В парке Сокольники, несмотря на будний день, было многолюдно. Большое количество разноцветных шатров–палаток летних кафе, дым мангалов, толпы праздношатающихся людей делали парк похожим на походный бивак времен монголо–татарского ига. Запах паленого мяса смешивался с запахом прелой листвы. Поздняя осень и холод не испугали хозяев многочисленных аттракционов, и они, как ни в чем не бывало зазывали к себе гуляющих по парку. Корнеев так засмотрелся на смешные неловкие движения одного подвыпившего оптимиста, который пытался забросить необходимое количество мячей в корзину, что даже не заметил, как подошла Надя.

 - Николай! Ну и дела! Любимая прическа братков! — Она сдернула с Корнеева кепку и, проведя рукой по наголо остриженной голове, напела. — А где твой «чубчик, чубчик кучерявый»?

 Потом, увидев, что Корнеев насупился, перестала смеяться и миролюбиво добавила:

 - Не расстраивайся, тебе так даже идет, только уши больно торчат.

 - Что ты предлагаешь? Может мне их скотчем прихватить? — Корнеев отобрал кепку и вновь водрузил ее на свой лысый череп. Он сразу заметил перемену в Наде. На ней были надеты кожаные черные брюки, новая модная чуть приталенная курточка.

 - Нет, я предлагаю сходить в ресторан! — Надя вздернула носик, дескать, что слабо?

 - Запросто. Выбирай любой.

 - И не надейся, что выберу одну из этих забегаловок с брезентовым потолком! Пиво я люблю, но сегодня не такое настроение. Хочу коктейль «Б–52»! Тебе, как профессиональному «бомбардировщику», он всем понравится, кроме цены.

 - Пусть об этом у тебя голова не болит. Сегодня я богат как Крез. Командировочные получил - бешеные деньги. Гулять, так гулять!

 Из командировки он привез не только «боевые» за пять дней (по девятьсот пятьдесят рублей за сутки!), но и живой «гостинец». Покупать в аптеке лекарство от педикулеза у него не хватило духу, поэтому он утром принял кардинальное решение: расстаться со вшами вместе с волосами.

 Парикмахерша, рыхлая женщина средних лет, подозрительно косилась из–под очков в роговой оправе на своего клиента. Видимо, ей удалось разглядеть в его волосах истинную причину резкой смены имиджа, но заказ все–таки выполнила. Не дождавшись даже оплаты, она схватилась за веник выметать зараженный волос. На лице ее было выражение гадливости и презрения. Корнеев красный, как обложка памятного адреса, положил деньги на столик и бочком–бочком пошел к выходу. Вдогонку ему парикмахерша все–таки не удержалась от обидного совета: «В баню чаще ходить надо, молодой человек». И уже тише, как бы разговаривая сама с собой, добавила: «А на вид не скажешь, что бомж».

 Круглый зал кафе, куда зашли Николай и Надя, был слабо освещен и почти безлюден. За дальним столиком сидела компания молодых парней. Они допивали уже третью бутылку водки. А столик напротив занимала совсем юная парочка. Играла медленная музыка, но ни она, ни полумрак не создавали уюта. Корнееву казалось, что он сидит не в кафе, а на холодной арене провинциального цирка. Для полноты впечатлений не хватало посыпать пол опилками.

 За стойкой бара дремал официант. Его коллега колдовал вместе с Надей над заказанным коктейлем «Б–52». У него все никак не получалось поджечь слой спирта в фужере. Именно в горящем виде, по утверждению Нади, этот коктейль положено подавать.

 - У нас в «Пене» это фирменный коктейль. А вы, я вижу, совсем не умеете с ним обращаться. Может быть, слой спирта маловат?

 С третьей спички удалось поджечь коктейль. Над фужером заметалось бледно–синее пламя. Официант победно заулыбался, будто он не коктейль «Б–52», а впрямь вражеский бомбардировщик поджег. Видно было, что он с огромным трудом все это время сдерживался, чтобы не отреагировать на все подколки и упреки Нади.

