Большинство людей просыпается по звонку будильника. Фабиена Лефевра каждое утро будит запах. Неуловимый и сложный – букет из запахов пота, лука, прогорклого оливкового масла и дешевого дезодоранта. Одним словом, это запах Флоры, его няни-португалки, которая наспех умывается и брызгает под мышками дешевым аэрозолем, подражая хозяйке.

Социолог исследовал бы этот запах с интересом, и ему хватило бы материала для целой главы солидного труда, посвященного иммиграции в развитые промышленные страны. Но Фабиен далек от этих тонкостей, он попросту считает, что от Флоры воняет. И по этой причине он, хоть и проснулся уже полчаса назад, со злостью натягивает одеяло на голову.

– Фабиен, половина восьмого. Сегодня вторник, школа. Вставай быстро.

Флора легонько его трясет. Она славная девушка, эта Флора. Она живет у Лефевров уже восемь лет. Когда она появилась, Фабиен был совсем крохой, поэтому ему кажется, что он знает ее всю жизнь. Она неотъемлемая часть окружающего его мира. Только вот запах… И еще: эта черноволосая крепкая лузитанка волосата, как стамбульский докер.

Желая избежать проявления верноподданнических чувств, Фабиен спрыгивает с кровати и в одних пижамных штанах бежит в туалет. Расчесывая свою белокурую шевелюру, он размышляет о том, что сегодня вторник, двадцать пятое апреля, день его рождения и исполняется ему десять лет. Круглая дата, которая, вот уже два или три года представляется ему чрезвычайно важным моментом в жизни.

«Когда мне будет десять лет…» – повторял он, строя многочисленные планы, как будто ждал совершеннолетия. Ну вот, свершилось, а это двадцать пятое апреля до противности похоже на все другие дни его жизни.

В ванной его ждет Флора с мочалкой. Умывание, потом душ… Ароматное мыло слегка заглушает раздражающий Фабиена запах.

– Пойдем к папе? – спрашивает Фабиен, пока Флора вытирает его огромным полотенцем, толстым и мягким, как перина.

– Месье уже ушел, – отвечает она.

– А мама?

– Мадам устала. Она отдыхает. Ты зайдешь к ней перед школой.

Гримаса разочарования искажает детский рот. Доктор Лефевр, хирург в одной из парижских больниц, оперирует очень рано и обычно покидает дом на заре. Его супруга чаще всего бывает утомлена. Особенно утром, поскольку по вечерам дело обстоит иначе… Фабиен не строит никаких иллюзий относительно людей, которые произвели его на свет, но он все же надеялся, что хоть в день его десятилетия они постараются сделать ему приятное.

О торжественном событии вспоминает в итоге Флора.

– Сегодня твой день рождения, – говорит она, пока он надевает приготовленную ею одежду. – Вечером ты, наверное, получишь хороший подарок.

Подарок будет, несомненно, дорогой, его мать купит, по всей вероятности, после обеда, в последнюю минуту, не спросив о желаниях именинника. В любом случае Фабиену на него наплевать. Вот что бы ему доставило удовольствие, так это если бы отец или мать, заменив хоть на этот раз няню, разбудили его словами: «Милый, сегодня двадцать пятое апреля. С днем рождения!»

Это неопределенное чувство он выражает с детской простотой и ясностью.

– Плевал я на подарок, – заявляет он решительно.

– Ты не должен говорить такие вещи, – возмущается няня. – Это нехорошие слова.

Французский язык Флоры далек от совершенства, несмотря на девять лет, проведенных ею на севере Луары, но она прекрасно чувствует грубость некоторых выражений, употребляемых ее юным хозяином. Они заставляют ее иногда потихоньку перекреститься… и вздрогнуть.

Но Фабиен уступок не делает. За чашкой кофе с молоком он молчаливо переживает свое разочарование, хватает курточку, когда электрические часы показывают пятнадцать минут девятого, в прихожей берет свой портфель.

– Ты не поздороваешься с мамой? – напоминает Флора.

