Люди расположились на берегу реки: не такой крупной, как та, рядом с которой поселились свободные, но и не маленькой — около сотни метров в ширину. Река оказалась быстрой, хотя и спокойной: если на нашей течение практически не чувствовалось, то тут, даже просто купаясь, приходилось сопротивляться потокам воды. Не сильно, но если забыть, то может легко снести ниже пляжа, к зарослям кустов, и придётся выплывать, чтобы выбраться на берег не продираясь через заросли.

Лагерь местных лишь отдалённо напоминал тот, который когда-то, до начала сплава, устроил царь Сергей. Люди здесь ходили одетыми (и не просто одетыми, а так, что ни кожи, ни глаз совсем не видно), построек из местных материалов не наблюдалось, да и костров мало, зато начального имущества — чуть не по две дюжины крупных рюкзаков на каждого. Впрочем, если оборотни действительно вернули людям отвоёванные у бандитов вещи, примерно так и должно получиться. Деревянные плоты люди строить не собирались, вместо этого крепко соединив днища палаток: с учётом того, что те очень хорошо держались на воде, и их было не меньше, чем по двадцать штук на каждого, очень даже внушительная плавучая деревня должна получиться.

Из-за защитных костюмов, скрывающих выражения лиц и позы, мне оказалось сложно судить о состоянии людей. Но их голоса звучали или устало, даже как будто измученно, или тихо, безразлично. Атмосфера обречённости настораживала. Я не увидела надежды на лучшее или веры в хорошие перемены — только отчаяние и тупое желание сбежать. В царском лагере не замечала таких настроений: люди верили, что, пусть потеряв вещи, но они уйдут от опасности и начнут жить заново. А здесь… казалось даже, что и смерть уже не пугает людей и они воспринимают её как освобождение. Хотя всё-таки удалось заметить несколько не поддавшихся отчаянью человек, но всё равно общая картина навевала уныние. Если вдруг в океане люди массово впадут в депрессию — шансы на спасение у них станут минимальны. Психологический настрой губит не меньше, чем физическая опасность.

Хотя перед свободными сейчас открылась реальная возможность позвать кого-то к себе, может, даже в группу, и таким образом спасти, а заодно обогатиться, это не радовало, а пугало. Сможем ли мы контролировать новичков? Более того, не вызовет ли неожиданный приток невосполнимого имущества у наших людей волну зависти и желания нажиться? Закон и порядок слишком шатки и неустойчивы, и поддержать их сложнее, чем скатиться в хаос.

Пользующаяся влиянием оборотница (она представилась Щукой) познакомила меня с организаторами, показала весь человеческий лагерь и провела краткий экскурс в то, что здесь и как. Заодно сообщила о присматривающих за людьми мужчинах-йети.

— Они тут не для того, чтобы контролировать ситуацию, а только чтобы гарантировать нашу безопасность, — пояснила Щука. — В конфликты людей после окончания войны мы снова стараемся не вмешиваться.

— А много конфликтов? — внимательно оглядывая лагерь, поинтересовалась я и, припомнив, что вызывало немало стычек в царском лагере, добавила: — Наверное, из-за такой скученности пища стала в дефиците, и началась конкуренция.

— Такого я пока не замечала, — покачала головой собеседница. — Много рыбы, дичи, достаточно фруктов. Хотя, конечно, только с территории лагеря не прокормишься, за добычей ходят в лес.

Я кивнула. Вполне возможно, особенно если учесть, что люди собрались такой группой недавно и ещё не успели объесть окрестности, а дары природы здесь намного разнообразнее и обильнее.

— Наши видели конфликты из-за лекарств — это основной повод, — продолжила Щука. — Ещё выделилось несколько «лидеров», которые забирают часть палаток, спальников и прочих вещей в общественное пользование. Впрочем, против этого почти никто не возражает, — помолчав, оборотница добавила: — Хотя не факт, что соглашаются, может, просто не хотят вступать в конфликт.

Ещё немного поговорив с йети, я отправилась к людям. Времени немного, поэтому намёками и полуправдой обойтись не удастся. Но и рекламировать, завлекать местных к нам не стану. Расскажу факты, в том числе и неприятные, посовещаюсь со своими, и уже тогда будем решать.

К моему облегчению, люди не высказали особенного энтузиазма. Не указывая направление, я вкратце обрисовала наши законы, описала образ жизни племён, отметила, что удалось найти репеллент, который защищает от насекомых (хотя и не от всех), но вызывает раздражение, через несколько месяцев захватывающее всю кожу и повреждающее её вплоть до язв.

