Эх, и наградил же Господь этих амбициозных питерцев обилием окрестных водоёмов, в которых ещё можно отыскать хоть какую-нибудь рыбу! Иногда даже очень хорошую рыбу можно выловить в этих водоёмах, но удаётся это далеко не каждому — только маститым профессионалам или отпетым «чайникам», в руки которых каким-то чудом попало профессиональное удилище. Откуда и каким чудом навороченное удилище может попасть в дрожащие от неопытности ручонки «чайника»? Всё очень просто и никаких чудес: такими снастями снабжают «чайников» сами профессионалы, что называется, хохмы ради. Даже не столько ради хохмы, сколько преследуя свои корыстные интересы. Ведь часто случается так: засвербит вдруг у рыбака-профессионала в душе известное рыбацкое чувство и захочется ему немедленно отбыть на рыбалку, но одному ехать скучно, а подходящей компании не собрать. К примеру, у другого рыбака-профессионала и по совместительству его постоянного компаньона неожиданно озаботилась родами жена, а к другому вдруг нагрянули родственники из Магадана, приезда которых не ждали уже десять лет. Не ждали их год, два… десять, а они возьми да и припожалуй с полным чемоданом (представляющим из себя нечто среднее между чемоданом типа «Мечта оккупанта» и баулом «Смерть носильщику») тихоокеанской рыбы: какие теперь обоснования необходимости срочного выезда на рыбалку могут в этом случае удовлетворить жену? Они ведь, жены-то, почему-то всегда думают, что мужья на рыбалку за рыбой ездят. Им же, жёнам, всегда конечный результат требуется: был на рыбалке — гони рыбу! Поэтому-то и никогда не поймут они: зачем ехать на рыбалку, когда рыбы в доме целый чемодан? Да ещё такой… В общем, разные причины встречаются в этой жизни, только никогда не надо верить рыбаку, когда он начинает отнекиваться, ссылаясь на приезд тёщи. Это наглейшая ложь! В этом случае настоящий рыбак сразу же убежит из дома на трескучий мороз, судорожно сжимая в руках стебли букета всех своих вирусных и остро респираторных заболеваний. Выскочит и помчит не «куда глаза глядят», а к самому дальнему из достижимых за один световой день водоёмов. Помчит, покачиваясь от боли и высокой температуры. Значит, на самом деле, причина нежелания рыбака ехать на природу кроется в чём-то другом, но никак не в приезде тёщи. В чём-то таком, о котором не принято говорить вслух, вот и приходится придумывать всякую чушь и небывальщину. А на самом деле причина у него тоже очень даже уважительная, потому как по другому в жизни попросту не бывает — в любом ином случае настоящий рыбак обязательно откликнется на просьбу товарища и поедет. Что же, и так бывает в нашей жизни — причина уважительная, но огласке не подлежит из-за очень глубокой своей интимности на фоне прозаичности бытия. Словом, не вдаваясь в глубокие подробности, иногда такое случается у заядлых рыбаков, когда у одного неожиданно засвербило, а другой по уважительной причине выехать не может. А причина в том, что воспалилось всё у него до потрясающих сознание размеров. Распухло всё от внезапного венерического заболевания, коварный вирус которого подстерёг рыбака у берега чем-то зараженного водоёма. Наверное, в этом водоёме незадолго до приезда туда рыбака выкупался какой-нибудь сексуальный маньяк, специализирующийся на вокзальных проститутках и полностью игнорирующий средства предохранения. В этом, наверное, и состоит маниакальность его драйва. А рыбак-то не знал о том, что маньяк накануне решил первый раз за год искупаться в этом водоёме и опрометчиво залез в него. Не купаться залез, а чтобы сачком помочь выползти на берег случайно зацепившейся за крючок его закидушки большущей рыбине. И вот, когда рыбак в этот водоём, что называется, сгоряча, впрыгнул, то немного не рассчитал и слегка замочил репутацию. Чуть-чуть только подмокла она, репутация эта — глубоко было у берега. «Чуть-чуть», и вот вам, пожалуйста, такой потрясающей воображение результат… Всё неожиданно и как-то сразу приняло чудовищные размеры, чешется и при этом ещё очень плохо пахнет. Но всё это дело, можно сказать, обычное и терпимое. Вот только непонятно, почему оно ещё и дышит самостоятельно? Ладно, это как раз тот чисто медицинский вопрос, в который рыбакам не стоит углубляться. Рыбаков должен теперь интересовать только один вопрос: ну как с таким заболеванием можно куда-то ехать, когда столько уколов и таблеток? Нет, конечно же, можно собраться с духом и поехать даже несмотря на косые взгляды чем-то обиженной жены… Но при таком обилии медикаментов, где же тогда время для удочек найти? В общем, выезд на рыбалку в этих условиях приобретает ярко выраженную неконструктивную форму. Конечно, напрямую всего этого дружбану-рыбаку не выскажешь. Не поймет он ничего. Особенно про неконструктивизм. Вот и приходится чушь всякую на ходу придумывать… Тёща к нему, видите ли, приехала… Про отношения зятей и тёщь мы ведь всё знаем:

— Мама, а вы на сколько к нам с Верочкой приехали?

— Да пока совсем вам не надоем.

— Это что же… даже чайку не попьёте?

Или вот ещё:

— Верунь, а твоя мама к нам на сколь приедет?

— Что-то я не поняла, о чём ты хочешь спросить: на кой? Или на сколько?

Так что нечего тут на тёщь кивать, порочить их светлые имена и демонизировать этих добрейших и всегда желающих своим дочерям более лучшей жизни женщин. Не можешь ты ехать на рыбалку со своим распухшим хозяйством, так и скажи: не могу, мол, очень уважительная причина. И всё. И дело с концом. По-мужски надо… а не прятаться за бледный тёщин силуэт.

Вот тогда-то, услышав эти грубые мужские слова отказа, и приходится страждущему рыбаку-профессионалу выбирать какого-нибудь «чайника» (желательно не очень нудного) и долго уговаривать его съездить на природу, дабы попытать истинного рыбацкого счастья: «Ну, пусть даже и не поймаем мы ничего, зато природа-то кругом какая! На заре соловей так распоётся — аж захлёбываться начинает в желании самого себя превзойти! А на гладкой поверхности воды, отражающей первые всполохи встающего над горизонтом солнца, то там, то здесь появляются весёлые всплески серебристых плотвичек, эротически заигрывающих с весёлыми, уже бодрыми ото сна и весьма зубастыми щучками! Нет удилищ? Та ты чё, у меня их хоть анальным отверстием жуй! Поделюсь ради такого дела». И не важно, что все эти душещипательные природоописания с соловьиным пением и колеблющейся водой повествуются перед зимней подлёдной рыбалкой: настоящий рыбак всегда готов так словесно-творчески поездить по ушам «чайника», что через пару часов тот готов ехать куда угодно для восторженного соития с многочисленными анналами родной природы. Здесь очень важно, чтобы «чайник» не успел «расхолодиться». Особенно после того, как узнает, что вставать ему придётся в четыре часа утра да ещё пару-тройку часов куда-то ехать. Для поддержания в «чайнике» особого — рыбацкого боевого духа надо тщательно подогревать его воображение всякими необычными рыбацкими историями и периодически подначивать его, подвергая сомнениям самые сокровенные мужские качества (нет, не размеры… размеры, наверное, важны для другого вида рыбалки, а здесь речь идёт о каких-то иных мужских качествах). Начать надо с обычных рыбацких баек о том, как однажды ему, профессионалу, но тогда ещё «чайнику», удалось выловить экземпляр: «Во-от, таких размеров и весом в двадцать килограмм!» При этом руки рассказчика распрямляются во всех сочленениях, максимально раздвигаясь в противоположные стороны, и некоторое время удерживаются параллельно полу. Зрачки глаз повествователя мечтательно-воспоминательно загоняются куда-то за пределы радужных оболочек, куда-то в район надбровных дуг. При этом особый акцент делается на драматизм борьбы с выловленной рыбой. Часто дыша и азартно потея, профи рассказывает «чайнику», как сцепившись с рыбой, что называется, не на жизнь, а насмерть ещё в прибрежных водах, они затем долго катались по берегу залива, стремясь выявить победителя. Наконец, профи удалось ухватить большой круглый камень, коих много на берегу залива, и хватить им рыбу по чешуйчатой голове. В отместку за эту грубость и неспортивные методы борьбы рыба тоже было хотела раскрошить булыжник о голову профи, но от долгой борьбы у неё очень сильно вспотели плавники и никак не могли зацепить гладкие, отполированные волнами булыжники. Профи не преминул этим воспользоваться и наносил рыбине удар за ударом, пока не послал её в глубокий нокаут. Дальше всё было делом техники: пока рыба пребывала в состоянии нокаута, профи быстро вспорол ей живот и вытряс из него всё склизкое содержимое, а в зубастую пасть вставил обломок весла на распор, так, чтобы рыба уже никогда не могла даже шевельнуть челюстью. Утомлённый кровавой дракой профи решил, наконец, как следует отдохнуть и даже присел было на ближайший валун, когда рыба неожиданно очнулась и бой возобновился с новой силой. Но силы были уже не равны. Лишённая поступающих из пищевода витаминов рыба начала быстро утомляться. В довершении всех свалившихся на неё в этот день неприятностей, рыба вскоре воочию обнаружила пропажу всех своих внутренних органов. Этот факт очень сильно обескуражил морского хищника и существенным образом надломил его психологию. Всё увиденное рыбой существенно понизило её самооценку. Глубоко удручённая всем произошедшим накануне, рыбина очень сильно загрустила и примерно через час заснула беспробудным сном. Но перед этим успела-таки, гадина, сломать профи челюсть. Это произошло в тот момент, когда рыбак расслабился и решил пощупать пульс у почти бездыханной туши. Зачем он это сделал? Сам до сих пор не понимает. Наверное, для уточнения диагноза. Ну, чтобы точно потом узнать причину кончины морского хищника. Вот и уточнил. Результат — глубокий нокаут и открытый перелом (при этом «чайнику» обычно показывается шрам от бритвы «Нева» на так и непобритой скуле). Закончить, конечно же, надо на очень позитивной ноте. Нельзя запугивать «чайника» описанием кровавых битв. Мол, рыбу ели целый год всей роднёй, и все коты во дворе всегда сыты были, да ещё и соседям хватило несколько раз обожраться до рвоты. Больно уж охочими они оказались до халявы. А то, что трудно пришлось при поимке такого крокодила, так это только потому, что профи был тогда один на берегу. Если бы рядом с ним в ту судьбоносную минуту был «чайник», то справились бы они вдвоём с этим монстром за одну минуту. Но «чайника» в ту великую минуту рядом не оказалось и, знамо дело, профи пришлось очень трудно. Но на то он и профи, чтобы всё и вся преодолевать. Далее можно продолжать рассказы в том же духе, раз от разу увеличивая размер пойманной рыбы: «Во-от с таким глазом!», «Во-от с таким расстоянием между глаз!» (В обоих случаях руки рассказчика занимают привычное, параллельное полу положение). Можно бы ещё удлинить описание борьбы и усилить её накал… Но тут главное не переборщить — «чайник» в конце каждого повествования должен быть абсолютно уверен в положительном исходе запланированного мероприятия..

А когда ресурс обычных рыбацких баек и подначивания будет полностью исчерпан, можно рассказать «чайнику» историю о том, как однажды в акваторию Финского залива сдуру заплыл однажды настоящий кит. Да-да, настоящий кит, относящийся к такой агрессивной его разновидности как кашалот… Оголодал тогда кит на мелководье залива в отсутствии своего любимого лакомства — глубоководных осьминогов-спрутов — и давай тоннами поглощать щупальцеподобную миногу. Но не хватило ему кормовой базы. Тонны вскоре закончились, ведь не так много в водах залива осталось миноги, сколько ему хотелось бы съесть. Очень сильно по этому поводу загрустил тогда кашалот. Закручинился, впал в депрессию и всё чаще стал серьёзно задумываться о суициде. Думал он, думал, да и выбросился в глубокой тоске на каменистый берег Финского залива. Но недолго он там пролежал в тягостных размышлениях о бренности бытия. Не дали ему окончательно закручиниться и взять на душу тяжкий грех самоубийства сердобольные по своей натуре местные рыбаки. Обнаружив страдальца, они мигом вспороли ему трепещущее брюхо, и каково же было их рыбацкое удивление, когда внутри кашалота они обнаружили пару тонн не переваренной по причине китовой депрессии ценной рыбы-миноги! Счастливчики мигом растащили этот финский деликатес по багажникам своих дешёвых отечественных автомобилей и рванули к границе с Финляндией, где через доверенных людей с большим наваром загнали эту змеевидную рыбу приграничным чухонским буржуинам-гурманам. На вырученные средства эти баловни судьбы тут же купили себе по японскому внедорожнику. Счастливчики до сих пор, мол, раскатывают на этих машинах по льду Финского залива в ожидании заплыва в акваторию следующего безумного кашалота. Но тот как-то не очень торопится заплывать в этот мелкий залив, а ожидающие его рыбаки каждый год безвозвратно проваливаются на своих «японских джипах» под лёд. Одни безвозвратно проваливаются, а другие тем временем не прекращают своего алчного ожидания. Терпеливо накручивают они километры по кромке льда, напряжённо вглядываясь в серые балтийские дали в надежде засечь на горизонте заветный китовый фонтанчик. Каждый год под лёд уходят всё новые и новые старатели, а те из них, кто пока ещё остаётся и продолжает кататься по льду, всякий раз скорбно притормаживают у свежей полыньи, чуть грустят над ней и продолжают движение. Очень достойное они демонстрируют поведение. А потому как нельзя бросать начатое погибшими товарищами дело. Да и рыбу в заливе надо постоянно подкармливать, пока не захирела вовсе…

Но на такой минорной ноте ни в коем случае нельзя завершать повествование о ките. Это может привести к обратному эффекту и сразу же безвозвратно оттолкнуть «чайника» от рыбалки. Закончить свой рассказ надо с очень высоким пафосом, говоря немного в нос о том, что, якобы, в местной печати совсем недавно промелькнуло сообщение о том, что очередного заблудшего кашалота-крэзи недавно заметили пограничники в районе города Выборг. Долбанутый китяра, весело фонтанируя в хмурое балтийское небо, якобы, направлялся в сторону Питера и по расчётным данным скоро должен появиться в районе деревни Пески, что на южном берегу финского залива. «А мы как раз туда с тобой и поедем! — должен завершить на ещё более высокой ноте свой рассказ рыбак, — ты же хочешь ездить на японском внедорожнике, Серёга (Коля, Петя и т. д.)!» И теперь уже ребята-«чайники» (Серёга, Коля, Петя и т. д.) не дрогнут. Каждый ведь хочет на японском джипе-то… Под лёд, конечно же — нет, туда никто не хочет. Больно уж там скучно. Так скучно, что даже те, кто туда ежегодно проваливаются, всегда о какой-то другой судьбе до последнего своего момента мечтают. Но судьба — дело строгое. Мечтай, не мечтай, а что прописано, то и будет. Сразу вспоминается анекдот о том, как гулял как-то эмир в саду падишаха и увидел смерть, стоящую между экзотических деревьев. Смерть, как положено, была вооружена косой, и вид у неё был очень уж недовольный. Визирь испугался, побежал к падишаху и пал на колени:

— О великий падишах, отпусти меня на недельку в Хиву!

