1. Бы и смерть

Со смертью у нас совершенно невыясненные отношения, от чего и страдаем: мучаемся страхами, томимся в неизвестности, копим вопросы, не хотим знать ответы… В общем, остаемся верными своей натуре «БЫ»: не знать, не верить, не хотеть… И хотя каждому из нас пришлось в юности объяснить самим себе, почему одноклассник/ сосед/ приятель разбился на мотоцикле/ умер от рака/ прыгнул из окна… (нужное подчеркнуть, ненужное вычеркнуть)… Да и сами отношения со смертью однобокие… сколько бы мы не думали о ней, она не наступает… после ее прихода мы уже не думаем… может быть, поэтому мы так и не поняли ничего о ней… о смерти… лишь удивились и испугались…

Смерть это не то слово, которое мы чаще всего вспоминаем, ему мало места в нашем разговорном словаре, смерть редко встречается и смотрит нам в глаза… Очень редко…

Смерть каждому из нас шептала на ухо непристойности слабости и готовности отдаться ей в минуты совпадения тривиальных обстоятельств: разбитого сердца и без меры выпитой водки… Каждый из нас грешил фразой: «Когда ж я сдохну?».

Каждый предвкушал слезы на щеках одноклассников, торжественные речи близких знакомых, обостренное внимание к своей столь неприметной при жизни персоне…

И вот интересно – хочется, чтобы все об этом сразу же узнали. В один момент их поразила эта мысль, удивила: «как? ведь жизнь только началась… как же так?». И все бросили работу, учебу, все дела и прилетели, приехали, приплыли на твои похороны.

Каждый из нас умрет…

И это совсем не сладкая, не пряная и не кофейноароматная мысль…

Каждый из нас…

Лотерея без шансов на выигрыш… Аукцион, на котором этот лот последний, а в зале остался только ты… Жизнь раз!.. Жизнь два!.. Жизнь… три!.. Продана!..

Каждый из…

Из политиков, депутатов и бизнесменов… Можно даже злорадно усмехнуться при этом…

Каждый…

Хм… Неприятная мысль…

Неприятная мысль сверлила мозг с самого детства. Романтично воспеваемая смерть в дворово-блатных песнях вызывала чувство брезгливости и неприятно ущемляла эстетический вкус, классическая литература несла смерть как подвиг или заслуженное наказание; а мы метались между этими полюсами, не зная как быть с этим непонятным и еще так радостно далеким событием, и дисциплинированно перешагивали через елки на дороге после похорон…

Мы задерживаемся на секунду возле подъезда, у которого столпились люди… вежливо узнаем кто… вспоминаем, что еще вчера… что, в сущности, он был неплохим человеком, хотя жену свою… но нельзя плохое… И с радостью вспоминаем, что спешим на работу, важную встречу, просто очень спешим.

Когда умерла моя бабушка, я начала курить. Но не потому, что так сильно расстроилась, а потому что мама уехала на похороны, и можно было беспредельничать. По бабушке я плакала лишь полгода спустя, вдруг отчетливо вспомнив ее…

На похоронах стараешься выглядеть сильным… не для окружающих или самого себя… для нее…

Когда я хоронил бабушку, мысли были… такие простые мысли… я смотрел на маму, видел, как ей плохо, прислушивался к себе… мне было жалко маму, вообще хотелось, чтобы все поскорее закончилось. Сейчас я иногда замечаю, что мама говорит или поступает в точности как бабушка, я говорю ей об этом… осекаюсь. Я обязательно должен пережить своих родителей…

Мы вызывающе бессердечны…

Мы неоправданно стойки.

Мы рассудительно суеверны…

Мы мастерски вытесняем смерть из своей жизни, технично затыкаем все дырки в своих картинках мира, опасаясь сквозняков страхов, готовых перерасти в безумный ураган ужаса, который мы прячем в себе, боясь даже посмотреть на это чувство, на эту тревогу… Экзистенциальная психология не преподается в школе, религия напоминает о себе, лишь когда в сауне нательный крестик нагревается и жжет грудь, «Бог устал нас любить», как в песне поется.

Но чем реже мы пускаем смерть в свои мысли, тем ярче ее видим. Иногда просыпаемся ночью от того, что трудно дышать… Проверяем пространство вокруг нас – не изменилось ли оно… Прислушиваемся к своему сердцу.

И так страшно умирать…

И так страшно жить в ожидании…

 

2. Искусство умирать

Это был второй. Второй из двух текстов, написанных вместе с Таней, когда идея писать о Бы еще только формировалась. Именно он был напечатан на листочке, который я дал Олегу, перед тем, как он ушел от меня. Его он перечитывал, сидя на краю ванны, прежде чем залезть в нее и…

Олег был сообразительный парень и сделал все, как я ему объяснил. Были некоторые сложности с подготовкой, но он справился. Впервые он ощутил, что весна – это не просто время года между зимой и летом, почки и листочки, все то, чему учат на уроках природоведения в начальной школе. Весна – это новая жизнь, вокруг еще много грязи и прошлогодней листвы, но если потрудиться… В конце недели он провел самый настоящий субботник. Причем, не вставая с дивана. Пересматривал все, что сделал в своей жизни, вспоминая близких друзей и случайных знакомых, аккуратно раскладывал по полочкам все события. Их было много, список получался довольно длинный, но значимых среди них практически не было. Постепенно вычеркивая одно за другим, у него остались несколько имен и парочка дат. Папа и мама, дни их рождения, когда нужно быть не таким, как всегда, – не потому, что испытываешь особый пиетет перед подобными праздниками, а потому, что их можно оскорбить и расстроить. Девушка Катя и первый сексуальный опыт, это было летом, на море, ему было семнадцать. Или восемнадцать? Две тысячи… какой же это год был? Но точно август. Скрипучая панцирная сетка. Неловкие движения и скованность. Она помогла. Все прошло лучше, чем мог ожидать от первого раза.

Еще раз воспроизвел все вехи своей биографии. Поколебавшись, выкинул из этого ряда поступление в университет, первую зарплату и дату завершения участия в телепроекте – ведь участие еще не закончилось, но очень скоро… Зато добавил, казавшуюся раньше несущественной, дату поступления на военную кафедру – иначе бы армия, ужасы, смутно грезившиеся при упоминании о ней в новостях, совсем другая судьба. И еще этот человек – так похожий на Бориса Борисовича. Не розыгрыш ли это все? Может, он его брат? Олегу не хотелось зацикливаться на подозрениях, и он продолжил сортировать эпизоды жизни. Выходила она у него скучная, серая, обыкновенная. С девушками ему никогда не было просто. Или он не заслуживал лучшего? Темные комнаты для свидания проекта были для него идеальным местом общения. Он раскрепощался и мог даже пошутить или членораздельно выразить свою мысль.

Он не умел анализировать реакции окружающих на свои поступки, зато довольно точно мог их предсказать. Именно поэтому «Живое общение» стало прекрасной возможностью реализовать все свои достоинства, скрывая недостатки. Когда он сидел на краю ванной, то думал не о смерти. Он думал о своей жизни. Какая она? Хорошая или плохая? И Олег понял, что не может применить для оценки своей жизни ни одно из этих качественных прилагательных. Да и не только к своей жизни. Ко всему, что его окружало. Его нельзя было упрекнуть в необразованности, отсутствии эрудиции, плохом знании истории или иностранных языков. Вполне прилично владел английским, чуточку разбирался в немецкой грамматике и имел хороший словарный запас, почитывал самоучитель испанского. Считал себя интеллигентным молодым человеком. Но там, возле заполняющейся теплой водой ванны, он стал классифицировать свои знания.

И понял, что не знает ничего конкретно. Сотни наборов разнообразных ассоциаций. Когда кто-то, например, говорил о Сальвадоре Дали, из хранилища его памяти выезжала небольшая тележка с ярлычком «С.Д.». В тележке вперемешку лежали клочки плохих репродукций самых известных полотен гения и несколько общих слов. Среди них: гений, полотна, репродукции, Гала, усы вразлет, сюрреализм, защищать в спорах о живописи. И еще несколько слов. Или, скажем, Эрнест Хемингуэй – гений, Старик и Море, Прощай Оружие, американец, борода, свитер, рыбалка в океане, защищать в спорах о литературе. Это были значительные наборы. Куда меньше он мог извлечь информации о Родене – гений, Мыслитель, защищать в спорах о скульптуре. Кроме личностей на таких же тележках хранились данные обо всем окружающем пространстве. Лондон – Биг Бэн, столица Англии, Тауэрский мост, биржа, туристы. Квазар – что-то такое значимое в космосе, вроде как очень тяжелое, но по размерам чуть больше стандартной административной области, можно еще упомянуть о пульсарах. Корсары – пираты, Карибское море, Дрейк, золото, война с Испанией в каких-то годах какого-то века.

Олегу было страшно. Все они – Дали, Хемингуэй, Роден, корсары, квазар – на самом деле совсем другие. Не такие, какими он себе представляет. А как думают о нем самом? О себе у Олега тоже была тележка информации, но сейчас он выбросил из нее тысячи мелких фактов, и осталось лишь рождение, военная кафедра, потеря девственности… Мелочи даже в масштабах рядового человека. Но хуже всего то, что об этих мелочах задумывается лишь он сам. Есть еще надежда, что человека оценивают после его смерти, находят в его деятельности эпизоды, ранее не замечаемые. Наконец-то, оценят по достоинству его доброту, вежливость, знания. Но тут же Олег вспомнил о развале некогда могучей страны. Сотни могил героев, на которых сейчас выводят белой краской слово «убийцы». Тысячи могил преступников, над которыми возводят мемориалы с надписью «мученики». Тебя хоронят, а потом меняют твою биографию. В смерти еще меньше покоя, чем в жизни. Ты перестаешь влиять на ситуацию, твоим именем, поступками, телом манипулируют люди с бесцветными глазами, чуждые сентиментальных эмоций или понятий о чести.

Прошлое можно раскрасить цветами «хорошо» и «плохо», будущее можно, а настоящее? Думает ли об этом еще кто-нибудь кроме него. И что необходимо сделать с человеком, чтобы он начал думать об этом?

И в эту секунду Олег понял, что не одинок. Этот человек, Марат, наверняка размышляет о подобных вещах – иначе бы не предложил совершить столь красивый поступок. Случайный человек, не приятель и не одноклассник, тоже думает о прошлом и будущем, жизни и смерти, хорошем и плохом. Олег, скрывая улыбку, начал раздеваться. В ванной было тепло, наверное, пар ухудшил видимость для видеокамер, наблюдающих за ним, но главное они смогут разобрать. Еще раз просмотрел слова на листочке. Текст был слегка наивный и не очень вычитанный. Постоянные повторения одной и той же мысли, казалось, что писали два разных человека. Даже несколько глаголов женского рода. Но не это главное – он вынул из кармана лезвие для бритвы. Перед глазами не проносились фрагменты жизни, сейчас он думал лишь о людях в студии Бориса Борисовича. По телу пробежала сладкая дрожь, взглянув на свои носки, заметил, как топорщится его белье. Носок был дырявый, это немного смутило Олега. Все-таки по телевиденью покажут, а у него такой казус. Пытаясь избавиться от легкомыслия, он начал размышлять о предстоящем поступке. Но даже после того, как он залез в воду, мысли были совершенно другом. Он неожиданно вспомнил разговор с одной из девушек в темной комнате «Живого общения». Закрыл воду и стал беззвучно повторять тот диалог.

– Оля… То, что… Между нами… То, что мы делаем – это серьезно?

– Олег, не будь, как маленький. Серьезные отношения возможны между серьезными людьми, а ты постоянно ведешь себя…

– Да, я знаю… Просто… Просто иногда хочется верить. Верить в хорошее, светлое, доброе.

– Верь, кто тебе мешает?

– Так как верить в светлое, если тут темно?

– Вот ты опять шутишь. Тебе кажется, что девушка воспринимает мужчину по его чувству юмора, умным словам, аромату дорогой туалетной воды.

– Разве нет?

– Нет. Мужчина должен быть мужчиной. Но таким мужчиной, каким его хочет видеть женщина. А часто мужчины придумывают для себя мужские принципы, которым сами потом верят и следуют. Вот эта вот принципиальность не мужская, а ослиная.

– Да, нет у меня никаких принципов.

– Это плохо.

– Почему? Ведь ты говорила только что…

– Говорила? Принципы должны быть. Но врожденные. Не придуманные. Мужские. Или даже, скорее, мужественные. Врожденные мужественные принципы. И любым из них ты должен быть готов пренебречь ради женщины. Только настоящий мужчина пойдет против своих принципов ради любимой.

– Я готов. Ведь я тебя люблю.

– Приятно слышать. И только. Но в жизни ты даже не подошел бы познакомиться со мной. Вот это меня и огорчает.

– Почему? Мне кажется, что ты… Довольно хороша собой. Фигура, гладкая кожа. Почему не подошел бы?

– Я хороша? Я великолепна. Очаровательная, соблазнительная, волшебная. Но ты бы не подошел. Испугался бы того, что такая красавица наверняка либо глупа, либо не снизойдет со своих высот. То есть не просто глупа, но еще и самодовольна.

– Все-таки… Мне все-таки кажется, что подошел бы.

– Разве что, выпив приличную дозу спиртного. И начал бы потом извиняться, что выпил, говорить какая я очаровательная и волшебная. Но начал бы с того, что извинился. И что мне с твоих последующих слов?

– Ты такого мнения обо мне… А сама не против того, что мы… Мы же занимаемся с тобой любовью тут. Нет, я все понимаю, но…

– Ничего ты не понимаешь. Но скоро многое поймешь.

– Скоро? Когда это скоро?

– Когда закончится шоу. Мы еще встретимся. Я тебя узнаю. Вот и посмотрим, сможешь ли ты ко мне подойти.

– Ну… Если узнаю, а ты будешь скучать. Я подойду к тебе.

– Ха-ха-ха. Скучать? Я буду рядом с сильным мужчиной. Он будет обнимать меня. Целовать в губы. И что? Подойдешь?

– Ннн… если честно, то нет. Но не потому… просто ревность и…

– Просто глупо. Ладно. Иди уже. Наши три часа закончились, кажется. Иди.

– До встречи.

– До встречи… когда встретимся – я сама подойду. Где твои губы, давай поцелуемся…

Вспоминая этот разговор, Олег закрыл глаза. Темнота от закрытых век была точно такая же, как и тогда в комнате. Оля. Ольга. Олег и Ольга. Интересно, она знала, что за ним будут следить после шоу, или тоже была подсадная? Ее слова «скоро ты все поймешь». Она все знала? А если нет? Если она такой же участник, как и он, значит, ее тоже продолжают снимать скрытой камерой! Тогда ее надо предупредить, рассказать об этом зверском замысле Бориса Борисовича. Но сейчас в его руках лезвие, и надо быстрее делать то, из-за чего он набрал полную ванну. Олег погрузил руки под воду, несильно провел лезвием, неглубокий разрез – он с облегчением почувствовал отсутствие боли. Вода сразу окрасилась в алый цвет, посмотрел на нее, огляделся по сторонам – куда же они спрятали камеру? Скорее всего, «глазок» за вентиляционной решеткой. Начала немного кружиться голова. Стало неуютно и в то же время необычайно легко. Из крана вырвалась прозрачная капля воды и медленно упала в красное озеро. Звук всплеска был тихим и оглушающим одновременно. Он закрыл глаза и умер.

Он уже не раз умирал, когда был маленьким, и во дворе играли в войну, он учился умирать. Гордо, не шевелясь, распластаться в пыли, сжимая в руках деревянный автомат. Во всей его позе, выражении лица отражались тогда беспримерная храбрость и мужество. Все мальчишки в дворовых войнах учились убивать и умирать с улыбкой на устах, с презрением к противнику во взоре. Учились терпеть боль, когда их, привязанных к дереву, били по коленкам лозой, выпытывая расположение замков и бастионов. В детских сражениях бывают разведчики, но не бывает предателей, есть ненависть к «врагу», но нет злости на конкретного соседа. Они не думали, пригодится ли это в будущем. Всего лишь копировали поведение героев любимых книг и фильмов. Детские войны. Пройдут годы и эти дети вытащат из горящего бронетранспортера раненного прапорщика, которого ненавидели за глаза. Или броситься на мину. Или отвести падающий самолет от жилого квартала. События, которым в новостях уделят пять минут, рассказывая об очередном геройском поступке. События, удивить которыми невозможно – мы привыкли к смертям мальчишек. Сотни раз повторяющаяся строка в истории, за мгновение перечеркивающая судьбу какой-то конкретной семьи.

Олег однажды умирал в болоте за домом. Неглубокое, по колено, высыхающее озеро, одновременно служившее складом боеприпасов для водяного ружья, сделанного из флакона от шампуня. Последний месяц летних каникул, последнее наступление, перед которым ему дали задание провести разведку. Олег заметил на воде фанерный ящик, подумал, что там может храниться флаг неприятеля, и, не раздумывая, пошлепал к нему. Как только мальчишка подошел к плавучему складу, по воде запрыгали столбики от взрывов – попал под перекрестный огонь «рябиновой артиллерии». Несколько «пуль» попали ему в лицо, и пришлось признать свое поражение. Он рухнул в воду под восторженные крики атакующей стороны. Убитому нельзя шевелиться, пока с него не снимут бумажные погоны. Маленький Олег упал навзничь и уперся локтями в дно, чтобы лицо не скрылось под водой. Поначалу было легко, и он думал, что может так лежать хоть сто «лет».

Прошло минут пятнадцать. Спина гудела от напряжения, уже не локти впивались в ил, а наоборот – ил впивался в них острыми копьями боли, вода напополам с ряской щекотала щеки, а враги все не подходили. Постепенно стала затекать шея, вода проникла в уши и он практически оглох. К тому же беспощадно палило солнце. От жажды язык прилипал к небу. Олег попытался пошире раскрыть рот, чтобы туда залилась вода. Однако он не смог сделать и глотка – вода была теплая и противная, но выплевывать ее не стал: где вы видели плюющихся мертвых? Когда к нему, наконец-то, подошли, то долго не могли растормошить. Олег молча озирался, а руки, согнутые в локтях, не выпрямлялись. «Как будто воды в рот набрал», – пошутил кто-то из ребят, – «Олег, все, у нас перемирие, обмен пленными и мертвыми. Оживай». Лишь тогда он выплюнул грязную, пахнущую гниющей травой, воду. «Враги» забыли сразу сорвать с него расползшиеся от влаги погоны, а он дал себе зарок быть «мертвым», пока на плечах держатся пришпиленные мамиными булавками знаки принадлежности к одной из воюющих сторон.

Вот и сейчас он умирал перед объективом видеокамеры. Алая вода уже подступала к ноздрям, а он вспоминал мальчика, лежащего в болоте, и превозмогал боль в спине и онемение в руках. Но сильнее всего его терзал… Под трусами тело щекотал пустой уже целлофановый пакетик от краски, минутами ранее взрезанный острым лезвием. Он лежал в стынущей воде целых два часа, «скорая» так и не приехала, погас свет и сразу же после этого пришли родители. Он встал, слил воду, обмылся под душем и вышел к ним. Отец спросил:

– Ну, и зачем ты просил выключить рубильник на щитке. Можно уже включать?

– Так надо было папа. Надо было. Для верности. Уже можно включать. Я сейчас схожу к одному другу – вечером приду, все расскажу.

– Давай, только не поздно, завтра у тебя собеседование. Ты не забыл?

– Нет, конечно. Не волнуйся. Я устроюсь на эту работу. Уверен.

Олег вышел из квартиры. По дороге медленно продирались сквозь пробки автомобили. Запах выхлопных газов. Он вдыхал его с упоением. Прошлогодняя трава. Он взял в руку пучок грязной, расползающейся от прикосновений травы и растер между ладонями. Он смотрел на мир совсем по-другому – как будто никогда его не видел. Шел по городу и радовался, что никто не обращает на него внимания. Город жил своей жизнью, сплетенной из сотен тысяч других жизней. Город не заметил бы исчезновения Олега. Просто чуть-чуть изменился бы. Чуть-чуть? Город стал бы совершенно другим.

Он подошел к моему дому. Остановился возле подъезда. Во дворе дети играли в войну. Бегали между деревьями и трещали автоматными очередями. Падали на землю, затем вставали, вновь бежали и вновь падали. Один мальчик сидел на лавочке и ел булку. В джинсовом комбинезоне, курточке и синей вязаной шапочке. Олег присел рядом с ним:

– Привет.

– Здрасьте.

– Тебя убили?

– Нет.

– Почему со всеми не бегаешь?

– У меня собака потерялась. Я не могу без собаки. Я пограничник.

– А почему ты ее не ищешь? Большая собака?

– Овчарка. Рекс. Она под танк полезла. А потом потерялась.

Тут Олег понял, что собака была не настоящая, а выдуманная. Он пожал мальчику руку, зашел в дом, поднялся на нужный этаж и нажал кнопку звонка.

 

3. Экранозаполнитель

Саша с интересом посмотрела на вошедшего в комнату парня. Рядом был теплый Дима, внутри было тепло от пива, а этот парень, Олег, был очень холодный. Он стоял возле двери, не зная куда присесть, пока хозяин квартиры не показал жестом на ковер, и от него просто веяло стужей. У Саши мурашки по коже побежали. У нее было много критериев оценки людей: теплые – холодные, сладкие – горькие, светлые – темные. Это не значит, что ей нравился определенный знак, плюс или минус. Это как шоколад, бывает горький и молочный, но вкусные оба вида. Шоколад Саша все еще любила.

