Мы настолько привыкли жить в условиях повышенной концентрации и активности живой природы, что многие необходимые действия стали автоматическими, и на них почти не обращали внимания, считая чем-то естественным и самим собой разумеющимся. Но гибель прусов после попытки их одомашнивания заставила меня по-новому взглянуть на поведение животных… и разумных существ. Последние преподнесли большой сюрприз. Повседневное поведение и даже способ передвижения людей сильно изменился, причём сильно даже по сравнению с тем, который был во время последнего наблюдения (в начале сентября второго года). Люди по-прежнему двигались с оглядкой, но гораздо уверенней, чем тогда (это становилось очевидным при сравнении видеозаписей прежней и нынешней походки). Животные повадки, такие, как принюхивание и прислушивание, остались, но сейчас разумные стали ещё больше напоминать местных зверей. Например, тем, что теперь не осматривали участок до того, как поставить на него ногу или опереться — но, тем не менее, умудрялись не придавливать насекомых и не напарываться на шипы или колючки. Учитывая, что сейчас опасностей больше, чем в середине второго года, возникает вопрос: как им… точнее, как нам это удаётся?

В опытах, естественно, вызвался участвовать Илья, а чуть позже удалось уговорить присоединиться остальных жителей Ордена и Марка — так результат будет достоверней, к тому же, возможно, получится обнаружить видовые различия.

Вначале я пошла стандартным путём: ограничивая функционирование одного или нескольких органов чувств. Ко всеобщему удивлению выяснилось, что химик прекрасно ориентировался с завязанными глазами. По крайней мере, вполне достаточно для того, чтобы без падений или травм пройтись по Ордену. Предположив, что свою роль могла сыграть привычка, мы усложнили задачу. Но и в лесу Илья (как позже и остальные люди) достаточно легко огибал преграды, не спотыкался на неровностях почвы и корнях, а главное — не тревожил опасных животных. Более того, мужчина легко отличал безвредных насекомых от ядовитых или грозящих травмой. А вот направление движения удержать уже было сложно и «найти» селение, другого человека или предмет с завязанными глазами — тоже. Кроме того, вскоре выяснилось, что химик способен отличить только характер опасности, но не распознать тип источника угрозы. Например, ядовитые змея и паук вызывали одинаковые ощущения, колючие растения и кусачие насекомые — тоже не отличались.

Заткнутые уши и нос практически не повлияли на результаты опытов: способность чувствовать опасность сохранилась, как, впрочем, и огибать препятствия, а также распознавать спуски и подъёмы (даже очень крутые и обрывистые). А вот попытка одеться (то есть ограничить осязание) очень резко ухудшила чувствительность, и даже при походе по Ордену Илья неоднократно подвергался опасности укусов и ужалений. А когда дополнительно завязали глаза, положение ещё ухудшилось: кроме конфликтов с живой природой, химик начал спотыкаться и набил несколько синяков (если бы не скафандроподобная защита, то травмы были бы куда серьёзнее). Решив проверить, а только ли тактильная чувствительность играет значение, мы намазали подопытных отваром трав с резким запахом. В результате травматичность передвижения резко возросла, хотя и не достигла степени «одетого» человека. Посмотрев на результаты, Илья предложил попробовать разные пахучие вещества — и вскоре выяснилось, что они действительно влияют не одинаково. Причём, что самое интересное, обнаружилась явная градация не только по силе и резкости запаха, но и по окраске и яркости мази в ночном зрении. Сотни опытов (как на химике, так и на остальных) показали аналогичные результаты и позволили сделать интересные выводы.

Судя по всему, в коже присутствуют рецепторы не одного, а как минимум трёх разных типов. Один отвечает за тактильные ощущения, второй позволяет ориентироваться по запаху, а третий — по загадочному фактору, который либо аналогичен, либо тесно связан с тем, что позволяет видеть в ночном диапазоне. Это не означает, что человек может ориентироваться только с помощью рецепторов кожи — но она явно является одним из важнейших органов чувств и играет гораздо большую роль, чем у землян. По крайней мере — в тех условиях, в которых живут свободные. К сожалению, большая часть информации, получаемой таким образом, остаётся в подсознании, но кто сказал, что её невозможно научиться анализировать? Другой вопрос, сколько времени и сил потребуется потратить на тренировки. В любом случае мы отложили эту идею на неопределённое будущее: до сих пор я как следует даже обоняние не освоила — слишком много других, более важных и интересных дел.

