Генерал Скорняжный сидел, глубоко откинувшись в кресле, на его губах, словно кусочек масла на раскаленной сковородке, искрилась и плавилась улыбочка: «Иван Петрович, это вообще не проблема. Можно перевести племянника и на эту должность. Ну, вы же меня знаете! Да… Нет сомнений… Что вы говорите!» Увидев Корнеева, он слегка кивнул в сторону стула, приглашая сесть.

 Пришлось набраться терпения и ждать. Николай невольно стал рассматривать кабинет. Впервые он сюда попал очень давно, еще до своей службы в Москве. Тогда только рассматривалась его кандидатура для перехода в главк. Занимал этот кабинет другой теперь уже уволенный в запас генерал. Так что Корнееву было с чем сравнивать.

 От прежнего лоска и изысканности не осталось и следа. В кабинете уже давно не было ремонта. Грязные потолки, треснувшие обои, засаленные шторы. Пузатый книжный шкаф темной полировки пытался надувать щеки, показывая мудрость своего хозяина. Но от внимательного взгляда не уходило, что набит он старыми, никому сейчас уже не нужными, книгами. Там пылились опусы раннего генерала Волкогонова, когда тот еще боролся с происками западных идеологов, учебники по партийно–политической работе, какие–то совершенно древние наставления и уставы. Но и они не в силах были заполнить прореху, образовавшуюся после того, как из шкафа были выкинуты синие томики полного собрания сочинений вождя мирового пролетариата. Явно новыми единицами хранения здесь были маленькая икона святого Владимира и большой портрет президента. Мебель в кабинете, та, что смогла вместе со Скорняжным пережить все реформы главка, была разномастной. И дело тут совсем не в отсутствие хорошего вкуса хозяина кабинета. Причина такой «эклектики» Корнееву была понятна. Так уж получалось, что вместе с реформами в главке регулярно проводились списания имущества. Причем за выслужившее свой век имущество чаще всего почему–то принималась старинная мебель, картины, бронза. Под списание, к примеру, попали инкрустированный пластинками кости столик, что красовался раньше в углу, и часы, которые, если верить рассказам старожилов, перекочевали сюда после войны из бункера Гитлера вместе с другими трофеями. На какой из подмосковных дач они доживают свой век, никому не ведомо.

 Скорняжный, наконец, положил трубку телефона и обратился к Корнееву, как будто продолжил только что прерванный разговор:

 - Николай Васильевич, надеюсь, вы не обиделись на старика. Погорячился, погорячился. С кем не бывает. — Генерал помолчал, посверлил своим взглядом Корнеева. Потом, после какого–то колебания, добавил. — Я вас не спрашиваю о результатах служебного расследования, больше того, давайте забудем даже о том, что я ставил вам такую задачу. Договорились?

 Корнеев не успел и рта открыть, как был культурно выставлен за двойную обитую кожей дверь.

 «Вот так поворот! — думал он, шагая по грязным изрядно протертым дорожкам родного министерства. Его сердце бешено билось. — Выходит, дело вовсе не в утечке! СВ на это наплевать. Тогда что его взбесило? И вообще — что происходит? Из–за чего и, главное, кто рванул Бергмана? Статейка, пусть даже и острая, злая, еще не повод для таких разборок в стиле американских триллеров. Может, все дело в морфии, о котором покойный мимоходом упомянул в своем репортаже? Допустим, он случайно узнал что–то сверх того, о чем написал, и на этой информации попытался сделать бизнес?»

 Для Корнеева не было секретом, что во время афганской войны были случаи, когда наши бойцы делали деньги на наркоте. Даже было заведено одно уголовное дело, и несколько офицеров попали за решетку. Но это все, как говорится, дела давно минувших дней.

 «Почему Валиев, будучи в командировке, оказался в плену, да так удачно, что через день был освобожден? Причем именно вместе с партией морфия. Валиев, Валиев… Чует мое сердце, что этот хитрый татарин что–то знает такое, что ему знать не положено. А раз так, то жить ему осталось до того счастливого момента, когда самолет приземлится в Чкаловском. Как же я раньше о нем не подумал! Надо срочно звонить Потапову!»