Когда-то давно услышала, что у творческих людей бывают частые депрессии, и в ту же минуту почувствовала наступление таковой. О том, что она творческая личность, догадывалась с детства, но кто-то случайной репликой на пьяной дискотеке утвердил в ней это мнение. Потом прочла в глянцевом журнале о пользе шоколада в борьбе творческих личностей с частыми депрессиями. Без удивления отметила факт прирожденной тяги к шоколаду. О том, что, оправдываемое мнимой депрессией, ничегонеделанье, совместно со сладким в больших количествах, ведет к увеличению массы и объемов тела, она узнала позже, в магазине. Ни одни из понравившихся джинсов не подошли по размеру. Пришлось покупать юбку и яркие колготки. Юбки в то лето вошли в моду, и Саша продолжила есть шоколад. Глянцевые журналы не сопротивлялись. Скорее, наоборот. Спорт, наркотики, алкоголь, секс, шоколад – таков был их список «расширителей сознания», позволяющих творческим личностям максимально раскрыть свой потенциал. И она продолжила раскрывать. Плитку за плиткой, упаковку за упаковкой, коробку за коробкой. Пористый – для легкости ассоциаций и воздушных фантазий, горький – для вдумчивого анализа и взвешенных оценок, молочный с орехами и изюмом – общеукрепляющий и изобилующий всеми необходимыми молодому и крепнущему организму витаминами и микроэлементами, дорогой финский – для элитного времяпрепровождения наедине с собой.

Лифт на второй этаж, получасовое ожидание автобуса вместо прогулки пешком, повышенное потоотделение и полное исчезновение брюк из гардероба. Однажды ночью ей приснилось, что она слон. Серый, добрый слон, живущий в индийских джунглях. Ни одного человека в радиусе сотни километров, зато много разных зверей вокруг. Шоколадный заяц, шоколадная антилопа, шоколадный тигр. Она ходила по джунглям и хоботом собирала все эти фигурки, отправляла в рот и… Вначале раздавался хруст, затем чавканье. Саша проснулась от этого неприятного звука, подушка возле рта пропиталась слюной. Слюна была коричневатого цвета, возле дивана валялась фольга от шоколадки, которую она съела на ночь. Она побежала к зеркалу. Хобота и огромных ушей не было, в остальном – довольно точное сходство. Тут же решила сделать десять приседаний, на втором с треском порвались трусики. Плакала до утра – слезы все еще были прозрачными, а не шоколадными. А утром…

Утром началась настоящая депрессия. С долгими бессмысленными взглядами на цветочные горшки у окна, изгрызенными ногтями и удвоенными дозами шоколадных антидепрессантов. Глянцевые журналы деликатно намекнули на шейпинг и аэробику. Пол в зале сотрясался от методичных прыжков, вечером не было сил дотянуться до пульта к телевизору, утром болели все мышцы. Месяц занятий, за который она потеряла сто семьдесят грамм (внутренний голос подсказывал, что большей частью за счет обуви, которую она не сняла на первом взвешивании). Журналы подкинули идею с использованием нетрадиционной китайской методики правильного дыхания. Она сопела носом и выворачивала кисти, пытаясь правильно коснуться кончиком мизинца тыльной стороны запястья. Разболевшимися пальцами все так же уверенно делила плитки на ровные полоски по три подушечки. Когда смотрела под ноги, обзор слегка загораживали пухлые щеки. Далее мнение глянцевых подруг разделилось. Одни предлагали «кремлевскую диету» с отказом лишь от хлеба, круп и макарон, вторые позволяли лишь хлеб и воду, третьи молоко и яблоки.

Шоколад, шоколад, шоколад. Он заменил спорт, наркотики, алкоголь, о сексе вообще не могло быть и речи. Она расширяла свое сознание при помощи маленьких квадратиков, расширялась сама, и все глубже погружалась в сладковато-горькое состояние депрессии. Спасли Сашу, при чем неумышленно, те же самые журналы. В одном из них была статья о традиционном недуге творческих личностей – анорексия, истощение, неприятие пищи, усиленное влечение к сигаретам. И случилось чудо. Не прошло и двух месяцев, а Саша похудела практически вдвое, закурила, но любовь к шоколаду не исчезла. Просто теперь свидания стали редкими и страстными.

Дима отпустил ее руку и привстал, чтобы поздороваться с гостем. Саша тоже подставила щеку для поцелуя. Ощущения ее не обманули. Губы Олега были ледяными. «Как будто с того света вернулся»: подумала она, но вслух говорить ничего не стала.

– Марат, мы весь день вот так у тебя просидим или сходим куда-нибудь? – Богдан делано зевнул, прикрыв рот рукой.

– Как хотите, но я никуда не пойду сегодня. Лень что-то из дома выходить.

– Слышь, ты это брось. Весна, фа-фа, ля-ля. Свежим воздухом подышим. Сашке город покажем, сами на него хоть посмотрим. Олег, ты как считаешь?

– Я? Ну. Это… Давайте, – Олег чувствовал себя не очень уютно и невнимательно слушал разговор, но когда к нему обращались по имени, тотчас же сосредоточенно морщил лоб и тщательно подбирал слова, заполняя многочисленные паузы одинаковыми междометиями. Общество девушки его почему-то смущало, и он старался не смотреть на нее.

Саша это почувствовала очень быстро. К мужскому вниманию она привыкла еще до университета, в старших классах школы. За полгода шоколадной лихорадки приспособилась и к невниманию. Но сейчас было немножко стыдно за поцелуи с Димой, который из всей компании всегда был для нее наименее симпатичным. Действие алкоголя уже прошло и начала слегка болеть голова. Она думала, почему именно к Диме ее притянуло как магнитом. Ведь он почти никогда с ней не общался раньше, не считал нужным подавать руку при выходе из транспорта, приветствовал лишь кивком головы и сразу же демонстративно отворачивался. Но вот прошел год, и первая же встреча полностью перевернула все с ног на голову. Вот только, он действительно оказался таким неинтересным в разговоре, как она и полагала ранее. Все время норовил взять за руку, теснее прижаться. А Саша очень внимательно следила за своими энергетическими полями, и не терпела вторжения в них, со стороны кого бы то ни было. Олег на ее неприкосновенность не посягал, и это ее в нем заинтересовало.

– Олег, а ты давно знаком с Маратом? Не думала, что у него есть такие друзья.

– Нет. Ну… Мы знакомы всего пару дней. Это… А что во мне особенного? Почему ты так сказала?

– Даже не знаю, как выразить словами. Ты… Мужественный, что ли.

Дима приподнялся на локтях:

– Мужественный, говоришь? Саша, а я? Я разве не такой?

– Ты тоже, Дима. Но в тебе оно какое-то прирожденное. Тебе, вроде бы, повезло с ним. И управлять ты своим мужеством не можешь. Пытаешься, но немножко ошибаешься. А вот Олег. Ощущение, что это новый человек. Скажи, у тебя в последнее время ничего необычного не происходило в жизни?

– Вы угадали? А… Марат уже все рассказал…

– Увидела. Нет, еще ничего не рассказывал. Странно, на него это даже не похоже.

Олег рассказал всю свою историю, кроме мнимого самоубийства. Намекнул, что съемки уже окончательно закончились, и замолчал. Саша была в восторге. Она вспомнила Олега, как только он произнес слова «Живое общение». Ну, конечно, она же несколько раз смотрела проект, не очень внимательно, так, от нечего делать. Узнать его было не очень-то и просто, казалось, что шоу снималось несколько лет назад, такая разница в возрасте была видна на лице Олега по сравнению с телевизионной картинкой. А еще Саша хотела спросить о…

– Олег, а ты после этого видел Ольгу? Ты и сейчас больше всего о ней говорил, и несколько выпусков, которые я видела… Там ты чаще всего с ней общался.

– Нет, Ольгу я не видел. Даже не представляю, как она выглядит. То есть представляю…

– Забавно. И не искал? Она ведь красивая.

– Да, у нее длинные волосы. Она ведь немного рассказывала о себе. Черненькая, кареглазая, да?

– Да. Восточная красавица. Точнее, образ восточной красавицы. Большие глаза, тонкие брови. А почему ты ее не искал?

– Ну, после окончания проекта… Было столько нового. Я же рассказывал – было тяжело.

– Рассказывал… Все эти разносчики пиццы в полночь. А сейчас? Будешь ее искать?

– Нет. Пока вообще о будущем не думаю. Вообще не думаю. У меня какое-то предубеждение ко всему будущему.

Дима улыбнулся:

– А вот наш друг о будущем книгу пишет. Вернее, для будущих, говорит, обитателей планеты Земля.

Саша мечтательно прикрыла глаза, Марат пишет книгу для грядущих поколений и в этой книге будет что-то о ней. Возможно, просто упоминание на двадцать третьей или сорок пятой странице. А может целая глава или сюжетная линия. Но больше, чем сто страниц текста, где присутствовала бы ее героиня, ей хотелось увидеть свое имя на заглавной странице. «Посвящается Александре…» или «Эта книга была написана благодаря Александре…». Странно, все благодарят кого-то за помощь в написании или отшучиваются, посвящая «тем, кто не мешал…», но ни разу не упоминают тех, «вопреки» чьим действиям книга появилась на свет. Ведь часто сопротивление закаляет и оттачивает, тонизирует и заставляет двигаться. Послевоенное поколение вырастает цепким и решительным, привыкшим не надеяться на чью-либо помощь. Своих детей они берегут, пытаясь защитить от тех преград, которые самим пришлось преодолевать в одиночку. Дети вырастают изнеженные и рафинированные, не готовые к борьбе и подвигам. Но дети детей вновь повторяют поступки дедов, не ждут помощи от бескровных отцов, а пробиваются вверх, стиснув зубы и сжав кулаки. Нет, благодарить нужно в первую очередь недоброжелателей, а уже потом благодетелей.

У Саши тоже была проблема самовыражения. Проблема скорее вымышленная, подсказанная постоянно советующими журналами, проигравшими бой за депрессивные калории. Ничего удивительного в этом не было – журналы всегда были готовы преподнести целый ворох проблем и забот, ранее не существовавших у человека. Эта политика была досконально проработана западными изданиями, успешно применялась и у нас, вот только института психоаналитиков еще не существовало – поэтому читательницам приходилось воевать с глянцевыми несчастьями самим, притом выступая попеременно на стороне противника.

Теперь ее имя будет в книге. Точнее, имя будет не ее, но это все равно будет она. Хотя… Саша встала с ковра и пошла на кухню, где я пытался приготовить закуску-ассорти, нарезая кубиками колбасу, сыр, черствый хлеб и поджаривая в духовке арахис.

– Слушай. Давай все-таки не Женя, а Саша.

– Ты о чем? – я не сразу понял, что она хочет мне сказать.

– Ну, я не хочу, чтобы в твоей книге была Женя. Точнее, может там и Женя будет, но чтобы меня звали Сашей. Хорошо? – она положила руку мне на шею и вопросительно наклонила набок голову.

– Стой, стой, стой, Саша. Повтори еще раз то имя… – я лукаво улыбнулся.

– Какое имя? Женя? Ну… Женя… Ах… Женя. Ты все еще обожаешь мою «Ж»?

– Обожжжаешь… Класс… Да, я без ума от твоей… От твоего звука «Ж»…

– Что же так скромно? Кстати, о «Ж». Можно, чтобы в книге у меня была красивая… Красивая попа. Ты же все можешь – это твоя книга, – она подкрепила свою просьбу бомбардировкой присвистывающих звуков.

– Саша, там еще тебя нет. Когда будет, думаю, назову все-таки Сашей. Но пока я еще сомневаюсь, для кого пишу. Будущие поколения… И, правда, недостаточно оригинально.

– Пиши для меня. Для меня еще никто не писал. Очень оригинально.

– Хммм… Да уж, пожалуй. Тут с тобой не поспоришь.

– А со мной не надо спорить. Соглашаться и повиноваться. Быстро и … И нежжжно, – она обошла меня вокруг, и я повернулся к ней лицом.

– Давай, я вторую книгу напишу для тебя? Просто, эта уже началась, и начинал я ее писать не для тебя.

Саша тряхнула головой, при этом волосы совершили немыслимое перемещение в пространстве. Я даже залюбовался этим полетом, но долго мечтать она мне не дала.

– Вторую и третью.

– Вторую и третью. Согласен. Теперь бы с этой разобраться.

– А что у тебя не получается?

– Понимаешь, раньше в моей жизни было мало событий, но много чувств. Сейчас событий стало больше. Я их фиксирую в сознании, подмечаю какие-то детали, но исчезают чувства. Например, разговариваю с Димой и слушаю его не как друг, а как писатель-бумагомаратель. Какие-то интересные словосочетания чуть ли не на бумажку во время разговора записываю.

– Бумагомаратель? Скорее уж – экранозаполнитель. Ты же на компьютере пишешь.

– На компьютере.

– А читаешь? Я вот не могу с экрана книги читать, – она сделала грустное лицо и задумчиво почесала подбородок.

– Распечатывай на принтере.

– Тоже не то. Эти белые листы огромные. Скрепка какая-нибудь дурацкая. Нет. Если уж книга, то должна быть обложка, – она растянулась в улыбке – обложжжечка. Страницы пронумерованные, закладка. Как я в кипу ксероксных листов закладку вставлю? Легче уголок загнуть…

– Знаешь, я…

– Вечно ты меня перебиваешь.

– Извини. Слушаю.

– Ну, уже продолжай. Я забыла, что хотела сказать. Жжжаль. Что-то наверняка важжжное.

– Извини еще раз. О чем я? О книгах. Знаешь, я тоже когда-то думал также. Что книга должна быть книгой, но потом кое-что поменялось. Дело в том, что иллюстрации, суперобложка, украшенные орнаментом буквицы в начале каждой главы – это все оформление текста. Часто оно дополняет, помогает, усиливает, но это не дело рук автора. Он написал текст. И писал он его не на скрепленных, переплетенных в дорогую кожу страницах. Современные авторы вообще, набирая текст на компьютере, видят его точно так же, как и ты видишь, читая с экрана. В тексте мысли, события, герои.

– Вот ты сам говоришь – в тексте. Но ведь это не книга?

– Не книга. Просто текст произведения, в таком виде, каким его сделал автор.

Саша бросила в рот кубик сыра и стала медленно жевать. Потом потерла нос и сказала:

– А ты? Ты пишешь текст или книгу?

– Я? Вообще, представляю книгу.

– И что будет нарисовано на обложке? На обложечке?

– Еще не думал. Ну, скажем… На белом фоне серый, полупрозрачный силуэт, держащий в руках эту же книгу. Книга будет выглядеть реалистично, а силуэт – просто залитым серой краской контуром. Ну, а на самом деле, что издатель захочет видеть, то и будет на обложке.

Саша взяла еще один кубик сыра. На этот раз не разжевывала, а просто ждала, пока он сам растворится во рту. Задумалась на несколько минут, потом улыбнулась.

– А этот наш диалог будет в книге?

– Возможно, будет.

– И ты изменишь фразу об обложке, вставив туда уже обговоренный с издательством вариант макета?

Я засмеялся:

– Тогда читатель на секунду закроет книгу и еще раз посмотрит на оформление?

– Ага.

– Я вообще завидую своему читателю. Он может в любой момент перевернуть страницы и узнать, чем все закончится. А я пока вот мучаюсь над этим вопросом. Он владеет всей книгой, а я лишь написанной ее частью. Я же не вижу все, что будет в конце. Мог бы конечно схитрить и написать последнюю главу заранее. Но не хочу. Спокойно продвигаюсь вперед. А потом, когда дойду до последней страницы, книга уже не будет мне принадлежать.

– Почему это не будет? Ты же ее напишешь.

– Ну и что. Вот смотри – так же и с письмами, которые я тебе писал. Пока медленно оформлял свои мысли в слова – это было мое письмо тебе. Поставив последнюю точку, отправил по e-mail. Несколько минут оно было собственностью «всемирного разума», а затем осело на сервере твоей почтовой службы. Ты его еще не прочла, но оно уже стало твоим. Я никак изменить его не могу. Это не мое письмо тебе, а твое письмо от меня.

– Неплохой переход прав собственности. Мне нравится. Значит, договорились? Вторая и третья для меня? И фото на обложечке.

– Договорились.

– Пойдем в комнату.

– Ээээ… Ну, ладно, пойдем.

– А мне можно уже что-то почитать из сочиненного тобой? Жжжутко интересно.

Я замер на месте. До этого я не представлял написанный мною текст в руках друзей, знакомых, родителей. Не слишком ли откровенно? Не много ли подробностей?

– Вообще-то не хотел до окончания работы показывать ее. Впрочем, у меня есть фрагмент, который уже читали другие люди.

Я прошел в спальню и взял со стола листочек с распечатанной первой главой. Той, о встрече, которую писал для Тани. Саша вначале бегло пробежала взглядом по строкам. Затем приложила ладонь к подбородку, прикрыла губы – я не мог видеть улыбается она или нет, и вновь прочла, на этот раз уже медленно и внимательно. Посмотрела на меня:

– Ты это обо мне так? Супер. Мне нравится. Какой же ты все-таки… Это сильно, – она принялась ходить по кухне, провела рукой по поверхности стола, дверце холодильника. Открыла ее, сразу же прикрыла. Видно было, что слегка разволновалась.

Я не знал, что ей ответить. Выдавил из себя:

– Это не совсем о тебе. Скорее, универсальный текст обо всех влюбленных. Не посвященный кому-то конкретно. Но писался он под впечатлением, – кривить душой в этом вопросе я не мог, – от расставания с девушкой. Не с тобой. С другой девушкой.

Саша удивленно вскинула брови, перестала барабанить пальцами по стеклянной панели газовой плиты:

– Другой? А как будто обо мне. Все равно молодец. Пойдем.

Мы вернулись к друзьям. Богдан хмуро сидел на ковре, Дима и Олег на диване и кресле в разных частях комнаты. У Олега была разбита нижняя губа.

 

4. Прогресс

Можно сказать, что Диме всегда везло с девушками. Правда, одним везением тут всего не объяснишь. Скорее, это был справедливый результат упорного труда. Работы над собой и своим сознанием. Он не читал книги по нейро-лингвистическому программированию, не посещал семинары и тренинги, даже не знал значения, входящего в это время в моду, слова «пикап». В школе он не нравился девушкам. Точнее, не нравился тем девушкам, которым хотел понравиться, и которые нравились ему. А если еще точнее, то просто не знал, нравится он им или нет, и предпочитал думать обратное. Во время учебы в университете поначалу ситуация еще более усугубилась. Он старался выбирать такие маршруты перемещения между корпусами вуза, чтобы столкнуться с наименьшим количеством девушек. Летом пробирался по темным и душным переходам, тогда как все гуляли по улице, зимой, наоборот, – подставлял свое защищенное лишь свитером тело (раздевалка была только в главном корпусе) вьюгам и буранам.

Долго так продолжаться не могло. Хотя бы потому, что девушки на него внимание как раз таки и обращали. В нем, как сказала Саша, была врожденна мужественность, которая стала неожиданно проявляться в некогда тихом мальчике. Он был высоким, слегка сутулым парнем, одевался, скорее, со вкусом, нежели модно, говорил тихо, поэтому к его словам прислушивались. Я стал замечать, что девушки знакомятся со мной, только с целью последующего приближения к нему. Пытался говорить ему об этом, но Дима лишь отмахивался и просил не рассказывать сказок. Меня он почему-то считал плейбоем и донжуаном, удачливым как в любви, так и в картах. Но постепенно он стал понимать… Когда забирал одежду в гардеробе, из карманов куртки сыпались записки и небольшие сувенирчики. Я не скрывал его номер телефона, и ему приходилось ежедневно стирать десятки sms, сбрасывать звонки и еще больше путать свои следы, пересекая территорию вуза. Наконец, когда в День Святого Валентина на входе в главный корпус повесили почтовый ящик для поздравлений, больше трети признаний в любви поступило именно на его имя. Это стало последней каплей. Он взял да и поверил в себя. Фактически это произошло, когда он начал встречаться с одной понравившейся ему девушкой.

Она была на год старше нас и не страдала от недостатка мужского внимания. Вот только постоянно всем отказывала. То ли жила в ожидании прекрасного принца, то ли сказывались последствия неизвестной остальным детской душевной травмы. Дима попросил меня посоветовать ему, как войти в жизнь этой красавицы. Хотя бы на шаг, только чтобы чувствовать тепло ее присутствия. Я универсальными методами и способами не интересовался, поэтому предложил ему взять, да и просто познакомиться. Улучить момент, когда она будет одна, если стесняется это сделать в присутствии подруг, и сказать: «Привет, меня зовут Дима». Он спросил, что делать потом.

– Ничего, я наберу твой номер, запоет телефон, спокойно извинись и отойди. Затем скажешь, что важный звонок, и уйдёшь. Главное, теперь ты сможешь кивать ей головой при случайной встрече и расчистишь плацдарм для последующего наступления.

– Подождать, когда будет одна, поздороваться, поговорить с тобой по телефону и уйти, говоришь? Так?

– Так. Молодец, все запомнил.

