Илья и Игорь очень плохо перенесли комплексное заражение: болезни протекали тяжело и затянулись, из-за чего два человека больше чем на месяц оказались практически вычеркнуты из жизни Ордена. Поскольку сейчас волгорцы уже не могли оказывать такую поддержку, как прежде, нам пришлось свернуть все не самые актуальные исследования. Не для того, чтобы расширить медицинские, а чтобы обеспечить выполнение хотя бы тех, что есть. Если честно, то впервые я по-настоящему оценила Щуку: порой исключительно мы вдвоём, наши дети да трое маленьких полукровок оставались на ногах. Приходилось прилагать много усилий, чтобы не только обслужить всех больных, но и не лишиться результатов труда: ведь если вовремя не проверить эксперимент или подопытные животные сдохнут от жажды, голода, либо съеденные насекомыми, то всё придётся начинать заново. К счастью, дней, когда «выпадали» все люди, было немного (около четырёх за месяц). Но даже если отлёживалась только половина посвящённых, времени заняться ещё какими-то, кроме самых необходимых для выживания, делами не оставалось вовсе.

Не отменили опыт с «гигиеной» только по одной причине: врачи уже знали о случаях заражения сразу несколькими инфекциями, и при комплексности болезней, естественно, они протекали гораздо тяжелее, чем по отдельности. В том числе по этой причине и в Волгограде, и в Ордене постоянно следили, чтобы был запас пойманных многоножек. Кстати, на наших мужчинах их использовать не пришлось — взрослые люди пусть медленно, но поправлялись даже без мучений. А вот если детей поражало сразу несколько болезней, то они приводили к смерти почти в девяти случаях из десяти. Даже с мучениями около трети маленьких людей погибало.

Илью и Игоря не лишили прочих процедур и, как и остальных, лечили новонайденными лекарствами (естественно, из уже проверенных на людях). Увы, таковых до сих пор было мало и, к тому же, помогали они лишь от некоторых болезней, поэтому в основном приходилось ждать, пока организм сам справится с заразой.

Мы уже настолько привыкли к орангутангам, что почти не обращали на них внимания. А зря. В этот сложный период орангутанги удивили неожиданным сочувствием и чуть ли не разумностью. Однажды, обнаружив, что котелок с питьевой водой опустел, самец с укоризной поднял на нас глаза, тяжело вздохнул и, сходив до родника, принёс полную посудину. И потом обезьяны сами следили, чтобы ёмкость не пустела. Причём не просто набирали воду, но перед этим ещё протирали травой и споласкивали ёмкость. Кроме того, орангутанги оказывали внимание совсем слабым людям: гладили, выбирали присосавшихся и отгоняли только собирающихся укусить насекомых и даже пытались кормить жёванными насекомыми или фруктами и их соком. Помощь четвероруких соседей вызвала удивление, но мы не стали её отвергать.

К середине второго месяца мои подопытные наконец оправились настолько, чтобы суметь не только минимально обслужить самих себя (помыться, намазаться репеллентом, поесть и так далее), но и начать принимать хоть какое-то участие в жизни Ордена. Игорь вернулся к математической обработке экспериментальных данных (а их накопилось много), а Илья помогал проводить медицинские эксперименты.

Как удалось выяснить Игорю, и в других краях люди нулевого поколения либо вовсе не заболевали (такими болезнями, которые в большинстве случаев приводили к гибели их детей), либо, даже если заражались комплексом не смертельных, часто пусть и медленно, но выздоравливали. В отличие от них, представители молодого поколения умирали, как от опасных заболеваний, так и от одновременного заражения несколькими обычными.

— Логично, — сухо усмехнулся Росс, выслушав математика. — Керели хотели сохранить «инкубаторы» и «банки генов», поэтому наверняка у нас и организм крепче, и иммунитет к самой гадости есть.

— Но почему тогда мы вообще болеем? — возразила Надя.