Кстати, если сравнить йети, людей и полукровок, то заметны резкие различия. Полукровки всегда хотя бы мельком, но осматривают дорогу, а с помощью кожи ориентируются гораздо хуже людей: судя по всему, только по осязанию, да и то в очень слабой степени. Может быть именно по причине этой ущербности подростки практически не покидали Орден: ведь за пределами селения опасностей гораздо больше и одного осязания недостаточно.

С другой стороны, во время опытов выяснился один очень интересный факт. Во время движения полукровки несколько темнели в ночном диапазоне. Причём чем сложнее переход, тем сильнее изменялся их облик, вплоть чуть ли не до серого иссохшего трупа (естественно, в ночном зрении) при попытке пройтись с завязанными глазами. При этом чем «темнее» становились полукровки, тем сильнее их сторонились животные. Даже придавленные насекомые или змеи избегали кусать «мумифицированных» подростков.

Дальнейшие опыты показали, что ни люди, ни йети не обладают подобной способностью. Зато сравнение позволило предположить, что кожа йети обладает ещё более развитой чувствительностью, чем у людей и, предположительно, способна реагировать на обычный свет, а возможно, и звук. Но однозначно доказать ни первое, ни второе не получилось — ведь и то, и другое может объясняться просто очень развитым осязанием (например, слабым перепадом температур или вибрацией). Естественно, йети воспринимали мир кожей тоже в основном бессознательно, но различали больше вариаций опасности.

К сожалению, у людей кожа очень быстро, как будто с готовностью, теряла чувствительность. Так, выяснилось, что защитные костюмы главным образом сказываются именно на ней: судя по тестам, зрение, слух и обоняние остаются практически прежними. Кстати, Илья уговорил проверить реакцию на костюмы у меня и Щуки. Оказалось, что у нас рецепторы кожи начинают барахлить раза в два позже. Зато я впервые ощутила настоящий приступ клаустрофобии… или как ещё можно назвать боязнь одежды? Тем не менее факт оставался фактом: даже у нас меньше, чем за сутки, проведённые в «защищённом» состоянии, начинается атрофия кожной чувствительности. Самое неприятное то, что восстанавливалась она гораздо медленней, только через два дня вернувшись в полной мере. Наверняка есть некий предел, после которого дальнейшая атрофия прекращается, но где он — пока неизвестно, а добровольцев для долговременных опытов мы даже не искали.

Если раньше мы считали, что реабилитация людей после болезней затягивается из-за слабости и рассеянного внимания, то теперь поняли, что, судя по некоторым признакам, в этом немалая вина уменьшившейся кожной чувствительности. Именно из-за неё людям, особенно после тяжёлых инфекций, иногда многие недели приходится оставаться в Волгограде — там, где есть хотя бы частичная защита. Введя для больных (сначала, естественно, только добровольцев) новые процедуры и профилактические упражнения, нам уже через пару месяцев удалось сократить срок реабилитации в несколько раз.

— Судя по собранным данным, чем дольше человек находится в «изоляции», тем дольше ему придётся восстанавливаться, — сообщил Игорь после обработки всех наблюдений. — Я имею в виду, что рост не прямой. Если выведенная мной формула верна, то после суток «под защитой» восстановиться удастся примерно через три дня, а если провести в безопасности месяц — уже почти через два года.

Мы переглянулись.

— А ведь это очень хорошо соотносится с тем, что мы наблюдаем на себе… да и на животных, — заметил Илья.

Действительно, если в середине второго года большинство животных, как и люди, предпочитали двигаться неторопливо, избегая резких движений (бега, прыжков и многого другого — кроме тех случаев, когда на кону стоит жизнь), то сейчас ситуация иная. Животные играют, прыгают, развлекаются — и при этом умудряются не пострадать. Даже детёныши. К слову, и наши дети адаптировались чуть ли не быстрее нас самих: годовалый малыш уже способен пройтись, а полутора (то есть в четыре земных) — даже пробежаться по траве без вреда для здоровья.

— Кстати, это как раз не удивительно, — сказала Надя. — Дети легче обучаются и приспосабливаются. Меня больше интересует другое. Годы на адаптацию понадобились только нам, нулевому поколению, или такая же картина будет со всеми взрослыми?