Все произошло совсем не так. Во-первых, ее всегда окружали подруги и поклонники. Во-вторых, Диме не очень нравилась идея, а, в-третьих, я сам с ней пытался познакомиться таким же путем, только Богдан не уследил за состоянием своего счета и не смог до меня дозвониться. Я потел, поминутно доставал из кармана телефон и окончательно оконфузился, ретировавшись под предлогом подготовки к сессии.

Дима недолго ходил вокруг да около. Однажды он подошел к одной из подруг девушки и поинтересовался ее планами на вечер. Он всего лишь хотел узнать, где можно вечером встретить всю компанию, а в результате попал на последний сеанс мелодраматической комедии. Сходил вдвоем с подругой своей пассии. Через несколько дней он влился в их компанию. Но продолжал молчать и не приближаться к объекту своего интереса. Еще через неделю он опять пошел на вечерний сеанс. Уже с другой подругой. Потом в театр с третьей. Он не обещал любви до гроба, был вежливым и внимательным спутником. Все они были от него без ума. Он посещал дни рождения и часто оставался ночевать у именинницы, вставал в углах любовных треугольников и с легкостью превращал их в любые другие фигуры, флиртовал и читал стихи. Наконец, Она поняла, что единственная из девушек компании, кто не целовался с ним. Она почувствовала себя окруженной кольцом из одного единственного человека.

Они встречались больше года. А потом расстались. Никто никого не бросал, о самом расставании, я знаю лишь, что прошло оно мирно, и их отношения напоминают мои теперешние с Сашей. После этого Дима стал совсем другим. С легкостью заводил знакомства, был щедрым на чувства и никогда не изнывал от их отсутствия в ответ.

С Сашей его познакомил я. После этого едва не пожалел, думая, что Дима сразу же захочет перевести знакомство с ней в горизонтальную плоскость. Но, к моему удивлению, они довольно холодно приветствовали друг друга при встрече и редко принимали участие в разговорах на общую тему. Причин такого поведения я не искал, люди бывают разные, возможно, просто подсознательная антипатия, не имеющая логичных причин.

Дима знал, почему ему не нравится Саша. Она стремилась к публичности, непринужденно вела себя в присутствии незнакомых людей, обладала гиперкоммуникабельностью и шармом некоторой развязности в общении. Его же больше тянуло к девушкам тихим, скромным и спокойным. Но, вновь встретившись с ней в моей квартире, мнение его поменялось. Возможно, он понял, что скромность часто таит коварство или, что для него было еще более отталкивающе, скудный интеллект. Да и Саша сильно изменилась. Стала нетороплива в словах и движениях. Не медлительна, а именно – нетороплива. Кроме того, скрылись в неизвестном направлении признаки потенциальной полноты, и появилась ещё одна черта в её характере, описать которую одним словом тяжело. Вряд ли, её возникновением она обязана одному нашему с ней разговору, хотя все возможно.

Я тогда уже окончил вуз, а она продолжала учиться на старших курсах. От общих знакомых я узнал, что ее фотография появилась на первой странице университетской газеты. Газета была бесплатная и потому неинтересная. Через несколько недель я случайно встретился с ней. Мы говорили о будущем, планах и мечтах по покорению вселенной. И тут я вспомнил об этой публикации. Решил намекнуть на граничащую с глупостью наивность этого шага.

– Саша, я вижу, ты хочешь многого добиться в жизни. Восхищения мужчин, белой зависти подруг. Но можно дать тебе один совет?

– Если это меня не обидит или оскорбит, то – пожалуйста.

– Постарайся, даже в самых трудных ситуациях. Постарайся… не размениваться на мелочи. Никогда.

– Хорошо. Не знаю, о чем ты, но запомню твои слова.

Поняла ли она тогда, на какой ее поступок я указывал? Скорее всего – нет. Но именно такая черта в ней проступала, способность не размениваться на мелочи. Возможно, так часто употребляемое слово «перфекционизм» больше всего подходит для описания этих изменений.

Дима этот перфекционизм почувствовал. Глобальная трансформация природы личности. Взамен сотен мелких фишек – крупные ставки в надежде на крупный выигрыш. Это притягивало.

А потом пришел Олег. Его приход совпал с некоторым отчуждением Саши от Димы. Понимая полную необоснованность своих поступков, Дима, тем не менее, перевел появившуюся в нем легкую озлобленность на моего гостя. Когда Саша ушла на кухню, мой друг начал подтрунивать над участником «Живого общения».

– А скажите, Олег, вам во время съемок, наверняка, довелось совершать поступки, о которых вы сейчас жалеете. Так?

– Я уже говорил. Там сами обстоятельства и правила… Все было направлено на создание ситуаций… Может, перейдем на «ты»?

– На «ты»? Хорошо, будем общаться с телезвездой на «ты». Каких еще ситуаций? Вам ведь, говоришь, предлагали действовать так же, как в реальной жизни?

– Слышь, Дима, что ты пристал к человеку. Ну, это же шоу. Телевидение все-таки. Мы же о нем ничего, что ни говори, не знаем. Рейтинги, зрители, спонсоры, – Богдан уловил некоторую агрессию в поведении приятеля.

– Нет, почему же? Пусть спрашивает, – Олег сохранял спокойствие, пытаясь понять, чем может закончиться этот разговор.

– Я и спрошу, – Дима начинал разгораться, – твое поведение перед камерой было обыкновенное? Понимаешь, тебе фактически дали шанс понять, в чем смысл жизни. Максимально упростили систему, убрали множество посторонних факторов. За шесть месяцев ты попытался хоть что-то понять? Почему поступаешь так или иначе. Как твои слова влияют на людей, их поведение, отношение к тебе. Ты лишь ел, спал и трахался. Причем без пользы для рода человеческого.

Диму понесло. Он не мог даже вспомнить, что хотел сказать в начале. Забыл о собеседнике и задавал эти вопросы не ему, а всему миру. Не ожидая ответа, и потому еще больше возбуждаясь.

– Ну, как он ответит тебе на такие вопросы? Начал тут вопросы всякие задавать. Давай еще спросим, кто виноват и что делать! – Богдану хотелось погасить конфликт, готовый в любую минуту вспыхнуть в комнате.

– Отвечу, – Олег принялся растирать виски и заметно побледнел. Говорить начал с закрытыми глазами, затем уже открыл их и уверенно чеканил слова.

– Знаете, Дима, вы задаете правильные вопросы. В общем-то, правильные. Я искал на них ответ. Не во время участия в проекте. После. Совсем недавно. И выводы… Я быстро сделал выводы, что… Что не надо… – в это мгновение он открыл глаза, – не надо задавать слишком часто такие вопросы. А может быть, вообще не надо их задавать.

– Что значит не надо?

– Подождите. Не перебивайте. В каждую эпоху человеку казалось, что новое открытие сделает его жизнь… Как бы это сказать… Проще и легче. Я говорю о техническом прогрессе. Он двигался семимильными шагами, пока не превратил нашу планету в истерзанный шарик, покрытый рукотворными пустынями и зонами отчуждения. Это не просто красивые слова. Так и есть. Любое мало-мальски значительное изобретение сразу же использовалось военными. Можно говорить об этом часами, но зачем? Хватит и вечернего выпуска новостей, чтобы убедиться в правоте моих слов. Технический прогресс не раскрепостил, а заковал человека в страх. Страх. Следом двигается прогресс информационный. Тело уже стало игрушкой, пушечным мясом, и вот пришла очередь мозга. Пройдет еще немного времени и…

Может быть, годы или несколько десятков лет, не важно. И информационным оружием можно будет за день стереть культуру целого народа, втоптать в пыль мировую знаменитость или изменить окраску любого исторического события. Вне зависимости от количества противоречащих этому фактов. Никто на них и внимания не обратит. Вы хотите добавить туда еще и моральный прогресс. Который затронет душу. Душу. То, что мы подразумеваем под душой. Поиски абсолютных истин, приближение к ним на весьма малое расстояние, возможность «пощупать руками».

Вы хоть представляете, чем это может обернуться для цивилизации? Подумайте! Счастьем и бесконечными благами? Не уверен. Появится возможность лишить какую-нибудь мировую религию всех ее последователей одновременно, обезличить отдельно взятого человека, просто прекратить существование на Земле такого вредного вида, как человек. Да, да. Все человечество… На самом деле, это… эти поиски истины происходили всегда и происходят сейчас. Существуют думающие и вдумчивые личности, философы и психологи. Но процесс протекает вяло. И я радуюсь этому. Вспышка интереса к подобным вещам и история об Атлантиде уже никого не удивит. Некого будет удивлять! Может быть, инертность некоторых направлений познания – это последний щит, которым прикрылась природа от человека? Или укрыла его от самого же себя?

Богдан слушал этот импровизированный доклад, широко раскрыв рот. Дима демонстративно вертел в руках пульт от телевизора, всем видом показывая, что слова Олега не производят на него особого впечатления. Он и, правда, не вслушивался в последние предложения, пытаясь не забыть то возражение, которое пришло ему в голову. Оставить без ответа этот монолог он не хотел.

– Тебя послушать, все должны в говне сидеть и радоваться, что тепло. Но потом зима наступит, и навозом много не натопишь. Обычная позиция личностей, не хватающих звезд с неба. Ты говоришь, все ученые – кровавые маньяки, все открытия вредные, все революции пагубны. Согласен, нелегко признавать в себе отсутствие такого таланта как у Эйнштейна или Леонардо да Винчи, Форда или Калашникова. Но проигрывать надо уметь, а не бросать гнилыми помидорами в портреты великих. Так?

– Я ни чем в портреты не бросаю. И заслуги гениев оцениваю адекватно. Вот только вашу страсть к их именам не разделяю. Сейчас вокруг только и слышны имена знаменитостей. Такой, сякой… Но не как пример для подражания успешному претворению потенциала в жизнь, а лишь для преклонения и восхищения. А вы присмотритесь к себе. Как часто вы хвалите своих друзей? Простых людей. Которые рядом. Которые, не имея музыкального образования, от души наяривают на гитаре в походе. Мальчишка во дворе весь день носится с футбольным мячом. Приятель пишет стихи, пытаясь выразить боль от расставания с любимой. Сосед своими руками красит стены в подъезде. А возле них только и слышны усмешки: «До Высоцкого тебе далеко…», «Пеле в твои годы уже…», «Нашелся, блин, Есенин, сыро и пахнет плагиатом». Да разве же это главное? Ну, не профессионал. Так и что? Зато от всей души, без мыслей о покорении мира. Научитесь видеть то, что близко. Извините за менторский тон, сам я всего несколько дней назад все это понял. Надеюсь… Вы хотя бы с Сашей переспать хотите чаще, чем с Памелой Андерсон?

После этой фразы Дима вскочил и ударил Олега по лицу. Тот успел немного уклониться, и удар получился смазанный. Богдан не успел вскочить с места, как Дима уже сел в кресло. Все произошло тихо и быстро. Поэтому мы Сашей не сразу поняли, что произошло, когда вернулись в комнату.

Прошло несколько минут. Мы смотрели телевизор, какой-то боевик. Дима встал, подошел к Олегу, негромко извинился, и они пожали руки. Саша вспомнила, что у нее скоро поезд, Дима вызвался проводить на вокзал, я решил остаться дома. Потом уехал Олег. Богдан вкратце рассказал мне, что произошло, и тоже пошел домой.

 

5. Воскресная ночь

Все разъехались. Я остался один. Подошел к темному окну и посмотрел на улицу. Но в прихожей горел свет, и сквозь ставшее зеркальным стекло ничего не было видно. Пришлось вернуться, выключить лампу, затем назад, к черному квадрату в ночь. Воскресный вечер, и люди не спеша… Из неплотно закрытого крана капала вода. Мешала сосредоточиться. Направился к раковине. Еще раз возвращаться к подоконнику было лень и, закрутив кран, я пошел в комнату. В прихожей заметил телефон. Позвонил Ане.

– Да?.. – вопросительная интонация всегда заставляла меня отвечать, я не удержался и на этот раз.

– Нет… Привет, Аня.

– Это ты, Марат? Привет, солнце. Как делишки твои?

– Замечательно. Решил вот тебе позвонить.

– Это хорошо. А то мне сейчас скучно чего-то стало. Скучаю тут одна. Игорь в ночную смену, развозит по домам подвыпивших гуляк, таких как ты.

– Я сегодня дома пил. Решил не добавлять ему работы.

– Расскажи мне что-нибудь, – эта непоследовательность напоминала Сашину. А цепкий ум и внимательность, как у Тани, а… но молчать дальше было не прилично, и я спросил:

– Как ты думаешь, наша встреча случайна?

– Для меня нет. Правда, правда. Я очень ждала такой вот встречи. Ты, наверное, тоже.

– Да. Это так. Просто у меня в жизни получилась…

– Пустота, которую ты хотел заполнить? Так ведь? И она заполнилась?

– Ужас. Ты как будто мои мысли читаешь. Даже немножко жутковато.

– Это я, солнце, свои мысли читаю. Но, честно говоря, я знала, что они у нас с тобой совпадают. Да, да – знала.

– Аня… Все будет хорошо?

– Как хочешь. В смысле, если захочешь, чтобы было хорошо, если знаешь, что для тебя значит слово хорошо, так оно и будет. Это меня учат сейчас так, и я вижу, что все так и есть. Вот скажи, что ты сейчас хочешь? Только честно.

– Я?.. Написать книгу.

– Классно. А для кого?

Она первая, кто спросил «для кого» я пишу, а не «о чем». Я даже не сразу нашел, что ответить. Попытался отшутиться:

– Желательно, не для корзины. А для кого надо?

– Ты что, еще не придумал? Солнце, надо обязательно знать, для кого ты пишешь. Иначе… Ну, ты сам понимаешь… Корзиночка всегда в ожидании новых жертв.

– На самом деле я думаю над тем, для кого пишу. Правда, окончательно в этом мнении не утвердился.

– Ничего, когда будешь дописывать, уже точно все узнаешь. Вот увидишь. А сейчас попробуй пофантазировать – для кого можно писать книжку?

Я начал перебирать в голове все варианты, которые раньше считал подходящими. Каждый был по-своему хорош, но все равно отторгался моим сознанием.

Например, я подумывал, не написать ли книгу для своих родителей. Не как для читателей, а просто для родителей. Ведь с самого детства я некоторые вещи делал исключительно для них. Учиться в школе было, в общем-то, не сложно, но отдельные предметы я штудировал с одной целью – не расстроить папу и маму. Музыка и рисование, сменная обувь и прилежное поведение, не опаздывать после второго звонка, не смеяться во время уроков анатомии. Даже гвозди на уроках труда я делал для родителей.

На уроках труда нас заставляли делать гвозди. Для этого раздавали стальные заготовки сантиметров десять в длину и один сантиметр в диаметре, напильники и молотки. Мы разбредались по аудитории, выбирали себе тиски. Зажимали в них заготовку и напильником заостряли один конец. Потом молотком делали шляпку на другом. Обычно изготовление одного гвоздя занимало два урока, то есть неделю. Четыре гвоздя в месяц. Можно было и быстрее, но торопиться было некуда. Главное в конце четверти сдать десять гвоздей. К положенному сроку я приносил десять больших гвоздей из дому, а эти, сделанные своими руками, отдавал отцу. При чем ни сколько не сомневался, что все гвозди в мире делаются именно таким трудоемким способом. Тысячи учебных классов по всей стране, в которых ученики напильниками и молотками делают гвозди.

Поступив в институт, я продолжил делать многие вещи для родителей. Ездил на выходные домой, не впутывался в темные истории, покупал на стипендию туалетную воду маме и одеколон папе. Да, и потом я во многом себе отказывал или наоборот принимался за что-то для них. При этом я не чувствовал какой-то зависимости, это стало скорее привычкой. Но писать книгу для них мне не очень хотелось. Тогда я решил высказать Ане первый попавшийся вариант:

– К примеру, писать для издательства. Как тебе такая идея? Мне вот понравилась. То есть написать такую книгу, прочитав которую, издательство обязательно ею заинтересуется. Кроме того, привлечь их не только книгой, но и своей персоной. Причем не обманывать, а действительно предложить взаимовыгодное сотрудничество. Я ведь только первую книгу пишу, но до этого много других читал и, кажется, знаю, каких элементов не хватает маркетингу издательских домов. Можно гораздо эффективнее продавать книги, несмотря на то, что появился интернет, и некоторые экономят на покупке. Я бы посоветовал им, где практичнее разместить рекламу, как привлекательнее подать отдельного автора или целое направление, какая обложка привлекает внимание в книжном магазине, а какую не замечаешь. Да и вообще. Издательства могли бы скооперироваться по продвижению на рынок такого товара, как книга. Рекламируют же пиво в алюминиевых банках, почему не взяться за книги в твердом переплете? А, приложив определенные усилия, можно вообще это подавать как социальную рекламу и значительно сэкономить на расходах. Как ты думаешь, можно считать, что это будет книга для издательства?

– Надеюсь, ты не учебник по экономике пишешь? Не знаю, это ты уж решай сам. Солнце, я уже, честно говоря, скоро буду ложиться спать.

– Я чуть попозже. Приятно было с тобой поговорить.

– Мне тоже. Спокойной ночи. Пока.

– Спокойной ночи. До встречи.

– Пока. Пока.

Не включая свет, я прошел в комнату и сел на диван. Начиналось все с идеи написать ПроБы, а теперь – книга для издательства. Все с ног на голову. Впрочем, как и большинство событий последних дней. Совпадения стали не удивительными, а скорее занятными, поступки не решительными, а скорее неизбежными, даже сны… Были волшебными, а стали повествовательными. С другой стороны – нарастает какое-то напряжение. Затишье чувств перед бурей эмоций. Я медленно погружался в сон. Он был короткий и нервный. Я не люблю, когда мне снятся такие сны.

Тихий летний парк, раннее утро. Слышно шарканье метел дворников в глубине тенистых аллей. На деревянных скамейках блестящие капли утренней росы. Точно такие же – на травинках и лепестках раскрывающихся ромашек. Под крышей зеленой беседки сидят две девушки. Девушками их назвать сложно, скорее, женщины, и одну из них я хорошо знаю. Это Таня, она сидит ко мне спиной, и я не вижу ее лица. Но точно знаю, что это она. Вторая – разговаривает с Таней и улыбается. Лицо ее одутловатое, покрытое шрамами и морщинками. Волосы черные (Таня блондинка) и всклокоченные. Грязные космы падают на лицо, но она даже не пытается их смахнуть. У Тани тоже не все в порядке с головой. Редкие белесые пряди падают на плечи, сквозь них видна розовая кожа с сотнями маленьких золотистых язвочек. А вот одежда на них молодежная и фигуры стройные, модельные. В зубах у второй женщины сигарета. По дыму, плывущему возле Таниной щеки, я понимаю, что она тоже курит. Неожиданно она оборачивается, скорее всего, ей что-то сказала её подруга, и смотрит в ту сторону, где стою я. И начинается…

Погоня, типичная для многих моих снов. Я стараюсь не оборачиваться, слишком хорошо помню выражение лица Тани. И само лицо. Нижняя отвисшая губа не закрывает ряд желтоватых, пропитанных никотином зубов. Кратный подбородок, неестественно большие уши и чуть приплюснутый нос. Страшнее всего были глаза. Они резко контрастировали с внешностью. Были почти не видны за водянистыми веками и пухлыми буграми, сходящимися у переносицы. Но они были молодые, живые и молящие о помощи. Так сильно, что я ни капельки им не поверил. Слишком пронзительно и убедительно. Я бежал и думал о том, что способно превратить человеческое лицо в кошмарную физиономию, оставив при этом глаза такими… Страх перестал накатываться волнами, он достиг своего максимума и не уменьшался.

Я выбежал из парка и мчался по пустым улицам, залетел в какой-то двор и тотчас же наступил вечер. Зажглись три или четыре фонаря, стало сыро, прохладно и тихо. Я слышал топот их ног за спиной и тщетно пытался найти выход из двора. Он был непроходной, все двери подъездов закрыты, под одним из фонарей была разбита детская площадка. Песочный холмик, напополам с окурками и битым стеклом. Несколько качелей и покосившаяся набок горка. Почему-то я подумал, что, если заберусь по ее скользкому спуску наверх, а затем спущусь с другой стороны по лестнице, то сумею оторваться от преследовательниц. Подниматься было тяжело, ноги скользили по блестящему металлу, но до площадки наверху оставались считанные сантиметры. Потные ладони соскакивали с поручней. Перед последним рывком я сделал глубокий вдох, собрался с силами и… Заметил перед своим носом облепленные грязью черные туфли на высоком каблуке. Надо мной стояла безобразная собеседница Тани.

А внизу, возле спуска, сидела на корточках сама Таня. Широко раскрыла рот и придвинулась к горке. Железный выступ полностью скрылся в ее пасти, она еще больше разомкнула челюсти и начала втягивать в себя воздух. Зрачки в ее глазах начали вращаться, и цвет их менялся от голубого к красному. И тут я увидел, какие у нее по-настоящему глаза. Этого было достаточно, чтобы в спешном порядке научиться далеко прыгать. И я прыгнул. Фантастический прыжок. Приземлился на грунт в нескольких метрах от детской площадки и припустил, что есть мочи, к длинному решетчатому забору. Перепрыгнул через него. Но за первым забором оказался второй. Я очутился между двумя решетками. Если смотреть в одну сторону, то они расходились, я побежал в противоположную. Становилось все уже и уже. Я бежал, почти касаясь плечами стенок прохода. Зато считал, что обезопасил себя от встречи впереди. В том, что меня продолжали преследовать, – нисколько не сомневался. Проволочная сетка по обе стороны тряслась от тяжелых ударов. Гулко звенела и скрипела. Видимо, те, кто гнался за мной, с трудом продвигались вперед.