 Петр Потапов был старым другом Корнеева. Они учились в одном училище, но в отличие от Николая Петру со службой не подфартило. Обладая крутым, вспыльчивым характером, он не смог подняться выше планки командира батальона. Правда, батальонным он был отменным. Это о таких, как он, песня «батяня–комбат».

 Сейчас батальон Потапова стоял южнее Ведено. Есть вероятность, что капитан Рябов из репортажа Бергмана именно его подчиненный.

 В трубке ЗАС сквозь характерное бульканье послышался голос Потапова. Он, как опытный вояка, говорил медленно, специально растягивая слова. Только так можно было хоть что–то разобрать по этой очень древней и засекреченной линии военной связи.

 - Под–пол–ков–ник По–та–пов на свя–зи.

 - Корнеев. Петр, слушай меня внимательно и не переспрашивай. У тебя в батальоне находится майор Валиев?

 - Есть такой му–ди–л–л–ла.

 - Сделай все возможное, чтобы под любым предлогом задержать его до моего приезда. Да так, чтобы никто! Слышишь, никто, не знал об этом. Зашли его на самый дальний блок–пост, дай ему ящик водки и пусть «воюет» до белой горячки. Будет ерепениться, разрешаю в морду дать.

 - На хре–на мне тво–е раз–ре–ше–ние. Мои бой–цы в ту ночь его уже от–мете–ли–ли, не разо- бра… (треск в трубке, сквозь который ничего нельзя было расслышать)… сей–час свои «бое–вые» ра–нения отма–чивает. С та–кими «те–нями» в Москву стыдно воз–вращаться. Вод–ку, что выжрет этот за–сра–нец, в дво–йном раз–мере воз–местишь, и сала прих–вати. Ко–нец связи.

 Корнеев положил трубку ЗАС и взял «эровский».

 - Толя, запиши меня в командировку.

 - Николай, твоя фамилия не устоит. Начальник отдела там не нужен, — забубнил в трубке голос полковника Лукина.

 - Толян, «бомбить» надоело, а деньги нужны позарез. Боевые пока исправно платят, хоть немного подзаработаю. Войди в положение, впиши — все остальное я беру на себя.

 - Хорошо. С тебя сто грамм, пончик и пачка офисной бумаги. Но имей в виду, СВ точно тебя вычеркнет — так что рекомендую уже сейчас подумать о замене.

 - За мной не заржавеет. Давай мне списки, я их сам завизирую у зама СВ. Потом договорюсь с Микки–маусом, чтобы он их сразу начальнику главка на стол положил.

 Микки–маусом звали полковника Петрова, он «рулил» в приемной у начальника. Это был маленький, худенький, но очень самолюбивый человек. Как в таком маленьком тельце помещалась столь огромная амбиция, загадка природы. Но не только за свои более чем скромные размеры он получил весьма непрестижное прозвище импортной мыши. Дело в том, что во многих сложных (читай — денежных) делах он играл роль той мышки, без которой, как известно, «репку» слабо вытащить даже умудренному житейским опытом деду, каким себя по праву считал Корнеев.

 Корнеев потер виски, посмотрел на часы: времени катастрофически не хватало. Надо было не только подписать все документы, но и подготовиться к командировке. А это тоже не простое дело. Взять, казалось бы, такой пустяк: у него не было ботинок, так называемых берцовок. Не поедешь же на войну в туфлях. Можно было бы на время взять у ребят, но вот беда: ни у кого не было его размера. То, что заветных берцовок нет на складе, Николай знал, но он знал и другое: если хорошо подъехать к начальнику вещевой службы Ефиму Карловичу, тот обязательно что- нибудь придумает.

 «Итак, коньяк Ефиму Карловичу, бутылку водки Лукину, шампанское и коробку конфет Микки- маусу. Он натура утонченная — водку не пьет. Итого, приблизительно триста рублей надо отстегнуть от ночного заработка, чтобы поехать на войну, — грустно подсчитал Корнеев и не без иронии подумал, — Вот она — истинная арифметика патриотизма…»

 Никакого плана у него не было, но он чувствовал, что ему обязательно надо разобраться в этой запутанной ситуации. Что–то большее, чем простое любопытство, большее, чем даже офицерская честь, было в нем задето.