— Пока всё равно не узнаем, — пожал плечами Сева. — Лично мне любопытнее другое. Как думаете, керели специально подложили местным людям такую свинью?

— В смысле? — не поняла я.

— Защитные костюмы и палатки, — пояснил инженер. — Если наши наблюдения верны, то те же голые русалки сейчас окажутся беспомощными, как младенцы: ведь они до сих пор пользуются костюмами и не испытывают от них дискомфорта.

А ведь в чём-то Сева прав! Никто из племени русалок не способен противостоять природе без начального имущества. И если математик прав (а, судя по всему, это так), на то, чтобы научиться передвигаться без защиты, им понадобятся годы… местные годы. Это очень долгий срок, за него легко передумать и отказаться от каждодневных и отнюдь не всегда приятных усилий (тем более, пока кожная чувствительность недостаточна, велика вероятность травмы).

— Ты кое-что не учла, — покачал головой Росс, когда я высказала мысли вслух. — Когда мы сюда приплыли, в начале, опасностей было намного меньше, чем сейчас. Поэтому я вообще не уверен, сможет ли теперь человек приспособиться… не убьёт ли его природа до этого.

Тоже верно. Окружающий мир сильно изменился, притом не в лучшую сторону. Если у нас получилось привыкать к нему постепенно, то теперь такое не пройдёт.

— Керели дали защиту… и защиту очень хорошую, — глядя на реку, заметил Игорь. — Но они не заставляли людей постоянно её использовать. Как, кстати, и лекарства. Давайте смотреть честно: и костюмы, и палатки сильно облегчают жизнь. Да взять хотя бы эпидемии — палатка позволяет обезопасить человека, находящегося без сознания. Или добычу воска в пещере — что бы мы смогли без костюмов?

Математик стащил кусок сырой папортошки.

— Сначала я думал, что они просто переоценили людей: посчитали нас более разумными, чем мы есть… — не закончив мысль, Игорь резко стряхнул насекомых и с аппетитом захрустел корнеплодом.

— А теперь уже не думаешь? — подозрительно поинтересовалась Лиля.

— Уже давно отказался от этой версии. Та, при которой они рассчитывали на выживание не более чем пары процентов «наследников» — гораздо логичней и достоверней. Действовали по типу: высадим много групп, хоть в одной да додумаются, как надо себя вести.

— То есть, по-твоему, керели понадеялись на авось? — нахмурилась мастер по репелленту. — Тебе не кажется, что это как-то странно для высокоразвитой цивилизации?

— Нет, так я тоже не думаю, — возразил Игорь. — Подозреваю, что у них был какой-то план… и он неким образом гарантировал, что появится хотя бы несколько мест — зачатков нового витка развития. То есть что будут те, кто выживут… но вовсе не обязательно все или везде.

Бросив бесполезные рассуждения о планах и мыслях керелей, мы единогласно сошлись во мнении, что нам очень повезло… и что мы молодцы — научились, выжили и приспособились.

После предположения о наличии связи между изменением внешнего облика и безопасностью передвижения, полукровки выразили желание потренироваться. Чтобы научиться «темнеть» усилием воли, им потребовалась помощь людей (ведь Лорд, Дима и Дина не видят в ночном диапазоне). С подсказками химика, Росса и моими, уже через пару месяцев детям удалось добиться значительного успеха. В результате полукровки научились передвигаться по лесу: им по прежнему приходилось следить за пассивными угрозами (например, такими, как шипы или ядовитые капли), но опасность от активно передвигающихся жизненных форм практически исчезла. Более того, после ряда опытов выяснилось, что когда полукровки в виде «мумии», их даже без репеллента избегают кровососы. Впрочем, последнее не удивительно: я бы на месте животных тоже не прельстилась таким угощением.

В ночном зрении при переходе по лесу полукровки выглядели… почти как камни. Почти, но не совсем. Непонятно по какой причине они казались неживыми, а в крайнем «тёмном» состоянии даже хуже — как будто слегка подёргивались тёмным маревом. Ещё не вихрем, но чем-то угрожающим, смертоносным, и страшным. От них веяло ужасом и могильным холодом — и живые существа спешили уйти с пути полукровок. Радовало только то, что каких-либо особых физиологических нарушений у йети не возникало, а те, что были (скорее всего, связанные с возникающими эмоциями), оказались легко обратимыми.