Я бросил взгляд за спину. Так и есть – черноволосая женщина все еще гналась за мной, цеплялась крючковатыми ногтями за ячейки ограждения и подтягивала вперед свое тело. Блондинки Тани не было. Не было сзади… Она рвалась ко мне из ущелья двух почти сомкнувшихся рядов сетки. По лицу текла кровь и пенящаяся слюна. Но глаза вновь были синими. Знакомыми синими глазами со знакомыми сигналами в них. Смирение и боль. Меня передернуло. Смирение и боль. Перестал контролировать свои движения. Смирение и боль. Я шагнул ей навстречу. Смирение и боль. Я уже почти подал руку, чтобы помочь ей вырваться из тесной ловушки. Но тут мне на плечо легла рука второй догоняющей. Это была их ошибка. Танины глаза вновь закатились, сменив цвет зрачков. Еще секунда и они меня разорвут на части. Но…

Когда бежишь стометровку, то первые метры выводишь свой организм из состояния не-движения. Он сопротивляется, пытается оставаться на месте, и лишь усилием воли можно заставить мышцы работать. Потом легче, но примерно на середине дистанции подступает усталость. Пытаешься понять, где находится твой конкурент. Выжигаешь до последнего кубика весь стартовый кислород в легких, начинаешь задыхаться. Еще пара метров – и оно включается. Не второе дыхание как на длинных дистанциях, а спринтерское второе сердцебиение. А за несколько десятых секунды до финиша, ты вдруг понимаешь, что уже не можешь проиграть. Не можешь и все. Даже падение или мгновенная атрофия мышц тебе не помешают, тело само по инерции порвет собой красную черту и остановит стрелку секундомера. И понимание это – абсолютное и безапелляционное. Это твой забег и твоя победа. Точно так же, алмазным резцом в моем сознании, прочертила линию мысль – это мой сон, и я его хозяин.

В это же мгновение я оказался на свободе. А две страшные женщины остались внутри решетчатого капкана. Пытались разорвать сетку, но я, улыбаясь, превратил стальную проволоку в вольфрамовые нити. Их хриплые голоса сотрясали воздух проклятиями в мой адрес. Я взглянул наверх. Фонарный столб. Отлично! И вот уже со звоном лопается изоляция силового кабеля, он обрывается и падает сверху на ограду. В электрическом свечении и сером дыму горят придуманные мной образы. Я сжигаю несуществующих людей. Без позерства и скрещенных на груди рук. Без слез на щеках и безмятежной улыбки. Черты моего лица не видны, как бы ярко ни светили вспышки погребального костра. Я мог быть любым, могу быть и никаким. Двести двадцать вольт и два обуглившихся трупа. Моментально поднимаю напряжение в десятки раз и над двором разлетается облачко пепла. Все. Можно просыпаться. И я проснулся.

Всего лишь сон, но какой реалистичный. Взглянул на часы – два ночи. Еще вся ночь впереди. Завтра на работу, то есть уже сегодня, еще несколько часов и надо просыпаться, приводить свое лицо и тело в соответствие с запросами начальства, куда-то спешить. Но перед этим надо попытаться вновь заснуть. А как же сны? Кошмарные, кровавые, переполненные очевидными смыслами сны? Я положил голову на подушку и попытался понять, насколько сильно я боюсь снов. Долго думать не пришлось – вновь быстро заснул. Перед этим успел подумать: что-то должно произойти. Еще непонятно что, но скоро. Перемены, о которых я не могу даже догадываться. Потому что изменюсь сам я, и новый человек будет способен догадываться совсем по-другому. Совсем по-другому.

 

6. Пора просыпаться

Проснулся и побежал. Нужно было срочно найти какое-то записывающее устройство – зафиксировать сон, увиденный только что. Детали его разлетались во все стороны, но главное я успел черкнуть пальцем на зеркале. Две стрелки, направленные в разные стороны. Еще был какой-то сюжет. Его я спешно произнес в диктофон телефона. Полезная вещь – надо было чаще ее использовать.

В жизни у меня не раз появлялось желание приучить себя к пунктуальности и последовательности действий. Я слишком часто останавливался на полпути, увлекался чем-нибудь, забывая обо всем остальном, потом разочаровывался и вновь принимался за старое. Мир вокруг кишит идеями, как коралловые рифы всякой живностью. Вот только сеть моя состоит из слишком крупных ячеек неправильной формы. Через нее может просочиться и крупная рыба, а мелкая часто путается и отпугивает остальных. Мне казалось, что самые выдающиеся откровения приходили в мою голову ночью или после употребления. Но утром от них не оставалось и следа, лишь смутное воспоминание о недавнем озарении. Наконец, я начал делать короткие пометки в мобильном телефоне. Намеки, по которым можно восстановить картину размышлений. Но они не помогали, а чаще мешали. Разочаровывали. Потому что записи были примитивные и неполные. Я удивлялся, неужели из этой фразы у меня была надежда придумать роман, что могут означать эти пять цифр и восклицательный знак после них.

Однажды утром, после бурного празднования чьего-то дня рождения, я нашел в памяти своего телефона довольно странную запись. Hfrn 12j!m,ic wodm5 4?.ddwqad6 d.mkoqa 1a11.

Пытался представить все комбинации, которые возможно перепутались из-за лишних нажатий на клавиши телефона. Вспоминал события прошедшего вечера. Кафе, водка, танцы, чья-то квартира, опять кафе, водка, столики под зонтиками, пиво, долгая дорога домой… Стоп. Я помнил, что добирался домой пешком, но совершенно не помнил маршрута. Возможно, по пути произошло нечто, заставившее написать… Что же это могло быть, если получился бессвязный набор символов? А вдруг… Перед глазами у меня замаячили сцены кровавого преступления, свидетелем которого я мог невольно стать, отойдя в подворотню справить нужду. Тьма, злость, тщетное сопротивление, мольбы. Вначале о пощаде, потом о помощи. Я негнущимися пальцами, не застегивая ширинку, не в силах отвернуться от разворачивающейся на моих глазах трагедии, набираю символы. Подумал об этом и решил не искать разгадку, а то вдруг еще вспомню. Мне это нужно? Нет, не нужно. Стер запись и больше не возвращался к мыслям о ней.

А в это утро нарисовал две стрелки и надиктовал несколько слов. От разноцветного сна остались лишь бледные тени, но и они были вполне осязаемые. Я помнил, что мне снилось. Это уже хорошо.

Мне снилось, что я не смог заснуть после сновидений о Тане и ее неизвестной мне подруге. Как будто бы я ворочался еще часа два и тщетно пытался упасть в объятия Морфея. Применял привычные методы. Медленно дышал под одеялом, стараясь уменьшить количество поступающего в организм кислорода. Включал телевизор, силясь долго не моргать, чтобы устали глаза. Вставал с кровати и несколько раз отжимался от пола. Ничего не помогло. В каждом углу мне чудились две зловещие фигуры. Но если я помнил, что во сне от них легко избавиться, то в собственной квартире победить их будет сложно. Нет длинного коридора, по которому можно убежать. Во сне я супермен, а в реальности – весьма нескладный молодой человек со слабостями и комплексами. Прыгать через заборы и мыслью обрывать высоковольтные провода не умею. Ну, и так далее.

Тогда, в этом утреннем сне, я встал и вышел на улицу. Небо мерцало лишь самыми яркими звездами. Было ни холодно, ни жарко. Воздуха я вообще не ощущал. Знакомые очертания домов выглядели непривычно. Все было похожим на настоящее, но таковым не являлось. А еще было много людей. Все они спали. По дорогам ехали автомобили, ими управляли водители с закрытыми глазами, некоторые периодически подносили к голове трубки мобильных телефонов. Пассажиры о чем-то разговаривали между собой. Открывали рты и улыбались, хлопали водителей по плечу. Спали пешеходы. Иногда натыкались друг на друга, некоторое время стояли в нерешительности, затем обходили препятствие в виде такого же человека и шли дальше. В парикмахерских спящие мастера стригли спящих посетителей. Спали очереди у касс закусочной быстрого питания. Милицейский патруль в припаркованной возле входа в метрополитен машине. Девушка с маленькой спящей собачкой на поводке. Мальчик, предлагающий храпящим зевакам краденые наручные часы. Нищая старушка с картонной табличкой: «Я хачу спать!».

Я бросил в ее кружку несколько монеток, она, не открывая глаз, кивнула. Неуловимым жестом одновременно перекрестилась и перевернула картонку, показала мне обратную сторону. Там было написано «Другая жызнь». Не успел задуматься над этой надписью, потому что увидел… В толпе людей, выходящих из дверей станции метро, два человека не спали. Две женщины. Одна блондинка, другая брюнетка: всклокоченные волосы, разорванная одежда, страшные ожоги в виде ромбов на лице… Я не сразу испугался – это всего лишь сон и мне достаточно щелкнуть пальцем… Стоп! А вдруг это не сон? Начал спешно приводить свои мысли в порядок, пытаясь восстановить хронологию прошедших событий. Мне снилась погоня, детская площадка, ограда под напряжением, две пылающие фигуры. Потом я проснулся и… не смог заснуть, вышел на улицу, все спят… Я заснул или нет? То, что сейчас происходит – происходит на самом деле?

Они были в нескольких десятках метров от меня, глаза у Тани были синие, у ее подруги карие. Это казалось чудовищно на фоне сотен пар закрытых глаз. Двигались в моем направлении, не спеша, иногда поворачивая голову и смотря в сторону. Я стал медленно пятиться назад. Заметил небольшой проход между домами возле парикмахерской и устремился к нему, стараясь держать девушек в поле видимости. Они сделали плавный поворот и стали двигаться в том же направлении. Над проходом на толстом проводе покачивался круглый дорожный знак. Белый прямоугольник на красном фоне. Я притормозил, но затем понял, что другой возможности скрыться у меня нет. В переулке между зданиями было людно. Какой-то фестиваль уличного танца. Фанерные щиты, на которых крутились молодые люди в широких штанах и вязаных шапочках. Зрители аплодировали и складывали из пальцев невообразимые композиции. Естественно, все они спали. Я прошел несколько шагов и увидел, что переулок заканчивается кирпичной стеной. Таня со спутницей были уже рядом. Я прыгнул через стену.

У меня не получилось.

Обыкновенный прыжок метра на полтора в длину и все. Так сон это или нет? Возглас за спиной. Меня заметили? Наверное, уже совсем близко. Я начал хлопать вместе с остальными в такт музыке и медленно разворачиваться. Очень медленно, пытаясь сообразить, как поступить. Я так не хотел их видеть сейчас, так боялся, разворачивался, разворачивался. И… Никого не увидел. Просто потому, что закрыл глаза. Нашел единственно правильное решение. Я притворился спящим и медленно двинулся навстречу невидимым мне девушкам. Наткнулся на кого-то. Старался держать себя в руках и не менять выражения лица. Вспомнил, что на улице люди часто сталкивались, немного постоял, затем попытался обойти препятствие. Прошел мимо. В горле застрял ком. Я впервые ее коснулся! Впервые в жизни! Подкашивались колени, стучало в груди сердце и очень хотелось посмотреть, что происходит. Решился на это только когда услышал их голоса, где-то очень далеко позади. Я приоткрыл одно веко. Уже почти вышел из переулка назад на большую улицу. Ветра не было, но знак на проводе раскачивался над моей головой. С той стороны на нем был нарисован «кирпич». А с этой… Я еще не видел таких знаков. На синем фоне, две большие стрелки, белая и красная, направленные в разные стороны…

Утром на работе все валилось из рук. Хотелось спать, и раздражала всеобщая обеспокоенность моим внешним видом. Прошедшая неделя была не похожа на все предыдущие недели в моей жизни. Но мне не хотелось, чтобы и последующие были таковыми. Идет какая-то перестройка? Меня ждет новая жизнь? Мне казалось, что новая жизнь началась как раз неделю назад. Или я в очередной раз сам себя обманывал? Захотелось срочно в кого-нибудь влюбиться или хотя бы просто поговорить. В кого? Не придумывать же в очередной раз образ и поклоняться ему. Нужен конкретный, живой человек, желательно девушка. Я вышел из здания и достал мобильный телефон. Позвонил и долго разговаривал. Пока в трубке не зазвучали короткие гудки. Проверил счет – так и есть, нулевой баланс. Она сразу же перезвонила, мы еще немного поговорили, затем я пожелал удачи и попрощался. В душе играла музыка. Одновременно две мелодии. Радостная, светлая, весенняя и что-то похожее на саксофонное соло, прерываемое ударами медных тарелок. Было стыдно и весело. Весело так, что по коридору я шел, пританцовывая, и стыдно до такой степени, что, сев за компьютер, я сразу же полез в интернет поговорить с Таней. Но вновь зазвонил телефон…

 

7. Секс

Первую пару в университете Аня проспала. Слипающимися глазами смотрела на циферблат старомодного будильника, заметила на двери свитер Игоря, стало быть, брат приехал со смены и спит в соседней комнате, и что-то соображала. Наконец, сообразила. Сегодня понедельник – нет первой пары. Она поняла, что проспит и вторую. В десять часов все-таки заставила себя подняться. До начала третьей пары почти полтора часа. Если собраться за полчаса, можно успеть. Пять минут – умылась. Еще пять минут – зашла в комнату брата, стянула с него одеяло, затем укрыла, поцеловала в лоб и накинула на себя халат. Семь минут – кофе готов, булочка вчерашняя, но мягкая, шоколадная конфета. Все. Осталось одеться, накраситься и можно выходить. Через… Через сорок пять минут Аня вышла из дома и сразу же остановилась.

Можно было пойти на троллейбус, автобус или в метро. Каждое утро ей приходилось делать этот нелегкий выбор. Разница между видами транспорта была несущественной, но… В троллейбусе на маршруте работал один водитель, который всегда по-новому смешно объявлял остановки. Вот только ехал он очень медленно. Метро быстрее всего, но там душно и уже надоело. В автобусе видимых преимуществ не было, так же, как и недостатков. Она опаздывала, пара уже началась, преподаватель очень строгая и раздражительная женщина… Аня пошла на троллейбус. Если уж испортят настроение, так хоть послушает веселого водителя. Подошла к остановке, подъехал синий троллейбус, заклеенный рекламой нового магазина бытовой техники. За рулем сидел какой-то стажер, рядом женщина-наставник. Она подождала следующий. Вновь не тот. Аня вздохнула, повернулась, было, в сторону станции метро, затем махнула рукой и села.

Ехала и думала. О чем думала, сказать, скорее всего, сама бы не смогла. Вначале мысли были о том, что троллейбус идеально соответствует ее натуре. Так же как и она, моментально трогается с места, разгоняется, потом вдруг резко останавливается. Кроме того, это не трамвай, который обречен на то, чтобы все время ехать по рельсам. Да, троллейбус тоже связан с проводами, но когда есть необходимость обойти препятствие, можно найти компромисс. Затем мысли Ани переключились на погоду. Ненадолго – облачность была незначительной и оделась она соответствующе. С этим проблем не было. Вскользь подумала о том, что опаздывает. Смутно чувствовала, что думает еще о чем-то или о ком-то, но так и не смогла ясно понять о чем или о ком. Побаливала голова. Из-за кофе? Или, наоборот, надо было выпить еще чашечку? Куда пойти после лекций? Пришла ли на занятия подруга? Какая красивая машинка остановилась рядом с ними на перекрестке. Какая же некрасивая девочка за ее рулем. Почему водитель так неинтересно называет остановки? Женщина наступила на краешек туфли. Поток мыслей проносился в ее голове. Так о чем же или о ком она продолжает думать в фоновом режиме? Аня так и не успела ответить на этот вопрос. «Остановка „Университет“ – унылым голосом объявил водитель. Пора выходить.

Огромная, еще дореволюционной постройки, аудитория была наполовину пуста. Лекция уже давно началась. Аня тихо открыла дверь. Увидела спину седого профессора и поняла, что все замечательно. Должна была читать его жена, наверное, приболела, – и он ее заменяет. Лектор не обратил на девушку внимания, в отличие от всех остальных. 45 минут между кофе и выходом из дома давали о себе знать. Десятки пар глаз сузились – спортсмены, самоуверенные интеллектуалы, сыночки богатых родителей, авторы и исполнители однотипных песен или танцевальных миксов. Она стала подниматься вверх по ступенькам, на ходу подмигнула своему бывшему однокласснику и села на верхнем ряду. Там, разлегшись на деревянной скамейке, дремала ее подруга, Даня.

– Данька, привет.

– Анька, привет. Чего так поздно? Я уже спать легла.

– А я ночью много спала. Чего это ты такая сонная, а?

– Реферат всю ночь писала. Сегодня же модуль.

– Модуль? Блин… Как же я могла забыть. Точно, Александровна же всех предупреждала. Вот, блин. Совсем, совсем забыла… Ну, ладно, спи, не просыпайся. Я пока у тебя скатаю, можно?

– Возьми, в сумке.

Даня за все время разговора даже не приоткрыла глаз. Рукой придвинула сумку в сторону подруги. Реферат на пятнадцать страниц. Все равно, никто даже первую читать не будет. Но, наверняка, все грамотно написано. И как она успевает? Аня познакомилась с Дашей на первом курсе. На семинаре по психологии группе предложили тест. Сорок вопросов, на которые нужно дать ответы «да» или «нет». Аня, даже не вчитываясь в текст, везде писала «да». Старая тетка – преподаватель психологии потом зачитала самые интересные результаты. Согласилась со всеми утверждениями в группе только Аня. Еще один человек на все ответил отрицательно. Даня.

На поверхности синей деревянной парты можно было прочесть последние новости, результаты вчерашних спортивных состязаний, слухи, сплетни, номера телефонов и просмотреть галерею портретов преподавателей. Еще было выведено крупными буквами «аНЕТ + ДАня = не знаю». Надпись была свежая, рядом еще видны опилки, вымазанные синими чернилами. Аня посмотрела на подругу. Та, не открывая глаз, облизнула губы и затем просто показала язык в ее сторону. Хотелось пощекотать у нее под носом волосинкой, но надо продолжать работу…

Первые три листа уже переписаны. Еще чуть-чуть и можно будет сделать короткий перерыв и отдохнуть. Загудел мобильный. Марат! Аня взяла телефон и, перепрыгивая ступени, спустилась вниз. Профессор продолжал что-то извлекать из конспекта своей жены и пытался донести это до присутствующих. Вышла в коридор, нажала на кнопку и спросила:

– Нет?

– …да. Привет, Аня.

– Привет. Че смеешься?

– Так и думал, что ты «нет» скажешь, и когда услышал, то ушам не поверил.

– Пытаешься выучить мои привычки, солнце мое?

– Да, луна моя, учу тебя потихоньку. А ты, что сейчас учишь?

– Да так. Рефератик один переписываю. Вчера совсем забыла, ты, наверное, меня заболтал. Рассказывай. Как твои дела?

– Просто отлично. Сейчас вот думаю, что можно написать для издательства в книге. Вот, подумал, что помочь мне может только девушка. Такая как ты.

– Девушка? А почему не парень? Почему же именно девушка?

– А почему бы и нет?

– Хммм… Ну, ладно. Значит для издательства? Чтобы они твою книжечку взяли в печать? Даже не знаю, солнце, почему-то первое, что приходит в голову – это секс.

– В контексте темы для книги?

– Да-да. И в нем тоже. Только, пожалуйста, солнце, пойми правильно – секс. Не половой акт, а именно это слово из четырех буковок.

– Я понимаю…

На самом деле, я ничего не понимал. В голове все перемешалось. «Первое, что приходит в голову». Первое, что приходит ей в голову. Первое, что приходит… Секс, спорт, наркотики, шоколад… Таня, Саша, Аня… Я начинал уже путаться. Когда-то я писал текст о сексе. Не о половом акте, а о сексе. Для Тани. Так что же, сделать его «всеобщим достоянием»?

– Чего молчишь? Говори. Давай. Побольше вкусов и запахов. Ароматов секса. Я диктофон включу, потом послушаешь. Ну, же. Секс это?.. – Аня интонацией просила меня продолжить.

Я продолжил…

– Черный шоколад. Натираю на мелкой терке. Длинные волнистые стружки падают на тело. Горячее, возбуждаемое от этих легких касаний тело. Шоколад тает. Чувствуется запах кофе. Кофе, которое пьешь сидя у камина. Все тело укрыто пледом. Кресло медленно раскачивается. Трещат поленья. От очага не жар, а ровное тепло. Кофе горячий, но стекло кружки пропускает лишь часть тепла. Под пледом гораздо жарче. Там двое. Нагие. И уже не поймешь, кресло ли раскачивается в такт движениям. А может, они двигаются в ритме качаний кресла? Шоколадные капли медленно текут по коже. Завтра я уйду, но еще ночь, неделю, месяц она не сможет забыть. Она захочет забыть. Но не сможет. Подушка пропиталась ароматом туалетной воды. Обыкновенной туалетной воды, которую рекламируют по телевидению. В нее добавляют фермент, хранящий аромат. Он впитал в себя запах шоколада. Но не только шоколада. Запах изнывающего от желания тела.