— Ничуть не приятнее, — прокомментировал один из человеческих лидеров. — Мы и то лучше защищены.

— Я-то думал, что у вас что дельное, — скептически хмыкнул другой. — А у вас группа «свободных от разума» собралась. Тот репеллент, который ты описала, не спасёт, а только отсрочит гибель.

— Но мы постоянно ищем, как его можно усовершенствовать, — невольно возразила я. — К тому же, пока у нас погибло меньше людей, чем у вас.

— Зато живут они не как люди, а как звери, — отрезал мужчина.

От возмущения я несколько раз поймала ртом воздух. И понимаю, что они не совсем правы, а контраргументы подобрать сложно. Хотя нет, если посмотреть с другой стороны, то всё очень просто и логично получается.

— Ну и что? Да, наши люди живут без особых удобств. Да, они «как звери», — внезапно почувствовав уверенность в собственной правоте, спокойно сказала я. — Но хотя бы этой «звериной» жизни они достигли сами. Если же под человеческой жизнью вы понимаете грызню и драки за имущество — так у свободных этого уже нет. У нас немного начальных вещей, часто они не рассчитаны на то, чтобы дать большой комфорт, а порой и вовсе почти бесполезны. Зато мы ищем свой путь, и то небольшое удобство, которое есть, больше зависело от нас самих, а не от наследства, полученного от керелей. Возьмите почти любого нашего человека, лишите его всех вещей (ну разве что за исключением кольца-определителя) и выпустите в джунглях — и у него будет хороший шанс выжить, а может, и вернуться. Многие из вас могут этим похвастаться? Не думаю. Вы потребители, не двигаетесь вперёд, а продолжаете сильно зависеть не только от определителя, но и от множества других начальных вещей. Да, их у вас больше, чем у нас, но они, в отличие от даров природы, невосполнимы. По крайней мере, в обозримом будущем. Отними у вас топор, нож, одежду и палатку — что останется?

Почувствовав, что люди вот-вот взорвутся, я замолчала, но не стала опускать или отводить взгляд.

— Ты — йети, — название вида мужчина бросил как оскорбление. — И исповедуешь философию йети. Вы готовы вернуться в каменный век, стать неандертальцами. Но для людей это не выход.

— А что выход? Уплыть в океан? — неодобрительно хмыкнула я. — При том, что шанса выжить в нём почти нет. Или ехать на горбу керелей?

— Тут на выживание шансы не больше, если не меньше, — разозлилась какая-то женщина. — А там есть хоть какая-то надежда.

Я промолчала, не видя смысла спорить. А потом сказала себе под нос:

— Интересно, у вас вообще есть хоть кто-то разумный или все такие же?

Лидер людей рассмеялся, сбрасывая напряжение.

— Йети, — на сей раз этот термин прозвучал снисходительно. — «Разумные» по вашему типу решили остаться. Но они погибнут, а у нас есть надежда выжить. И даже когда-нибудь вернуться.

Почему-то в словах человека мне послышалась смутная угроза.

— Да, теперь я вижу, — кивнула своим мыслям. — И понимаю, почему мои сородичи не хотят иметь с вами ничего общего.

Удалившись от неприятной компании, залезла на дерево. Лёгкий запах сородича — неподалёку устроилась Щука. А вот Яны не чувствуется. Но пока говорить не хотелось — надо подумать. Переслав совету записи, снимки и кратко — собственное впечатление от лагеря, прислонилась к стволу.

Побывав у людей, я поняла, что полностью согласна с сатанисткой и не хочу видеть их в рядах свободных. А ещё очень чётко осознала, что смущало в поведении местных. И йети, и люди очень чётко разграничивают свои виды. Ни у царя Сергея, ни у свободных, ни даже у цитадельских я не чувствовала себя иной. Чужой, опасной, даже врагом — да, но всё равно такого отношения не было.

— Что-то случилось? — поинтересовалась Щука, перебравшись на соседнюю ветвь.

— Да. Я поняла, в чём между нами разница, — честно ответила я и твёрдо посмотрела на неё. — У нас были свои и чужие, личные тайны и тайны племён, недоверие, даже вражда, но не расизм. А тут он есть. И со стороны людей, и с вашей.

Оборотница некоторое время задумчиво рассматривала лагерь.

— Есть. И с нашей стороны — тоже, — неохотно подтвердила она. — Я не буду говорить, что в этом виноваты люди, хотя их вклад тоже не мал. Но йети действительно излишне делят разумных по видовому признаку.

