Harry

Три года назад

— Отвали! Отвали, блять! Суки! Убью всех! Отвали, Энди, мать твою! — мой крик прорезал тишину ночного города, и Бауэр отошел назад.

Примерно четыре часа утра. Я весь в крови. Почти в дерьме, если подумать. Мои запястья расцарапаны из-за гребанных ремней безопасности. Я наматывал их на руки, чтобы вытащить эту тварь из машины. Я разнес стекло с его стороны и размозжил череп этой мрази о руль. Энди, Луи и подъехавший Стив чего-то требовали от меня. Но я плевать на них хотел…

Мои руки в крови. Я весь в крови.

Сорвав и без того в лоскуты разодранную футболку, я почувствовал тупую боль в области ребер. Кажется, сломаны.

Насрать. Моя машина разбита. Тоже насрать. Я выбью из этого мудака всю дурь. Эта тварь всегда переходила мне дорогу. Теперь все кончено.

— Гарри! — это голос Луи. Он редко так орет. Очень редко. — Гарри, ублюдок, ты убил его! Твою ж… Гарри… он мертв!

В моих зубах сигарета. Спасибо, Энди. Ты знаешь, что мне нужно.

— Вот и отлично, — я прозвучал хрипло. Огонь в голове медленно потух. Я знал, что Робин Фьерро заслужил все, что я с ним сделал. Мои руки дрожали от того, с какой силой я лупил кулаками по стеклу, а потом по роже сукиного сына. — Педофил долбанный, — заключил я, и все заткнулись, хотя до этого Томлинсон вопил на всю округу, какой я мудак, а Энди Бауэр просто смотрел на меня, глубоко затягиваясь моей же сигаретой. Стив уже работал. Он единственный, кто молча выполнял свои обязанности, а их у него много.

— Ты… ты о чем? — запинаясь от нервного напряжения, спросил Луис, подойдя ко мне и ухватив меня за плечи.

Его прикосновения обожгли мне кожу. Я любил его теплые пальцы, но ненавидел, когда он грубел. Это моя привилегия. Еще ни разу я не коснулся его. Тогда какого хуя он трогает меня сейчас? У меня все тело болит, как будто по мне стадо слонов пронеслось, как будто каток проехался по моим костям. Вот сука. А завтра день рождения отца. Будет прием. Твою мать. Опять придется выслушивать поток дерьма.

— Я нашел подтверждение, Луис, — прохрипел я, снова отобрав сигарету у Энди. Стив, взвалив на плечо труп Фьерро, исчез в темноте улицы. — Он малолеток трахал в своем гнилом клубе. Несовершеннолетних. Врубаешься? Им было по лет двенадцать, не больше. А потом эта тварь «увела» у нас двадцать тысяч баксов. Бумаги кто-то подделал, и я почти уверен, что это Малик. Я спрошу с него за все. Пусть только явится.

— Он же в Нью-Йорке сейчас, верно? Его твой отец отправил, — проговорил Томлинсон, проводя руками по своему вспотевшему лицу. — Ты и Малика собираешься так же? — приятель метнул взгляд в сторону авто Фьерро.

Да, мне знакомо это выражение лица. Он чертовски напуган. Отлично. Пусть знает, что мразей, подобных Фьерро, у нас не любят. Я не люблю.

— Нет. Сперва поговорю. Зейн явно что-то знает. Отец утверждает, что именно он стащил у него нечто важное. Нихрена не пойму, но очень хочу выяснить, что за дерьмо здесь творится. А Фьерро… Плевать на него. Надо убираться отсюда. Стив все сделает. — В кармане загудел телефон. — Да твою мать! Кто еще?!

Я нервно выдернул сотовый из заднего кармана джинсов, нещадно перемазывая экран кровью, сплюнул на землю уже безвкусную жвачку и ответил, вышагивая к автомобилю Луиса. Парни шли впереди.