— Что с тобой? Зачем тебе надо в Хиву?

— Я только что видел смерть в твоём саду. Она очень сердилась на меня. Видимо, хотела забрать, но я убежал. Позволь убежать подальше!

— Беги, раз считаешь, что так ты от неё убережёшься…

Визирь тут же вскочил в карету да и был таков. В это время во дворец падишаха заходит смерть. Мудрый падишах спрашивает её:

— Что случилось? Зачем ты так напугала моего визиря своим недовольным видом?

— Да надоел мне твой визирь своей бестолковостью. Я его уже три дня в Хиве жду, а он по твоему саду разгуливает!

Эх, судьба… Никуда от неё не скроешься. Но всё равно, не надо бы по льду на джипе… А вот промчать на таком «зверьке» по искривлённой нашими дорогами земной поверхности — мечта каждого постсоветского индейца.

Так вот, рассмотрим теперь ситуацию, при которой случается так, что «чайник», взятый на рыбалку исключительно для борьбы со скукой, которая нападает на профессионала-рыбака в период отсутствия клёва, вдруг начинает таскать одну за другой рыбу из лунки, причём такую рыбу, которая по всем законам природы не должна клевать на этом водоёме в это время года и на эту не предназначенную для неё удочку. Например: рыбалка происходит в глухозимье на грубую «корюшиную» удочку, оборудованную толстой леской с фосфорными мормышками-«светяшками» и большими крючками, на которые вдруг каким-то чудом начинают цепляться и нежная плотва, и вёрткая минога, и даже такая необычная с некоторых пор для здешних мест хитрющая треска… И это при том, что крючком рыбака-профессионала брезгуют абсолютно все обитатели дна залива! Даже хищная корюшка не цепляется на его специально подготовленное для неё удилище! Надо ещё учесть то обстоятельство, что не лучшую свою удочку, как правило, отдают профи «чайникам»: «А на фиг ему хорошая удочка? «Чайник» он и есть «чайник» — от скуки только…». Вот и таскает себе «чайник» исключительно «от скуки только…». Профи же места себе не находит. Он уже и лёд во всей округе так «обурил», что того и гляди треснет поверхность под его гневными ступнями из-за обилия зияющих чёрной водой лунок. И под берег уже профи «за окушком» сбегал к торчащему из-подо льда камышу, и свои лучшие удочки одну за другой в разных лунках опробовал — нет! Не цепляется даже такая зараза, как неискушённый в гастрономии ёрш! А «чайник» знай себе всё таскает одну рыбёху за другой, да ещё покрикивает иногда на близкого к отчаянию профи (каков наглец, а!!?!??): «Эй, ты, ну-ка тащи скорей багорик, совсем обленился! Хоть какой-нибудь толк от тебя должен же быть…». (Это значит, такую рыбину подцепил «чайник», что она через лунку без специального приспособления-багорика никак не хочет пролезать!)

Да-а-а, вот такие вот иногда превратности судьбы подстерегают опытных рыболовов. Можно даже сказать — откровенные плевки фортуны в их суровые, обветренные и до красноты мужественные лица. Они, конечно, потом своё наверстают, но это, поверьте, очень неприятные для любого профи жизненные минуты. Можно даже сказать, что это самые омерзительные в жизни каждого профи минуты! А у «чайников» такой успех случается раз в жизни, если, конечно же, кто-то из них не станет впоследствии профессионалом и не начнёт ловить помногу даже тогда, когда рыбаки-любители не удостаиваются счастья увидеть хотя бы одну слабенькую поклёвку за день. Но тогда «чайник» уже не будет «чайником». Тогда уже на него всегда (если не будет поддаваться соблазну, не искушать судьбу и не брать с собой «чайников») будет работать профессионализм, а в те минуты, когда ему будет сопутствовать ещё и профессиональная удача… Страшное дело! Всем окружающим Питер водоёмам будет нанесён сокрушительный удар. Резко упадут объёмы рыбных ресурсов. Но нет, очень вряд ли… Уж больно много водоёмов вокруг Питера собралось и все более или менее рыбные, в сравнении со средней полосой европейской части нашей страны (почему нет средней полосы в её азиатской части?) и даже в сравнении с полноводными верхневолжскими озёрами…

Но об этом в стране знают далеко не все. О том, что Питер — это неиссякаемая кузница самых талантливых в стране управленческих кадров федерального значения, известно нынче каждому школьнику. Любому двоечнику системы начального и среднего образования нынче известно и то, что жители этого славного города уже давно боятся выходить из своих домов. Боятся и очень редко выходят в светлое время на улицу в связи с тем, что HR-менеджеры из ФСБ с достаточно давних пор взяли себе за привычку отлавливать по утрам ещё сонных питерских граждан, уныло бредущих в отступающей темноте средь серых зданий на постылую и низкооплачиваемую работу. С какой целью они это делали? Поначалу это было никому не известно, но специально обученные для этого HR-менеджеры продолжали делать своё дело. Мало того, они до сих пор ловко отлавливают зазевавшихся жителей Питера и в спешном порядке увозят их в неизвестном никому направлении. Впрочем, это только вначале было неизвестно, куда их вывозили. Родственники без вести пропавших тут же начинали бить тревогу и названивать по телефону в Большой дом, что на Литейном проспекте (названный так потому, что даже из его подвалов в любую погоду можно было увидеть речку Колыму): мол, пошёл на работу, не вернулся, где он? Поначалу обеспокоенным родственникам без вести пропавших отвечали очень неопределённо: не извольте волноваться — пойман-де ваш незабвенный родственник по особому и высочайшему распоряжению, пойман и увезён в неизвестном направлении, мол, ждите теперь от него проникновенных писем и большущих денежных переводов, да и сами будьте готовы к скорому переезду. Оставляйте только очень нужные вам шмотки, а ненужные срочно выкидывайте. Нечего множить барахло в стране. Родственники похищенных нередко впадали в зыбкую панику, часто переходящую в длительную депрессию организма и светобоязнь глаз. Но весь этот душевный дискомфорт длился у родственников только вплоть до получения ими первого денежного перевода от временно пропавших. Сначала приходило письмо, извещавшее, что пропавший родственник не похищен инопланетянами и снежными людьми, а переведен на руководящую работу в Москву. Этой пошлой писанине поначалу не верил никто — все думали, что письмо написано под нажимом следствия и леденящих душу колымских морозов. Все сомнения развеялись, когда пошли денежные переводы довольно внушительных сумм, явно способствующих улучшению материального благополучия беспокойных питерских родственников так неожиданно пропавших куда-то граждан. Вернее, кое-какие сомнения всё же остались, но потеряли всякий смысл. Действительно, какая разница, где на самом деле находится этот пропавший брандохлыст? Он и раньше пропадал со всякими бабами, и искали его по всей стране… А сейчас: директор ли он департамента в Кремле, как в письме написано, или же прораб на лесоповале в Магаданской области — так ли это важно? Денежки-то капают… Это сейчас «кто есть ху» уже всем давно известно. И в настоящее время, всё это уже давно поставлено на поток, и такой постановке дел уже давно никто не удивляется. Сами московские питерцы разделяют друг друга по номеру «волны», которая их занесла в столицу. Так и говорят: «А, этот самый Василий Васильевич, который из третьей «волны»? Который пришёл вслед за Пупкиным? Тогда всё понятно…». Вся родня «похищенных» питерцев уже давно и твёрдо уверена в удачно сложившейся судьбе своих родственников и даже даёт об этом интервью многочисленным СМИ, со слезой умиления на глазах вспоминая те недалёкие времена, когда их «родные кровинушки» могли зайти под обеденный стол, даже не пригибая головы. В те времена и подумать никто не мог, что несогбенные головы таят в себе такое множество талантов! И вот, поди ж ты! Изо всех СМИ сразу ежедневно и одновременно глядят на нас эти головы. Да-да, такое впечатление, что даже из динамиков радиоприёмников с укоризной глядят они на нас. Мол, мы тут за модернизацию ухватились, а вы, сволочи, как не хотели работать, так по-прежнему и не добьёшься ничего от вас… Мы для модернизации вашей никчемной жизни Сколково строим, а вы всё вопите: «Зачем? Вокруг Москвы очень много Академгородков простаивает с развитой инфраструктурой и нищими учёными! Зачем всё с нуля городить?» Нет у вас стратегического мышления, ретрограды хреновы: инфраструктура Академгородков нуждается в ремонте, а нищие учёные постепенно превратились в старых нищих учёных. А нищие, да ещё и старые уже ни на что неспособны. Тогда как, молодые дарования, во главе с самым продвинутым учёным-нанотехнологом и, по совместительству, самым успешным топ-менеджером всех времён и народов — Чубайсом, уже нано-дистанционный кассовый аппарат изобрели. Изобрёл, конечно же, Чубайс, но молодые учёные тоже помогали: кто в магазин за минеральной водой бегал, а кто карандаши к кульману мэтра подносил. В конце-концов не это важно, а конечный результат (удивительно разносторонний человек этот Чубайс: надо было через приватизацию народ ограбить — пожалуйста, развалить энергетику страны, занимающей одну шестую часть суши — не вопрос, теперь вот за нанотехнологии принялся — результат полностью предсказуем. Незаменимый человек. Даже анекдот про это его качество в народе ходит. Анекдот, в котором садится Анатолий Борисович утром в машину рядом с водителем и молчит сразу всеми своими гениальными мыслями одновременно. Через некоторое время водитель спрашивает его: «Куда едем?» «А? Что? — , выныривает из бурного потока великих своих идей Чубайс и, наконец, осознав суть вопроса, возмущённо взвизгивает, — да какая тебе разница куда ехать? Я ведь везде нужен!» Вот так. Всегда, как говорится, на коне. Вот и сейчас, такую хрень изобрёл, мало никому не покажется! Покупатель только к товару в супемаркете прикоснулся, а изобретённый аппарат уже ему цену продукта в общий счёт приплюсовал. Обратно уже не положишь — аппарат ещё «минусовать» не научили. Вернее, положить товар обратно на место, конечно же, можно, но оплатить его, всё же, придётся. Гениальное изобретение! Теперь экономика страны пойдёт вперед семимильными шагами, и продажа нефти станет сравнительно нерентабельным делом. Все скважины будут тут же заморожены, как говорится, до худших времён, по модели принятой в США. И нет сомнений, что всё это в ближайшем будущем произойдёт! Но, эти нудные бурчуны всё ноют и ноют, под укоризненным взглядом вождей с экрана. А какие горячие волны властной укоризны исходят от включенных в розетку утюгов?!

А вот по поводу достоинств питерской рыбалки те же самые СМИ, да и сами скрытные по натуре питерцы, предпочитают умалчивать. Ведь на самом-то деле жители города на Неве именно из-за неё, родимой, и не хотят, порой, переезжать в столицу для руководства страной и прячутся от HR-менеджеров из ФСБ. Прячутся, несмотря на спесивые и амбициозные наклонности своего характера, лучшие черты которого особенно ярко проявляются по отношению к Москве и населяющему её люду. Конечно, их вполне можно понять. Что, например, можно поймать в водоёмах, расположенных в радиусе двухсот километров от столицы? Ровным счётом ничего, кроме колючих и сопливых ершей величиной с мизинец или болотных ротанов, большую часть тела которых составляет голова… Конечно, исключение составляют те водоёмы-аквариумы, куда регулярно запускают купленных за копейки мальков, а затем, с той же регулярностью, продают рыбакам ими же выловленную рыбу, но уже по магазинным ценам. А что? Всё по справедливости. Мало ли у нас в стране продавцов свежего воздуха? А здесь хотя бы на мальков потратились. И не важно то, что мальков этих в процессе роста никто не кормил, кроме самих рыбаков и матушки природы. Могли ведь ушлые ребята и не возиться с мальками, а «денюшки» при этом так же собирать. За полученное, так сказать, удовольствие. Но нет, такого почти никогда не случается, всё больше совестливые люди в этом бизнесе попадаются. «Вон, — говорят они (те, которые совестливые), терпящим неудачу за неудачей рыбакам, — видите — спины рыбьи из нашего садка посреди пруда у мостика торчат? И какие толстые ведь торчат! Значит, рыба в этом водоёме всё-таки есть? Да ещё вон какая калорийная… И откуда же мы можем знать, почему она, рыба эта жирнющая, именно на ваш крючок клевать не желает? Кто его знает? Может, погода такая, а может, это из-за нарушений в вашей фотогигиеничности… Рыба, она на то ведь и рыба, что клюёт только вчера и на другом берегу». Но в соответствии с новым федеральным законом о рыболовстве с этими безобразиями вскоре будет покончено. Долой, как говорится, неправильную погоду и нарушенную на генном уровне фотогигиеничность! Теперь всё по справедливости будет. Сейчас ведь почему рыбы в средней европейской части нет, а если даже кое-где и есть, то отказывается она клевать? Да потому, что браконьеры её почти всю своими дешёвыми китайскими сетями выловили да электротралами погубили. Сетей им не жалко, ежели какой-нибудь случайный рыбнадзор их изымет да ещё и всю рыбу себе заберёт— цена-то, говно вопрос, как молодёжь изъясняется. Сети дешевые, и великое их множество было расставлено в разных местах серийными душегубами. Заберут здесь — выгребем рыбку в других местах, часть на закусь оставим, а остальное закоптим и продадим. Делов-то куча! Продадим — водки купим. А закусывать чем? Опять ловить надо. Нескончаемый круговорот проблем! Но сети — это ещё, как говорится, полбеды. Вот электротрал — это, конечно, агрегат повреднее будет. В том смысле, что поражённая им, но не выловленная браконьерами женская особь, уже никогда не даст потомства — теряет она свои репродуктивные свойства, а вместе с ними и смысл всей своей жизни. Поэтому рыбы всё меньше и меньше кругом. Воды вокруг много, одних водохранилищ вокруг Москвы вон сколько напрудили, а рыбы в их водах не найти днём с огнём. Но теперь, по новому закону, всё будет по справедливости — заплатил баблосы за фиш-карту и всё! За обрыбливание опустошённых кем-то водоёмов сразу же расчитался. А те, которые были зловредными «кем-то», услышав о выходе в свет этого нормативного документа, немедля пробегут сотню-другую километров до местной библиотеки, и вырывая в нетерпении друг у друга «Российскую газету», с упоением прочтут этот справедливейший закон. Прочтут, проникнутся его духом и тут же всем скопом решительно завяжут с браконьерством. Поймут, что негоже это… Они ведь не захватчики какие, а на своей земле пребывают… Ну, допустим, не на земле, а на воде, но у своей же деревни… Да и с контррепродуктивными женскими особями как-то не по-мужски получается…

«Да, только так и никак иначе, — думают, наверное, законотворцы из Государственной Дрёмы (ГД), что на Охотном ряду — если иначе, то ничего не меняется». Как это не меняется, господа депутаты? Впрочем, для браконьеров действительно ничего не меняется. А для всех остальных? Сейчас платят очень немногие из рыбаков и, как правило, за один сеанс в неделю на обрыбленном водоёме. Эти как платили, так и будут платить отдельно за сидение у своих аквариумов. Но кроме этого, теперь будут платить ещё и как все — за фишкарту. Т. е. платить теперь будут все, а кое-кто и по нескольку раз, но пользоваться оставшимися в открытых водоёмах благами по-прежнему будут только те же самые браконьеры. А как иначе? Что там выловит обычный рыбак на свои крючки и блёсны? Крохи… Другое дело — мастеровитый браконьер со своими сетями и тралами. А кто же будет пользоваться собранными деньгами? Как кто? Частично чиновники из Министерства рыбного хозяйства, а часть уйдёт местным рыбоохранительным органам. Эти хилые органы, конечно же, реально обрыбливать ничего не будут. На фиг им, спрашивается, это надо, когда денежки тут же можно рассовать по карманам, а в строгих отчётных бумагах описать масштабную картину пополнения рыборесурсов страны — поди проверь и докажи, что всё было не так. Попробуй, посчитай-ка рыбку в мутной воде! Чё, мало? Так хищник всю пожрал, наверное! А где сам хищник? Та, на дне отдыхает… Переваривает…. Тяжело ему сейчас — попробуйте-ка сами столько тонн малька за неполные сутки слопать!