 …Долгожитель российских ВВС Ил–18 взмыл в небо со взлетной полосы подмосковного военного аэродрома Чкаловский. Как только самолет набрал высоту и лег на курс, разговоры в салоне прекратились. Кроме офицеров Генштаба на борту была группа спецназа. Семь бравых ребят, обвешанных с ног до головы оружием и диковинным снаряжением. По их серьезной и дорогой экипировке, по тому, что возглавлял группу целый генерал, нетрудно было догадаться: задание у них не из простых. Из какого ведомства эти рейнджеры, Корнееву не удалось узнать даже у командира корабля. Тот отмахнулся: «Не суй свой нос, куда не просят». Понаблюдав некоторое время за бойцами, Корнеев заснул.

 …Шлюзовая камера медленно наполнялась водой. Николай находился в каком–то окопчике посередине камеры. По сюрреалистическим законом сна, вода в его укрытие не затекала. Окопчик чем–то напоминал тот, в котором еще курсантом его обкатывали танками. Окопчик казался довольно крепким и надежным. Николай пригнулся, рассчитывая пропустить через себя махину танкера. Вот показался нос корабля. Он закрыл полнеба и солнце. Танкер чем–то походил на огромный катамаран и одновременно танк. Вот уже со скрежетом по бокам окопчика загрохотало днище, брюхо корабля полностью закрыло небо. Теперь бежать было некуда: одно спасение — вжаться в дно окопчика, как он это не раз делал в училище, и переждать, пока грохочущая масса металла пронесется над головой. Николай так и сделал. Но в это же мгновение он с ужасом увидел, что расстояние между ним и брюхом танкера неуклонно уменьшается. Окопчик–то оказался вовсе ненадежным. Многотонный пресс медленно, но безжалостно надвигался на него. Метр, полметра, вот уже считанные сантиметры отделяют его от скользкого холодного обросшего водорослями днища танкера. Еще мгновение — и наступит жуткая развязка…

 Корнеев, вздрогнув, проснулся. Расстегнул враз взмокший ворот куртки, глубоко вздохнул. На лбу у него выступила испарина. «Приснится же такое», — Николай посмотрел на часы. До Моздока оставалось лету не меньше часа. Попытался было заснуть, но стоило только закрыть глаза, как вновь перед ним выросло зловещее днище танкера.

 «Нервы ни к черту. Пить надо меньше, товарищ полковник», — сам себя начал воспитывать Корнеев. Он прильнул к иллюминатору, пытаясь хоть что–нибудь разглядеть сквозь плотную завесу облаков. Его мысли вновь вернулись к загадочным событиям последних дней.

 До вылета в Моздок ему не удалось найти ответ ни на один из мучивших его вопросов, больше того, он получил дюжину новых, не менее загадочных. Через свою знакомую в строевой части Корнеев навел некоторые справки о майоре Валиеве. Бросилось в глаза, что этот, на первый взгляд, самый обыкновенный офицер явно был в большом фаворе у начальства. Только за последний год он умудрился пять раз побывать в заграничных командировках. Три раза в Турции и два раза в Германии. Каждый раз цель командировки определялась довольно туманно: оказание экспертной помощи негосударственной компании «Броньэкспорт». Все командировочные предписания были подписаны лично СВ.

 О компании «Броньэкспорт» Корнеев слышал давно. Знал, что ее организовали отставные военные, в основном, бывшие комсомольские работники. Сразу после того, как произошла департизация армии, оставшиеся не у дел комсомольские вожди и организовали эту фирму. Пользуясь своими старыми связями, они выбили лицензию на право продажи оружия за рубеж. Офицеры поговаривали, что стартовым капиталом им послужили не сданные вовремя деньги комсомольских взносов.

 Заветной мечтой каждого отставника главка было попасть на работу в «Броньэкспорт». Зарплата там была просто огромная по сравнению с нищенским офицерским денежным довольствием. Но попасть туда было делом непростым. «Экс–комсомольские вожди» в свой круг пускали далеко не всех.

 Через одного знакомого накануне командировки Николай и попытался расширить свои знания о фирме, но тщетно. На призыв попить пивка и расслабиться его приятель откликнулся охотно. Они встретились в одном недорогом кафе, заказали пива и картофельных чипсов. После четвертой бутылки Николай попытался свернуть разговор на интересующую его тему, но не тут- то было. Его визави сразу протрезвел и, сославшись на занятость, ушел, даже не допив уже початую бутылку.

