Декоративное растение?

— Нет, что вы! Разве вы ничего не слыхали о ягодах актинидии? — спросила она. — Пойдемте, я вас угощу.

Со смешанным чувством восхищения и какой-то досады Вадим переступил порог дома. Оказывается, в этом колхозе много интересного. Ему на каждом шагу приходится удивляться, как ребенку.

Войдя в комнату Ольги, Багрецов придирчиво стал рассматривать обстановку. Узкая кровать, закрытая белым покрывалом, шкаф с зеркалом, несколько стульев, стол и большой книжный шкаф у стены. Золотом букв блестели тома сочинений Ленина и Сталина, книги Мичурина, Вильямса, Лысенко. Отдельная полка была отведена художественной литературе. Среди этих книг Вадим с удовлетворением заметил однотомник Маяковского.

На тумбочке приемник «Родина». Под планом колхоза на стене Багрецов увидел прикрепленный кнопками разграфленный лист плотной бумаги.

Когда Ольга вышла из комнаты, Вадим стал рассматривать чертеж. Это был график использования электроэнергии, распределенный по часам. При сравнительно небольшой мощности ветростанции такой расчет необходим. Несмотря на то, что ветряк работает даже при слабом ветре, все же бывают дни, когда он совсем не может давать энергии. Каждый ветреный день надо использовать рационально, чтобы ни одну минуту станция не работала бы вхолостую. «Наверное, у них нет мощных аккумуляторов для запаса энергии, — подумал Багрецов, — поэтому днем один за другим, без перерыва, включаются разные агрегаты: то дисковая пила, то соломорезка, то… „ОКБ“.»

Последние три буквы часто повторялись на таблице. «Что они обозначают?» Вадим старался разгадать тайну этих букв. «Особое конструкторское бюро», расшифровал он привычное по институту сочетание букв. — «Нет, это не то! „Объединенные курсы бригадиров“? Не подходит!..»

— Угощайтесь, — быстро входя в комнату, сказала Ольга. Она поставила на стол стеклянную вазочку. В ней лежали продолговатые зеленые ягоды, похожие на вишни.

Багрецов с равнодушным видом отошел от графика, взял ягоду и стал ее рассматривать. Сквозь тонкую зеленую кожицу просвечивали черные семечки.

— Не бойтесь! — подбодрила его Ольга. — Попробуйте!

Вадим решительно отправил «зеленую вишню» в рот. Сочная тающая мякоть с сильным ароматом приятно защекотала нёбо.

— Амброзия — пища богов, — сказал техник, пробуя еще одну ягоду.

— Актинидия, — поправила его девушка. — Родилась в уссурийской тайге, Мичурин сделал из нее новую ягодную культуру. Он утверждал, что актинидия может вытеснить виноград. Скоро у нас в Девичьей поляне каждый колхозник будет есть эту «пищу богов», как вы назвали мичуринскую актинидию.

— Но позвольте, — возразил Багрецов. — Я хоть в этом деле и ничего не понимаю, однако с детства привык считать, что плоды появляются после цветов.

— У вас неплохие познания в ботанике, — насмешливо заметила Ольга.

— Благодарю, — в тон ей ответил Вадим. — На лианах я видел только цветы. Когда же успели созреть ягоды?

Девушка опустила голову, чтобы скрыть улыбку.

— Ягоды будут к осени.

— А эти? — Багрецов указал на вазочку. — Неужели они остались еще с прошлого года?

— Нет, ягоды актинидии очень плохо сохраняются.

— Тогда… — вопросительно начал Багрецов, — откуда же эти?..

Ольга встала из-за стола.

— Попрошу передать этот сверточек вашему товарищу, — сказала она, взяв с письменного стола заранее приготовленный маленький пакетик. — Пусть и он попробует нашу актинидию.

Вадим недовольно замолчал. Почему Ольга скрывает, откуда появились эти спелые ягоды? Он снова взял одну из них и, задумчиво подбрасывая на ладони, сказал:

— Мой товарищ будет очень доволен этим подарком. Несмотря на то, что он все свое детство прожил в деревне, конечно, ему никогда не приходилось встречаться с такими чудесами.

— Это все пустяки, вы еще и не то увидите! Приезжайте к нам на будущий год, — проговорила девушка. Она опустила голову, с сожалением рассматривая свои поломанные ногти и царапины на руках.

— Если бы вы знали, сколько у нас дел…

— «И маленьких, и средних, и больших», — в тон ей сказал Вадим. Простите, это я Маяковского вспомнил…

Девушка молчала.

— Оля, — робко обратился к ней Багрецов, — простите, что я вас так называю, только по имени… Мне хотелось выяснить довольно любопытное явление. Мой друг был вчера взволнован встречей…

— С кем?

— Видите ли… — замялся Багрецов, — в этом виновата девушка.

— Или я ничего не понимаю, — насмешливо заметила Ольга, — или?.. Вы когда приехали?

— Вчера.

— И в этот же вечер ваш друг стал интересоваться нашими девчатами?

— Не судите Бабкина слишком строго. Я тоже никак не могу забыть эту девушку, которую встретил вчера на холме.

— Какая же она?

— Очень похожа на вас, — отчеканил Багрецов. — Я не успел рассмотреть, потому что она неожиданно исчезла.

Девушка внимательно посмотрела на техника, как бы стараясь прочесть в его глазах, что он еще скажет, затем вежливо осведомилась:

— Исчезла? Каким же образом?

— Вот об этом я и хотел у вас узнать.

Ольга взяла в рот актинидию, поморщилась, словно от оскомины, и сказала:

— Приходите сегодня в наш клуб, — на бревна.

 

Глава 4

«ЧЕРТЕЖ МЕЧТЫ»

На улице, где должен строиться клуб, уже лежали кирпичи и бревна. Молодежь почти каждый вечер, особенно в субботние и воскресные вечера, собиралась сюда повеселиться. На березу подвешивали лампочку, включали радиолу, и над полями неслись вальсы и польки. На вытоптанной, как ток, площадке кружились пары.

Вадим пришел в «клуб на бревнах» поздно. Весь вечер он дожидался Бабкина, который после обеда куда-то исчез.

Скучно было Багрецову. Его словно не замечали. Девчата смеялись, перешептываясь между собой. (Стеша права: в Девичьей поляне девушки на редкость хороши.) Парни держались обособленной кучкой. Их действительно оказалось немного. Никому не было дела до приехавшего московского гостя.

Он сидел на бревнах и чертил прутиком по земле. Хрипела радиола: видимо, позабыли сменить иголку. Кружились девушки. Их легкие платья трепетали, как крылья мотыльков.

«ОКБ»… «ОКБ»… — чертил на земле Багрецов.

Лампочка мигала. «Ежедневная порция энергии предназначалась таинственному „ОКБ“. Что бы это могло значить?» — размышлял Вадим. Он вспомнил, что по графику, вывешенному на стене в комнате Ольги, электростанция работала по несколько часов в день только для «ОКБ». Значит, это что-то очень важное.

— Приглашайте девушек, Вадим Сергеевич, — услышал он знакомый голос.

Это была Стеша. В первый момент Багрецов не узнал ее. Уж очень странным ему показался контраст между босоногой девчонкой, с косичками, в вылинявшем коротком платьице не по росту, и «великолепной красавицей», которая сейчас стояла перед ним. На ней было ярко-зеленое блестящее платье, черным лаком сияли туфли на высоких тонких каблуках.

— Садитесь, Стеша, — обрадованно предложил он. — Мне нужно у вас многое узнать.

Осторожным движением девушка подобрала платье и села рядом с Багрецовым.

— Стеша, скажите, у вас в колхозе партийная организация есть?

— Сейчас очень маленькая, потому как почти никого здесь не осталось из старых коммунистов, кроме председателя нашего колхоза Анны Егоровны Кудряшовой и Никифора Карповича Васютина. — Она по обыкновению быстро затараторила: Никифор Карпович на фронте был сильно ранен. Думали, не выживет, но он крепкий оказался. Теперь работает инструктором райкома. а живет больше всего у нас. В каждое дело вникает, все насквозь видит. Говорит нам: «Вы комсомольцы — сила. Докажите». Помогает во всем, сам вроде комсомольца, такой же неугомонный. Электростанцию нашу знаете?

— На холме? Видел…

— Опытная, — важно заметила Стеша. — Такой нигде нету. Это Никифор Карпович уговорил какой-то там институт поставить ее на пробу в наш колхоз.

— Вот как? — удивился Багрецов и подумал, что, быть может, и метеостанция, ради которой они сюда приехали, тоже поставлена в этом районе по просьбе Васютина. Впрочем, зачем колхозу нужна эта метеостанция, если все показатели принимаются и расшифровываются только в Москве?

— Еще один вопрос, Стеша, — обратился к ней Вадим. — Что это такое? — он прутиком указал на вычерченные им буквы.

Девушка нагнулась, словно стараясь лучше рассмотреть буквы, затем искоса взглянула на гостя.

— Не пойму, о чем вы спрашиваете, — нарочито небрежным тоном проговорила она, моргая коротенькими ресничками. — Это загадка, что ли?

— Может быть, вы поможете мне ее разгадать? — оказал Вадим, внимательно наблюдая за девушкой. Он почувствовал, что она не хочет объяснить смысл этих букв. Вдруг за ними и скрывается таинственное исчезновение Ольги вчера на холме. А что это была она, теперь он не сомневался. Почему Стеша замалчивает то, что ей безусловно известно? Неужели и она и Ольга считают, что есть основания не доверять московским техникам? Что за тайна кроется в Девичьей поляне?

— А скажите, откуда вы взяли эти буквы? — спросила Стеша, взглянув на Багрецова.

— Из графика на стене, — едко заметил Вадим.

— Тогда я отгадала.

— Что же это означает?

— «Обыкновенные Крупные Буквы», — Стеша рассмеялась и вскочила с бревен. — Идемте танцевать.

Вадим вежливо отказался. Он чувствовал себя обиженным.

Стеша упорхнула и даже не оглянулась. Через минуту она уже кружилась с каким-то парнем.

Среди танцующих бродил юноша с фотоаппаратом. Он уныло и неодобрительно косился на тусклую лампочку. На просьбы девушек сфотографировать их он только вздыхал и мрачно говорил: «При таком свете ничего не получится. Не та экспозиция…» Как потом узнал Вадим, юноша увлекался цветной фотографией. Большие портреты передовиков колхоза для доски почета заказывались только ему.

Возле бревен примостились два старичка. Они вынесли из хаты тонконогий столик и сейчас склонились над ним. На шахматной доске, как заметил Вадим, свирепствовал черный конь…

Багрецов хотел было уже подняться и уйти, не дождавшись ни Ольги, ни Бабкина, когда к нему, прихрамывая, подошел пожилой человек с палкой.

— А где же ваш товарищ? Уж не заболел ли с дороги? — участливо спросил он.

— Нет, спасибо, здоров. Садитесь, пожалуйста.

— Я-то вас знаю. Ну, а что касается меня, то фамилия моя Васютин… — Он пристроился на бревнах, положив около себя палку. — Так… Осмотреться вы уже успели? Прошу сказать чистосердечно, чего вам не хватает.

— Работы, — искренно ответил Багрецов.

— Значит, времени свободного много? — задумчиво спросил Васютин, пощипывая короткие седоватые усы.

— Мы заняты четыре часа в сутки.

— Комсомольцы?

Вадим кивнул головой.

— С Ольгушкой говорили?

— С Шульгиной?

— Вот именно. Впрочем… тут дело не такое простое. Я сам с ней поговорю, — он снял фуражку и повесил ее на палку.

— Понимаете, Никифор… — начал было Багрецов и запнулся.

— Карпович, — подсказал Васютин.

— Так вот, Никифор Карпович, хочется сделать что-то очень нужное. Я многого не понимаю, но мне кажется, что в колхозе, как и на производстве, тоже надо вводить всякие новшества. Здесь тоже нужны изобретатели и рационализаторы.

— Есть у нас такие, — с заметной гордостью сообщил Васютин. — Впрочем, я вас слушаю. Рассказывайте.

— Мы с товарищем поставлены в тяжелое положение, — продолжал Багрецов, ободренный вниманием. — У себя в лаборатории мы считаемся почти что изобретателями. Но не в этом дело. У нас много рационализаторских предложений, особенно у Бабкина, хотелось бы здесь стать полезным и в этом направлении, но ведь надо хорошо знать ваше производство.

Никифор Карпович молчал.

— Вы не поймите меня, товарищ Васютин, что мы хотим таким образом отойти, как говорится, от насущных потребностей колхоза. — Вадим вытащил пахнувший одеколоном платок, но тут же смутился и сунул его в карман. — Мы с радостью будем делать то, что нам поручат. И полоть и навоз возить… как сказала Анна Егоровна.

Васютин молодо рассмеялся.

— Так и сказала: «навоз возить»?

— Да, она жаловалась, что выдумщиков у нее много, а таким обыкновенным делом некому заниматься.

— Это Кудряшова со зла. Последние две недели тучей ходит. А вообще понять ее нетрудно. У нас особое положение, Вадим… Позабыл, как вас по батюшке?..

— Сергеевич, — быстро подсказал Багрецов. Он почувствовал прилив гордости, к нему редко обращались по имени-отчеству.

— Итак, Вадим Сергеевич, — начал Васютин, подтягивая ушки сапог и стараясь как можно проще объяснить приезжему гостю «особое положение колхоза». — Вы городской человек, поэтому много слышали, а может, и видели, как передовые люди работают на нескольких станках. Вы знаете, что ваши московские инженеры построили специальные линии станков, которыми управляет один человек.

— Я был на таком заводе, — заявил Вадим.

— Очень хорошо. Все это делается для того, чтобы удешевить стоимость продукции и, главное, освободить людей для новых больших задач. Так я понимаю? — спросил Никифор Карпович, взглянув на гостя добрыми, слегка выцветшими глазами.

— Да, конечно, но, кроме этого, при такой механизации человек освобождается от тяжелого физического труда, — добавил Багрецов.

— И мы хотим это сделать, — с улыбкой проговорил Васютин.

— Здесь?

— Именно здесь, Вадим Сергеевич. В колхозе «Путь к коммунизму».

Неожиданно для себя Вадим заметил, что танцы давно уже прекратились. Музыка смолкла, парни и девушки, усевшись на бревнах, внимательно прислушивались к разговору Никифора Карповича с московским гостем.

— Я говорил о том, что наш колхоз попал в особое положение, — продолжал Васютин, окидывая взглядом слушателей. — До войны это было настоящее налаженное хозяйство. Враги спалили почти все. Но вот они, — Васютин указал на молодежь, — вместе со стариками при огромных трудностях первых послевоенных лет стали заново строить колхозную жизнь. Мы должны были осваивать все запущенные земли, возводить дома, налаживать животноводство. Тогда мы только думали о механизации.

— А как же сейчас? — сочувственно спросил Вадим. — Вы понимаете, что в нашем хозяйстве мало помогут мелкие усовершенствования. Что толку, если кто-нибудь из нас придумает лишний зуб к граблям?

Среди слушателей прошелестел тихий смех.

— В этом году в нашем районе опять с весны было мало дождей, — продолжал Васютин. — Но мы, конечно, выполним свои поставки государству. На трудодни тоже достаточно придется. Да разве только этого мы хотим? — взволнованно сказал он и, приподняв палку, стукнул ею о землю.

— Мечтать вы любите? — Никифор Карпович неожиданно обратился к гостю.

Вадим замялся. Ему почему-то было стыдно в этом признаться, так как в институте он слыл за неисправимого мечтателя и фантазера.

— Разная бывает мечта, — задумчиво произнес Васютин. — Иные доходят до того, что самой большой мечтой для них оказывается пятнадцатипудовый боров, как у тетки Макарихи. Есть у нас такие мечтатели… А мечтать о большом, красивом каждый человек должен…

Только сейчас Багрецов увидел Ольгу. Она сидела на конце бревна и о чем-то озабоченно шепталась со Стешей.

— Никифор Карпович, — обратилась к Васютину Стеша. — Вот мы тут с Олей говорили о ваших словах, о мечте то есть. У меня она тоже есть. Может быть, маленькая и обыкновенная. — Стеша встала и, лукаво оглядела своих друзей. — Мне иной раз кажется, что вот эти бревна, на которых мы сидим, эти кирпичи, указала она на них, — сами друг за другом складываются, а вот уже растет и растет наш клуб…

— Нет, Стеша, — перебил ее Васютин, поняв шутку. — Так не бывает даже в мечтах. Ишь, чего захотела! Клуб, как ты знаешь, мы будем строить все-таки своими руками.

— Ну хорошо, — согласилась Стеша. — Я так себе его представляю: высокий зал со сценой, бархатный занавес. Наш кружок здесь ставит оперы. А в другие дни в этом же зале мы учимся.

— У нас ведь есть общие агрозоотехнические курсы. Все зимой учатся, заметил Васютин. — Кончишь их — получишь звание мастера сельского хозяйства первого разряда. Понимаешь? Мастера, Совсем как на заводе.

— Нет, этого мне мало, — решительно сказала Стеша. — Пусть здесь будет академия.

— Какая? — кто-то со смехом спросил из темноты.

— Обыкновенная, сельскохозяйственная. Ну, не сама, а одно из ее отделений, — поправилась Стеша.

— Вот так придумала!

— А что? — запальчиво воскликнула Стеша. — Если у меня мечта есть высшее образование получить, а из колхоза уезжать не хочу, как тогда быть?

— Будешь учиться заочно, как я, — отозвалась Ольга. — Твои мечтания, Стешенька, легко сбываются. А вот у меня, как перед глазами, проходит широкая река… Здесь, внизу, — она указала в темноту, — нет никакого оврага, он заполнен водой, и тянется эта река через наши поля далеко-далеко, до самых Выселок. От реки разбегутся во все стороны распределительные каналы. Заколосится ветвистая пшеница! При хорошем удобрении мы будем снимать с гектара не меньше чем сто центнеров. Но и это не все. Мы разведем новые культуры, сады, актинидию, виноградники…

— А кок-сагыз забыла? — обиженно вставила Стеша. — И здесь нужны сто центнеров, никак не меньше.

— Согласна, — подтвердила Ольга и, широко раскрыв большие глаза, задумчиво продолжала: — Иной раз голова кружится от этих мечтаний. — Она зажмурилась, как бы от солнца. — На реке поставим плотину, электростанцию, ее энергия позволит нам полностью электрифицировать все наше хозяйство… Я не могу себе даже представишь, что может дать нам вода. Мне иной раз так хочется бросить камешек с этого обрыва, чтобы услышать всплеск…

Девушка подняла обточенную гальку, удивленно посмотрела на нее и бросила в темноту. Камень зашуршал по песку.

— И если уж мечтать, Никифор Карпович, то именно об этом. О реке! — решительно закончила Ольга. — Иногда мне кажется, что стоило бы повернуть Камышевку прямо к нам…

— Ишь, куда хватила! — удивился кто-то.

— Ничего необыкновенного в этом нет, — сказал Васютин. — Если нужно, все можно сделать. Конечно, такие вопросы не решаются с бухты-барахты. Надо учитывать не только интересы нашего колхоза, а общие, всего района…

— Не горюй, Ольга, — послышался сочувственный голос. — Весной с этого обрыва будешь камни в пруд бросать.

— Рыбу в нем разведем…

— На лодках будем кататься, — мечтательно добавила Стеша.

— Все будет, — поддержал своих друзей Васютин. — Если, конечно, хорошо потрудитесь. Запруду большую придется построить.

— А оросительные каналы? — спросила Ольга.

— На это дело воды не хватит. Ее надо искать в другом месте.

— Как искать? — удивленно спросила Стеша.

— Как золото ищут, — улыбнулся Васютин. Помолчав, он продолжал: — Не случайно, ребята, у нас с вами зашел разговор о больших мечтаниях. Мне кажется, что сейчас многим даже из нашей колхозной молодежи именно этого и не хватает… мечтательности. Не хватает думы о будущем во всем его размахе и широте. Я так думаю, что теперь слово «мечтатель» уже начинает приобретать другое значение. Советское государство показало, что для нас ничего нет невозможного, что каждая плодотворная фантазия становится действительностью… Поэтому мечтатель у нас уже что-то вроде изобретателя — так близко сходятся эти, на первый взгляд разные, понятия. Мы всегда представляем себе «чертеж мечты». Да вы же сами прекрасно понимаете, что сталинский план переделки природы показывает, сколь реальна может быть наша мечта. Этот план требует мобилизации всех наших творческих сил, инициативы, огромного большевистского размаха. В нем заключено все! Мы с вами закончили лесопосадки, а где наши водоемы? Где оросительные каналы? Мы еще многое должны сделать! Помните, я как-то вам рассказывал о том, что говорил Михаил Иванович Калинин о комсомольцах: «Как заманчива для молодежи эта перспектива участвовать в коллективной борьбе за власть человека над природой, над вселенной!» Подумайте об этом… Над вселенной!

Багрецов слушал Васютина, затаив дыхание. Никогда он не мог себе представить, что тот так ясно и понятно выразит его настроения. Ведь именно так чувствовал Вадим. Именно с этим он обратился к Васютину. А Ольга? Ее взволнованная речь, видно, надолго останется в памяти Вадима. Вот и сейчас сидит она, строгая и сосредоточенная. Глубокие черные тени скользят до ее лицу. Они дрожат и колеблются при каждом покачивании лампочки, и тогда кажется, что девушка недовольно хмурится.

— Мечтатели, — продолжал после некоторого молчания Никифор Карпович, — это беспокойный народ. Я говорю о советских мечтателях: они не могут примириться с тем, чтобы руками, как говорится, не потрогать эту самую мечту. Надо действительно камешек бросить в реку, чтобы услышать всплеск, как этого хочет Ольгушка. Рано или поздно она это сделает, я в этом уверен! Кое-что мне о таких делах известно…

Васютин чиркнул спичкой. Красноватый огонек на мгновение осветил его лицо.

— Давно, мне еще дед рассказывал, — продолжал Никифор Карпович, выпуская вверх струйку дыма. — А деду, как тот говорил, передавала об этих делах столетняя бабка… Так вот, может быть, лет двести тому назад, когда никакой Девичьей поляны здесь не было, по оврагу по этому и дальше по Степановой балке проходила река. Река хоть и не очень большая, но полноводная. Кругом, где мы развели питомники, стояли дремучие леса.

— Потом их свели помещики, а река высохла, — заключил парень в белой фуражке.

— В том-то и дело, что получилось наоборот, — хитро улыбнулся Никифор Карпович. — Сначала исчезла река, а потом уже вырубили лес.

— Как исчезла? — удивленно спросила Стеша и растерянно заморгала рыжими ресничками.

— Дед мне ничего не мог ответить. Говорит, что когда пошли утром за водой, то вместо реки увидели только тинистое дно.

— Так не бывает, — с сомнением покачала головой Антошечкина.

— Не знаю, — слегка задумавшись и потушив папироску о подошву сапога, сказал Васютин. — В некоторых местах были случаи, когда вода размывала известковую породу дна и уходила либо в подземные реки и озера, либо в пещеры и пустоты.

— Страшно, — передернула плечами Стеша.

— Вода иной раз бывает действительно страшной и непонятной, — говорил Васютин. — Многое еще нужно открывать нашим ученым. Кто знает, может быть, эта река течет сейчас под нами, а мы только вздыхаем и мечтаем о ней. Больше того, никому не известно, что делается сейчас под нами на глубине, ну, скажем, в два километра. Может быть, течет там подземный приток Днепра или Дона? Или спрятано там в глубине огромное озеро, равного которому нет во всей Центральной России.

— Не может такого быть! — воскликнула Стеша и всплеснула руками.

— Почему? — возразил Васютин. — В Западной Сибири не так давно нашли целое подземное море в три раза больше Байкала.

— И куда же его теперь? — пискнул девичий голос из темноты.

— Хотели использовать эту воду для орошения Кулундинской степи в Казахстане. А недавно там свою воду нашли — «подземную Кулунду», и течет эта река в три яруса.

Кто-то взволнованно спросил:

— А у нас?

Никифор Карпович прикрыл рукой улыбку.

— Что у нас? Вот на будущую весну обещали приехать гидромелиораторы из района; может, на этот раз что и найдут.

— А разве уже искали? — упавшим голосом спросила Ольга.

— По бумагам значится, что лет двадцать тому назад ходили по нашим местам специалисты. Я даже карты видел, где в точности показаны подземные воды вокруг Девичьей поляны.

Васютин замолчал, рассеянно пощипывая жесткий ус. Настала такая тишина, что можно было почувствовать невольно сдерживаемое дыхание слушателей.

— Ну? — не выдержал кто-то.

— Никаких подземных рек, — заключил Никифор Карпович. — Обычные грунтовые воды.

— Морей тоже нет? — с искренним разочарованием спросила Стеша.

Кое-кто засмеялся. Но смех так же быстро угас, как и начался.

— Вы понимаете, товарищи, — помедлив, после напряженного молчания продолжал Васютин. — Я вам все это рассказываю совсем не затем, чтобы доказать, будто наш колхоз навсегда останется без воды. Вы помните, что на февральском пленуме партии, несколько лет тому назад, говорили об орошении засушливых степей среднерусской возвышенности. Серьезные вынесли решения. Но… — Васютин оглядел ребят. — «Если специалисты не кашли исчезнувшей реки, то что же делать нам, неученым людям?» Наверное, так подумали вы? Это большая ошибка. Река могла уйти очень глубоко, вот и не нашли ее. А в каком-нибудь месте она совсем близко подходит к поверхности. Вон, оказывается, в Степановой балке появился новый ключ. Из-под земли так и брызжет, будто фонтан. Кто знает, не река ли это рвется наружу? За двадцать лет могло появиться много новых признаков…

— Мы будем искать эту реку, — спокойно сказала Ольга. — Вы правы, Никифор Карпович.

— Да разве я об этом говорил? — удивился Васютин, и глаза его блеснули из-под бровей. — Откуда ты взяла? Тут о специалистах был толк, что приедут будущей весной. Они все это дело как следует разузнают.

— Еще год ждать, — недовольно проговорил кто-то за спиной Васютина.

Никифор Карпович обернулся.

— А ты как же думал, Сергей? Все это так просто? Поковырял палочкой — и реку нашел? Нет, не одну книжку ты должен прочитать, прежде чем по-настоящему поймешь, как специалисты ищут воду.

— И прочитаю, — настойчиво проговорил лобастый, как молодой бычок, четырнадцатилетний Сережка. — И реку найдем, — твердил он, упрямо смотря в землю. — По научному найдем.

— Да кто же тебе мешает? — со смехом развел руками Васютин.

Вдали послышался гул трактора. Рокот его мотора и скрежет гусениц ворвались в тишину летней ночи.

Трактор приближался. Он шел на последней скорости.

Ребята привстали на бревнах, стараясь рассмотреть в темноте бегущий трактор. Послышался треск. На глазах у изумленной молодежи надулся и лопнул плетень. В разрыве показался масленый блестящий радиатор трактора. Он направлялся прямо на бревна. Девушки завизжали и бросились врассыпную. В этот момент через изгородь перемахнула чья-то тень.

Машина остановилась в двух шагах от Васютина.

Никифор Карпович встал, взял палку и, опираясь на нее, подошел к кабине. Там, опустив голову на руки, сидел механик Тетеркин.

— А ну, дыхни! — сурово обратился к нему Васютин.

Механик с готовностью повиновался.

— Не похоже… Заснул, что ли?

Тетеркин мрачно опустил голову.

Никто не заметил, что вслед за механиком, догонявшим трактор, в пролом плетня пролез Бабкин. Сейчас он стоял около радиатора и с волнением наблюдал за разыгравшейся сценой.

— Что ж нам с тобой делать, молодец? — с укоризной и болью говорил Васютин механику. — Заснул на дороге, так что вывалился из машины?

— Неправда! — неожиданно вырвалось у Тимофея. — Он не мог упасть из кабины. Бабкин, техник Центрального метеорологического института, — вежливо представился он, протискиваясь к Васютину поближе.

— Сердечно рад, — отозвался Никифор Карпович, пожимая руку. — Так почему же наш механик Тетеркин не мог вывалиться из машины?

— Очень просто. Потому, что он в нее и не садился.

Механик посмотрел на приезжего гостя хмурым, предостерегающим взглядом и, повернувшись к Васютину, сказал:

— Напраслина все его, Никифор Карпович. Откуда он знает? Действительно, беда со мной приключилась: заснул…

— Да, Тетеркин, приключилась беда. Но не только с тобой, а и с нами, потому что всем совестно за тебя… Мы вот сейчас размечтались здесь о том, какая жизнь настанет в Девичьей поляне через несколько лет, а ты за рукав уцепился. Назад тянешь.

Тетеркин долго смотрел на Васютина, затем решительно включил мотор, развернулся на месте и скрылся в темноте.

Оля протянула руку вслед ему, видимо желая остановить, но потом смутилась и, отвернувшись в противоположную сторону, долго смотрела, как за холмом вспыхивали далекие зарницы.

 

Глава 5

ОДУВАНЧИКИ И ВЕТРЫ

— Вот на этом месте я видел, как трактор без человека доходил до конца поля и сам поворачивал, — рассказывал Бабкин Вадиму через три дня после описанных нами событий.

Друзья уже спустились с холма и теперь торопились к ужину. Стеша очень сердилась, когда они приходили не вовремя. Она решила, что с помощью своей матери для московских техников можно устроить настоящий санаторий. Пусть знают там, в Москве, как живут колхозники и как они рады хорошим гостям!