Если у йети «тёмные» подростки вызывали страх (причём как у женщин, так и у мужчин — проверено на Марке и детях), то люди реагировали иначе. Они тоже подсознательно уступали дорогу: мы специально поставили несколько опытов. Но все сходились во мнении, что ощущения иные. Люди чувствовали холод и… власть? Нечто сильное, неумолимое, но не смертоносное.

— Может, не все животные реагируют как йети, — предположила Вероника. — Что, если часть — как мы?

— Даже если и так, суть не меняется: скорее всего, тут просто разница в чувствительности к их защите. Кстати, это многое объясняет, — задумчиво добавила я.

— Что именно? — нахмурился Росс.

— Если люди изменённые тоже обладают подобными качествами, а скорее всего это именно так, да ещё и в большей степени… — я помолчала, вспоминая загадочные сведения про «некромантов» на горах. — Помните, мы предполагали, что Алла и её знакомые по какой-то причине перешли на ночное зрение? Если это так и если люди изменённые пусть неосознанно, но «темнеют»… «Темнеют» они, скорее всего, сильнее, чем полукровки — в начале я почти не могла рассмотреть троллей по ночам, а ведь они вряд ли использовали защиту. Что, если их «потемнение», возможно даже неосознанное, вызвало у людей такие же ощущения, как и у меня?

— Хм… ты действительно постоянно сравниваешь «тёмных» полукровок с мертвецами, — понимающе потянул Маркус.

— А значит, даже если Алла и компания видели по-другому, но испытывали похожие ощущения, они вполне могли оценить людей изменённых как «некромантов», — продолжил мысль инженера Игорь. — В этом случае нет ничего удивительного в таком единодушии.

— Да, — кивнула я и вздохнула.

Возможно, я буду всех изменённых воспринимать как неживых и смертоносных. Но ведь это не означает, что они по определению должны стать врагами йети. Судя по всему, мы эволюционировали в очень отличающихся условиях, поэтому и способы защиты у нас различные. Различия в природной, естественной, неосознанной защите организма — только и всего. Но есть очень большая проблема. Не знаю, как люди изменённые будут воспринимать нас, йети, но очевидно, что мы, скорее всего, испытаем подсознательный негатив при контакте.

Хотя стоп! Что-то не сходится. В самом начале новой жизни я встретила Дмитрия, изменённого, и не воспринимала его как мертвеца. Или всё же?.. С трудом подняв неприятные воспоминания, поняла, что нет. Был страх, неприятие, злость — но тогда я боялась всех. Более того, потом вспоминала Дмитрия с симпатией… не говоря уже о сексуальной привлекательности. Значит, всё не так уж плохо и мы способны общаться без негативных ощущений? Хотелось бы надеяться. С другой стороны, не факт, что и сейчас при встрече ничего бы не почувствовала: ведь нынешняя кожная чувствительность не идёт ни в какое сравнение с той, что была после высадки. И если особенности восприятия «темноты» связаны в том числе с кожей… Последнее удалось легко проверить с помощью защитного костюма. И действительно, в одежде негатив к подросткам… не исчезал, но ослаблялся до той степени, о которой говорили люди: холод и нечто могущественное, но не более.

Кроме страха, испытываемого йети, у «тёмной» фазы был ещё один минус: на этот раз он касался не окружающих, а самих полукровок. Подростки быстрее уставали при активной защите. А слишком долгое использование без соответствующего отдыха и вовсе вызывало болезнь, причём весьма серьёзную (мы даже боялись, что потеряем подростков). Полукровок тошнило, организм практически сразу избавлялся от съеденного, их постоянно бросало то в жар, то в озноб — но даже при последнем подростки обильно потели. Частичный паралич сменялся сильными судорогами, бессознательное состояние — бредом и галлюцинациями, болела брюшная полость и голова. После тщательного анализа Росс пришёл к выводу, что данная болезнь (в отличие от абсолютного большинства остальных) вызвана не инфекцией, паразитами или ещё какими-либо живыми организмами.

— Думаю, что это отравление, — заявил врач. — Причём подозреваю, что особого рода… очень особого.

Росс предположил, что состояние полукровок ничто иное, как реакция на нечто неизвестное — тот загадочный фактор.

— Если учесть, что изменённые превращаются в троллей и, как и люди, заболевают злокачественными опухолями, то у наших больных ещё не все так плохо. Судя по относительно «ярким» выделениям, их организм пытается избавиться от излишков этого опасного агента, — заметил он.