— Чтобы не расслаблялись, — предположил Илья. — Сытый голодного не разумеет. Может, керели решили, что не болей мы вообще, то считали бы детей симулянтами или просто обращали бы меньше внимания на их здоровье.

Уже в конце ужина, облизав пальцы, я заметила:

— Знаете, я очень рада, что хотя бы вы такие живучие. Иначе бы у людей здесь вообще ни малейшего шанса не было бы.

Кстати, ещё Игорю удалось выяснить, что в других местах есть некоторые заболевания, по симптоматике схожие с нашими, но протекающие в несколько раз легче.

— Это как если сравнивать банальную простуду с воспалением лёгких, — пояснил он. — Тоже мало приятного, но…

— Что климат здесь нездоровый, сомнений уже никаких нет, — кивнула Надя.

— А вот и не факт, — задумчиво возразила я. — Точнее, не так: насчёт климата не спорю. Высокая влажность, тепло и некоторые другие факторы могут способствовать болезням. Но есть ещё что-то. Что-то, о чём мы пока слишком мало знаем. И я почти уверена, что это «нечто» оказывает очень сильное влияние на эпидемическую обстановку местности.

Народ выжидательно молчал, поэтому я решила пояснить свою мысль. Рассказала о том, что предположительно может существовать некий фактор, от которого зависит плотность жизни, и что все три разумных вида приспособлены к разной «концентрации» жизни.

— Возможно, здесь у вас болезни протекают тяжелее в том числе и потому, что вы находитесь в пограничной, малопригодной для вашего вида зоне. Я имею в виду: даже без учёта климата, мух и всякой заразы.

— Почему сразу пограничной? — не согласился Сева. — А не просто не самой оптимальной?

— Потому что вспомни, что случилось, когда люди пытались уйти, — намекнула я. — И ведь та болезнь была незаразной.

— Как у троллей, — внезапно вмешался зеленокожий. — Злокачественные новообразования. Я специально проводил вскрытия и почти уверен, что тролли погибнут… пусть и не сразу, — Росс сделал паузу, а потом решительно закончил: — Да, очень возможно, что и этот фактор влияет. Но как его изменить, я вообще не представляю, так что лучше пока вернуться к насущным проблемам.

Кстати, по словам математика, врачам удалось найти очень неплохие «костыли». Прививки по два раза в неделю (пусть и всего от одной болезни, и делали их только в Ордене и Волгограде, но всё легче), настоящие, помогающие справиться с заразой лекарства (увы, тоже от небольшого количества) и просто общеукрепляющие средства (в качестве одного из них использовали настой красного мха) значительно увеличили «срок жизни» свободных до наступления критического момента. Кроме того, волгорцы серьёзно изменили приоритеты и теперь, если у них появлялись свободные люди, их использовали не для развития селения, а для пополнения запасов продуктов, которые можно хранить достаточно долго. Кстати, это тоже немного смягчило положение.

Прошло ещё три недели, и стало ясно, что «гигиена» всё-таки не полный бред. По крайней мере, те несколько заболеваний, которыми мои подопытные заразились вначале, повторно не вернулись. А ведь это почти половина из известных. В два раза меньше болезней! А с учётом прививок и вовсе всего пять из одиннадцати! Это был прорыв.

Посовещавшись, правительство решило переводить на новую гигиену не всех сразу, а в два приёма, чтобы было кому ухаживать за тяжёлыми больными. Детей же мы и вовсе адаптировали щадящим методом, увеличивая дозы постепенно и фиксируя, как только появляются симптомы какого-либо заболевания до выздоровления. В результате дети страдали гораздо дольше, зато некоторых вообще ни разу не пришлось подвергать лечению мучениями, а остальные обошлись очень кратким, суточным курсом. После того, как на здоровый образ жизни перешли все взрослые люди союза и остальные желающие (вначале только кошки, истинно свободные и ещё два человека), у них снова появилось время и силы попытаться что-то изменить. К людям вернулся оптимизм, и теперь в будущее смотрели с надеждой. Убедившись, что волгорцы действительно стали реже болеть, постепенно и остальные свободные склонялись к тому, чтобы попробовать немного изменить образ жизни. К счастью, «процедуры» сами по себе людей не смущали и не вызывали негатива: ведь долгое время мы жили именно так.