— Вчера я решил проверить, что за чудеса тут творятся с телемеханическим управлением, — продолжал рассказывать Бабкин, оглядываясь по сторонам, словно ожидая снова встретить знакомый трактор. — Проверил все наши приборы на холме…

— Как же ты мог это сделать? — ехидно спросил Вадим. — Без аккумуляторов?

— Ну, неважно, — отмахнулся от него Бабкин. — По схеме проверил.

— Тебе очень трудно сознаться, что приборы тут ни при чем, а шел ты только ради трактора? Ведь правда? — сочувственно спросил Вадим.

— Ладно, не приставай, — согласился Тимофей. — А тебя разве такая штука не заинтересовала бы? — в свою очередь, спросил он.

— Так я же от природы самый любопытный.

— Понятно. А другие, значит, лентяи? — с легкой обидой заметил Бабкин и, помолчав, продолжал: — Итак, я увидел снова, как по полю ходил одинокий трактор. Чисто углы срезал, все, как нужно. Я спрятался в траве и стал за ним наблюдать… Вижу, поднимается с земли человек, вскакивает на подножку и начинает возиться в кабине… Я, конечно, не удержался, встал на колени, думал рассмотреть, что он там делает. Человек как бросится ко мне!

— Ты, разумеется, бежать! — рассмеялся Вадим.

— Ну, вот еще! — презрительно заметил Бабкин, почесывая стриженую голову. — Мне просто не хотелось встречаться с ним.

— Ну и как же?

— Я прибавил шагу.

— А он за тобой, — подшучивал Димка.

— А он за мной… Наконец слышу, что отстал. Оказывается, его трактор сам убежал. Тут он бросил меня и погнался за машиной. Остальное тебе известно.

— Ничего не известно, кроме того, что беспризорный трактор ворвался в деревню, — возразил Вадим. — Как ты думаешь, зачем нужно этому Тетеркину так таинственно обставлять свои опыты?

— Не понимаю.

Вадим помолчал, затем ядовито заметил:

— Могу тебя поздравить: одного врага в Девичьей поляне ты уже имеешь.

— Да… — задумчиво покачал головой Тимофей. — Не ожидал я этого.

Неяркое закатное солнце повисло над полями. Сквозь тонкую розовую пыль на дороге Вадим увидел несколько грузовых машин. Это возвращались с работы колхозники. Многие ехали на велосипедах.

Горели спицы-лучи в блестящих ободах, пестрели девичьи платья. Две девушки, темные, загорелые, откинувшись всем корпусом назад, спокойно беседовали друг с другом.

Вадим с завистью смотрел на них. «Как, например, может эта плотная девушка, явно не обладающая балетной грацией, как она может, — поражался он, держаться одной рукой за руль, а другой размахивать так, как это ей нравится? Все-таки она сидит на двухколесной машине, а не на диване. Удивительно!»

Не пришлось горожанину Багрецову испытать все прелести велосипедного спорта; впрочем, и здешние колхозники меньше всего думали о лаврах велосипедистов-рекордсменов. Тут это надежный транспорт, как в Москве троллейбус.

Вадим вспомнил рассказ Никифора Карповича о своей поездке в Черкасский район Киевской области. Там во многих колхозах действительно массовая «велосипедизация». Села большие, да и время дорого. В гости ездят друг к другу только на велосипедах. Едет сам хозяин, за ним жинка в расшитой кофте, а по бокам детишки, тоже на велосипедах, привычно накручивают педали. Однако дело не только в транспорте. На селе ремонтных баз нет. Значит, чуть ли не каждый должен уметь собрать и разобрать машину. Васютин сам видел, как бабушка в очках, перевязанных нитками, не только накачивала шины, но и подтягивала заднюю втулку гаечным ключом. Она поднимала машину, крутила колесо и смотрела, нет ли восьмерки. Так незаметно люди становятся технически грамотными, не говоря уже о любознательных ребятишках. Они до тонкости познают отцовский велосипед одновременно с азбукой. А от этой простой машины до трактора путь становится куда короче.

…Смотря на мелькающие спицы, Вадим вспомнил рассказ Васютина и очень пожалел, что не умеет ездить на велосипеде. Каждый день приходится ходить на холм пешком. Неудобно же для этого просить «москвича» у Анны Егоровны.

— Не говори, Лизочка, что Ванюша Буровлев не выдюжит, — услышал Вадим разговор двух девушек. Они отстали от своих и теперь медленно проезжали мимо московских гостей. — Он парень на работу злой. Антошечкиной несдобровать.

— Стешка об землю расшибется, а своего не упустит, — возразила вторая, бросая руль и обеими руками поправляя выбившиеся из-под косынки волосы. Обещала она восемьдесят центнеров, и хоть лопни, а выложит на стол… Ванюшка, он еще футболом страдает. А эта болезнь прилипчивая…

Дальше Вадим уже не слышал разговора. Однако ему очень хотелось побольше узнать о Буровлеве, у которого оказалась «прилипчивая болезнь». В деревне говорили, что Буровлев чуть ли не самый лучший звеньевой. У него был участок кукурузы, где он почти полностью применил механизацию.

…По пути на метеостанцию наши друзья встретили самого Буровлева. Он мыл руки в глиняной чашке и исподлобья наблюдал за своими товарищами. Закончив работу, они шли рядами вдоль высоких, в рост человека, стеблей кукурузы. Листья ее были плотные, как из целлулоида, темно-зеленые, но на концах уже тронутые желтизной.

Склонившись над чашкой, Буровлев тяжело дышал и хмуро смотрел на свое поле. Он был одет в коричневый костюм, куртка расстегнута, грудь обтянута белой майкой с вышитым знаком спортивного общества. Когда он приподнимал или опускал руки, то можно было заметить под тканью пиджака его круглые мускулы. Они, словно большие яблоки, перекатывались вверх и вниз.

Багрецов и Бабкин молча остановились на меже, наблюдая за Буровлевым. Тот их не замечал.

— Ванюша… дорогой мой, — послышался насмешливый девичий голос. — Наши девчата помогать тебе собираются. Чего ж ты, чудак, отказываешься?

Вадим обернулся. Недалеко от него стояла девушка. Лицо ее по глаза было закрыто капустными листьями.

Девушка взвизгнула и стала быстро отдирать приклеенные сметаной капустные листья. Она подбежала к Буровлеву и, бесцеремонно оттолкнув, вырвала у него из рук чашку.

Через минуту перед московскими гостями стояла мокрая смеющаяся Стеша. От смущения краска разбежалась по ее лицу. Оно стало похоже на спелый красный перец под дождем.

Маленьким платочком, сжатым в кулак, Антошечкина вытирала горящие щеки и, искоса поглядывая на Бабкина, быстро говорила:

— Простите за невежливость, что я перед вами анчуткой такой вырядилась. Наши-то привыкли. Я их и не стесняюсь. Знают, что артисткам не положено особенно загар на себя принимать. Роли у меня, можно сказать, классические, мило усмехнулась она, — сами понимаете: как же я на сцену выплыву красноносой? — Стеша звонко рассмеялась и, отбросив назад рыжие косички, снова затараторила: — У нас кружок художественной самодеятельности организовался, два спектакля уже было. Хотите Платона Кречета играть? — неожиданно обратилась она к Багрецову.

Тот не нашелся, что сразу ответить. Он хорошо читал стихи Маяковского у себя на комсомольских вечерах, но играть на сцене ему еще не приходилось.

Не дожидаясь ответа, Стеша снова обратилась к Буровлеву.

— Ну, а если без смешков? Так что ж мы с тобой будем делать? Сохнет? — участливо спросила она, срывая пожелтевший лист.

— Сама видишь, — вытирая лицо полотенцем, ответил Буровлев.

— Прямо хоть ведрами воду таскай, — пожаловалась Антошечкина. — Страшно сказать. Тебе, конечно, легче: кукуруза не кок-сагыз, все вытерпит… Одно слово — кормовая культура.

Сказала она это не со зла и совсем не за тем, чтобы уколоть Буровлева, а просто из внутренней убежденности, что нет на свете ничего более важного, чем каучуконосы.

Однако парень обиделся.

— Кормовая, — повторил он, и широкие скулы его задвигались. — Сама по десятку початков съедаешь, да еще облизываешься. А своим кок-сагызом нечего хвастаться. Видел я сегодня кое-где и ржавчину на твоих участках. Все корни погниют. Агротехнику изучать надо, Антошечкина, а не только донну Анну на сцене представлять…

— Тебя не спросилась! — выпалила затронутая за живое Стеша. — Кто же виноват, что тебе ролей не дают? А вообще, — язвительно прошептала она, расширив свои узкие глазки, похожие на черные семечки подсолнуха, — не будем спорить. Кое-кому тоже следовало бы насчет кукурузы почитать, вместо того чтобы за мячом гоняться…

Антошечкина поманила к себе москвичей, и как ни в чем не бывало, словно они и не были свидетелями ее легкой перебранки с футболистом, сказала:

— Пойдемте, я вам свое поле покажу.

Она шла вместе с Бабкиным, поминутно поглядывая на часы. Вадим брел впереди по узкой дорожке. Ему встречались колхозницы, мужчины и женщины, чаше всего уже совсем пожилые или только молодежь. Стеша с каждым из них здоровалась, шутила и подбадривала. «Не то еще видели. Победим и засуху, надо только захотеть!» Она не говорила этого прямо, но в голосе ее слышалась абсолютная уверенность, что не только кок-сагыз, за который она отвечает головой, даст обещанный урожай, но и выправятся хлеба, овощи, кукуруза, конопля и все другие многочисленные культуры на колхозных полях.

Вадим заметил нескольких девушек, занятых необычной работой. Они толкали впереди себя бочонок, закрепленный на тележке. Из резинового шланга лилась тонкая водяная струя, оставляя за собой темную черту на колхозных полях.

Багрецов знал, что девушкам тяжело, но они держались бодро, будто им ничего не стоит полить и кок-сагыз и даже хлеба, привезти на поля тысячи бочонков воды.

Стеша часто прерывала свой разговор с Тимофеем, подбегала к своим подругам, то что-то указывая им, то помогая вытащить застрявшее колесо из канавки.

— Тимка, смотри, одуванчики! — обрадованно и совсем по-ребячьи воскликнул Вадим, увидев вдруг открывшееся перед ним желтое поле.

Он бросился вперед и стал рвать простые и, как казалось ему, удивительно милые цветы, знакомые с детских лет, Стеша догнала его и схватила за руку.

Смотря на изумленное лицо москвича, она так захохотала, что на ее золотистых ресницах показались прыгающие слезинки.

— Да что вы, Вадим Сергеевич, в самом-то деле? — говорила она сквозь слезы. — Какие же это одуванчики? Эдак вы мне все поле загубите.

— Не понимаю, что тут смешного, — обиделся Багрецов. — Обыкновенный одуванчик. Вот видите, — он сорвал пушистый шарик, похожий на маленький стеклянный абажур, и дунул на него. — Что ж, я совсем ничего не понимаю? Вот семена, а желтые — это цветы. Понятно? — закончил он, небрежным движением откидывая назад курчавые волосы.

— Ведь это же мой кок-сагыз, — вытирая слезы, говорила Антошечкина. Видите ребятишек? — сказала она, указав на поле. — Они сейчас семена собирают.

Вадим заметил вдали группу детей. Они внимательно рассматривали каждый кустик и, срывая летучий пушок, клали его в сумки.

— От одуванчика этот кок-сагыз отличить довольно трудно. Но наши девчонки — особенно они, а не мальчишки, — подчеркнула Стеша, — наловчились без ошибки отделять настоящий каучуконос от этого сорняка. — Она сорвала желтый цветок одуванчика.

— Скажите, Стеша, — деловито обратился к ней молчавший до этого Бабкин, — в таких делах я тоже профан, поэтому не пойму, зачем нужна такая трудоемкая работа по разведению этих «одуванчиков»? — он насмешливо скосил глаза в сторону Вадима, который все еще держал цветы в руках. — Зачем все это нужно, когда мы столько делаем синтетического каучука? И проще и дешевле.

— Городские товарищи могут и не знать, — Антошечкина скромно потупила смешливые глаза, — что многие, чуть ли даже не все изделия из резины обязательно делаются с добавкой натурального каучука.

— Не думаю, чтобы его было очень много в корнях этих цветочков. — Бабкин поддал носком сапога брошенный приятелем трубчатый стебелек с выступившим из него белым соком. — Натуральный каучук, как я читал, добывается из огромных деревьев гевеи, растет эта гевея в Южной Америке.

— Не хочу зря говорить, — запальчиво сказала Стеша. На щеках ее от волнения выступили красные пятна. — Не бывала я в этой Америке и не разводила этих гевей. Они у нас в деревне на окнах в горшках разводятся, их фикусами зовут, — тут же пояснила она. — Но думается мне, всем полезно знать, что с гектара однолетнего кок-сагыза мы получаем куда больше каучука, чем с гектара хваленых американских гевей шестилетнего возраста. Не всегда малыши хуже долговязых.

Вадим взглянул на Стешу и подумал: стоит ли ему обидеться? «Пожалуй, эта девчонка прямо намекает на мой рост», — решил он. Но Антошечкина, увлеклась и вовсе не предполагала, что ее слова гость мог отнести к себе.

— Если бы вы знали, — говорила она, смотря на желтые блестящие квадраты цветущих каучуконосов, похожие на ярко начищенные латунные листы. — Если бы вы знали, как я полюбила эти маленькие кустики! Вот они болеют. Видите, сделались кое-где рыжими, — она протянула руку, указывая на красноватые пятна, покрывающие поля. — Сохнут кустики без воды, а думается мне, что это я изнываю. Во рту даже сохнет. Хочется пить. Найти бы хоть глоточек воды!

Стеша облизала потрескавшиеся губы.

Багрецов с уважением смотрел на эту маленькую девушку. Ей, наверное, не более семнадцати. А какая настойчивость и убежденность, какая большая любовь к своему труду! Здесь, на этих желтых полях, проходит ее жизнь. Здесь нашла она свое призвание. «Одуванчики… Как нелегко ей с ними, — думал Вадим. — Солнце жарит, сохнут стебли… Ветер подул, и сразу исчезли призрачные пушистые шарики… Лови их!..»

Девочка в синем вылинявшем платьице, едва прикрывавшем ее по-детски острые коленки, сейчас рассказывала о том, как она со своими подругами решила спасти каучуконосы. Недалеко отсюда, в небольшом овражке, девушки вырыли колодец, и оттуда сейчас возят воду. Пусть бочками, ведрами, лейками, чем угодно, но надо полить засыхающие поля.

— Каучук для нашего хозяйства нужен так же, как кровь для человека, — повторила Антошечкина слова Никифора Карповича. Он, в свою очередь, услышал их от председателя колхоза «Пролетар» Сидора Антоновича Кузнеца, большого энтузиаста каучуконосов.

«Пожалуй, это правда», — подумал Вадим. Он попытался себе представить, что бы делали люди, исчезни вдруг на земле весь каучук. С самого первого дня рождения человек встречается с ним. Резиновая соска — вот его первая встреча. А потом всюду и везде каучук сопровождает человека: в шинах автомобилей и самолетов, в машинах и лабораторных приборах. Ни одна профессия не сможет обойтись без каучука… Он читал, что сорок тысяч предметов делается из этого материала.

Бабкин попросил у Стеши разрешения выкопать один корень кок-сагыза. Она не протестовала, и Тимофей отправился на край поля, чтобы там, подальше от девчат-насмешниц. полюбопытствовать, из чего же все-таки делается резина.

Вдали на дороге заклубилась пыль. Вадим заслонил рукой глаза от солнца, всматриваясь в желтовато-серое облако. Вскоре показалась резвая пегая лошадка, запруженная в бричку. Высоко (чтоб дальше видеть придорожные поля), на мешке, набитом сеном, сидел Васютин. Натянув вожжи, он остановил лошадь и, опираясь па палку, слез с брички.

Никифор Карпович недовольно взглянул на тележку, которую везли девчата, и, задумчиво постучав палкой о сухую землю, подозвал к себе Стешу.

— Ну что ж, Антошечкина, не вывозит нас эта техника? Она вроде как сама на нас ездит?

— Согласна, Никифор Карпович, — Стеша вздохнула и вытерла рукавом со лба капельки пота.

— А ОКБ?

Девушка развела руками и опустила голову.

Багрецов прислушался к разговору. Опять ОКБ!

— Конечно, могли мы ветрячок небольшой поставить у колодца. Пусть качает воду, — после молчания сказал Никифор Карпович. — Однако хлопотное дело пригнать ее сюда по трубам. А ты знаешь, сколько растения потребляют воды из почвы? Ну хотя бы твои кок-сагыз на одном гектаре за время от посева до уборки? Больше восьмидесяти тысяч ведер. Правда, с весны довольно много осталось влаги в земле, но попробуй навозить даже на машинах и лошадях десятки тысяч ведер воды! Видно, придется нам этот вопрос решать иначе, — вздохнув, заключил Васютин.

Он еще раз взглянул на девчат, которые в это время перетаскивали тележку с бочонком через канаву, и участливо спросил:

— Тяжело, Стеша?

Девушка молча кивнула головой, отвернулась, затем смущенно проговорила:

— У нас другая забота есть, Никифор Карпович, да вот не знаем, что делать.

Васютин улыбнулся, шутливо взял Стешу за косичку и повернул к себе.

— Ну, кайся, стрекоза!

— За Буровлева обида берет, — потупившись, сказала Стеша.

— А что такое?

— Слетит парень с первого места. Наши девчата его уже обгоняют.

— Правильно делают. На то и соревнование.

Антошечкина сморщила свой маленький носик, словно собираясь чихнуть.

— Нет, Никифор Карпович, тут дело тонкое. У Ванюшки гордость страдает.

Инструктор райкома спрятал улыбку в усы и серьезно заметил:

— Вот ты какая сердобольная стала! Ну, а с бригадиром говорила насчет плана всей бригады? Я знаю, что Буровлев не успевает закончить в срок и рыхление и подкормку. Глядишь, не только его гордость пострадает, но и урожай.

— Мы ему помощь предлагали, а он отказывается. Да и ребята из его звена тоже противятся. Совестно им от девчат подмогу принимать.

— Ну, это уже не по-комсомольски.

— Вот и я то говорю. Ольга обещала поговорить с Буровлевым.

— Не вредно, — согласился Никифор Карпович. — А больше вы ничего не придумали?

Подошла Ольга и поздоровалась с Никифором Карповичем. Наморщив лоб, она с досадой смотрела на линейку, которой только что на соседнем поле проверяла глубину вспашки паров. Заведующей агролабораторией пришлось сейчас серьезно поспорить с бригадиром МТС. Она требовала от него не только соблюдения правил агротехники, записанных в договоре с колхозом, но и новых, лучших показателей обработки земли.

Ольга все еще вспоминала этот неприятный для нее разговор.

— Вот что, Ольгушка, — обратился к ней Васютин, — надо найти какой-то настоящий способ, чтобы помочь Буровлеву. Думаю, комсомольская организация использует для этого ОКБ.

Багрецов все время, пока длился этот разговор, стоял в стороне и делал вид, будто он сильно заинтересовался прополкой кок-сагыза. Однако любопытство не давало ему покоя. Что такое ОКБ? Даже инструктор райкома упоминает об этом непонятном для Вадима сочетании букв. «Обыкновенные крупный буквы», — вспомнил он шутку Стеши.

— Идем! — Бабкин подхватил Вадима под руку и потащил за собой. — А то не успеем дотемна проверить приборы.

Товарищ неохотно повиновался. Он подумал, что следует поговорить с Буровлевым: может быть, этот парень примет московских комсомольцев в свое звено. На самом деле, как-то неудобно, когда отстающих ребят спасают девчата. Надо полагать, и он, Вадим, и особенно Тимка смогут освоить нехитрое дело прополки, подкормки и даже рыхления кукурузного поля.

По дороге к метеостанции Багрецов смотрел иными глазами на все окружающее. Он должен знать, где что растет и как выглядят разные злаки и всякие технические культуры. Нельзя же каждый день расплачиваться за свою неграмотность. Например, рвать кок-сагыз вместо одуванчиков.

Неподалеку от дороги Вадим заметил среди пшеницы гнезда крохотных дубков. Сейчас от зноя и ветров их прикрывали плотные стебли. Пройдут годы, и молодые дубки высоко поднимутся над полями и станут уже сами защищать хлеба от знойных суховеев. Вадим вспомнил, что читал о таких гнездовых посадках. Их предложил академик Лысенко.

Стало совсем темно. Впереди смутно очерчивался знакомый холм с ветростанцией. Незаметно, за разговором, наши друзья поднялись на холм. Багрецов пошарил в карманах, достал ключ и открыл герметический ящик. Внимательно проверив автоматическую аппаратуру, техники подсоединили нужные приборы и спустились по склону вниз.

Душно. Одуряюще пахла полынь. У Багрецова даже кружилась голова от этого запаха. Впрочем, тут не было ничего удивительного. Тимофей считал, что его товарищ «удивительно хлипкого здоровья». Он часто ходит с перевязанным горлом, потому что у него, как у ребенка, обязательно болят гланды. В этом случае всегда говорливый парень шипит, как рассерженный гусак.

— Отдохнем? — спросил Бабкин, присаживаясь у подножия холма. — Только смотри, не простудись. Подстели что-нибудь. Одуванчик!

Вадим ничего не ответил. Он привык к этой грубоватой заботе друга. Расстелив пиджак, он лег на землю и, смотря в звездное небо, думал о вчерашнем рассказе Васютина. Багрецов понимал, что тот не зря вспомнил легенду об исчезнувшей реке. Не только опытные гидрологи могут отыскать эту подземную реку. Местные комсомольцы если и не найдут ее, то, во всяком случае, сильно помогут специалистам в их будущих поисках. Никифор Карпович не сказал ребятам, как нужно искать воду. Он даже предостерег их. «Сами ничего не сделаете, говорил он, улыбаясь, — ждите гидрологов. В будущем году».

«Ну, а как же комсомольцы решили?» — подумал Вадим. За последние дни ему так и не удалось поговорить с Ольгой, однако юноше казалось, что ее «мечтания» должны принять какое-то реальное направление. Об этом говорил Васютин, этому он учил комсомольцев. Они, вероятно, его поняли, хотя о подземной реке больше за весь вечер ничего не было сказано.

Размечтался Вадим. Ему казалось, что самая крупная звезда над головой вдруг разрослась, закрыла чуть ли не полнеба, до самого Млечного пути. И вот ее лучи уже не лучи, а вода — сверкающий водопад. Он мчится к земле, перескакивает через пороги созвездий Стрельца и Тельца, спокойно обходит Большую Медведицу и плавно спускается на землю около деревни Девичья поляна.

Багрецов вдруг почувствовал, будто под ним приподнялась земля. Что это наяву? Или он все еще грезит?

Да нет. Под ним растет какая-то кочка! Вадим взглянул на Бабкина, тот сидел с безмятежным видом, обняв руками колени. Видимо, он ничего не замечал. А кочка все увеличивалась, она шевелилась, как живая.

В недоумении вскочил Вадим, и в этот момент его модный в полоску пиджак, разостланный на земле, вдруг поднялся в воздух и начал, как это ни странно, вертеться. Вадим и Бабкин с широко раскрытыми глазами смотрели на него. Все это продолжалось не более минуты. Когда друзья опомнились, пиджак, успокоившись, лежал на земле, и ничто уже не напоминало о случившемся.

— Нн-у и шш-уточки… — дрожащим голосом проговорил Тимофей, нагибаясь над пиджаком.

Багрецов беспокойно озирался по сторонам.

«Конечно, ничего особенного, — размышлял он, вытирая рукавом мокрый лоб. Это луна виновата, иной раз она настраивает слабые человеческие нервы на всякую чертовщину».

Техник старался думать об этом приключении с издевкой, иронически. Он прекрасно понимал, что все сейчас объяснится, однако чувствовал себя в довольно глупом положении.

— Смотри, дыра, — прошептал Бабкин. Он стоял на коленях и, приподняв Димкин пиджак, осторожно заглядывал под него.

Вадим наклонился над отверстием. Дыра была правильной, круглой формы, диаметром примерно в пять сантиметров (у Багрецова точный технический глазомер). Вокруг дыры — развороченный дерн и свежая осыпавшаяся земля. Несомненно, что этого отверстия раньше не было.

Дыра оказалась глубокой. Длинный стебель полыни не доходил до дна, а когда Бабкин его отпустил, то стебель-измеритель беззвучно исчез, словно упал в глубокую скважину.

— Конечно, ее сделал не крот, — задумчиво процедил Тимофей и, помолчав, решительно добавил: — Определенно не крот.

— Убедил, — уже успокоившись, насмешливо проговорил Вадим, рассматривая в свете луны свой измазанный пиджак. — Этот крот мне чуть спину не прогрыз, показал он на темное пятно.

Пытаясь отчистить пиджак. Багрецов полез в карман за платком, поднял глаза и словно остолбенел.

Снова, как и в первую ночь их приезда, у подножия холма шла девушка в легком белом платье. Неслышными торопливыми шагами она мягко ступала по траве.

Опять Ольга!

Вот она подняла руку, поправила волосы, задумчиво погладила себя по щеке… Все… все… Каждое движение было знакомо Вадиму, словно знал он ее тысячи лет.

— Быстрее! — крикнул он и, схватив товарища за руку, потащил его вслед за девушкой.

Они бежали по светлому серебристому полю, освещенному луной. Впереди них летели две длинные тени. Одна смешно размахивала руками, словно это мчался по полю ветряк, оставив свое место на холме. Вдруг ветряк надломился и мгновенно стал короче.

Это Багрецов упал, запутавшись в траве. Тимофей ничего не заметил и побежал дальше.

Девушка подошла к подножию холма. Видимо, топот ног привлек ее внимание. Она оглянулась и тут же ускорила шаги.

Тимофей обогнул холм и в изумлении остановился.

Исчезла девушка, как одуванчик на ветру.

Тишина. Едва слышно шелестела низкорослая пожелтевшая полынь. Светила насмешливая луна. Она словно хотела сказать: «Видал чудеса. Бабкин, а?»

Плюнул от злости Тимофей, затем обшарил весь склон, все подножие холма, каждую ямку и каждый кустик, но… безрезультатно.

— Фокусы! Мальчиков нашла! — проворчал он и жёлчно наподдал комок сухой земли. Он постоял, затем прошел немного вперед, опустился на траву и, ползая на коленях, стал снова рассматривать склон. Ничего подозрительного. Отряхнув колени. Бабкин невольно взглянул на мигающие звезды и с раздражением дернул себя за нос. Действительно мерещится всякая чепуха! Вознесение девчонки на небеса!

Еще издали на фоне прозрачно-синего ночного неба Бабкин заметил долговязую фигуру Вадима. Тот шел по склону холма, будто ни в чем не бывало. Тонким и, как казалось Бабкину, противным голоском он напевал:

 

Глава 6

СНОВА НЕПОНЯТНОЕ

Во взаимоотношениях наших друзей было немало грубоватой нежности. Они многое скрывали друг от друга, боясь показать излишнюю сентиментальность. (Этого особенно страшился Бабкин.) Им казалось, что легкая насмешка, подтрунивание над товарищем как нельзя лучше скрывали истинные чувства. Однако эта маскировка никого не могла обмануть. В институте среди комсомольцев часто говорилось о примерной дружбы между Багрецовым и Бабкиным. Она была требовательной, эта дружба! Тимофей однажды выступил на комсомольском собрании против Багрецова, когда разбирался вопрос о работе техников в лаборатории… Не хотелось бы вспоминать об этом, тем более что Вадим давно справился со своими ошибками — стал аккуратнее относиться к монтажу приборов, но в то время выступление Бабкина сыграло немалую роль в воспитании Вадима Багрецова. Что греха таить, было у Димки эдакое «вольно-поэтическое» отношение к технике, требующей высокой точности.

…Снова взобравшись на вершину холма, Тимофей глубоко погрузился в свои мысли и даже не обратил внимания на подошедшего товарища. За воротник залез какой-то испуганный обалдевший кузнечик. Он прыгал и царапался под гимнастеркой.

«Так… Сопоставим факты. — Бабкин уже более трезво стал расставлять, как по полочкам, свои наблюдения. — Вначале мы увидели приподнимающуюся землю… Затем завертелся пиджак… Конечно, он вертелся на „чем-то“, поднявшемся из земли… На этом месте осталась свободная дыра — и все… Теперь дальше… В том же районе появляется Шульгина…»

— Ну, знаешь ли! — услышал Бабкин приглушенный шепот Вадима. — Час от часу не легче.

Приподняв голову, Тимофей увидел над собой вытянувшегося во весь свой длинный рост товарища. Вадим смотрел вниз на поля. Там перебегали, как гаснущие искры на пепле сгоревшей бумаги, веселые огоньки. Они были еле заметны в темноте, не похожие ни на автомобильные фары, ни на костры. Вот огоньки сгруппировались вместе, вытянулись в длинную цепочку, затем медленно поползли в разные стороны, по несколько штук в ряд.

— Кукурузное поле, — сразу определил Бабкин место возникновения бегающих огней.

Он сразу позабыл о происшествиях на холме и стал пристально всматриваться в темноту. На самом деле, в этой Девичьей поляне так много непонятного…

— Выясним? — нерешительно спросил Вадим, но Бабкин уже поднялся на ноги и молча стал спускаться с холма.

Багрецов нетерпеливо подталкивал его в спину, шагая по узкой тропинке, и силился получше рассмотреть светящиеся точки на кукурузном поле. Снизу у подножия холма их уже было видно плохо. Огни слились в одну тонкую дрожащую полоску.

Все время Вадим торопил друга, который, несмотря ни на что, шел размеренной, солидной походкой, считая, что простое любопытство не требует особой поспешности.