Вот и получается, что новый федеральный закон почти напрямую способствует развитию коррупции в стране. Получается так, что президент и премьер с коррупцией борются изо всех сил, а ГД (одна аббревиатура чего стоит) её только укрепляет. Недавно в СМИ просочилась информация о квотах для вхождения в состав Комиссии по борьбе с коррупцией при ГД. Оказывается, всё очень даже просто: дай взятку в 500 тыс. рублей председателю и, пожалуйста, иди бороться с коррупцией — никто тебе мешать не будет. Подразумевается, что очень быстро, говоря на рыночном слэнге, «отобьёшь» эту сумму и начнёшь прибыль получать. Но такое предлагается далеко не всем, а только очень заслуженным людям. В этот раз предлагали какому-то генералу, а тот денег на взятку пожалел и давай в средствах массовой информации сердито возмущаться. Свинья неблагодарная! Ему такой пост доверили, а он… В самую глубину светлой души порядочным людям плюнул, мерзавец. И никто из великих мира сего на это промелькнувшее всуе сообщение даже не отреагировал. Не наказал генерала заоткровенно хамское в неэтичности своей поведение. Никто из великих мира сего не сказал на всю страну: «Вы, генерал, негодяй! Люди к Вам со всей душой, а Вы каких-то пол-лимона пожалели! У Вас что, с витамином группы «Ц» напряжёнка?» Генералу сразу стало бы стыдно до кончиков седых волос. Он сразу бы отдал эту несчастную половинку лимона, пока тот не засох, и тут же, отправился бы на непримиримую борьбу со взяточниками и коррупционерами. И можно быть вполне уверенным, что генерал победил бы их. Пусть этот знаменательный факт состоялся только после того, как он «отбил» бы свои пол-лимона и заработал на небольшую усадьбу с фонтаном бассейном и лебедями, на Вазузском водохранилище. Не так это важно. Важным было бы то, что в конце-концов он всех мздоимцев победил бы. Но он, почему-то начал возмущаться. И ладно где-нибудь в каком-нибудь кабинете погундосил бы себе под нос — нет! Как же, генералы они все с амбициями, им сразу СМИ подавай! А толку-то? СМИ подали, а никто из власть придержащих никак не отреагировал. Что же, значит, это всем известная информация. А раз всем известная, то и не информация это вовсе, а так… пустой звук. Наподобие банального житейского «пука». Нет, некорректное сравнение. После «пука» хотя бы запах остаётся. Пусть не всегда приятный, но запах. А здесь совсем ничего… И коррупция по прежнему расцветает… Может потому и процветает, что реакция на неё, в основном, только в предвыборных речах на уровне общих слов прослеживается. Справедливости ради надо вспомнить риторический вопрос: «А где «посадки?» Да нет их. Всем известно, что самые главными коррупционерами у нас являются врачи и учителя, а это очень утончённые и ранимые люди. Одного хотели недавно показательно посадить, а он возьми да и умри от огорчения. Вот и попробуй, поборись тут… Эдак, скоро ни лечить, ни учить будет некому…

Вот поэтому в стране и установился такой бардак. Что в столице, что в провинциях. Сейчас же в какую только глубинку ни сунься, сразу увидишь, что плохи у многих там дела — ни работы, ни денег, ни духовного роста над собой, ни экологии. Вернее, экология, конечно, есть, но больно уж она поганая какая-то. Что ей надо? Все заводы и фабрики стоят, а она всё равно поганая. И все уверены, что всё это поганство от «клятых москалив» всегда проистекает… Ладно, пусть даже относительно чего-то другого всё так и есть на самом деле, но что касаемо родной природы абсолютно всё не так. В смысле экологии, всё поганство только от своих, от местных дурным духом исходит. Форменное глумление над природой учиняют они. «Москали», те, поганцы, способны только на то, чтобы обгадить окрестности вокруг места своего отдыха на природе и шкодливо смыться восвояси, чтобы продолжать гадить и там, «восвоясях». Это, конечно, очень омерзительные способности, но они не наносят необратимого вреда родной природе. А что же аборигены? Они уже давно не гадят по мелочи. Не на вёсельных лодках нынче сети ставят и тралы за собою тянут, а всё больше на моторных от «Ямаха» и «Сузуки» норовят они нанести ущерб родной природе. И невооружённым взглядом видно, что не от великой бедности всё это поганство проистекает, как иногда брюзжат добровольные правозащитники местного населения. Мол, это среда обитания местного народонаселения, и нет у него других средств для существования, кроме как хищнически рыбку в больших объёмах вылавливать. Оно, местное население, на поверку ещё похуже «москалей» будет. Внешне поведение такое же — там, где ест, там нынче и гадит. Под себя, то есть, гадит и во время еды. Для баланса, так сказать, питательных веществ в организме. Но если приглядеться, то на самом деле гораздо хуже ведёт себя как раз местное народонаселение. Хотя бы потому, что, в отличие от тех же «москалей», очень часто необратимо гадит оно. Необратимо гадит, и потом, ещё набирается наглости искренне так, от всей души просто, удивляться: «А чё рыбы в сетях так мало стало? А чё так мало её после траления таперича всплывает? А где раки? Куды бобры нынче подевались?» А некоторые из местных из всего виденного ещё и довольно своеобразный вывод делают: «Та это всё «кляты москалики» виноваты — понаехали тут, выловили всё и истоптали, гады! Надо бы ещё побольше сетей расставить да тралов подкупить!» Вот так. Такое вот непотребство учиняется местными рыболовными сообществами и прочими своеобразными любителями родной природы. И нечего на зеркало кивать, коль у самих рожа кривая! Перекосило её давно от алчности. Не даром же говорится: «Люби природу, твою мать!»

Но это всё не про питерские окрестности. Такое нынче в средней полосе, на Урале и в Сибири, в основном, происходит. Не говоря уже про Дальний Восток — там к российскому местному населению ещё и китайское присоединилось. Объединили, так сказать, эти два населения свои усилия в деле доведения до погибели родной для всех природы. Но китайское население ещё как-то можно понять — оно так быстро развивает производство, что не успевает строить очистные сооружения. А наше население ничего там не развивает, но природу всё равно умудряется нет-нет, да чем-нибудь оскорбить. А вот на питерских водоёмах, напротив, всегда всё хорошо. Достаточно рассмотреть всего несколько эпизодов. Несмотря на то, что «на питерских водоёмах ВСЕГДА всё хорошо», всё же интересней будет рассмотреть несколько типичных эпизодов, произошедших именно весной, что называется, «по последнему льду». В это время года на этих водоёмах как-то по особенному, хорошо. Повеселей, как-то. В глухозимье уж больно всё стабильно-скучно хорошо: рыба на заливе и Ладоге клюёт, но клюёт только мелкая и вяло клюёт, трещин на льду почти нет, сами льдины откалываются редко и, поэтому, прямо скажем, — грустновато. Весело только на Вишневском озере, где хоть и тоже не слышно треска льда, но за один световой день можно стабильно ловить штук по сто ершей величиной с указательный палец. Как говорится, даёшь стране угля — мелкого, но до…! (Тьфу, и откуда эта тяга к ненормативной лексике, когда начинаешь вспоминать про рыбалку?) Короче говоря, мелкого угля, но очень много. Это поговорка такая. Она, правда, про уголь, но ничего — к ершам тоже можно применить. Но если такой много-мелко-ершиной ловлей заниматься каждые выходные, то и это веселье очень скоро надоест, к тому же, куда этих оголтелых рыб девать, да ещё в таком количестве? Кошки эти колючки есть категорически отказываются, да ещё брезгливо и долго трясут над ними лапами. Ну, раз сваришь уху из этой сопливой сволочи, ну два… Уха из ерша, конечно, хороша, но когда слишком часто её есть приходится, то появляется такое ощущение, как будто сам начинаешь постепенно превращаться в этого хищного прохиндея. День ото дня становишься злей, колючей и сопливей. А весной рыбалка везде разнообразней и веселей. Особенно на заливе и Ладоге. Вот туда и отправимся.

Четыре часа чёрного, как уголь, утра. Полубредовое пробуждение. Покачивающееся шарканье к унитазу. Щелчок переключателя. Свет… Озноб, знаменующий удачное окончание процесса мочеиспускания. Эх, хорошо, когда нет энуреза и простатита! Далее уже стабилизированное в позвоночнике шарканье в комнату. Щелчок переключателя. Свет и сонное ворчание жены: «Несёт же тебя нелёгкая куда-то…». Короткий взгляд на покрытое морозными узорами балконное окно и поток горячего желания послать всё к «чертям собачачьим» и плюхнуться на диван к тёплой жене под бочок. Но Димон давит в себе упитанного комформиста, пьяненького эпикурейца и похотливого саддукея одновременно и медленно превращается в сухощавого стоика. Нельзя расслабляться! Через полчаса на промёрзшей платформе его будут ждать Витёк, Костян, Юран, Вован и Толян. Это его отмороженные и красномордые друзья-рыбаки. Попробуй, подведи таких! Всю оставшуюся жизнь глумиться будут — улыбки похотливые на рожи свои одубелые натянут и: «Ты чё, чувак, рыбалку на жену поменял? Десять лет уже женат, а всё никак не насытишься, плотоядный ты наш? Азартен же ты, Парамоша! Гы-гы-гы…». Но это они только на рыбалке такие дебилы. На самом деле все они советские интеллигенты. Среди них есть и преподаватели разных питерских ВУЗов, и инженеры, врачи, а некоторые из них были, даже кандидатами наук. Димон, он тоже был по своей сути интеллигентом — преподавателем и кандидатом наук. И это тоже нисколько не мешало ему быть полным дебилом на рыбалке. Но до неё ещё надо добраться. Димон стремительно надевает на себя приготовленное с вечера утеплённое барахло, хватает рыбацкий ящик-сидушку с привязанным к нему ледобуром, с трудом напяливает рюкзак на свой мозолисто-костистый (от житейских невзгод и трудов непосильных) горб, выключает свет и пытается в таком виде выйти из дверей своей маленькой, но построенной уже при развитом социализме, квартиры. Не тут-то было — происходит застревание разом потолстевшего тела в дверном проёме. Так-так, надо, наверное, сначала ящик с буром выставить за дверь и снять с себя рюкзак, наверное, только таким образом можно пролезть в утеплённой амуниции через этот, неизвестно на кого расчитанный дверной проёмчик. Хватит брюзжать, из хрущёвки вообще, наверное, не вышел бы, пока до трусов бы не разделся и не вышел с охапкой тряпья на лестничную площадку. А тут, как назло, ещё соседка покурить вылезет. Не спится ей, видите ли — с утра до ночи она в погоне за длинным рублём сумки-подделки «Адидас» шьёт и рекламные слоганы сочиняет. Например: «Кто носит сумку «Адидас», тому любая баба даст!» Тьфу, надомница хренова! Почему «хренова»? Она же ещё не вышла… Неважно. А вдруг выйдет, а тут полуголый придурок на одной ноге по лестничной площадке скачет, пытаясь ногой в штанину попасть. И что тогда подумает она? Что это любовник, спешно покинувший платяной шкаф, когда неожиданно вернувшийся из командировки муж пошёл принимать ванную? Это, как говорится, классика, но соседка же знает его в лицо, так же, как хорошо знает, что Димон единственный любовник у своей жены. Если бы было иначе, он бы уже давно всё знал. От этой же никогда недремлющей соседки. О чём же она тогда ещё может подумать? О том, что Димона выгнали из дома? Вряд ли. В противном случае, этому должен был бы предшествовать громкий скандал со звонким битьём посуды и громким хлопаньем дверей. Чтобы затем вот так вот, неожиданно, оказаться в общественном месте — почти голым и с охапкой тёплой одежды в руках… Нет-нет, в этом случае создавшемуся дурацкому положению должен был предшествовать серьёзный бой. Но такого в его семейных отношениях до сего дня ещё не бывало. Явно не было и сейчас. В смысле, громкого шума и откровенного мордобоя. Следы побоев на припухшей от сна морде лица Димона явно отсутствовали. Тогда, что же ещё могла бы она себе вообразить? А-а-а, наверное, то, что Димон записался в общество эксгибиционистов и теперь ловит кайф, когда его в таком виде лицезреют соседи! Кто-то непосредственно лицезреет, а кое-кто и через глазок входной двери с опаской таращится (неизвестно ведь, что теперь можно ожидать от этого извращенца?). Ну, да и фиг с ней, пусть думает, что хочет. Обидно, что завтра об этом заговорит весь дом. Ладно, всё таки, эксгибиционист — это гораздо лучше, чем педераст. На это высокое ныне звание Димон был совсем не согласен. И обязательно набил бы лицо тому, кто мог бы это даже только предположить.

Тьфу, о чём это мы? Димон ведь не в хрущёвке живёт и полностью раздеваться, чтобы выйти из двери, ему вовсе даже не обязательно. Надо только сначала ящик с буром выставить за предварительно распахнутую дверь, а затем снять с себя рюкзак и вытянуть его перед собой на прямых руках. Вот и всё, теперь можно выходить. А то уже какие-то фантазии разыгрались спросонок… «Хрущёвка» какая-то… И всё же, почему делали такие маленькие дверные проёмы в этих самых «хрущобах»? Наверное, всё это потому, что в те уже далёкие времена, когда «хрущёвки» строили, социализм был ещё не развитым. Вернее, недоразвитым был он тогда каким-то. И жили при нём люди разных национальностей. А когда социализм стал развитым, то все национальности куда-то исчезли, и на их месте образовалась новая общественная формация — советский народ. И после этого дверные проёмы сразу стали гораздо шире. Непонятно, как эти факты можно взаимоувязать, но изменения наметились во всём: соль стала солёнее, сахар — слаще, масло — маслянистее и т. д… Что и говорить, при развитом социализме жить стало ощутимо легче.