— Гарри… — «Что за черт? Почему у мамы такой голос?» — Гарри… о боже…

Я врос в землю, сжимая кулак, а заодно и телефон возле уха.

— Мама. Прекрати. Говори сейчас же…

— Машина Зейна…

Крик отца на заднем плане:

— Заткнись, Энн! — и его голос зазвучал в динамике: — Сын, мигом домой! Машина Малика слетела с моста! Он…

Короткие гудки.

Парни обернулись.

Сотовый, преследуемый моим диким ревом, врезался в стену дома.

* * *

Jenny

Наши дни

У каждого своя степень смелости, каждый человек по-своему воспринимает тот или иной поступок, оказавшись наедине с обидчиком. Жесток ли этот обидчик на самом деле? Имеет ли он психопатические наклонности? Подавляет ли он агрессию?

По всем показателям Гарри Стайлс мимо. Он не был клиническим психопатом. В нем отсутствовала склонность к издевательствам. Он не подавлял агрессию. Здесь все оказалось иначе.

У Гарри Стайлса были развязаны руки. Он не боялся наказания. Он ощущал свою власть. Он знал, как общаться с людьми и видел их слабости. Ему было плевать на чувства окружающих по каким-то своим причинам. Его собственное мировоззрение позволяло этому парню добиваться того, чего ему хочется так, как удобно для него: медленно — наблюдая за беспомощностью жертвы; быстро — оружием…

Сложно жить после встряски. Несомненно. Я вынуждена это признать. Сложно, когда твой друг работает на жутких людей, занимающихся темными делами, а подруга упрямо натягивает на губы улыбку, громко болтая в кафе о том, как круто быть девушкой такого парня, как Стайлс.

Да, именно так прошли три учебных дня. Я начала тихо бояться Хейли. Ее словно подменили. Она избегала встречаться со мной взглядом, не ходила больше в библиотеку без Джастини, не упоминала о том, кто такой Стайлс на самом деле, и даже не звонила мне вечерами.

Я ненавидела его за все, что он натворил с моей жизнью, а после как ни в чем не бывало отвез домой. Да еще и с отцом познакомил. Это все настолько противно и неправильно, что я не знала, кого все же стоит поблагодарить за спасение. И я предположила — Луи. Вероятно, он переубедил Гарри, и тот отпустил меня. Но, боже, как поверить в святость этого голубоглазого парня, если он тоже причастен к делам Стайлса? А вот знать, к каким именно, мне совсем не хотелось. Я боялась, что выведаю нечто такое, от чего просто захочется немедленно улететь на другую планету. Или, как минимум, на другой материк. В Англию, например. И плевать, что отец будет не слишком доволен.

Я просто должна успокоиться.

Но у меня ни черта не выходило, потому что к вечеру третьего учебного дня я вдруг поймала себя на мысли, что за нами установлено наблюдение. Это настолько поразило и возмутило меня, что я, едва закончились занятия, выскочила из аудитории, протиснулась сквозь толпу недовольных сокурсников и незаметно ухватила Хейли за рукав. Она изумленно оглянулась.

— Тихо, — шикнула я, почти не шевеля губами, и осторожно обернулась на теряющегося в толпе парня с темными волосами. Именно его я видела все три дня то в коридоре, то в кафе, то в парке, и он точно не наш однокурсник. Кроме него, еще один, чуть постарше. Я знала, кто обычно сидел в кафе за тем столиком у окна, где теперь ежедневно устраивались эти двое незнакомцев. Это вовсе не их место.

Незаметно шмыгнув налево, за угол, я буквально бегом ринулась на пару с Хейли к уборной. Внутрь мы влетели как две истеричные дуры, приглушенно и нервно хихикая. Перевели дух и резко кинулись друг к другу, крепко обнимаясь.

— Убить тебя готова за все, что ты несла все эти дни, — пробормотала я и, услышав за дверью шаги, горячо зашептала, толкая подругу к кабинке, — быстро-быстро-быстро… Прячься…

Дверь нагло распахнулась в тот самый миг, когда я сунула руки под струю воды, бросив свою сумку на пол. Мой прекрасно отыгранный удивленный взгляд впился в лицо темноволосого парня, который замер на пороге, осматриваясь.