Постепенно огоньки снова стали различимы каждый в отдельности. Они то вспыхивали, то исчезали среди рядов кукурузы.

Вот совсем близко появились две девушки в белых платьях. Одна из них высоко над головой подняла фонарь. Листья кукурузы, узкие и длинные, казались кованными из металла, заиграли медным отблеском.

Послышался негромкий девичий возглас, и все исчезло. Пропали огоньки, люди.

Луну закрыло облако. Ее скупой свет слабо падал на землю. Кукурузное поле стало совсем черным.

— Чего они от нас прячутся? — растерянно прошептал Вадим.

Из темноты выплыла светлая фигура.

— Девчата! Зря испугались, — услышал Вадим голос Антошечкиной. — Это москвичи!

Сразу же среди стеблей кукурузы замелькали огоньки.

Зазвенел, будто приглушенный колокольчик, чей-то смех, звякнула дужка ведра, и снова все смолкло.

Стеша подошла к друзьям спокойно и неторопливо.

— Опять заблудились? — обратилась она к Бабкину, расправляя уставшие плечи.

Тимофей пробормотал что-то невнятное.

— Вас мамаша ужинать дожидается, — недовольно заметила девушка, — а вы все гуляете.

— А вы? — с усмешкой спросил Вадим.

Антошечкиной, видимо, не понравился его тон.

— У нас тут свои дела, колхозные, — сказала она. — Как-нибудь разберемся.

— Простите меня, Стеша, — мягко промолвил Багрецов, подходя к ней ближе. — Мы, конечно, в колхозных делах ничего не понимаем, но вы же сами меня учили, как отличить кукурузу от кок-сагыза.

Антошечкина насторожилась.

— Что же из этого?

— Вот я и думаю, — невозмутимо продолжал Вадим. — Можно ли в темноте перепутать участки? Ведь это кукуруза? Правда? — указал он на поле.

— Что-то я не пойму, к чему такие допросы, — уже не на шутку рассердилась Стеша.

— Я тоже не понимаю, как звено Антошечкиной оказалось на поле Буровлева.

— Покойной ночи, — резко сказала Стеша и круто повернулась. На ходу она крикнула: — Не забудьте пожаловаться Буровлеву!

Вадим хотел было остановить ее, но Бабкин помешал.

— Вот к чему приводят неумные шуточки, — прошипел он. — Дипломат!

Запустив пальцы в свою шевелюру, Вадим долго стоял, наблюдая за мелькающими в кукурузе огоньками.

Тут были и «летучие мыши», и фонари со свечками, и много карманных электрических фонариков.

Вспомнил Вадим разговор Стеши с Васютиным. Никифор Карпович тогда спросил у нее: «Больше вы ничего не придумали?» Антошечкина нашла достойный ответ, ее выдумка проста и в то же время благородна. Трудно пришлось Буровлеву: два человека из его звена больны, троих он сам разрешил послать на уборку сена. Не рассчитал парень своих силенок, вот и приходится расплачиваться. Наверное, ему и в голову не пришло, что можно продлить день, собрав в деревне фонари. Стеша оказалась изобретательней. Молодец!

Однако Багрецову было не по себе. Сейчас он встретился с чудесным примером настоящего коммунистического отношения к труду. Разве слава и почести нужны Стешиным девчатам? Тайком от всех, после тяжелого труда, от которого и спину к вечеру не разогнешь (Вадим вспомнил бочки на тележках), девушки вышли в ночь снова на поле. На «чужое» поле другого звена, которое может занять первое место в колхозе и тем самым оставить позади прославленных на весь район каучуководов! Об Антошечкиной часто писали в газетах. Неприятно, ой, как неприятно отдавать по праву завоеванное место!

«А что ты сделал? Любовался своим остроумием? — укорял себя Багрецов, все еще смотря на мерцающие огни. — Немудрено, что Стеша была раздосадована твоим вмешательством. Она не верит тебе. Думает, что ты проболтаешься Буровлеву. Она очень щадит его самолюбие. Кстати, Вадим Сергеевич, вы хотели работать в звене Буровлева? Где же ваши благие намерения?»

— Нам здесь делать нечего — прервал его «самокритические размышления» Бабкин. — Наверное, Антошечкина не очень нуждается в твоих извинениях. Идем!

Он бесцеремонно взял друга за рукав и решительно потащил к холму.

Дорогой Тимофей небрежно спросил:

— Посмотрим, что ли, новоявленную скважину? Может быть, там чудеса объясняются так же просто, как и на кукурузном поле?

— Ну что ж, пойдем, — равнодушно ответил Вадим. — Вон вешка, — указал он вдаль.

Действительно, на пологом скате холма, в самом низу, торчал куст, похожий на тонкий, будто карликовый кипарис. Вадим связал этот куст из пучков полыни. Он знал, что рано или поздно придется вернуться, для того чтобы разобраться, в чем же тут дело.

Подошли к вешке. Все на этом месте оказалось по-старому. Приподнятый дерн и дыра, самая обыкновенная дыра, каких здесь, наверное, много. Если бы не случай с поднимающимися в воздух предметами, то, честное слово, на эту дыру никто бы и не обратил внимания.

Бабкин опустился на траву и, зажмурив глаза, приложил ухо к отверстию. Вадим сидел здесь же на корточках и с любопытством наблюдал за товарищем.

Лицо Тимофея было сосредоточенное и, пожалуй, даже чуть взволнованное. Впрочем, у него волнение редко когда можно заметить. Уж очень искусно он его скрывал. Твердое убеждение укоренилось в Бабкине, что настоящий мужчина, — а он очень хочет на него походить (даже нарочито говорит басом), — так вот настоящий мужчина никогда и ни в каких случаях не выдаст того, что он в данный момент чувствует. Глазом не поведет!

— Послушай, — наконец сказал Тимофей и быстро наклонил голову товарища к отверстию.

Вплотную Вадим влез в него ухом. В первый момент он ничего не слышал. Затем стал различать какое-то шуршание, свистящий шелест, будто чистили шелковую ткань. Рассерженное гудение; как звук далекого трамвая, слилось с шелестом, и все смолкло.

— Конец, — сказал Вадим.

Бабкин наклонился поближе к отверстию, и вдруг оттуда вырвался высокий фонтан. Вода била вверх метров на пять, мощными потоками низвергалась вниз и, пенясь, исчезала в траве.

Все это было столь неожиданно, что техники не успели даже сдвинуться с места. Нужно ли говорить, что они мгновенно промокли до нитки?

Тимофей тут же выполз из-под фонтана, а его растерянный друг все еще никак не мог опомниться. Он сидел под тропическим ливнем и ошеломленно смотрел, как бегут вокруг него бурлящие ручьи.

Наконец Тимофей вытащил из воды это «бесчувственное тело» (по его собственному определению) и поставил на ноги. Волосы Вадима мокрыми прядями лезли на глаза.

— Хорош! — насмешливо воскликнул Бабкин.

Закусив губу, Вадим смотрел на фонтан. Машинально убрал со лба волосы и стал выливать воду из карманов.

— Ну и как же? — спросил он после долгого молчания, убедившись, что все документы и, главное, комсомольский билет, спрятанный в надежном месте, не пострадали от воды. — Будем ли мы считать, что открыли новый источник? Багрецов уже теперь подсмеивался над своими злоключениями.

Молчал Тимофей. Он пытался выжать воду из гимнастерки.

— Фонтан имени Бабкина, — острил Вадим. Его раздражало молчание Тимки, будто бы тому что-то известно, но он не хотел этим поделиться с товарищем.

Багрецов терялся в догадках. Одно было ясно: что струя воды, выплеснувшаяся наружу, не совсем обыкновенное «природное явление».

«Здесь все-таки дело рук человеческих», — решил техник, но ему не стало легче от этого. Если придерживаться этой точки зрения, то загадка окажется еще более сложной и запутанной. На самом деле, что там внизу? Подземный ход? Предположим, что люди пробурили отверстие. Но откуда же вода? Если она неожиданно там появилась, то, значит, люди не успели спастись?.. Нет, это все случайные домыслы, неясные и противоречивые. Путаница какая-то получается! Гораздо проще свалить все это дело на природу…

Мощная струя воды не утихала. Журчали ручьи, стекая вниз по склону.

«Там они заполнят какую-нибудь канавку, и потечет в Девичью поляну малютка-речонка под названием „Куриный брод“, — думал Багрецов. — Нет, не о такой реке мечтала Ольга. Кстати, — вдруг мелькнула у него мысль: — Ольга исчезла, а потом появился фонтан. Странное совпадение».

Он нагнулся и поднял с земли свою мокрую шляпу.

Бабкин не замечал товарища. Сняв сапог, он деловито осматривал промокшую ногу. Эдак еще простудишься! Тимофей запрыгал на одной ноге, стараясь не наступить на пыльную траву мокрым носком.

Его коротко подстриженные волосы склеились и теперь торчали во все стороны, как перышки у намокшего цыпленка.

Багрецов решил подождать хотя бы полчаса, для уверенности в достаточном «дебите источника» (это определение он вычитал в справочнике по курортам). Есть надежда, что фонтан будет бить довольно долго. «Если это так, то, может быть, прорвалась на поверхность земли исчезнувшая река, о которой говорил Васютин? — размышлял он. — Конечно, Ольга здесь ни при чем».

Вода заклокотала в скважине. Как будто кто-то поперхнулся и закашлялся. Комки жидкой грязи высоко взлетели вверх. Фонтан жалобно засвистел и с тихим шипением замолк.

Настала такая тишина, что в первый момент Вадиму показалось, что он оглох. Только через минуту послышался говор стекающих вниз ручейков. В густых зарослях полыни они искали себе русло. С тонким стеклянным звоном падали капли куда-то в глубину скважины.

Вадим наклонился над отверстием. Теперь, размытое водой, оно стало значительно больше, чем прежде.

Может быть, Багрецову только так показалось или это было на самом деле? Где-то в глубине горела тонкая фосфоресцирующая полоса. Впрочем, наверное, это игра лунного света.

— Ну, хватит. Идем, — сказал Бабкин.

Вадим с досадой обернулся и снова наклонился над отверстием. Фосфоресцирующая полоса исчезла.

«Конечно, это шутки луны, — решил Вадим. — Преломление в стекающих струях воды».

— …Итак, что же ты скажешь? — спросил Багрецов у товарища, когда они уже довольно далеко отошли от места происшествия.

Бабкин, видимо, не слышал вопроса. На разные лады чавкала вода в его сапогах. При каждом шаге хлопала, как мокрый парус, гимнастерка. Тимофей молчал.

Вот уже показались огни колхоза. Пахнуло знакомым запахом парного молока, смешанного с запахами печного дыма, овечьей шерсти и как будто мяты.

— Дим, а Дим! — услышал Багрецов голос товарища.

Он с готовностью повернулся к Тимофею и даже замедлил шаг.

— По моим наблюдениям, — начал Бабкин, — от нас многое скрывают… Да и, пожалуй, не только от нас, — добавил он.

— Зачем?

— Не знаю. Но уверен, что трактор с автоматикой, вот этот неожиданный фонтан и прочие чудеса, как говорится, звенья одной и той же цепи.

— Но постой! Если этими делами занимаются честные люди и не ставят перед собой никаких преступных целей, то какой же смысл им прятаться и окружать свои опыты тайной?

— Это нам неизвестно. Мало ли какие у них имеются соображения. Потом, может быть, все колхозники об этом знают, и только два городских балбеса строят свои догадки.

— Наивное предположение, — обиделся Вадим.

— Однако вполне вероятное, — стараясь подчеркнуть свое равнодушие к подобным вещам, сказал Бабкин, прикрывая нарочитый зевок рукой. — Откуда местные изобретатели или там исследователи знают, что два приехавших из Москвы молодца искренне желают им помочь? Может быть, эти пижоны только и умеют, что насмешничать? Доказательство налицо. Кто подтрунивал сейчас над Стешей? Девушка работает от зари до зари, ребятам Буровлева помогает, а ты только языком трудишься!

Багрецов молча проглотил пилюлю, чувствуя Тимкину правоту. Потом вдруг решительно заявил:

— Не верю я в твоих изобретателей.

— А Тетеркин?

— Да ну, ерунда! Наверное, рычаги у трактора за веревки дергает. Вообще нам надо поскорее все это дело выяснить и вместе с ребятами искать подземную реку. Конечно, если они сегодня ее не нашли без нас. Фонтан — это неспроста, мрачно добавил Багрецов.

— Тебе завидно, что Нас не пригласили? — съязвил Тимофей.

Его друг ничего не ответил.

Подошли к деревне. В редких окнах горел свет. За околицей, возле птицефермы, слышались глухие удары, словно далекие пушечные выстрелы. Вадим решил полюбопытствовать, отбежал с дороги и потянул за собой товарища.

Недалеко от двух белеющих столбов мчался за мячом Буровлев. Он нацеливался, чтобы пробить гол в одинокие ворота. Меткий выстрел, и мяч, ударившись о штангу, возвратился к ногам нападающего. Тот снова с азартом ударил по мячу.

«Бедный Буровлев, ему некогда тренироваться», — подумал Вадим и весело крикнул, когда вновь пущенный мяч опять отскочил назад.

— Штанга!

Буровлев оглянулся и, заметив две приближающиеся фигуры, насторожился.

— Добрый вечер! — приветствовал его Вадим.

— Здравствуйте, — нехотя ответил парень, поднимая с земли мяч и с некоторым удивлением рассматривая мокрые костюмы москвичей. Он был явно смущен непрошеными свидетелями его одинокой игры. По ночам гонять мяч — занятие не для взрослых! Баловство одно.

— У нас к вам просьба, товарищ Буровлев, — начал Вадим.

— Не просьба, а деловое предложение, — поправил его Тимофей.

— Вот именно, — согласился Багрецов. — Поскольку ваше звено сейчас отстающее…

— Это мое-то? — Буровлев помрачнел.

— Ну, не совсем, — вступился за товарища Бабкин. — Будем по-настоящему, по-мужски говорить. Девчата все-таки вас обгоняют? Не солидно.

Иван Буровлев молча сжал кулаки: затронули его самое больное место.

— Мы поэтому и предлагаем вам помощь, — сказал Вадим. — Подтянуться надо.

— Знаем, чего надо, — отрезал Буровлев. — Обойдемся как-нибудь. А вам пожелаем обсохнуть пока. С непривычки насморк захватите.

Бабкин кипел от негодования. Этот парень еще издевается. И, главное, по какому праву? За то, что ему предложили помощь?

— Пойдем, Вадим, — стараясь не выдать своего волнения, сказал Бабкин. — Видно, товарищ Буровлев привык, что ему всегда помогает Антошечкина.

— Болтают, неизвестно чего, — буркнул рассерженный парень. — А еще москвичи… Совести у людей нет.

— Особенно у тех, которые бегают за мячом, когда за них работают, — опять не сдержался Бабкин

Оставив изумленного Буровлева, друзья зашагали по дороге.

Стеша быстро попрощалась с девчатами и побежала домой. Ей было как-то неудобно перед своими квартирантами, что она не совсем вежливо разговаривала с ними на кукурузном поле. Она хотела извиниться перед гостями, а главное предупредить, чтобы они не проговорились Буровлеву или кому-нибудь из его товарищей.

С помощью Ольги, весьма настойчивого секретаря комсомольской организации, Стеша привлекла к работе на кукурузном поле молодежь из других бригад. Девчат собралось много, а коли так — и дело пошло живее. За какие-нибудь три часа участок Вани Буровлева был обработан по всем правилам строгой агротехники, и даже придирчивая Ольга, которая принимала от Стеши этот обработанный участок, не могла найти в нем никаких изъянов, никаких отступлений от норм.

Все делалось с такой строгой конспирацией, что друзья Вани Буровлева, так же как и он сам до памятного разговора с москвичами, не могли даже представить себе, на что способны хитрые девчата.

В этот поздний вечер Ванюшины друзья тщетно ждали в условленных местах своих подруг… Проходили часы, и оскорбленные парни, прячась по задворкам от любопытных глаз, хмуро брели домой.

Стеша думала об этом с улыбкой. Придет время, и парни все узнают. Они простят своих подруг.

Дома она была немало удивлена отсутствием москвичей. На столе стыл прикрытый полотенцем чугунок с варениками. Мать уже давно спала.

Девушка вышла на улицу. Давно затихли песни. Девичья поляна засыпала. Пыля огромными сапогами, пробежал Петька-радист, по прозванию «Петушок». Он уже выключил свой радиоузел, спешил домой.

В последний раз мигнула лампочка на столбе и погасла. Выключилась электростанция. Но зато в небе, во всю свою яркую силу, на полную мощность включилась луна. Она заливала широкую улицу спокойным немигающим светом.

Вдали показались две темные фигуры. Стеша сразу узнала москвичей. Проглотив зевок, она с улыбкой стала ждать опоздавших гостей, чтобы на правах хозяйки сделать им соответствующее внушение.

— Да где ж это вы так извозились? — всплеснула руками девушка, когда Багрецов и Бабкин подошли к калитке.

Друзья переглянулись. Говорить или не говорить? Вряд ли она может поверить, что из земли вырвался фонтан. Лишний повод для насмешек. К тому же они чувствовали себя виноватыми перед Стешей за свою неосторожность в разговоре с Буровлевым.

— Батюшки, да вы же совсем мокрые! — воскликнула девушка. — В колодец, что ли, лазили?

Нет, тут ничего не придумаешь. Багрецов незаметно скользнул в калитку. Пусть Тимка объясняется, у него это куда лучше выйдет.

Бабкин презрительной усмешкой проводил Вадима.

— Скажите, Стеша, вы можете молчать? — рассматривая сапоги, начал Тимофей.

— А вы?

Будто ледяная сосулька скользнула у него между лопаток. Бабкин поморщился.

— Об этом будет речь впереди, — неопределенно ответил он.

— Ну, а мне молчать, прямо скажу, что невозможно, — откровенно призналась Стеша. — Некоторые даже говорят, что я «балаболка».

— Однако секреты вы хранить можете?

— Могила, — таинственным шепотом сказала девушка и звонко рассмеялась.

Она откинула золотую косичку и подставила ухо Тимофею.

— Говорите скорее, — прошептала она. — Умираю…

Бабкину не понравилась эта несерьезность. Но что поделаешь? Он взял обе косички Стеши в одну руку (откуда только смелость взялась!), наклонился над ее ухом.

— Антошечкина! — услышал Тимофей гневный девичий голос и отпрянул.

Перед ними стояла Шульгина. Ее бледное лицо застыло, словно отлитое из гипса, и только слегка трепещущие ноздри выдавали досаду и раздражение.

— Спать давно пора, Антошечкина, — медленно отчеканивая каждое слово, сказала она. — Завтра всех своих девчат подведешь, будешь вместо тяпки носом клевать.

Стеша покраснела и сконфуженно опустила глаза. Когда Ольга скрылась за углом. Бабкин презрительно заметил:

— Вот еще тоже начальница!

— Никакая не начальница, — с дрожью в голосе ответила Стеша. — Понимать надо. Она секретарь комсомола. Мне же совестно перед ней… И все… все из-за вас.

Девушка, чуть не плача, махнула рукой и убежала. Бабкин растерянно посмотрел ей вслед.

 

Глава 7

ЩЕКОТЛИВОЕ ПОРУЧЕНИЕ

Косые утренние лучи, с трудом прорвавшись сквозь волнистые зеленоватые стекла, обрадованно заиграли на столе, покрытом красным кумачом. Они осветили настольный календарь с многочисленными заметками, сделанными цветным карандашом «Светофор».

Анна Егоровна Кудряшова предпочитала его всем другим.

Трехцветная подпись под протоколом общего собрания, словно картинка в конце книжки, оставляет у читателя приятное воспоминание. Анна Егоровна даже письма писала «Светофором». От этого они становились радостными и радужными. Однако настроение у нее в последнее время было далеко не радужное. Виды на урожай не предвещали ничего хорошего. Где уж тут и думать об орошении всех полей. Хорошо, если удастся справиться с кок-сагызом и поливкой огородов. Вчера на партсобрании пришлось серьезно над этим задуматься.

Кудряшова встала из-за стола и прошлась тяжелой походкой немолодой грузной женщины. На ее белом, почти не принимающем загара лице, не было ни одной морщинки. Глаза голубые и холодные. Низко опустились брови, что всегда придавало выражению ее лица суровость.

Сейчас она затянула потуже узел своего белого накрахмаленного платка, который Кудряшова носила всегда, при любом костюме, и, подойдя к столу, полезла в ящик за папиросами. Пристрастилась к этому делу еще с войны, да вот никак не могла отвыкнуть.

Зажигая папиросу, она с досадой взглянула на неосторожно прожженную скатерть. Специально ставила она на это место календарь, чтобы никто не видел. Но бабка Анфиса, уборщица, обязательно передвинет его по-своему. Анна Егоровна снова закрыла дыру и подумала: «Нет, надо бросать! От людей скрываешься, как вор. Срамота, ей-богу!»

Она была твердо убеждена, что женщинам курить не положено, а ей тем более. Мало ли что, девчата могут нехороший пример взять. А это уж никуда не годится. Оттого Анна Егоровна и скрывает это свое несчастье. Она была твердо убеждена, что в ее положении курение становится действительно тяжелой неприятностью.

«В город, что ли, съездить? — думала она, жадно затягиваясь папиросой. — Там, говорят, лечат от этой пакости. Придется к зиме, как управимся с уборкой…»

Скрипнула дверь, и на пороге появился смущенный Тетеркин в рабочем замасленном комбинезоне. Он бережно закрыл за собой дверь, словно она была из тонкого стекла, и молча остановился посреди комнаты.

«Видел или не видел?» — обеспокоенно подумала Анна Егоровна, прикрывая газетой дымившуюся папиросу.

— С чем пожаловал, товарищ Тетеркин? Слыхала я про твои художества, как ты из машины вывалился. Каяться, что ли, пришел?

— А чего мне каяться? — грубовато ответил механик. — Что было, то было. Можете, что хотите, со мной делать.

— Да уж, конечно, это безобразие так оставить нельзя, — сказала Анна Егоровна, с тревогой следя, как тонкая струйка дыма ползет из-под газеты.

Тетеркин, казалось, этого не замечал; он смотрел, как дрожит светящийся солнечный прямоугольник на стене, и ожесточенно мял в руках кепку.

— Я по другому делу, — наконец сказал он. — На базу ехать надо, горючего нет.

— Чтой-то я тебя не понимаю, Тетеркин. Ты же сам говорил, будто за это время сэкономил столько, что хватит до двадцатого. — Кудряшова поджала губы и вытерла их концом платка.

Механик задумался и, наконец, решительно сказал:

— Оно бы, конечно, хватило, да вот третьего дня машина испортилась, все горючее сожрала.

— А ты ее исправить не мог? — недоверчиво спросила Анна Егоровна.

— Бился-бился, — нехотя проговорил Тетеркин. — Никак не пойму, в чем дело.

— А что ж ты раньше не сказал? — рассердилась Кудряшова. — Отчего другого механика из МТС не вызвал? Или, наконец, почему московского техника не попросил вместе с тобой посмотреть?

— Это какого? — прохрипел Кузьма. — Маленького?

— Догадался, — с укоризной покачала головой Анна Егоровна. — Он мне сам рассказывал, что хорошо знает и машины и трактор…

— Ну и пусть! — раздраженно проговорил Тетеркин. — А здесь нечего ему подглядывать. (Наверное, он вспомнил ночную встречу на поле.)

— Ишь ты, гордый какой! Сглазит он твои трактора! Да я сама позвоню в МТС и попрошу, чтобы доверили приезжему технику проверить машину, если ты в ней не разбираешься.

— Не будет этого! — вдруг неожиданно рассвирепел Тетеркин и ударил кепкой об пол.

— Ты где находишься? — величественно поднялась из-за стола Анна Егоровна и сразу, как показалось Кузьме, стала намного выше ростом. — А ну, подыми кепку!

Механик повиновался и нетвердыми шагами направился к выходу. Дойдя до двери, он повернул голову и сказал:

— Потушите папиросу, Анна Егоровна. Газета сгорит.

Хлопнула дверь. Кудряшова с досадой туго затянула концы платка.

Выйдя на крыльцо, Тетеркин столкнулся с Ольгой.

— В среду на бюро, — бросила она ему на ходу, стараясь проскользнуть в дверь.

Механик преградил ей дорогу.

— Значит, все-таки разбирать будете?

— А что бы ты сделал на нашем месте?

Ольга повернулась к Тетеркину спиной, поставила у входа тяпку и крикнула подругам, ожидавшим ее поодаль:

— Идите, девчата! Я сейчас догоню.

Стеша торжествующе улыбнулась и, шепнув что-то своей соседке, потащила ее за собой. Девушки весело побежали, подталкивая друг друга.

Оля проводила подруг глазами, убрала волосы со лба и вопросительно взглянула на Кузьму.

— Ты, кажется, хотел что-то сказать? — холодно проговорила она, теребя конец пояска. Увидев, что Тетеркин смотрит на ее беспокойные руки, Шульгина досадливо сунула их в карманы синего фартука и добавила: — Я жду.

Механик задумчиво смотрел на нее и молчал.

— Значит, тебе нечего сказать? — спросила Ольга, направляясь к двери.

Кузьма не отвечал. Ему слишком много надо было сказать ей, но он не решался. Тетеркин вспомнил, что у него не хватило смелости даже намекнуть Ольге о своем отношении к ней неделю тому назад, когда они возвращались вместе из «клуба на бревнах». Проклятая нерешительность! Девчата посмеиваются, хихикают, говорят, что Тетеркин боится комсомольского секретаря. Что ж, может быть, они правы! Строга Ольга, очень строга. Вот и сейчас она смотрит на него холодными насмешливыми глазами. Язык не повернется с ней о чем-нибудь постороннем заговорить, если она делом занята.

Вздохнул Тетеркин и, словно на что-то решившись, осторожно взял Ольгу за руку, повыше локтя.

Девушка удивленно взглянула на Кузьму, затем перевела взгляд на его руку с темными следами въевшегося в кожу масла и чуть заметно улыбнулась.

— Хочешь, чтобы я за тебя призналась?

У Тетеркина что-то внутри оборвалось. Ему даже сделалось страшно. О чем это она? Но тут же опомнился. Вот какая глупость… И как это он мог подумать? Досадуя на себя, Кузьма, будто обжегшись, выпустил руку Ольги.

— Я бы на твоем месте честно призналась, как это так могло получиться, что вдруг лучший комсомолец нарушает трудовую дисциплину, портит машину, отчего ломает плетни и в конце концов делается посмешищем всего колхоза, — сказала она.

— И ты смеялась? — Кузьма спросил едва слышно.

— А ты представь себе сам это зрелище — человек свалился с трактора, а потом бежит за ним по улице на радость собакам. Есть на что посмотреть!

— Ну и смейтесь, — угрюмо сказал Тетеркин и, нахлобучив кепку на глаза, стал спускаться с крыльца.

Ольга сделала было движение, чтобы остановить Кузьму, но передумала. Однако, когда она смотрела на удаляющуюся поникшую фигуру незадачливого механика и припоминала весь свой разговор с ним, то почувствовала какую-то неловкость. Ей казалось, что она не права, совсем иначе нужно выло бы говорить с Кузьмой. Но как? Этого она не знала.

Тетеркин появился в Девичьей поляне сравнительно недавно. Этот парень держался несколько замкнуто, почти никогда не покидал своей мастерской. Комсомольские поручения выполнял добросовестно, но я не очень стремился к тому, чтобы принимать активное участие в жизни девичьеполянской комсомольской организации, куда он был прикреплен. Стеша жаловалась секретарю, что этого «задаваку» — механика никак нельзя привлечь в драмкружок. Он не хочет играть Платона Кречета.

Шульгина знала, что Тетеркин все свое свободное время посвящает каким-то изобретениям. Он вечно что-то мастерит в своем сарае. Но все ее попытки узнать, чем занимается Тетеркин, ни к чему не приводили. Механик или отмалчивался, или обращал все дело в шутку.

— Ты ко мне, Ольгушка? — услышала Шульгина голос Анны Егоровны.

Ольга вздрогнула. «Аннушка», как называли многие в колхозе Кудряшову, высунулась из окна и с улыбкой смотрела на девушку.

— Чего брови-то сдвинула? — спросила она. — Или опять что не ладится?

— Да нет, ничего, — отмахнулась от своих мыслей Ольга. — Я хотела узнать, когда за бугром пар поднимут. Правда, это у нас сверх плана, но…

— Спроси у своего комсомольца! — досадливо перебила ее Кудряшова и поджала губы.

— А что случилось? — Ольга невольно метнула взгляд в ту сторону, где скрылся Тетеркин.

— Всю экономию в трубу пустил. Что-то там у него испортилось, вот он и подобрал горючее до капельки.

Этого никак не ожидала Шульгина. Она шла к Анне Егоровне с тайной мыслью предложить ей отдать участок за бугром комсомольской бригаде для опытных посевов. Ольга рассчитывала, что та экономия горючего, о которой ей говорил Тетеркин, может быть использована для обработки этого поля.

Нет, видимо, с механиком придется очень серьезно говорить на бюро. Он подводит всю комсомольскую организацию, и не только колхозную, но и МТС.

Нужно еще придумать, как траншеи рыть для цитрусовых. Тетеркин в этом мог бы серьезно помочь.

Ольга снова посмотрела на дорогу.

В расстегнутой куртке своего плисового костюма встревоженный и злой бежал по улице Буровлев. К нему привязался желтый кудлатый щенок. Он путался и вертелся в ногах Ванюши, как мяч. Казалось, что еще немного, и прославленный футболист сильным ударом перекинет его через здание правления колхоза на другую улицу.