— Вас много, — заметила я. — Местные люди или йети при контакте, а особенно — если начнут жить рядом со свободными, могут повлиять на их настроение и вызвать ответную реакцию. Скорее всего, я буду голосовать против принятия людей и против того, чтобы входить с вами в тесный контакт. Если, разумеется, мы не найдём другого выхода.

— А ты уверена, что у вас нет расизма?

— Да, — решительно кивнула я. — Это не значит, что народ не различает людей и оборотней. Конфликты были, и негатив тоже — но у людей было основание нас опасаться. Хотя когда-то мне казалось, что он есть… — добавила, вспомнив отношение сатанистов в первое время после знакомства, — …но теперь, сравнив с тем, что происходит здесь, я бы не назвала это расизмом. А тут… послушать вас и людей уже достаточно, чтобы заметить, насколько сильно различается отношение.

Щука хмыкнула.

— Мне сложно поверить в твои слова. Впрочем, мы сами внесли немалый вклад в то, чтобы ситуация стала такой, какая она есть. Но ты права: если у вашего народа нет подобного разделения, то мы не должны допустить, чтобы оно появилось. Хотя и избегать контактов в этом случае не выход.

— Почему? — удивилась я.

— Потому, что если люди выживут, то рано или поздно мы всё равно встретимся. А йети запомнят прежнее отношение и перенесут его на новых соседей, — оборотница вздохнула. — Выходит, у нас, йети, тоже большая проблема. И пока мы с ней не справимся… В общем, если ты не против, я пойду к своим — нам надо многое обсудить.

Пожелав удачи в осмотре лагеря, Щука удалилась. Радует, что она не стала отрицать наличие предвзятого отношения. Но плохо представляю, как вообще можно решить эту проблему. А затягивать нельзя: чем дальше, тем сложнее будет измениться. Не уверена, что и сейчас такое возможно.

Отдохнув, переговорив со своими и поняв, что у лидеров ловить нечего, решила ещё раз пройтись по лагерю и пообщаться с другими людьми. Заодно попытаюсь выполнить поручение Росса: посмотрю, как местные живут и чем дышат.

Такой подход дал гораздо более значимые результаты. Хотя желания попытаться выжить здесь народ всё равно не высказывал, но общался охотнее. Многие интересовались рецептом репеллента, а некоторые даже предлагали его купить. Но этот вопрос общее правительство обсудило заранее, и ответ был один: рецепт не продается. Если кто-то решит остаться и жить с нами, он его получит бесплатно, но только после отъезда остальных. Люди демонстрировали явное недовольство таким условием, пытались торговаться, но я непреклонно повторяла наши условия, и через некоторое время народ понял, что за вещи рецепт не купить. Так что каждый остался при своём.

Из племени русалок никого найти не удалось — видимо, погибло всё племя. Зато я встретила ту женщину, которая когда-то предупредила о том, что антипаразитное не подходит для йети. Поняв, что её судьба мне не безразлична, долго уговаривала остаться.

— Ответь мне на один вопрос, — наконец не выдержала она. — Какие гарантии вы можете дать тем, кто останется? Только честно ответь.

Я задумалась. А потом тяжело вздохнула:

— Если подходить серьёзно, то никаких. Мы сами ещё не уверены, что сможем выжить и поддержать порядок. Так что о каких гарантиях вообще может идти речь?

— Тогда какая разница? Если и так, и так нет гарантий и шансы невелики? — женщина грустно усмехнулась. — Я могу понять, почему вы боитесь снова пускаться в путешествие. Но скажи откровенно, если бы сейчас свободные оказались там, где вас высадили, они бы стали сюда стремиться?

— Нет, — без малейшего колебания сказала я. — Разве что я да Марк, но и то не уверена — слишком бы опасный путь предстоял. Думаю, справиться с троллями было бы намного проще, чем с этим, — обвела рукой окружающий лес. — Но плыть через океан — самоубийство. Вспомни хотя бы, какие на нём бури и цунами.

— Не будь так в этом уверена, — возразила собеседница. — У нас получится большой плавучий дом. Причём хороший, лучше, чем можно было бы сделать из дерева. А там, вдалеке от берега, волны меньше. На мой взгляд, больше всего мы рискуем вначале, при отплытии, и в конце пути. Рыбу мы поймать сможем, а вода в местном океане хотя и солёная, но не такая, как на Земле, и годится для питья.

Я неодобрительно покачала головой.

— Но вы ведь даже не знаете, куда плывёте.