Так, вот и тёмный и морозный двор: «Б-р-р, второй месяц весны идёт, а по ночам такой дубак стоит!» Можно было бы на своём стареньком «Москвиче» попробовать доехать, но тогда водку на льду нельзя будет пить. И что это тогда будет за рыбалка? «Кстати, а водку-то я, случаем, не забыл ли?» — вдруг пронзает Димона, и его, без того ещё сонное, сознание мгновенно цепенеет. Застывшее на утреннем морозе сознание вдруг фиксирует образ жены, выскочившей на балкон в одной ночной рубашке. «Милый! — истошно вопит образ на весь спящий двор, — вернись! Ты же водку забыл!» Потрясённый до мозга костей Димон целую минуту трясёт головой: «Этого не может быть! Чтобы жена… водку…!» Через минуту истошно вопящий образ исчезает, и Димон, наконец, чётко вспоминает, что водку он самолично засунул вечером в рюкзак, предварительно завернув бутылку в резиновые бахилы от общевойскового защитного комплекта (ОЗК). Кстати, незаменимая вещь на зимней рыбалке этот ОЗК. Раньше приходилось долго выискивать самых продажных людей среди военных, чтобы выкупить у них этот маленький кусочек от обороноспособности страны. А сейчас этот комплект продаётся в любом рыбацком магазине — конверсия, однако. Так, ну ладно, самая главная вещь для рыбалки лежит в рюкзаке, стало быть можно бежать на первую электричку. А может быть, всё же на машине? Подъехать к платформе, забрать этих беспредельщиков и на Выборгское шоссе? А заведётся ли она сейчас? Это же «Москвич»… В инструкции по эксплуатации этого разработанного специально для российских условий транспортного средства чёрным по белому написано, что запуск двигателя при температуре ниже — 15 градусов сильно затруднён. А это значит, что запуск двигателя в этих условиях невозможен принципиально! Это в стиле статьи-опровержения а ля Марк Твен написано: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». Для того, чтобы что-нибудь затарахтело, извольте вылить пару вёдер кипятка на кожух блока и, чтобы на картер хватило! Как же так, ведь делали-то специально для России… Может, уже тогда догадались о скором наступлении глобального потепления? Вольф Мессинг подсказал? Навряд ли… Тем не менее, бегать с вёдрами по двору уже поздно. И поэтому вперёд, трусцой, погромыхивая ящиком о лёдобур на заледеневшую, от коварства весенней погоды платформу!

Ага, вот и она — платформа, с поцарапанной табличкой «Озерки». Населённый пункт с одноимённым названием был когда-то дачным районом дореволюционного Санкт-Петербурга, а сейчас обычный спальный район, отличающийся от других питерских «спальников» разве что резко бросающимся в глаза обилием наркоманствующего населения. Но в это время наркоманы обычно спят, утомлённые ночными межгалактическими путешествиями, а поэтому на платформе их не наблюдается. Лишь заваленные одноразовыми шприцами урны свидетельствуют о том, что совсем недавно наркоманы были где-то рядом. Только две упитанные и чем-то обеспокоенные фигуры топчутся по платформе своими слоноподобными ногами. Фигуры топчутся и смотрят куда-то перед собой, в ту пока ещё беспросветную даль, где гуляют косяки ещё не пойманных рыб. Время от времени, фигуры нет-нет, да и завертят своими большими меховыми головами. Нервно и почти одновременно поворачивают они головы то в сторону Финляндского вокзала, то в сторону лестницы, ведущей на платформу. В этих фигурах рыбацкому глазу совсем нетрудно распознать Витька, Костяна, Юрана и Вована, хотя для обычных людей эта задача была бы практически невыполнимой: как можно отличить друг от друга людей почти одинакового роста и одетых в толстые камуфляжные бушлаты в комплекте с такими же толстыми ватными штанами и громадными армейскими берцами, прозванными в народе говнодавами? Но рыбак рыбака, как говорится, видит издалека, поэтому Димон сразу узнаёт дорогих его сердцу друзей. Ещё бы, попробуй, перепутай с кем-нибудь этих великовозрастных дебилов, которые иногда даже во сне снятся уплывающими куда-то на льдине с димоновым рыбацким ящиком, полным наловленной рыбы… А где же Толян? Неужели спит, мерзавец? Электричка ровно через пять минут! Теперь понятно, отчего дёргаются эти придурки.

— Здорово, моржи!

— Здоровее видали… Тоже в миллиметровщики записался?

— Почему «тоже»? Какие миллиметры? Ещё целых четыре минуты.

— Четыре минуты! Здесь, достопочтимый сударь, Вам не Гамбург со Штудгартом вкупе… Не знаете, как у нас электрички расписание соблюдают?

— Да брось ты, Витёк, это тебя служба в Германии сильно испортила. Насмотрелся там на их эрзац-порядки так, что уже родной край не мил стал. Всё у них там искусственное — не от души идёт, а от страха. Отмени штрафы за выброс мусора — завтра же в дерьме по уши зарастут твои хвалёные немцы.

— Насчёт мусора не знаю, а поезда секунда в секунду по расписанию приходят! Хотя со времён Гитлера железнодорожников там уже не расстреливают…

— Ладно, на льду будем полемизировать. А где же Толян?

— А мы думали, что ты нам сейчас про это расскажешь.

— Это с каких-таких?.. Он что, у меня в квартире проживает?

— Вчера именно ты с ним должен был созвониться.

— Я и созвонился. Часов в десять только смог. Он с какого-то кафедрального мероприятия пришёл еле теплый, лепетал что-то невнятное про постидустриальное общество и гуманизм, но, в итоге, обещал быть, как штык.

— Да, теперь хорошо знать бы, где этот штык, не воткнут ли он каким-нибудь антигуманистом в землю?

— Может и так: он когда трубку в руках держал, жена ему вокруг тела такой фон создавала! Что-то про испорченную генетику всё голосила и папашу алкоголика поминала. Ну и, конечно, всякие оскорбления в испорченном алкоголем воздухе там метались и иногда очень точно в микрофон попадали. Мол, козлина ты вонючая, мы тебя на помойке нашли и т. п. и т. д.

— Да, это на Ольгу очень похоже — православная она… Все выходные в церкви вместе с детьми проводит, но как дело до истинного милосердия дойдёт, так сразу сбой с христианскими принципами наступает… Всё, вот и электричка. Где же эта сволочь?

— Надо ехать, следующая, только через час. Если что — дорогу он знает.

— В состоянии ли будет…

— Всё! Загружаемся. Вован, повиси-ка на всякий случай на «Стоп-кране», мы прикроем!

Друзья-рыбаки отработанными движениями перебросили всё своё имущество в заиндевелый тамбур посеребрённой электрички и высунулись вслед за Вованом на платформу. В этот момент в конце платформы замаячил чей-то длинный худощавый силуэт, отчаянно гремящий какими-то металлическими предметами. Было такое впечатление, что это сам Донкихот Ламанческий сорвался-таки в долгожданную атаку на ветряные мельницы.

— Толян! — заорал Димон что есть силы на все Озерки и зачем-то повис вместе с Вованом на крючке «Стоп-крана», — прыгай в любую дверь, найдёмся!

Зря он это сделал. Если бы не крикнул, то Толян, наверное, так и сделал бы. А сейчас, увидев перекошенные рожи друзей, торчащие из тамбура самого дальнего от него вагона, он уверенно, можно даже сказать, с чувством собственного достоинства, засеменил вдоль платформы. В динамики электрички громко упражнялись в ненормативной лексике машинисты первого и второго класса. Их справедливые, гневные в обличительности своей, но в сущности очень волюнтаристические речи содержали в себе прямые угрозы здоровью и жизни для тех, кого они сейчас обнаружат висящими на кране. При этом, машинисты довольно часто поминали матерей тех, кто висел и задерживал отправление поезда.

Надо отметить, что у всех русских есть такая дурная привычка: чуть что — поминать мать досадившего ему человека… Ну при чём здесь, спрашивается, мать, когда человек, несмотря на все её усилия, вырос, в конце-концов, самым обычным мудаком? Тут кто угодно виноват: генетика, нездоровый коллектив в детском саду, в котором начал пробуждаться интерес к противоположному полу, полностью испорченный коллектив средней школы, в котором считается, что половая близость это ещё не повод для знакомства, наконец, трудовая бригада хронических алкоголиков и идиотизм армейской действительности — да всё, что угодно, но только не мать! В нашей действительности, мать, как правило, — это один из немногих людей (иногда, включающих в себя и отца), которые желают своему любому, пусть даже самому неудачному своему сыну-перерожденцу счастья до конца дней своих земных! Даже, если этот сын в процессе отрицательной эволюции в негативной окружающей среде постепенно превратился в несгибаемого мудака. Будьте уверены — мать его этому не учила. А её из-за этого мудака поливают все кому не лень… И правы кавказцы нерусской национальности, когда сильно обижаются на то, что некоторые ублюдки славянской наружности пытаются в извращённой форме осудить их матерей. Обижаются и пытаются чем-то острым и национальным наказать их за это: «кынджал в джопа», например. Что же, наверное, очень действенно. Поддерживаю их темперамент, но только в этом случае. Чтобы мать любой национальности всякая тварь всуе не упоминала. Но чаще бывает совсем наоборот. Чаще бывает так, что тот, кто недобрым словом поминает чью-то мать, собственно и является настоящим, просто-таки монументальным мудаком! А тот, чью мать поминают, является очень добропорядочным и законопослушным гражданином. Налицо был именно этот случай, и справедливость требовала немедленного возмездия.

— Ну ладно, подонок, за мать ты сейчас ответишь, — прохрипел Димон, втягивая в тамбур за шкирку расслабленное во всех сочленениях тело Толяна и возвращая рычаг в прежнее положение.

— Ты смотри, дошёл-таки, алкоголик, — растрепал буйную рыжую Толянову шевелюру Витёк, а мы уже думали, что тебя никуда не отпустят по причине нарушенного генофонда…

Электричка, освобождёно набирая обороты, уверенно покатила к Зеленогорску. Рыбаки раскидали свою амуницию по широким полкам и уже приготовились было чуть вздремнуть после пережитых волнений, когда в вагоне возник очень важного вида брандохлыст в железнодорожной форме:

— Кто дёргал «стоп-кран»? Признавайтесь! — грозно рыкнул он на весь вагон, поглядывая на какое-то подобие погон своей новой формы.

— Ого! Вот ты и сам! А мы уже ждём тебя не дождёмся, — обрадовано воскликнул Димон, в одно мгновенье оказавшись рядом с блюстителем железнодорожного закона и, сбив с него фуражку, резко заломил ему руку за спину и болевым приёмом поставил его на колени между рядов пассажирских сидений, — Витёк, иди-ка сюда. Сними с этого поганца его нарядные портки с лампасами и выдай ему десять ударов ремнём по глупой железнодорожной жопе за непочтение к родителям.

— Что вы делаете! Я предупреждаю, ваши действия противоправны, вы будете отвечать в суде…

— Ответим, сынок, если надо будет, ты главное не волнуйся, но до этого суда когда ещё время дойдёт, а вот ты прямо сейчас ответишь и знаешь, за что?

— Ой-ёй, ру-ку-ку, не дави так — сломаешь!

— Не боись, сломаю, возьмёшь больничный и походишь немного в гипсе. Отдохнёшь. Устал, поди? Так догадываешься ли ты, раб Божий, за что муки принимаешь? (Последнюю фразу Димон произнёс густым басом и нараспев, явно подражая православному священнику, которого он когда-то видел в кино).

— Откуда же мне знать… Вы вон сами хулиганите на транспорте и сами же чем-то недовольны…

— Недовольны… Будешь с вами довольным. А кто наших матушек оскорблял, мерзавец ты этакий?

— Ай! Легче! Так это же не я… это старший машинист, Георгиевич на вас матерился! А чё вы сразу за «стоп-кран»!

— А это не твое дело! «стоп-кран» для каких случаев придуман? Правильно, для экстремальных. Вот и произошёл у нас такой случай. А Георгиевич твой скоро по отдельной программе получит. Ладно, штаны мы с тебя снимать не будем, а то ещё суд поймет нас превратно, и это уже совершенно другая статья получится. С такой статьёй на зоне лучше не появляться…

— Так то ж не я матюгался…

— Это уже не так важно… Проведём профилактическую работу, чтобы ты, когда сам старшим машинистом станешь, не оскорблял лучших людей города, а тем более их родительниц…

— Да я и так…

— Считаем — раз!

— Ой-ёй-ёй! Больно!

— Молчи, гадёныш! Тьфу, молчи, сын мой! Всегда трудным бывает оно, искупление грехов тяжких и приобщение к высокой культуре поведения в обществе. Не достойно поведение твоё, отрок, высокого звания советского человека! Моральный кодекс строителя коммунизма изучал, негодяй ты этакий, в своём железнодорожном ПТУ?

— Ай, ой, эх, ух… Я техникум… Уй-й-й! Уже десять! Хватит! Я же считал!

— Ну, ладно, иди с миром, раз считал, помогай рулить своему Георгиевичу, а то он скоро может так устать, что придётся тебе одному справляться. Только не говори ему ничего — пусть ему возмездие сюрпризом будет. Не всегда же тебе за него отдуваться…

Принявший мучения «за други своя» помощник машиниста в спешном порядке покинул пропахший бунтом вагон, потирая уязвлённые места, злобно оглядываясь на обидчиков и очень тихим шёпотом произнося в их адрес какие-то укоризненные слова.

— Тьфу, доспать не дали, собаки… Зеленогорск уже через одну остановку…

— Это тебе-то, дядь Толь, поспать не дали?

— А что вы думаете… Я только в два часа лёг.

— В два? Чем же ты до этого занимался?

— Дык, это… Лекции слушал, вернее, проповеди о вреде обпивства и прелюбодеяния.

— Ну, с обпивством понятно, а когда же ты ещё попрелюбодействовать успел?

— Да в том-то и дело, что не успел, но для супруги моей это одно и то же. Мол, раз выпил, значит и на бабцов кидался… А на кого мне кидаться, когда у нас на кафедре две с половиной старые грымзы?

— Так уж и «с половиной»?

— Да, одна грымза на полставки у нас работает, а нервов портит на целых пять.

— И что, все они вызывают сильное отвращение, даже когда хорошо выпьешь?

— Что значит «хорошо выпьешь»? Я знаю одно: я физически не смогу выпить столько, чтобы хоть кто-то из них мне понравился… Ну хотя бы не до полового акта, а так, кокетства ради…

— А жена когда-нибудь видела твоих коллег-крокодилиц?