— Что хочешь со мной делай, Шульгина, — закричал он еще издали, — но я так этого самоуправства не оставлю! На правлении вопрос поставлю, в райком напишу, в «Комсомольскую правду»!

Ольга переглянулась с Анной Егоровной и быстро пошла навстречу Буровлеву.

— Прежде всего, не кричи, — сказала она, отводя его в сторону. — А теперь рассказывай.

— Нечего мне глаза замазывать, — не унимался Буровлев. — Все вы с ней заодно.

— С кем?

— С Антошечкиной! Будто не знаешь. Я к тебе, Ольга, как к секретарю комсомола обращаюсь. По какому праву девчата над нами насмешки строят?

— Глупости говоришь, Буровлев, — строго посмотрела на него Шульгина. — Ты, как удельный князек, — читал, небось, про них, — засел в своем звене. Больше ты и знать ничего не хочешь. А ведь есть еще бригады, есть колхоз. Разве тебе не дороги их интересы? Ведь и впрямь говорят, что у тебя не звено, а футбольная команда. Ты — капитан и стремишься только к тому, чтобы выиграть первенство, поэтому другие звенья и бригады тебя интересуют как противники на футбольном поле.

— Сама же доклад делала насчет соревнования, — уже менее уверенно возразил «капитан команды».

— Значит, ты его неправильно понял. Нам сейчас нужны не отдельные герои, а общие высокие показатели всех бригад. Неужели ты думаешь, что комсомольская организация не найдет способа, как подтянуть Буровлева?

— Мы бы и сами… — начал он, но Ольга его перебила:

— Ты все время отказывался от помощи, а бригадир по мягкости характера не настаивал на ней. На бюро мы решили поддержать предложения некоторых комсомольцев и обработать твой участок ночью. По совести тебе скажу, Ванюша, — доверительно сообщила Ольга, — что это мы сделали на пробу, как говорится, для воспитания. С коллективом шутки плохи! Если сам не управляешься на поле, то коллектив все равно придет тебе на помощь, хотел бы ты этого или не хотел.

— А если я скажу, что мне только того и нужно? Пусть хоть каждый раз девчата за нас стараются.

— В том-то и дело, Ванюша, что этого ты никогда не скажешь, — с теплой улыбкой заметила Ольга. — Ишь, прибежал, как встрепанный. До сердца, значит, дошло.

Парень опустил голову и стал застенчиво теребить пуговицу на плисовой куртке.

— Антошечкина нашим ребятам теперь проходу не даст, все насмешничать будет. Да и по другим деревням слух пройдет, — несмело проговорил он.

— За это не беспокойся: девчата дали слово, что все останется между ними. Они совсем не хотят тебя конфузить.

— Все знают, товарищ Шульгина, — снова нахмурился Буровлев. — Даже москвич меня вчера Антошечкиной попрекнул. Она, говорит, за тебя сейчас в поле работает, а ты… — парень безнадежно махнул рукой.

— Это какой москвич? — встревоженно спросила Ольга.

— Малыш… Да вон они оба сюда идут…

Буровлев нервно дернул полу куртки. С треском отскочила пуговица и покатилась по земле. Парень повернулся и зашагал прочь.

Ольга проводила его взглядом и задумалась: «На самом деле, какая удивительная бестактность со стороны этого маленького техника. Всюду сует свой нос. Вот тут и занимайся воспитательной работой. Вместо помощи от москвичей пока только одни неприятности».

«Ну, что в нем есть? — неприязненно думала она о Бабкине. Мальчишка-карапуз. Глазки маленькие, как у поросенка, на голове щетинка… — Ольга старалась найти во внешности этого ни в чем не повинного юноши даже самые незначительные мелочи, которые хоть чем-то принижали его. Шульгина вспомнила вчерашние встречи, сначала у холма, затем на улице. — А Стеша тоже хороша!»

— Видишь, наши гости спозаранку поднялись, — прервала ее размышления Анна Егоровна, прикрывая рукой глаза от солнца. — Головастые ребята, ученые. Ты бы их попросила для комсомольцев доклад сделать, что там насчет дождя слышно. Они эту науку всю как есть превзошли.

Она опустила руку и чуть прикрыла раму, так как ей показалось, что табачный дым из комнаты потянулся в окно.

— А вот тот, что поменьше, — продолжала Кудряшова, — самый что ни на есть дотошный механик. Мне о нем Антошечкина сказывала.

— Стеша? — в изумлении спросила Ольга, и ее большие серые глаза округлились.

— А что?

— Да нет, я просто так, — быстро ответила Оля, искоса наблюдая за Бабкиным.

Он шел степенно, вразвалочку, смотря в землю, и, видимо, внимательно слушал своего товарища.

— Молодой человек! — крикнула Анна Егоровна. — Простите, не знаю вашего имени-отчества.

Друзья переглянулись.

— Это тебя, — Бабкин толкнул приятеля в бок.

Вадим подошел к окну, снял шляпу и поздоровался.

— Здравствуйте! — Кудряшова через окно протянула руку Вадиму. — Ну как, ученые люди, когда вы нам дождь пошлете?

Она сказала это нарочито серьезно, но в глазах ее пряталась улыбка.

— До этого пока наука не дошла, — поняв ее шутку, заметил Вадим, чуть заметно косясь на Ольгу. — К сожалению, конечно, — с вежливой предупредительностью поправился он. — Пока мы изучаем верхние слои атмосферы, процессы, связанные с образованием водяных паров…

Багрецов говорил, как лектор. Он хотел показать свои знания. Ольга слушала его с холодной улыбкой, но, как показалось Вадиму, слушала внимательно.

— Ну, я в этой мудрости не разберусь, — перебила его председательница. — Одно мне понятно. В таком деле на вас, ученых, что на бога, надеяться. Либо придумаете вы, как дождь посылать, либо нет…

— Зачем же так? — обиделся за своих коллег молодой техник. — Обязательно наши ученые найдут этот способ…

— Когда? — резко перебила его Кудряшова. — Ты видал, что на полях делается? — Обратилась она к гостю на «ты». Еще бы, он затронул самое больное место председателя колхоза! — Мы, конечно, не профессора, — запальчиво продолжала она, и ее круглое полное лицо покрылось розовыми пятнами, — но кое в чем разбираемся. Через несколько лет, когда здесь кругом леса вырастут, другой будет разговор. Недаром спину гнули на лесных посадках. Ты сейчас нам дождь подай! — Кудряшова повернулась к растерянному Багрецову.

— Он-то при чем здесь, Анна Егоровна? — заступилась за гостя Ольга. — Вы так говорите, будто от этого товарища что-нибудь зависит.

— Знаю, — отмахнулась от нее председательница. — Не перебивай! Это я так, к слову. Вот вы, комсомол, — она быстро повернулась к Ольге, словно вдруг нашла истинных виновников всех своих неприятностей, — фокусами занимаетесь, ягоды какие-то там разводите да виноград. А у нас хлеба сохнут…

Бабкин стоял поодаль, изучая доску показателей бригад и звеньев. Однако он все время прислушивался к разговору. Ему было смешно, когда Вадим после прочитанной им лекции по метеорологии вдруг по милости Анны Егоровны стал главным виновником засухи на полях девичьеполянского колхоза. «Так ему и надо, — мысленно подсмеивался Тимофей. — Не важничай, а то, ишь, перед девчонкой кокетничает своими знаниями. „Слои атмосферы… Процесс образования паров…“ Вот и попался. Молодец Анна Егоровна, отбрила!»

Однако, когда председатель колхоза обратилась к секретарю комсомола с упреком, Бабкин решил вмешаться в разговор.

Быстро стуча каблуками, он поднялся по ступенькам крыльца и, стараясь выглядеть абсолютно равнодушным, обратился к Анне Егоровне:

— Мне думается, что вы не совсем правы, нападая на здешних комсомольцев. Насколько мне известно, они серьезно озабочены поисками воды.

Ольга исподлобья взглянула на Бабкина. «И чего это он лезет в защитники? А потом издеваться будет, как вчера над Ваней Буровлевым».

— Ну и что же? — добродушно спросила Анна Егоровна. — Я вот тоже забочусь, а толку чуть. Воды все-таки нет.

— Вероятно, вам известно о подземном источнике у подножия холма? Почему бы его — не использовать для орошения? — спросил Тимофей.

Ольга посмотрела на него таким испепеляющим взглядом, что, как потом рассказывал своему другу Багрецов, Тимофей должен был бы мгновенно превратиться в горстку золы.

— Вы, конечно, можете показать нам этот источник? — спросила Ольга, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить этому белобрысому самонадеянному юноше. Она не могла ему простить истории с Буровлевым.

— Прямо из земли течет? — недоверчиво спросила Кудряшова.

— Да не только течет, — неосторожно воскликнул Багрецов, — бьет фонтаном!

— Удивительно, Анна Егоровна, — Ольга усмехнулась и высоко подняла прямые длинные брови, — как хорошо наши гости изучили местность за эти дни. Сразу фонтан нашли!

— Он был, видите ли, сегодня ночью… А сейчас… — смущенно произнес Бабкин и вдруг почувствовал, что ему больше нечего сказать.

Все получилось глупо и очень несерьезно. И зачем он ввязался в этот разговор? Шульгина определенно все знает и сейчас рада посмеяться над москвичами, открывшими фонтан в их колхозе.

— Может быть, — после недолгого молчания продолжал Бабкин, — мы несколько поторопились рассказать вам про источник, который видели сегодня ночью. Фонтан появился и вдруг сразу пропал, но думаю, он все-таки найдется.

Тимофей значительно посмотрел на Ольгу и собрался было уходить. Анна Егоровна остановила его.

— Ну, дай-то бог, — сказала она по привычке. — Найдется, так найдется, куда ж ему пропасть?

Видимо, Кудряшова мало верила в существование фонтана, считая это выдумкой, но не хотела обидеть техников.

Бабкин чем-то напоминал ей пропавшего на войне сына. Такой же простой и рассудительный, вот только росточком не вышел…

— Давно я на опытном участке у Ванюши Буровлева не была, — Анна Егоровна обратилась к Ольге. — Обещал в этом году по пять початков с куста кукурузы получить. Как думаешь, Ольгушка, выйдет или нет? ОКБ поможет?

Вадим прислушался к разговору. Похоже было на то, что в этом колхозе не один Буровлев занимается селекцией. Он уже освоил на своих участках не только кукурузу, но и гигантский подсолнух вдвое выше человеческого роста (называется он «Русский мамонт»).

Тут же представил себе Багрецов, как легко заблудиться в таком «подсолнечном лесу». Поднимешь вверх голову, а там только кусочек голубого неба и желтые шляпы подсолнуха.

Ольга начала доказывать Анне Егоровне, что ей необходим новый участок для хлопка. Кудряшова посмеивалась. Во всей области никто еще такими фокусами не занимался. Подумать только — хлопок. Слов нет, важная культура — миллионное дело, но как можно вывести такой сорт, который бы холода не боялся? Снова перешел разговор на самые насущные дела. Обсудили положение с соревнованием. Анна Егоровна похвалила Буровлева. Сегодня утром она смотрела его участок. Теперь, глядишь, он и Стешу перегонит. Председательница посетовала на пшеницу. Не получить в этом году запланированного урожая! Надо использовать все средства, чтобы вытянуть кок-сагыз — основное богатство колхоза.

Ольга снова заговорила насчет опытных посевов, о рисе и своей поездке на селекционную станцию. Хоть и мало понимал Вадим в сельском хозяйстве, но все же попытался представить себе, как в Девичьей поляне будет родиться рис. В учебниках географии Багрецов видел картинки, где нарисованы рисовые поля. Китайцы ходят по колено в воде и собирают его. А откуда вода в Девичьей поляне? Однако позже выяснилось, что разговор идет о рисе неполивном. Оказывается, есть уже рисовые поля в Курской области.

— Ну ладно, Ольга, — наконец согласилась Анна Егоровна. — На правлении поговорим. — Тут же, повернувшись к Бабкину, она спросила: — Механика нашего, Тетеркина, знаешь?

Тимофей хотел было ответить отрицательно, но, подумав, решил, что, пожалуй, он знает этого изобретателя, и главное — его работу, больше, чем кто-либо в деревне, даже больше, чем Ольга. Что эта девчонка может понимать в изобретениях? Он неприязненно взглянул на нее и твердо ответил:

— Знаю вашего механика.

— Посмотрел бы, сынок… — начала было Анна Егоровна, но тут же извинилась: — Прости меня, что я назвала тебя так, но ведь я тебе в матери гожусь. У меня такой же, как ты, был… смышленый, — она задумалась. — Вот я и говорю, посмотрел бы ты, чего там не ладится у Тетеркина, одна машина всю экономию горючего сожрала…

— А он сам разве исправить не может? — спросил Бабкин, отлично зная, что даже малоопытный механик разберется в неполадках мотора и найдет причину пережога горючего.

— По совести признаться, я тоже этому не верю, но что делать, если время сейчас горячее; пока вызовешь кого-нибудь из МТС, глядишь, у Тетеркина совсем горючего не станет. Вишь, прорва какая! На такую машину разве напасешься? Да ты не отказывайся, мил человек, — убеждала техника Анна Егоровна, видя, что тот колеблется.

— Нет, это неудобно, — решительно заявил Бабкин. — Механик может обидеться. Я же не инспектор…

— Инспекторов у нас хватает, — недовольно перебила его Кудряшова. — Что ж, вольному воля. Не обессудьте, если потревожили. Премного извиняемся за беспокойство.

Анна Егоровна взялась за раму окна, желая закрыть его, но помедлила и сказала:

— А что касается обиды Тетеркина, то это как ему будет угодно, если он не понимает, что мы не о себе заботимся. Дело наше общее, государственное, и за каждый гектар невспаханной земли или за истраченную зря бочку горючего как МТС, так и все мы перед государством ответчики.

Бабкин стоял в нерешительности. Он чувствовал себя снова пристыженным этим убедительным доводом колхозной женщины. Она четко определила взаимоотношения между личным и общественным. Какая может быть обида у Тетеркина, когда дело идет о государственных интересах? Пусть он сколько угодно занимается изобретательством, но если из-за этого увлечения останется невспаханным опытный участок, что тогда?

На этот вопрос Тимофей не мог сразу ответить. А вдруг у этого механика получается что-нибудь замечательное?.. Ну, скажем, значительное увеличение скорости пахоты или сокращение потребления горючего?

Анна Егоровна выжидательно смотрела на задумавшегося техника.

Наконец Бабкин решился. Он должен во что бы то ни стало познакомиться с затеями Тетеркина.

— Хорошо, Анна Егоровна, — помолчав, сказал Тимофей. — Я посмотрю, в чем там него дело.

Кудряшова улыбнулась, показав ровные крупные зубы. Ее широкое лицо стало еще круглее, словно расплылось во все стороны.

Бабкин вздохнул, вспомнив, как Тетеркин принял его заступничество перед Васютиным. Да, встреча обещает быть не особенно приятной.

Он попрощался с Анной Егоровной, машинально протянул руку Ольге, но она не заметила его движения и повернулась к Багрецову.

Димка артистически раскланялся с ней, приподнимая шляпу. Тимофей определил, что этот франт уже успел подглядеть, как он смущенно сунул в карман повисшую в воздухе руку. «Невежливо, хоть бы отвернулся, долговязый!»

— А видно, здорово ты ей насолил! — сказал Вадим, когда друзья отошли от крыльца. — Признайся откровенно, как это получилось?

Бабкин не отвечал, он думал о предстоящей встрече с изобретателем. Нет, конечно, Димку он с собой не возьмет. Уж очень щекотливое поручение.

 

Глава 8

БРАТЬЯ ТЕТЕРКИНЫ

В этот день Бабкин несколько раз заходил в мастерскую к Тетеркину. Его не было ни ранним утром, ни поздним вечером. Огромный висячий замок на двери недвусмысленно напоминал «инспектору», что здесь его не ждут.

Назавтра Тимофей решил подняться чуть свет и подождать механика у мастерской. Вадим еще безмятежно спал, когда Бабкин осторожно отодвинул засов в сарае и вышел во двор.

Край солнечного диска подпирал облачко на горизонте. Оно медленно таяло, растекаясь по небу.

Вздохнул Бабкин, вспомнив свой монтажный стол в лаборатории. Тимофей любил показать истинное мастерство. Приборы, которые он собирал, вызывали восхищение инженеров тщательностью монтажа и отделки. Бабкин в этом деле был артистом. Никто из техников, работающих в институте, не мог так хорошо подобрать цветные проводнички, расположить их умно и аккуратно по всей панели, как техник Бабкин. Его блестящие и тонкие пайки на деталях считались чудом монтажного искусства.

Все, что делал Бабкин, являлось образцом законченности и аккуратности. Эти технические навыки столь глубоко проникли в его сознание, что и жизнь он считал огромной, хорошо организованной лабораторией. Однако в отличие от Багрецова, который подчас занимался в этой лаборатории рискованными экспериментами, Тимофей старался избегать этих новшеств. Он считал, что действовать надо только наверняка.

И вот сейчас, получив щекотливое поручение от Анны Егоровны, Тимофей встретился с новым экспериментом.

Самое неприятное заключалось в том, что к Тетеркину не подойдешь с вольтметром. Какими электронными анализаторами можно проверить, что почувствует оскорбленный изобретатель, когда к нему придет «инспектор» Бабкин?

«Да, это все очень сложно, — думал Тимофей, наводя бархатной тряпочкой глянец на сапоги. — И как это меня угораздило ввязаться в подобную историю?»

Вспомнил Бабкин, что за два года его работы в институте он не имел ни одной неприятности. Премии, благодарности, доска почета. Сам парторг института хорошо его знал, называл Тимофеем Васильевичем. Перед отъездом техника в командировку он подчеркнул, что, кроме метеостанции на холме, рядом есть еще и колхоз «Путь к коммунизму». Комсомолец Бабкин найдет там свое место и своих друзей.

— Ищи друзей, товарищ Бабкин, — досадливо прошептал Тимофей, увидев на блестящем голенище смутное отражение своей коротко остриженной головы. Что же ему делать? Пока он встречает только недоброжелателей.

«Нет, конечно, и Тетеркин, и Буровлев, и Ольга хорошие комсомольцы, думал Бабкин, — вероятно, даже прекрасные товарищи. Они могут быть истинными моими друзьями, но бывает же так, что искреннее стремление сблизиться с ними и помочь в работе приводит к обратным результатам. Хорошо Димке, он остался в стороне. На него никто не сердится. Этот лентяй бросил заниматься в автокружке, а ему очень полезно знать мотор. Тогда, глядишь, Анна Егоровна послала бы его „инспектировать“ Тетеркина».

В последний раз Бабкин провел бархатом по голенищам, аккуратно сложил тряпочку и, спрятав ее в мешочек, засунул в задний карман брюк.

Тимофей буквально всем своим существом ненавидел пыльные сапоги!

Осторожно приоткрыв дверь в сарай, он взглянул на мирно посапывающего товарища. Стараясь его не разбудить, достал из ящика инструкцию с описанием автоматической радиометеостанции. По словам Димки, механик интересовался ею.

Бабкин подошел к калитке, оглянулся на сарай и решительно зашагал по улице, заросшей травой, стараясь держаться тропинки, чтобы не обрызгать росой сапоги.

Возле колхозного амбара работали две девушки. В повязках, закрывающих нижнюю часть лица, они выглядели странно и непривычно. Девушки протирали на большом проволочном решете семена кок-сагыза, освобождая их от пуха.

«Машины нет, — недовольно подумал Бабкин. — Пух, наверное, в рот летит».

Тут же Тимофей вспомнил, что недавно читал об изобретателе Лихцове. Этот семнадцатилетний молотобоец часто присматривался к работе девушек на очистке семян кок-сагыза. Скоро он сконструировал веялку-сортировку для этого дела… «Вот бы мне что-нибудь придумать», — вздохнул техник и, не оглядываясь, пошел дальше.

Деревня просыпалась. Петухи, словно неопытные тенора на занятиях в хоркружке, пробовали свои голоса.

Дрожали стекла в окошках скотного двора от басовых рулад колхозного быка. Ему хором вторили коровы.

Бабкин увидел в конце улицы стадо и удивился. Пастух и подпасок шли впереди.

Впрочем, «пастух», «подпасок» — это не те слова. Можно ли сравнить вчерашнего деда, размахивающего кнутом, с этим гордым пятнадцатилетним парнем, который сейчас небрежно играет тросточкой?

«Опять начинаются всякие несообразности, — приглядевшись, недовольно подумал Бабкин. — Действительно, этот молодец шагает с блестящей металлической тростью. Зачем она ему понадобилась? Видно, тоже франт, вроде Димки».

Тимофей сердито смотрел на приближающегося к нему парня в широкополой войлочной шляпе и синем комбинезоне.

Через плечо пастух нес металлическую коробку, похожую на противогаз. Вдруг он посмотрел на часы и вставил в коробку трость.

«Так это же антенны», — решил Тимофей, смотря на поблескивающий высоко над шляпой пастушка металлический прут. Теперь для техника было ясно, что он видит маленькую полевую радиостанцию, какие широко применялись на войне.

Пастух-радист вынул из кармашка сбоку аппарата обычную телефонную трубку и, щелкнув переключателем, заговорил в микрофон:

— Фрося, ты меня слышишь? Плохо? Вот бестолковая! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не трогала левую ручку.

Тут пастушок увидел подошедшего к нему городского техника, о котором он уже слышал, и, не опуская трубки, сказал:

— Прямо беда с этой Фроськой. — Он дружелюбно посмотрел на Бабкина, словно искал в нем сочувствия. — Тыщу раз объяснял, а она все свое, и главное спорит…

Выставив упрямый лоб, как молодой бычок, он прислушался, еще плотнее прижал телефонную трубку к уху, затем, облегченно вздохнув, крикнул в микрофон:

— Ну, то-то! Не нужно забывать!.. Вот и сейчас, — обратился он к приезжему гостю, чувствуя в нем понимающего в этих делах товарища. — Батареи подсели, а она позабыла прибавить накал.

Бабкина заинтересовал этот пастух с радиостанцией. Он невольно пошел за ним.

Пастух, двигая темными густыми бровями, на ходу говорил в микрофон:

— Так вот слушай, Фрося! Мне встретилась Анна Егоровна и сказала, что сегодня приедет доктор… Какой? Ясно какой — коровий… Ну, ветеринар, понятно? Так вот, надо ему Смышленую показать. Когда приедет, скажи мне по радио. Я тогда ее пришлю с Никиткой. Не забудь, смотри!

Парень отнял от уха трубку и дал ее Бабкину.

— Послушайте, как громко слышно.

Тимофей услышал тонкий девичий голос. Он словно звенел в трубке.

— Все поняла. До свиданья, ковбой!

— Это кто ковбой? — спросил Тимофей у пастушка.

Тот неожиданно покраснел и выхватил у Бабкина трубку.

— Опять, товарищ Сорокина, ведете по радио посторонние разговоры. Вы меня поняли?

Он прислушался, потом, щелкнув переключателем, выключил радиостанцию.

— Не отвечает, ну хорошо же… — пастушок увидел, что его помощник Никитка непристойно и глупо ухмыляется.

— Нечего зубы скалить! — вскипел пастушок. — На работе находишься. Обязанности свои должен понимать, — он указал на отбившегося от стада теленка.

Оторопевший Никитка бросился наводить порядок в своем хозяйстве. Ох, и строгий бывает «начальник», коль услышит ненавистное ему прозвище!

— Ну что ж, будем знакомы, — после некоторого молчания проговорил Бабкин, протягивая пастушку руку. — Меня зовут Тимофеем. А тебя? — решил он называть его на «ты». Техник считал, что к этому мальчику пока и нужно так обращаться: он года на три моложе Бабкина.

Мальчуган молча посмотрел на гостя из-под густых насупленных бровей, которые, как показалось Тимофею, были взяты совсем от другого лица. Их хотелось подстричь, они словно закрывали глаза, синие, как пуговицы его комбинезона.

— Так как же все-таки тебя зовут? — повторил свой вопрос Бабкин.

— Да уж, конечно, не ковбоем, — мрачно ответил повелитель колхозного стада. — Это все Фроська выдумала, а за ней и другие подхватили. Вы, небось, тоже не в первый раз слышите?

— Ну, это ты зря, — примирительно заметил Тимофей, боясь обидеть мальчика и нажить себе еще одного недоброжелателя.

— Сергеем зовите меня, — сказал пастушок, поверив в искренность своего нового знакомого. — А то здесь все уже привыкли… Ковбой да ковбой… Это все Фроська! Книжку про них читала, а там написано, что американские пастухи так зовутся. Обидно!

— Что ж тут обидного? — решил вступиться за неизвестную ему Фроську Бабкин. — Это смелые люди, живут в диких прериях, — вспоминал он когда-то читанные романы Майн-Рида, — скачут на конях…

Больше ничего Тимофей не помнил об этих непонятных для него героях. Он знал только то, что в детстве его сверстники зачитывались приключениями «американских пастухов».

— Не горюй, Сергей, — успокоил его Бабкин. — У тебя дело тоже интересное, а главное — нужное. Можно сказать, что и ты ковбой…

Бабкин снова ошибся. Все в Девичьей поляне ему казалось чудесами: и трактор Тетеркина, и непонятные дела Шульгиной. Он впервые увидел колхозного пастуха с радиостанцией. Но не только эти зримые доказательства чудесных превращений в колхозной деревне наблюдал приезжий гость. Другое, более глубокое изменение буквально обезоружило Бабкина. Он думал, что мальчик-пастух, услышав лестное для ребят его возраста сравнение с ковбоем, мило улыбнется и еще выше поднимет голову. Все произошло иначе.

Сергей слегка опешил, затем остановился и, смотря на Тимофея синими обиженными глазами, сказал:

— Может, и не понравится вам, но я все-таки скажу. Девчата в шутку меня обзывают ковбоем, Фроська со зла, а вы по серьезному. Потому и обида особая берет на эти ваши слова.

Молча выслушивал Бабкин этот не совсем понятный для него выговор, но чувствовал, что пастушок в чем-то прав.

— Понятие надо иметь, — продолжал упрямец, смотря гостю в глаза и пропуская мимо себя стадо. — Что такое ковбой? Да разве это настоящий пастух? Эка невидаль — скакать на коне и коров арканами душить. Как поймает скотину, так и тащит по земле за шею.

Бабкин невольно улыбнулся, — так вот чем недоволен этот рачительный хозяин!

— Ничего тут нет смешного, — сказал Сергей и, потрепав по морде тянувшуюся к нему безрогую корову, с грубоватой нежностью пробасил: — Ну, иди, иди… Нечего!

— Вы думаете, я за себя обижаюсь? — Сергей снова обратился к Бабкину. — За все наше дело обида берет. Ковбой, — презрительно протянул он, словно стараясь дать почувствовать городскому парню, сколь низко он ставит этого горе-пастуха. — Никакого у него нет понятия о скотине. Она тоже требует к себе уважения, а то арканом… за шею. Да вы видите, у меня даже кнута нету. Часы есть, радиостанция. Если что случится, сразу могу помощь вызвать…

— Что же может случиться? — стараясь поддержать разговор именно в этом конкретном плане, спросил Тимофей.

— Волки, — неожиданно подсказал Никитка.

Ни Сергей, ни Бабкин не замечали, что любопытный помощник колхозного пастуха все время вертелся около старших.

— Опять! — крикнул Сергей и, выхватив из радиостанции антенну, шутливо замахнулся на своего подпаска.

Тот словно этого ожидал и юркнул в сторону под брюхом у коровы. Легкий удар пришелся по ней. Корова, как показалось Бабкину, удивленно посмотрела на пастуха. «Это еще что за новости?» — словно говорили ее глаза.

Сергей виновато погладил Пеструху.

— Вы думаете, мне деваться некуда, что я вдруг стал пастухом? Это моя бабка грозилась раньше: «В пастухи, мол, отдам». А я вот и сам ушел, ее не спросился, потому люблю я это дело. С осени на зоотехника буду учиться. Сергей приподнял свои мохнатые брови и мечтательно добавил: — Скоро у нас в Девичьей поляне и для пастуха нужно будет высшее образование.

Он заметил недоверчивую улыбку Бабкина.

— Ну да, конечно, — со вздохом заметил Сергей. — Вы, небось, считаете, что я очень высоко понимаю о нашем деле? Какая же для пастуха нужна наука?

Он по-хозяйски оглядел идущее впереди стадо и приподнялся на цыпочки, чтобы через лес движущихся рогов увидеть Никитку. Тот, как дирижер, размахивал тонкой хворостинкой и строго следил за равнением в передней шеренге.

— Мне тоже раньше думалось, — продолжал Сергей, шагая рядом с Бабкиным и постукивая по голенищу прутиком антенны. — Пастушье дело — это никакая не наука. А потом чисто глаза открылись. Никифор Карпович помог… Теперь иду я и науку эту большую вижу. Вот, к примеру, корова, — он указал антенной на одну из них. — Раньше просто так, — буренка, а нынче она для меня мле-ко-пи-та-ю-ще-е. — Он значительно поднял палец и протянул это слово по слогам. — Парнокопытное. И об этом млекопитающем, на всех языках тыщи книг написаны. Или, скажем, вот трава. — Сергей нагнулся и сорвал под ногами пыльный стебелек. — Не просто трава, что коровы едят, а бо-тани-ка. Должен я, как пастух, знать эту науку — ботанику? Должен! Вон на траве роса блестит. Нет, теперь для меня это не роса, а охлажденный водяной пар. Должен я про это дело все как есть до точности знать или нет? — Он упрямо потупился.