— Проблемы, приятель? — спросила я. — Перепутал таблички на дверях?

— Эм… прости… — и он, еще раз покосившись на все пять почти настежь распахнутых кабинок, ретировался.

Я выдохнула и прислушалась. Да, ушел.

— Хейли, — позвала я все равно тихо.

Подруга не вышла, только спрыгнула с унитаза и, потупив взгляд, уселась на него, перед этим громко хлопнув крышкой, и я сама приблизилась к ней.

— Эй… Ты чего? — я присела перед Стоун на корточки, потрепав ее по коленям, затянутым в джинсы. — Все хорошо, милая. Я знаю, что это дело рук Ста…

— Он, — всхлипнув, перебила меня подруга, — ежедневно присылает мне вот это… С того дня, как ты пропала. — Стоун вынула из сумки свой айфон, добавляя: — Чтобы я не проговорилась и не пошла в полицию.

Холодея от липкого страха, я взяла в руки ее телефон и в непонимании прочла: «Привет, малышка. Твоя мамочка сегодня шикарно выглядит. Эта юбка ей очень идет. Но передай миссис Стоун, что если она не перестанет так налегать на фаст-фуд, от ее сладкой попки ничего приятного не останется. Ну что ж, до завтра, Хейли. Ты же хорошая девочка, верно?».

— Что это? — вернула я телефон. — Хейли, что это такое?

Подруга зажмурилась, шмыгнув носом и дрожащими пальцами вытерла слезы, размазывая тушь.

— Они следят за моей мамо-о-ой, — в голос заревела Хейли, и у меня все сжалось от злости, ненависти и безысходности. Вот почему Стайлс так легко освободил меня. Потому что вовсе не освободил, а надел поводок и затянул потуже, чтобы я задохнулась к черту. У него все под контролем. Мы под его контролем. Вот и моя мама находится под наблюдением.

— Ничего… — обхватывая голову подруги и прижимая ее вздрагивающее от рыданий тело к себе, сказала я, — ничего, все наладится. Мы ведь никому не расскажем, верно, Хейли? Мы должны молчать.

Но так ли это? Когда в городе происходит подобное, нормально ли прикрывать дела таких людей?

* * *

— О… нет-нет-нет, мам, ты не могла так сказать, — заливисто хохоча, воскликнула я и, зажимая телефон плечом, попыталась застегнуть сумку. Но пальцы уже довольно сильно замерзли, потому что сегодня ударили легкие заморозки. В общем-то, пора было потратить часть накопленных денег на новые ботинки, поскольку мои ступни тоже не ощущали комфорта. — И что же он на это ответил?

— Пол расхохотался так же, как ты, милая, — весело пролепетала мама, — просто рассмеялся. Но я же знаю, насколько сильно ему нравится мое внимание. Он постоянно ошивается где-то рядом, уверена, даже, когда я сплю, — и добавила громким шепотом: — Пол подкладывает в мою тумбочку всякие лакомства.

И мы обе снова рассмеялись. Было приятно немного расслабиться после короткой беседы с Хейли в туалете и послушать об ухажере матери.

От Стоун я быстро отвязалась, попросив ее быть осторожнее, и взяла с подруги обещание: случись что-то неприятное, она мне тут же сообщит. Не хотелось бы подвергать ее опасности.

— Мам, — погрустнев, позвала я, и та наверняка сразу поняла, о чем я спрошу, — ты как? Готова к операции? Все в порядке? Может, мне приехать?

— Нет, солнышко, — вздохнула мама, — не волнуйся за меня. Я справлюсь. Ты, главное, не бросай университет, учись и не думай обо мне. Все будет хорошо. Ладно?