— Не аргумент. Вы тоже не знали, куда приплывёте, когда бежали от троллей.

— Знали бы — не стали бы сплавляться, — усмехнулась я.

— Не думаю, что где-то может оказаться намного хуже, чем здесь, — пожала плечами женщина. — Зато найти лучшее место шанс немалый. Ты сама говорила, что вы проплывали много нормальных земель.

— Не факт, что, узнав их получше, мы бы остались при этом мнении. Хотя да, эти джунгли даже встретили нас неприветливо, — вынужденно признала я.

Ещё пройдясь по лагерю, поняла, что, скорее всего, к нам никто не захочет присоединиться. По крайней мере, из тех людей, которые решили отправиться в путешествие. Это успокаивало и позволяло не тревожиться насчёт одной из возможных проблем. Но, одновременно, люди помогли взглянуть на наши достижения с другой точки зрения. И получилось, что успехи свободных вовсе не так велики, как мне хотелось думать. Мы на самом деле не можем ничего гарантировать своим союзникам. От этого стало страшно.

Остаток светлого (лунного) времени суток я изучала образ жизни местных людей в сравнении с нашим, привычным. Даже беглого знакомства с бытом палаточного лагеря хватило, чтобы понять, как велики различия. Для костров местные использовали горючий сок одного из деревьев (а свободные пока вообще без огня). Тут в обязательном порядке кипятили питьевую воду и готовили на костре мясо и рыбу. Разнообразие приготовленных блюд было выше, да и рецепты — сложнее, чем у нас.

Но, несмотря на более тонкий вкус, часто пища местных, на мой взгляд, была слишком пресной: приправ использовали гораздо меньше и по количеству, и по разнообразию. Подумав и посоветовавшись со своими, попыталась рассказать о втором режиме кольца-анализатора, но выяснилось, что люди уже о нём знают. А когда я поинтересовалась, почему тогда не используют множество полусъедобных растений, ответили, что одни невкусные, другие — вонючие, а третьи неаппетитно выглядят. Эти люди потребляли больше фруктов, но гораздо меньше — трав, водорослей, листьев, стеблей и коры. Кроме того, они практически не ели улиток, червей, насекомых и прочие, на мой взгляд, лакомые и лёгкие в добыче продукты питания. Во время сбора и охоты местные не перекусывали, тогда как наши часто норовили на ходу перехватить что-то небольшое (например, саранчу, ягодку или пару улиток).

Местные спали в закрытых помещениях и из-за того, что всё время находились в защитных костюмах, не загорали на солнце. С другой стороны, за гигиеной они следили гораздо лучше, чем свободные — часто умывались, чистили зубы и расчёсывались. А мы хорошо если пару раз в день жгучие, но оставляющие ощущение прохлады, листья кустарника пожуем, и когда что-то делаем, нередко замазюкаемся как чушки. Вот купались и плавали свободные чаще.

Эти и ещё множество других отличий: одни значительные, а другие совсем мелкие. Вот и попробуй догадаться, какое из них сыграло решающую роль? Или, возможно, дело не в отдельной привычке, а в некоем комплексе?..

На следующий день я продолжила изучение привычек местных людей — и чем дольше наблюдала, тем больше различий находила. А потом меня подозвала знакомая женщина.

— У меня будет к тебе одна просьба. Мы скоро уплывём, а они останутся. Позаботишься, ладно?

— Ты про оборотней… йети? — удивлённо поинтересовалась я.

— Нет, про малышей. Идём, покажу.

По пути она рассказала о том, что там, где она жила раньше, неподалёку тоже были малыши.

— Но те здоровые, мы им не нужны. А эти — совсем как мы. Они не выживут без помощи. Жалко, — она просительно заглянула мне в лицо. — С собой я их тоже не могу взять — лидеры не разрешают. Но уже привыкла, почти как к детям, и бросить не могу.

Наконец мы добрались до её палатки. Расстегнув молнию, женщина пригласила меня внутрь, где сидели три феи. Но я не сразу поняла, что это представители того же самого вида. В отличие от наших соседей, этих кровососы явно не обходили стороной. По крайней мере, такой вывод напрашивался при виде многочисленных повреждений на коже.

Я резко повернулась к знакомой:

— Тебе не кажется, что сейчас надо думать о людях? Несмотря на то, что они чем-то на вас похожи — это звери. К тому же — больные.

Она вздрогнула, как от удара, но потом упрямо сжала кулаки.

— Если надо, я заплачу. У меня есть чем. Что ты хочешь?