Слушал Бабкин пастушка и уже не улыбался. Он чувствовал, как перед этим колхозным мальчуганом открывается новый мир. Все, что окружало его с детства, привычное и обыкновенное, словно заиграло чудесными, светящимися красками. «Действительно, новыми красками, — подумал Тимофей. — Как будто на картине у нас в институте. Висит она в зале между колонн, ничего особенного в ней нет: лес, трава, речонка. Повернешь выключатель, под потолком зажжется фара с темным стеклом. Невидимые ультрафиолетовые лучи заставят светиться краски люминофоры. Картина сразу оживает. Все на ней становится особенным, значительным. Листья кажутся словно сделанными из прозрачного зеленого стекла. Трава полыхает небывалым зеленым пламенем. В речонке светится золотом песчаное дно…»

Бабкин даже закрыл глаза, представив себе эту картину.

— Вот иду я по земле, — между тем говорил Сергей, довольный тем, что может высказаться перед городским, образованным человеком. — Иду по этой дороге и вроде как насквозь все вижу, — продолжал он. — Сверху это не просто земля, а почва, и дальше песок или там, скажем, камни не камни, а ми-не-ра-ло-ги-я. И вижу я, как сквозь эту минералогию река течет…

— Грунтовые воды, — поправил его Бабкин.

— Нет, река, — убежденно сказал Сергей. — Вот третьего дня за бугром…

Он вдруг исподлобья взглянул на Бабкина и сразу осекся. Может быть, в глазах гостя он прочел слишком активный интерес к тому, что было за бугром.

Сергей отбежал в сторону и погрозил прутом антенны задержавшейся у куста корове.

— Ну, ты… млекопитающее!

Наводящими вопросами Бабкин пытался было узнать, что хотел сказать Сергей о том, что случилось третьего дня. Он был уверен, что речь идет о фонтане. Но почему этот пастушок, наверное, так же как и Ольга, скрывает от приезжих найденный источник?

Мимо на «москвиче» проехала Анна Егоровна. Она улыбнулась Бабкину.

Тимофей взглянул на часы и, к своему огорчению, заметил, что времени уже много. Он заболтался с этим «начальником колхозного стада», даже позабыл о Тетерки не.

Оглядевшись по сторонам. Бабкин с удивлением заметил, что давно уже кончилась деревенская улица и сейчас он идет по дороге на метеостанцию.

Он хотел было повернуть обратно.

— Ну, спасибо, Сергей, — озабоченно хмурясь, проговорил Бабкин. — Мне еще вашего механика надо застать.

— Он с ночи в поле уехал.

— Откуда ты знаешь?

— Вместе живем. — Пастушок помолчал и добавил: — Брат он мне.

Бабкин задумался: «Нельзя ли через этого мальчугана подготовить обидчивого изобретателя к тому, чтобы он без особого предубеждения отнесся ко мне? А то уж больно нехорошо получается…»

Сергей принял молчание гостя за недоверие. Он же сам видел, как Кузьма еще с вечера собирался на пахоту.

— Сейчас все в точности узнаем, куда вам идти, — сказал пастушок, вставляя антенну в радиостанцию. — У нас на узле Петька-радист вроде диспетчера.

Он перевел волну, включил аппарат и нажал кнопку вызова.

Переговорив с дежурившим на узле «Петькой-радистом», Сергей подкинул на руке телефонную трубку и заявил:

— Кузьма здесь совсем близко. Только лучше с ним дома разговаривать.

— Почему? Я его не задержу.

Пастушок хотел что-то сказать, но не решался. Он помедлил, затем опустил свои смешные брови-козырьки и, не глядя на Бабкина, нехотя заметил:

— По этой дороге пойдете. Кузьма за бугром.

Сергей поправил свою войлочную шляпу, словно давая понять гостю, что разговоры разговорами, а дело делом. Сейчас пастух пришел на место, и теперь ему не до гостей…

Бабкин неторопливо плелся по пыльной дороге и с досадой смотрел на когда-то блестящие носки своих сапог. Впереди себя он заметил группу девушек. Колхозницы несли на плечах огородные тяпки. Тени палок на земле походили на силуэты старинных ружей. «Фузеи и аркебузы», — подумал Бабкин, вспомнив их названия. Как странно в этом колхозе сочетается старая и новая техника! Огородная тяпка, или мотыга, которой обрабатывал землю чуть ли не первобытный человек, и рядом необыкновенный трактор Тетеркина.

Девушки, заметив Бабкина, начали оборачиваться назад. Послышался шепот, затем легкий смех.

«И над чем они только смеются? — возмутился Тимофей, оглядывая свой костюм. — Глупо и невежливо».

Красный от гнева и смущения. Бабкин обогнал смешливых девчонок и, не оглядываясь, чуть ли не побежал вперед, чтобы только не слышать этого оскорбительного хихиканья.

Отойдя от девушек на приличное расстояние, Тимофей успокоился и, к своему стыду, почувствовал, что, собственно говоря, его поведение действительно могло показаться им смешным. И чего это он припустился вперед, словно эти девчонки за ним гнались? Кстати, ему тогда почудилось, будто среди них он слышал тонкий голосок Стеши.

«Может быть, ока рассказывала подругам, как ее отчитала Ольга за ночной разговор со мной?» — размышлял Бабкин. И тут же с тревогой подумал, что девчатам, вероятно, уже известно о болтливом москвиче, который выдал Буровлеву их маленькую тайну. «Как все это неприятно и глупо», — досадовал он на себя.

Бабкин обогнул холм и увидел стоящую неподалеку голубую машину председательницы колхоза. Рядом белел ее платок.

Подойдя ближе, Тимофей стал свидетелем довольно неприятного разговора.

Анна Егоровна отчитывала поникшего Тетеркина.

— Что с тобой случилось? Ума не приложу! — слышал Бабкин громкий и густой голос Кудряшовой. — Да ты посмотри, что с полем сделал! Вот вы городской ученый человек, — обратилась она к Тимофею. — Гляньте-ка на эту работу. Чай, у вас там, на заводах, таких мастеров не водится?

Бабкин с удивлением посмотрел на развороченную целину. Борозды то расходились в стороны, как ножницы, то пересекались, извиваясь немыслимыми вавилонами, будто захмелевший тракторист решил расписаться на этом поле, навсегда оставив потомству свою фамилию.

— Нет, Кузьма, — с сожалением сказала председательница. — Жили мы с тобой хорошо, а теперь не обессудь… — Она развела в стороны свои полные руки.

— Да чего вы от меня хотите? — с раздражением вымолвил бригадир, заметив, что даже ничего не понимающий городской мальчишка критически оценивает вспаханный им участок. — Задание я перевыполнил или нет? Всю ночь работал — это вам что? Мало?

— За это спасибо! Ничего не скажу. — Анна Егоровна досадливо дернула за концы платка. — Но разве так можно измываться над землей? — указала она на поле, и ее крупные щеки затряслись от гнева. — Земля тебя кормит, а ты что с ней сделал?

От группы колхозниц, спешивших на работу, отделилась маленькая остроносая женщина. Подперев руками бока, она визгливым голосом закричала:

— Бабоньки, поглядите! Срамота какая… Тракторист-то у нас пьяный. Кренделя выписывает… Вон за что ему деньги платят. — Она распалялась все больше и больше. — Тут за кусок хлеба спину гнешь до ночи, а он…

— За тебя спину гнут, — раздался недовольный голос из группы колхозниц.

— Уж не ты ли? — вдруг повернувшись всем телом к обидчице, завизжала остроносая. — Указчица нашлась.

— И нашлась, — вышла вперед суровая женщина с голыми по самые плечи загорелыми руками. — Вчера больной прикинулась, а сама на рынок торговать побежала.

— Это я-то?

— А кто же?

— Глаза твои бесстыжие, — остроносая подбежала к ней и замахала перед ее лицом руками. — Ты не за мной, а вон куда смотри, — указала она на развороченное поле. — Комсомолу все с рук сходит.

— Не шуми попусту, Макаркина, — наконец не выдержала Анна Егоровна, строго взглянув на женщину потемневшими глазами. — Не твоего это ума дело. Сегодня вышла на работу?.. Иди, куда послали, и нечего здесь язык чесать.

До этого председательница колхоза стояла молча и не вмешивалась в ссору, словно она хотела показать городскому гостю, что руководить колхозом не так-то легко. Всякие бывают люди, нечего греха таить. Взять, к примеру, эту Макариху, — до чего же зловредная баба, живьем может съесть человека.

Анна Егоровна подавила вздох и, проводив глазами женщин, обратилась к Тетеркину:

— Слыхал, что Макаркина про комсомол сказала?

Тетеркин пожал плечами: «Мало ли чего сболтнет вздорная баба!»

— А ты подумай все-таки над ее словами. Может, и права она?

Механик ничего не ответил и оглянулся на стоящий неподалеку трактор. Анна Егоровна проследила за его взглядом и, посмотрев на часы, подошла к Бабкину.

— Уважьте все-таки меня. Поглядите, чего это его трактор безобразничает: горючее без меры жрет и хозяина не слушается, целину поганит. А ты, Кузьма, не артачься, когда тебе помощь предлагают, — сказала она уже механику и, поправив выбившиеся из-под белого платка темные блестящие волосы, неторопливо направилась к машине.

«Надо сейчас ехать на строительство кирпичного завода, — решила она, просматривая свои заметки в записной книжке. — Потом что еще тут? Написать Горбуновой рекомендацию в партию… Позвонить в город о проекте консервного производства. Надо сушилку для овощей организовать. Тут еще Никифор о молочном заводе твердит. Сколько еще дел впереди! — вздохнула Анна Егоровна. — Ума не приложишь. А здесь вот приходится на всякие бабьи разговоры время тратить».

Она оторвалась от записок и недовольно посмотрела на развороченное поле.

Широколицый паренек с гладко стриженной головой, ученик Тетеркина, открыт перед Кудряшовой дверцу машины.

Тонкий кудрявый дымок вылетел из выхлопной трубы и потянулся за ней. «Москвич» тронулся, и скоро на дороге остался лишь тающий след — голубой дым, как от папиросы.

Уехала Анна Егоровна, и будто сразу в сознании Бабкина все окуталось туманом.

«Как я должен начать разговор с механиком?» — думал он, смотря на плывущий дымок. В голове ни одной мысли. Положение еще более осложнилось после случая с развороченной целиной. Дым окутывал Бабкина со всех сторон.

Техник глянул на Тетеркина. Тот стоял почти рядом с ним и, торопливо затягиваясь папиросой, клубами выпускал едкий дым прямо в лицо «приезжему специалисту».

— Мне Анна Егоровна говорила, — начал Бабкин, стараясь держаться с достоинством, даже подчеркивая равнодушие ко всему этому делу, — что один из ваших тракторов, — он указал рукой на стоящую рядом машину, — потребляет слишком много горючего.

— Так, — согласился механик, откусил половину мундштука у папиросы и снова сунул ее в рот. Глаза его холодно блестели.

— Может быть, неисправность в карбюраторе? Испорчен жиклер?

Тетеркин выплюнул папиросу и презрительно взглянул на маленького техника:

— Карбюратор в дизеле?

От досады Бабкин чуть не прикусил себе язык. И как он не заметил, что механик работал на дизельном тракторе? Конечно, в нем не может быть никаких карбюраторов и жиклеров.

Механик стоял, широко расставив ноги и заложив руки в карманы. Он слегка раскачивался, ожидая, что еще нового скажет этот «специалист».

— Я, конечно, мог не знать, какого типа у вас машина, — поборов смущение, проговорил Тимофей. — Но дело не в этом. — Он обвел глазами поле, по которому словно прошли полчища кротов. — Мне сказал мой товарищ, что вы интересуетесь автоматикой и просили посмотреть инструкцию к нашей автоматической метеостанции. Вот она.

Бабкин вынул из кармана тонкую зеленую книжицу и протянул ее механику.

Тетеркин даже не взглянул на нее.

— Спасибо за вашу заботу! — Механик достал из кармана тряпку и стал тщательно вытирать ею руки. — Недосуг нам. Видите, перепахивать этот кусок придется, — он взмахнул тряпкой и указал на поле. — Фары ночью почему-то испортились… Вот и наковырял.

Повернувшись спиной к Бабкину, Кузьма зашагал по полю.

— Насчет карбюратора Анне Егоровне все-таки доложите! — крикнул он уже издали.

Тимофей с отчаянием посмотрел ему вслед. «Ну и братец! — вспомнил он пастушка Сергея. — С таким должен быть совсем иной разговор».

 

Глава 9

О ПОЛЬЗЕ МАТЕМАТИКИ

Около метеостанции Бабкин увидел Вадима. Багрецов полулежал на траве и следил за стрелкой вольтметра, присоединенного для проверки реле электронного прерывателя. В аппарате, видимо, что-то не ладилось. Вадим, прикусив язык, осторожно дотрагивался пинцетом то до одной, то до другой части схемы.

Бабкин постоял несколько минут молча, затем опустился на колени и заглянул под панель. В лабиринте проводов запутался зеленый кузнечик. Он прыгал, ударяясь о тонкие пластинки реле.

Повернув аппарат, Тимофей вытащил длинноногого гостя из-под монтажа и протянул его Димке.

— Возьми на память! Так можно три часа искать испорченный контакт.

Он хотел было сунуть кузнечика рассеянному другу за шиворот, но вдруг вспомнил о Тетеркине, о том, как этот колхозный механик подсмеялся над ним, вспомнил о Буровлеве, о всех неприятностях последних дней и решил, что сейчас не до шуток.

— И о чем ты только думаешь? — набросился он на товарища, словно тот был виновен во всем. — Собрал под панелью целую коллекцию жуков, а потом удивляешься, почему появился переменный контакт? Замечтался совсем.

Он отбросил кузнечика в сторону и наклонился над аппаратом.

— Ну как, видел Тетеркина? — спросил Багрецов, доставая из кармана клеенчатую тетрадь. Он просто хотел перевести разговор на другую тему. Сейчас его занимало лишь исправление пластинки реле, и Тетеркин тут был абсолютно ни при чем.

Однако совсем иначе воспринял его вопрос Бабкин. Ему показалось, что Димка знает все. Он ехидничает и издевается. Пожалуй, никогда Бабкин не чувствовал себя так скверно, как после встречи с механиком. «Насчет карбюратора Анне Егоровне все-таки доложите», — до сих пор звенел в ушах его насмешливый голос.

Очень самолюбив Бабкин, он не мог примириться с мыслью, что колхозный тракторист поставил его в таксе глупее положение. Ведь он все-таки техник из Центрального института. И вдруг — такая насмешка… Ольга — деревенская девушка, что она может понимать в настоящей науке? Но и она смеялась над ним, когда Бабкин рассказал о фонтане.

«А Димка? — подогревая свою злость, снова подумал о нем Тимофей, ожесточенно выдувая пыль из-под панели аппарата. — Да ведь он тоже как бы с ними заодно… Почему мой дружок спросил о Тетеркине? Откуда он знает, что я сегодня должен был встретиться с ним?»

Бабкину хотелось грубо оборвать Вадима, наговорить ему всяких колкостей… Если он настоящий друг, то зачем так себя ведет? Почему Димка все эти дни остается как бы в стороне, а все шишки валятся на пего, Тимофея?

И вот Бабкин, всегда спокойный и примерный техник из Центрального института, образец выдержки и невозмутимости, сейчас абсолютно вышел из привычного ему душевного равновесия. Он не терял спокойствия и присутствия духа, даже когда остался один в летающей метеолаборатории. После этого случая в институте только и говорили о Бабкине. Ребята, ремесленники с опытного завода, провожали его восхищенными глазами, а девушки перешептывались между собой, глядя ему вслед. Как же, ведь это он — «знаменитый Бабкин»…

Сейчас исчезла солидная невозмутимость отважного техника. Затронуто было его самолюбие. В этом случае Тимофей не мог оставаться спокойным.

Что скажет он тому же парторгу института, если тот даже не специально, а так, к случаю, спросил, нашел ли Бабкин в колхозе друзей. Бабкину нечего сказать… Когда он уедет из Девичьей поляны, то в «клубе на бревнах» девушки будут со смехом вспоминать чудного городского парня: он открыл не существующий фонтан и нашел карбюратор в дизеле.

А Димка? Что ж Димка? Над ним смеяться нечего… Тимофей отбросил кисть, которой чистил аппарат, и взглянул на товарища. Тот совершенно не замечал обиды Бабкина. По-детски приоткрыв рот, Вадим с увлечением занимался куда более интересным делом: он чертил!

На раскрытых страницах тетради техник аккуратно выводил контуры башни электростанции, затем какие-то трубы, идущие по склону холма. Вадим, казалось, совсем забыл о своем вопросе. Он машинально слюнявил карандаш и трудился с таким невозмутимым видом, будто на листе его бумаги рождалось «гениальное изобретение»…

Бабкин презрительно крякнул и чуть ли не носом влез в металлическую коробку радиостанции. В последние дни он часто видел Вадима за дневником. Склонившись над ним, Димка, раскачиваясь, бормотал стихи. «Сегодня редкое прилежание, — подумал Тимофей. — Чертежами занялся. Вот уж совсем на него не похоже! Здесь этот франт окончательно разболтался».

— Не помешаю?

Подняв глаза. Бабкин увидел Васютина. Опираясь на узловатую палку, инструктор райкома дружелюбно посматривал на техников.

Тимофей с удовлетворением отметил, что одежда Васютина полностью совпадает со вкусами его. Бабкина. «Конечно, только так должен одеваться серьезный, уважающий себя человек, — подумал он. — Гимнастерка с белым подворотничком, заправленные в сапоги брюки. Все в точности, как: у меня».

— Садитесь, Никифор Карпович, — предложил Вадим, пододвигая гостю тяжелый железный кожух от аппарата.

— Спасибо.

Прежде чем сесть, Никифор Карпович осторожно вытянул раненую ногу. Опираясь на палку, он вдруг повернулся назад.

— Вот, представляю, — Васютин вытолкнул из-за спины невысокого вихрастого паренька. — Петр Иванович, наш самый главный радист.

Несмотря на свою солидную должность, Петр Иванович оказался тринадцатилетним мальчуганом с непокорными, выгоревшими от солнца вихрами. Его маленький носик, как показалось Вадиму, был удивительно похож на слегка приплюснутую розоватую черешню.

«Главный радист» стоял, наклонив голову и опустив пушистые ресницы. Видимо, Петр Иванович был серьезно смущен столь высокой оценкой положения, которое он занимал в колхозе.

Вадим бесцеремонно рассматривал мальчика. «Ресницы смешные, — подумал он. — Как пушок одуванчика кок-сагыза». Сердитые вихры Петра Ивановича торчали во все стороны. Да и сам он тоже казался взъерошенным, как молодой петушок, приготовившийся к драке. Даже его покрасневшие уши топорщились по-озорному, будто под них поставили распорки.

— Привел я к вам Петушка. Его запросто все так называют, — пояснил Васютин. — Привел за тем, чтобы он рассказал о своей выдумке. Если это дело у него выйдет, то будет польза здешнему колхозу. И не маленькая… Говори, Петушок, не стесняйся…

— Мы в колхозе хотели строить свою метеостанцию, — незаметно приглаживая вихры, начал радист. — Но я все-таки думаю, что она не нужна, если ваша тут стоит.

— Но постой. — перебил его Багрецов, — она же совсем закрытая, что же ты увидишь?

— Видеть нам ничего не нужно, — заметил радист, удивленно взглянув на городского техника. «Как это он не понимает такой простой вещи?»

— Я в день несколько раз принимаю на узле ее передачу, Но только не разбираюсь, что к чему…

— Так ты хочешь, чтобы тебя научили понимать шифр? — спросил Бабкин.

Главный радист благодарно взглянул на него блестящими глазами.

— Если можно, то покажите ему таблицы сигналов, — сказал Васютин, ласково наблюдая за Петушком. — Наверное, трудно в них разобраться, но он парень дотошный — все поймет.

Бабкин подумал, что научить этого паренька расшифровать показания радиометеостанции не очень легко, но все же он попробует.

Радуясь, что хоть этим он поможет колхозным ребятам, Тимофей вынул из кармана инструкцию, которую хотел отдать Тетеркину, и. взяв Петушка за плечи, посадил рядом с собой.

— Ну что ж, попытаемся для начала, — весело сказал он. — Может быть, что и получится. Слух у тебя хороший?..

Бабкин включил контрольный приемник.

Никифор Карпович приподнялся и отошел в сторону, давая этим понять, что он не хочет мешать занятиям.

Опираясь на палку, Васютин задумчиво смотрел на колхозные поля. Над ними стелился туман. Дрожащий воздух поднимался вверх от нагретой черной пашни. Вдали медленно полз трактор. Его очертания все время менялись. Казалось, это не теплый воздух, а сам трактор дрожит от еле сдерживаемого нетерпения. Поскорей бы добраться до конца поля! Работы много! Сегодня надо вспахать всю эту целину до той вон зеленеющей вдали защитной лесной кромки.

Отсюда, с холма, было видно, как ровными квадратами исчертили поле лесные полосы. Они резко отличались по цвету от вызревающих хлебов, лугов, покрытых выгоревшей травой, и лиловой пашни. Полосы казались как бы нарисованными широкой кистью.

Васютин пощипывал короткие усы и вспоминал о том, что было здесь совсем недавно. Сначала ребята собирали семена, затем разводили питомники. Наконец тонкие, хилые саженцы с бледными, цвета салатной зелени листочками появились на полях. Они мерзли и трепетали под суровыми весенними ветрами. Они гибли от палящего солнца и суховея, и тогда на их месте пионеры и комсомольцы сажали новые.

— Смотря на эти поля, я вспомнил довольно интересный случай, — обратился к Багрецову Никифор Карпович. — Однажды, придя в школу после уроков, мне довелось увидеть столпившихся у доски малышей. Они решали практическую задачу: лесное звено Кости Букреева посадило 245 саженцев акации, из них 64 погибло. Звено Никиты Гуляева посадило столько-то. Затем приводились цифры еще одного звена. В конце задачи спрашивалось: сколько каждому из звеньев требуется посадить еще саженцев, чтобы выйти на первое место? Ребята были кровно заинтересованы в решении этой задачи. Они просто не могли уйти из школы, не определив, кто же будет на первом месте… Впервые я тогда увидел такое непосредственное слияние науки и жизни…

— Это замечательно! — восторженно отозвался Багрецов. Собеседник затронул тему, которая очень волновала молодого техника. — Но разве вы не думаете, что можно привести тысячи таких примеров, абсолютно полного сочетания науки с повседневной практикой? Ну, скажем, наша метеорология. — Он кивнул в сторону Бабкина, сосредоточенно объясняющего сигналы погоды юному радисту. — Она разве вам не помогает?

— Помогает, конечно, — слегка улыбнулся Васютин. — Мы будем знать, что завтра дождя не предвидится. А если он нам нужен? Для тех же засыхающих саженцев. — Он указал вниз на мелкую лесную поросль. — Поможет ли ваша наука метеорология вызвать этот дождь?

— От меня вчера того же самого требовала Анна Егоровна.

— Ну и правильно! — рассмеялся Васютин, стукнув палкой о землю. — По-хозяйски. Если ты занимаешься погодой, то подавай ей дождь! И не когда-нибудь, а сегодня!

Васютин помолчал и снова оглядел огромное пространство колхозной земли. Земля изнывала без дождя.

— Конечно, мы понимаем, что скоро настанет время, — продолжал он, — когда наши ученые будут управлять погодой. Однако надо сначала изучить ее. Так же, как мы учили математику, прежде чем строить машины. Я помню, — снова пощипывая усы, в которых пряталась усмешка, говорил Никифор Карпович. — Помню, как мы решали задачки не о саженцах, а о каких-то бассейнах, куда неизвестно зачем в три крана вливалась вода, а в два крана выливалась…

— Построить такой бассейн я и хотел вам предложить, — вдруг совершенно серьезно сказал Багрецов.

— Для проверки необходимости подобных задач? — не замечая серьезного тона молодого техника, шутливо спросил Васютин.

— Нет, для комбинированной ветрогидростанции.

Никифор Карпович внимательно посмотрел на Багрецова и, убедившись, что тот не шутит, предложил:

— Сядем… Ну, рассказывай!

Все свежее и новое, что встречалось на пути этого большевика, влюбленного в свою колхозную землю, вызывало в нем чувство радости. Недаром самыми близкими его друзьями были комсомольцы. Он стал горячим сторонником всех их начинаний, смелых, а порой даже рискованных. Васютин любил повторять слова Горького о том, «что в каждом человеке скрыта мудрая сила строителя, и что нужно ей дать волю развиться и расцвести, чтобы она обогатила землю еще большими чудесами».

Этих чудес ждал Никифор Карпович от колхозных ребят. Вот где нетронутая целина! Сколько талантливых изобретателей и ученых получит страна, если помочь им «развиться и расцвести»!

Анна Егоровна иной раз, по старой дружбе, с глазу на глаз выговаривала ему, что, мол, не к лицу такому уважаемому человеку поддерживать почти все выдумки комсомольцев. И так многие бабы ими недовольны: слишком власть взяли! Что комсомол захочет, так и будет. Самый лучший участок под виноград им отвели, а на нем картошка крупная-прекрупная, чуть ли не в два кулака родилась. «Жили без винограда и помрем без него», — говорили старухи. Однако Никифор Карпович, в основном рассчитывая на молодежь, умел ладить и со старухами. Никто про него слова плохого не мог сказать, кроме разве Макаркиной. «Ну, да что с нее взять? Не по ней же равняться», — решила тогда Анна Егоровна и, учитывая все, что сделал Васютин для колхоза, соглашалась и с ним и с «подшефными» ему комсомольцами. Правда, многие новшества, как говорила она, «вставали в копеечку» колхозникам, но что поделаешь — когда-нибудь все эти дела окупятся с лихвой. К тому же «выдумщиков» горячо поддерживала местная парторганизация. Для Анны Егоровны, как и для Других членов правления, это было решающим обстоятельством.

Никифор Карпович умело направлял интересы ребят. Прочитав в газетах о том, что в одном из колхозов с успехом применяется радиосвязь, он выбирал энтузиаста и словно невзначай показывал ему газету. Любознательный парень выискивал книжки и журналы, в которых можно найти что-либо по этому делу, писал в колхоз, где жили радиоэнтузиасты. Те подробно делились своим опытом, и вот уже парень докладывал обо всем этом на комсомольском собрании. Так было с Сергеем — «начальником колхозного стада».

Так было и с Петром Ивановичем — «главным радистом», и с Ольгой-селекционером, разводившей не только морозостойкий виноград, но и многие другие культуры, а также небывалую ананасную ягоду — актинидию.

Так было со всеми, кого хорошо знал Васютин. Только один Кузьма Тетеркин шел своим путем. Зазнайство и нелюдимость Кузьмы отпугивали от него друзей-комсомольцев. Впрочем, пожалуй, и не было у него настоящих друзей.

Часто, приходя за советом к Васютину, Ольга жаловалась на Тетеркина. От него она ждала совсем иной помощи, а он только отшучивался и отмалчивался. «Потерпи, — говорил ей Васютин. — Ты же селекционер и знаешь, что незрелые ягоды никогда не дают хороших семян».

Он был по-настоящему рад, услышав, что Багрецов, городской комсомолец, так же как и его колхозные товарищи, думает о самом нужном и самом сложном во всем их хозяйстве — об электрификации.

— Ну что ж, Вадим Сергеевич, — обратился к нему Васютин, видя нерешительность техника. — Я слушаю… Очень внимательно слушаю! — подчеркнул он свое отношение к его выдумке.

Вадим взглянул на Бабкина. Ему хотелось пригласить товарища для обсуждения своего проекта. Но Тимофей был занят первым уроком с «главным радистом», и Багрецов решил рассказать ему о своем предложении позже.

— Итак, о бассейне, — начал Вадим, раскрывая тетрадь. — Его надо вырыть здесь, на бугре. Энергией ветростанции будет приводиться в движение насос, расположенный около водоема. Насос станет накачивать воду в бассейн из буровой скважины, находящейся у подножия холма. Пока дует ветер, все время наполняется искусственное озеро. Таким образом, запасается нужная нам энергия.

Багрецов оживился. Он откинул назад длинные курчавые волосы и горячо продолжал:

— Ветра нет! Это нам, оказывается, не страшно! Электростанция никогда не будет зависеть от ветра. Можно было бы поставить обыкновенные аккумуляторы, какие используются у вас в колхозе для дежурного освещения, но ведь это страшно дорого и сложно. Я подсчитал, что если запасти в обыкновенные аккумуляторы нужную энергию, которая потребуется для всех машин колхоза, то пришлось бы построить большое здание только для одних этих аккумуляторов и держать там несколько человек для ухода за ними. Знаете ли вы, что такое коэффициент полезного действия? — спросил Вадим и тут же смутился. Конечно, Васютин знает. Чего тут спрашивать? — Так вот, этот кпд, как его сокращенно называют, у электрических аккумуляторов совсем невелик. Итак, предположим, что мы будем строить водяной аккумулятор. Как в бассейне из задачника, мы открываем кран. По широкой трубе вода падает вниз и ударяет в лопасти водяной турбины, соединенной с генератором. Генератор вращается и дает энергию, как для освещения, так и для машин. Таким образом, колхоз может использовать эту энергию в любое время, а не только в ветреную погоду.

— Понятно, — задумчиво проговорил Никифор Карпович, смотря вниз, как бы уже сейчас представляя себе ползущие по склону трубы. — А воду уже после турбины вы предполагаете пустить на поля?

Вадим обрадовался. Да ведь это самое главное, ради чего стоит рыть водоем! Как правильно угадал его мысли Никифор Карпович!