— Ладно, — нехотя протянула я, надеясь, что завтрашняя операция пройдет удачно, но мне нужно было спросить еще кое-что: — Эм… слушай, тебе нужно перевести на карту денег? Или порядок? В том центре, наверное, дорогое лечение.

Мама кашлянула, снова хохотнув, после зашептала кому-то:

— Эй, приятель, я говорю с дочерью… Иди… Иди, Пол… — я закусила губу, чтобы не рассмеяться. — Да, позже загляни, — и мама произнесла уже громко: — Милая, у меня есть деньги, не беспокойся. И твоя посылка с вещами пришлась кстати. Спасибо, моя хорошая…

Стоп, что? Посылка?

— Мам… О чем ты? Какая посылка? — она помолчала, дыша в трубку, а после сказала совершенно растерянным тоном:

— Ну как же, тот парень… Гарри… Да, точно, Гарри. Он передал от тебя привет и…

— Да, мама, конечно, — едва держа себя в руках, выпалила я так, словно только что об этом вспомнила. — Я поняла, прости, забегалась… Все эти дела: занятия, работа…

Господи, у меня руки свело от ужаса, а горло сдавило так, что, казалось, голос сядет. В переулке, который я пересекала, направляясь к автобусной остановке, внезапно стало тесно и одиноко, хотя до этого я не замечала ничего подобного. Вот теперь мне чудилось, что глаза Стайлса повсюду, что весь Бостон и Челси дышат его воздухом, и только он распоряжается, кому можно вдохнуть полной грудью. Мне, видимо, нельзя.

— Ты совсем замоталась, Дженни, — тихо проговорила мама. — Но мне все же хотелось бы узнать, кто он, этот загадочный Гарри? Вы вместе учитесь?

«Вот черт».

— Нет, мы… э-э-э… Он старше меня. Мы познакомились случайно, так что… Мам, это ерунда. Просто Гарри как-то оговорился, что скоро поедет в Нью-Йорк, и я сама попросила его о помощи. Не думай об этом…

— Милая, почему мне кажется, что ты оправдываешься? — рассмеялась мама, и я невольно покраснела, ведь она была права. — Чудесно. Я, в любом случае, приятно удивлена его галантностью. Обаятельный молодой человек… и, мне кажется, я встречала его раньше. Хм… — мать призадумалась, и когда она собралась добавить что-то еще, я опередила ее:

— Может быть и встречала. Челси — маленький городок, — и тут же я сменила тему. — Мам, тебе нужно что-нибудь еще? Я могу сама потом привезти, после операции.

— Ничего не надо, солнышко. У меня теперь есть даже мои любимые тапочки. Как мило с твоей стороны передать мне их.

Сердце сокрушительно рухнуло к пяткам. Этот ненормальный был в квартире мамы. Этот ненормальный в ту ночь, когда насильно мыл меня и когда едва не… черт… Он как раз вернулся из Нью-Йорка. Что еще я должна знать о Гарри Стайлсе? Ведь это наверняка лишь глупости и мелочи для него. Очевидные факты.

До жути захотелось рассказать маме все, ведь ясно, что Стайлс навестил ее лишь для того, чтобы доказать мне — я «под прицелом». Он знал, что мама расскажет о нем. Он не сомневался.

Мороз по коже и мой севший голос:

— Мне тебя не хватает, мам.

— Ох, солнышко, и мне тебя тоже. Но мы скоро увидимся, правда?

— Конечно. Мы очень скоро увидимся.

* * *

Я дико тосковала по Хейли и ее задорному смеху. Как так вышло, что всего один человек с его личными проблемами вдруг перевернул привычный для меня уклад с ног на голову? Он сделал это, и я искренне надеялась на справедливость. Пусть и его сломают. Я не сломлена. Но пусть это сделают с ним…

В квартире царил полумрак. Бокал красного вина стоял на полу, где у дивана в гостиной сидела я, прислонившись к нему спиной. По ковру были разбросаны снимки. Наши с Зейном фотографии. То, что я прятала все эти три года. То, что не стремилась извлечь на свет, словно это было личным темным секретом. Да, впрочем, именно так и было. Я просто искала спасения. Вот только в чем?