 - Горячее будет чуть позже. Приятного отдыха, — с облегчением выдохнул он и поспешил ретироваться.

 Корнеев выпил залпом сок и, достав из кармана чекушку коньяка, наполнил до краев освободившийся стакан янтарной жидкостью. Себе он не стал заказывать это баловство за сто двадцать рублей, а предусмотрительно купил в магазине плоскую двухсотпятидесятиграммовую фляжку коньяка.

 Разговор явно не клеился. Корнееву хотелось поделиться с Надей своими впечатлениями о командировке, а ее, в свою очередь, переполняли новости с нового места работы.

 - Ты представляешь, моему шефу очень понравился мой стиль в одежде, макияж, и он предложил должность визажиста. Зарплата больше, а работа простая: следить за внешним видом официанток. Я уже и аванс получила.

 - Визажист — это что за хренатень такая? Кузнечик, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Больше этот добрый дядя тебе ничего не предлагал? — Корнееву не нравились эти новости, но и обсуждать их сейчас ему очень не хотелось. Он сделал большой глоток коньяка и насладился теплой волной, прокатившейся по всему телу.

 - Имей совесть! У тебя одно на уме. Я ведь и обидеться могу. — Надя вынула из фужера и сломала трубочку.

 - Молчу–молчу. Давай лучше потанцуем. Тем более никто нас не будет толкать.

 Как по заказу зазвучала понравившаяся Корнееву песня из кинофильма «Титаник». Совсем недавно они вместе ходили смотреть этот фильм. В отличие от многочисленных западных триллеров, скроенных по одному лекалу, в этой ленте было что–то живое, душевное. Помнится, когда они вышли из теплого, но душного кинозала в холод вечера, он неожиданно сказал Наде:

 - Мы ведь тоже с тобой на борту «Титаника». Так же громко на верхней палубе играет музыка, господа в своих люксовых каютах пьют, танцуют и не хотят поверить в надвигающуюся катастрофу. А тем временем на нижних палубах, на Кавказе, уже гибнут люди.

 - О чем ты? Что за странные фантазии. — Надя обняла его руку и по своей привычке засыпала Николая риторическими вопросами. «Когда крен палубы нашего «Титаника» достигнет критических величин, тогда поймешь, о чем я говорил», — подумал Николай.

 Надя с готовностью прижалась к нему всем телом. Николай почувствовал упругость ее груди, и новая теплая волна нежности набежала на него. Так бесшумно и властно набегает вечером на остывшую гальку черноморского берега прогревшаяся за день волна. Он вдыхал запах ее волос и думал, какой же он безнадежный кретин: сам загнал их отношения в тупик и теперь страдает от этого. Николай не мог сделать Наде предложение, так как не в его силах было реализовать сокровенное ее желание — получить квартиру в Москве. Права была парикмахерша — он самый настоящий бомж. Даже у тех офицеров, кто официально стоит в очереди на квартиру, получить заветный ордер мало шансов, у него же их нет и в помине. Квартиру от министерства обороны он уже получал — другой не положено. Сделать Надю просто любовницей он тоже не хотел. Николаю почему–то вспомнились давно забытые стихи, и он их тихо на ушко продекламировал Наде:

 - В стекло, уткнув свой черный нос, все ждет и ждет кого–то пес.

 Ты помнишь, пес, пора была, когда здесь женщина жила?

 Но кто же мне была она?

 Не то жена, не–то сестра,

 А иногда казалось, дочь, которой должен я помочь.

 Но все прошло, и ты притих, не будет женщин здесь других.

 Мой славный пес, ты всем хорош,

 Но только жаль, что ты не пьешь…

 - Складно. Сам сочинил? — Надя остановилась и в своей манере, не дождавшись ответа, добавила. — А нам уже горячее подали. Пойдем, остынет.