Нам удалось добиться прорыва, но ещё не спасения. Особенно учитывая, что новые болезни появлялись не реже одной в месяц. Теперь у нас стало больше времени на поиск других методов. Намного больше. Но всё же недостаточно. Рано или поздно болезней станет слишком много и люди снова не будут из них вылазить. Если, разумеется, мы не найдем выход.

Союз это понимал. И решил продолжить ту же, оправдавшую себя стратегию: опыты на добровольцах. Естественно, на людях почти всегда ставили уже проверенные эксперименты и всячески старались уменьшить риск. Но он всё равно оставался.

Параллельно с поиском глобального решения, мы пытались определить источники заражения. И постепенно нам открывались всё новые тайны: как минимум две болезни переносил зелёный туман (на деле оказавшись массой микроскопических летучих растений), ещё несколько — насекомые, а одна и вовсе сидела в определённой ягоде. Если от употребления последней уберечься легко, то первые два фактора исключить не удастся, ведь, даже сразу после нанесения на кожу, репеллент не гарантировал стопроцентной защиты от укусов. Они были, хотя и мало.

Надя с Россом снова поменялись: она уехала в Волгоград, чтобы проверять лекарства на людях, а зеленокожий вернулся в Орден и продолжил развивать идею прививок. И не зря. Оказалось, что прививать можно практически от всех болезней. По крайней мере, из тех, которыми страдало нулевое поколение. Так что теперь мы разводили несколько видов заражённых членистоногих, содержали больных грызунов, собирали ягоды — источник одной из бактерий…

С прививками, кроме поиска и разведения возбудителя, пришлось решать ещё одну глобальную проблему. Слишком многие болезни требовалось прививать каждые несколько дней: срок колебался от трёх суток до пары недель. А это нереально, даже если собрать всех людей в одном месте. К тому же, из-за большого количества народа могут возникнуть новые проблемы.

У людей достать возбудителей не всегда есть возможность, а перерывы лучше не делать. Поэтому мы старательно искали способ хранения болезнетворных агентов. В решении этого вопроса нам очень помогли некоторые смолы и воск. Одновременно дорабатывались правила здорового образа жизни: например, теперь один раз в день следовало оставлять небольшой участок тела необработанным и позволить себя кусать определённым видам насекомых (переносчикам инфекций), сгоняя или убивая остальных (иначе последствия от укусов получаются слишком серьёзные). Ещё посвящённые включили в комплекс глубокое дыхание зелёным туманом перед дождём над небольшими заболоченными низинами: там был наибольший шанс подхватить заразу… в смысле — получить достаточное количество возбудителя для поддержания иммунитета.

— Я вдруг подумал: а что, если попытаться найти нечто, что рассасывается в организме очень медленно? — предложил Игорь однажды вечером, выковыривая подкожного паразита. — Смешать с заразой и…

— И проглотить? — с сомнением продолжила я. — Думаешь, этого было бы достаточно?

— Ну, попробовать-то ничего не мешает, — пожал плечами математик.

Но, к сожалению, попытки создать «долгоиграющие» прививки пока не увенчались успехом.

Если с обычными болезнями справляться стало намного проще, то со смертельными складывалась трагическая ситуация. У таких инфекций и источник заражения найти гораздо сложнее (из-за малой выборки), и лечение разрабатывать (учитывая, что проверять его приходилось на наших детях). Да и сами болезни слишком часто приводили к смерти… или вынуждали использовать мучения. Мало времени, мало больных для выявления особенностей, мало возможностей для поиска спасения.

