В те времена правил Ши-хуан. Во всей Поднебесной не было земли, которая бы ему не принадлежала, а за ее пределами человека, который бы о нем не слыхал. Но император, упоенный своим величием, не знал чувства меры. На западе он приказал построить дворец Уфан, на востоке — засыпать море, на севере — возвести стену в десять тысяч ли. По дорогам брели люди с обритыми головами и колодками на шеях. Каждый третий мужчина был оторван от дома и семьи.

Жил тогда юноша, по имени Ци-лян, из Хэнани. Однажды к нему пришли стражники, чтобы увести на постройку стены. Ци-лян убежал и скрылся в саду, куда до него еще не входил ни один посторонний человек. Юноша спрятался за искусственной горкой из камня и видит, как по дорожке к пруду идет девушка, красивая, словно спустившаяся с небес фея. На цветок у ее ног села пестрая бабочка. Девушка хотела ее поймать. Она вытащила шелковый платок и бросила его, но платок упал в пруд, а бабочка улетела. Девушка подошла к пруду.

— Что я вижу! Что я вижу! — закричала она вдруг. Это она заметила юношу, притаившегося за горкой.

Не знал Ци-лян, как поступить: бежать — стражники схватят; оставаться с незнакомой девушкой — неловко. Наконец он решился: вышел вперед и поклонился красавице.

— Спаси меня! Умоляю, спаси! — молвил он. 

— Как ты сюда попал? — спросила девушка.

— Меня зовут Ци-лян. Я прячусь от стражников, — отвечал юноша.

Девушке (ее звали Мэн Цзян) приглянулся незнакомец. Он статен и лицом пригож. В сердце у нее родилась любовь.

— Пойдем к отцу, — сказала она. — Отец скажет, как спрятаться от стражников.

Отцу тоже понравился юноша. Расспросив его о родных и проверив знания, старый Мэн решил сделать юношу своим зятем и приказал в тот же день сыграть свадьбу.

Но не успел Ци-лян поблагодарить своего будущего тестя, как в дом ворвались стражники. Они увели юношу, и заплакала вся семья. Мэн Цзян поклялась не выходить ни за кого другого и непременно дождаться Ци-ляна. Целыми днями тосковала она в своей спальне и все думала о нем и досадовала, что не отправилась с любимым строить Великую стену.

* * *

Шло время, старя людей и накладывая морщины на их лица. И даже сам могущественный император был бессилен против времени. Кожа на его лице сморщилась, как кожура печеного яблока, а щелки глаз сделались еще более узкими. Он почти не покидал своего главного дворца Уфан и все реже показывался в беседке, где жила У-и, самая юная и прекрасная из его тысячи жен. Но по-прежнему Сын Неба правил, не советуясь ни с кем, и никто не смел прямо сказать ему о его ошибках. Все склонялись перед ним ниц, обманывали и лгали, чтобы добиться его милости. А он становился все более надменным и жестоким. К прежним девяти казням он прибавил еще три новые, и города Поднебесной наполнялись воплями вывариваемых в котле, раздираемых колесницами, разрубаемых пополам. Казнили не только признанных преступниками, но и всех их родственников до четвертого колена трех ветвей родства.

По-прежнему придворными льстецами сочинялись стихи о добродетельнейшем из императоров, о благодетеле и отце подданных, сочинялись по укоренившейся привычке, потому что песни и стихи более не радовали императора. Он их не требовал и больше не награждал тех, кто их писал.

«Все, что рождается между небом и землей, смертно», — сказал один древний мудрец. Но Ши-хуан, считавший себя единственным и неповторимым, надеялся, что для него судьба сделает исключение. Он запретил говорить о смерти. И бесчисленные чиновники следили за выполнением этого указа столь же ревностно, как за уплатой в казну податей. Даже из документов древних царей, написанных на бронзовых досках или бамбуковых табличках, тщательно выскабливали или замазывали черной тушью иероглиф «смерть». О человеке, который скончался, стали говорить: «он отжил», «он ушел к предкам». Все кладбища было приказано загородить высокой стеной из камня, а если в местности не имелось камня, разрешалось использовать для этой цели кирпич, стволы деревьев и бамбук не ниже человеческого роста.