 Из кафе они вышли, когда уже стемнело. На центральной площадке парка громко заиграла музыка. Для подвыпивших гостей Сокольников она была так же притягательна, как свет для ночных бабочек. Не сговариваясь, пошли посмотреть бесплатное представление и Николай со своей спутницей. Он был в прекрасном расположении духа. То ли от выпитого коньяка, то ли от близости Нади. А может быть, от того и другого одновременно.

 Перед сценой, где играл какой–то малоизвестный ансамбль, уже успела собраться толпа зевак. Одни просто стояли, другие топтались на месте и дергались в такт музыке. Черные звуковые колонки своей электронной начинкой заставляли пульсировать вокруг себя холодный осенний воздух. Даже глухой мог ощутить своей кожей эти незамысловатые ритмы. У самой сцены в одиночестве чуть ли не вприсядку выплясывала пьяная бомжиха. На ее перепитом, опухшем, разукрашенном синяками лице блуждала бессмысленная улыбка. Бомжиха приседала, размахивала руками и кричала в каком–то исступлении: «Опа–на! Опа–на! На–на–на!» Корнеев не мог оторвать взгляда от этой дикой картины. Ни жалости, ни осуждения он не чувствовал к этой падшей женщине. Скорее он ощутил какую–то вину. Неосознанную, неосмысленную, но все- таки вину. Словно именно он, а не кто другой, виновен в судьбе этой несчастной. Вспомнились слова подвыпившего коллеги: «Все мы клятвопреступники. Такую страну проспали!»

 Он изо всех сил старался вернуть себе ту легкость и приподнятость, что ощутил при выходе из ресторана, но чувство вины навязчиво возникало вновь и вновь. Так бывает в осеннем лесу. Только с брезгливостью снимешь налипшую на лицо паутину, сделаешь пару шагов, и все повторится вновь.

 - Пойдем отсюда. — Корнеев взял за руку Надю.

 - А танцевать мы больше не будем сегодня? Куда ты спешишь? Дома детки некормленые? Или опять «бомбить» намылился ночью? — Надя говорила возбужденно и с нескрываемым вызовом. Корнеев хотел было списать эту перемену в настроении на счет крепости коктейля «Б–52», но все оказалось сложнее.

 - А хотя бы и «бомбить». Что ты имеешь против?

 - Против?! — Надя рассмеялась ему в лицо. — Не ценишь ты себя, Коля. С двумя высшими образованиями, академию на отлично закончил, голова на плечах, сам мужчина видный… А в итоге?!! Так и будешь мятые десятки по городу сшибать?! Проснись! Кругом уже совсем другая жизнь. Кому нужна твоя честность? И пойми, наконец, той страны, которой ты так уперто служишь до сих пор, уже нет! Распилили твою страну!

 Вечер был безнадежно испорчен. Из последних сил Корнеев сдерживал себя, чтобы не наговорить лишнего, но грубость все–таки вылетела.

 - Ну вот, уже визажисты меня учить жизни начали…

 Надя вспыхнула быстрее и ярче сегодняшнего коктейля, ее каблучки застучали прочь по аллее.

 Николай не планировал сегодня «бомбежки», но после размолвки ему захотелось как можно быстрее сесть за руль своей верной «ласточки». Именно за рулем он быстрее всего приходил в душевное равновесие. Дорога успокаивала его, дарила надежду. Если человек куда–то едет - значит у него есть цель.

 …Скрипнув, ржавая калитка стоянки распахнулась. Дядя Федор закрывал ее на замок только после двенадцати ночи. Кузя не стал предательски лаять, радостно вилял хвостом и жался к ногам. Брюки Николая сразу же покрылись рыжей шерстью. Корнеев почесал Кузю за ухом и, пригнувшись, чтобы Федор Иванович из окна сторожки не заметил его появления, прошел к своему боксу.

 Разложив по максимуму сиденья «жигулей», Корнеев, как всегда, помянул тихим и неласковым словом конструктора «семерки», который так ничего и не придумал, чтобы выровнять подголовники передних кресел с диваном задних сидений: «Чтоб ты всю жизнь спал на таких горбатых нарах».