Это были очень тяжёлые дни. Не только для меня и родителей, но и для остальных. И для Рыси. Она прекрасно понимала, что происходит и не хотела расставаться с друзьями, втихаря от нас пытаясь подкармливать уже погибших маленьких соплеменников. Впрочем, даже полукровки не смогли остаться безразличными. Несмотря на бедность эмоций этих детей, было очевидно, что произошедшее оказалось для них серьёзным ударом. Они изо всех сил старались хоть как-то облегчить состояние больных. И, вместе с особенно циничным Россом и резкой, наигранно безразличной Лилей, проводили с ними очень много времени. Поддерживая морально и пытаясь спасти.

Мы не успели. Погибли все человеческие дети старше годовалого возраста. Не сразу, один за другим, но в конечном итоге болезни убили всех подросших малышей у свободных. Как сообщили кошки, даже сын сампов исчез, но погиб ли от инфекции или по какой-то другой причине, узнать так и не удалось. Смерть детей оказалась очень тяжёлым ударом для всех. Особенно учитывая, что пытаясь их спасти, мы не дали малышам отойти спокойно. Мы боролись до последнего. Но потерпели поражение.

— Одно хорошо — они уже отмучились, — утешал Маркус одновременно и себя, и других.

Выжили только полукровки. На удивление, либо у них оказалось очень крепкое здоровье, либо их организмы банально не подходили возбудителям по каким-то параметрам. В результате из всего первого человеческого поколения осталось пятеро живых детей: трое у нас и двое у сатанистов. Всего пятеро из нескольких десятков.

К слову, ни одна из человеческих женщин Ордена не забеременела даже после того, как ситуация более-менее стабилизировалась.

— У вас всё в порядке в этом плане? — поинтересовалась я, обеспокоившись, что бесплодие могло оказаться осложнением после одной из болезней или, что ещё хуже, побочным эффектом от какого-то лекарства.

— У меня всё нормально, — заверила Вера. — Просто мы с Севой решили подождать. Сделать перерыв.

— И мы, — кивнул Илья.

— Мы тоже, — несколько удивлённо заметил Маркус и вопросительно посмотрел на математика с Детом. Они тоже подтвердили, что пока не намерены предпринимать шаги для получения потомства.

— Добро пожаловать в монастырь, — не удержался от шутки физик. Но голос его прозвучал грустно.

Юля, как единственная мать с ещё живым ребёнком (благодаря тому, что её сын ещё не достиг возраста, когда дети начинают болеть), попросила, чтобы уже сейчас к её малышу применялись все те же процедуры, что и к взрослым.

— Может быть, так у него будет хоть какой-то шанс, — пояснила она.

Шло время. Мы не сразу поняли, что положение стабилизировалось и люди начали возвращаться к нормальной жизни. Просто постепенно работа перестала утомлять настолько, что хотелось только отоспаться. Медицинские исследования стали привычным делом: теперь параллельно велось около десятка различных опытов (чаще всего — по испытанию одного или двух препаратов либо прививок). Медицинские процедуры превратились в обыденность и выполнялись уже почти автоматически. И у людей наконец появились силы не только на труд, но и на отдых.

В Волгограде ситуация тоже стала легче: болезни уже не отнимали всё время и селение вновь стало похоже на таковое. Народ очистил тропинки от всей высокой, колючей или жгучей растительности, отремонтировал пристань, водопровод и дома, избавил мельницу от оккупировавших её за время простоя мхов, вьющихся растений, гнёзд насекомых, рептилий и птиц. Единственное, что ещё создавало трудности, так это добыча пропитания: всё-таки в Волгограде собралось слишком много жильцов. Но, по мере освоения способов профилактики и появления «прививок», сохраняющих годность в течение недели, люди начали отселяться. Чаще всего они уходили не поодиночке или семьями, а небольшими группами до дюжины человек. Не для того, чтобы основать племя, а просто с целью поселиться рядом, одной деревней, чтобы, в случае чего, помочь соседям или, наоборот, получить помощь. Люди удалялись не больше, чем на три дня пути (из-за того, что иначе становилось затруднительным ходить за прививками или лекарствами).