Император не удовлетворился тем, что запретил говорить о смерти. Он созвал ученых и магов, приказав им отыскать гриб бессмертия. Ученые обошли все леса, перерыли все горы Поднебесной и даже побывали в сопредельных странах, но лишь одному из них в указанный срок удалось отыскать какой-то необыкновенный гриб, красный, как императорская мантия, но с белыми точками. Как оказалось, этот гриб не даровал бессмертия. Ученый, которому приказали отведать гриб бессмертия, умер в страшных муках. Других ученых император на этот раз помиловал: правда, они не выполнили его воли, но они не сделали ничего, что могло бы укоротить его жизнь.

Кто-то рассказал императору о праведниках, живших двести и триста лет. Ши-хуан приказал найти этих праведников, чтобы узнать у них секрет долголетия. Вновь ученые разошлись по Поднебесной. После долгих поисков они привели во дворец какого-то древнего старца, будто бы не сделавшего ни одного злого дела и поэтому прослывшего праведником. Но, когда старец открыл рот, все увидели, что у него нет языка. Язык был отрезан еще тридцать лет назад за то, что порицал императора. 

Ученые давно уже были на подозрении. Они кичились мудростью, должно быть, с тайной целью показать свое превосходство перед всеведающим монархом. Они восхваляли старину не иначе как затем, чтобы нанести ущерб новому. Они сеяли кривотолки, осмеливаясь обсуждать императорские указы. Теперь же они привели во дворец человека, который, даже зная секрет долголетия, не мог его передать. К тому же этот праведник был мятежником и бунтарем, осмелившимся порицать императора. Может быть, это намек на то, что он, император, вел неправедную жизнь и поэтому обречен на судьбу всех смертных?

Император призвал к себе сановника Ли Сы и попросил его помощи и совета. Император не был беден мудростью и мог расправиться с учеными сам. Но он знал, что в случае успеха на долю правителя приходится слава, а за ошибки несут ответственность чиновники.

Ли Сы, угадав волю императора, предложил: 1) Сжечь все книги, кроме тех, которые посвящены медицине, гаданиям и земледелию; 2) Публично казнить на городской площади тех, кто будет рассуждать о содержании крамольных книг; 3) Казнить со всем родом тех, кто, ссылаясь на древние времена, порицает настоящее; 4) Сослать на строительство Великой стены тех, кто в течение тридцати дней с момента опубликования указа не представит своих книг для сожжения.

Указ был одобрен императором и исполнен на тридцать четвертом году его правления. Сановник Ли Сы получил награду и стал первым министром.

Мудро рассудив, что уничтожение книг — это только лишь половина дела, завещанного ему Небом, император приказал Ли Сы собрать всех пишущих книги и живьем закопать их, поскольку от тех, кто в земле, нет никакого вреда. Указ был составлен Ли Сы и исполнен на тридцать пятом году правления императора.

В этом же году был разорван колесницами Ли Сы, так как его действия вызвали осуждение, и всех тех, кто его порицал, имелось так много, что их нельзя было сослать на постройку Великой стены, не нанося ущерба государству.

Император стал совсем дряхл. Нос у него запал, голос сделался хриплым, как у шакала. Уже поговаривали о его скорой смерти и мечтали о захвате его трона. Вот тогда и явился во дворец ученый, по имени Лу Шен. Он остался в живых, потому что искал праведника за пределами Поднебесной и возвратился в столицу, когда уже с другими учеными было покончено.

Допущенный пред царственные очи, почтительно целуя протянутую ему милостиво ногу, Лу Шен сказал:

— О божественный! Я твой верный слуга Лу Шен. Много лет я искал для тебя гриб долголетия и праведников. Я обошел чуть ли не всю землю и возвратился, преисполненный мудростью. На земле нет и не было иного праведника, кроме тебя. И никого нет мудрее тебя. Ведь ты первый открыл великую истину: лишить жизни другого легче, чем продлить себе жизнь. Так как ты оставил меня в живых, я открою тебе секрет бессмертия. Праведник не мокнет, входя в воду, не горит, вступая в огонь, парит в облаках и тумане. Он невидим, как божество, и всеведущ, как оно. Пусть ни один чиновник не знает, в котором из дворцов ты живешь; пусть ни один слуга не зайдет в покой, где ты спишь; пусть никто не видит, как ты ешь, — в этом секрет бессмертия. 