Навязчивое внимание Стайлса вернуло меня в те годы, когда мы с Зейном лишь начинали смаковать наши чувства.

Я взяла в руки одну из фотографий. Вот в этот день мы провели совершенно нереальные три часа на аттракционах в Нью-Йорке. Зейн смог затолкать меня на Американские горки. Там я орала так, что после парень, давясь смехом, признал, что меньше всего ему хочется услышать этот визг повторно.

«Кинг-Конг в юбке», — назвал меня тогда Зейн, а я ткнула его кулаком в грудь, хохоча и отвечая:

«А ты тогда та блондинка, которую я буду таскать за собой, ползая по небоскребам».

Парень посерьезнел, потянув меня на себя, и пробормотал в губы:

«Я согласен. Таскай».

Мы всегда целовались как в последний раз. От его поцелуев замирало сердце. Я была счастлива, но оттого еще сильнее боялась, понимая, что не бывает идеально, что рано или поздно нами выстроенный замок рухнет. Останутся лишь руины и пепел…

А вот на этом снимке мы в Бостоне. Брюэр Фонтейн — центр большого парка. Там всегда довольно многолюдно. И в тот день у фонтана толпились люди, фотографируясь, просто прогуливаясь, разговаривая.

Было жарко. Зейн подозрительно косился на меня, пока я пыталась справиться с растаявшим мороженым, которое теперь текло по моим пальцам, неприятно склеивая кожу.

— Может перестанешь таращиться, приятель? — шутливо возмутилась я, облизав большой палец.

— Хм… продолжай, — ухмыльнулся кареглазый «демон», — мне нравится, детка.

— Бесстыжий, — хохотнула я и подошла к фонтану, желая смочить хотя бы одну руку, потому что оставаться такой липкой было невыносимо.

— Именно такой, — раздался голос совсем близко, и я взвизгнула от обрушившихся на меня ледяных брызг.

— Боже! Зейн! Держите его! Убью этого парня! Зейн! — вопила я, распугивая людей, и попутно выбросила упаковку с остатками мороженого в урну.

Мы бегали по газонам до тех пор, пока я не растянулась на траве. А как же иначе? Ведь тонкий ремешок правой босоножки предательски расстегнулся, и я наступила на него…

Снимки, снимки, множество снимков и воспоминаний. Всего год отношений. Но какой год — наполненный теплом, страстью, нежностью, заботой. До того наполненный заботой, что больно при мысли об этом. Словно кто-то проткнул мою грудную клетку.

Вот Зейн целует меня с характерной для его темперамента пылкостью.

Вот я стою под дождем на его похоронах.

Вот снова льет дождь, снова я здесь — следующий день после…

Я всегда была там. Я приходила на кладбище Гарден ежедневно. Шесть месяцев первого года жизни без него. Последующие шесть месяцев упрямо избегала любой мысли, любого слова, любой вещи, связанной с ним.

Но вот этот теплый свитер, что я надела сегодня, вытащив из дальней коробки, припрятанной в гардеробной, было тем, что я оставила себе. В этой же коробке раньше лежал медальон, который я ношу вновь.

Боль притупилась, но не прошла, а вещи Зейна согревали меня. Тогда, после его гибели, я все выбросила, но фотографии, свитер и медальон не смогла. Я нуждалась в нем и наших воспоминаниях. Глупо избавляться от всего, что связывало тебя с теперь уже умершим человеком. Если он был невыносимо дорог, стоит оставить хоть что-то, ведь столкнись ты с неожиданным напоминанием о нем, уже не выкарабкаешься. Просто потому, что это окажется слишком спонтанным, слишком внезапным и оттого еще более болезненным. Лучше держать мысли о прошлом где-то поблизости, нужно привыкать к этому. Иначе никак не справиться…

Музыка лилась по комнате. Какая-то грустная радиоволна, словно ди-джей знал, что я нуждаюсь в таком саундтреке для своей нелепой жизни.