Весь мир переворачивается. Лучи Солнца освещают обратную сторону Луны. Некоторые слова перестают обладать смыслом. Ранее ничего не значащие сочетания букв – наоборот. Мир перевернулся. Густые кофейные ручейки уже не текут по направлению к укромным ложбинкам. Они капают с ее тела на мое. Мир перевернулся, но продолжает вращаться вокруг той же оси. Она смотрит сверху сквозь опущенные веки. Взгляд касается моего тела во всех точках одновременно. Странно. Она тоже должна касаться меня. Почему я не чувствую этих касаний? Но внизу живота появляются тягучие липкие следы. Они сделали прикосновения тел нежными. Незаметно нежными. Вина не видно. Ни капли вина. Мы все выпили. До последней капли. Вино внутри. Запах вина? Нет, это запах дыхания. Горячего, но не обжигающего. Что общего между нами? Между нами осталось хоть что-то? Лишь тонкая прослойка расплавившейся плитки шоколада. Но она не разделяет. Она скрепляет, связывает, склеивает. Ты знаешь вкус? Ты чувствовала на своих губах этот вкус? Свой вкус. Ты могла лизнуть свое плечо. Могла почувствовать запах своего пота. Но этот вкус сейчас на моих губах. Сок твоего тела терпко балансирует на кончике моего языка. Попробуй. Тебе нравится? Мне тоже.

Ночь сменяет день все быстрее. Я замечаю лишь рассветы и закаты. Нет цветов, остались лишь оттенки. Мы смешиваем краски на палитрах своих тел. Первая нота звучит долго, но на смену ей приходит новая. Похожая на предыдущую. Не имеющая ничего общего с предыдущей. Клубничный йогурт? Ананасовый йогурт? Груша-Дыня-Яблоко? Нет ложки? Попробуй вот эту. Когда йогурт заканчивается, ты говоришь, что на самом деле я пахну барбарисками. Или на вкус, как карамель. Или… ты перестаешь говорить. Шелест старой кинопленки, скрип половицы под ножкой кровати, приглушенное всхлипывание матраса. Вокруг нет тишины, но эти звуки отчетливее других. Незнакомый цветок. Его всегда нюхаешь с опаской. А вдруг внутри бутона пчела? Желто-черная пчела, на лапках которой россыпь жемчужин пыльцы. Капельки нектара. Упругие стебли и нежные лепестки. Все нуждается в поливе. Красная головка мака, скрывающая пьянящий аромат. Тысячи зародышей новой жизни. При посадке необходимо обильно увлажнить лунку, заботливо взрыхлить ее кончиками пальцев. Шоколад плавится при комнатной температуре. А кипит? При какой температуре он кипит? Он въелся в кожу, придется вылизывать тщательнее, чем можно было бы предположить. Перед тем как почувствовать горьковатый вкус язык успевает среагировать на другие раздражители. Язык и сам раздражитель.

Одна нота заканчивается. Нет, не заканчивается – перетекает в следующую. Куда подевались эти двое? Исчезли два человека. Остался лишь постоянно изменяющий форму пластичный и гибкий мир в миниатюре. Одновременно войны и перемирия, слезы и смех, укусы и ветерок выдохов. Кажется, что это не закончится никогда. Но не это главное. Главное, чтобы это не закончилось с одной стороны. Атомный взрыв. Планету трясет, и она разваливается на сотни частей, они вновь притягиваются друг к другу. Лопаются годами собиравшиеся по капле цистерны парфюмерных заводов. Все сливается в один радужный запах-вкус-цвет. Просыпаются вулканы, пробегают цунами, трещат вековые сосны, по их изломам течет клейкая, пахучая смола. На секунду все замирает. Но мир вновь переворачивается. Ураганы ослабевают, однако ветер продолжает дуть. Смола смешивается с шоколадом. С вершин сходят зазевавшиеся лавины. Где-то в камине гаснет огонь, но свет продолжает заливать комнату. Глаза закрыты, но этот свет не остановить тоненькой мембране век. Мир продолжает вращаться. Неспешно готовится к новой эре. Динозавры вымерли, Адам и Ева на час вернулись в рай…

Аня отвела трубку от уха, затем вновь поднесла. Короткие гудки. Сорвалось? Или он сделал отбой? Подумала о том, что хочет сейчас шоколадку. Затем, подождав еще пару минут, решила перезвонить.

– Слушай, это круто. Очень, очень. То, что ты рассказал. Ты так и напишешь?

– Ну, может, не дословно…

– Классно. Мне очень понравилось. Пойду сейчас подруге своей расскажу. Такие высокие чувства…

– На такую низкую тему.

– Да, что ты. Где же тут низкая тема? Ааа… Ты просто все наоборот мне говоришь? Правда?

– Кривда. Ладно, давай уже. Тебе дорого, наверное.

– Нормально. Ты звони еще. Я тебе тоже буду. Пока, солнышко.

– До встречи.

Девушка пошла в буфет. Там была небольшая очередь. Ноздри щекотал аромат моркови по-корейски. Аня достала розовый кошелек и начала шуршать липучкой. Каблучком при этом выстукивала простенький ритм. Очередь продвигалась медленно. Все хотели тёплых пирожков, приходилось ждать, пока они разогреются. Аня не любила ждать, всегда куда-то торопилась. Жизнь казалась ей такой короткой, надо многое успеть. Начала чаще шуршать, открывая и закрывая кошелек. Такое долгое стояние в очереди. Надо будет купить не одну, а две плитки, себе и Дане. Но думала она не только о медлительной буфетчице и шоколаде. Еще и о человеке, который рассказал ей историю, пропитанную скрытым желанием, пахнущую сексом. Как он появился в ее жизни? Вначале брат передал привет от одного из клиентов. Где он мог ее видеть? Она несколько дней представляла его лицо. А потом неожиданно пришел сам. Постучал в дверь, отбивая мелодию из «Яблочко». Аня открыла дверь. На пороге стоял молодой мужчина, страшно небритый, с моментально изменившимся взглядом. Он посмотрел на нее и рассмеялся:

– Этого и следовало ожидать!

Залетел в ее жизнь как ветер, даже не заходя в квартиру, перевернул в ней все вверх дном – она еще долго не могла понять, почему неожиданно открываются дверцы антресолей и шкафов, толчками бьет вода из крана и движется тюль на окне. Ее ускоренный темп на секунду замедлился, Аню затянуло в бездонные туннели его зрачков, затем время вновь сорвалось с тормозов и помчалось вперед. К новой встрече, новому разговору… Новому этапу?

Было что-то в нем, что притягивало и отталкивало одновременно. Наверное, эта самая двойственность и неопределенность как раз и притягивали. Да и отталкивали они же. А еще где-то внутри сознания формировалась, несмело пока, но поступательно, формулировка «Мой человек». От этого ныло где-то внутри, нельзя было даже точно определить источник мучительного, сладковатого сигнала.

Даня приоткрыла глаза, улыбнулась при виде шоколада и сладко зевнула. Аня продолжила переписывать реферат. Буквы приплясывали и кувыркались, падали на спину и теснее прижимались друг к другу.

 

8. Право на ошибку

В моем родном городке в центральном и единственном городском парке, между чертовым колесом и аттракционом «Ромашка», стоял огромный списанный самолет. Белый, с синими надписями «Аэрофлот», выкрашенными в оранжевый цвет трапами и красным прямоугольником на хвосте. В нем размещался видеозал. Показывали заграничные фильмы всех времен и жанров. Я всего пару раз попал внутрь, когда после нескольких недель экономии на мороженом, смог собрать необходимую сумму. «Звездные войны» и «Кинг Конг», какая-то непонятая моим возрастом мелодрама и «Пролетая над гнездом кукушки». Последний фильм остался в памяти калейдоскопом кадров, которые мое сознание не смогло связать воедино. А еще в этой картине главную роль играл Джек Николсон. Тогда я этого не мог знать. Для меня все актеры были не людьми, а персонажами, которых они играли. Прошли годы, я уже вполне осмысленно пересмотрел тогда еще трилогию о джедаях. Прочел книгу о большой обезьяне, понял, что целоваться с девушками можно так же просто, как это делали на экране. Многие другие фильмы, но кроме них еще один. Не могу вспомнить его названия. В нем играл актер, показавшийся мне очень похожим на рыжего шотландца – сумасшедшего, которого я видел на небольшом экране, в темном салоне самолета. В титрах я прочел его фамилию. Энтони Хопкинс.

Прошло много лет. Вначале чертово колесо, потом самолет, затем Ромашку разобрали и увезли. Сейчас в парке нет площадки с электромобилями, тира и другой площадки с электромобилями, поменьше, для самых маленьких водителей. Они исчезли не бесследно. До сих пор я встречаю их, показывая новым знакомым альбом с детскими фотографиями. Они остались в моей памяти и не собираются оттуда уходить. А еще в моей памяти остался факт, что в фильме «Пролетая над гнездом кукушки» главную роль играет Энтони Хопкинс. Я просто ошибся. По неизвестным для себя причинам записал в ячейку для хранения информации неверные данные. Мне показалось, что два артиста похожи, вот и ошибся. В Одессе, на чемпионате по Брейн-рингу, в почетном для нас четвертьфинале я показал большой палец капитану, он нажал на кнопку, зазвенел звонок, и загорелась красная лампочка.

– Отвечает красный стол, – ведущий протянул мне микрофон.

– Речь идет о фильме по произведению Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки» и главную роль в нем сыграл Энтони Хопкинс.

Мы пролетели. Не «над», а «мимо». Мимо полуфинала. Я не поверил своим ушам, когда услышал, что ответ неправильный. Как? Ведь я знаю об этом с детства! Расстроился и растерялся. Так сильно, что никто в команде даже слова упрека не произнес. Они видели, что я места себе не нахожу. В тот же вечер я помчался во все магазины Одессы и нашел таки тот фильм. Джек Николсон…

Аня, сестра Игоря и «девушка из такси» – это два совершенно разных человека. Несколько совершенно безосновательных выводов, и я придумал для себя личность, которой на самом деле не существовало. Трубку телефона, номер которого дал мне таксист, подняла девушка, голос которой теоретически мог принадлежать его пассажирке. Конечно, ведь это был женский голос. Все. Остальное сделала моя фантазия.

Когда Аня открывала мне дверь в то воскресное утро, я вдруг понял, что могу ошибаться. Заскрипел ключ в замочной скважине. Шансы 50:50. Дернулась вниз ручка. 90 %, что сейчас на пороге будет стоять другая девушка. Дверь открылась – вероятность один к миллиону. Рассеянный свет, отразился от ее лица и попал в мой зрачок, сигнал в мозг – это не она.

В это же мгновения я понял, что голос не мог принадлежать «девушке из такси». Открытое, смеющееся лицо, такое же, как интонации в разговоре. Светлые, вьющиеся непослушные волосы, как и переливы в ее речи. Как горные искрящиеся ручейки, звук и блеск которых сливается в один прозрачный поток. У той незнакомки была сдержанность и последовательность в движениях, холодный взгляд, строгий изгиб бровей, продуманная до мелочей одежда. Полное несоответствие с голосом в трубке. Как же я мог так ошибиться, сопоставляя звук и внешность?

– Этого и следовало ожидать, – первые и последние слова того разговора, которые мне удалось точно запомнить. Я рассказал ей все. Дату и место своего рождения, какая замечательная погода на улице, спел какую-то песню, анекдот про Штирлица, историю отношений с Таней, про девушку, с которой я ее спутал. Она стояла на пороге и улыбалась. Потом пожала мне руку, что-то говорила. Смеялась. Переминалась с ноги на ногу. Дала номер своего мобильного, и я ушел, пообещав позвонить…

Все эти дни я чувствовал, что любые происходящие события имеют решающее значение для моего будущего. Нет мелочей, все важно. Я ошибался, но результат был мне еще неизвестен. То, что казалось неправильным поступком, на самом деле слегка корректировало мой путь. Кажется, я становился оптимистом – может, и нет другого пути к счастью?

Аня дописывала последнюю страницу реферата. Даша с закрытыми глазами отламывала кусочки от плитки шоколада и по одному отправляла их в рот. Делала она это настолько методично, что, при желании, можно было бы измерить интервалы между порциями. Они оказались бы одинаковыми и система Даша – шоколадка вполне годилась для использования в качестве таймера.

– Данька, слушай. Ты написала про Бэкона… Какое Бэкон имеет отношение к немецкой классической философии?

– Отношение? Самое непосредственное. Александровна от него без ума. Реферат же не немецкие философы будут читать, а она. Катай все, как есть, не думай. Я все нормально написала. Скажем, что вместе учебник листали.

– А если бы ей Брэдберри нравился, ты бы «Марсианские хроники» упомянула?

– Почему нет? Лёгко. Такая шоколадка вкусная. Может, ты своей поделишься? – губы у Аниной подружки были покрыты толстым слоем шоколадной помады, веки подрагивали, кончики пальцев тоже измазаны коричневыми следами.

– Ой… Мне надо позвонить, пока не забыла.

Аня вскочила из-за парты и вновь вышла в коридор. Профессор, как и прежде, не обратил на это внимания и продолжал рисовать на доске мелом круги и стрелки.

– Здравствуй, Аня.

– Привет, Марат. Солнце, у меня идея для кого ты должен писать книгу! – голос у нее был радостный, и некоторые буквы она проглатывала.

– Мы же уже решили с тобой. Для издательства.

– А вот и нет. Не угадал. Рукопись твою не все же издательство будет читать. Какой-то один конкретный человек будет ее читать, рукопись твою. Вот для него и надо писать! Ой, ты что там, смеешься?

– Плачу.

– Да, ну тебя с твоими шуточками. Я тебе такой совет ценный даю, а ты все смеешься. Подумай, это ведь классная идея.

– Аня, сложно довольно… Я же не знаю, кто именно ее будет читать.

– Сложно? Просто. Отдашь рукопись, узнаешь фамилию того, кто принял. Дальше – дело техники. Ну, чуточку, может, и сложновато. Зато, смотри, как интересно. Ты только представь, мы будем шпионить за ним, узнавать все его тайные мечты. Подсмотрим, какие продукты он ест, твой герой обязательно будет готовить себе завтраки из тех же самых продуктов. У этого дядечки, который читать будет, слюнки потекут. Машинки все в книге будут его любимых марок. Напитки и коктейльчики всякие. Да, он оторваться не сможет от чтения.

– Все тайные желания? Будем листать его дневники, а потом я дам героине имя его первой возлюбленной?

– Точно! Ведь именно от него зависит, что случится с твоим текстом. Сможет ли текст стать книгой. Он увидит на страницах аллюзии на своих любимых писателей, герой будет слушать его любимую музыку, смотреть его любимые фильмы. Даже имя можешь такое же дать. Ну, если не такое же, то похожее. Как тебе моя идея, солнце?

– Как идея – просто замечательная. Только как мы это все узнаем?

– Я об этом еще не думала. Но все равно. Как я все придумала? Правда, я все замечательно придумала? Просто я рефератик переписывала у своей подружки. Там почти то же самое. Там только для преподши нашей все продумано. Так что это не совсем моя идея, но для книжки твоей я сама подумала ее взять. Ну, чего ты молчишь? Скажи, хорошо я придумала или нет, а то ты молчишь и молчишь.

Я рассмеялся:

– Я говорю. Молодчинка, ты просто умница. Мне нравится. Я уже представляю лицо этого человека, когда он будет следить за действиями героев в ситуациях, взятых из его собственной биографии.

– А представь, если мы будем еще и влиять на его жизнь? Вот смотри. Скажем, я познакомлюсь с ним, обольщу. Буду для него самой распрекрасной девочкой. Потом он пригласит меня в кино. Я скажу, что подумаю над предложением. И тут ты, солнце, присылаешь ему свой замечательный текст. Он читает, читает, и все заканчивается как раз на том же месте. Представляешь, что он почувствует. Он у тебя прочет, что герой приглашает девушку в кино, она ему говорит…

– Стоп, Аня. Подожди секунду.

Я вдруг вспомнил Олега. За ним тоже следили, создавали в его жизни ситуации, этот идиотский разносчик пиццы, все остальное… Мне показалось тогда это чудовищным. А сейчас я сам веселюсь, придумывая… Неужели это заложено в каждом человеке? Или прав был Олег, когда говорил, что во мне многое похоже на Бориса Борисовича. В очередной раз я почувствовал себя сволочью. Не таким, как по-дружески часто называл меня Богдан. А самой обыкновенной…

– Нет, Аня. Мне уже не нравится эта идея. Я тебе потом как-нибудь объясню.

– Да, ну. Не будь букой. Что ты так… Я же просто пошутила. Ничего то ты не понимаешь.

– Я понимаю… Просто даже разговор об этом вызывает у меня… Я расскажу все. Чуть попозже. Слушай, давай встретимся сегодня. Сходим вместе куда-нибудь?

– Мы с моей… С Дашей, подружкой, хотели посидеть, поговорить. Солнце, а давай лучше завтра. Завтра все мне расскажешь. Ты мне только обязательно позвони вначале. Будет лучше всего, если позвонишь после обеда. Хорошо?

– Да. Конечно. До встречи.

– Все. Я жду твоего звоночка.

Я посмотрел на монитор. Что я хотел сейчас сделать? Ах, да. Зайти в Интернет и поговорить с Таней. Впервые после расставания. Я нашел тему почти не связанную с нашими отношениями, их окончанием. Возможно, она чувствует себя неловко, ведь фактически бросила меня. Я уже не раз думал об этом. О том, что мне легче, чем ей. Я в положении мученика, она – грешницы. Надо было как-то показать ей, что у меня все нормально и жизнь продолжается. Пусть лучше она увидит безразличие в моих словах. Пусть посчитает бесчувственным виртуальным любовником. Равнодушным и циничным. Только не показывать ей, как сильно меня это ранило. И вот я придумал.

Текст о сексе почти полностью повторял мое письмо ей. Одно из самых первых писем. В самом начале нашего сетевого знакомства мы много рассказывали о себе. О своих принципах и поступках, прошлом и будущем. Говорили о смысле слов и понятий. Но ведь письма, которые получила она, принадлежат… Это же моя позиция… Следовательно, надо спросить у нее разрешения. Равнодушно, цинично, бесчувственно попросить разрешения использовать этот фрагмент в книге. Разочаруется во мне? Пусть лучше разочаруется. Да и… Кто вообще сказал, что она когда-нибудь была очарована мной?

Общение, основанное лишь на доверии. Всегда подспудно я подозревал себя и ее в неискренности. Она оставалась загадкой для меня. Я сам для себя был загадкой. Если бы меня в полночь разбудили и спросили, какая она, Таня, я бы… Я бы сказал, что она такая же, как я. Самая распространенная ошибка людей знакомых по интернету. Искать человека, похожего как две капли воды, на себя и выдавать желаемое за действительное. К тому же, эта похожесть должна пугать. Ведь я чувствовал в себе тугой клубок комплексов, стало быть, и она ими наделена. Отсутствие живого человека рядом, толкающее на поиски родственной души в выдуманном электронном пространстве. Или все не так? Мы действительно появились на свет, чтобы встретится? Какая разница, где эта встреча произошла, в метро, магазине или на сайте поклонников одного талантливого человека? Грустно и смешно. Знал ведь, что она совсем не такая, как представляется мне на расстоянии. В моем сознании она неопределенная, а в жизни конкретная и самая обы… Не решился произнести до конца эту фразу.

Я уже предвидел, чем может закончиться такой диалог. Но все равно запустил клиент службы передачи сообщений. Сменил режим «невидимого» на «свободен для общения». Сейчас я буду с ней. На минуту? Час? Полчаса? Я появлюсь в ее сознании… Оживу… Стану тем, кем хочу быть… Сейчас…

Я не успел. Она первая написала «Привет»…

 

9. Наш последний разговор

Я постарался поскорее забыть наш последний разговор. И забыл.

 

10. Очки от солнца

Наступил момент, когда рабочий день закончился, и можно уходить. Но куда? Дома не было никого, кто бы меня ждал. Вообще никого не было. Когда я зайду в квартиру, то в ней появится один человек. Но один человек это слишком мало для счастья. Особенного когда он сам чувствует себя несчастным. Или даже не несчастным. Я прислушивался к себе. Что я сейчас испытываю…

Песчаный берег, голодные, исхудавшие за время долгого плавания кони. Солдаты в пыльных кирасах изнывают от жары. Я делаю взмах рукой – и в море загораются три гигантских факела. Корабли сожжены и путей для отступления нет. Можно, подняв воображаемое забрало, двигаться вперед. К победе или смерти. Но что это? Один из моих солдат замечает огромный мост, уходящий за горизонт. Я приказываю сжечь мост. Армия ропщет, солдат, заметивший деревянную тропинку на родину, приближается ко мне с обнаженным клинком. Выбиваю саблю из его рук. Предлагаю довериться судьбе. Достаю из кармана монетку и бросаю на песок. Герб. Он проиграл. Я вонзаю длинный кинжал ему в горло. По песку бежит ручеек чернеющей крови. Заставляю все свое войско перешагнуть через этот условный Рубикон. Суда сожжены, мост тоже, жребий брошен, Рубикон пройден. Что еще? Они смотрят на меня. Воины, созданные моим воображением, смотрят на меня. И тут я понимаю, что единственный, кто не может решиться… Мне протягивают короткий японский меч для…

Стоп. Мои мысли опять литературны и образны. В них проскочила какая-то зацепка… Японский меч для традиционного самоуби… Для… Книга для мертвых? Мой читатель не в будущем! Он уже умер. Исчез. Не родился. Сгнил. Развеян над Атлантикой. Сгорел в собственной квартире. Его уже нет. Не «еще» нет, а «уже» нет. Истерика.

