И еще много раз спускался Зевс на землю, чтобы встретиться со смертными девами и пополнить число героев [86]Кроме Европы, ставшей матерью критских героев Миноса, Эака и Радаманта, это Даная, родившая от Зевса Персея, мать Елены и Полидевка Леда, мать Геракла Алкмена, а также Каллисто, родившая Аркада, и мать Эпафа Ио.
. Но оставлял он и иные следы. На одном из холмов, окруженных болотом, на родине царя Мидаса, во Фригии, путникам показывали липу и дуб, протянувшие друг к другу ветви, уверяя, что эти деревья появились после того, как эту местность посетил Зевс.

Вот эта история, как ее пересказал римский поэт Овидий. В далекие времена, как будто еще до Мидаса, на холме весной паслись овцы, а летом он выгорал от жаркого в этой местности солнца. Болота же не было. Большую часть низины занимала деревня из многих десятков домов. На ее пыльную улицу и опустились Зевс и его вестник, принявшие человеческий облик. Время было позднее, и надо было подумать о ночлеге. Боги обошли всю деревню, но перед ними не открылась ни одна дверь, словно обитатели домов вымерли. Отчаявшись, Зевс и его вестник постучали в дверь хижины с покосившейся соломенной кровлей, которую ранее прошли, полагая, что им там не поместиться. На стук отозвался дребезжащий старческий голос:

– Входите! Да поможет вам Зевс!

Переступив порог, Зевс увидел старца и старушку, сидевших рядом на грубой деревянной скамейке. Приветливо улыбаясь, они назвали себя Филемоном и Бавкидой. Даже не спросив чужестранцев, какого те рода и племени, как их зовут, они пригласили гостей за стол, предложив скромное угощение в простых деревянных и глиняных чашах – овощи и яйца – и поставив невысокий кувшин с вином.

Впервые Зевс вместо амброзии насыщался людской пищей, вместо нектара пил вино. Это было ему приятно, потому что старички угощали от души и все время подливали им вина из кувшина. Но вскоре у хозяев хижины глаза расширились от удивления. Вино в кувшине не убывало. И поняли Филемон и Бавкида, что их посетили боги, а поняв, засуетились. Им стало совестно, что они не предложили посетителям достойной их пищи, какой считали свою единственную живность – гуся. Гусь, находившийся ночью в той же хижине, разгадав намерения стариков, не давался им в руки. Когда же они загородили выход, птица бросилась к Зевсу, словно ища у него защиты.

– Не трогайте ее! – сказал Зевс. – Идемте со мной на новое место, достойное вашей доброты.

Зевс и его вестник стали подниматься в гору. Старики побрели за ними, а позади всех важно шагал гусь. Когда вершина горы была уже близка, старики оглянулись, и их взору открылось болото, заросшее тростником.

– А где же наша хижина? – спросила Бавкида у супруга.

– Она здесь! – ответил Зевс.

Обернувшись на голос, старики увидели на вершине холма свою жалкую хижину, которую недавно покинули. Не успели они к ней подойти, как вдруг прогнившие бревна, подпиравшие соломенную кровлю, стали превращаться в сверкающие на солнце мраморные колонны, а соломенная труха – в золото. Земляной пол покрылся прилаженными друг к другу плитами. И вот перед ними храм, прекраснее которого не приходилось лицезреть ни одному смертному.

Дождавшись, пока старики придут в себя от удивления, Зевс обратился к ним с вопросом:

– Есть ли у вас желание, которое я мог бы выполнить, добрые люди?

Старики переглянулись, и Филемон ответил за себя и за Бавкиду:

– Нам ничего не нужно, кроме того, чтобы быть служителями этого прекрасного храма и уйти из жизни в один день и час.

На небе внезапно вспыхнула радуга в знак того, что скромное пожелание принято, и тотчас же боги исчезли. Старики прожили немало лет. Однажды они почувствовали, что не могут двинуться с места. Повернув друг к другу головы, они увидели, как над ними вырастает листва.

– Прощай, Филемон! – произнесла Бавкида.

– Прощай, Бавкида! – успел сказать Филемон в последний момент перед тем, как его покрытое морщинами лицо превратилось в кору дуба [87]Дуб считался священным деревом Зевса. По шелесту листьев священного дуба давали предсказания жрецы знаменитейшего оракула при храме Зевса в Додоне (Эпир), одного из самых древних оракулов Эллады, упоминаемому еще Гомером. Правда, Гомер называл его пеласгийским и связывал его деятельность с жрецами-селлами, никогда не мывшими ног и спавшими на голой земле, что говорит о первоначальной принадлежности оракула не Зевсу, а богине земли.
. И зашумел ветер в кронах обращенных друг к другу дуба и липы.