— Вот именно, я только что и хотел об этом сказать, — продолжал Багрецов. Он уже почувствовал интерес Васютина к своему предложению. — Больше того, орошение полей не будет зависеть от ветра. Если настанут безветренные дни, то можно спустить значительную часть воды из озера, рассчитывая на то, что оно все-таки будет пополняться, так как насос, приводимый в движение турбиной, подает воду из скважины.

— Из одной трубы вливается, из другой выливается. Вот и пригодилась задачка с бассейном, — улыбнувшись, заметил Васютин. — А кстати, для данного случая вы ее не пытались решить?

— Нет!.. Но… — замялся Вадим, — это нетрудно…

— Вот и давайте прикинем. — Никифор Карпович взял у Вадима карандаш и тетрадь. — Здесь можно? — спросил он, переворачивая страницу.

— Да, да, пожалуйста.

— Не помню, когда я такими делами занимался… Ну, с чего начнем?

Вадим снова смутился. Он не так давно проходил алгебру, а вот как тут быть с арифметикой? Надо вспомнить.

— Прежде всего нам нужно знать объем бассейна, — словно не чувствуя замешательства техника, начал Никифор Карпович. Он обвел глазами вершину холма и сказал: — Ну-ка, Вадим Сергеевич, проверь шагами, сколько тут будет от ветряка до склона. В общем, прикинь, какой квадрат уместится на этом пятачке.

Багрецов с готовностью вскочил и побежал к ветростанции.

Никифор Карпович углубился в расчеты. Надо было примерно подсчитать, сколько литров воды в минуту будет подавать насос из скважины. Он вспомнил некоторые данные типовых насосов, выпускаемых нашей промышленностью, Но этого мало. Надо учесть длину и наклон трубы, идущей вверх по холму… Так… Теперь, какую же мощность можно отобрать у ветростанции в течение суток для одного насоса? Электроэнергия нужна и для других колхозных установок…

Изредка посматривая на молодого техника, сосредоточенно измеряющего шагами квадрат будущего бассейна, Васютин быстро скользил карандашом по бумаге. Он исписал уже целую страницу.

«Надо посмотреть по справочнику данные малой турбины, — рассуждал он. — Впрочем, мощность нам известна… Не забыть бы учесть испарение зеркала искусственного озера… Теперь… коэффициент использования. Так… подставим сюда…»

Когда Вадим подошел к Васютину, то, к своему удивлению, увидел почти целиком исписанный лист, причем часть его была покрыта алгебраическими формулами. Багрецову сразу стало как-то не по себе. «Сейчас он меня вызовет к доске», — почему-то мелькнула беспокойная мысль.

— Ну, сколько у вас там получилось? — спросил Васютин, не поднимая головы от расчетов.

— У нас получилось, — начал Багрецов, чувствуя себя школьником, — сорок пять на двадцать три.

— Шагов или метров?

— Шагов, но моих. Значит, метров.

Никифор Карпович взглянул на долговязого юношу и улыбнулся.

— Конечно, метров. Так какая же общая площадь? — спросил он.

Совсем скверно почувствовал себя Вадим. Как же это он сразу не умножил?

— Приблизительно тысяча квадратных метров, — сказал за него Васютин и снова занялся подсчетами.

Багрецов вспомнил начальника лаборатории Никонова, который так привык к логарифмической линейке, что умножал с ее помощью даже два на два. Смотря при этом на движок, он машинально говорил: «Приблизительно четыре».

— Многовато, — поднял голову Никифор Карпович. — Выгоднее делать более глубокий бассейн, чтобы уменьшить испарение драгоценной для нас воды. А вообще мне кажется, что из вашего предложения, Вадим Сергеевич, что-то получится.

Взволнованный техник почувствовал себя не на маленьком холме, где, возможно, будет строиться искусственное озеро «по проекту Багрецова», а на огромной высоте, чуть ли не на Эвересте. Нет, куда там! Еще выше — на седьмом или, если оно только есть, восьмом, девятом небе. Ему хотелось, высоко подпрыгнув, поскакать сейчас на одной ноге к Бабкину и рассказать ему обо всем.

— Приходите сегодня вечером ко мне, — предложил Васютин. — Возьмете по справочникам все данные, и надо точненько рассчитать несколько вариантов. Голова у вас свежая. Уравнения проходили, можно оказать, совсем недавно. Вот и займитесь.

У Вадима будто что-то оборвалось внутри. Казалось, он падает прямо в холодную воду придуманного им бассейна. Он не сможет рассчитать, сколько в этот бассейн будет вливаться и сколько из него будет выливаться… Не может потому, что все абсолютно позабыл. Но разве он решится сказать об этом Никифору Карповичу? Что тот подумает о приезжем технике? Наболтал, а сам в кусты, когда до дела дошло…

Васютин не замечал растерянности Багрецова. Он смотрел, прищурив глаза, на расстилающиеся перед ним поля, точно видел, как протянулись по ним голубые нити распределительных каналов.

— Мы и раньше часто думали о том, как дать воду на поля, — как будто про себя говорил Васютин. — Но что поделаешь? С одним ветряком это дело было не совсем выгодным. Пожалуй, с аккумулятором энергии, в виде этого вашего бассейна, что-нибудь да выйдет. Очень хорошо, вода пойдет с холма под напором. Нужно преодолеть подъем вон там… — Васютин обнял Вадима и палкой указал вдаль. — Видите, у кукурузного поля? До самого последнего времени мы практически не могли и думать об орошении, — все так же задумчиво продолжал он. — Водоносные пласты в нашем районе никуда не годятся… Бабы колодцы чуть не досуха вычерпали…

— А сейчас? — оживился Вадим. — Нашли более мощные подземные воды?

— Да, что-то вроде этого, — сказал Васютин и обратился к подошедшему Бабкину: — Ну как? Ученик попался толковый или нет? — Он взглядом указал на Петушка и, не дожидаясь ответа техника, спросил у мальчика: — Теперь поймешь, когда ждать дождика, а когда снега?

— Не все сразу, — заступился за своего ученика Бабкин. — Разберется!

— Мне все-таки интересно насчет воды, — снова возвратился к своему проекту Вадим. — Хватит ли мощности найденного подземного источника для орошения? Далеко ли придется вести трубы?

— Все это известно Шульгиной. Правда, она в чем-то там не уверена, поэтому секретничает, но, думаю, вам она все расскажет, — добродушно заметил Васютин. — Зайдите к ней сегодня вечерком, когда она с работы придет.

— Да, но… — хотел было возразить Вадим, вспомнив, как Ольга высмеяла Тимку, когда тот пытался рассказать ей о фонтане. — Мне кажется…

— Может быть, для ускорения дела мы попросим товарища Бабкина поговорить с Ольгушкой. Проверить все ее предположения, взять расчеты. А мы тем временем успеем кое-что подобрать в справочниках, — сказал Васютин.

Бабкин машинально кивнул головой.

— Итак, решено! — заключил Никифор Карпович, собираясь уходить. — Пусть Ольга вам покажет место, где по ее расчетам целесообразнее всего бурить. Примерно прикиньте, какое это будет расстояние до вершины холма. Получите у нее все данные и приходите. Хату мою знаете?

Тимофей все еще не мог опомниться от столь неожиданного поручения. Снова выслушивать Ольгины насмешки? Нет, это ему совсем не подходит! И опять это подстроил Димка! Ну, погоди ж ты!

Когда Васютин и «главный радист» ушли, Тимофей быстро повернулся к товарищу. Он был до того возмущен, что у него даже порозовела кожа под ежиком волос.

— Ну? — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Бабкин.

— Молчи! — оборвал его Вадим. — И без тебя тошно.

Тимофей с удивлением посмотрел на поникшего друга. Тот стоял, опустив голову, длинный и тонкий. Бабкину показалось, что Димка сейчас, прямо у него на глазах, переломится пополам. Вся его фигура выражала такую неподдельную печаль, такую безнадежную грусть, что суровый Бабкин не выдержал. В сердце заклокотали тепленькие струйки, они предательски подкатились к самому горлу, и он хрипло пробормотал:

— Ладно… Докладывай, почему нос повесил.

А Димка будто и не слышал товарища. Он не поднимал головы, кольца его вьющихся волос падали вниз на глаза и, как представлялось Тимофею, уже раскручивались, превращаясь в безжизненные сосульки.

«Прикидывается», — решил Бабкин, но опять что-то защекотало в горле, и он, приподнявшись на цыпочки, откинул Димкины волосы со лба.

— Довольно киснуть, рассказывай, — сказал он грубовато, досадуя на себя. Вечно этот Димка заставит расслюнявиться.

Вадим усталым театральным жестом откинул волосы назад, надел шляпу и взглянул на товарища. «Ну, кажется, Тимка отошел, — удовлетворенно подумал он. — Теперь можно разговаривать спокойно». Он начал рассказывать о своем проекте и главное — о том, что ему предстоит сделать.

— Только и всего? — протянул Тимофей, когда Вадим рассказал ему о своих опасениях.

— Ничего себе только! — возмутился Багрецов. — Какими же глазами я буду смотреть на этого ученого инструктора, когда он у меня спросит расчеты? Ведь я сам набивался ему с проектом.

— Нечего было лезть, — с достоинством сказал Тимофей. — Надо всегда советоваться с товарищем!

— С тобой? — усмехнулся Вадим. Его раздражала спокойная самоуверенность Бабкина.

— Определенно, — твердо подчеркнул тот. — Я троек по математике никогда не хватал. Не в пример некоторым. Мог бы тебе все расчеты сделать. Что ж, придется поменяться ролями, — предложил он. — Ты идешь разговаривать с Ольгой, а я за тебя все сделаю. Завтра принесешь Васютину полные математические обоснования своего «гениального проекта».

— Благодарю, конечно! — расшаркался перед товарищем Багрецов. — Сердечно благодарю за не менее гениальную идею. Завтра же при проверке расчетов Никифор Карпович спросит: «А почему вы возвели в квадрат это выражение?» Думаю, что в этот момент мне не захочется посмотреться в зеркало. — Вадим вздохнул. Делать нечего… Придется поискать у кого-нибудь эту чортову алгебру.

Безнадежно махнув рукой, изобретатель сдвинул шляпу на затылок и зашагал по тропинке.

— Ольге от меня привет! — крикнул он уже на ходу. Бабкин хотел было погрозить ему кулаком, но сдержался: не солидно.

 

Глава 10

ПОДЗЕМНЫЙ САД

Время близилось к полудню.

Было жарко, в воздухе остро пахло полынью, клевером, мятой. Где-то в траве, будто крошечный генератор, гудел шмель, стрекотали кузнечики, щелкали, ударяясь о сухие листья, жесткие блестящие жуки. Весь этот шум напоминал Бабкину работу автоматической телефонной станции. Тимофей закрыл глаза и живо представил себе высокие шкафы с бегающими искателями, щелкающие реле, жужжащие моторы. Все это осталось там, в Москве, когда он проходил практику на АТС.

Бабкину, как никогда, захотелось снова увидеть знакомые приборы, снова вернуться в свою лабораторию, сесть за монтажный стол и, жадно вдыхая смолистый запах канифоли, следить, как дымится она на острие паяльника.

Техник завернул все винты на коробке прерывателя, любовно вытер пыль с гладкого кожуха и вставил аппарат в каркас радиостанции.

Он старался не думать о предстоящей встрече с Ольгой, но мысли невольно возвращались к ней. Тимофей чувствовал, что в глазах этой колхозной девушки он просто навязчивый и ничего не понимающий мальчишка. Зачем она будет ему рассказывать о своих делах? Придет время, и он сам узнает, где и как найден подземный источник.

Закончив свою работу на метеостанции, Бабкин подошел к крутому склону. Внизу дымилась дорога. Здесь только что проехала телега с обедом для колхозников. Блестящие термосы стояли на ней, как пароходные трубы, — их было видно издалека.

Тимофей проводил взглядом телегу и снова задумался.

Неприятности приходят все сразу. «Как это необдуманно Димка вылез со своим предложением! — размышлял Тимофей, шагая по склону холма. — Побежал алгебру учить. Наивно и глупо! Разве можно что-нибудь сделать за несколько часов? Обязательно засыплется, и стыдно будет не только ему, а и мне… Нет, не только нам придется краснеть! Неприятно будет и товарищам из девятой лаборатории и даже комсомольцам всего института. Может быть, когда-нибудь приедут сюда наши инженеры проверять метеостанцию? То-то расскажут им про нас…»

Бабкин решил ничего не расспрашивать у Ольги. Он сам во всем прекрасно разберется, стоит ему только пройти на то место, где он вместе с Димкой увидел фонтан.

Спускаясь по склону, Тимофей старался идти по траве, чтобы ею, как щеткой, вычистить сапоги. Трава, мягкая и сухая, с ласковым шелестом скользила по носкам.

Спустившись с холма и обогнув его, Бабкин направился к тому месту, где видел источник.

— Итак… — бормотал он себе под нос. — Мы тогда шли по этой тропинке… Здесь, возле кочки, встретили Ольгу… Именно на этом месте она провалилась сквозь землю… А вот здесь завертелся Димкин пиджак…

Техник искал пропавшую скважину. Он раздвигал кусты серебристо-серой полыни, будто покрытой блестящим алюминиевым порошком, ползал на коленях по сухой траве, стараясь обнаружить хоть какие-нибудь признаки исчезнувшего источника. «Несомненно, остались следы, — думал он. — Не может быть, чтобы такой полноводный ручей ничего не оставил после себя.»

Однако, сколько ни ползал по траве Бабкин, он ничего не находил.

…Макаркина, спешившая, как она говорит, «полудновать» домой (ей не пристало есть со всеми), остановилась на дороге, подперев руками бока, и во все глаза смотрела, как приезжий техник «от ума или так, от блажи, елозит на брюхе по земле». Она стояла долго и, не скрывая усмешки, наблюдала за москвичом. Тот часто вытирал струившийся по лицу пот, что-то бормотал себе под нос и снова продолжал поиски.

Макаркиной недосуг, она торопилась, а городской парень все еще ничего не нашел.

— Молодой человек, — елейным голоском окликнула она его, — аль иголку потеряли?

От неожиданности Бабкин вскочил. Макариха смотрела на него с ехидной улыбочкой, и в желтоватых зрачках ее светилось торжество. Вот, мол, она какая: от нее ничего не скроется, она все видит. Не иначе, как этому парнишке за такую работу — елозить по земле — тоже денежки колхозные идут.

Тимофей слегка растерялся, словно его застали за каким-либо глупым детским занятием.

Макариха чем-то напоминала сову: эти желтые большие глаза, острый нос, как у хищной птицы. «Она так и будет торчать здесь. Вот нелегкая принесла проклятую бабу!» — подумал Тимофей.

Загрохотала телега: это возвращался возница с пустыми термосами.

— Может, какой антирес вы здесь ищете? — спрашивала Макариха, видимо наслаждаясь замешательством городского парня.

— Тпрру, стой, милок!.. Тебе говорят! — остановил лошадь возница, седой кряжистый старик с аккуратно подстриженной квадратной бородой. — Чего потеряли? — участливо спросил он.

— Вот и я спрашиваю молодого человека, — приторно-сладким голоском пропела Макариха. — Да, вишь, гордый мальчик, не желает даже разговаривать с нами, деревенскими.

Бабкин возмутился. Какое она имеет право называть его мальчиком?

Он мысленно подбирал слова, как ему ответить ей, чтобы это было вежливо и в то же время внушительно. «Назвать ее бабушкой? Глупо и недостойно. Повернуться и уйти? Еще того хуже. Зачем обижать старика? Он действительно может подумать, что приезжий техник такой гордый, что даже не разговаривает с колхозниками».

Старик пришел ему на помощь.

— Тебе чего от него нужно? — накинулся он на Макариху. — Язык почесать? Ты свое дело сполняешь, а он — свое. Может, он все науки желает узнать, чтобы земля еще больше хлеба родила. За тебя, дуру, старается. — Он тронул вожжи и, причмокнув языком, добавил: — Эх, и вредная же ты баба, Макариха!

— Спасибо, дедушка. — Бабкин поклонился ему. Старик, лукаво подмигнув в сторону «вредной бабы», приподнял шапку и покатил по дороге.

Баба с сердцем сплюнула и, не оборачиваясь на гордого парня, поспешила в деревню.

Проводив се глазами, Тимофей подумал: «Если бы таким дать волю, то ни Тетеркин, ни Ольга ничего бы не смогли сделать в колхозе. Их бы вечно тянули за рукав назад подобные Макарихи. Хорошо, что таких „вредных“ не найдется и десятка в Девичьей поляне. Может, механик и прав, скрывая в тайне свои опыты? А Ольга?»

Но на этот вопрос Тимофей не успел ответить. Он заметил знакомую «вешку» — связанные вместе кусты полыни. Как же это он раньше не видел ее? Может быть, потому, что искал скважину значительно ниже по склону.

Со всех ног Бабкин бросился к кустикам. Так… Теперь он, конечно, найдет дыру, из которой бил фонтан… Вот песок, прилипший к стеблям полыни, вот на листиках подорожника следы от пробежавших по ним струек воды. Чуть заметная золотистая полоса указывала путь ручья.

Но откуда же била вода? Здесь, выше по склону, нет никаких признаков, значит, только отсюда, именно вот от этого крохотного бугорка начинался ручей.

Бабкин обескуражен. Он готов был с лупой осматривать каждую травинку на бугорке, только бы раскрыть тайну пропавшего источника. Наклонившись совсем низко, Тимофей заметил, что здесь трава иного цвета, чем вокруг холмика.

Но что это? Кусочки сухой земли крохотными зернышками рассыпаны на листьях одуванчика. Бабкин ухватил пучок травы и потянул вверх. Неожиданно приподнялся весь бугорок. Он искусно скрывал спрятанное под ним отверстие трубы.

«Так вот оно, в чем дело! — подумал Бабкин, вытирая платком выступивший от волнения пот. — Ведь это новое открытие! Кому-то нужно было спрятать все следы, показывающие, что здесь производилось бурение. Но совершенно непонятно, как пробурена скважина. Это можно было сделать только из-под земли. Искать, так искать до конца», — решил техник и снова занялся изучением склона холма.

Он прошел, или, вернее, почти прополз, вниз еще метров пять и тут снова заметил некоторое несоответствие оттенков травы. В одном месте Тимофей наткнулся на более светлый участок, чем всюду. Правильными рядами темнели норки, будто мышиные.

Присмотревшись внимательно, техник убедился, что видит перед собой очерченный квадрат, будто кто-то начал резать дерн, но так и оставил вырезанный кусок на месте.

Бабкин шарил в траве. «Ну да, здесь явная щель». Он нащупал се среди спутавшихся травинок. Тимофей просунул руку дальше и с тайным трепетом почувствовал между пальцами толстое железное кольцо. С усилием он приподнял тяжелую, покрытую дерном дубовую дверь с дырами для вентиляции.

Внизу темно. Пахнуло сыростью и прохладой. Смешанным запахом плесени и цветов потянуло из глубины.

Нерешительно заглянул техник в открытый люк. Спускались куда-то вниз крутые земляные ступени. Их ребра обшиты досками. Тимофей рассмотрел торчащие между досок бледные желто-зеленые травинки. Они были похожи на перья лука.

Глаза Бабкина постепенно привыкали к мраку. Он заметил, что чахлые стебельки на других ступеньках, расположенных ниже, более ярки и зелены, чем травинки, растущие под самым люком.

Кроме этого, новая особенность поразила техника: нижние травинки тянулись не вверх, а куда-то в сторону.

Бабкин решил спуститься на несколько ступенек. Темнота уже не казалась ему такой густой, она постепенно разжижалась, будто черная краска, разбавляемая водой. Внизу, слева, голубел рассвет. Его призрачные лучи, как струи, растекались повсюду, как бы смывая со стен черноту.

Начали вырисовываться неясные контуры идущих вниз ступеней. Они неподалеку обрывались, дальше тянулся низкий тоннель. Оттуда и проникал свет. По-видимому, где-то там, в этом тоннеле было проделано наверх окно или же шел скрытый в кустарнике выход.

Быстро спустившись по ступенькам, Бабкин остановился. Не очень длинный проход вел в большую пещеру, откуда струился дневной свет.

Проход постепенно расширялся. Потолок поднимался выше, нависал куполом. Издали можно было рассмотреть, как серебрится на нем известковая пыль.

«Странно, — подумал Тимофей, медленно продвигаясь по подземному коридору. — Почему этот свет падает на потолок откуда-то со стороны?» Он не мог себе этого объяснить, так как видел только небольшую часть высокой пещеры. Его совсем не удивляло, что под холмом он встретил пещеру. Техник знал, что часто среди карстовых пород бывают такие вымытые водой полости. Известковые, а также и другие породы особенно легко поддаются вымыванию. Это знает даже пастушок Сергей… «Как он говорит, — вспомнил Бабкин: — „течет река сквозь эту минералогию“. А может, и вправду здесь текла река, а потом вымыла себе новое русло еще ниже и ушла? Нет, пожалуй, эти стены обработаны человеком… Но зачем?»

Тимофей заметил на светлом фоне дальней стены пещеры будто рейсфедером вычерченную линию. Она перпендикулярно полу опускалась вниз.

Подойдя ближе к этой черте. Бабкин усмехнулся: «Так вот какой это перпендикуляр!» Он обнаружил трубу, уходящую одним концом в потолок тоннеля, а другим в землю. Нижняя часть трубы была связана с шестеренками. Здесь же стоял небольшой мотор.

На сыром песке отпечатались следы сапог. Наверное, тут работало несколько человек, если судить по этим отпечаткам. Среди них Тимофей заметил ямки от острых каблучков женских туфель.

Брошенный на землю гаечный ключ, трубы с нарезкой, приготовленные для бурения, сломанный бур, похожий на рыбий хвост, — все это говорило о том, что здесь недавно работали люди и, видимо, скоро должны возвратиться обратно.

Бабкин взглянул вверх. Там была закреплена надежная металлическая втулка. Вероятно, сквозь нее подавались вниз трубы. «Здорово! — подумал Тимофей. Никакой вышки не надо».

Теперь ему многое стало понятным. Он догадался, почему вертелся Димкин пиджак, поднятый над землей отрезком трубы. Он понял, что здесь найден подземный источник. Техник был уверен, что при столь слабосильном моторе нельзя вертеть сотни метров труб. Да, пожалуй, это и не нужно. Вода должна быть совсем близко…

Ему казалось, что прямо под ногами, под тонкой известковой коркой, с тихим журчанием текут водяные струи.

Он прислушался. Определенно, где-то есть ручеек. Бабкин обошел кругом буровую установку и заметил у стены узкую канавку. В ней блестела вода, отражая матовый белый потолок. Казалось, что течет под землей молочная речушка.

Несмотря на удивительно простое разрешение тайны фонтана, Тимофею далеко не все казалось ясным. Неужели только затем, чтобы попытаться найти воду в этой пещере, нужно было проводить сюда подземный кабель, устраивать таинственные двери и любовно обшивать досками идущие вниз ступеньки?

Бабкин решил пройти дальше и выяснить, откуда же пробивается свет в эту «подземную буровую».

Впереди виднелась часть известковой стены. На ней отпечатались узорчатые тени, или, быть может, это вкрапления каких-либо темных геологических пород.

Однако когда Тимофей подошел к стене поближе, то уже ничего не мог понять.

Перед ним колыхались от сквозного ветра зеленовато-синие растения с зубчатыми, как у орешника, листьями. Будто ползучий виноград, они тянулись вверх по блестящим проволочным струнам, которые в этом странном подземном мире представлялись Бабкину тонкими голубыми лучами, упирающимися в свод.

В призрачном синем свете вся зелень, ползущая не только по стенам, но и по земле, казалась нездешней, перенесенной с другой планеты.

«Астроботаника», — с усмешкой решил Бабкин, рассматривая непонятные для него растения. «Вот бы Димка удивился! — подумал он. — Вчера только мне рассказывал, какие на Марсе бывают деревья и травы. Наши ученые открыли… Да, это не та ботаника, о которой с уважением говорил младший Тетеркин».

Тимофей вспомнил, как Вадим, захлебываясь от восторга, доказывал ему, что теперь можно в точности представить себе марсианский пейзаж. Кустарник, зелено-голубой, даже синий; он похож на можжевельник. Растет там еще синяя брусника, морошка и голубой, как земное небо, мох.

«Вот вам, пожалуйста, — мысленно обратился к отсутствующему другу Тимофей. — И на Марс не нужно лететь. Все как есть синее».

Он осторожно пощупал зубчатые широкие листья, перевернул листок. Там он оказался уже не таким синим, а, пожалуй, слегка розоватым. Недоверчивый Бабкин понюхал его, пожевал. С досады сплюнул: «Леший ее знает, что это за штука, еще отравишься».

Голубая ягода, похожая на вытянутую продолговатую вишню, дрожала, как огромная капля на ветру.

Тимофей сорвал ее и стал придирчиво рассматривать. Затем слегка надкусил, но тут же опомнился. Вот ведь привычка какая, словно несмышленый ребенок — все в рот тащит. Ягода была почти прозрачной, сквозь ее, похожую на целлофан, кожицу просвечивали семечки.

— Да я же такую пробовал! — невольно воскликнул Бабкин. — Димка приносил!

И вдруг после этого ягода показалась ему совсем не голубой, а зеленоватой. Листья на растениях тоже позеленели, стали почти обыкновенными, только чуть-чуть, как говорится, «ударяли в синеву».

Бабкин сунул ягоду в рот и повернул за угол. «Голубая вишня» вдруг застряла в горле.

Цветущий сад вырос перед глазами. Тонкие низкорослые деревца, кустарники, покрытые цветами и плодами, высокие стебли каких-то невиданных растений — все это купалось в голубых лучах, льющихся сверху.

Под известковым потолком висели длинные светящиеся трубки. Пчелы жужжали между ними, проносились прозрачные тени стрекоз со стеклянными крыльями. Метнулась какая-то красноголовая пичужка и скрылась в кустах.

Все в этом подземном саду было настоящим. И пенье, и чириканье, и пряный запах цветов, и капельки росы на лепестках. Кузнечики отчаянно пиликали в траве, словно оркестранты перед выступлением. Гудел рассерженный шмель, тоненьким голоском жаловался комар.

Все было настоящим, как на земле, И следы ползущего жука на узкой тропинке, и сонная бронзовая ящерица, застывшая на камне: она будто грелась на солнце.

И только это солнце было ненастоящим!

Матовые холодные трубки, покрытые изнутри люминесцентным составом, стали солнцем подземного мира.

Тимофей и тут оставался верен себе: спокойно, вразвалочку шел он по дорожке. Ничего особенного не случилось. Он внимательно осматривался по сторонам и старался понять, кому и зачем понадобилась эта странная театральная декорация. Зачем этот осколочек живого мира спрятан под землю? В глубине пещеры светились красные трубки, будто наполненные раскаленными углями. Около стены горели зеленые лампы. Здесь же проходили отопительные трубы.

Возле некоторых растений торчали таблички с какими-то цифрами. Но что это за странный куст? Бабкина заинтересовали его лапчатые листья, похожие на веера. Наверное, какая-нибудь тропическая штука?

Вдруг ветки взмахнули своими веерами, словно от дуновения ветра. Тимофей мгновенно остановился: ему показалось, что кто-то прятался за кустом.

Нет никого… Бабкин в раздумье смотрел на шаловливый куст, взмахивающий листьями. Опять вздрогнули веера, будто их дергали за ниточки. Тимофей тщательно, как настоящий исследователь, осмотрел ветки. Никаких ниток.

Может быть, это ему просто показалось? Техник собрался было направиться дальше, но ветки вновь замахали листьями. Они как бы предупреждали Бабкина, чтобы тот не ходил туда.

— Вот нервное растение, — пробормотал Тимофей сквозь зубы и подумал: «За каким дьяволом такую пакость разводить?»

Он вспомнил, как однажды на урок ботаники учительница принесла кустик мимозы в банке. «Смотрите, дети, — говорила она: — слегка щелкнешь по веточке, и растение мгновенно сворачивает свои листочки. Через минуту они снова раскрываются. Вот видите?» Учительница показала этот опыт два раза. Прозвенел звонок. Бедный кустик остался в классе. Любознательные ребята его за перемену так «защелкали», что листочки уже больше не разворачивались.

«Ну, хорошо, — подумал Тимофей, оглядываясь на „нервное растение“. — Там эту мимозу щелкали, а здесь куст никто не трогает. Чего же он, несчастный, дергается?»

 

Глава 11

НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ

«Долго ли, коротко», как говорится в сказках, шел Бабкин по дорожкам неведомого подземного царства.

«Вот бы Димке показать, — размышлял Тимофей. — Он бы визжал здесь от удивления и восторга. Есть что посмотреть впечатлительной натуре».

Впереди, среди кустов, похожих на виноградные, что-то мелькнуло. Тимофей затаил дыхание. Он заметил маленькую девушку в голубом платье. Она устало вытирала лоб. Лицо ее было прикрыто рукавом, поэтому Тимофей не мог его видеть.

Девушка опустила руку и вдруг, испуганно вскрикнув, побежала. За ней со звоном покатилось пустое ведро.

— Стеша! Куда же вы? — крикнул Бабкин. Конечно, это была Антошечкина.

Она остановилась и растерянно взглянула на любопытного техника. Однако, тут же овладев собой, смерила Бабкина с головы до ног взглядом, полным уничтожающего презрения. Москвич поежился: видно, ему действительно стало не по себе. Это несколько примирило суровую девушку с непрошеным гостем. Может, он попал сюда случайно?

— Простите, я не ожидал вас здесь встретить, — пролепетал Бабкин.