Кстати, несмотря на то, что теперь не стало такого количества больных, кто-нибудь из медиков или я по очереди дежурили в Волгограде. Делали прививки, следили за лечением, проверяли действия новых препаратов на добровольцах (естественно, уже после испытаний на животных). Побывав несколько раз у волгорцев, я поняла, что люди смирились с союзом. Они привыкли к тому, что мы другие и даже к тому, что у нас есть власть. Отработка теперь воспринималась как само собой разумеющееся (причём не только за лечение, но и за лекарства или возбудителей для прививок), мнение не оспаривалось. С другой стороны, и входящие в союз старались не притеснять обычных свободных, командуя только там, где имели право (например, установив правила поведения в Волгограде, либо указывая, какие конкретно продукты будут приняты в качестве отработки).

Мы переломили ситуацию. Но за это пришлось заплатить очень высокую цену.

Гибель детей (и наших, и чужих) не давала покоя. Ни наяву, ни во сне. Возможно, положение усугублялось тем, что мы не похоронили их тела, а вскрыли, исследовали и, по возможности, сохранили. Несмотря на боль потери, все посвящённые понимали, что это увеличит шансы на выживание других детей. Но эмоции не хотели слушать аргументы разума, и нас терзало чувство вины. За всё. За то, что не спасли, за то, что не дали умереть спокойно, за то, что даже не попрощались.

Однажды дежурящая в Волгограде Надя приехала в Орден вместе с волгорцем, приплывшим за очередной порцией прививок, лекарств и репеллента.

— Тебя сменить? — поинтересовалась Щука.

— Нет, — покачала головой терапевт. — На сей раз — нет.

Она рассказала нам о церемонии прощания, которую провели волгорцы. И мы все, даже пытающийся казаться циничным Росс, поддержали её идею устроить в Ордене нечто подобное.

Вечером, на закате солнца, мы спустились к воде. Прошли по длинной ветви дерева, нависающей над рекой до тех пор, пока она не склонилась под нашей тяжестью и ноги не оказались по колено в воде. Все родители, потерявшие детей, взяли маленькие, вырезанные из мягкой древесины плошки, наполненные маслом.

Дет первым зажёг масло в своей плошке.

— Леонид. Пусть твоя жизнь была короткой, но ты прожил её достойно. Как настоящий мужчина.

Мальчик проявлял себя настоящим кавалером: предупредительный, заботливый и никогда не обижал девочек. Мы прочили ему судьбу Маркуса — мужчины, которого легко и приятно любить.

Дерево коснулось воды и, повинуясь лёгкому толчку, поплыло прочь от берега.

— Я отпускаю тебя. Но ты не будешь забыт, — закончил лидер.

— Миша, — сказала Надя. — Ты осветил мою жизнь. Обещаю: твоя смерть не будет напрасной, — женщина сделала паузу, даже не пытаясь сдержать слезы. — Я не должна была уезжать от тебя. Прости. И будь свободен.

Миша собирался пойти по стопам Севы. Он старался как можно больше времени проводить с инженером и уже сам что-то мастерил.

— Оля. Ты была хорошим человеком, славной дочерью и другом, — голос Веры сорвался, и она передала плошку мужу.

— Плыви и ничего не бойся. Ты будешь всегда жить в нашей памяти, малыш, — пообещал тот.

А вот дочь Севы больше интересовалась сельским хозяйством. И любила серьёзно рассуждать на эту тему. В её лице агроном нашла очень заинтересованную и благодарную собеседницу. И прекрасную помощницу.

— Яна. Заводила и проказница. Зажжённый тобой огонёк будет вечно гореть в наших сердцах. Теперь ты свободна. Прощай. Мы будем помнить, — последнюю фразу Маркус произнёс вместе с Вероникой.

Малышка имела внешность ангелочка, а характер — чертёнка. Она то и дело оказывалась в самых неподходящих местах, но ни разу не подставлялась под опасность. Очень подвижная смешливая девочка мечтала найти «лекарство, чтобы люди совсем не болели».