 Обидно, что из–за всей этой суеты так и не удалось встретиться с Надей. Она просила заехать за ней в «Пену» после окончания рабочего дня, но сесть за руль после выпитого пива он не решился. Пришлось ограничиться звонком вежливости. Но и тут не повезло: трубку взяла Клавдия Петровна. Она пролепетала голосом, пропитанным сладким ядом: «Вашей «племянницы» сейчас нет. Гуляет где–то. Сами понимаете, дело молодое». Клавдия Петровна не без издевки называла Корнеева то дядей Колей, то спонсором, а Надю — племянницей и от этого явно получала удовольствие.

 На вертолетной площадке под Ведено, куда прилетел Корнеев из Моздока, быстро нашелся попутчик к Потапову. Сержант, командир отделения, слушал долгое перечисление должностей Корнеева, уважительно кивал головой, но стоял на своем: «Не положено, товарищ полковник, без разрешения коменданта не могу взять». Николай не мог получить такое разрешение. Дело в том, что сразу же после приземления в Моздоке к нему подбежал посыльный и передал телефонограмму из Москвы: «Полковнику Корнееву срочно, первым же рейсом, вернуться в Москву». Николай расписался в потрепанном журнале и, ничего не сказав старшему группы, поспешил на вертолетную площадку. Там грел двигатель изрядно обшарпанный транспортный МИ–8. Корнеев сначала запрыгнул на борт, а уже потом узнал, куда летит вертолет. Оказалось, ему повезло: борт летел в Ведено.

 Видя непреклонность сержанта, Корнеев выложил последний аргумент: «Потапов — друг мой училищный! Пойми ты это. Нужно мне с ним повидаться». Этот аргумент оказался решающим.

 Корнеев довольно комфортно устроился на грязном старом матрасе на броне БТРа. Рядом с ним расположились солдаты с обветренными и прокопченными лицами. Это «блатное» место ему бойцы сами уступили. Такое уважение к «залетному москвичу» объяснялось очень просто. До ушей Николая донесся шепот сержанта: «Он к батяне. Дружбан училищный». Это оказалось лучшей рекомендацией.

 Потапов не сумел удержать на лице маску строгого и равнодушного человека, он широко улыбнулся и обнял Николая. В училище они были неразлучны как братья–близнецы. И в самоволки вместе бегали, и на танцы. Много чего можно было вспомнить из их общей курсантской юности.

 - Ну, здравствуй, братан. Если есть желание, после дорожки можно баньку истопить. У меня банька — высший класс. Наша спасительница. В батальоне ни одного завшивленного бойца не найдешь. Правда, с дровами проблема, но мои «архаровцы» вчера у кого–то забор позаимствовали, так что все готово.

 - Спасибо за приглашение, но в баньку я и в Москве сходить смогу. Нет на это время. Разговор у меня к тебе серьезный.

 - Хорошо. Тогда за обедом поговорим. Пошли в столовую.

 - Петр, разговор у меня к тебе конфиденциальный…

 - Брось эти штучки. У меня ребята надежные.

 - И все же, давай к тебе в кунг.

 - Как скажешь. Конспиратор, — ухмыльнулся Петр.

 В кунге Николаю сразу бросился в глаза строгий порядок. Кровать была аккуратно заправлена синим армейским одеялом, все вещи лежали на своих местах. С небольшого столика улыбалась фотография Ольги. Николай первым познакомился с этой милой девушкой на танцах, но роман у них почему–то не сложился. А стоило появиться на одной совместной вечеринке Петру, как между ними словно разряд электричества пробил.

 - Оля почти не изменилась.

 - Снимок древний. Мне он очень нравится. Я ее сфотографировал еще в ЗабВО, когда она Пашку вынашивала.

 - А это что за музейный экспонат! — Николай взял и слегка приподнял облупленную со всех сторон двухпудовую гирю. — Неужто училищная? Ты что очумел ее с собой таскать по свету?

 - Перестань, — Петр слегка смутился. — Какое тебе дело до этой железяки. Это, может, мой талисман. И потом, я же не на себе ее таскаю. Тоже мне невидаль. Кончай таращиться по сторонам, тут тебе не музей. Ближе к делу.

 - Хорошо. К делу так к делу. Петр, прочитай вот это для начала. — Корнеев протянул газетную вырезку с отчетом Бергмана. — Расскажи об этом бое подробнее.