Я пошел в библиотеку. Огромное бетонное здание, с одной единственной узкой дверью внизу. Несколько этажей и подвал, битком набитые книгами. Страницы некоторых затрепались и хранят отпечатки пальцев нескольких поколений. Другие покрылись толстым слоем пыли, и вряд ли кто-то когда-нибудь захочет взять их в руки. Но вначале нужно получить талончик в регистратуре. У меня нет абонемента? Чтобы его выписать, нужен паспорт, военный билет, что-то еще… Я постоял несколько минут перед седой женщиной в очках с цепочкой на оправе. Хотел что-то сказать ей, но махнул рукой и покинул пантеон литературы. Зачем я ходил в библиотеку? Мой мозг все время терял причины точно так же, как начисто стираются в памяти все анекдоты, даже только что прочитанные, если кто-то неожиданно просит рассказать. Для того чтобы стать писателем, необходимо написать книгу. А как определить являешься ли ты читателем? Сколько книг нужно прочесть? Сколько отметок в личном абонементе достаточно для зачисления тебя в этот не менее почетный круг? Задавая себе эти вопросы, я все глубже упускал сорвавшуюся с крючка цель своего прихода в библиотеку.

На улице светило яркое солнце. Шел по дороге в никуда, щурясь от яркого солнца. Не выдержал блеска яркого солнца и свернул на улицу, где были магазины, а не библиотеки. Вначале зашел в книжный. Налево учебники, направо дамские романы и детективы, прямо остальная литература. Или просто литература? Стремянка, чтобы можно было доставать книги с верхних полок. Табуретка – можно присесть и рассматривать книги на нижних. Я не стал рассматривать книги, сразу же подошел к кассе. Молча замер на расстоянии метра от девушки в белой футболке с надписью «Beauty is inside».

– Здравствуйте, что вас интересует? – у девушки на лбу хной была нарисована точка, когда я с ней разговаривал, то смотрел именно в эту маленькую окружность.

– Меня… Я ищу одну книгу. Вряд ли она у вас есть… Да и покупать ее я не собираюсь…

– А что вы с ней хотите сделать? Почитать у нас? Вам тогда в библиотеку – она отвлеклась на покупателя и потому не заметила, как при упоминании о библиотеке у меня самого на лбу вспыхнул темный кружок. Женщина с огромными грустными черными глазами взяла русско-немецкий словарь. Кассир положила томик в полиэтиленовый пакет, внутрь бросила чек и поблагодарила за покупку. Женщина молча вышла из магазина. Казалось, что ее глаза еле держатся в орбитах и могут в любую секунду вывалиться наружу. Неужели я так сильно перегрелся? Продавец вновь повернула голову ко мне.

– Так что вы хотите?

– Хочу посмотреть, кто будет покупать эту книгу.

– Что за книга? Кто автор?

– Книга для… Я не знаю точное название. Автор – Марат Немешев. Там на обложке еще нарисован человек и книга в руках у этого человека. Или что-то другое, ведь от автора не зависит, что будет…

– «Книга для…». Ни разу не слышала такого названия. Сейчас проверю по компьютеру. Знаете, и автора такого нет.

– Нет? Прекрасно. Нет Марата Немешева… Прекрасно. Тогда… А что-нибудь последнее Достоевского у вас есть? – сквозь дырочку во лбу я заметил, как девушка не понимает мой вопрос. Вопреки надписи на футболке внутри ее не было красоты. Некое подобие сообразительности и чувства юмора.

– Шутите? Что значит «что-нибудь последнее»? Достоевский уже умер. Больше не пишет.

– Да-да. Я знаю. Что-нибудь последнее – в смысле, что он писал перед смертью. Мне бы хотелось прочесть, что он писал перед смертью. Когда уже понимал, что не узнает, кто прочел его книгу… – почему я так злюсь на нее? Она же не виновата в том, что я схожу с ума. Я прекратил смотреть в точку на ее лбу и перевел взгляд на две похожие точки в серединке ее глаз. И действительно увидел красоту внутри.

– Я даже не знаю. Есть собрание сочинений.

– Давайте вместе посмотрим, что там, в библиографии, последними книгами идет. Вот. «Братья Карамазовы».

Мне показалось, что у меня дергается одно веко. Поднес руку к нему. Потрогал. Нет. Не дергается. Стучит жилка возле носа. Я прижал ее пальцем.

– «Братья Карамазовы»… Я читал… Мне нравилось… Неужели он знал, что пишет для меня…

– Что вы делаете? Вам плохо?

– Нет, нет. Все пройдет, – я пожалел, что стал психом и потому не могу с ней познакомится. Хорошая девушка. Не зря работает в книжном.

Одной рукой я массировал висок, второй прижимал дрожащий сосудик возле носа. Выскочил на улицу. Солнце. Я что-то еще хотел сделать. Вспомнил. Мир вокруг был как на черно-белой кинопленке. Точнее, черно-желтой. Или желто-черной? Желто-белой, желто-желтой? Она плавилась и капала на асфальт. Вместе с ней плавился и одновременно испарялся мой мозг. Ногой ступаю в белую плазму жевательной резинки, выплюнутой кем-то на этом месте. Может быть час, а может быть месяц назад. Казалось, что зимы никогда не было и солнце так светит уже миллионы лет. Пытаясь стереть эту дрянь с подошвы, понял, что асфальт такой же мягкий и липкий, как и слизнеобразный комочек… Но я успел дойти до нужного магазина.

– Здравствуйте, мне нужны черные очки. От солнца. Черные очки от желто-желтого солнца.

– Пожалуйста. Вон на тех стендах новые коллекции. Здесь прошлогодние. На какую сумму вы примерно рассчитываете?

Я назвал число, которое не должно было превышать остаток денег на кредитной карточке. Девушка, еще одна девушка, во всех магазинах одни девушки, указала мне на нужные ряды. Я взял первые попавшиеся очки, в пластмассовой «спортивной» оправе.

– Примерите?

– Нет, спасибо, вот моя карточка.

– Вы в подарок берете? Может, посмотрим еще…

– Нет, спасибо. Не на подарок. Для себя.

– ???

– Зачем примерять, все равно сейчас надену. Если что, я вам их верну.

– Как хотите. Вот фирменный чехол, талончик гарантии. Спасибо за покупку. Заходите к нам еще.

– Обязательно, обязательно зайду…

Я вышел на улицу в своих очках. Благодаря черным стеклам, изображение из желто-желтого вновь стало черно-белым. Потом вернулись и остальные цвета. А самое главное – я уже знал, для кого пишу книгу.

Надо будет сегодня опять собрать всех и рассказать… Эх… Сашка уже уехала. Позвонить Ане? Но она сегодня с подругой. Пригласить обеих? Тогда Дима и Богдан про книгу совсем забудут. Ладно, соберу всех на завтра. Я зашел в салон связи, пополнил счет. Вначале я позвонил Богдану.

– Привет, Бодик. Как делы?

– Делы, нормально. Ты как? Мы там насвинячили вчера, могу прийти вечером помочь убрать. Сам знаю, бывает, осадок на душе остается, когда приглашаешь всех, потом приходят, пьют, а когда…

– Да я уже все убрал. И как поможешь – тоже знаю. Но все равно приглашаю. Только на завтрашний вечер. Часикам к семи можешь прискакать?

– А что у тебя? День невменяемости? Или какие ты там праздники все время для себя придумывал? Слышь, ты тогда еще хотел каждое третье число месяца день самоудовле…

– Презентация книги. Вернее сюжета, идеи, замысла. Придешь – расскажу.

– Слышишь? Конечно, приду. Там и поговорим, мож у Димы новая история про Борю есть. В семь я у тебя. Давай.

– Пока.

Я уже думал над тем приглашать ли одновременно Диму и Олега. Вчера какие-то натянутые у них отношения сложились. Но в конце, кажется, помирились. Пусть оба будут. Позвонил Диме. Он согласился без вопросов. Олег тоже. Оставалось только позвонить Ане. Или сделать это на следующий день? Я решил не откладывать на завтра.

– Привет, солнце.

– Привет, Аня, – слышно было, как играет легкий джаз и чьи-то голоса, – ты где сейчас?

– Разве ты не слышишь? В музыкальном магазине. Шучу, шучу. Сидим с Данечкой, кофеек пьем.

– Приятель твой? Чаек пьете.

– Ревнуешь, ага? Нет, не приятель. Подруга. Я же тебе уже сто раз говорила – Даша. Данечка моя.

– Ясно. Обычно Данечкой называют Данила. Слушай, приходи завтра ко мне. У меня презентация начала книги. Я уже знаю даже для кого она. Придешь?

– Подожди минуточку, – ее голос стал тише, я услышал, как она спросила что-то у своей подруги, та ответила. Четко смог расслышать лишь слова «завтра», «а я?», «вместе». Вновь заговорила, – а ничего, если я с Даней приду? Просто она завтра одна заскучает. А мы собирались вместе сегодня в планетарий сходить.

– В планетарий? Зачем вам планетарий?

– Ну, как же, как же зачем? А на лекции посидеть? Приятный голос, темно, звездочки вверху. Романтика. Можно помечтать. Ну, так что, солнце?

– Приходите вместе. На семь. Выйдешь на…, – назвал станцию метро, – я тебя встречу.

– Спасибо. Даня, пойдем вместе? Даня, передает свою благодарность. До завтра. Увииидимся.

– Услышимся. До завтра.

Мне было не легко и не тяжело. Чувствовал себя уравновешенным. Две чаши весов висели в реальном, а не виртуальном пространстве, касаясь носиками. И вдруг одна чаша стремительно полетела вниз. Я следил за ее полетом, силясь разглядеть, что произошло. На этой круглой металлической площадке была Аня. А вниз все полетело, потому что на эту же поверхность прыгнула Даня… И я, кажется, что-то понял. Девушка, чье имя звучит как мужское. Подруга, которая всегда рядом. Вместе в планетарий, где романтика. Прийти с ней, когда я хочу видеть только ее. Корабли, корабли, корабли. Пристающие и отшиваемые от острова… Лесбос.

Темные очки стали еще темнее. Я принялся смотреть на свои ботинки. Они блестели в лучах солнца, их не закрывали темные стекла темных очков. Темные мысли темной полосы. Дружить? Хватит, надружился с девушками. Кто-то говорил, что они ненавидят мужчин… Будь что будет. Я решил, что все станет ясным следующим вечером. Я узнал, для кого книга, и потерял, для кого я.

 

11. Собеседование за минуту

В жизни случаются озарения. Когда будущее видится приближенным на расстоянии вытянутой руки, можно потрогать его, примерить на себя. После этого оно вновь исчезает, уносится вперед на несколько месяцев или лет. Объяснения этому есть, а объяснения нет. То есть во множественном числе существуют, а вот в единственном… Кто-то рассуждает на тему множественности миров, четвертых, пятых или шестых измерений, подключений к тонким материям. Другие говорят о самовнушении, когда видишь то, что хочешь увидеть, и потом настойчиво этого добиваешься. Третьи просто называют это пророческим даром и не вдаются в подробные описания принципов действия. Но все сходятся в одном – такие явления не редки в жизни каждого человека.

Я тоже часто видел будущее, и оно всегда наступало таким, как в моих мечтах о нем. А может, я просто не замечал или не запоминал неблагоприятных исходов? Ведь память хранит все в укромных местах и достает лишь в случае необходимости. Мне, например, кажется, что когда я смотрю, какое указывают электронные часы либо заставка на мобильном телефоне, чаще всего попадаются символичные комбинации. «22:22» или «11:11». Даже «15:15» или «15:51» считаю «интересными». На самом деле, просто память фиксирует именно такие, похожие числа и выдает информацию об их «частом» появлении. «12:27» или «10:03» не запоминаются, хотя видим их мы не реже чем те же самые «11:11». Память о прошлом, озарения из будущего, дежа вю в настоящем – все это помогает нашему сознанию бороться с одним человеком… С Дарвином и его теорией эволюции, научность которой, скорее подтверждается, нежели опровергается. Ведь так хочется отнести себя не к приматам, а к совершенно неземному виду, происхождение которого никак не связано с остальными, сколько бы Чарльз не плавал на своем «Бигле» вокруг света.

У девушки по имени Ольга была уверенность в высшем предназначении всех людей и её, в частности. Она знала, что жизнь её будет полна разочарований и радости, счастья и горя, побед и поражений. Сотни маленьких и больших поступков. Она любила жизнь и радовалась ей. Кроме того, у нее было хорошее первое образование. Юридическое. Оно помогло ей вычитать все условия контракта на съемки в реалити-шоу и исправить пункт, который ей не нравился. Так как следить за всеми участниками все равно не собирались, а Ольга была красивая, эффектная девушка, на изменение пошли без особых проволочек. Она ушла из проекта практически сразу за Игорем. Оставалось две девушки и парень, она самостоятельно приняла решение не продолжать игру и фактически занялась антисаморекламой. Еще неделя – и она уже была свободным человеком, хотя и во время съемок оставалась таковым, но были определенные условия, которым надо было следовать. Теперь все условия были в ее власти. Она не думала о встрече с Олегом – если суждено встретиться, то обязательно встреча произойдет.

При этом Ольгу нельзя было назвать фаталисткой. Она всего добивалась сама, не надеялась лишь на судьбу, но мужчину хотела именно такого, который бы сам её нашёл, завоевал, любил. Хотела чувствовать себя женщиной. Немного слабой, чуть грустной, слегка нерешительной. Хотя могла без усилий покорить сердце практически любого мужчины – от неопытного мальчика до прожженного годами флиртов и романов ловеласа. Она знала, как должно выглядеть ее счастье, но все чаще с невеселой улыбкой думала о том, что такого счастья может и не существовать в природе. Она была знакома со многими мужчинами. Подмечала достоинства и недостатки, первыми ее идеал обязан был обладать, вторых у него не должно было быть даже в зародыше. В итоге, она настолько подняла планку для своего потенциального избранника, то живи он такой на самом деле, был бы как минимум наследным принцем или мультимиллионером из Северной Америки. Ни первых, ни вторых в жизни она еще не встречала.

Ей было двадцать четыре года. В сентябре должно было исполниться двадцать пять. Четверть века. Она с нетерпением ждала этого дня. Решила, что приходит возраст, когда все будет получаться. Примерно в это же время, осенью ей предстоит сдать государственные экзамены и кроме диплома юриста у нее появится еще и диплом психолога. Многие люди, когда выбирают психологию, как специальность второго образования, поступают так по причинам личного характера. Чувствуют свою неуверенность, одновременно с которой присутствует душевная тонкость. Одно неосторожное прикосновение – и порвется. Такие люди надеются получить уроки, как контролировать людей, так и не научившись контролировать себя.

Но Оля поступала в вуз второй раз по другой причине. Профессия. Она работала в отделе кадров крупного банка. Сотни филиалов по всей стране, ежедневная ротация персонала, второстепенные сферы деятельности, дочерние предприятия. Каждый день она видела новые лица, уже переставала реагировать на внешность и цепкость ума. Слишком много перспективных, уверенных в себе молодых менеджеров на квадратный метр. Одинаковая расцветка галстука, модный узел на нем и белоснежная улыбка. Впрочем, и они относились к ней, как к рядовому сотруднику женского пола, от которого, впрочем, зависела и их судьба. В банке все было ненатуральным. Начиная от денег, гигантские безналичные суммы которых наполняли воздух в помещении какой-то энергетикой, близкой к церковной, до дней рождения коллег, с пресными поцелуями в щеку и безвкусными подарками в сосновой раме. Но здесь ей платили деньги, причем довольно крупную для молодой девушки из простой семьи сумму, и она могла реализовать свои способности. Кроме того, она уже беседовала с начальником департамента.

– Ольга Викторовна, мы в целом довольны результатами вашей работы. Вы чувствуете в себе уверенность занять более высокое положение в структуре нашего банка?

– Николай Александрович, я польщена вашей оценкой…

– Не скромничайте. Насколько я знаю, осенью вы получите диплом по специальности. Готовьтесь к этому времени работать в одном из наших региональных отделений. Накопите там опыт, а потом вернетесь. Держать вас там в ссылке не будем. Увидите то, что, возможно, мы из центра не видим.

– В чем будет заключаться моя работа там?

– Не торопите события. Впрочем, утаивать тут нечего, будете начальником такого же отдела, в каком работаете сейчас. И в котором, возможно, продолжите работу после возвращения.

– А как же ва… Маргарита Николаевна?

Начальник департамента поправил кольцо на безымянном пальце, потер указательным пальцем под носом и сказал:

– А Маргарита Николаевна к осени, даст Бог, станет мамой. Мы решили не искать долго замену, сюда приедет человек, место которого вы там займете. Но все время я его рядом с собой видеть не хочу. Будем ждать Вашего возвращения.

После этого разговора, Ольга работала с утроенной энергией. Поиск второй половины можно оставить на потом. Сейчас ее занимало будущее. Не сколько новая должность, оклад, премиальные, карьерный рост, а переход на новое место. Новый коллектив, ощущения, жизнь. Другая жизнь. Изменится ее жизнь – изменится и энергетика вокруг нее. Сможет добиваться высоких результатов – к ней будут притягиваться люди, разные, и сильные, и слабые. Новые люди. Ведь заработать к Новому году миллион долларов легче, чем найти свою вторую половину. Так, может, потренироваться на деньгах? Имея деньги, нет необходимости жить скромно, но можно себе это позволить. Отдыхать в Крыму, а не на Лазурном берегу, просто потому, что там везде детские воспоминания, а не потому, что только это и доступно. Возделывать небольшой огородик, угощая гостей салатиком, где все «свое, с грядочки». Половина страны питается этим полезным, насыщенным витаминами салатом, потому что нет возможности купить мясо. Добираться до работы в метро, опасаясь пробок в час пик, но, зная, что в гараже стоит новенький автомобиль, на котором в выходные можно поехать за город с друзьями.

И в то же самое время, где-то внутри ее расчетливой и прагматичной натуры сидел романтический, мечтательный чертик. Она с легкостью могла совершить нестандартные, не вяжущиеся с ее образом уравновешенной девушки, спонтанные поступки. Наверное, это передалось ей от отца – капитана дальнего плаванья. В эпоху, когда парусные корабли используются лишь как учебные пособия и музейные экспонаты, плавание по морям и океанам кажется обыденным и неинтересным делом. Вот только всякий раз, когда её отец возвращался из рейса, Оля слушала захватывающие истории о светящейся в темноте воде за бортом, скалистых необитаемых островах с автоматическим маяками, айсбергах, встречающихся возле самого экватора.

Одним из ее нелогичных решений было участие в телепроекте. Начальство пожимало плечами и предупреждало, что она может потерять свое место, что, вновь устроившись на работу, ее второй раз будет ждать испытательный срок, что… Ольга кивала головой, а сама думала о том, что жизнь ее в любом случае изменится к лучшему, иначе и быть не могло. Теперь ей уже не было интересно телевиденье – она увидела его изнутри. Не понравилось. А ведь сразу после школы Олю тянуло в нескольких направлениях. Юриспруденция, психология, международные отношения, масс-медиа. О последнем можно было уже забыть. Теперь все ее помыслы и желания были связаны с будущим продвижением по службе в банке и «ее» мужчиной.

Ольга мечтала о любимом человеке и о достатке. Именно так, а не о богатом женихе. Честные мечты современной девушки. Жить не бедно с любимым и любящим человеком. Но времени для фантазий она отводила не много, работа накрывала ее с головой. Через полчаса должно было начаться собеседование кандидатов на трудоустройство. Ей предстоит оценить общий интеллектуальный уровень, способность быть одним целым с коллективом, решительность, еще десятки качеств людей самых разнообразных профессий. Надо будет сосредоточиться на них… А пока есть пять минут на перекур. Ольга взяла сумочку, спустилась на первый этаж, вышла на улицу. Там грелись на солнышке и, чуть ослабив узлы на галстуках, пыхтели дорогими сигаретами еще несколько человек. Один из них, Григорий, был довольно симпатичным и не слишком себялюбивым. Кроме того, она ему, кажется, нравилась, и у него было чувство юмора. Во всяком случае, при каждой удобной возможности он подходил к ней и рассказывал новый анекдот.

Вот и в этот раз, заметив ее, Григорий отошел от своих коллег и приблизился к Ольге. Скрывая улыбку, слегка наклонил голову и с игривыми нотками в голосе шутливо обратился к девушке на Вы.

– Здравствуйте, Ольга Викторовна.

– Здравствуйте, Григорий Владиславович. Опять новый анекдот?

– Нет, сегодня – старый, замшелый, с бородой. Приблизительно как я.

– Да, ладно тебе, ты не такой уж и замшелый. Слегка замшевый, – она большим пальцем провела по замшевой вставке его дорогого пиджака, как будто счищая с него пылинки.

– Нет, Оля. Я уже действительно чувствую себя тяжелым на подъем увальнем, нуждающимся в женской ласке, – он попытался взять ее за руку, но она мягко высвободила свою кисть.