 Для Николая это неудобство было, пожалуй, самым значительным в его доме на колесах. Все остальные погрешности «бестселлера отечественного «автопрома» можно было устранить путем протяжки и регулировки.

 Корнеев быстро согрелся в десантном спальном мешке и, немного поворочавшись в поисках оптимальной позы, уснул.

 Проснулся Николай от какого–то непонятного звука: как будто кто–то кинул тяжелую мокрую тряпку на капот автомобиля. Он вздрогнул, открыл глаза и осмотрелся. В гараже было относительно светло: сквозь широкую щель между шифером крыши и стеной бокса бил яркий свет полной Луны. Легко можно было разглядеть не только стеллажи, но и всю рухлядь, которая на них располагалась. От выпитого накануне болела голова, давил страшный сушняк.

 Причину шума удалось определить не сразу. Только присмотревшись, Николай разобрал, что черное пятно, расположенное прямо перед ним на ветровом стекле машины, не что иное, как брюхо огромной серой крысы. Она вцепилась передними лапами в дворники «жигулей» и с интересом их обнюхивала. Николай не издал никакого шума, а только открыл глаза, но крыса своим каким–то шестым чувством уловила опасность и притаилась.

 «Вот так встреча! Здравствуй, Лариска, старая моя «заочница», — подумал Николай и, затаив дыхание, стал разглядывать ночную хозяйку своего гаража. О её существовании он знал давно. Погрызенные и просто съеденные вещи, «картечь» помета на стеллажах недвусмысленно говорили о присутствии незваного постояльца. Корнеев периодически рассыпал в боксе яд, ставил капканы, но проку ни от первого, ни от второго не было. Капканы покрывались пылью, яд съедался, а Лариска продолжала здравствовать и с энтузиазмом грызла все подряд.

 Со временем Николай стал замечать, что он не травит, а скорее кормит крысу. Она с аппетитом сжирала новую порцию яда и с еще большим рвением крушила все своими зубами. В последнее время он стал думать, что Лариска просто подсела на его зелье. Одно утешало: его самая большая ценность — машина оставалась вне зоны поражения. И вот теперь, видно, и до нее очередь дошла. Лариска словно в отместку за то, что ей давно не приносили новую порцию дури, решила взяться за «жигули».

 «Что, подруга, вижу, тебя «ломает». Вздумала на моей машине отыграться?» — Николай окончательно проснулся и лихорадочно соображал, как бы посильнее прищучить серую бестию. С каким удовольствием он огрел бы эту мерзкую жирную тварь своей увесистой резиновой дубинкой, какую всегда возил в машине! Но о том, что удастся тихо выбраться из спальника, выйти из машины и не спугнуть крысу, не могло быть и речи. Малейший шорох — и она серой молнией скроется в своей норе.

 Николай как можно осторожнее высвободил руки из спальника, и все–таки его движение не осталось незамеченным. Крыса крутнулась волчком, затем замерла, и тут их глаза встретились. Корнееву стало жутко от этого осмысленного и полного жестокости взгляда. В нем чувствовались уверенность в безнаказанности и ненависть, ненависть, ненависть. В блестящих пуговицах крысиных глаз явно читалась угроза: «Будь я величиной хотя бы с кошку, тебе бы не поздоровилось. Я бы выгрызла у тебя живого еще теплые кишки».

 Крыса была настороже, но не боялась Корнеева. Она понимала преимущество своего положения. В любую минуту ей не составит труда скрыться. На какое–то мгновение Николаю померещилось, что жирная крысиная морда расплылась в злой улыбке, обнажив свои острые желтые клыки. Он, кажется, даже ощутил мерзкий гнилостный запах ее пасти.

 «Сейчас я поддам тебе адреналина!» — Корнеев быстро включил дальний свет, сигнал, дворники и омыватель переднего стекла. От яркого света, оживших дворников и воды Лариска, словно персонаж диснеевских мультиков, взмыла на полметра вверх, затем на мгновение зависла в воздухе и, перебирая всеми лапами одновременно, ракетой «земля — воздух — земля» исчезла в глубинах стеллажа.