Он неохотно направляется к спальне родителей. Арлетта Лефевр, кажется, крепко спит. Однако, когда он склоняется к ней, она выныривает из облака благоухающих, воздушных кружев. В свои тридцать три года она очень красива, но косметический крем, которым она мажется перед сном, не делает ее привлекательной в глазах сына. Фабиен разглядывает мать.

– Я ужасно устала. Будь прилежным в школе, мой маленький, – наставляет она.

Крем делает невозможным сыновний поцелуй как для него, так и для нее.

– Пока, мам. Я опаздываю, – это все, что говорит мальчик, берясь за ручку двери.

– Матери не говорят «пока, мам», – возмущается Арлетта Лефевр неожиданно энергично. – Сколько раз я должна тебе повторять?

Но хлопает входная дверь. Фабиен и Флора уже на лестнице.

Мари-Клод Жанвье выходит из душа, когда по радио передают утренний выпуск новостей. Рассматривая себя в зеркале, она улыбается. Мари может быть вполне довольна своим видом: в двадцать восемь лет она красивая девушка, которой занятия спортом помогают поддерживать отличную форму.

Душ – это последняя процедура ее утреннего туалета. Затем Мари расчесывает свои каштановые волосы, тщательно промытые шампунем. Потом идет в спальню, где на кровати лежит приготовленное белье. Постель уже убрана, Мари всегда начинает свой день с хозяйственных хлопот. Она заправляет белоснежную блузку в темно-синюю прямую юбку строгого покроя.

Пройдя в гостиную-столовую, она бросает взгляд на кухню безукоризненной чистоты – Мари-Клод Жанвье небезразлично, что подумают о ней люди, проникнув в ее квартирку Ф-3 в XV округе, даже если это будут грабители.

Одевание заканчивается в маленькой квадратной прихожей, где находится стенной шкаф. Она натягивает темно-синий, как и форменная юбка, жакет со светлыми металлическими пуговицами, украшенный с левой стороны красно-синим значком парижской полиции. Наконец, она надевает забавную шапочку с козырьком, дополняющую форму, и перебрасывает через плечо ремешок сумки.

Последний взгляд в зеркало без труда убеждает ее, что в таком безукоризненном виде не стыдно предстать и перед самим префектом. Она тщательно запирает дверь и идет к лифту.

Яркое солнце освещает улицу Вожирар. Мари-Клод входит в маленькое кафе. Она здесь завсегдатай. Мари выпивает чашку кофе со сливками, съедает рогалик. Как всякая организованная, сознательная парижанка, она не желает тратить время на утреннее мытье посуды. Она поступила на службу в полицию три года назад, после развода, последовавшего за излишне поспешным браком. Служба Мари нравится, поскольку ее обязанность заботиться о детях, которых у самой у нее, наверное, никогда не будет.

В половине восьмого она спускается в метро «Конвенсьон». С тех пор, как ее освободили от необходимости отмечаться в комиссариате ХIII округа, Мари-Клод может поспать лишние полчаса. Теперь она направляется прямо в школу на улице Монсо, где следит за порядком перед началом занятий.

В этот же самый момент Робер Мюллер, тридцати лет, за рулем своего фургончика «рено» выезжает со стоянки на улице Ламарк в XVIII округе, где он накануне поставил машину. Он платит за время стоянки, автоматический барьер поднимается, и «рено» выбирается на солнечную улицу, протискивается между грузовиком и такси. Мюллер – крепкий, с короткой шеей, с плечами борца, похож на экранного легионера. У него есть даже шрам на подбородке, а редкие светлые волосы, покрывающие шишковатый череп, острижены очень коротко. Он автомеханик. Из-за своего непостоянного характера он поменял не одного хозяина, но его ловкость и отличное знание дела не раз выручали любителей сомнительных проектов.

На углу авеню Сент-Уан у края тротуара стоит мужчина с пластиковой сумкой в руке. Фургон останавливается на красный свет, и мужчина быстро садится в кабину.

