Как-то блуждая по земле магадхов, бодхисатва остановился в одной из брахманских деревень. Была пора сева. Уже запрягли быков в плуги. Дымился котел. Работникам раздавали пищу. Блаженный подошел к месту раздачи и в свой черед подставил чашу для пщи. Видя это, брахман, следивший за раздачей, сказал:

— Прежде чем есть, я пашу и сею. И ты, странник, сначала вспаши свое поле и посей свои зерна, а потом насыщайся.

— Так я и делаю, — ответил бодхисатва.

— Но что-то я не вижу у тебя упряжки, быка, плуга, кнута — всего того, без чего немыслима ни вспашка, ни посев.

Бодхисатва ответил гатхой:

Есть и взору невидимый труд. Ведь ничто не дается само. Выдержка — дождь мой, память — мой кнут. Верность — зерно и мудрость — ярмо. Мужество служит мне вместо быков. Тянет прямую оно борозду В край, который не знает оков. Отдых и счастье там пахаря ждут. Каждый может пахарем быть. В руки свое грядущее взять. И о печалях мира забыть. И в труде нирвану познать.

Выслушав эти мудрые и вдохновенные слова, брахман от души наполнил большую бронзовую чашу сваренной на молоке рисовой кашей и обратился к пришельцу:

— Отведай кушанья, почтенный. Воистину ты — пахарь.

Бодхисатва вновь ответил гатхой:

Не беру я награды за пение гатх. Истина не имеет цены. Мудрые обходятся без наград. Дхарме они до смерти верны.

— Как же мне распорядиться этой молочной кашей? — спросил брахман.

— Не знаю, — ответил бодхисатва. — Только в трех мирах не найдется никого, кто смог бы переварить предназначенное мне кушанье. Пожалуй, вылей кашу туда, где не растет трава, или в горькую воду, не имеющую живых существ.

Брахман отыскал такую воду и опрокинул туда чашу. Вода закипела, задымилась. Клубы дыма достигли неба. Пораженный случившимся, дрожа от ликования, брахман приблизился к бодхисатве и припал к его ногам.

— Поразительно, — воскликнул он, — какими разнообразными, не повторяющимися словами тебе удалось разъяснить суть своего учения! Отныне ты — мое прибежище. Посвяти меня в свою веру.