 Корнеев вышел из машины, перед его глазами, словно стоп–кадр, застыла крысиная морда, искаженная диким ужасом. Он улыбнулся в усы: «Будешь знать, кто в гараже хозяин!»

 А уже через минуту ворота бокса завибрировали от еще крепкого кулака Федора Ивановича, раздался его сердитый и в то же время несколько испуганный голос.

 - Кто здесь? Мать вашу! Выходи, а то стрелять буду. «Первый», «первый», нападение на стоянку, прошу выслать подкрепление. — Дядя Федор имитировал разговор по рации с мифическим «первым».

 - Федор Иванович, успокойся, это я, Николай. — Он знал, что у дяди Федора и в помине нет радиостанции, а уж тем более — оружия. Знал он и то, что старику будет неловко перед ним за разыгранную комедию, поэтому он вышел из бокса и сразу перевел разговор на нейтральную тему.

 - Ты знаешь, что у тебя на стоянке завелись крысы вертикального взлета?

 Пересказал только что виденное, посмеялись, закурили. Николая слегка знобило: на улице заметно похолодало. Пока он спал, лужицы на стоянке покрылись тонким хрустким ледком, и в них уже не отражались звезды. У его ног вился Кузя. Он явно хотел загладить свою вину: только что по ошибке облаял своего кормильца. Федор Иванович был совершенно трезвый и грустный, он не стал, как обычно, ругать Николая за «несанкционированный сон на объекте, не стал по своей привычке бурчать и поучать, что тоже не было на него похоже.

 - Опять «бомбить» поедешь?.. Когда ж в стране этот бардак закончится? — В голосе дяди Федора зазвучали какие–то совсем не свойственные ему нотки сострадания.

 - Прорвемся, Иваныч, не грусти.

 Николай пробил тонкий узорчатый ледок в пожарной бочке, сполоснул лицо обжигающе холодной водой. Голова прояснилась. Пока заводил и прогревал машину, дядя Федор сам открыл ворота стоянки, чего он никогда не делал. Когда Николай притормозил у сторожки, он нагнулся к приоткрытому окну «жигулей» и все–таки сказал то, что так трудно было ему сказать:

 - Знаешь, Коль, я ведь сегодня струхнул по–настоящему… Возраст, наверное… Вот такая, блин, музыка. Какой из меня охранник… Дед старый. А отморозков, знаешь, сколько сейчас развелось. Вон на прошлой неделе на соседней стоянке сторожа забили до смерти. — Голос его звучал как- то необычно искренне и доверительно, словно был скинут «маскхалат», скроенный из напускной строгости и грубости.

 - Брось, Федор Иванович. Ты еще боец! — Николай говорил банальные слова, и сам им не верил. Сейчас, в ярком свете полной Луны, он как–то по–особенному ясно увидел, что перед ним стоит старый, больной и очень одинокий человек.

 Уже отъезжая от стоянки, Корнеев бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как дядя Федор сдернул с головы свою видавшую виды полевую фуражку и тайком неловко перекрестил удаляющуюся машину.

 Стекла «жигулей» предательски запотели, напоминая о выпитом коньяке. Николай включил печку и достал из «бардачка» коричневые таблетки «Анти–полицай». Проверить их действие на практике ему еще не приходилось, и он не был уверен, что они помогут, случись на дороге проверка на алкоголь.

 Проехав благополучно пост ГИБДД на пересечении Каширского шоссе и проспекта Андропова, он на радостях резко поддал газу, отчего зад «жигулей» слегка повело: «Пора «переобуваться», а то все деньги просажу по кабакам, а потом всю зиму на голой резине мотаться».

 В районе Коломенского парка Николай обратил внимание, что за ним увязался черный джип. Он явно не торопился обгонять «семерку», хотя сделать это для такой мощной машины было пару пустяков. «Мицубиси паджеро» с сильно тонированными стеклами как привязанная шла в пятидесяти метрах сзади и повторяла все маневры «жигуленка». У светофора Николай перестроился в крайний правый ряд, включил указатель поворота. Джип повторил все маневры.