— Да я ей как-то показывал фотографии какого-то кафедрального праздника, а что толку?

— Ну тогда она должна сразу успокоиться…

— Ну да! У неё одно на уме. Свинья, говорит, (и, как я понимаю, речь всегда идёт обо мне) везде грязь найдёт!

— Да, случай почти клинический, но надо терпеть и тогда воздастся тебе, сын мой…

— Вот и ты туда же…

— Ну а как же, надо помучиться. Помнишь анекдот о том, как помер мужик, который жён, как перчатки менял? Помер он и попал на Небеса…

— Нет, анекдотов с таким весёлым началом ещё не слышал — продолжай.

— Так вот, попал, значит, мужик этот многожёнец в мир горний и видит: двое ворот с надписями «Рай» и «Ад», а меж ними Апостол Пётр стоит с ключами (мужик его сразу узнал, он уже один раз видел Первоверховного Апостола в церкви на иконе, когда заходил туда по пьяному делу на Пасху), и выстроилась к Апостолу длиннющая очередь. Мужик, хоть и не въехал до конца в происходящее, но в очередь, как и всякий уважающий себя советский человек, на всякий случай, тут же встал: вдруг какой-нибудь дефицит из ворот выкинут… Быстро движется очередь, и вскоре мужик начинает понимать, что идёт распределение душ между Раем и Адом. Вспомнив прочитанное когда-то описание Ада с его громадными, шипящими смолой сковородками и подумав о своей полной грехов жизни, сильно погрустнел мужик, но куда уже было ему деваться? И вот остаётся перед ним в очереди три человека. Мужик напряг как только мог слух и слышит: «Был ли ты женат, сын мой?» — вопрошает Апостол. «Да» — смиренным тихим голосом ответствует первая человеческая душа из очереди. «Добро пожаловать в рай, сын мой, удачи тебе!» — добродушно благословляет душу Апостол. Тоже происходит и со второй, и с третьей душой из очереди. «Во как, — сразу повеселел мужик, — один раз женаты были и в рай попали. Ну, а я-то уж со своими пятью женитьбами гарантированно прохожу!» Подходит его очередь. Апостол не меняет своего вопроса: «Был ли ты женат, сын мой?» «Да, был, Святой Отец, аж целых пять раз!» — радостно захлёбываясь, отвечает мужик. «В Ад, сын мой!» — грустно произносит Апостол и указывает перстом на соответствующие ворота. «Как?! — взвопил не своим голосом мужик. — Эти всего по разу были женаты и их в рай?! А я целых пять раз и!..» Скорбно посмотрел Апостол на ропщущего мужика и с вселенской грустью в голосе молвил: «Рай, сын мой, создан для истинных МУЧЕНИКОВ, а не для полных ДУРАКОВ!»

— Хо-хо-хо! Гы-гы-гы! Очень поучительно!

— Так вот и терпи теперь, коль поучительно.

— А может, не поедем далёко и в «Курорте» выйдем? А там пешочком минут пятнадцать и уже на льду! Это ведь не то, что в Пески переться — от Зеленогорска ещё столько автобусом пилить. Всю душу вытрясет…

— Да, Толь, мы понимаем, что твоей измученной нарзаном душе сейчас много не надо — чуть потрясти её в душном автобусе-скотовозе, и начнёт она трубно призывать из моря Ихтиандра. Но в «Курорте» ведь только осенью хорошо бывает и с плотвой. Есть у кого-нибудь удочки для плотвы? Вот, то-то же… Так что и здесь потерпеть придётся, брат Толя!

Вскоре электричка остановилась на станции города Зеленогорска. И пока друзья оперативно выгружали свой многочисленный скарб, Димон трусцой отправился к головному вагону:

— Кто тут Георгиевич будет? Срочная телеграмма из Москвы, только что из МПС передали! Сам министр на проводе ответа дожидается!

— Ну я, только я не тот Георгиевич, который на рынке семечками торгует, а Константин Георгиевич, старший машинист электропоезда, — спесиво ответил важный дядя лет тридцати пяти, при усах и в строгой форме, выдававшей в нём чем-то особо отличившегося перед Родиной железнодорожника. Горделиво выпятив ребристую грудь, «дядя» стоял на платформе рядом с дверью машинистов и контролировал высадку и посадку всей душой ненавидимых лично им пассажиров. — И чё там меня министерство вздумало беспокоить, не даёт спокойно работать, ети его мать?

— А-а-а, опять чья-то мать тебе, ослу надутому, покоя не даёт? Ну тогда лови депешу, может научишься когда-нибудь людей уважать! — выпалил Димон, закатав в самом начале тирады свой коронный правый боковой в челюсть усатой морды лица, принадлежавшей сквернослову и спесивцу, — получите, как говорится, гражданин охальник, и распишитесь! В широко открытых перед забытием глазах железнодорожного хама мелькнуло неподдельное удивление, которое уже начало было переходить в возмущение, но в этот момент съехались шторки век. Вовремя. Не пришлось раздавать добавку. Димон внимательно пронаблюдал, как длинное, опрятное, но отчего-то имевшее неприятный внешний вид, тело Георгиевича сначала аккуратно, в три приёма, сложилось на мёрзлую платформу, а затем было комфортным волоком занесено в кабину машинистов. Последний гуманный акт был выполнен уязвлённым накануне помощником. «Вот за что я уважаю железнодорожников, так это за аккуратность» — подумал про себя Димон. Как только дверь кабины захлопнулась, электричка сразу же тревожно взвопила дурным голосом, как будто ужаленная исподтишка в толстую задницу последнего вагона гигантской осой. Электричка вздрогнула напрощанье от боли сразу всем своим зелёным и змеевидным телом и тут же ретировалась в далёкую ранневесеннюю даль. Только после этого удовлетворённый сатисфакцией Димон со спокойной душой неспешно прошествовал к своим сотоварищам: «Молодец этот помощник, правильно сориентировался в социальном конфликте, несмотря на перенесённую профилактическую обиду (а с другой стороны, чего обижаться, когда все учёные мужи вокруг твердят о пользе профилактических мероприятий?) Сориентировался, а это значит, есть хотя бы маленькая надежда на то, что не разучится уважать своих пассажиров помощник машиниста пригородного электропоезда даже тогда, когда займет в будущем высокий пост старшего машиниста электро-нано-поезда дальнего следования».

Ладно, пора двигаться дальше. От Зеленогорска вдоль побережья залива пролегает несколько автобусных маршрутов, но сами автобусы появляются на своих маршрутах с интервалом раз в два часа. Где они ездят всё остальное время никому не известно. Поэтому застать хотя бы один такой автобус на остановке Зеленогорского автовокзала — это большая удача для рыбака, но ещё не счастье. Полное счастье для рыбака — очутиться внутри автобуса любой ценой и в любом положении, но только со всем своим имуществом. Трудно представить счастливым обычного человека, упакованного в толстый бушлат и не менее тёплые ватные штаны, стоящего на одной ноге и плотно прижатого к другому такому же толстому человеку, ребристый ледобур которого, как штык, упирается в ту единственную коленку, которая не даёт сложиться воткнутой в пол автобуса ноге. Представить, конечно, очень трудно, учитывая тот прискорбный факт, что в таком положении придётся рыбаку провести более часа. А ведь это и есть полное счастье для рыбака. Теперь у него появилась некая уверенность, что до места рыбалки он сегодня точно доберётся. Да-а-а, воистину, как пелось в шлягере тех лет: «Трудное счастье — находка для нас, подвигом наша дорога…».

Вот так, с весёлыми шутками, сальными прибаутками и грубоватыми матюгами едва влезли друзья в накренившийся на одну сторону автобус, который вскоре пополз по ледяной от дневного таяния снега и ночных морозов дороге. Чрезвычайная скученность постепенно потеющих от неудобства принятых поз мужских тел настраивает пассажиров на ехидные шуточки, носящие явно выраженный гомосексуальный характер. Шуточки постепенно приводят к нездоровому, но всеобщему веселью терпящих неудобства пассажиров. Это нездоровое по своей сути веселье хорошо помогает пассажирам сохранить здоровье. Всем, кроме Толяна, непрерывно призывающего к берегу Ихтиандра из непонятно как открытого им заледеневшего окна. «Ихти-аааааааа-ндр, — поминутно зовёт он каким-то страшным внутриутробным, вырывающимся откуда-то из самой глубины души, голосом непослушного человека-амфибию. Но когда автобус останавливается у слегка обозначенных остановок, Толян тут же смачно сплёвывает на колесо и в наступившей тишине спокойным голосом вежливо интересуется у местных жителей: «Будьте так любезны, подскажите, пожалуйста, как называется ваша остановка? А-а-а, далеко ещё пилить, ндлять, сука грёбанная и т. д… Ихти — аааааааа-ндр!». С каждым десятком километров рыбаков становится всё меньше. Постепенно расползаются они по любимым клёвым местам и прикормленным ещё с зимы лункам. Для обозначения прикормленной лунки рыбаки, уходя, втыкают в неё стебли камыша в надежде вспомнить по их внешнему виду свою самую удачливую лунку месяц спустя. И, несмотря на то, что этого никогда не случается, в конце следующей рыбалки всё повторяется вновь. Это уже стало особой рыбацкой привычкой: хлебом не корми, но по завершению рыбалки дай испортить камыш.

Вскоре в автобусе уже можно сесть на свои ящики. Всеобщее веселье сменяется всеобщим сочувствием к бедному Толяну, заинедевелая голова которого безвольно болтается за окном, изредка ловя змеиным языком редко падающие снежинки и наводя ужас на немногочисленных прохожих местных жителей, бредущих куда-то ранним утром по обочине дороги: «Батюшки-светы! Покойничка стеклом защемило! Ишь, синюшный уже какой, но ещё матюкается, грубиян, а эти изуверы в автобусе хоть бы помогли ему чем!» Кто-то из сердобольных пассажиров предлагает Толяну отхлебнуть из фляжки первосортного тёщиного самогона. Толян на секунду замирает, затем резко выдёргивает голову из окна и страшным взглядом Ивана Грозного, с известной картины художника Репина, долго смотрит на мгновенно съёжившегося доброхота. Бушлат этого доброго человека вскоре начинает дымиться, и когда уже кто-то начинает отворачивать крышку термоса с чаем, дабы предотвратить пожар на борту, автобус, наконец, достигает деревни Пески. Друзья-рыбаки выгружаются и скользят по крутому обрыву вниз, до рассвета надо уже быть на своём излюбленном месте в двух километрах от берега — именно там глубина залива достигает пятнадцати метров. Толян с комфортом преодолевает склон на спине, не выпуская из рук своего рыбацкого имущества. У берега рыбаки одевают на ноги большущие бахилы от ОЗК, что придаёт им вид заплутавших во Вселенной пришельцев. Заплутавших сразу же после окончания бескомпромиссной межгалактической ядерной войны и теперь разыскивающих оставшихся в живых соплеменников. Наконец пришельцы, пережившие все ужасы и поражающие факторы термоядерных взрывов чудовищной силы, быстро выстраиваются в колонну по одному и бодрым гуськом отправляются к заветной на весь сегодняшний день цели. Замыкает заряженную на успех колонну самый уставший от проникающей ядерной радиации и жесткого рентгеновского излучения «пришелец» по имени Толян. Еле передвигая ноги по бугристому снегу, скрывающему лёд залива, он волоком тащит за собой ледобур и рыбацкий ящик, тогда как свесившийся из-за спины на грудь рюкзак нещадно хлещет его по щекам своим верхним клапаном. Но упорный герой не обращает на это ровно никакого внимания и нервно, но, в конце-концов, поступательно продвигается вперёд. Честь и слава героям, мучительно умирающим от воздействий пагубных излучений, но не сдающимся ни при каких обстоятельствах!

Над плоским горизонтом залива начинает мучительно восходить ранневесеннее солнце. Путь группы пришельцев преграждают неожиданно выросшие из темноты торосы. Порождения отголосков бушевавших на Балтике зимних штормов грозно щетинятся острыми гранями беспорядочно разломанного льда и грозят слононогим пришельцам дополнительными бедами. Но вот уже тихо струится исходящий от встающего солнца свет, постепенно вступающий в свои права и минута за минутой сглаживающий ночные угрозы. Вот он уже раскрасил красным цветом грани гигантских кристаллов прозрачного льда и обнажил места проломов в сверкающей, как сказочный дворец, стене. Пришельцы один за другим преодолевают переливающуюся какими-то немыслимыми цветами преграду и вскоре оказываются у цели. Они медленно расчехляют негнущимися пальцами свои винтообразные ледобуры и постепенно становятся людьми, очень похожими на рыбаков. Люди, очень похожие на рыбаков, вступают в фазу активного бурения, и в диком темпе вращательных движений с них осыпается последняя шелуха инопланетных обликов. Теперь это обычные питерские рыбаки-экстремалы, которые бурят вокруг себя по двадцать лунок сразу. При этом снег вокруг каждой из лунок сразу же темнеет, и каждая из них начинает зловеще дышать чёрной, как нефть, водой. Уязвлённый таким откровенным глумлением над собой лёд начинает саркастически потрескивать под слоноподобными ножищами рыбаков. Это насмешливое потрескивание не обещает ничего хорошего, и невольно возникает вопрос: для чего делается такое количество лунок? И ведь для каждой из этих лунок у рыбака имеется удочка, а на каждой из удочек по несколько фосфорных, светящихся (для облегчения работы рыбьего зрения на большой глубине) мормышек с большими крючками! Куда столько? Неужели от жадности это всё? Как выясняется — нет. Это всего лишь обычное управление вероятностью поимки рыбы. Ведь если задаться вопросом о том, что мы в действительности делаем в течение жизни, пытаясь решить какую-нибудь проблему, то самый точный ответ можно будет записать следующим образом: мы лишь пытаемся увеличить вероятность решения какой-либо проблемы, но не решаем её. Решение проистекает на самом верху и при том лишь условии, если её решить действительно надо для того, чтобы выполнить свою миссию в этой жизни. А если мы не будем увеличивать вероятность выполнения своей миссии, то она может и не состояться и получиться, как в том еврейском анекдоте, в котором сидит старый еврей Мойше при лучине в своём старом убогом домишке и ропщет на Всевышнего. «Вот, — бурчит он себе под нос, — Мойше ты любишь. Этот бездельник за всю жизнь палец о палец не ударил, а купил лоторейный билет и выиграл столько денег, что хватило и на новую квартиру с евроремонтом и на немецкую машину марки «Мерседес». Отчего же в мире творится такая несправедливость? Почему одним всё, а другим только лучину, да убогий дом?» В этот момент разверзаются небеса и раздаётся трубный глас: «А ты хотя бы билет лотерейный купил, нечестивец?!»