— А я тем более, — в том же тоне ответила Стеша, слегка откинув голову и, по возможности, принимая царственную осанку. — Может быть, вы объяснитесь? — добавила она, круто повернувшись, словно откидывала в сторону воображаемый шлейф. (Антошечкина эти дни репетировала роль донны Анны для самодеятельного спектакля. Все подобные движения она изучила до тонкости.)

Бабкин нерешительно переступил с ноги на ногу. «Эта девчонка так себя держит, что неизвестно, как с ней и разговаривать», — вздохнув, подумал он.

— Видите ли, — начал Тимофей, подбирая слова, — я пытался найти…

— Нам неинтересно, что вы хотели найти, — перебила москвича девушка, забавляясь его смущением. По всем правилам хорошо отработанной дикции Антошечкина отчеканила, гордо приподняв голову: — Почему вы здесь? Я не помню, чтобы вам посылали приглашение.

Стеша довольна. Такой декорации, как здесь, не нарисует ни один колхозный художник! Такого яркого света никогда не было на их летней сцене! И вот стоит Антошечкина под разноцветными огнями, прекрасная и величественная! А Бабкин не может даже слова сказать: смущен, подавлен. Взглянуть не в силах, жмурится.

На самом деле Тимофей чувствовал себя, как муха в паутине. Непонятное волнение охватило его. Все в атом подземном мире казалось необычайным и особенно… Стеша.

Ее небольшие косы были искусно уложены повыше лба и напоминали венок, сплетенный из золотых елочных нитей. Они блестели под ярким светом. Золотые реснички можно было рассмотреть каждую в отдельности. И брови такие же золотой пух, и даже веснушки представлялись Тимофею золотыми, будто случайные блески, упавшие на лицо.

Бабкин скользнул взглядом по всей ее фигуре. В сравнении с молодыми деревцами Стеша казалась здесь много выше, чем обычно. Он посмотрел вниз и увидел ее маленькие босые ноги. Рядом стояли темные туфли на высоких узких каблучках.

Стеша уловила его взгляд, рассердилась. И на этого парня, который неизвестно зачем пялит на нее глаза, и главное — на себя: «Растереха ты, а не „донна“. Эдак можешь босой на сцену выскочить». Она уцепилась одной рукой за ветку и, слегка приподняв ногу, стала надевать туфель.

— Что вы на меня смотрите, как я обуваюсь? — буркнула она. — Вежливости не понимаете… А еще москвич!

Тимофей готов был провалиться сквозь землю, но дальше проваливаться некуда. Он и так под землей.

— Ольга знает, что вы сюда пошли? — недовольно спросила Стеша, отряхивая приставший к пятке песок.

— Да откуда же? — развел руками покрасневший Бабкин. — Я и сам ничего не знаю, — пытался он намекнуть строгой девушке, что не прочь услышать от нее хоть что-нибудь об этой подземной оранжерее.

— Не вздумайте Ольге сказать, что вы здесь были, — предупредила Стеша, застегивая пуговку на ремешке. Она пристукнула каблуком, как бы пробуя, плотно ли сидит туфель, и добавила: — А то она меня со свету сживет.

— За что же? — сочувственно спросил Бабкин, невольно представляя себе, как Шульгина будет «сживать эту девушку со свету».

— А за то! Не допускай посторонних, куда не следует.

— Да вы меня и не допускали. Я же сам нашел дверь.

— Так Ольга и поверила… Вход сюда она сама еле находит. А то посторонний!

— Да какой же я посторонний? — сверх ожидания обиделся Тимофей.

— А кто же?

Не мог Бабкин сразу подобрать нужный ответ. Он хотел было сказать, что они с Димкой тоже хотят принять участие в делах девичьеполянских комсомольцев. Он уже начал учить Петушка. Но все это показалось Тимофею неубедительным, и он промолчал.

Стеша взяла ведро и сурово проговорила:

— Сейчас обратно пойдете, в глазок гляньте. Неровён час, кто-нибудь около ходит. Проверите, тогда уже вылезайте.

— А чего вы боитесь? — раздраженно заметил Бабкин. Его возмутило поведение этой девушки. Уж очень невежливо и бесцеремонно выпроваживает она его отсюда. — Детские игрушки, — пробурчал он. — Дверь потайную устроили… — Тимофей с нескрываемой иронией посмотрел на стайку пчел, жужжащих возле светящейся красной трубки. — Фокусники! Даже пчел под землю загнали.

— Может, вы на себя их работу возьмете? В свободное время будете приходить сюда с кисточкой опылять наши растения. — Девушка смешливо потупила глаза.

— Что же вы все-таки здесь делаете?

— Рассаду готовим. — Стеша заметила недоверчивый взгляд гостя. — Я правду говорю. Весною у нас раньше всех огуречная, томатная и всякая другая рассада бывает. Нам такой план Анна Егоровна задала, что никаких теплиц не хватит!

— Лампы особенные… В первый раз такие вижу, — покривил душой Тимофей, стараясь поддержать разговор. Примерно такие же лампы дневного света горят на станциях метро и в столичных магазинах.

— Люминесцентные, — с гордостью сказала Стеша. — Прямо с завода выписали. Понимаете, товарищ Бабкин, — с увлечением затараторила она и заморгала золотыми ресничками: — люминесцентные лампы куда меньше берут электричества, чем обыкновенные. Наша электростанция уже полностью может давать энергию для этих ламп. Выгодно стало выращивать зимой парниковые овощи. Но мы тут разводим не только их, а и всякие новые растения, чтобы потом высадить на наши опытные участки. — Стеша помолчала и добавила: — Сами понимаете, что нам нужно все это сделать поскорее. Вот и приходится даже зимой заставлять их расти.

Она наклонилась над маленьким кустиком и ласково погладила его тонкие, словно шелковые, листочки.

— Конечно, потом мы не будем возиться с ними летом в теплице, — сказала она, заботливо подвязывая красноватый прутик, сильно наклонившийся к земле. — Пока мы только пробуем, что получится с новыми лампами, какой свет полезен разным растениям. К зиме готовимся. Будем кормить колхозников свежими ягодами и овощами в январе… Не знаю, не хочу зря говорить, — насмешливо улыбнулась она, — может быть, у вас в городе давно это сделали, а вот мы только пробуем…

Она ждала ответа Бабкина, прекрасно понимая, что пока даже в лучших московских магазинах в январе нельзя достать свежих ягод, тем более такую редкость, как актинидию, выращенную Ольгой.

— Ничего, обходимся, — сказал Тимофей.

— Да это уж конечно, — сочувственно заметила девушка. — Обойтись без всего можно. Мы вон пока без водопровода обходимся, но больше не хотим.

— Построите?

— А как же! — убежденно ответила Стеша. — Видали? — она указала на темнеющий коридор. — Там наши ребята учатся бурить. До воды уже добрались.

«Как просто отгадываются все чудеса!» — думал Тимофей, наблюдая за девушкой.

Она обошла группу кустов, на которых дрожали бледно-розовые цветы, затем зачерпнула воды из канавки, протекающей вдоль стены, и возвратилась обратно с полным ведром. Стеша поставила его на дорожку, поправила на голове золотистые косички и недовольно проговорила:

— Ну, теперь идите! Дорогу знаете. Да только… никому! — Она приложила палец к губам.

Но Бабкину уходить не хотелось. Он еще не все выяснил, а неизвестность для него хуже всех неприятностей.

— Сейчас иду. Только еще один вопрос. Почему ваша оранжерея оказалась в пещере?

— Потому, что ее не нужно было строить. Никитку-пастушонка знаете?

— Встречался.

— Так вот он первым нашел пещеру. Вы, думается мне, не поймете, как она нам пригодилась. И вода здесь есть, и утепление такое, что лучше не придумаешь. Зимой две маленькие печки поставили. Жара! Дышать нечем. Самые что ни на есть жгучие тропики, хоть бананы разводи. Мы тут даже заменитель какао хотим поскорее вывести.

Она остановилась возле невысокого кустика со стручками. Стручки висели среди круглых листьев.

— Разводите всякие фокусы, — укоризненно заметил Тимофей, взглядом указывая на размахивающие сами по себе ветки удивительного растения.

— Я его зову «дрыгалка», — рассмеялась Стеша, вместе с Тимофеем наклоняясь над кустом. — А по научному Ольга его называет вроде как «десмодиум», но это не настоящий, а какой-то другой. Не знаю, откуда она его достала.

— Баловство одно.

— Обязательно, — согласилась Стеша. — Но сейчас, а погодите немного, и эта смешная дрыгалка понадобится. Ольга говорит, что пора у колхозников на окнах вместо «Ваньки-мокрого» и герани новые, настоящие цветы разводить…

— Сте-е-е-ша-а… — донесся глуховатый голос Шульгиной.

— Прячьтесь!.. Скорее прячьтесь! — заметалась испуганная девушка. — Ох, головушка моя бедная!.. Да что вы стоите? — прикрикнула она, увидев, что Бабкин не трогается с места.

Она потащила его за рукав и толкнула в кусты возле стены.

— Что ж ты не откликаешься? — спросила Ольга, показываясь в тоннеле. Она держала руки в карманах передника. — Я уже хотела возвращаться, думала, что тебя здесь нет.

Стеша стояла перед Ольгой красная и возбужденная; испуганно дрожали ее рыжие реснички. Антошечкина еще не успела оправиться от неожиданности. Вот напасть какая? Что бы подумала Ольга, увидев здесь этого настойчивого парня?

— Можешь радоваться, Антошечкина, — подчеркнуто суховато сказала Ольга, подойдя к ней. (Она заметила, что Стеша не выполнила ее задания: не полила даже половины всех грядок.) — Мы решили на правлении насчет нового сорта кок-сагыза, — продолжала Ольга. — Основную работу поручим тебе. Селекционная станция заинтересована, они нам помогут… Чтобы не терять времени, используем зиму. В общем, работать будешь здесь, вроде моей главной помощницы-лаборантки.

Будто впервые увидела Стеша подземный сад. Она посмотрела вокруг, и глаза ее засветились. Еще бы! Да большего она никогда и не желала.

— Довольна? — лукаво прищурив глаза, спросила Ольга.

— Очень! — Стеша подпрыгнула и с визгом бросилась на шею подруге. — Это ты все, Оленька. Спасибо тебе! — тормошила она ее.

— Ну, будет, Стешка, — шутливо отмахивалась Ольга, поправляя растрепавшиеся волосы.

Она присела на низкую скамеечку и жестом пригласила к себе подругу.

— Признаться, я долго думала, можешь ли ты по-настоящему мне помогать. Кстати, — вспомнила Ольга, — отвезла ты саженцы лимонов комсомольцам из «Победы»?

— Угу.

— Довольны?

— Еще бы! Теперь уже в пяти колхозах ведутся опыты. Ах, Оленька, мечтательно сказала Антошечкина, — что мы теперь с тобой натворим!

Она села рядом и, слегка наклонив голову, кулачком подперла подбородок.

Новая «лаборантка» смотрела на Ольгу своими черными, блестящими, словно агатовые бусы, озорными глазками. Смотрела, и взгляд ее, казалось, говорил: «Вот и поругаешь ты меня, а все равно лучше помощницы не сыщешь. Потому что душа у меня вся здесь, в этих кустах да травинках, так же как, Оленька, и у тебя. Что ж тут говорить попусту?»

— Пойми меня, как нужно, Стеша, — продолжала между тем Ольга, смотря на небрежно брошенное ведро. Стеклянная струйка подбиралась к ее ногам. — За последнее время я замечаю, что ты стала не так внимательна к работе. Например: я просила полить грядки. А ты?..

— Да я же… — запротестовала было Стеша.

— Подожди. Ты моего задания не выполнила. Не знаю почему, но так получилось. Об этом я говорю тебе, Антошечкина, как твой руководитель, если, конечно, ты меня им считаешь. Теперь о другом. Мне кажется, что ты начинаешь увлекаться одним из приезжих техников… Нехорошо. Это я говорю тебе уже как подруга. Поняла?

— Да я же… — снова было хотела возразить Стеша чуть ли не со слезами на глазах, но Ольга опять не дала ей говорить.

— Мне не хочется вмешиваться в твои личные дела, но я считаю, что они серьезно влияют и на те растения, за которыми ты ухаживаешь… Представь себе, растения требуют, чтобы их поливали вовремя. Им безразлично, когда ты вчера легла спать или что за думы у тебя в голове.

Ольга с улыбкой обняла подругу, поцеловала в висок и сказала:

— Все! Я уже позабыла о твоих провинностях. Советую и тебе позабыть о… Ну, ты сама знаешь, о ком. Кстати, если ты играешь донну Анну на сцене, не следует ей подражать в жизни. А Бабкин твой на Дон-Жуана совсем не похож.

— Да провались он пропадом, анчутка белоглазый! — в сердцах воскликнула Стеша. Слезы душили ее, подкатывали к горлу. Она уже не помнила, что «анчутка белоглазый» сидит в кустах и слышит каждое ее слово. — Зачем он мне сдался, губастый!

Стеша в самом искреннем гневе, как только могла, начала поносить Бабкина. Самое главное, что особенно оскорбляло ее, это утверждение Ольги, будто бы она из-за этого приезжего мальчишки стала плохо работать. Нет, этого она не могла стерпеть, тем более, что в словах подруги была доля правды. Только из-за Бабкина и его расспросов она не успела полить все грядки.

И оскорбленная «донна Анна» залилась такими горькими слезами, каких никогда не бывает на сцене. Она размазывала их по лицу грязными кулачками, всхлипывая от незаслуженной обиды и стыда. Казалось, что она готова полить слезами все оставшиеся грядки, только чтобы Ольга никогда о них не вспоминала.

— Ну, будет, будет, — сурово сдвигала брови Ольга. Она растерянно гладила подругу по голове, перебирала ее косички и не могла понять истинной причины Стешиных слез.

— Приставучий какой, — не унималась Стеша. Она тыкалась носом в плечо Ольги, как котенок. — Навязался на мою голову! Говорила ему — уходи… — Тут она сразу осеклась и, подняв глаза, посмотрела на Ольгу сквозь мокрые ресницы. В их дрожании и радужном блеске Стеша увидела мутное расплывающееся лицо. Кто знает, заметила ли Ольга, что она чуть не выдала себя? Стеша всхлипнула в последний раз и подняла ведро.

— Погоди, — остановила Шульгина. — Я хотела тебя предупредить, что лопнула твоя затея. Помощь Буровлеву так и не удалась.

— Да что ты, Оленька! — удивилась Стеша. — По всем правилам сделали. Сама же нам из агролаборатории новый состав для подкормки дала. Девчата на совесть старались.

— Языком тоже перестарались, — перебила се Ольга. — На весь колхоз парней ославили. Неужели ты не поняла, как мы с тобой на бюро договаривались? Если вы хотели помочь Буровлеву, то без насмешек и крика. Стыдно, Антошечкина!

Стеша заморгала ресничками.

— Вот провалиться мне на этом месте, если кто из моих девчат проговорился… Постой, постой… Ведь я забыла тебе сказать, что москвичи к нам ночью на поле заявились. Может, они?.. Нет, не такие они ребята!

— Буровлев ссылался на Бабкина. Этот малыш еще потешался над Ванюшей, стыдил, говорил, что за него всегда девчата в поле работают.

Антошечкина всплеснула руками:

— А я-то дура… Ну, погоди ж ты, губастый!

— Теперь поняла? Но довольно об этом. — Оля взглянула на часы. — Покажи записи, мы еще успеем посмотреть их до конца твоего перерыва. Меня беспокоят сеянцы тополей.

…Бабкин от злости кусал полные губы. Он чувствовал себя провинившимся мальчишкой, которого поставили в угол. Все это случилось так неожиданно, что он даже не решился протестовать, когда Стеша толкнула его в кусты. Конечно, он мог бы спокойно выйти и сейчас честно, прямо рассказать Ольге, как он сюда попал. Но тогда каким нелепым покажется ей другое объяснение: почему он спрятался.

«Пожалуй, более глупого положения и не придумать, — размышлял Тимофей. — А все-таки, если наплевать на условности и выйти?» Он уже собрался это сделать, но вовремя остановился. Как-то Стеша его встретит после того, что она узнала от Ольги? «Эх, надо было раньше! — с досадой подумал он. — А то Ольга подумает, что, кроме всего прочего, я еще захотел подслушать их девчоночий разговор».

Тимофей стоял в полусогнутом положении и боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия. Одной ногой он попал в канавку с водой и теперь чувствовал, как ленивое течение обходит ее с двух сторон. Он хотел было вытащить ногу, но неосторожно поскользнулся и замер.

Ольга приподняла голову, посмотрела на кусты, за которыми послышался плеск, и снова углубилась в тетрадь.

Холодно стало Бабкину. Сапог окончательно раскис, и теперь в нем ползали щекочущие ледяные струйки. «Потерпи, товарищ Бабкин, сам виноват», — с издевкой и злостью успокаивал он себя.

Сквозь ветки виноградных кустов Тимофей видел Стешу. Она стояла перед Шульгиной и внимательно следила за ее пометками в тетради.

«Удивительное спокойствие, — возмущался Бабкин. — Неужели все девчата таковы? Ведь только пять минут тому назад она оскорбила совсем невинного человека, причем тот даже не мог ей ничего возразить. „Анчутка“, — с обидой вспоминал он. — Почему „анчутка“, да еще белоглазый?.. Непонятно и главное нелогично… Впрочем, какой логики можно ожидать от этой девчонки? Какие же у меня белые глаза? А потом еще — „губастый“. Как ей только не стыдно? Сама-то хороша!»

Ждать надоело… Ольга встала. Может быть, сейчас уйдет. Нет, задержалась около каких-то корешков.

— Я сегодня говорила с Никифором Карповичем, — сказала она. — Он предлагает нам новую задачу: как можно скорее получить нормальные высокие тополя для лесозащиты. Может быть, нам удастся это сделать за год. Представь себе пирамидальный тополь высотой в четыре метра, который мы вырастим к будущему лету.

— Да что ты, Ольгушка? — всплеснула руками Стеша. — Неужели это можно?

— Попробуем, — сказала Ольга, нахмурив брови. — Попробуем. Ты знаешь, что наши ученые вырастили за два года пирамидальные тополя высотою в четыре с половиной метра? Не шутка! А если мы ускорим искусственными методами рост саженцев? Заставим их расти даже зимой здесь под нашими лампами? Быстрее дело пойдет? Быстрее. Я еще давно читала, как Лысенко проводил опыты с влиянием света на рост растений. У него вазоны с ячменем стояли под лампой круглыми сутками. Лысенко всего за двадцать суток вырастил и собрал урожай ячменя, который облучал лампой. Поняла, к чему я это дело веду?

— Да что ж ты меня, за дуру считаешь? — рассмеялась Стеша. — Значит, будем облучать наши, пока еще маленькие, тополя круглые сутки. Пусть скорее растут.

— Конечно, выгоднее использовать днем солнечный свет и только ночью применять электрический; потом мы так и сделаем, а сейчас первые опыты проведем здесь целиком.

— Нет, Оленька, — возразила Стеша. — Сейчас ничего не получится.

— Почему?

— А потому, что у наших электриков свету не допросишься. Лишний час, и то считают. Кто ж тебе даст свет на целые сутки, особенно когда ветер слабый?

— Я говорила это Никифору Карповичу. — Ольга отвела со лба колеблемые сквозным ветром волосы. — Он тогда улыбнулся и сказал: «Ольгушка, не беспокойся… Все будет, как говорит наш счетовод, „в ажуре“. Девичьеполянские бурильщики нашли воду». И потом, знаешь? — Ольга обняла подругу. — Он намекнул, что эта вода по проекту одного московского изобретателя будет работать на электростанции в безветренные дни. Говорит, довольно остроумный проект. Он еще сказал, что сам изобретатель — комсомолец, решил помочь нашему колхозу и сейчас делает все расчеты специально для нас.

— Специально! Вот это я понимаю! — восторженно воскликнула Стеша и взмахнула кулачком, будто вбивая гвоздь. Она взглянула в ту сторону, где сидел обиженный и продрогший Бабкин, будто хотела ему сказать: «Видишь, специально для нас московские инженеры-изобретатели расчеты делают, а некоторые „настырные техники“ только мешают работать».

Бабкин застыл в отвратительно неудобном положении. Казалось, что все его тело одеревенело: ему было трудно сейчас пошевелиться или хоть как-нибудь переменить позу.

Однако все-таки его порадовало, что Васютин так хорошо отозвался о Димкином изобретении. «И я бы тоже мог заняться такими делами, — подумал Тимофей, осторожно расправляя затекшую спину. — Но что поделаешь? Не везет».

Ольга не собиралась уходить, до конца перерыва еще оставалось много времени. Она обняла Стешу и мечтательно говорила:

— Иной раз мне кажется, что жизни не хватит на задуманное. А хочется так много сделать. Мичурин еще очень давно мечтал превратить нашу землю в цветущий сад. Он бы мог скоро увидеть свою мечту, потому что план этого сада уже вычерчен. Это сталинский план. Ты знаешь, Стеша, когда я впервые увидела его напечатанным в «Правде», то всю ночь не спала. Подумать только! Государственная лесная полоса проходит рядом с нашей Девичьей поляной… Вот где наши комсомольцы могут показать себя…

— А что ж, мы не показали? На первом месте в районе.

— Мало, Стешенька, мало! Все посадки мы закончим только этой осенью, а комсомольцы Сталинградского тракторного завода уже заканчивают лесонасаждения, которые по плану должны выполнить через много лет…

— Мы же не отстаем! Правда, у них куда больше посадок.

— Вот если так по-настоящему помечтать, то, кажется мне, что все это только начало. И надо под этим планом переделки природы понимать очень и очень много… Вот смотри, — Ольга указала на тонкие ростки, пробивающиеся на грядках. — Получили мы из Сухуми семена эвкалипта. На будущий год в это время деревца доберутся до потолка. Казалось бы, что в этих эвкалиптах толку? Нежное южное растение. Только что начинают его акклиматизировать на юге Украины. Разве в средней полосе оно сможет расти? А я думаю, что для мичуринской науки и таких упрямцев, как наши комсомольцы, ничего невозможного нет. Попробуем.

— Чтой-то я в этом дереве мало понимаю, — скороговоркой выпалила Стеша и опасливо покосилась на то место, где прятался Бабкин.

— Чудо, а не дерево! Быстрее всех растет! Древесина прекрасная. Представь себе, Стеша, огромное-огромное дерево, куда выше сосны. Ствол белый, как у березы. Ничего себе развести такую рощицу возле деревни. Как ты думаешь?

— Наверное, трудно?

— Посмотрим. Кстати, потом нам не нужно будет разводить всякие медоносные травы вроде фацелии. Эвкалипт — прекрасный медонос, и мы будем брать из ульев «эвкалиптовый мед».

— Чудная ты, Оленька. Послушаешь тебя и не поймешь, то ли верить, то ли нет.

— Надо верить! Даже если это сейчас кажется невозможным. Иначе нельзя работать. Вот, например, академик Лысенко говорит, что «надо тянуть чай к Москве». Ведь это была когда-то совсем южная культура, а сейчас чай уже растет на Украине. Почему бы ему не добраться до Москвы, если за это дело серьезно взяться? Да и не только чай, — рис, хлопок — все это нужно тянуть на север… Ты думаешь, у нас здесь персиков не будет? Будут! По идее Мичурина нашими учеными уже выведен северный персик. Да ты еще не такие увидишь чудеса. Мне обещали прислать из Сухуми семена авокадо.

— Как ты сказала?

— Авокадо. Это такой плод, похожий… — Ольга задумалась. — Ни на что он не похожий, — рассмеялась она. — Это вроде сливочного масла, его даже на хлеб намазывают. А вот это ты видишь?

Ольга привстала и указала на кустик с серебряными листьями. Стеша осторожно дотронулась до одного из них.

— Я тебе раньше ничего об этом чуде не говорила, — от нежности к своему любимцу, ласково прищурив глаза, продолжала Ольга. — Скоро здесь появятся очень вкусные цветы.

— Цветы?

— Вот именно. Они будут похожи на сбитые сливки: сладкие и ароматные. А называется такое растение «фейхоа». Потом сливки превратятся в плоды, похожие на огурцы. Внутри мякоть с запахом земляники.

— Поедим, значит? — прищелкнула языком Стеша.

— Если будешь в это верить и аккуратно относиться к своим обязанностям. — Ольга взглядом указала на брошенное ведро. Заметив снова какой-то непорядок, она быстрыми шагами направилась к кустам, где прятался Бабкин, но Стеша вовремя ее остановила.

— Куда ты, Оленька? — стараясь не показать своего беспокойства, быстро спросила она.

— Да вот за тебя все приходится делать, — сердито проговорила Ольга. — Красные лампы опять не передвинула?

— Сейчас, сейчас… — Стеша перепрыгнула через грядку и, подбежав к стене, стала дрожащими руками распутывать шнуры, идущие сквозь скобки в известняке. Пальцы ее не слушались.

— Да что с тобой? — спросила Ольга, заметив, что шнуры безнадежно затягиваются в узел. — Помочь?

Она хотела снова пройти к стене, но Стеша отчаянно закричала:

— Стой!.. Змея!

Ольга отскочила на дорожку.

— Где? Где? — побледневшими губами спрашивала она.

Но хитрая Антошечкина уже расправилась со шнурами и, подтянув лампы поближе к стене, сказала:

— Вот там, шмыгнула в кусты. — Она подошла к Ольге и успокаивающе заметила: — Наверное, уж… Или мне просто почудилось…

Ольга все еще беспокойно осматривалась. Стыдно признаться, но даже ужей она боялась. Чтобы успокоиться, девушка вынула из кармашка фартука гребенку и стала расчесывать волосы.

— Если ты меня еще раз так напугаешь, не жить тебе на свете!

Она улыбнулась и, встряхнув головой, сильным движением откинула волосы назад.

— Да я больше тебя страху натерпелась. Аж сердце трепыхается, — искренне созналась Стеша. — Вот послушай, — она приложила Ольгину руку к своей груди.

Обняв подругу за плечи, Ольга подняла голову и ясными большими глазами смотрела на молочно-белые светящиеся трубки.

— Вот кажется мне, Стеша, — говорила она своим тихим, глуховатым голосом, словно стараясь до самой души, проникновенно и радостно, поведать подруге о своих мечтах, — вижу я эти чудесные лампы, что сделали для нас ученые, вижу я их не здесь, в нашей маленькой теплице, а над полями. Пусть будет вечный день на полях. Пусть в месяц вырастут и созреют невиданные хлеба, чтобы снова через месяц дать урожай новых злаков и овощей… Представь себе, — мечтательно продолжала она: — за одно лето колхоз даже в наших краях будет снимать четыре-пять урожаев. Он станет в пять раз богаче…

— Не знаю, — помолчав, сказала Ольга, — но я думаю, что это будет возможно, когда мы получим совсем дешевую электроэнергию и наши изобретатели сделают вот такие, еще более светлые лампы, но во много раз экономичнее. Тогда мы будем выводить новые сорта растений для вечного дня.

— Что-то уж больно чудно, — простодушно заметила Стеша. — Эдак и спать не придется.

— Не бойся, у тебя твой сон не отберут. Наоборот, тогда и для отдыха и для сна будет куда больше времени… Вот смотри, — Ольга подвела подругу к одной из грядок. — Видишь кустики ветвистой пшеницы? У них уже высокие колосья. А посеяла я эти зернышки… — Ольга раскрыла тетрадку и заглянула в записи, — только месяц тому назад. За полтора месяца можно посеять, вырастить и собрать хлеб. Правда, это особый сорт. Ученые говорят, что такая пшеница может дать до ста пятидесяти центнеров с гектара… Смотри, сколько у нее колосьев. И какие…

Ольга не успела договорить.

Из потолка вдруг выскочил тяжелый крюк, к которому была прикреплена проволока для плетей вьющегося винограда. Он ударился обо что-то мягкое и затем шлепнулся в воду.

Шульгина бросилась к месту аварии.

Там стоял московский техник и, растерянно улыбаясь, потирал ушибленное плечо.

Как потом он рассказывал своему товарищу, дело произошло таким образом. Услышав о ветвистой пшенице, о которой Бабкин много читал, он хотел хоть краем глаза посмотреть на нее. Пытаясь вылезть из канавы, Тимофей схватился за проволоку. Видимо, крюк неплотно держался в известняке и вылетел.

…Бабкин пытался согнать некстати прилепившуюся к губам улыбку, но это было не так-то легко. Что он мог сказать Ольге?

Стеша хотела все объяснить, но, увидев гневное лицо Шульгиной, смешалась и закрыла лицо руками.

— Антошечкина! Проводи, пожалуйста, товарища, — сухо приказала Ольга. — Он, наверное, не найдет выхода.

Она резко повернулась и через секунду скрылась в тоннеле.

 

Глава 12

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ

Вода хлюпала в сапоге. Известковая пыль сразу прилипла к мокрой коже. Бабкин шел, опустив голову, и наблюдал, как мелькают перед глазами два сапога, белый и черный. Он с трудом узнавал их. Куда и зачем несут они незадачливого парня? Не все ли равно…

Все его попытки объясниться с Ольгой ни к чему не привели. Рассерженная девушка даже не взглянула на него.

Стеша готова была утопить любопытного техника в канаве. Она ничего не хотела слушать. Никаких извинений, никаких утешений, только пусть он скорее убирается отсюда.

Бабкин ушел молча, с достоинством. Стеша все еще плакала. Тимофею казалось, что и сейчас доносится до него ее детское всхлипывание.

Кругом, куда ни повернешься, поля. Тонкие деревца окружают их зеленым забором. Всюду люди, у всех свое дело: кто окучивает картошку, кто полет огороды.