— Лилия. Даже в условиях каменного века ты смогла стать настоящей леди. Чистой, благородной и думающей о других. Ни расстояние, ни смерть не может разлучить нас. Мы не забудем тебя, — Света сама поставила горящую плошку на воду.

— Не забудем, — эхом повторил Маркус.

Дочь Светы всегда оказывалась рядом с теми, кому была нужна поддержка и утешение. Даже в самом конце, перед смертью, в моменты просветления она пыталась убедить нас, что всё будет хорошо. И не хотела, чтобы мы за неё волновались.

Быстро стемнело, но мы ещё долго стояли и смотрели на трепещущие оранжевые огоньки. Вспоминали всё хорошее, что пережили вместе. И прощались.

Я слишком мало внимания уделяла детям в своих записях. Обычно вообще ограничивалась всего парой строк. А ведь с ними происходило очень много событий: смешных, радостных, грустных, вызывающих раздражение или нежность. Малыши были не просто детьми, потомством или дополнительными рабочими руками. Они были людьми, со своими страхами и надеждами, привычками и планами на будущее. Личностями. И очень хорошими друзьями.

Ритуал омрачил только один очень неприятный факт. Жёны Дета так и не пришли, чтобы попрощаться с детьми. Даже с собственным, предпочтя этому обычные бытовые дела. А когда мы вернулись в селение, тут же радостно бросились к шарахнувшемуся от них мужу. И я его вполне понимаю. После такого поступка одно присутствие этих женщин вызывало чуть ли не физическое отторжение. Не люди. Твари.

На следующее утро Надя вернулась в Волгоград.

Церемония помогла смириться со случившимся. Хотя я всегда считала, что ритуал — нечто, не имеющее значения, но он помог снять тяжесть с сердца. И даже вернул спокойный сон.

Мы смогли спасти взрослых людей. Но у новых детей, у нынешних младенцев, шанс выжить всё ещё очень мал. Сколько из них погибнет прежде, чем мы найдём способ их защитить?

Восстановлено по историческим документам

Примерно с этого времени при подсчёте населения прекратили учитывать детей, не достигших двухлетнего возраста. Слишком многие из них погибали.

К началу марта третьего года у свободных осталось сто восемьдесят восемь взрослых представителей Homo oculeus. И ещё семеро — у русалок. Но при подсчёте человеческого потенциала следует учитывать, что девять из людей являлись сампами и были уже потеряны для общества.

Союз племён (который состоял из сорока двух человек и пятерых йети) представлял для свободных очень большую, почти непреодолимую силу. Но он же обеспечивал хоть какую-то стабильность. И всё равно, даже в этой стрессовой ситуации у союза оставались непримиримые противники. Люди, которые не желали видеть или принимать правду и продолжали считать союз чуть ли не бандитским образованием.

У йети, всё ещё живущих отдельно, политическая ситуация тоже была не идеальна. Несмотря на усилия их правительства и положительные впечатления тех из народа, кто некоторое время провёл со свободными, у йети образовалась тайная группа, которая считала лучшим выходом вымирание людей. Пока она затаилась, не предпринимая активных действий и не вмешиваясь в надежде, что люди погибнут без их помощи — надо только подождать. Впрочем, у йети были веские основания так думать.

Но на самом деле положение союза к тому времени стало гораздо более стабильным. Многочисленные сторонники даже из йети и убеждённых одиночек, поддержка племён, не входящих в союз, понимание людей, что без ошибок не обойдётся — всё это не позволило противникам разрушить то, чего удалось достичь. Слишком многие люди были готовы предупредить союз о новых угрозах, и это лишало врагов возможности к маневрированию.

Да и в целом ситуация стабилизировалась: теперь эпидемии проходили не постоянным фоном, а лишь отдельными вспышками. Гибель взрослого населения резко сократилась. Нулевое поколение выжило и сделало шаг вперёд. Пусть маленький, но очень важный. Один из тех, которые позволили им создать ту цивилизацию, которую мы знаем.