 У Корнеева по спине пробежал неприятный холодок. Подобный эскорт не сулил ничего хорошего. На простых бандитов явно не похоже. На такой крутой тачке таксисты–конкуренты не ездят.

 Дождавшись зеленого сигнала, Николай резко, так что аж задымилась резина, дал газу и, подрезав машины, стоявшие в левых рядах, резко свернул в проулок. Не ожидая такой наглости, водитель стоявшего в среднем ряду серого «Москвича» только и успел пару раз моргнуть дальним светом. Джип же спокойно свернул направо в сторону кинотеатра «Орбита».

 «Ну вот, товарищ полковник, поздравляю, вы уже себе и манию преследования заработали. Так недолго и до зеленых человечков допиться. — Николай включил радио, закурил. Сердце колотилось в грудной клетке, словно он только что пробежал стометровку. Впереди у обочины голосовали два явно подвыпивших мужика. — Вот и парочка мятых десяток валяется. Бери — не хочу. Не хочу…»

 Корнеев не стал тормозить и проехал мимо. Ему захотелось сейчас побыть одному и чуть успокоиться. Пусть даже в ущерб своему автобизнесу. Он хитрыми тропами через дворы проехал к Нагатинской набережной, вышел из машины. Кругом ни души. В редких окнах домов горел свет. Вода Москва–реки играла свинцовыми бликами. Окурок, описав дугу, бесследно исчез. Подумал: еще пару таких холодных ночей — и лед станет.

 После командировки в Чечню Николай стал каким–то напряженным и раздражительным. Видимых причин для этого как будто не было. Никто не упрекнул его, что задержался с возвращением в Москву. Телефонограмма о срочном вызове объяснялась весьма прозаическим образом: требовалось подготовить выступление начальника главка, тезисы которого были записаны в секретной тетради Корнеева.

 Отчасти его раздражение объяснялось тем, что он постоянно ощущал чье–то пристальное внимание к своей персоне. Но главное было в другом — Николай понимал: любопытство завело его слишком далеко. Житейский опыт да и просто благоразумие подсказывали: надо остановиться, но этого он уже не мог сделать. Он не контролировал ситуацию, не просчитывал свои последующие шаги. Его несло мощным потоком событий, как тупое бревно вниз по течению. И в то же время эта покорность судьбе увлекала Корнеева, он ощущал какой–то азарт безрассудства.

 Николаю не удалось лично переговорить с «кавказским пленником»: Валиев в самый последний момент улизнул с каким–то начальником, предварительно заблевав весь блок–пост. И все же «информации к размышлению» было предостаточно. Пусть это были всего лишь разрозненные факты, но внутренний голос подсказывал: еще немного и из этих «осколков» сложится мозаика.

 Главная зацепка — фотопленка Потапова. Ее он успел проявить в самом обыкновенном фирменном пункте приема фотопленок «Кодак». Правда, прежде чем сделать выбор пункта, он долго кружил по городу, пока не убедился, что его никто не «пасет». На любительских снимках трофейная «железка» была заснята с разных сторон. У захваченной бронетехники сфотографировался, пожалуй, весь батальон. Корнеев попросил напечатать только пару снимков, где вовсе не было людей. Пленку он аккуратно завернул в фольгу и засунул в фонарик вместо третьей батарейки, да так хитро, что тот даже светил. Фонарик под благовидным предлогом оставил у Нади: «В следующий раз заберу».

 - Командир, на Тверскую не подбросишь за полтинник? — Корнеев не заметил, как к нему подошла девица. «Боевой раскрас» лица, легкая курточка, коротенькая юбочка, из–под которой торчали худые ноги в черных колготках не оставляли сомнений в профессиональной принадлежности девицы. Вид у нее был довольно жалкий. Ее изрядно колотило от холода. Она прижимала к груди дамскую сумочку, словно старалась таким образом согреться. Тушь под левым глазом слегка расплылась, помаду на губах тоже повело.