Вот поэтому-то и надо увеличивать вероятность своей миссии. А миссия зимнего рыбака в этом мире состоит в единении с природой посредством рыбной ловли. Отсюда и обилие лунок, удочек и крючков. И иного пути для соития с зимней природой нет. Вот попробуйте хотя бы часов на двенадцать слиться с природой на двадцатиградусном морозе, просто так прогуливаясь по лесу… Дудки, через пару часов замёрзнете, как бы вы ни были одеты, и сколько бы тёплого глитвейну не глотнули. Замёрзнете, и тут же убежите домой или ещё в какое натопленное жилище. А что такое пара часов? Как за это время можно слиться? Учёными-сексопатологами давно подсчитано, что для того, чтобы слиться с женщиной, достаточно одного часа тридцать одной минуты: час на подготовку, минуту на сам процесс и полчаса на отдых от процесса (кстати, отдыху после процесса тоже дано научное определение — апатия). А вот с природой даже за два часа не получится. Природа она гораздо больше, чем женщина, хотя и тоже женского рода. А вот у зимних рыбаков это соитие может длиться от нескольких часов, до нескольких суток в зависимости от их снаряжения, качества палаток, заряженности батареек для фонарей, количества «долгоиграющих» свечек, запасов для закуски водки. И, конечно же, время полного слияния рыбака с природой находится в очень сильной и прямой зависимости от количества ящиков этой самой водки. А если все эти запасы постоянно пополнять, то рыбаку уже и домой-то незачем возвращаться. Но, к сожалению, такого никогда не происходит. Всякие ресурсы имеют свойство заканчиваться, и поэтому рыбаки (беспредельщиков на джипах и любителей дрейфовать на льдинах мы в расчёт не берём) обычно всегда возвращаются домой к своим матерям, отцам, женам и детям (словом, к тем, кто у них есть в наличии). Возвращаются, как правило, с рыбой, спокойными, загорелыми, здоровыми, сильно пахнущими своим уловом и слегка источающими не до конца выветрившийся на свежем воздухе запах обилия выпитой водки. И это ещё раз должно убедить всех в том, что нет лучшего способа приобщения к природе в зимний период, нежели рыбалка. Кроме того, научно доказано, что время, проведённое на рыбалке, в счёт жизни не засчитывается. Но многие почему-то гнушаются общением с природой зимой и никак не хотят продлить себе жизнь. Видимо, не видят в этом никакого смысла. Бог им судья. А мы после короткого, преисполненного глубокого философствования отступления, вернёмся к нашим героям, которые никоим образом не относятся к тем, которые не видят ни в чём смысла.

Лунки у героев просверлены. Удочки развернуты. На крючки насажены размороженные кальмары. Почему именно кальмары? Да потому, что хищные рыбы всех морей и океанов признают это многощупальное и глазастое чудище весьма вкусным продуктом. Даже в тех местах, где кальмар никогда не обитал, на наживку из его мяса обязательно клюнет какая-нибудь зубастая сволочь. Видимо, кальмар является каким-то общемировым рыбьим деликатесом, который подают по праздникам в дорогих рыбьих ресторанах планеты Земля. Не были исключением и обитатели вод Финского залива. Но всё-таки лучше всего клевала корюшка на своих соплеменников. Сильно развит был в ней рыбный каннибализм. Поэтому, как только удастся рыбаку вытащить первую корюшку на кальмара, он тут же безжалостно режет её на мелкие кусочки и насаживает их на другие крючки, без сожаления сбрасывая с них останки купленных за деньги кальмаров. И, таким образом, рыбак, пусть временами и бессознательно, но опять же осуществляет управление вероятностью (справедливости ради надо отметить, что не каждый из рыбаков догадывается о том, что такое вероятность, но интуитивно каждый из них её, собаку, чувствует всеми фибрами души). То, что корюшка лучше всего клюёт на мясо сподвижников — это научно установленный факт, но и то, что она в преднерестовый период огульно бросается на всё, что ни попадёт ей на намеченном природой пути, тоже не подвергается никакому сомнению. Видимо, у корюшки так проявляется предродовой токсикоз. Недаром эту хищницу недолюбливают ленинградцы-блокадники. Многие из них очень отчётливо помнят, как долгожданными блокадными вёснами по Неве плыли размороженные трупы, на глазах превращающиеся в скелеты под напором яростных корюшинных челюстей. Что тут поделаешь? Таковы привычки этой рыбы, заложенные в неё природой. Здесь нет её вины, и с этим надо смириться, как с врождённой вороватостью котов и кошек. Опять несколько удалились от героев рассказа, но эти комментарии не будут лишними, и далее читатель в этом будет иметь возможность убедиться.

Говорить о том, что лунки были просверленЫ и удочки развернутЫ, было с нашей стороны небольшим преувеличением и всё из-за того же Толяна, который так долго изображал танец вокруг ледобура, что изрядно надоел даже терпеливому Витьку, который в конце концов отобрал у него бур, просверлил одну лунку и опустил туда леску от одной толяновой удочки. Человек с ущербным генофондом тут же прилёг у лунки прямо на лед и почти мгновенно уснул, утомлённый тяжестью перенесённых испытаний. Но долг рыбака в нём не спал. Об этом свидетельствовала его рука, непрерывно поддёргивавшая леску как при ловле хищника на блесну. Этих действий абсолютно не требовалось при ловле корюшки, но рыбацкий инстинкт подсказывал Толяну нечто другое. А пока он пребывал во власти инстинкта, Димон, Витёк, Костян, Юран и Вован продолжали заниматься обычным для этого времени года и суток делом. Они сидели каждый на своём ящике и внимательно следили за кивками своих удилищ (для тех, кто не в курсе: кивок — это такая длинная, узкая, металлическая пластинка (или пружинка) с красным шариком на конце, через которую продевается леска, а кланяющийся рыбаку кивок сигнализирует о наступлении двух разных по своей сути событий — либо рыба из интереса трогает наживку на крючке, либо льдину, на которой восседает рыбак уже оторвало от прибрежного льда, и рыбак начинает свой героический дрейф по просторам Балтики. Иногда эти события совпадают по времени, но их суть остаётся разной всегда). Застывшие почти в одинаковых позах рыбаки ждали подхода корюшинных стай. Красное солнце уже уверенно зависло над горизонтом, а со стороны берега неожиданно задул довольно сильный ветер, погнавший по льду колючую позёмку. Некоторые из опоздавших на встречу рассвета пижонов прикрепляли к своим ящикам лыжи, садились спиной к ветру и уверенно катились под его непрерывным давлением к месту бурения лунок. Иногда почти неуправляемые болиды достигали такой скорости, что гонщикам приходилось тормозить ледобурами о наметённые на шероховатости льда снежные островки, а когда этого сделать не удавалось, пижоны сознательно инициализировали падение на бок, дабы не соскользнуть с кромки льда в манящие своей прохладой чёрные воды залива. Время от времени рыбаки выбирали леску из лунок, бросая её по ветру, чтобы зарядить солнечным светом фосфорные мормышки, источающие тихое, манящее к себе свечение на пятнадцатиметровой глубине. Зарядив мормышки и облегчив тем самым жизнь рыбе (ну, чтобы она не щурилась и не портила себе зрение, блуждая в кромешной придонной тьме и отыскивая добычу в подлёдном пространстве), рыбаки заботливо поправляли наживку на крючках (дабы не травмировать лишний раз рыбью психику двусмысленным видом крючка с мерзкой заусеницей на конце) и опускали леску обратно в воду. Проделав эту нехитрую процедуру по два раза кряду, рыбаки тихо загрустили. Кивки по прежнему стояли ровно, лишь слегка подрагивая от мелких, но частых ударов позёмки. Первым не выдержал Вован: «Эй, малохольные, вы чё сюда приехали? Никак рыбу ловить? И чё? Не знаете, как она ловится? Напоминаю, всё очень просто: наливай да пей!» «А чё пить-то? — как бы нехотя и с недоверием отозвался Витёк и продолжил с деланным удивлением, — неужели ты сегодня наливаешь?» «А чё, скажешь такого никогда не было? — с таким деланным, но возмущением в голосе отреагировал Вован. «Смотри-ка, он ещё и возмущается, стервец эдакий! — вступил в перепалку Димон, — притащил в прошлый раз какую-то фигню в пластиковой бутылке, чуть всех до смерти не потравил, а теперь — «скажешь, такого никогда не было». Да ты лучше бы не напоминал никому, что приносил что-то и молился, чтобы все про твоё жлобство поскорее забыли!» «Тьфу, блин, объяснял им, объяснял, они опять за своё! До конца жизни мне поминать будут! Что я мог поделать, если жена тайком от меня заграничный спирт «Роял» второй раз водой разбавила? Я уже довёл до нужной консистенции, упаковал, а она, змея, тайком достала, половину отлила и воды из под крана не глядя туда набухала. А вода в тот день ржавая текла, профилактику какую-то водопроводчики устроили. Вот и получился «коктейль Молотова» для желудка». «Да ладно, хватит нам одну и ту же байку рассказывать! — возмутился Димоню — Он, видите ли, ни в чём не виноват, а это только жена у него змея! Так воспитывай свою жену, на то ты и муж! Я вон свою так воспитал, что сегодня уже во двор вышел, а она на балкон, в мороз и в одной ночнушке вылетает и пищит сверху на весь двор: «Милый! А ты бутылку не забыл?» Во как надо! Вот это и есть настоящее воспитание! С одной стороны неудобно перед соседями за ночное беспокойство, а с другой стороны гордость распирает: у кого ещё жена на такое способна!» Возмущению рыбаков, выслушавших этот димонов спитч, не было предела. Со всех сторон до него доносились гневные вопли: «Ложь!», «Этого не могло быть!», «Это из анекдота!» Слышались даже обвинения во лжи с использованием женского полового органа: «Пи…ишь!!!» — орала обезумевшая толпа. В общем, какой-то нездоровый шум поднялся на льду. Даже мидитирующий у лунки Толян как-то по-особому недоверчиво задёргал рукой с зажатой в ней удочкой. «Что же они так все возмущаются? Неужели на самом деле ничего такого не было? — задумался Димон, — но как же? Я же своими глазами видел и своими ушами… Или это мне как в песне: …да во сне привиделось? Вернусь, надо будет соседей опросить». Но сдавать назад уже было нельзя. И когда гвалт чуть успокоился, Димон поднял руку, как индеец из народного украинского кинофильма «Чингачгук велыка гадына», и произнёс: «Можете звиздеть сколько вам угодно, но сегодня утром это свершилось. Хау! Я всё сказал!» Прокатилась вторая волна возмущений, но она утихла быстрее, чем первая. «Ну так ты наливаешь, дядя Вова, или как? — с ехидцей спросил Витёк. — Или баснями нас будешь поить?»

— Конечно-конечно, подгребайте. Пока не грохнем, всё равно не клюнет!

— Только, чур, даже если у кого клевать начнёт, — не отвлекаться от основного процесса и не бежать сломя голову к удочкам. Мы, в конце концов, рыбаки, а не добытчики!

— Так, сальцо, огурчики… Стаканчик один, так что по очереди…

— Ох-х, и как только её пьют проклятую!

— У-ух, вот так и пьют всё время — с отвращением!

— Фу-у, не пьянства ради, а здоровья для!

— Давай-давай, какое ещё пьянство? Выпиваем, дабы совсем не отвыкнуть…

— Ну, в этот раз получше, вроде. А то я прошлый раз еле до берега успел добежать и — тридцать три струи, не считая мелких!

— Это ты, наверное, в сторону леса «фейсом» сидел. А я им в сторону залива полыхнул — не успел развернуться после бега. Палил дальше, чем видел! Хорошо ещё никого не задел, всех до этого со льда, как волной смыло!

— Да-да, точно… Все как будто в воздухе растворились, когда увидели: как-то странно и быстро Витёк бежит в сторону берега, судорожно прижав руку к заднему «фейсу». Ну, думают, сейчас что-то будет, раз такое напряжение у него возникло… и айда естественные складки местности для спасения на берегу искать!

— Ты давай-ка, не хохми, а расскажи, с какого такого перепугу твоя жена вдруг в рюкзак к тебе залезла и спирт ослиной мочой развела?

— Да говорю вам, что не моча это…

— Ладно, все будем думать, что это была ржавая вода. Это, в конце концов, в интересах всех присутствующих. Кому охота признаваться, что ослиной мочой отравился. Колись дальше.

— Да это… Чтоб его… Был такой случай на даче… Блоки мне бетонные привезли на фундамент да и вывалили посреди дороги — на участок было не заехать. Развезло его сильно после дождей. А тут председатель садоводческого товарищества, гнус, подкатил не вовремя и развонялся: «Убирайте в срочном порядке! Заграждаете людЯм проезд!» Легко сказать, убирайте… Когда каждый блок по пятьдесят килограмм весит.

— Так нас бы позвал…

— До вас ещё доехать надо, сотня километров как никак, а соседи рядом. Вот я к ним и обратился. Полдня упирались, чтобы блоки эти с дороги на участок перекидать, ну а потом сели, как полагается, отметить это дело. Была у меня кой-какая снедь и два с половиной литра этого самого «Рояля». Спирт-то я впрок, на весь следующий сезон с собой привёз, а «хавчик» только для того, чтобы вместо обеда перекусить — не мог же я предусмотреть, что с блоками так неудачно всё получится и придётся кого-то просить… Ну, а коль попросил то, сами понимаете, надо людЯм налить и закусь им обеспечить.

— И какие проблемы? У вас там что, не растёт ничего что ли?

— Да что там может расти в середине осени? Короче, «закусь» скоро кончилась, но сосед слева вдруг вспомнил про грядку позднего, но зелёного лука, чудом сохранившуюся у него на участке. Пошли мы с ним, весь лук повыдёргивали, порезали, полили маслом, посолили, и пир продолжился! К позднему вечеру уговорили мы на троих два с половиной литра чистого спирта и расползлись кто куда. Если бы это было в квартире — умерли бы сразу, но велика она, сила чистого воздуха… Как я попал в свой вагон-бытовку уже — не могу ничего толком рассказать, но хорошо запомнил следующее утро. Проснулся с глубоким сожалением, что не умер в детстве от скарлатины — голова вот-вот лопнет, в пищеводе великая африканская сушь, во рту как будто табун лошадей всю ночь испражнялся…

— Опускай ты эти всем известные подробности перегибов нашего бытия…

— Ну, так вот, попил я ключевой водички, и спирт взыграл с новой силой — пьяным стал, что называется, в хлам. Выползаю наружу, гляжу: сосед, тот что слева, на скамейке сидит. Неустойчиво как-то сидит. Видно, что приболел малость чем-то — болтает и крючит его, как сосиску над углём. А по участку бродит и что-то ищет жена, приехавшая первой утренней электричкой. Наконец жена останавливается и застывает немым вопросом искривлённой спины посреди грядок, начинает часто дышать и нервным голосом громко вопрошает: «Гена, а куда делись мои гладиолусы? Целая же грядка была!» Тут я начал кое-что вспоминать о событиях минувшего вечера, и напала в этот момент, на меня зверская икота. Один из «иков» выдался таким мощным, что сотряс больную черепушку до самого основания — аж до копчика достигло это сотрясение: вспомнил я про наш вчерашний зелёный лучок на закусь!