– Гриша, рассказывай анекдот.

– Понял. Сегодня у тебя не романтическое настроение.

– Откуда ему взяться, еще надо пару-тройку будущих винтиков нашего отлаженного механизма отобрать. Опять собеседование, опять оптом. Попробуй меня развеселить, хотя на этот раз тебе будет чрезвычайно тяжело.

Возле стеклянных дверей входа уже столпилось с десяток претендентов. Большинство из них тоже курили, но не медленно и со вкусом, как группа работников банка, а торопливо и нервно. Григорий рассказывал длинный анекдот, который, почти наверняка, будет иметь короткую и не слишком смешную концовку. Ольга рассеянно его слушала. Григорий положил ей руку на плечо, манжета чуть откатилась назад, и из-под нее выскользнул тяжелый золотой браслет. Он говорил. Ладонью провел по плечу девушки, до самого локтя. Затем, придерживая за локоток, наклонился к самому уху, рассказывая довольно пошлую концовку анекдота. Его голос был тихий, чуть с хрипотцой, дыхание горячее, обжигающее кожу.

Но Оля сосредоточила свое внимание не на Григории. Рядом, в двух шагах от них, стоял какой-то мужчина. Он беззастенчиво смотрел на ее грудь. У Ольги инстинктивно поднялась рука, она попыталась поправить пиджак и зацепилась за острый уголок карточки. Ламинированная табличка, на которой тонкими изогнутыми черными буквами были написаны ее имя и фамилия. Именно на них смотрел этот человек. Григорий уже закончил анекдот, жарко смеялся ей в ухо, сильнее сжимал локоток, коленом касаясь ее колена, губами слегка прикоснулся к мочке. Человек рядом с ними поднял взгляд на нее. Взглянул на Ольгу. Ей в глаза.

– Оля, здравствуй.

Она шагнула к нему, на ходу оттолкнув руку Григория, зацепилась ногтем мизинца за его браслет:

– Здравствуй, Олег.

– Вот оно как бывает.

– Как ты нашел меня?

– Я… Я пришел на работу. Устраиваться. Сюда. Ты здесь?..

– Да… В отделе кадров… Ты сейчас будешь со мной общаться…

– Оля, прости, я не искал тебя… Вспоминал… Но… Столько всего произошло…

– Ты подошел. Это самое главное.

 

12. Прыжок без парашюта

Когда я покупал себе солнечные очки, произошло одно знаменательное событие в моей жизни. Может показаться странным, но оно было знаменательно своей заурядностью и тем, что я эту заурядность прочувствовал. Простые поляризованные стекляшки, в пластиковой оправе, имидж и прекращение игр в жмурки с Солнцем. Но не это было главное. Я их купил для себя, я буду их носить, они будут защищать мои глаза от ультрафиолета. С другой стороны, если ко мне завтра подойдет Богдан и попросит, я с радостью дам их поносить. Могу даже подарить, если они ему очень понравятся. Это моя вещь и я могу распоряжаться ею так, как мне хочется. Не магический артефакт, фетиш или амулет. Предмет, сделанный другими людьми на продажу. Я буду беречь их, но не только и не сколько потому, что они мне нравятся. Просто, кроме всего прочего, я заплатил за них определенную сумму, можно беречь вещь уже хотя бы из-за этого. Я купил их для себя, за заработанные мною же деньги. Это моя собственность, и их судьба в моей власти.

Когда я пришел домой, то впервые подумал, что у меня нормальная планировка. Не замечательная, сногсшибательная или гениальная. Нормальная. Ведь, если задуматься над этой темой, проектировщикам было тяжело. Дом строился в уже застроенном районе на месте каких-то складов. Им пришлось сделать его несимметричным и несколько непонятным. Некоторые подъезды выходили во дворик, другие на улицу, а один был в торце – в противоположном торце была глухая стена. Но им все-таки удалось сделать так, чтобы у каждой квартиры был санузел, кухня, жилые комнаты и вход. Правда, говорят, что на последнем этаже есть двухкомнатная, куда можно войти только через прихожую соседей – но это лишь сближает людей. Кроме проблем с планировкой, у людей, строивших дом, в котором я живу, возникли неприятности во дворе. Там намеревались расположить подземный гараж.

Но когда его начали строить, оказалось, что лучше глубже не копать. Неразорвавшуюся бомбу времен второй мировой осторожно увезли за город и уничтожили, а гараж получился наполовину подземным, он возвышался над двором на полтора метра. На его крыше разбили детскую площадку. Так получилось. С этим надо жить, раз изменить нет возможности. Вот и моя прихожая… В принципе, это же удобно – из любой комнаты можно попасть в соседнюю, и не надо топать по длинному коридору. А то, что ванная находится слева… Я давным-давно привык поворачивать налево, когда прихожу домой и намереваюсь помыть руки. Это ведь моя квартира, пусть даже большую часть стоимости ее покупки оплатили мои родители. Я в ней живу, мне нравится вешать на стены картинки и покупать новый чайник на кухню – просто потому, что цвет его будет подходить под цвет скатерти.

Я сунул ноги в свои тапочки, повесил свою куртку в свой шкаф, пошел по своему паркетному полу в свою ванну. Там лежали мои туалетные принадлежности. Я открыл свой кран и стал пить свою воду – я же исправно плачу по квитанциям водоканала. Завтра сюда придут мои друзья. Я разделю с ними это пространство… Делиться можно, когда обладаешь чем-то… Своей книгой я поделюсь со всеми, кто захочет ее прочесть.

Сварил себе макароны, залил томатным кетчупом и принялся есть их вилкой. Съел все, достал из холодильника банку со шпротами. Открыл, перевернул на тарелку и стал по одной отправлять рыбки в рот. Масло текло по подбородку, его я вытирал мякишем хлеба и затем кусал мокрую краюшку. Нашел в шкафу пакет с карамельками. Кинул в рот сразу две. Кисленькие, к ним сразу прилипли крошки хлеба, блаженство. На нижней полке холодильника – банка с маринованными шампиньонами. Держал для какого-нибудь праздника. Разве он не наступил? Но грибочки есть не легко, я прожевал несколько штук и остановился. Посмотреть телевизор? Поспать? Сходить в магазин за новой порцией продуктов?

Прошел час, я лежал под пледом и засыпал. Телевизор должен был выключиться сам минут через двадцать. На столике возле дивана – обертки шоколадных батончиков, крошки булочек с вишнями и яблоками, пустая бутылка газировки, несколько палочек сурими и остатки колечка молочной колбасы.

Мысли мои улетали все дальше и дальше. Лес. Тропический лес. Вечер в тропическом лесу. Смесь запахов, сквозь которые настойчиво звенит… Настойчиво звенит… Настойчиво звенит???

Мобильный телефон.

Я накрыл голову пледом, цеплялся за колючие лианы, не желая расставаться с начинающимся сновидением. Но стволы высоченных деревьев таяли, истончались, растворялись в воздухе. Размывались зеленые краски джунглей, уступая место светло-коричневым оттенкам обоев. Аромат влажных испарений и спелых, подгнивающих плодов уже был неощутим в удушающем пространстве под пледом. Исчезали все остальные звуки, кроме этого звонка. Он разрывал плотную ткань моего сознания на две неравные часть – пропадающий сон и надвигающуюся на меня с каждой секундой реальность. Я потянулся за трубкой. Это Саша. Подумал, было, отправить сигнал «занято» – но в этом случае она перезвонит еще раз. Поднес телефон к уху.

– Да, Сашенька.

Тихо. Слышны были какие-то звуки, как будто скрип ногтей по деревянной доске. Я помолчал некоторое время. Затем переспросил:

– Саша, ты меня слышишь?

– Да.

Сон как рукой сняло. Это был Сашин голос, но таким я его еще ни разу не слышал. «Да» – как щелчок затвора винтовки, сухой и какой-то смертельно опасный. Как ливень, прорвавшийся сквозь полог тропического леса, на меня обрушился поток неприятных предчувствий.

– Что-то случилось?

– Да.

Вновь короткий слог. Что за черт? Мне чудилось в этом утверждении что-то терпко-горькое. Может, выпила по приезде? От душевного равновесия, которое я приобрел, купив темные очки, и усиленного поглощением огромного количества вкусной пищи, не осталось и следа. Я разнервничался. Пока еще без особого повода.

– Саша, ты… Ты хорошо себя чувствуешь?

– Марат… Я пьяна. Сильно.

Сейчас, когда она стала произносить больше двух букв, алкоголь в голосе стал явно чувствоваться. У меня немного отлегло от сердца – мысли, которые пришли мне в первую секунду были слишком, слишком… Я не хотел их возвращать. Выпила, хочет поговорить. Ничего страшного. Почему же тогда у меня на лбу выступил пот?

– Саша, ты где сейчас?

– Я пьяна, Марат. Мне так плохо. Очень. Я… Я дома. Сижу возле окна. Люди…

– Саша.

– Молчи. Не перб… Не пре… Не перебивай меня, пжалст. Мне надоело, нд ело, ты все время меня пребиваешь. Все надоело. Пора заканчивать со всем этим.

У меня вновь все сжалось внутри. «Не буди лихо, пока оно тихо»? Да, ну не может быть! Не может быть! Какой суицид?!.. И тут я вспомнил наш с Сашей разговор… Ее «часто посещают мысли о…». Да, ну. Это бред. Какой-то идиотизм. А ведь всего пару дней назад мы с Олегом разыграли спектакль… Это уже слишком! Два самоубийства с интервалом в один день – это ненормально. Пусть даже первое было лишь инсценировкой.

– Что тебе надоело? Что? – я старался говорить мягко, но возбуждение в произнесенных мною словах трудно было не заметить.

– Все. И это тттоже. Тоже. Тоненькая… Худенькая… Мягонькая… Ты гврил об отказе. Полеты без парашюта. Сейчас пследний. Пследний полет. Асфальт. По нему ступают люди. Люююди. Разные. Хорошие. Плохие. Теплые. Холодные. Скоро полетит и будет лежать она. Тоненькая…

Я слушал ее, затаив дыхание. Мучительно пытался найти слова, которые могли бы… Я не знал, что ей сказать. Не знал. Самым неприятным было то, что я думал не только про нее. Я думал про книгу. Не знаю почему. Представлял ее легкие, бумажные страницы-крылья. Они внутри, под обложкой, в душе. Наши крылья не за спиной, они в душе.

– Ттт. Ты слышишь меня? Марат?

– Да, да. Я слушаю тебя. Саша, тебе кажется, что … Ты не можешь найти причину продолжить?.. Скажи, – я понимал, что несу чушь, но ничего другого в голову не приходило. Я путался в собственных фразах.

– Нет. Нннет причины продолжать. Зачем? Я все сама придумала!!! Я не пойму тьбя. Ты пыт… пытаешься меня отгрить что ли? Вот уж не ожидала от тьбя. Отказ. Ты был прв. Зачем прдлжать? Надо отказаться.

Рука вспотела, я взял трубку другой. Приложил к другому уху. Ужас какой-то! Почему в школе нас не учили, как действовать в подобных ситуациях? Напомнить ей, что напишу вторую и третью книгу для нее? Она пошутит, что это будут посмертные книги. Сказать, что люблю? Она почувствует ложь, как бы она ни была пьяна сейчас, она тонко чувствует обман. ЧТО МНЕ ЕЙ ГОВОРИТЬ? Интуитивно я понимал, что необходимо говорить, все равно что, главное не злить ее.

– Саша. Я сегодня всех к себе пригласил. Придут Дима, Богдан, Олег… Жаль, что тебе надо было домой. Так бы и ты тут была. Я ведь понял. Понял, для кого пишу. Я ведь тоже долго не мог понять, для кого или для чего делал это. Сомневался в самой необходимости. Чуть не бросил все. Никому не говорил, но чуть не бросил. Бывает. Бывает тяжело. Надо переступить и все. И все пройдет. Если нужна помощь, если трудно переступить – я ведь всегда готов тебе помочь, ты знаешь. Ты ведь меня слушаешь?

– Да… Я слуш… слушаю тебя. Я плохо понимаю, о чем ты… Помочь? Мне помочь? Зачем, я ведь не пр… пршу… помощи.

– Подожди, подожди. Почему ты вдруг стала уверена в том, что надо закончить. Кто внушил тебе эту мысль? – пока она отвечала, я считал, что все делаю правильно.

– Ха… Ты думаешь, я опять начталась чего-то? Нет. Я сама все реши-лааа. Сама. Ты грдишься мной? Скажи, ты грдишься мной?

– Горжусь, Саша. Просто… Ты так неожиданно все это говоришь. Ты выпила. Смотри, ты утром проснешься, и все может…

– Молчи. Замолчи. Что ты треплешься все время? Это я тебе позвонила. Не ты мне. Я. Ну и жопа же ты.

Я растерялся. Всегда ласковая и призывная «Ж» в ее словах на этот раз казалась сиплой и задыхающейся. Совершенно не знал, как поступить дальше. Главное, не раздражать ее. Не пытаться уговорить отказаться от своего поступка. Что же делать? Она хочет разорвать на части книгу своей жизни, удалить в ней последние листы, приблизить кульминацию… У меня рождались ассоциации, на том конце провода умирал человек. В трубке опять зазвучал ее пьяный голос:

– Все сложно так. Так сложно! А тут просто. Ррраз и все. Ветер. Теплый ветер подхватит ее… тоненькую и понесет, понесет на своих плечах… так прсто… взять и полететь… Она полетит… Все, что от нее осталось… все, что не сгорело еще… Что ты замолчал? Ты не хочешь говорить со мной?

– Хочу. Я… я говорю, – страшно разболелась голова. Я перестал контролировать свои движения. Ходил по комнате, натыкаясь на стулья и журнальный столик. Представлял Сашу. Высокую, в белоснежной ночной рубашке, на полу мерцают осколки зеркал. Она с бутылкой вина в правой руке, в левой – зажженная сигарета. Распахнутое окно, тихий вечер, на скамейке сидят люди, ничего не подозревая о трагедии, которая растягивается по телефонному проводу на сотни километров.

– Не говоришь. Говори.

Я присел на краешек дивана, опять переложил телефон в другую руку. На столе лежала небольшая стопка распечатанных страниц моей еще недописанной книги. Саше надо помочь понять, что любой поступок, любое действие, которое она совершает, любая работа, за которую она берется – все это она делает для…

– Сашка. Я сейчас вот сижу и смотрю на свою недописанную книгу. Ты слышишь меня?

– Да. Я слушаю. Подкнник такой теплый. Не хочца слезать с него.

– Сиди, сиди. Не слезай пока. Так вот. На чем я?.. Ага… Я начинал свою книгу по одной простой причине. Девушка, я тебе рассказывал о ней, Таня… Я писал ей каждый день, она уже не отвечала, я продолжал писать. Наконец, от нее пришло сообщение. Она… Она сказала, чтобы я продолжал писать. Чтобы я написал что-нибудь. Но только не для нее. Для всех. Вроде как у меня это хорошо получается. И я начал. Писать для всех. Поверил в то, что это у меня неплохо получается. На самом деле это был выход моей энергии, которую я не мог потратить на нее. От которой она пряталась. Я начал… Но для всех… Это слишком сложно. Я все никак не мог определиться. Подозреваю, ты тоже не можешь. Не можешь понять, для чего, но это пройдет. И еще… Хммм… Так смешно. Таня… Ведь я даже не представляю, какая она на самом деле. Какой то неясный персонаж. Фактически безликий. Не знаю ее предпочтений в музыке, как зовут ее родителей. Мы разговаривали обо всем и ни о чем… … Саша?

– Я тут. Говори. Не пойму, о чем ты… Прдлажай…

– Мы разговаривали с ней ни о чем и обо всем. Как будто мысли наедине с собой. Ведь в мыслях я не произношу имена родителей. Просто думаю про папу и маму. Без имен. В мыслях я не называю руки руками, а, скажем, ухо ухом. Когда мне надо почесать ухо, я не думаю, просто чешу… Ннно я, кажется, отвлекся. Я ведь не о том хотел сказать. Совсем запутался. С чего я начинал?

– Не помню. Что-то про книгу. Что-то совсем непонятно мне ничего… – ее голос уже не был пустым и равнодушным! Она задумалась над чем-то, над смыслом или отсутствием смысла в моих словах. Приободренный этой мыслью, я продолжил.

– Саша, даже когда мне казалось, что не понимаю, для кого пишу, я все равно продолжал это делать. Так и жизнь твоя – ты можешь не понимать, для чего жить, но ведь надо продолжать. А ты все хочешь бросить на полпути. Так нельзя. Это даже несправедливо по отношению к самой себе. Тем более что живешь ты для…

– Стой. Марат… Чччто за чушь? Причем тут моя жизнь? Что ты мелешь? Все… Она уже упала на асфальт.

– Блядь, Саша, я НИЧЕГО не понимаю!!! Кто упал? Куда?

– Моя пследняя сигарета. Все. Я бросила. Бросила курить… Слуш… Тут холодно так, я зкрою окно, ты говори, что ты хотел сказать… Разругался тут…

Я упал на спину. Лежал на диване, смотрел в потолок и смеялся. Почти беззвучно. Тряслась грудная клетка и подбородок. На потолке, как в детском калейдоскопе, собирались в разные комбинации цветные многоугольнички. Потолок как белый лист книги… Я раскинул руки в стороны и смеялся. Наконец, услышал, что она что-то кричит – вновь поднес телефон к уху. Сашин голос звучал обиженно:

– Куда ты исчез? Ты тоже пьяный? Ааа… Все равно. Я вчера ехала… Ну, что ты молчишь?

– Сашка. Я ведь подумал – ты хочешь с жизнью покончить. Самоубийство. На окне стоишь. Сашка!

– Что ты подумал??? Во, дурак… Ну и дурак. Ты че, правда, пьяный? Не… ну надо же… У меня даже в голове прояснилось? Дурак.

– Нет, ну ты же так говорила. Все надоело. Надоело. Отказ. Полет без парашюта. Тоненькая. Ты же сейчас похудела…

– Да ты что… Сигретка пследняя тоненькая была. Дурак, дурак, дурак. Ты меня обидел. Дурак.

– Чем это я тебя обидел?

– Я пьяной убивать себя никгда не стану. Если и уходить, то трезвой. Все. Больше не могу тебя слушать. Пойду в ванну и спать. Хочешь, буду о тебе думать в ванной? А?

– Иди уже. Мойся. Напугала меня. Я ведь…

– Как хочешь. Пока.

Она не дождалась моего ответа и отключилась. Я немного полежал на диване. Потом встал, разделся, расстелил постель и лег спать. Мне снилось солнце.

Весь следующий день на работе я писал книгу. Понимал, что к вечеру не успею оформить связный фрагмент, чтобы показать друзьям. Впрочем… я писал не для них. На столе постоянно обновлялась кружка зеленого чая. Мне не очень нравился его вкус, но раз говорят, что тонизирует – надо верить. Теплая жидкость грела мой желудок, теплые мысли – все остальное.

Я набирал текст, вставал, ходил по кабинету, вновь возвращался за компьютер. Не задумывался над орфографией и грамматикой. Но текстовый редактор и так не часто подчеркивал что-нибудь. Время летело вперед, строчка за строчкой. Я не придумывал их, просто переносил на чистую страницу. Затем на следующую. Строки, листы, минуты, часы. Я знал, чем это все закончится.

Перед окончанием рабочего дня распечатал получившееся, сделал несколько копий и сложил все в папку. На корешке маркером написал «Немешев Марат. Книга для…» Раздам сегодня всем своим друзьям, пусть прочитают…

Люди вокруг меня – тоже самые обыкновенные. Необыкновенными их делает знакомство со мной. В каждом из них есть мои черты. Возможно, именно поэтому они становились больше, чем просто знакомыми. Были чуть ближе, роднее, что ли, при этом оставаясь для других обыкновенными людьми, единицами из миллионов. И она, Таня, живет в другом городе – самый обыкновенный человек. Просто природа бросила кости, и на ее гранях были такие же точки, как у меня. На некоторых. Их-то я и разглядел. В мире сотни похожих кубиков, с одинаковыми отметинами, общими точками соприкосновения. У кого-то на сердце, печени или лице. Удивительно не это. Удивляться можно способности разглядеть схожесть и встретиться.

Я вспомнил человека по имени Кира.

Я редко думал о человеке по имени Кира, а тут неожиданно вспомнил.

Мы никогда с ним не общались в привычном смысле. Не писали друг другу писем, я не видел его или ее лица, не слышал голоса. Я не знал возраста, места жительства и даже не был совсем уверен в поле. Воспринимал, как девушку, но старался не фиксировать это в своем сознании. Все это было мелочами по сравнению с… Странно, что я нечасто вспоминал о ней. Наш полет во вселенной пересекся на одном интернет-ресурсе для начинающих литераторов. Она прочла несколько моих отрывков. Написала рецензии, в которых о тексте и смысле не было ни слова. Там были слова, но такие, что… Я в то время чуть не сошел с ума – начинал бредить идеей, что это я сам встаю ночью как лунатик и пишу рецензии на свои тексты, подписываясь другим именем.

А потом она исчезла.