 Потапов внимательно прочитал материал. Пару раз скривился, словно от кислого яблока, пару раз улыбнулся.

 - По сути, здесь все правда, приврал военкор самую малость. Бой был за трое суток до его приезда, с трофеями перебор. Мы ему показали сразу все, что насобирали за неделю, а он лепит, что за ночь взяли. А так — все правда. Да, собственно говоря, в чем дело? — Петр насторожился. — Ты что в особисты подался? Зачем тебе это?

 - Зачем? Вопрос, конечно, интересный… А черт его знает, зачем! Сам знаю — не мое это дело. Только из–за этого материала меня и моих ребят дерьмом обмазали, а автора вообще замочили.

 - Как это замочили? Брось! Из–за чего тут мочить?

 - И я думаю, что нет повода. Но факт остается фактом: сам видел Бергмана в черную клеенку упакованного. Так что ты все, пожалуйста, вспомни. И про морфий расскажи подробней.

 - Что тут рассказывать. Наркоту, мы взяли у «чехов» в тайнике за пару дней до приезда твоего писателя. Сдали особистам все пакеты до единого вместе с этим странным бэтром и другими трофеями. У меня в батальоне дурь спросом не пользуется. — Петр презрительно сплюнул сквозь зубы. — Ты мне лучше про своего Валиева расскажи, что это за кадр такой? От него за версту дерьмом разит. Гнилой человек.

 - Во–первых, он не мой. Во–вторых, за что ты его так? Чем он тебя так достал?

 - Если бы были факты, я бы его уже закопал. Тут закон — тайга. Только нет ничего. Но чует мое сердце, не пленный он вовсе, а с этими «чехами» у него какое–то свое дело было.

 - Брось! Не может быть.

 - А как понимать, что ключики от наручников, в которые он был закован, у него же в кармане лежали? И потом, в бронемашине мои ребята обнаружили пепел от каких–то бумаг. Руки Валиева в саже были испачканы, говорил, что его заставили какие–то документы спалить, что в них не знает. Ты бы поверил в такую туфту?

 - Бред, конечно. Но и с другой стороны не больно гладко получается. Ты думаешь, что он сжег какие–то компрометирующие его бумаги и сам на себя браслеты накинул? А «чехи» что говорят?

 - Мы их потрясти, как следует, не успели. Их сразу прямиком в Чернакозово. А по дороге они того… одним словом, при попытке к бегству…

 - Выходит, сейчас расспрашивать некого?

 - Какой ты догадливый!

 - А где сейчас этот «кавказский пленник»? С ним надо потолковать.

 - Как заказывал: на третьем блок–посту водку жрет. Тут его разыскивают все кому не лень. А я им, мол, убыл в медчасть, ничего знать не знаю.

 - Петр, а что это был за «бетр»? — Корнеев задумчиво помял в пальцах сигарету, но закуривать не стал. — Какой страны техника?

 - По виду не определишь. У нас таких нет однозначно. Машина серьезная и, что самое главное, нулевая, как будто только что с конвейера. Особисты за ним сразу примчались. В брезент упаковали, словно это ценность великая. Все жилы из меня вытянули своими расспросами. Кто в «бетр» залезал, кто фотографировал. — Потапов открыл деревянный ящик из–под снарядов, приспособленный для хранения личных вещей, порылся там немного и, хитро улыбаясь, достал фотоаппарат–мыльницу. — Можешь сам убедиться. Здесь есть кадры, мы вместе с журналистом на фоне трофейной железки.

 - Выходит, надул особиста?

 - Нет. Просто не все сказал. Бергман своим крутым аппаратом снимал, обещал фотки выслать, только я знаю этих журналюг. От них фоток никогда не дождешься. Вот мои ребята параллельно и щелкнули несколько кадров на эту «мыльницу». Я тебе кассету могу отдать, только с условием, что пленку проявишь и несколько фоток мне обязательно вышлешь. Я своим разведчикам обещал для дембельского альбома. Иначе не дам. Мне твое любопытство по боку.

 - По рукам. А сейчас вези меня к своему «кавказскому пленнику». — Корнеев неловко спрыгнул с подножки кунга в вязкую грязь и с досадой отметил, что ноги он все–таки натер новыми берцовками.