Он одного возраста с водителем, но совсем непохож на него. Франк Арсюл небрежно элегантен, у него вкрадчивые манеры. Он является плодом бесчисленного смешения рас, в котором трудно разобраться. Стройная фигура, легкая походка заставляют думать об Андалузии, профиль – о Кикладских островах, а тонкие черные усики вызывают мысль о будапештских кабаре.

Франк Арсюл кладет свою сумку между сиденьями, оборачивается, чтобы взглянуть на стоящий на полу ящик для инструментов, потом смотрит на часы.

– Идем по графику, – успокаивает его Мюллер. – Ты взял все, что нужно?

– Ага, – следует лаконичный ответ. – У тебя прошло без проблем?

– Да. На стоянке еще был ночной сторож. Африканец. Он дремал и даже не взглянул на меня.

– О'кей. Поехали.

Мюллер молча кивает. У Сент-Уанских ворот он направляется по Западному шоссе. Семь часов сорок минут. В это время движение уже замедляется, но солнце так весело и радостно светит, что задержки никого не раздражают. Даже Арсюла. Он спокойно курит, устремив взгляд в пространство.

У ворот Дофин фургон покидает шоссе. На бульваре Ланн стоянкой служит тротуар перед шикарными особняками.

– Он здесь, – отмечает Арсюл, увидев невысокого толстяка в светлом плаще, сидящего на скамейке и читающего газету.

Это Матье Бьянкари, сорокалетний корсиканец. С тех далеких времен, как он приобрел профессию слесаря, он так усовершенствовал свои познания в ремесле, что ни один замок перед ним не устоит, в том числе самый сложный автомобильный.

Заметив фургон, Бьянкари складывает газету и пересекает бульвар, что совсем не просто, поскольку многочисленные автомобили мчатся по нему с огромной скоростью.

– Машина на месте? – спрашивает Арсюл.

– Как и предусмотрено. Я даже попробовал потихоньку замок и завел мотор ключом, который сам сделал. Вот он. У тебя не будет проблем.

– О'кей. Садись за руль. Сделаем круг. Мюллер пересаживается назад, уступая место новому водителю, фургон едет до площади Коломби и поворачивает обратно.

– Я тебе говорил, Франки, – пускается в объяснения Бьянкари. – Эту телегу я давно уже приметил. На ней ездит советник посольства Руанды. Он никогда не выезжает раньше десяти-одиннадцати часов. Он и не заметит, что у него одолжили машину.

– Я полагаюсь на тебя, – заверяет его Арсюл. Тем временем Мюллер снял длинный форменный халат разносчика и остался в сером костюме. Арсюл достает из сумки и протягивает ему мягкую маску, шоферскую фуражку и перчатки. Эта маска изображает африканца самого что ни на есть черного цвета. Большая фуражка закрывает розовый затылок эльзасца и доходит до воротника пиджака.

Арсюл наряжается в такую же маску, цвет которой, однако, отдает больше в кофейный. Шляпа с полями закрывает его невьющуюся, к сожалению, шевелюру. В ящике для инструментов оба берут по автоматическому пистолету калибра 7,65 и засовывают их за пояс.

– Первая остановка. Просьба освободить вагоны, – объявляет Бьянкари.

Арсюл выпрыгивает из машины, как парашютист из самолета. За ним следует Мюллер.

– До скорого, – бросает он корсиканцу, который плавно трогает машину с места.

До восьми часов тротуары бульвара Ланн практически пустынны. Утреннее оживление – удел кварталов попроще. Левее, на расстоянии пятидесяти метров, какой-то тип выгуливает двух собачек. С правой стороны трусцой удаляется мужчина в тренировочном костюме. «Ланчия дельта» с дипломатическим номером мирно стоит между «пежо-604» и «датсуном» – вызывающая картина японского проникновения на французский рынок. Сказанное Бьянкари подтверждается – Мюллер уверенно занимает место за рулем, поворачивает ключ.

Франк Арсюл, внимательный к мелочам, прикрепляет на лацкан своего голубого пиджака какой-то непонятный, но яркий африканский орден.

Когда он, как всякий уважающий себя дипломат, разворачивает «Фигаро», «ланчия» уже направляется к воротам Дофин, где уличные часы показывают ровно восемь.