Я даже не успел к ней привязаться. Кира исчезла не вдруг. Написала текст о мужчинах, внутри которых она живет. Там было о троих. Обо мне был второй текст – она и раньше называла меня «золотой серединой». Называла меня своим «внутренним голосом». Называла меня – Солнечный Бог-победитель. Она смотрела на мир моими глазами. Говорила фразы… В жизни я был знаком со многими девушками, уже знал, какие эпитеты в мой адрес из их уст звучат приятно, а какие раздражают. Кира знала все приятные для меня слова. И не знала неприятных. Ни разу не написала ни одного неприятного мне слова. У меня не было сексуального влечения к ней. Если только капельку – точно так же, как к себе самому. А после последнего текста о мужчинах, внутри которых живет, оставила маленькую рецензию: «Ты должен сделать то, чего не успела сделать я».

Почему я подумал об этом только сейчас? Или каждый человек должен быть готов к мысли, прежде чем воплощать ее в реальность?

Я не думал о встрече с Кирой. Наверное, она знала это. Или я просто не был к ней готов? Сейчас в папке были первые шаги к встрече с Таней, первые листы завещания Киры, первые шаги моей жизни. Моей жизни, которая для…

Солнечные очки солнечного бога-победителя, двухкомнатная квартира с видом на дом напротив, не до конца написанная книга, не до конца прожитая жизнь…

 

13. Слова, слова, слова

Первым ко мне пришел Богдан. Он принес и первую же хорошую новость. Его маму обследовали в медицинской академии. Предыдущий диагноз был неверным, все осложнения начались из-за безумно дорогих, но противопоказанных ей лекарств, полгода очистки организма и все должно прийти в норму. Я уже на входе вручил ему стопку листов, он сел на диван и принялся читать.

Позвонила Аня. Я не забыл, что должен был их встретить у метро. Но… Мне так лениво было идти почти две троллейбусные остановки, чтобы встретить девушек, которые для меня девушками уже и не являлись. Если бы не Богдан, то, скорее всего, просто объяснил бы, как пройти к моему дому в телефонном разговоре. Но он уговорил. Сказал, что я, наверное, придумал какую-то неудачную отмазку, лишь бы не показывать хорошеньких девушек ему и Диме. Я поделился своими подозрениями. Он сразу же переспросил, в какой именно момент мне в голову пришла эта чушь. Я задумался на секунду и начал соображать… Не смог вспомнить. Богдан продолжал с недоверием смотреть на меня, затем заверил, что сам все выяснит. И выяснил. Это оказалось второй хорошей новостью. Сделал он очень просто. Я предполагал, что он начнет запутанное и непонятное расследования. А он – просто, очень просто.

Когда мы подошли к выходу из станции, Аня и Даня уже стояли возле киоска и ели мороженое. Аню до этого я видел лишь однажды и не сразу смог уверенно указать на нее моему другу. Обе были одеты в черные облегающие блузки. Одна – Аня – в светло-серых джинсах, вторая – в почти такого же цвета брюках. Волосы подобраны резинкой в тугой хвостик, на ногах у Ани серые замшевые кроссовки, у Дани – коричневые туфли без каблука. Однако разница в характерах все равно выразилась в одной, пусть даже сразу не приметной, детали. Аня старалась держаться строго, но на коленке у нее темнело зеленовато-бурое пятнышко. Видимо, успела где-то споткнуться – она постоянно спешила и не притормаживала на поворотах.

– Богдан – это Аня. Вы, видимо, Даня, да? Это Богдан. Меня зовут Марат, – я пытался сообразить, всех ли я назвал. Мой приятель легко пожал им руки и заявил:

– Слышь, ну ты даешь Марат. Познакомил… Как из пулемета. Ну, я вас, девчонки, сразу не запомню. Вы так похожи. Не лесбиянки случайно?

Они резко повернули к нему голову, на лицах видно было недоумение.

– Ой, в смысле, не близняшки? Извините, девчонки. Сегодня такой день странный, я все путаю.

Даня спокойно выбросила обертку от эскимо в урну, сунула руки в карманы брюк и пожала плечами:

– Нет, не близняшки. Не сестры даже. И не лесбиянки даже. Подруги. Просто подруги.

Она еще не успела сказать последнее слово, а я уже откусывал кусочек пломбира с прилипшими к нему крошками шоколада. Аня тыльной стороной ладони вытерла с моего подбородка белесую каплю, а затем, не церемонясь, облизнула пальчик. Я поспешно стал думать на отвлеченные темы. Получалось плохо.

У моего подъезда мы встретили Диму. Он неторопливо прогуливался возле полуподземного гаража. Сверху, с детской площадки на него глазели два малыша. Дима рассказывал им историю про своего друга, который пригласил Диму в гости, а сам куда-то исчез. Особое внимание Дима уделил перечислению всех наказаний, которые другу, то есть мне, предстоит перенести. Увидев Дашу, он мигом перестал злиться и «включил» обаяние. Даша была не против галантного кавалера, но серьезного выражения лица не меняла. В глазах ее замелькали искорки.

Мы сидели в комнате, когда прозвенел звонок в дверь. Богдан как раз выходил из туалета и открыл. На пороге комнаты появился Олег. Он не входил внутрь. За его спиной видна была еще чья-то тень.

– Здравствуйте. Извините, я, без предупреждения, не один пришел. Но это так неожиданно получилось. Оля, снимай сапоги, проходи.

Я вышел в прихожую, встретить девушку Олега. Она сняла обувь и посмотрела мне в глаза. Поздоровалась.

«Девушка из такси» стояла в моей прихожей.

Обыкновенная девушка.

Привлекательная.

Но «не моя». Не потому что, она пришла с Олегом. Просто «не моя» и все… Я помог ей повесить куртку. С удивительным для самого себя спокойствием провел в комнату, где нас ждали остальные гости.

Порой, кажется, что все, что ты делаешь, интересно только тебе одному. Встретились два близких друга, у которых всегда были общие темы для разговоров, и присели за столик в баре. Но один начинает рассказывать про свою дачу. Пленка лопнула, в парнике холодно, все огурцы замерзли. Дождей давно не было, помидоры все высохли. Сорняков гораздо больше, чем в прошлом году – неужели с навозом пришли? На вредителей-насекомых и грабителей людей можно вообще весь вечер жаловаться. А еще бензин подорожал, электрички переполнены, кислотные дожди, мучнистая роса, не взошла рассада, дом надо покрасить, щебня на дорожку не хватило, зато в комнате уже обои, сам клеил, очень неплохо получилось, колодец только далеко.

А у второго новая работа. Начальник, конечно же, не понимает, что его молодой сотрудник – гениален, сам делать ничего не умеет, кофе только два раза в день можно, платят больше, чем на старом месте, но проездной на транспорт не дают, оставаться приходится на час, а то и больше, моральный климат в коллективе ни к черту – постоянно штормит, а тут еще конец квартала. И вдруг оба понимают, что и раньше у них не было общих тем. Так… Футбол, женщины, космические полеты и последние новости. Становится пусто и одиноко. И хочется услышать всего пару слов: «А как там твой… ремонт/автомобиль/пес/шеф/парник/конфликт с милицией/вещий сон. Ты мне вчера рассказывал – изменилось что-нибудь?». Но редко слышишь.

Когда я вернулся из кухни в комнату, все мои друзья о чем-то живо спорили. Я поставил на пол бокалы, открыл бочонок с пивом и начал разливать. Все молчали, наконец, заговорил Богдан:

– Слушай, мы тут как раз твою книгу обсуждали.

Я их сразу стал очень сильно любить. Не имело значения, какие оценки звучали, сама тема их беседы придала мне уверенности.

– И что именно вы обсуждали?

Богдан продолжил:

– Да, вот думали, а что если раскрутить твою книгу, еще до ее появления. Начать полномасштабную пиар-компанию.

– Среди знакомых и родственников? Они все равно покупать не будут, подождут, пока я не вытерплю и подарю, – от умиления у меня слезы на глаза наворачивались. Надо же, задумываются над такими вещами…

– Не обязательно покупать. Пусть спрашивают в магазинах. Но не только о родственниках речь. Мой приятель в газете работает. Правда, в спортивной. У тебя будет что-нибудь о спорте? Он маленькую заметку может всегда разместить. Даня вот сейчас сказала, что есть знакомые на одном из частных каналов. Если постараться, можно даже своими силами горы свернуть. Представляешь «Самая ожидаемая книга года»! Литературные критики спорят, что бы это могло быть. Она уже появляется в литературных обзорах глянцевых журналов, попадает в их рейтинги, хотя еще даже неизвестно, как будет выглядеть обложка и где ее искать. Классно? Слышь, хочешь, не хочешь, а дописывать придется.

– Ну, это не обязательно, – я улыбнулся, представив другой вариант развития событий.

– Что не обязательно?

– Мне ее дописывать не обязательно. После того как ее назовут самой ожидаемой, издатели переполошатся, ведь никто не знает, кому она принадлежит. Начнут выяснять. Окажется, что никто даже в глаза ни текста, ни автора не видел…

– Ага. И они возьмут, да и поменяют обложки некоторых своих книг, готовящихся к печати. Тогда в один месяц появится несколько совершенно разных произведений, но все подписанные твоим именем и с таким же названием. Так? – Дима взглянул на Даню, словно последний вопрос задал именно ей. Она, не повернув к нему голову, кивнула, словно вопрос действительно задавался ей.

Я улыбнулся, представив себе эту картину. Никто не знает не только, какая из книг, действительно оригинальная, но даже не догадывается, что такой среди них нет вообще. Это так похоже на наши взаимоотношения с понятиями влюбленность, влечение, любовь. Постоянно натыкаясь на них, повстречав определенных людей, нам кажется, что данный, конкретный человек наиболее полно отвечает нашим представлениям о любви. Мы готовы отдать все, жертвовать, дарить, рисковать жизнью. Проходит время, и безумные поступки кажутся глупыми. Приходится признавать себе, что ошибались и были ослеплены эмоциями. Но ошибались ли? Конфликт между представлениями о любви, как «раз и на всю жизнь» и «такое еще будет не раз и не два, время лечит раны…». Почему я думал о любви? Рядом сидела Аня. Живая и теплая. Ольга, прижавшись спиною к Олегу, вместе с ним смотрела на потолок. Наверное, ждала, когда же придет их первая ночь после проекта. Дима спокойно смотрел на Даню, Даня спокойно смотрела на Диму. Они еще ничего не говорили друг другу, но некоторые взгляды важнее слов. Аня иногда касалась волосами моей щеки, передавая бокал, я притронулся к ее руке. От нее пахло чем-то терпким, немного пряного аромата корицы. Ее голос, знакомый мне еще по первым телефонным разговорам, обволакивал мягкими интонациями. В такой голос хочется укутаться и спать. Она смеялась над анекдотами, которые казались смешными и мне, укоризненно качала головой после тех, что и для меня были неинтересными.

Почему же тогда я думал не о ней?

Почему?

Не о близкой и теплой Ане?

А о человеке, живущем далеко от меня. Сотни километров, государственные границы, кошмарные сны, небольшая, но не в мою пользу разница в возрасте, сотни других отличий и преград. Но ни одна из них не могла заставить меня прекратить думать о Тане. Я сижу с близкими людьми, пью пиво, рассуждаю на тему своей едва еще начатой книги. А что с ней? Что делает она? Где-то в пустой комнате. Такой же, как была у меня вчера, без веры, надежды и любви, которых я сам недавно клеймил. Она доверяла мне! Рассказывала все честно, но не делилась своей болью. Старалась держать в себе. Она была искренней… Говорят, что ложью и коварством можно многого добиться, но самое страшное оружие – это искренность. Но разве гильотину или дыбу мы называем оружием? Орудием. Пытки или казни. Ее искренность была орудием, она же была… Палачом или жертвой? Да, так же, как и в моем сне про удава и кролика. Она была одновременно и палачом, и жертвой.

Сотни слов по высокоскоростным каналам передачи данных. Тысячи слов. Десятки, сотни тысяч. Часы диалогов на грани между экстазом и отчаянием. Слова…

Мы в ответе за тех, кто нам доверяет…

Я вспомнил две фотографии, где она улыбалась. У меня не было других ее фотографий. Голос уже стирался в памяти. Я не мог вспомнить, как она смеется! Пытался восстановить ее смех в памяти. Не слышал, о чем продолжали говорить мои приятели рядом. Аня иногда поворачивала ко мне голову, наверное, на моем лице застыла улыбка, раз никто не обратил внимания на молчание. Я достал из кармана телефон и набрал коротенькое сообщение. «Таня, держись. Все будет хорошо». И отправил.

Прошла минута, одна из самых длинных минут в моей жизни. Телефон пискнул – сообщение доставлено. И все. Тишина. Ответа не пришло, в принципе, я не надеялся, что получу его.

Все продолжали веселиться и придумывать, для кого или для чего можно писать книгу:

– Для телесценария…

– Для приятного времяпрепровождения…

– Для сотрудников органов внутренних дел…

– Для всех, кроме сотрудников органов внутренних дел…

…

Аня с интересом смотрела на Ольгу, девушку, внешность которой познакомила меня с ней. Даня ела одну на двоих с Димой копченую колбаску…

А она сейчас сидит где-то далеко… Одна…

Богдан разлил почти полный бокал на ковер, вскочил, посмотрел на меня извиняющимся взглядом и пошел на кухню…

Она в своей комнатке смотрит прямо перед собой… Перечитывает мое сообщение?

Аня положила голову мне на колени. Светлые волосы. Я глажу по ним рукой. Пальцами разделяю на пряди, от них приятный аромат.

А Она, возможно, стоит в ванной и смотрит в зеркало. Так ей кажется, что на нее хоть кто-то смотрит. Она не поет в душе. Но в ее душе поет «Надежда»…

Богдан вернулся, сел по-турецки и начал просить Диму рассказать историю про Борю. Не дождавшись, повернулся ко мне:

– Слышь, Марат. Я вспомнил, о чем тебя хотел спросить. Тогда, в магазине. Помнишь?

Я молчал. Аня потерлась ухом и щекой о мою ногу. Джинсы приятно заскрипели. У меня потеплело в животе и ниже. Пульсировала кровь. Организм реагировал. Весна.

Весна приходит к каждому, но не всех застает дома. Ждет некоторое время и стучится в следующий дом. А кто-то сидит на полу и боится подойти к двери, не хочет, чтобы весна увидела заплаканное лицо и усталые глаза, полные смирения и боли.

Аня повернула голову и удивленно посмотрела на меня. По джинсовой ткани шли мелкие вибрации. По коже побежали мурашки. Я засунул руку в карман и достал телефон.

Звонила Таня.

Едва не затоптав всех гостей, я выбежал на кухню.

– Привет.

– Марат, можно я к тебе приеду?..

Она не поздоровалась. Просто сказала эти слова. Я не знаю, проносится ли перед глазами человека вся его жизнь за секунду до смерти. У меня за одну секунду после ее фразы пронеслась вся наша жизнь. Прошлое и настоящее, разделенное моим ответом. Я вспомнил ее первое письмо. Знакомство меня со мной. Она написала больше десятка прилагательных обо мне. Я удивлялся, откуда она все знает. Вспомнил, как она сообщила, что влюблена в другого. Эти муки казаться невозмутимым, все больше уходя в себя. Как я пытался вырезать воспоминания о ней из своей памяти, но они продолжали храниться в сердце, легких и снах. Завтра мы поговорим, и окажется, что это был ее минутный порыв, или она пошутила, или это слова отчаяния от невозможности быть одной. Она все еще привязана к нему. Мы наговорим друг другу гадостей и потом будем просить прощения. Или, наоборот, все будет хорошо со следующей же после моего ответа секунды. Через несколько месяцев она будет держать в руках эту книгу с ее инициалами на первом листе. От того, что я сейчас скажу, зависит не все в этом мире. Пройдут годы, и мы умрем. Нас когда-то то не было на этой Земле. Я не первый, кто ощущает это. Но кто кроме меня живет моей жизнью? Все смешалось. Я стоял в этом водовороте временных потоков, чувств и логики, между «вчера» и «сегодня». В руке теплела трубка телефона. Она прижимает к щеке такую же. Я так хотел бы прижаться к ней. Я совершенно с ней не знаком. Она настоящая? В какой книге можно прочесть, что мне сейчас делать?

– Приезжай. Я жду тебя.

Это были мои слова.

Мой ответ.

Впереди неизвестность.

Но это моя жизнь.

Она длиннее книги.

Книга – один из ее томов.

Я живу своей жизнью.

Жизнь для…

 

14. Книга для…

Книга.

Жизнь.

Глава.

Год.

Страница.

День.

Слово.

Час.

Для?

Для себя…

От первой до последней страницы.

Но так, чтобы интересно другим.

Искренне и честно, как перед самим собой.

С иллюстрациями и комментариями.

На первой странице – благодарность родителям, на последней – несколько цифр даты.

Прожить жизнь для себя, подарить себе весь мир. Не покорить танковыми клиньями или туменами конников, а подарить и беречь этот ценный дар.

В моей книге жизни сотни закладок, иногда так хочется перевернуть страницы назад, и перечитать строки, принесшие радость или боль. На некоторых листах пятна от кофе или разрывы от купидоновых стрел.

Жизнь как книга для себя.

У кого-то повесть или роман, короткая новелла, анекдот. Сотни похожих друг на друга сравнений испокон веков.

Жизнь как былина для себя. Смелым и бесстрашным воином против лени, лжи и сомнений.

Книга для себя, как целая жизнь. У меня книга, у других сложный чертеж турбины атомной электростанции или ежегодная пахота, посев, прополка, уборка урожая. Вместо сна монитор в игровом или chill-out на балконах престижного клубов. У меня книга, у кого-то фильм, опера или кроссворд.

Жизнь как книга для себя. Придумывать героев, а потом следить за их судьбами, рисовать на полях то, что никогда не пойдет в печать. Что-то чернилами, что-то краской, что-то слезами напополам с тушью, кровью, выцарапывая ногтями или вылизывая языком.

Кто-то гниет в подвалах сельской библиотеки, кто-то переиздается миллионными тиражами, продается за час на раскладках вокзала – прочитал и забыл, лежит под стеклом в гранитном мемориале, передается из уст в уста, живет в интернете, изредка распечатываемый на принтере.

Жизнь для себя.

Строить воздушные замки из песка, закусывать водку овсяным печеньем, истово молиться несколько раз в день.

Один и тот же человек может издаваться в разных форматах – покетбук для чтения в метро, без обложки пылиться дома на полке, подавать себя в дорогом кожаном переплете на званых обедах и днях рождения начальства.

При рождении мне вручили кипу чистых листов, я не пытался определить их количество, просто начал методично заполнять крючочками и галочками. Потом научился писать и рисовать. Но жил больше, чем мог зафиксировать. Сейчас записываю подробнее, чем чувствую. Допишу ли до конца? Какая страница окажется последней? Все время хочется пощупать толщину оставшейся стопки, но листы тонкие и не ясно, десять их или тысяча. И пытаешься писать каждый лист, как последний, боясь остаться недосказанным или недопонятым. Но не превращать ведь жизнь в десятки тысяч предсмертных записок?

Книга для себя.

Поиски материального воплощения грез.

Поиски себя в темных закоулках души.

Поиски смысла там, где его нет.

Белые полосы, в отличие от черных, неразличимы на белой бумаге.

Белый стих трансформируется в белый шум, за которым не разглядеть очертаний предметов.

Черной пешкой угрожать белому королю, играя в шахматы с самим собой. Перевернуть доску и пожертвовать королем ради коня, за которого отдал полцарства.

Жизнь для себя.

Больше всего любить себя, считать Ее своей второй половиной и любить Ее еще сильнее.

Не оглядываться назад и не всматриваться в туманные дали впереди. Просто быть твердо уверенным в своем прошлом и знать, чего хочешь от будущего.

Потешаться над хвалебными статьями и вчитываться в критические очерки. Кто может помешать тебе жить так, как ты хочешь? Только ты сам! Жить для себя и не противоречить поступками желаниям, словами – мыслям.

Не рисоваться, а рисовать. Смешивать краски и смыслы, но не людей и чувства.

Жить так, чтобы, прочитав твою книгу, хотелось написать такую же или еще лучше. Пусть каждый найдет в ней свою главу, абзац или просто соблазнительную «Ж».

Мы встречаемся на страницах наших книг, узнаем друг друга по обложке или фамилии автора, плачем, замечая исчезновение общих сюжетных линий на ладони, смеемся, потому что смешно.

Если текст о полете, то слова должны быть легче воздуха или обладать пламенным мотором в груди. Если о любви, то казаться несколько бессвязным, наивным и глуповатым. Если о смерти, то предложения должны издыхать на половине, а абзацы биться в агонии, разрывая страницы трепещущими крыльями. Последняя строка должна сливаться с первой, они вылеплены из одной глины, красноватой и влажной, теплой от Его прикосновений.

Мы берем любимых и друзей в соавторы своей жизни, случайных знакомых в рецензенты, а ко всем остальным относимся как к читателям. Но иногда так сложно понять замысловатые вензеля на листе собственной книги.

Писать свою жизнь не «о», а «для». Избегать поверхностных описаний, сводить их к минимуму, если первое невозможно. Жить глубоко, не забывая о яркости.

Посвятить жизнь для себя другому человеку, пусть для остальных это будут всего две буквы инициалов вместо эпиграфа.

На обложке моей жизни фотография человека, держащего в руках размытый контур книги.

Эта книга не для меня.

Она – для себя.

Каждому.