Руководствуясь этой версией, врач предложил попробовать посадить полукровок на родниковую воду, а потом — на специальную диету (выбирая для неё наиболее «тёмные», то есть, предположительно, бедные загадочным веществом продукты). Это помогло. Через неделю подростки поправились, но и после этого предпочли придерживаться рекомендованного питания, утверждая, что с ним они чувствуют себя гораздо лучше. Мы не возражали, тем более, что пользоваться опасной способностью полукровки не прекратили, а запрещать нельзя — ведь без неё они оказались бы практически беспомощными.

Посаженный более двух лет назад живой дом вырос. За это время его неоднократно приходилось править: обрезать, загибать и формировать кроны кустов и лиан, а пару раз — пересаживать новые растения взамен погибших. Позже, немало проблем доставили воздушные корни, которыми папортофельные лианы упорно пытались заполнить тёмное пространство, несколько видов паразитических растений, с радостью прорастающих стены, животные, решившие, что это укрытие для них, и многое другое. Но результат оправдал труды. Потолок в живом доме был высоким и неровным — с него регулярно приходилось срезать новые корни. Стены крепкие, толстые и частично поросшие мхами (последние появились после того, как чёрная пыль превратила отмершие участки в прах). Дом не слишком хорошо защищал от дождя (ливень протекал через купол), зато мог служить в качестве укрытия от хищников или падения чего-либо с деревьев во время бурь или землетрясений. Но самое главное — пока материал жив, дому не страшна чёрная пыль. И не только она: растения зарастали повреждения, нанесённые насекомыми, практически не гнили (при регулярном проветривании и просушивании помещения), а в стенах с охотой поселились борцы с гнусом. Несмотря на то, что выращенный дом нуждался в постоянном уходе, он не исчез бы с лица земли за несколько недель без присмотра… хотя и стал бы менее пригодным для жизни.

Несмотря на очевидный успех, Сева не спешил внедрять новую технологию, сообщив, что хочет подождать ещё около года и попробовать решить проблему с протеканием.

Однажды, приехав в Волгоград, я случайно услышала, что люди называют полукровок эльфами. Сначала такое прозвище позабавило, но позже я по-новому взглянула на подростков.

Несмотря на более чем пятилетний возраст (около пятнадцати земных), ни у Дины, ни мальчиков так и не начали формироваться вторичные половые признаки. Они хорошо росли, уже сейчас практически сравнявшись с взрослыми людьми, но остались узкими — из-за чего казались гораздо более грациозными. Правильные черты лица, тонкие пальцы, фигура — подростки слишком сильно отличались, чтобы это осталось незамеченным. Причём не только по внешнему облику.

Они держались иначе. Обеднённость эмоциями позволяла подросткам контролировать себя очень хорошо, отчего они напоминали необычайно уравновешенного лидера сатанистов. Непоколебимое спокойствие или лёгкая улыбка на лице полукровок оставались практически неизменными: независимо от того, мыли ли они пробирки, передавали лекарство или сообщали о гибели маленького пациента. По этой причине многие считали, что подростки смотрят на остальных людей свысока… или и вовсе считают низшими существами. Из-за особенностей используемой защиты полукровки оказались способны без потерь и даже с выигрышем ходить в одежде: она защищала от ядов, царапин и уколов. В отличие от людей или йети, полукровки во время передвижения не отличались звериными замашками, преимущественно ориентируясь с помощью зрения и слуха — из-за этого со стороны выглядели благородней и уверенней. Они шли, как властители и хозяева — и звери уступали им дорогу. Даже крупные опасные создания (например, кабаны, олени, крокодилы или хищники) предпочитали пропустить полукровок, когда те находились в «тёмной» фазе.

Но всё равно называть «эльфами» тех, от кого буквально несёт смертью…

— Нет, ты только подумай, — поделилась я возмущением с Надей. — Почему именно эльфы?

— А почему бы и нет? — пожала плечами проводящая исследования в Волгограде терапевт. — Не вечно же их полукровками называть.

— Во-первых, на самом деле они излучают не власть, а могильный холод. А во-вторых… — я задумалась, пытаясь подобрать хоть сколько-то веский аргумент. — А во-вторых, у них уши круглые! Если уж кого эльфами называть, так это твой вид, — с этими словами я слегка дёрнула подругу за упомянутую часть тела.