Я откинулась на диван, прикрывая глаза. Бокал опустел. Моя душа тоже. Я медленно погружалась в сон, уже едва различая слова очередной лирической композиции… Как же хорошо и как плохо одновременно. Мне плохо. Но не потому ли хорошо: я жива, я все еще жива.

* * *

Погода чуточку порадовала. Светило солнце, пусть и робко выглядывая из-за тяжелых облаков, но все же светило. Я около десяти часов утра, с маленьким букетом цветов и в довольно спокойном состоянии духа пришла на кладбище Гарден. Толкнув калитку, я грустно кивнула идущим навстречу двоим женщинам, глаза которых были подернуты скорбью, и двинулась дальше. Туда, где был похоронен Зейн.

Под ногами шуршала галька; тихо ненавязчиво чирикали птицы в кронах деревьев, что ровным рядом росли у высокого ограждения кладбища; где-то переговаривались люди. Оглянувшись, я увидела небольшую компанию мужчин. Именно они о чем-то беседовали.

Это неудивительно, но мне жутко не нравилась тишина, зависающая над кладбищем. Стоило лишь показаться кому-то живому в этих местах, как природа будто задерживала дыхание. Поэтому я торопилась. Как всегда.

Обошла невысокий можжевельник, повернула направо и сбавила скорость. У могилы Зейна стоял высокий мужчина. Я не узнавала его со спины, но мне почему-то сразу же захотелось умчаться прочь из этого места. И я, наверное, так и поступила бы, не обернись этот человек в сером пальто и черных кожаных перчатках.

О боже, Эдгар…

— Мисс Дэвис? — фальшиво удивился он. — Какой сюрприз.

Я медленно двинулась ему навстречу, натягивая на лицо не менее фальшиво-заинтересованное выражение.

— Мистер Стайлс, что вы здесь делаете? — спросила я, наконец, подойдя к могиле, и положила на плиту букет, тут же выпрямляясь. Возможно, вышло немного нервно, потому что я дико разозлилась на Стайлса. Кто позволил им всем лезть так глубоко в чужую душу? — Вы любите гулять в таких местах или же пришли по конкретному адресу?

— Второе, мисс Дэвис.

На губах мужчины блуждала легкая улыбка, в то время как глаза цепко изучали меня. Мне снова стало неприятно под его взглядом. До чего же мерзкие люди.

— Думаю, вы тоже неслучайно здесь, верно? — и тут же вкрадчиво: — Что вас связывало с Зейном?

Это никогда не закончится, да? Невыносимо просто.

— А вас? — вскинула я глаза на Эдгара и более не отвела взгляда. Надо выдержать, отстоять свое право на сохранение личного пространства. — Вы тоже знали его?

Стайлс заложил руки за спину, посмотрел на надгробье, поджимая губы, а после вновь повернулся ко мне, сказав:

— А вы мне нравитесь, Дженни, — тяжелый взгляд говорил об обратном, — и я вполне понимаю, о чем толковал офицер Райли. Вы слишком наивны.

Не сообразив, о ком идет речь, я передернула плечами, и мужчина пояснил:

— Тот самый офицер полиции, который приехал на ваш вызов в клуб «Фелисити». — Внутри все сжалось от воспоминаний об охватившем меня отчаянии, когда я не могла отыскать Хейли. — Скажите мне вот что, Дженни, — мистер Стайлс чуточку подался вперед, а я, напротив, невольно отшагнула от него, — чего хочет мой сын? Что ему нужно от вас?

Вот что мне сказать? Как я могу ответить на такой вопрос? Ведь в любом случае, мне конец. Либо Стайлс-младший, либо старший уничтожат меня за одно лишнее слово. Я не должна покрывать Гарри, но и не могу взять и просто рассказать сейчас Эдгару обо всем.

Поэтому я целенаправленно шагнула в темноту, в неизвестность, туда, откуда не имею представления как буду выбираться.

