Облачившись в антилоповы шкуры, покинули Пандавы свой город. Они, гордившиеся тем, что в мире нет им равных, стали подобны сезамовым семенам, лишенным зародышей, или бесплодным ячменным зернам.

Юдхиштхира шествовал, прикрывая лицо руками. Бхима шел, вытянув руки, показывая врагам, что не забыл о своих угрозах, Арджуна двигался, рассыпая песчинки, давая знать, что с такой же легкостью в должное время рассыпет ливень стрелы. У Сахадевы было в грязи лицо, а у Накулы все тело. Драупади шла вслед за мужьями с распущенными волосами, в одном платье, смоченном кровью, в знак того, что таким же образом они вернутся в Хастинапуру, совершив возлияние душам мертвых. Шествие замыкал пурхита Дхаумья с травою куша в руках, распевая вызывающие трепет гимны из «Самаведы».

И когда стены Хастинапуры остались позади, и показалась черная громада леса, при безоблачном небе засверкали молнии, под ногами задрожала мать Притхиви, Раху стал заглатывать солнце, а метеориты, кружась над городом слева направо, показывали, что желают благополучия тем, кто вышел на дальнюю дорогу.

Кауравы в доме собираний ликовали, гордясь легкой и неправой победой. Нарада, окруженный великими мудрецами, глядя на нечестивцев, произнес страшные слова:

— На четырнадцатый год от сего дня погибнут Кауравы по вине Дурьйодханы, и погибнет он сам от силы Бхимы и Арджуны.

Сказав это, он, одаренный великой небесной красотой, вознесся на небо.

Слепой царь сидел с опущенной головой, тяжело вздыхая. Видя это, возница Санджая спросил:

— Почему, о царь, удаляя Пандавов из царства и обретая всю землю, полную богатств, ты печалишься?

— Как же мне не печалиться, когда предстоит великая вражда и гибель целого мира, — сказал Дхриташастра. — Как мне не жалеть Дурьйодхану, потерпевшего поражение.

— Поражение? — удивился возница.

— Да, — продолжал слепой царь. — У того, кому боги ниспосылают поражение, они сначала отнимают разум, и он все зрит в искаженном виде. Неверная политика видится ему верной, вредное представляется полезным, а полезное — вредным. Булава времени не крушит голову, а насылает ложную иллюзию. Кто, кроме безумца, ослепленного костями, мог бы привести в собрание добродетельнейшую из женщин, одаренную красотой, величавую, знающую все законы Драупади, да ещё в одном платье, испачканном кровью!? Ее страдальческим взором могла быть сожжена земля. Останется ли ныне в живых, о Санджая, хотя бы один из моих сыновей?