Уши у людей хотя и не отличились выдающимся размером (в отличие от таковых у йети), но тоже слегка заострялись.

Врач рассмеялась.

— Ну, уши — это вообще ерунда, — отмахнулась она. — Что же до первого, то, кажется, когда-то на Земле эльфы считались злыми духами. Точно не помню, но если тебя это утешит…

Я смутилась и отвернулась.

— Да нет, я не против красивого названия, — буркнула себе под нос, в глубине души признавая, что ревную. Хотя термин йети уже никакого дискомфорта не вызывал, но всё же звучит не так… — Но хотя бы не эльфами, а полуэльфами. Потому что иначе вообще путаница получится. Тем более, что для людей изменённых у нас до сих пор нет нормального короткого названия… для здоровых особей. Иначе протестую… как биолог.

— Ладно, давай попробуем, — улыбнулась Надя. — Если для тебя это так принципиально.

К счастью, народ ещё не привык и после нашего предложения с готовностью перестроился. Теперь здоровых Homo alterus называли эльфами, а полукровок — полуэльфами.

— Эльфы, которые превращаются в троллей, — покачал головой Росс после того, как я гордо поведала об этой новости. — Ну и извращённая же у тебя фантазия. Тогда давай ещё йети в орков переименуем — и будет полный набор.

Я возмущённо засопела, но потом улыбнулась.

— Не получится! Нас уже слишком привыкли считать йети. Даже про оборотней в последнее время почти не слышала. А у здоровых людей изменённых до сих пор нормального названия нет. Ну не считать же за такое «те люди, которые превратились в троллей». Эльфы же звучит гордо и не обидно — даже если так их назовем, когда войдём в контакт.

— А действительно, пусть будет так, — поддержал меня Игорь. — Они ведь не виноваты, что заболели. Что же до остального… Те из изменённых… эльфов, которых я встречал до начала перерождения, часто вели себя куда достойнее людей. Да и жители поднебесья пытались помочь Алле и её знакомым.

— Я мало контактировал с… эльфами до перерождения, — тихо сказал Росс, тоже запнувшись на новом термине, будто пробуя его на вкус. — Они были неплохими людьми. По крайней мере, бандитов среди них я не видел.

Так и решили. Постепенно к новой терминологии привыкли, и она стала восприниматься как нечто само собой разумеющееся.

Высокоинтеллектуальная ядовитая крыса, живущая по соседству, преподнесла неожиданный сюрприз. Она забросила все дела и ловушки, стала более общительной и даже позволяла себя гладить. Уже привычный сварливый и неприятный голос за пару дней стал нежным и мелодичным, а ещё за несколько суток грязно-рыжая шерсть сменилась на новую, длинную и яркую, с чёрными подпалинами на кончиках ушей, мордочке и хвосте. В результате неприметная крыса превратилась в удивительной красоты белку.

Она чаще, чем раньше, приходила в Орден, выпрашивала еду и часами пела, забравшись на ветку серебристого лешего. Вскоре к ней присоединилась вторая белка — сначала с опаской на нас поглядывающая, но очень быстро привыкшая.

— Какая романтика, — невольно умилилась Вера.

Если честно, ухаживание белок не оставило равнодушной ни одну из женщин. Да и мужчины не скрывали симпатии к красивой и приятной паре: партнёры пели, угощали друг друга, расчёсывали и с удовольствием сидели прижавшись боками или обнявшись. Вот только длилась идиллия недолго. Уже через неделю после встречи голоса белок огрубели, ухаживания переросли в драки и почти базарную ругань. Вскоре партнёры разбежались в разные стороны. Шерсть «белки» вылезла клочьями, характер окончательно испортился — и через пару дней к костру к очередным «копьём» вернулась знакомая сварливая крыса. А ещё через месяц у неё появились малыши.

Почти в это же время жизнь преподнесла нам ещё один подарок. Ночью со стороны медицинского зверинца и лаборатории раздалось несколько взрывов, а сразу после — испуганные крики животных. Как обычно в случаях опасности, мы не рванули сразу к месту происшествия. Сначала я безуспешно попыталась высмотреть что-нибудь с крон (заросли слишком мешали обзору). К тому времени, когда спустилась, все уже вооружились и собрались.

— Теракт, нападение или чей-то идиотский опыт? — нервно поинтересовался Сева.