— Мистер Стайлс, мне очень жаль, но я не могу сказать вам о своем прошлом ровным счетом ничего. Так же, как и о Гарри. Он правда напугал меня в клубе, подшутив надо мной и моей подругой, но не более того. Он просто зол на меня из-за того, что я вызвала полицию. Понимаете? Я ничего не знаю.

— Думаю, девочка, — двинулся ко мне Эдгар и встал почти вплотную; я не шелохнулась, — ты не слишком осознаешь масштаб неприятностей, в которые тебя впутал мой сын. Он ведет нечестную игру и…

— Как и вы, сэр, — внутри умирая от желания убежать, перебила я. — Вы тоже нарушаете мои личные границы. Это мои воспоминания, сэр, и вы, вы оба, не имеете права влезать в них. Я не стану отвечать на ваши вопросы. Ни на ваши, ни на вопросы Гарри. Если вы считаете себя настолько всемогущими… — я осеклась, потому что рука мужчины, затянутая в черную перчатку, внезапно взметнулась вверх, и пальцы стиснули мое пальто на груди.

Не столько сильна была его хватка, сколько мое дыхание перехватило от страха и неожиданности. Я тут же дернулась, сжав руку Эдгара, но холодный и до невероятного безразличный взгляд его темно-зеленых глаз приковал меня к месту. Я испуганно обмякла, краснея от напряжения, потому что Эдгар сильнее потянул меня на себя.

— Не груби мне, девочка, в этом городе крайне много обязанных мне людей. Смотри, как бы один из них не оказал мне услугу. И запомни, если не хочешь распрощаться с матерью, лучше принеси мне то, что отдал тебе Зейн. Ты явно знаешь, о чем я. Только посмей пойти против меня, я тебя щадить не стану. Ты поняла? — и он сильно дернул меня, так, что я шумно выдохнула. — Не слышу!

Он наклонился ко мне, почти прижавшись ухом к губам, и я просипела: «Поняла». Стайлс отпустил меня слишком резко, ноги подкосились от слабости и, захлебнувшись холодным воздухом, я упала прямо на могилу Зейна.

Эдгар, наверное, ушел, я не обратила внимания, потому что меня била нервная дрожь, а плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Слез опять не было. Только страх, сжимающий лапы похлеще, чем Эдгар свои руки на моей одежде. Как это все надоело. Я боюсь за маму, боюсь за прошлое, которое теперь приносит мне множество неприятностей. Если все это продолжится, я должна буду покинуть Челси. Мне нужно затеряться в толпе. Убежать. Они все безумные. Настоящие безумцы с черными мыслями и безжалостными поступками. Если насчет Гарри и его способности убить близких мне людей я поначалу могла засомневаться, то теперь стало ясно, что и отец, и сын разнесут мою жизнь к чертовой матери.

Разболелась голова, а правый бок замерз от холодной плиты, на которой я растянулась, снова тихо зовя своего парня, будто он всего лишь спал здесь, будто мог протянуть мне руку, сжать ее и сказать: «Все будет хорошо. Ты не должна бояться». Мне слишком сильно хотелось разобраться во всем. Но я все еще не видела начала этому, не знала, за какую нить потянуть, чтобы, наконец, распутать клубок.

И тогда я решилась на звонок. Я собралась позвонить папе. Впервые за долгие годы.

Мои руки внезапно стали послушными. Мысль о том, что я все же смогу уехать, как-то взбодрила меня, вдохновила и придала сил. Я смогла подняться, отряхнуться и даже умудрилась, вынув из сумочки пудреницу, осмотреть свое лицо в маленьком зеркальце. Приведя себя в более или менее нормальное состояние — пригладила растрепанные волосы, проверила, не размазалась ли помада, — я решительно вынула из кармана сотовый и отыскала в списке контактов давно забытый номер, подписанный как «Фрэнки». Да, это мой отец — Фрэнк Дэвис.