Император редко верил людям, но поверил Лу Шену. Он и сам знал: чем меньше подданные видят владыку, тем большим он пользуется авторитетом. Если же они его не увидят совсем, он добьется уважения, доступного одним лишь богам. Так император скрылся с глаз своих подданных, издав указ о казни всякого, кто разгласит его местонахождение. Начались страшные годы правления невидимки — так называли в народе это время. Ужас охватил чиновников. Говорили, что император инкогнито разъезжает по всей стране и никто не знает, когда придет гибель. Никогда еще в Поднебесной так строго не выполнялись императорские законы и указы. Воины не снимали доспехов и не ослабляли луков. Купцы подвозили провиант. Никогда еще сопредельные народы так не трепетали перед властью императора Поднебесной, который, даже невидимый, заставляет дрожать весь мир. И, хотя никто больше не намеревался угрожать границам империи, Великая стена росла с невиданной быстротой. Стало не хватать старых дорог. Строились новые. И по тем и другим шли тысячи тысяч обреченных на труд и на смерть.

По-прежнему придворные льстецы возносили хвалу императору, но никто не запомнил их лживых слов, потому что лживые слова подобны бабочкам, живущим один день, а правда вечнее камня. Народ сохранил в памяти песни, рожденные горем и ненавистью. «Уфан! Уфан! Сдохни, Ши-хуан», — пел народ. «Родится мальчик — лучше не расти его. Девочка родится — рубленым мясом корми ее: не увидишь, как под стеной трупы валяются один на другом», — пел народ.

Пролетели весна и лето, наступила осень. Во дворце Шацю появился удушливый запах. Он шел из императорской спальни. Придворные в страхе перед шпионами, могущими неверно истолковать их любопытство, долгое время боялись подходить к двери. Потом, когда вонь сделалась совершенно невыносимой, некто Цзин У высказал предположение, что в императорской спальне находится воз соленой рыбы. Болтуна схватили и доставили к главному палачу. Надо было выяснить источник слухов, позорящих его величество: император никогда не ел соленой рыбы. Но так как во время пыток Цзин У оклеветал чуть ли не половину чиновников Поднебесной, утверждая, будто и они чувствовали запах соленой рыбы, было решено открыть дверь и проверить, что находится в императорской спальне. Со всеми предписанными придворным этикетом церемониями дверь была вскрыта. Никакой соленой рыбы за дверью не оказалось. Там был совершенно разложившийся труп владыки Поднебесной.

* * *

Идет Мэн Цзян по грязной, размытой дождями дороге и поет свою песню: «Без тебя я— как лютня, у которой лопнули струны; как дикий гусь, потерявший свою стаю; как воздушный змей, у которого оборвалась нить». По бескрайним пожелтевшим полям разносятся жалобные звуки. Им вторят осенние цикады; деревья, грустно качаясь, роняют с ветвей листья.

Идет Мэн Цзян по дороге, засыпанной колючим снегом. Безбрежная белизна сливается с небом. Голодные коршуны парят в вышине. В оврагах воют волки. Идет Мэн Цзян и поет свою песню: «Как мне холодно! Как мне тяжко! Но муж мой в северных землях, где ветер сильнее. Без одежды без теплой как он теперь?»

Ведет Мэн Цзян любовь через леса и горы. Отступают перед нею пропасти. Там, где ей надо пройти, над реками выгибаются спины мостов. Не трогают девушку лютые звери. Хищные птицы указывают ей путь.

Вот она у стены. Как тени, бродят люди с лопатами и кирками. Ветер валит их с ног. Свистит бич стражника. Подошла Мэн Цзян к стражнику и сказала:

— Моего мужа зовут Ци-лян. Я принесла ему теплую одежду.

Расхохотался стражник и показал на белые кости, лежавшие под стеною, словно горы.

И поняла женщина, что напрасно проделала свой путь: не нужна костям теплая одежда. Упала Мэн Цзян на землю и зарыдала. В то же мгновение налетел сильный ветер, черный туман окутал стену, и стена обрушилась, обрушилась от плача и слез.

И остались от Великой стены одни жалкие обломки, а Мэн Цзян и ее любовь живут в песне. Поют эту песню уже две тысячи лет.