— Га-га-га! Гы-гы-гы! Хо-хо-хо!

— Да-да, вот и меня тогда разобрал великий и громогласный смех на фоне непрекращающейся икоты! Тут жена соседа вознегодовала ещё больше: «Ах ты, говорит, такой-разэдакий раздолбай, мало того, что мужика моего из строя на три дня спиртом своим палёным вывел, так ты ещё и насмехаешься?! Может, это ты мои гладиолусы скомуниздил и уже на рынке загнал, а теперь сидишь тут и радуешься? Ничего, вот приедет твоя жена, я ей расскажу, чем ты здесь занимаешься! Как к Людке, что на соседней улице, якобы за домкратом заходил…». И рассказала-таки, стерва. Что было и чего не было наплела. А тут еще жена второго соседа-помощника и собутыльника припожаловала. Приползла, курва, и давай жене моей плакаться — мужа у ней, видите ли, отравили… Третий день ничего делать не может, в гамаке лежит и что-то глазами на потолке ищет, а то начнёт какую-то белку звать и всё пытается её орешками накормить… А вот не фиг пить до одури! Выпала халява, так значит надо обязательно до дна всё вылакать… Ну, положим, не совсем халява, но нельзя же до белок на потолке! Ну, выпил ты для порядку… коль пригласили, да и ползи на фиг на свою территорию. Нет! Надо сидеть и стаканы переворачивать, пока дно не покажется, а потом ещё «на посошок» (без посоха до своего участка уже не дойти), да «по стременной» (хотелось бы посмотреть, как эти алкоголики влезали бы на лошадь). Всё вылакали! И я же ещё и виноватым остался! Хотя, если разобраться, то самая пострадавшая сторона — это я. Мне ведь этого спирта на весь следующий сезон хватило бы. И удар по печени был нанесён такой же, как и всем участникам этого процесса — тоже ведь завёлся, что называется, «за компанию». В общем итоге, скандал получился грандиозный, на уровне всего садоводства и, что самое главное, на пустом месте… Так-то разобраться: ну, поработали мужики хорошо, затем выпили. Вполне обычная история, а тут такой пламень раздули и из меня отрицательный пример для воспитания местной молодёжи вылепили. Вот с тех пор супруга и переживает. Всеми правдами и неправдами пытается дозу мне ограничить.

— Хорошо, что в этот раз руки у неё не дошли… Давай-ка, накатим по второй!

— Ещё по единой! Будьте здравы, бояре!

— И тебе не хворать!

— Может, в следующие выходные на Ладогу рванём? Говорят, уже окунёвая охота началась.

— Да-а-а, за окушком сейчас побегать — милое дело…

— Бывалыча бегаешь-бегаешь, высматриваешь стаю по активности тянущих леску и туда! Пробуришься под задницей у какого-нибудь особо активного, которому даже «кыш» сказать некогда от поклёвок, и начинаешь полукилограммовых «горбылей» одного за другим таскать пока стая не пройдёт… А потом снова носишься, как угорелый. Нелёгкое это дело: в прошлом году видел, как один ретивый дядя помер прямо на льду — сердце не выдержало. Шутка ли, бегать на солнце в ОЗК…

— Не только бегать устанешь — его ведь, гада, бывает, ещё не с первого раза вытащишь… Как упрётся, приходится по нескольку раз отпускать и опять подтягивать… Сильный — зверь! Но зато, когда вытащишь это чёрно-зелёное и горбатое чудо, — бальзам на душу…

— Ё-моё, а как же мы про Толяна-то забыли?!

— Да успокойся ты! Он сейчас не с нами…

— Замёрзнет же, шельма!

— Докладываю как врач: пять минут назад, пока вы тут байки травили, произвёл внешний осмотр тела потерпевшего — кожный покров нормально-розового цвета, температура и пульс в пределах нормы, зрачки на свет реагируют адекватно.

— Но, предложить-то надо для порядка… Очнётся, а горючего уже нет. Обидится. Дайте-ка попробую — к носу стопку поднесу и оценю реакцию.

— Попробуй-попробуй, камикадзе…

— Блин, что творит, а? Опять без Ихтиандра тоскует… Хоть бы он пришёл, наконец, что ли… Ладно, оставим бедного Толяна в покое, а рыбой потом поделимся… если сами, конечно, хоть что-нибудь, да поймаем с испуга. Кстати, Костян, видел на твоей удочке слабую поклёвку, когда к больному бегал.

— Ну и чё?

— Вижу кивок: тюк-тюк. Хотел подсечь, даже удочку в руку взял и вежливо поинтересовался, мол, клевать изволите или глазки строить? Но видимо, эта сволочь в тот момент, строила мне подо льдом глазки. Поэтому, как только услышала прямой в разоблачительности своей вопрос, так поклёвки сразу же и прекратились.

— Ладно, давайте по третьей и по боевым постам.

— Ваше здоровье, господа! Юран, принимай эстафетный экразм.

— В моём доме попрошу не выражаться!

— Хорошо, тогда хватай стакан и передавай следующему! Отсюда вижу, что у меня уже клюёт!

— И у меня клюёт, наливай же ты быстрее, мерзавец!

— Смотри-ка, и у меня кивок с ума сходит!

— Мужики, а может мы уже того… поплыли бороздить просторы Балтики?

— Да нет… Гула не слышно было, да и трещины не видно.

— Увидишь ты её, если она на километр сзади… Метров сто продрейфуешь, вот тогда и увидишь чёрную полоску!

— Типун тебе на язык…

— Конечно, разве от доктора можно услышать какое-нибудь другое пожелание…

— В любом случае, ни треска, ни гула не было слышно.

— Ладно, всё! Пьянству бой! По местам стоять, с якоря пока не сниматься!

Рыбаки дружно разбегаются по своим лункам и почти одновременно начинают выполнять один и тот же акробатический трюк под названием «подсечка». Благодаря её величеству моде, нынче в стране развелось очень много дзюдоистов, и многие из последователей бессменного президента могут подумать, что речь идёт о привычной для них подсечки одной, а то и сразу обеих ног соперника, с целью болезненного опрокидывания его туловища на земную поверхность. Однако нет. Подсечка в исполнении охотника за корюшкой состоит в резком прыжке вверх с одновременным подъёмом удочки над головой. Это позволяет множеству крючков прошить всю толщу корюшинной стаи, плывущей к устью Невы на нерест. Иными словами, правильно выполненная подсечка позволяет прорвать горизонтальный рыбий поток в вертикальной плоскости и тем самым увеличить вероятность (ети её!) одновременного зацепа как можно большего количества хищных корюшинных особей. После подсечки рыбак начинает быстро— быстро и попеременно обеими руками выбирать леску. Минута… и — вот они, долгожданные чёрноспинные тушки размером со среднюю селёдку! Кажется, что тихий и непрерывный шелест начал слышаться из-подо льда. Пошла корюшка! Вот уже рыбаки, не успевая бегать от лунки к лунке, переходят на ловлю двумя удочками, а вскоре им приходится отказаться ещё от одной удочки — груз не успевает долететь до дна, как подсвеченные фосфором куски корюшинного мяса уже жёстко атакуются хищниками. Быстро растут горки медленно деревенеющей на лёгком морозце рыбы. Вокруг резко свежо пахнет только что порезанными огурцами. Но рыбаки уже не замечают ничего вокруг. Не замечают они, что солнце уже давно пробило предрассветные облака и сияет теперь во всю свою весеннюю мощь. Не замечают они и того, что ветер в одно мгновение изменил своё направление почти на противоположное и дует с той же неослабевающей силой со стороны Балтики, загоняя чёрные воды залива под слабеющий в объятьях солнечных лучей лёд. Всё внимание рыбаков сосредоточено только на ловле — пошла путина! Груз вниз, поклон кивка, подсечка, быстрый попеременный перебор руками лески, ага, вот три чёрноспинных зверька извиваются на крючках вокруг мормышек, путая леску. Теперь аккуратней и как можно быстрее надо снять вертлявую добычу, нацепить кусок порезанной наживки-рыбки поверх объедков, оставшихся на крючке, и снова груз вниз… а пока он достигает дна можно ещё корюшки на наживку порезать. И так раз за разом. По одному и тому же кругу. Но однообразие не мучает. Это как раз то однообразие, прекращения которого никому из рыбаков не хочется до полного захода солнца. Лишь немногих из них насторожила резкая перемена ветра. Эти немногие и были самыми опытными трусами среди всей рыбацкой публики, неистово прыгающей по льду в исполнении замысловатого «танца алчущих рыбаков». Только опытные трусы средь всей этой свистопляски находили время оглядеть окрестности и прислушаться к ледовому гулу, время от времени проносящемуся через прибрежные ледяные просторы. Самым главным трусом среди наших героев был Вован, который не только всё время прислушивался к природе в постоянном ожидании подвоха с её стороны, но ещё и не ленился возить с собой на зимнюю рыбалку надувную лодку. Очередной глухой удар, заставивший вздрогнуть буквально весь ледяной массив, как-то по особенному заинтересовал Вована. Он воткнул удочку в холмик рыхлой наледи у лунки и засеменил к берегу. Никто из рыбацкой компании этого даже и не заметил. Иначе в спину семенящему к береговой полоске леса Вовану тут же понеслись бы шуточки, наподобие: «Чё, опять хотел всех мочой потравить, да сам обосрался? Ты хоть сигнал подай, когда нам на лёд падать, чтобы не убило! Или к лесу задницей развернись… местное зверьё, оно к стрельбе более привычное, а деревья ещё и не такие ветровые нагрузки выдерживали». Силу веселью от подобных шуточек могла бы прибавить своеобразная манера хождения Вована по льду. Он всегда таким образом семенил по скользкой поверхности, как будто уже наложил или вот-вот наложит в штаны и боится расплескать то ли содержимое кишечника, то ли то, что совсем недавно было содержимым кишечника, а сейчас уже является содержимым штанов. Но нет, все в округе с головой ушли в свою вторую профессию и по сторонам никто не озирался. Пройдя своей своеобразной иноходью с полкилометра, Вован вдруг развернулся и с удвоенной скоростью засеменил обратно. Не дойдя сотни метров до своих сотоварищей, он принялся что-то кричать и размахивать руками. Наконец его визгливые вопли, а затем и полные отчаяния жесты привлекли внимание всей остальной компании, тем более, что клёв как-то резко поутих. Нет, сами поклёвки не потеряли своей интенсивности, но вот крючки всё чаще и чаще оставались пустыми. «Плывём! Плывём, япона мать!» — вопил на всю округу испуганный чем-то Вован. Вскоре, он почти в плотную подошёл к товарищам и слегка запыхавшись от оригинальности своей походки доложил обстановку:

— Оторвало, ети его… Метров шестьсот… Трещина уже метра три… Сужается в сторону Зеленогорска. Ребя, бросай удочки, хватай только ящики, буры, рюкзаки и делаем ноги!

— Тьфу, ндлять, куды же таперича бечь, милай? — насмешливо и нараспев вопросил паникёра всегда спокойный, как вкопанный в землю танк, Костян, который в стремлении всегда быть ближе к народу, часто использовал язык, содержащий дикую смесь различных диалектов народов севера, — вот был бы ты хучь дальним родственником великого прыгуна в длину Боба Бимона, можно было на что-то надеяться. А так…. Как, к примеру, ты, милай собираешься сигануть на три метра в своёй ватной одёжке, да ещё и с этим барахлом в руках? Да даже и без барахла? Барахло можно вначале перекинуть, только потом уже из жадности точно прыгать придётся и вначале принять освежающую ванну, а потом помочь корюшке с кормёжкой перед нерестом. Так что дрейфуй себе, милай, покедова лёд не растает. Героям папанинцам: ура, ура, ура!

— Так сужается же к Зеленограду…

— Ну и чё? Ты знаешь, где хотя бы до полутора метров сузится? На шестнадцатом километре или в районе Курорта? Погнали! К утру дойдём. Как раз к тому времени поспеем, когда наши родственники все морги уже обшарят и убедятся, что нас там точно нет. Поймут они тогда, неутешные, что все мы уже давно на дне морском.

— Типун тебе на язык…

— Достал ты уже всех своим типуном… Мужики, предлагаю следующий вариант, здравый смысл которого, как говорится, лежит на поверхности. Вот есть среди нас некий отравитель Вован, который, по всей видимости, от обуявшего его внезапного ужаса кажется совсем позабыл о своей лодке, но нас ужас давно миновал, и мы о ней помним! Поэтому предлагаю не спеша, но очень быстро смотать удочки, покидать рыбу в ящики и — к трещине. А там надуем лодку и по одному или же по двое постепенно все переправимся. Недаром же Вован пуп рвёт и этот чудо-пароход всё время с собой таскает. Вот он и пригодился наконец. Всё, как у писателя Чехова: ежели ружьё на стенке висит, значит когда-то бахнет так, что никому мало не покажется…

— Переправляться только по одному! Лодка вся латанная-перелатанная!

— Ладно, иди сматывай удочки, жлоб ты наш хозяйственный! Мужики, про Толяна не забыть бы.

— «Сматывайтесь» поскорее, сборы Толяна я беру на себя, — успокоил товарищей самый быстрый среди них и доселе всё время молчавший Юран, который во время Костянова монолога уже успел смотать половину своих удочек.