 - До Тверской — стольник. Но тебе, как жертве ограбления, скидка.

 - Какого еще ограбления? А–а, мы шутки шутим… Меня, может быть, сейчас чуть не пришили, а тебе смехуечки. — Девица сразу вычислила в Николае профессионального «бомбилу», а значит, перед ним нет смысла ломать комедию благопристойности: все равно расколет. Таксисты большие психологи.

 - Ну, раз так, то с днем рождения тебя!

 В машине «ночная бабочка» быстро отогрелась, расправила свои «крылышки». Она ловко устранила все изъяны макияжа и вновь приобрела товарный вид. Согревшись, попросила тормознуть у магазинчика «24 часа». Вернулась с пачкой сигарет и пол–литровой банкой джина. Удобно расположившись в кресле, она ловко по–мужски одним пальцем вскрыла банку и с жадностью всосала в себя изрядную дозу джина. Только после этого закурила, сделала несколько глубоких затяжек и, уже не торопясь, смакуя, стала посасывать из банки. Ее глаза заблестели, на губах заиграла профессиональная улыбка.

 - Ты не представляешь, на каких козлов я налетела. Сначала все тип–поп, а потом они то ли ширнулись, то ли крыша у них прохудилась, короче, такие понты бросать начали! Блин, еле ноги унесла.

 - Давно в Москве? Откуда будешь?

 - Третий месяц уже. Из Тирасполя. У нас там полная жопа: работы нет, денег нет. Соседка сблатовала. Она уже третий сезон в Москве работает.

 - На Тверской стоишь?

 - Нет, там центровые все держат. Мы с девчонками у ежей стоим. Я на Тверскую по делу. Там с одной мамкой перетереть надо.

 - У каких еще ежей?

 - Во, блин, дает! Водила, а где ежи, не знаешь! Ну в Химках при въезде.

 Корнеев не сразу сообразил, что речь идет о памятнике защитникам Москвы, выполненном в виде противотанковых ежей.

 Сразу за кинотеатром «Пушкинский» пассажирка небрежно кинула оговоренный полтинник и выпорхнула в холод ночи.

 На Тверской, ярко освещенной фонарями и рекламой, ночная жизнь кипела вовсю. Невольнический рынок без особых проблем обосновался в самом центре столицы. Вдоль дороги через каждые двадцать метров стояли так называемые мамки: чаще всего вышедшие в тираж путаны, которые вели предварительные переговоры с клиентами. Сами же проститутки отсиживались в припаркованных машинах или топтались в темных переулках и дворах. На этой стометровке поднятая рука вовсе не означала, что кому–то понадобилось такси, поэтому лучше не тормозить.

 Очередного клиента Николай взял сразу за Государственной Думой. Тот проехал буквально пару кварталов. Ни слова не говоря, швырнул полтинник и вышел. Не успел проехать и сотни метров — очередная «поклевка». На этот раз в «жигули» бочком протиснулся здоровенный негр.

 - Готель «Кос–мос». Пожалуйст, — он с усилием выговорил русское слово.

 - О»кей, сиддаун плиз, — выдавил из себя почти половину своего английского словарного запаса Николай.

 «Видать масть пошла. Надо по максимуму слупить с этого нигерийского гостя столицы? — Глядя на то, как его новый пассажир с трудом втискивает свой необъятный зад в кресло «жигулей», Корнеев со злостью подумал: — Солидный «контейнер». Интересно, сколько дури он привозит в нем за раз?»

 Николай не был расистом, а вспышка его злости объяснялась очень просто. Ни для кого не секрет, что у гостей столицы из Африки есть своя мафия, которая промышляет перевозкой героина в собственных кишках. Знать — одно, бороться–совсем другое. Имея большие деньги, даже негр может затеряться в московской толпе, стать совсем незаметным. Вот и курсируют с регулярностью курьерских поездов живые черные контейнеры, начиненные белой смертью.