Мелькают светлые платья на поле. Казалось, что это ожили ромашки и васильки, побежали по траве, и вот колышутся они уже на другом месте.

Песня, спокойная и радостная, прилетела с поля. Ветер принес ее сюда на дорогу и снова помчал дальше, Пусть слушают те, кто остался в деревне.

Не хотелось Бабкину возвращаться в Девичью поляну. Никого там нет, старики да ребята малые. Все на полях. Только вот он, парень из Московского института, — один он бездельничает, бредет по дороге и вздыхает.

Шел он среди полей и видел маленькие опытных участки. Они казались ему клетками шахматной доски. «Ольгины выдумки», — подумал он, останавливаясь около одной из клеток. Перед ним расстилалось небольшое поле с пышными букетами бледно-розовых цветов. Они росли на кустах с тонкими красными ветками. Пчелы тяжело взлетали над цветами, словно перегруженные самолеты.

В первый момент Бабкин не узнал этого растения. Оказалось — гречиха, та, которую он привык видеть низкорослой, с чахлыми цветочками на тонких, как бы проволочных, стебельках.

А вот и ветвистая пшеница. «Может быть, Ольга пробует вывести и здесь какой-нибудь новый сорт? — подумал Тимофей, считая колосья на одном из стеблей. — Зачем же возиться с этим растением на маленьких участках, если сейчас ветвистой пшеницей засеваются целые поля? Однако Ольга пробует, ей мало того, что сделали академики…»

Вечная неудовлетворенность. Поиски нового… Мало ей, мало! Все нужно: и вода из-под земли, и гречиха, и диковинная ягода, и даже редкостные тропические цветы на окнах. «А кто она, Ольга Шульгина? — размышлял Тимофей. — Кончила техникум, так же как и я. Сейчас заведует агролабораторией, учится заочно в Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Все! Что ж тут особенного?»

Одного только не мог себе представить Бабкин. Как это могло случиться, что его ровесница-комсомолка, которая, наверное, и в Москве-то никогда не была и не знает, что такое настоящая работа в научном институте, вдруг организовывает в Девичьей поляне необыкновенную лабораторию, становится ее начальником и делает такие опыты, которые, наверно, заинтересуют серьезных и уважаемых специалистов? «Кто для нее Бабкин? — невесело думал он о себе. — Просто мальчишка научившийся обращаться с горячим паяльником. Он не прижжет себе пальцев, но и не выдумает пороха. Пусть этот техник умеет соединять по схеме проводнички, его научили, как проверять радиостанцию. Вот и все».

И, наверное, впервые за свою жизнь Бабкин по-настоящему, почувствовал что-то вроде зависти. Как ни странно, но он был этому рад. Тимофей не мог разобраться, хорошо ли это или плохо, но он все-таки завидовал Ольге. Нет, конечно, не потому, что она была начальником лаборатории, а он, Бабкин, нет. Он понял, что слишком рано пришло к нему спокойствие и удовлетворенность. Ольга все переделывает, ищет, ошибается, мучается, не спит ночей и опять начинает все заново. Это только внешне она спокойна, так же как он, Бабкин, а характер у нее совсем другой.

«Так чему же я завидую? — спрашивал сам себя Тимофей в мучительном недоумении. — Характеру Шульгиной? Странно, но это именно так, потому что больше завидовать нечему. Все так же доступно и мне, как и ей. Кто же мешает технику Бабкину изобретать или работать совсем по-новому, как передовые люди на заводах или здесь в колхозе та же Ольга и ее товарищи?» Он вспомнил девочек на школьном мичуринском участке — синеглазую Капку, разводившую гусениц дубового шелкопряда. Всюду опыты, всюду поиски!

Навстречу Тимофею плыли зеленые горы: это были высокие возы сена. Вихрастый мальчуган с гордостью восседал на возу и снисходительно смотрел сверху вниз на городского парня. Бабкин стал на обочине, пропустил мимо себя возы и снова зашагал по дороге. Его невольно тянуло на кукурузное поле, где работал Ванюша Буровлев.

Издалека Тимофей заметил его коричневый костюм. Бабкину захотелось извиниться перед парнем за свою горячность.

Молодые колхозники проворно орудовали тяпками, заканчивая обработку оставшегося участка, где уже прошел культиватор. Куда девалась ленивая размеренность движении, которую Бабкин наблюдал у многих из них до «ночной операции» Стешиных девчат.

Стеша была уже в поле на противоположной стороне дороги. Вместе со своими подругами она продолжала прополку кок-сагыза.

Не слышно ни песен, ни звонкого девичьего смеха. Чувствовалась какая-то скованность и неловкость. Парни были обижены на девчат, а те, в свою очередь, хранили терпеливое молчание. Они боялись, смехом ли, песней, показать свое торжество. Эдак навсегда обидишь ребят… А они все-таки хорошие, хоть и с ленцой иногда…

Мимо Бабкина трое девчат везли бочку с водой. Тимофей заметил коренастую девушку с широкими, как у молотобойца, плечами. Идет она позади бочки и вместо того, чтобы подталкивать ее, только держится за тележку — делает вид, будто ей тоже тяжело.

Бабкин несколько раз встречал эту девчонку и на поле и в деревне. Это Нинка Лукьяничева. Она, как рассказывала Стеша, буквально шагу лишнего не ступит. Думает только о женихах и нарядах. О ней всегда с неприязнью говорили подруги. Тимофей смотрел вслед удаляющимся девчатам. «А я что? — невольно подумал он. — Тоже иду вслед за колхозной повозкой и делаю вид, что очень хочу помогать комсомольцам…»

— Товарищ Буровлев, — решительно обратился к нему Тимофей, пробравшись сквозь широкие кукурузные листья. — Я оторву вас от работы только на три минуты.

Парень разогнул спину и хмуро взглянул на Бабкина.

— Чего еще? Антошечкина с белым флагом прислала? Некогда мне с вами разговоры разговаривать.

— При чем тут Антошечкина? Я от себя к вам обращаюсь.

— У нас начальство принимает только по воскресеньям! — со смехом крикнул парень в красной майке. — Ивану Спиридоновичу некогда.

— Возьми, москвич, тяпку, для здоровья полезно!

— Нечего девчатами попрекать. Поработал бы с ваше.

— Смешки только строить, нет бы дождь послать!

— Чего вы, ребята! Он же не бог.

— А не бог, пусть берет тяпку.

— За этим я и пришел, — спокойно сказал Бабкин. — И если вы не возражаете, то с удовольствием поработаю.

— Ай да москвич, шустрый!

— Ванюшка, дай ему «орудие производства».

— Да что вы, ребята, он у нас все стебли порежет.

Тимофей не стал дожидаться разрешения. Он схватил лежащую у дороги мотыгу и быстрыми, уверенными движениями начал рыхлить землю. Недаром Бабкин еще вчера практиковался на Стешином огороде. Он не позволит смеяться над собой.

* * *

Только к вечеру Тимофей ушел с кукурузного поля. Все тело ныло от усталости, как после лыжной прогулки. Болели спина, руки, прорвавшиеся водяные мозоли на ладонях, но что все это значит в сравнении с чувством огромной радости, которую сейчас испытывал Тимофей.

Он доказал ребятам, что умеет обращаться не только с паяльником. Если нужно, он будет работать как рядовой колхозник на поле.

Занятый своими думами, Тимофей не заметил, как подошел к пастбищу. Недалеко от него темнело вспаханное поле. На узкой зеленой полоске вырисовывался силуэт гусеничного трактора.

Бабкин хотел повернуть обратно. Он избегал встречи с Тетеркиным. Ему казалось, что около любого трактора он встретит насмешливого изобретателя. Однако малодушие не было отличительным свойством характера Тимофея. Бабкин понял, что если он повернет назад, значит, ему на все наплевать. Значит, только для своего спокойствия он не хочет видеть Тетеркина? Нет, с этим примириться нельзя!

Еще увереннее зашагал Бабкин по краю поля. Сейчас, если он встретит здесь механика, то выскажет все, что он о нем думает. Довольно играть в прятки!

Он подошел к трактору. Белогубая корова тянулась к пучку травы, застрявшему в гусенице, и косила глазом на незнакомого человека.

Опять этот одинокий трактор. Где же его хозяин? Из-за машины вышел младший Тетеркин, снял свою широкую шляпу и вопросительно посмотрел на Бабкина.

— Здравствуйте, — не скрывая своего удивления, приветствовал он московского техника. — Вы кого-нибудь ищете?

— Мне твой брат нужен.

— Он только что ушел, — с сожалением сказал пастушок. — На шестом поле с машиной что-то случилось, вот его и вызвали. Хорошо, я близко со своим радио был.

Сергей любовно посмотрел на блестящую коробку радиостанции и, помолчав, спросил:

— А зачем он вам, Кузьма-то?

Бабкин помедлил с ответом, затем достал из кармана зелененькую книжечку, которую уже однажды предлагал механику.

— Я хотел передать вот эту инструкцию твоему брату. Тут есть описание некоторых новых деталей автоматики.

Младший Тетеркин задумался. Густые брови совсем опустились ему на глаза.

После недолгого молчания он поднял голову и прямо посмотрел Тимофею в лицо:

— Значит, вы про это дело хорошо понимаете?

— Разбираюсь, — лаконично ответил Бабкин.

— В комсомоле состоите? — продолжал допрашивать его Сергей. Его лицо было очень серьезным и напряженным, будто он решал какую-то сложную задачу.

— Да вот уже почти четыре года, — скромно, но с заметной гордостью ответил Тимофей.

— Покажите билет… пожалуйста.

— Ты что же, мне не веришь? — удивился Бабкин.

— Нет, — смутился подросток, — я просто хотел поглядеть, какие билеты у вас в Москве.

— Как и везде. Разве не знаешь этого? Ну ладно, можешь посмотреть.

Бабкин расстегнул пуговку на гимнастерке, затем на внутреннем кармане и вытащил серую книжечку, заботливо спрятанную в прозрачный пакетик, склеенный из целлулоида.

— Видишь, как надо хранить билет, — назидательно заметил он. — В воду попадешь, и то не промокнет.

Он сказал это, вспомнив свое купание под фонтаном. Пастушок с любопытством раскрыл комсомольский билет, посмотрел и со вздохом протянул назад Бабкину:

— У меня такого еще нету. Райком утвердит, тогда получу.

Он с завистью глядел, как техник прячет билет. Бабкин застегнул пуговицу и с вопросительной улыбкой взглянул на подростка.

— Может, присядете? — предложил Сергей. — Разговор есть. Да нет, не здесь, — воскликнул он, увидев, что гость опускается на землю. — Тут жара, в холодок давайте.

Он повел Бабкина в тень от трактора. Откуда-то вышмыгнул босоногий Никитка. Он заморгал любопытными глазенками и молча уставился на Бабкина.

— Смотри! — чуть прикрикнул на него «начальник», и тот мигом пустился за черной коровой, которая залезла на пашню.

Когда техник сел, Сергей тоже задумчиво опустился на траву, вынул из кармана тоненький хвостик морковки, надкусил ее, но, взглянув на гостя, конфузливо отбросил.

— Как вы считаете, может ли человек по-настоящему что-нибудь сделать один? — спросил Сергей. — Чтобы ему никто, никто… ну, ни единый друг не помогал? — Сергей зажмурил глаза и потряс головой.

— А он что, на необитаемом острове живет?

— Да нет, кругом людей сколько угодно.

— Может, нехорошие это люди? — шутливо спросил Тимофей. — Или, наверное, живет этот человек за границей и боится, что его ограбят, если он расскажет о своем деле?

— Опять не так. Люди кругом свои, советские.

— Так, может быть, человек он нехороший?

Сергей помолчал, затем вздохнул:

— Нет, он… очень хороший… Даже комсомолец, как и вы.

— Тогда он просто ошибается. С ним надо поговорить, и все, — сказал Бабкин, а сам подумал: «И все! Как это просто у тебя получается, товарищ Бабкин. Что ж ты с ним никак не договоришься?»

Сергей щипал травинки и раскладывал их на крышке радиостанции.

— Вчера на бюро комсомольское вызывали… — продолжал он.

— Кого? Тебя?

— Зачем меня? Его вызывали.

— Это кого же, его? — Тимофея удивляло нежелание Сергея назвать своего брата.

— Того человека, — уклончиво ответил младший Тетеркин, — который ошибается, как вы сказали.

— Ну и что же он?

Пастушок с досадой смахнул с крышки травинки.

— Молчит и ничего не рассказывает.

— А может быть, ему и сказать нечего?

— Ну, это вы зря! — с обидой заметил Сергей. — Может, этот комсомолец самый что ни на есть лучший изобретатель. Может, и в Москве таких не очень много…

— Хватает, — недовольно сказал Бабкин, подумав, что таких изобретателей, как Тетеркин, у них в институте по десять в каждой лаборатории.

— Читал я, что у вас в Москве есть такие люди, которые работают сразу на трех станках, — сказал Сергей, не обращая внимания на замечание Тимофея. — Правда, такие есть?

— Многостаночники? Сколько угодно. На каждом заводе. И работают они не только на трех станках, а и на пяти, даже больше. Есть такие заводы, где в цехе целая уйма станков, а обслуживают их только три человека. Все делает автоматика.

— А у нас нет таких людей. И машин тоже нету, — с обидой проговорил Сергей. — Вот, к примеру, трактор — тоже станок, только обрабатывает он не железо или там сталь какую-нибудь, а землю, — убедительно доказывал он. — Но почему нельзя на этих трех станках работать одному человеку? Почему на тракторе, скажем, когда пашут, должны работать двое, а то и трое?

— Так, значит, ваш изобретатель хочет, чтобы не на одном тракторе работали три человека, а на трех машинах один? — спросил Тимофей.

— Ага! Как многостаночники.

Бабкин задумался: «Вот тебе и пастушок! „Тракторист-многостаночник“. Как это странно звучит. Но ведь идея правильная. Колхозное хозяйство — это комбинат. В нем заводы и цехи. Почему же в цехе, обрабатывающем землю, где используются движущиеся станки — тракторы, не провести такую автоматизацию, чтобы сократить число занятых в цехе людей? Почему начальник цеха Тетеркин не может заниматься этими делами?»

Пастушок привстал, посмотрел из-за трактора на дорогу. Не идет ли там Кузьма? Нет, пока никого не видно. «Ну ладно, будь что будет, — решил Сергей. — Почему не довериться московскому комсомольцу?»

Младший Тетеркин с самой первой встречи почувствовал симпатию к Бабкину. Ему все нравилось в нем: и солидная, важная походка, и спокойный, чуть с хрипотцой разговор, и его почти военная форма. В этом отношении Сергей не понимал своего брата, носившего в праздничные дни костюм, шляпу и пестрые галстуки, такие же, как у товарища, который приехал с Бабкиным.

«Вот настоящий парень, — думал пастушок, глядя на техника. — Научная голова… Хороший бы из него пастух вышел», — неожиданно заключил он. Сергей имел особое мнение о значительности своей профессии. Впрочем, сейчас ему нужна была научная консультация совсем по другому вопросу.

— Вы, может, знаете, кто такой трактор выдумал? — спросил он.

— Который без тракториста работает? — рассмеялся Бабкин. — Нигде не читал. Обыкновенный трактор изобрел русский изобретатель, сын крепостного крестьянина Блинов, а вот такой, автоматический, ни в каких книгах не описан.

— Ну, значит, пропишут еще, — убежденно сказал Сергей.

— Определенно, — согласился Бабкин. Пастушок встал, прошелся по траве, чтобы размять занемевшие ноги, и остановился около Тимофея.

— Кузьма Тетеркин — мой брат, — сказал он, высоко подняв голову. — Вот про кого пропишут в газетах. Он один будет работать на трех тракторах. А новых трактористок — Нюшку Самохвалову и Ленку Петушкову — обратно в полеводческую бригаду отправят, — добавил Сергей с явным торжеством.

Молодые трактористки, которых выучил Кузьма, часто подшучивали над пастушком. Он хотел получить еще одну специальность — стать трактористом, но Кузьма наотрез отказывал ему в этом. видимо считая для себя неудобным начальствовать над братом. В присутствии девушек он говорил, что Сережка еще очень мал для такого серьезного дела. Новоиспеченные трактористки важничали и даже не подпускали пастушка к машинам.

— Вот только у Кузьмы ничего не получается, — с грустью признался пастушок, представив себе, что и Нюшка Самохвалова и Ленка Петушкова долго еще будут задаваться, — без них не обойдешься. — Может, посмотрите, а? — с надеждой в голосе спросил он Бабкина.

— Кузьма узнает, не уйти мне живым, — пытался отшутиться Тимофей.

— Нет, он у нас добрый. Никогда не дерется! — по-мальчишески наивно возразил младший брат, вспоминая, что за все свои проделки он так и не был в ответе перед Кузьмой.

Тимофей встал и похлопал рукой по радиатору.

— Ну, показывай своего больного.

Сергей обрадованно вскочил на подножку, открыл дверцу кабины и, забравшись внутрь, крикнул:

— Идите сюда! Тут у него вся механика.

Прежде всего, Бабкин увидел закрытую металлическую коробку, укрепленную посредине кабины между рычагами переключения гусениц. Из кожуха аппарата высовывались двигающиеся тяжи, хомутиками скрепленные с рычагами и с другими органами управления машины. Опытный глаз техника сразу заметил, что все это устройство легко снимается, а в случае нужды может и просто выключаться, стоит только ослабить барашки на хомутиках.

Младший Тетеркин повернул ручки запоров на кожухе и снял его.

— Смотрите все как есть.

Тимофей увидел знакомые детали: реле, соленоиды с втягивающимися сердечниками, храповые колесики, электрический счетчик оборотов, В большинстве случаев все эти детали были самодельными.

«А монтажик так себе», — решил Бабкин, заметив плохо зачищенные провода, большие тусклые капли олова на их концах, небрежное расположение мелких деталей.

Он невольно поправил проводничок, изогнутый не под прямым углом, как этого требует настоящий, «художественный монтаж».

— Если нам надо пропахать поле длиною в пятьсот метров, то вот здесь сбоку ставится ручка на цифру пятьсот, — объяснял Сергей. — Счетчик оборотом считает эти метры. Вот здесь счетчик, — показал он пальцем. — Как дойдет трактор до конца поля, счетчик включит обыкновенное реле, и тогда вот эта железная палка потянет за рычаг. Поворачивай, мол, вправо…

— Понятно, — перебил его Бабкин. — А на другом конце поля — опять вправо. Так он и будет ходить вдоль борозды, пока не дойдет до центра поля.

— Кузьма говорит, что и так можно сделать, но ему не это нужно.

— Чего же он хочет?

— Чтобы машина ходила, как челнок: взад-вперед. Он уже придумал, как у него будут два плуга прицепляться, один спереди, другой сзади. Но вот пока не получается, чтобы плуги не ходили по тому же месту, где они уже вспахали. Поворот этот небольшой не выходит.

Бабкин задумался. «Задача сложная, надо заставить машину передвигаться в конце поля на ширину захвата плуга. Так сказать, придумать боковое смещение…»

— Вы не подумайте, что мой брат уже все сделал, — перебил размышления Тимофея пастушок, — Он пока еще только пробует. Говорит, что все это нужно будет для электротракторов.

— МТС их скоро получит?

— А как же! Только вот межколхозную гидростанцию надо построить.

Скрючившись в кабине и стараясь заглянуть со всех сторон в аппарат, Бабкин внимательно изучал автоматику к трактору, придуманную Тетеркиным. Теперь ему не казалось, что все это просто фокусы колхозного механика. Он видел, как оригинально разработаны способы переключения при поворотах. Он видел, как умные автоматические приспособления управляют всем сложным хозяйством движущейся машины.

Все, как будто было предусмотрено, но только не удавалось изобретателю найти способ бокового смешения. Младший Тетеркин старался, как мог, разъяснить московскому технику причины неудачных испытаний трактора-автомата.

Закрыв кожухом коробку с приборами, Тимофей сказал:

— Пока ясно. Придется серьезно подумать, как тут быть с поворотом. Это дело сложное, не коров гонять.

Он тут же прикусил язык. Бабкин вовсе не хотел обидеть пастушка — просто так, к слову пришлось. Но Сергей и не обиделся.

— Гонять легко, — с мальчишеским высокомерием заметил он. — А вот выучить их так, чтобы без кнута всё понимали, — это здорово трудно. Глядите, вон корова идет к саженцам. Понятно?

— Понятно. Сейчас поломает, — ответил Тимофей.

Он инстинктивно приподнялся, чтобы выпрыгнуть из кабины и прогнать несмышленое животное. Сергей удержал его.

— Все в порядке, — предупредил он. — Сейчас дойдет до конца поля и, вроде как трактор-автомат, повернет обратно.

Так и произошло. Корова остановилась и попятилась назад.

— То-то, — одобрительно кивнул головой Сергей, видя, что корова возвращается обратно. — Тоже наука!

Бабкин рассмеялся.

— А черная корова, что недавно полезла на пашню, — это как? Уже не по научному?

— Случается, — мрачно заключил Сергей. — У Кузьмы вон тоже трактор на плетень полез. Реле какое-то не сработало. Может, и у нее.

— Тоже реле? — продолжал смеяться Тимофей.

— Да нет, — отмахнулся пастушок. — Логика испортилась… Ведь тоже наука? — простодушно спросил он.

— Определенно.

— Сколько этих наук на свете… — задумчиво проговорил Сергей, досадливым взмахом руки отгоняя муху. — А я ни одной не знаю… Вот, к примеру, обыкновенная муха, насекомое, значит… Небось, про нее тоже книга написана?

— Мало того — книги, — подтвердил Бабкин. — Всю жизнь некоторые ученые работали, исследуя одну какую-нибудь маленькую мушку. Все до тонкости про нее изучали: как меняются пятнышки на спине да какие глаза у ее внучки. Да как на эту мушку, — «дрозофил» она, кажется, называется, — война подействовала.

— Какая война? — Пастушок высоко поднял брови. — Отечественная?

— Определенно, — усмехнулся Тимофей, внимательно наблюдая за юным поборником науки из Девичьей поляны.

— Да брось ты, — невольно вырвалось у Сергея. — И это тоже… наука?

Пастушок был искренне взволнован. Нет, не может этого быть! Ученые казались для него непогрешимыми. Это необыкновенные люди. Разве они могут такой чепухой заниматься?

Он надел было свою войлочную шляпу. Затем снова снял и положил на траву.

— Им тоже за это трудодни идут? — по-хозяйски спросил он. — Ну, деньги платят?

— Было, Сергей, было, — похлопал его по плечу техник и рассказал все, что он знал о победе настоящей мичуринской науки над кучкой лжеученых. — Ста лет не хватит, чтобы изучить все науки, — сказал Бабкин. — Вырастет у тебя длинная седая борода, вот такая… а ты еще многого не будешь знать… Но для тебя самое главное — би-о-ло-гия.

Бабкин, передразнивая пастушка, значительно поднял вверх палец и произнес это слово раздельно, по слогам.

— А если я еще хочу все про машины знать? — упрямо заявил Сергей, сдвинув брови. — Может, я хочу смотреть за тракторами, что без людей пашут? Вот на этом поле, — широко развел он руки, — сразу идут пять машин, тянутся за ними провода. И только один человек, понимаешь — один, — подчеркнул он, — сидит здесь вроде как караульщик на вышке и в подзорную трубку смотрит, чтобы борозды были ровные. Вдруг неладно у второй машины дело идет!..

Сергей увлекся. Глаза его блестели, лучились какой-то внутренней радостью. Ему, по-видимому, уже казалось, что выдуманный Кузьмой трактор распахивает перед ним поле и он, пастушок Тетеркин, управляет этими чудесными машинами.

— Подхожу это я прямо к щиту, — восторженно продолжал он, — там под вторым номером красная лампочка зажглась. Гляди, мол, непорядок! Разом поворачиваю ручку, конечно, подрегулирую маленько, как полагается. Опять порядок! Я вот как на зоотехника выучусь, тогда попрошу Ольгу поговорить за меня. На механика стану учиться или на летчика. Геликоптером управлять. У нас в ОКБ всякие мастера нужны.

— ОКБ? — переспросил техник, вспомнив, как Вадим говорил ему об этом шифре. — Что же это такое?

Сергей вздохнул. Все, что нужно и не нужно, рассказал он московскому парню. Ну, да теперь все равно!

— А вы никому не скажете? — на всякий случай спросил он.

— Скажу, — чистосердечно признался Тимофей, — но только своему товарищу, с кем я сюда приехал.

Младший Тетеркин колебался.

— Ну, а как он?.. — начал было Сергей, но Бабкин перебил его:

— Можешь положиться, как и на меня.

— Так вот… — продолжал пастушок. — «ОКБ» — это Особая Комсомольская Бригада. Мы все работаем, кто где, в разных бригадах, а после работы собираемся вместе.

— Кого же туда принимают, в эту вашу особую бригаду?

— Кто чего-нибудь новое придумал для колхоза. Самых что ни на есть передовых комсомольцев. Кто по-новому работает, урожаи большие получает. Или, скажем, наши ребята реку ищут, бурением занимаются, или, как я… — Сергей смущенно улыбнулся, — пастух с радиостанцией. Никитку, моего помощника, тоже когда-нибудь примут в нашу бригаду. Геология, тоже очень стоящая наука, ему очень по нраву. Сейчас вместе с ребятами ищет какую-то специальную глину для черепичного завода…

— В нашем колхозе все учатся на курсах, — несколько помедлив, продолжал Сергей. — Оттуда желающие ребята к нам в особую бригаду прямым ходом идут. У нас так заведено: если чего придумать надо на поле для повышения урожая или быстрой уборки, бригадиры сразу обращаются в ОКБ. Вместе с ними мы все дела решаем. Последний раз собирались у Ольги в теплице, обсуждали, как быть с машиной для очистки семян кок-сагыза. Антошечкина докладывала. Решили вроде как конкурс объявить. Уже три предложения есть! — гордо заявил Сергей.

— Здорово! Есть чему поучиться, — искренне сознался Бабкин. — Но зачем вы такой туман напустили? Тайна! Работа по ночам. Все от всех скрывается…

— Днем некогда, — возразил пастушок. — Иной раз и ночью дела находятся. А что скрываемся мы, так это не ото всех. Анна Егоровна знает, Никифор Карпович. Все коммунисты помогают нам. Бригадиры — наши первые заказчики. Ну… а другие колхозники потом узнают. Ведь это пока опыты, чего ж бестолку звонить?.. К тому же хочется своему колхозу вроде как подарок преподнести, ну, скажем, реку. Если о ней все прознают раньше, до чего ж обидно будет, коли мы не найдем ее… Так что лучше молчать пока.

Сергей привстал и с тревогой посмотрел на пашню. Там по свежей борозде шагал его старший брат.

— Идите, — прошептал пастушок. — Сначала спрячьтесь за машину, потом уж выходите на дорогу.

Бабкин молча скользнул вниз и спросил:

— А Кузьма тоже в ОКБ?

— Нет, он один. Да прячьтесь скорее! — уже обеспокоенно прошептал пастушок.

Тимофей недовольно обошел трактор и под его прикрытием выбрался на дорогу. Второй раз за сегодняшний день ему приходится прятаться! Пора покончить с этой несправедливостью!

Через несколько минут техник оглянулся. Трактор уже темнел маленьким подвижным квадратиком на другом конце поля.

Бабкин приблизился к молодым деревцам. Вдоль этой защитной полосы можно было дойти до самого холма.

Тонкая железная проволока, подвешенная на кольях, служила как бы заграждением. Она тянулась вдоль линии саженцев. Техник вспомнил корову, которая дошла до этой проволоки, и улыбнулся наивности ребят из ОКБ.

«Вряд ли эта проволочка может служить надежной защитой от скота, — подумал он. — Уж очень тонка, наверное, миллиметровая».

Он хотел проверить ее толщину. Дотронулся и тут же получил чувствительный электрический толчок. Техник в испуге отдернул руку, затем рассмеялся. «Так вот почему опытная корова повернула обратно. Не раз ей пришлось касаться этой проволочки».

Осматривая электрическую изгородь, Тимофей нашел возле одного из столбиков изолированный провод. Он уходил в землю.

Приподняв кусок дерна, Бабкин обнаружил глиняный горшок с крышкой. Открыв его, он увидел сухие батарейки и маленькую бобину. Тихо, комариным писком, жужжал зуммер. Здесь, в этом горшке, вырабатывался ток высокого напряжения, безопасный, но чувствительный для всех.

Несомненно, Бабкин заинтересовался этим простеньким приспособлением для защиты посадок. Оказывается, здесь же, у столбика, находился и выключатель. Вероятно, ночью в изгородь тока не подавалось.

На внутренней стороне герметической крышки была прикреплена записка:

«Батарея сменена 24/VII. С. Тетеркин».

«Ну и лобастый! — с радостным удивлением подумал о нем Тимофей. — Хоть и не все науки он „превзошел“, но догадался, как использовать павловскую науку об условном рефлексе».

…Уже было совсем темно, когда Бабкин вернулся в деревню. Сегодняшний день как бы подводил итоги. Все стало абсолютно ясным. Уже никаких чудес не осталось в Девичьей поляне. Разгаданы тайны: исчезающей Ольги, трактора без человека и непонятных букв ОКБ.

Димка будет обескуражен и даже разочарован. Такая простая разгадка! А сколько до этого было волнений, нелепых ошибок и чудачеств!

Теперь все стало гораздо сложнее. Московские комсомольцы уже не могут остаться в стороне.

Невольно, может быть только из-за любопытства, они стали активными участниками событий, происходящих в Девичьей поляне.