Рыбаки деловито приступили к эвакуации: сматывались и паковались удочки, гулко ударялись о дно и стенки ящиков рыбьи тушки, чехлились ледобуры. Вскоре команда была готова к передвижению, только Юран продолжал колдовать над Толяном, дёргая его за бушлат с разных сторон и не в силах оторвать его ото льда целиком. На выручку к нему поспешили Димон и Витёк. Общими усилиями они поставили ещё не до конца проснувшегося Толяна на ноги и изумились, глядя на то место где только что лежало его тело: на льду четко отпечатался размытый алкоголем Толянов силуэт глубиной сантиметров пять. Если учесть, что толщина льда к тому времени составляла сантиметров пятнадцать, то можно было сделать вывод о том, что недолго уже оставалось спящему телу загорать на ярком весеннем солнышке, — ещё каких-нибудь пару сантиметров таяния рыхлого от солнца льда и началось бы плавное Толяново погружение в неприветливую морскую пучину. «Б-р-р», — поёжился Димон, вспомнив как-то виденную издалека ужасающую по своему циничному прагматизму сцену. Действие происходило в устье какой-то небольшой речки, коих великое множество близ южного берега Рыбинского водохранилища и состояло в том, что метрах в ста от него провалился под лёд, беззвучно и быстро исчез в образовавшейся полынье рыбак, увлекаемый мощным течением. Вот так, одно мгновение и нет человека! Половил, называется, рыбки… Но больше всего Димона поразило поведение двух товарищей новоутопленника: встрепенувшись в первое мгновение, они подскочили к полынье, постояли минуты две сняв шапки, глядя на клокочащую воду, и, как ни в чём не бывало, спокойно продолжили ловлю. Когда возмущённый Димон подбежал к ним и стал что-то орать насчёт верёвки, обвиняя рыбаков в преступном бездействии, один из них спокойно спросил его: «А чё мы могли поделать-то? Сам же видал, как его течением смыло — даже «бля» сказать не успел. Его уже вона до того леса, наверное, уволокло, а полыньи нигде больше не видать… Нетути у него ни одного шанса вынырнуть. Не-ту-ти… Так что иди отсель, паря, и не гони волну. Таскай себе плотву, покуда она ещё клюёт, и нам не мешай. Мы сюды не лясы точить за четыреста вёрст приехали, нам семьи кормить надо. Вот сядет солнце, тогда и сообщим об утопшем кому надо… МЧС, милицию… и все дела». «Что же вы на самой стремнине уселись? Видели же, к чему это привело? Или вашим семьям одного утопленника мало?» — вопросил удивлённый невозмутимостью рыбаков Димон. «Так здеся жи клюёт лучше, паря… Где течёт водица быстрее, там и рыба. Неужели непонятно?» — ответил ему второй рыбак и словно в подтверждение сказанному вытащил из лунки жирную килограммовую плотвицу. Вот с таким вот прагматизмом можно порой столкнуться во время зимней ловли на Руси! А может быть и не прагматизм это вовсе, а обычный бытовой идиотизм? Может быть… Об этом невольно вспоминаешь, когда видишь людей, бродящих поздней весной по тонкому, изъеденному промоинами льду водоёмов с досками на плечах. Нет надежды у этих людей на подсказки собственного разума. Только на деревянные доски уповают они.

Вернёмся к ситуации, которая сложилась вокруг нашей компании. Несмотря на то, что Толяну удалось избежать участи рыбака с «Рыбинки», его судьба и судьбы его товарищей поступили на рассмотрение в небесную канцелярию. Димон, Витёк, Костян, Юран, Вован и пошатывающийся от хронической усталости Толян, некоторое время молча обозревали особенности образовавшейся трещины.

— И не хрена она никуда не сужается — типичный обман зрения, мне кажется, что потихоньку расползается, — первым нарушил тишину Костян и удивлённо посмотрел на Вована, — ты говорил три метра, а уже все четыре…Только вот что непонятно: ты чего ждёшь, любезный? Где лодка?

— Да я думал, может как-то без неё обойдёмся…

— Ну, давай вертолётов подождём. У тебя есть с собой лишние три тысячи на оплату воздушного путешествия на геликоптере?

— Откуда?!

— Ну так давай, качай! Мы поможем.

Вован нехотя стянул чехол со своей латанной-перелатанной лодки и, приладив к клапану ножной насос, несколько раз качнул в его резиновое тело уже начавший сгущаться к вечеру свежий морской воздух. Тело лодки испуганно вздрогнуло и замерло в ожидании приобретения формы. «Ты живой вообще?» — отодвинул Вована от насоса Юран и часто-часто затопал ногами по насосу. Минуты через три видавшая виды одноместная лодка типа «Нырок» уже смотрела в небо гордо задранным носом.

— Ну что, первый пошёл? — обращаясь ко всем, спросил Костян и посмотрел на Вована.

— А чё я-то? Чуть что, сразу косой! — голосом Савелия Крамарова из кинофильма «Джентельмены удачи» спросил Вован.

— Да нормально всё! Сначала сам переплывёшь, как хозяин своего «Титаника», а потом Толяна примешь под белые ручки. Ну, а следом и мы по очереди пойдём… Только бы на айсберг не напороться! Помнишь анекдот, в котором старого еврея спрашивают: «А знаешь ли ты, Мойше, кто «Титаник» потопил?» «Знаю, но фамилию немного подзабыл: то ли Айсберг, то ли Швайсберг…. В общем, кто-то из наших…». — ничтоже сумняшись отвечал старый еврей.

— Типун тебе на язык!

— Блин, как уже ты достал своим мерзким прыщом, доктор!

— Вован, давай-ка в лодку. Залазь, мы держим.

Вован аккуратно уселся на дно лодки, принял из рук товарищей рюкзак, ящик и бур, оттолкнулся коротким веслом от острого края льда. Достигнув противоположного края трещины, он выбросил из лодки все вещи и боком выскользнул на лёд. Затем, развернув судно носом к товарищам, изо всех сил оттолкнул её обратно. Рыбаки тут же погрузили в неё выздоравливающего Толяна вместе с его нехитрым рыбацким скарбом и, всучив ему на всякий случай в руки весло, мощно, в несколько рук, вытолкнули лодку в сторону Вована. Почувствовав себя мастеровитым гребцом байдарочником, Толян попытался придать лодке ещё более стремительное ускорение, совершив мощный гребок с одного борта лодки. Это движение было ничем иным, как катастрофической ошибкой Толяна. Лодку мощно крутануло бортом по самой кромке ощетинившегося острыми шипами ломанного льда, и в уши наблюдателей этого смелого олимпийского манёвра ворвался громкий свист весело покидающего тело лодки воздуха.

— Выкатывайся скорее на лёд, урод! — чуть ли не хором вскрикнули наблюдатели. — Вован, держи его!

— Ё-моё, кажись, тону! — издал удивлённый возглас Толян, глядя на болезненно морщащиеся борта тела лодки.

— Руку давай, придурок. Разворачивайся. Теперь вторую… Отталкивайся ногами. Оба! Молодца! — Вован, наконец, выволок на лёд долговязую фигуру Толяна. — Блин, а где же лодка?

— Да вон ещё кусок торчит над водой. Видимо, хорошо Толян ей бочину пропорол, воды много попало…

— Тьфу, дебил, — в сердцах замахнулся на Толяна Вован, — ну кто тебя просил веслом размахивать? Тебе же дали его так, на всякий случай, больше для равновесия, а ты… Такую лодку утопил, гадёныш…

— Да ладно тебе… Наконец-то от этого рванья избавился. Только вот что теперь делать будем? В смысле, как теперь будем переправляться?

Вопрос повис в тишине, нарушаемой криком чаек. Когда все переживали за судьбу Толяна, о лодке, как о единственном способе переправы, как-то не думалось. Теперь же, когда подмоченный с одного бока, но живой Толян стоял, слегка покачиваясь, на другом краю трещины, понимание сложности создавшейся ситуации, как говорится в учебниках по марксизму-ленинизму, овладело умами масс. Носители умов тревожно вздрогнули.

— Ну что же, выход один, — наконец проговорил Димон, — Вован пусть транспортирует домой Толяна — вон он мокрый какой, того и гляди воспаление лёгких подхватит, если ещё часок здесь проторчит, а мы пойдём вдоль трещины, пока льдина окончательно не оторвалась, и будем искать возможность переправиться.

— Да, по всей видимости, ничего больше не остаётся, — согласился Костян, — так что давай, Вован, двигай в сторону берега. Достигнете цивилизации — сообщи в местные отделения милиции и МЧС. Скажи, что мы будем двигаться в сторону Зеленогорска. Если у них есть информация о том, что по пути можно переправиться — пусть не беспокоятся, в противном случае — пусть спасают. А что делать? Работа у них такая… Эти Чипы и Дэйлы должны всегда спешить на помощь.

Перекинувшись ещё двумя-тремя шутливыми фразами а ля: «Напрасно старушка ждёт сына домой…», группы рыбаков двинулись каждая в своём направлении. Малочисленная группа Вована добралась до берега ползком, так как лёд у берега под лучами весеннего солнышка к вечеру окончательно раскис и то и дело проламывался под толстыми ногами идущих впереди рыбаков. Обходилось без жертв: купальщики тут же выбрасывались из образовавшихся полыней на пузо, как нашкодившие подо льдом тюлени, и в таком положении продолжали своё движение, быстро шевеля конечностми-ластами, почти до кромки берега. На сам берег они выходили уже по колено в воде — мокрые, но переполненные радостью не прерванного земного бытия. Глядя на эти ныряния, Вован решил не дёргать судьбу за трепетное вымя и ещё задолго до берега мягко плюхнулся на живот, увлекая за собой окончательно очнувшегося, но ещё очень слабого Толяна. И в таком униженном положении они мучительно долго добирались до спасительного берега, с великим шумом волоча за собой по льду ящики и прочие рыбацкие атрибуты.

Остальные рыбаки, быстро распив, что называется, для бодрости духа, Димонову водку (спасибо его жене или всё же?..), в это же время бодро двигались почти строем в сторону Зеленогорска, весело распевая полную оптимизма песню из кинофильма «Человек-амфибия»: «Лучше лежать на дне в тихой прохладной мгле, чем мучиться на этой проклятой земле! Раз, раз, раз, два три!» Вскоре из организмов выветрилась выпитая водка. Вместе с водкой лёгкой фракцией улетучилось нездоровое веселье. Медленно наваливалась усталость — начали сказываться ранний подъём, дальняя дорога, многочисленные ужимки и прыжки, сопровождавшие процесс ловли. Трещина всё не сужалась. Надвигались сумерки. Вдалеке показались ранние огни Зеленограда. В небе раздался гул вертолёта. Вскоре над группой вымотанных до предела рыбаков зависла винтокрылая машина. Из открывшегося люка показалась какая-то отвратительная рожа и, пытаясь перекричать гул двигателя и шум винтов, заорала, сбрасывая верёвочную лестницу:

— Ав-вай по о…ному! Ащик…ось, с…тина!

— Нет! Никогда! — дико заорал Костян, болтающийся на лестнице почти у открытого люка. — Ты чё, совсем дурак?! Там же рыба!

— …ось! …оворю! — неистово вопила рожа, у которой оказались очень длинные ноги и она всячески пыталась выбить ими ящик из руки Костяна.

Но не таков был Костян, чтобы расстаться с честно и трудно заработанной добычей! Он в очередной раз вывел ящик из-под удара рожиной ноги и, в продолжении этого движения, гулко хлопнул им по рожиному лбу. Рожа тотчас исчезла в проёме люка. Следом за ней там же исчез Костян. Вслед за ним по лестнице лихо взобрался Юран. И, как только его пятая точка исчезла в темном брюхе геликоптера, тут же с силой захлопнулся люк, передавив раскачивающуюся на ветру лестницу. Корпус винтокрылой машины тоже начал раскачиваться. Сразу сложилось впечатление, что внутри корпуса идёт непримиримая борьба. Спустя пять минут положение машины неожиданно стабилизировалось, вертолёт поднялся чуть выше и, сорвавшись с места в горизонтальный полёт, как ошпаренный понёсся в сторону Зеленогорска. Оставшиеся на льду Димон и Витёк некоторое время громко сквернословили в адрес улетевших спасателей, поминутно показывая кулаки жопе исчезающего из поля зрения вертолёта. Но вскоре анус воздушного судна совсем исчезла из видимости, и друзья впервые за долгие годы серьёзно задумались о своей дальнейшей судьбе. Нет, конечно же, они думали о ней иногда и раньше, но чтобы так серьёзно — никогда. Они прекрасно отдавали себе отчёт, что вертолёт за ними больше не прилетит. Как оказалось в последствии — это была очень правильная мысль: драка в вертолёте закончилась тем, что отвратительной роже удалось захлопнуть люк и забаррикадироваться в кабине пилотов, а когда вертолёт совершил посадку, Костяна и Юрана уже поджидал усиленный наряд милиции, который и слушать не захотел об оставшихся на льду людях и отвёз друзей в ближайший милицейский «обезьянник», где и продержал их до утра, предварительно изъяв рыбу как «скоропортящийся продукт, нарушающий нормы санитарии в государственном учреждении МВД» (именно так было отмечено в строгом милицейском протоколе, составленном для взыскания с рыбаков денежных средств за вечернюю экскурсию на вертолёте и административного штрафа за неспортивное поведение). А лётчики почему-то очень сильно обиделись на рыбаков. Особенно обиделась та отвратительная рожа с длиннющими ногами. В общем, чем-то сильно оскорбились уставшие за день пилоты и больше никуда не полетели.

Поэтому помощи Димону и Витьку было ждать неоткуда. Тем временем ледовая обстановка начала меняться. Уже не вооружённым никакими приборами глазом стало заметно, что трещина начала быстро расширяться. А вскоре раздался оглушительный треск, и противоположный край трещины начал медленно, но неотвратимо удаляться вместе с берегом. «Ура! Ура! — отчаянно завопили друзья, неизвестно чему радуясь. — Плывём! Привет товарищу Папанину!» (Кто такой «товарищ Папанин» друзья догадывались очень смутно, но, тем не менее, как-то по особенному тепло и радостно приветствовали его). Как они пережили эту ночь, известно только им двоим. Наутро друзей-рыбаков обнаружили пограничники на экранах своих мощных радаров. Две мутные и дрожащие пикселями точки передвигались по дрейфующей льдине в сторону капиталистической Финляндии с явным намерением нарушить государственную границу. Пограничники тут же выслали вертолёт с дежурящим в тот день нарядом и сняли потенциальных перебежчиков со злополучной льдины. Сняли их голодных, холодных и сразу же посадили погреться в ближайший пограничный «обезьянник», где и продержали до полудня, предварительно изъяв рыбу, как «скоропортящийся продукт, нарушающий нормы санитарии в государственном пограничном учреждении» (именно так было отмечено в строгом пограничном протоколе, составленном для взыскания с рыбаков денежных средств за экскурсию на военном вертолёте и административного штрафа за попытку незаконного пересечения границы. Не правда ли, эта фраза очень сильно напоминает, запись в милицейском протоколе? Видимо, эта была какая-то общая стандартная формулировка, принятая на вооружение бюрократами силовых органов. Или это мышление такое у бюрократов — общее и стандартное?) Ладно, шут с ним, с мышлением этим, а вот рыбы было жалко… Но именно такой ценой друзей не обвинили в государственной измене. Конечно же, для порядка запросили на них комсомольские характеристики с места работы, но дальнейшего хода делу о незаконном пересечении границы не дали. Видимо, очень вкусна была рыбка и совсем не похожа на средство оперативного прикрытия для перебежчиков-идеологических врагов строящей коммунизм страны.

В общем итоге так удачно завершившейся рыбалки все, кроме прижимистого Вована, остались без рыбы. Поэтому Вовану есть корюшку было строго-настрого запрещено. Велено ему было сразу же засолить её, высушить и через две недели доставить к столу пивного бара «Висла», располагавшегося близ Адмиралтейства, где была запланирована творческая встреча-семинар лучших рыбаков города на Неве.

Да-а-а, вот такая может случиться (и часто случается!) рыбалка зимой близ города Питера! И пусть иногда может случиться так, что в итоге рыбы «на нос» перепадёт не так уж много, но зато как порой она интенсивно клюёт! Какие порой изображает мощные поклёвки, и какие резкие провоцирует подсечки! Какие комфортные, приятные и удивительные приключения поджидают всюду отважных питерских рыбаков! Особенно на заливе всегда они их поджидают и на Ладоге, тоже всегда…