 Чтобы сократить путь к «Космосу», Корнееву трижды пришлось пересечь двойную сплошную линию. Такие пируэты безнаказанно можно совершать только глубокой ночью, и то - предварительно осмотревшись: нет ли где поблизости «специалистов машинного доения».

 Негр порылся в барсетке, туго набитой долларами, и с трудом отыскал одну единственную российскую бумажку достоинством в сто рублей. Он неуверенно протянул ее водителю. Нигериец явно жмотничал, даже днем такая дорога стоила как минимум сто пятьдесят рублей.

 - Ноу, ноу, литтл, — других английских слов у Николая не нашлось, чтобы объяснить этому жлобу, что за ночной сервис надо платить более щедро.

 Негр заерзал на сиденье, он явно не хотел расставаться со своей валютой, но, взглянув на водителя, сжатого, словно пружина, понял, что экономия на проезде может обернуться расходами на аптеку. Несмотря на свои внушительные размеры, он был явно рыхловат, да и со здоровьем, видно, было не все в порядке: сильно потел, тяжело и часто дышал.

 - О»кей, ка–ра–шо, — негр натужно улыбнулся и с обреченностью кролика, согласившегося «добровольно» залезть в пасть удаву, протянул зеленую пятидесятидолларовую бумажку. Надежды получить сдачу не было никакой.

 - Так–то лучше, будь здоров и не кашляй, — Корнеев посильнее захлопнул за импортным пассажиром дверь и от души притопил педаль газа. Он открыл настежь окно: хотелось, чтобы поскорее выветрился из салона машины запахи чужого пота и дорогого дезодоранта. Как будто вместе с запахом исчезнут и неприятные для него мысли. Его раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, радовался хорошему навару, с другой — было противно: раньше за собой такой таксистской изворотливости по вышибанию денег клиентов он не замечал.

 Теперь ему некуда было спешить: свою ночную норму он, как говорится, в одно касание перевыполнил. И все–таки черт его дернул вновь срезать путь и полезть через две сплошные. Тут–то все и произошло.

 Черный джип появился неожиданно и того мгновения, пока Николай возился с ручкой стеклоподъемника, опытному водиле иномарки оказалось достаточно, чтобы организовать классическое столкновение при перестроении в правый ряд.

 «Семерка» по касательной задев джип, со всего размаху врезалась в столб. Скрежет металла, звон битого стекла. Николай чудом сумел сгруппироваться и потому отделался довольно легко: он ушиб грудь о рулевую колонку и осколками стекла порезал лицо.

 Чтобы выиграть время и оценить обстановку, Николай не спешил «приходить в себя», оставался на водительском месте. Без всяких сомнений, это был тот самый джип «мицубиси паджеро», который пас его у Коломенского парка. Из него выбежали три «качка» и стали в ролях разыгрывать спектакль с названием «Ну ты, мужик, влетел!» Играли они, правда, без особого вдохновения. То ли лень было выкладываться: и так дело бесспорно выигрышное, то ли их смущал видок Николая. Его рана хоть и была небольшой, но кровь из нее текла по киношному обильно. Сценарий же их пьесы явно не предусматривал трагического финала.

 Убедившись, что драки пока не предвидится, Корнеев, покачиваясь, вышел из машины. Это возбудило «артистов», как возбуждает кота движение уже пойманной и слегка придушенной мыши. Мат зазвучал громче и агрессивнее. Молодой коротко остриженный парень с лицом не обезображенным интеллектом, ринулся было с кулаками на Корнеева, но, увидев в его руках тускло блеснувший пистолет, остановился как вкопанный.

 - Я офицер Генерального штаба! Первого, кто попытается меня ударить, убью на месте! — Голос Корнеева звучал твердо, его окровавленное лицо и суровый взгляд не оставляли сомнений в серьезности данных обещаний. К тому же немецкий девятимиллиметровый газовый пистолет «Победа» в сумерках даже профессионалу трудно отличить от родного российского ПМ, что также придавало его словам особую убедительность.