— Вроде бы не оставлял ничего, что могло бы вот так взорваться, — покачал головой Илья.

Страисты быстро явились на зов. Птицы явно нервничали, но, судя про тому, что откликнулись сразу, врага не заметили. На всякий случай мы послали их вперёд: для страистов почти все люди оставались чужими, так что если там есть кто-то лишний, то пернатые защитники подадут сигнал. Но ничего такого не случилось. Поэтому мы осторожно направились следом.

В лаборатории и зверинце все строения и клетки остались целы и, по крайней мере, с первого взгляда, никто не пострадал. Немного успокоившись (ведь потеря медицинского комплекса могла поставить под угрозу жизнь людей), мы внимательно осмотрели окрестности и обнаружили несколько достаточно узких (в одну-полторы ладони диаметром) и глубоких (до метра) свежих ям с обгоревшими краями и валяющимися рядом небольшими веточками с ближайшего дерева.

— И что это значит? — поинтересовался Росс, с подозрением покосившись на представителей технического отдела.

— Хотел бы я сам знать, — заинтересованно потянул Маркус, осторожно изучая ямы. Потом поднял голову и нахмурился. Я проследила за его взглядом.

Прямо над нами в кроне дерева образовался туннель. Не сквозной, но, скорее всего, уже преодолевший более половины растительной преграды. Причём пробитый не сверху, а снизу, со стороны земли.

— Слазить, посмотреть? — предложила я.

— Нет, погоди, — физик с сомнением осматривал травмированное дерево. — Тут явно…

Слова Маркуса прервал резкий свист со стороны ям. Мы отскочили в сторону и в то же мгновение из-под травянистой растительности вырвалась ракета, влетела в туннель и взорвалась. Сверху посыпалась зелень и обломки веток, а один из крупных побегов со скрипом накренился к земле.

— Отойдём, — распорядился Сева. — Думаю, атакуют не нас, а дерево… или что-то на дереве. Лучше не подставляться.

Мы ещё отстранились, но не ушли. Если это не дело рук человеческих, то надо знать, кто создаёт взрывающиеся ракеты и зачем.

Следующий заряд сработал меньше, чем через минуту, а ещё через пять последовала целая серия более чем из десяти стартов. Все «ракеты» улетали в одном и том же направлении и уже седьмая пробила крону насквозь. После этого взрывы стали гораздо тише — и не только из-за расстояния. Если до этого они звучали в тональности «бах», то теперь «пуффф».

К этому времени стало ясно, что люди здесь не при чём. Траву и землю пробивало на очень ограниченном участке, а самое главное — в строго определённых местах, там, где росли розетки листьев одного из теневыносливых растений. Получается, что это либо трава такая опасная, либо что-то с ней связанное.

Убедившись, что непосредственной угрозы нет и «стреляет» всё время практически в одну точку, я залезла на дерево, чтобы посмотреть, куда так упорно метят. Оказалось, что ракеты взмывают ещё на добрую сотню метров над кронами, а потом лопаются, выпуская множество зонтиков-семян. В ночном зрении «парашют» был тёмным, а сами семена ярко-жёлтыми — поэтому картина получалась очень красивой. Необычный плод взмывал в небо, в конце пути выпускал золотистые искры и, оставляя из них разлетающийся под ветром след, падает обратно.

Когда я спустилась к народу, они смеялись. Но как-то не очень весело.

— Что случилось?

Сева махнул рукой в сторону «стартовой площадки» и сказал:

— Люди — цари природы. В смысле: разумные — цари природы… — не сдержавшись, он фыркнул. — Мы — цари, ха-ха! — последнее прозвучало откровенно издевательски. — Я уже не удивлюсь, если окажется, что кто-то или что-то здесь летает по принципу самолёта, использует электростанции или путешествует в космос и оставляет там спутники связи!

— Так что там оказалось? — поинтересовалась Вероника.

— Семена, — лаконично ответила я. — Наверное таким образом растение может распространить их на огромные расстояния…

Сева снова прыснул.

— Огонь, ловушки, дома, гигиена, антигравитация, а теперь ещё и ракеты, — покачал головой Маркус. — Да, местная природа не щадит нашу гордость.

— Ну и ладно, — буркнула Лиля. — Зато ещё долго будет у кого тырить открытия… Эх, вот бы кто репеллентных личинок вне организма разводил, — мечтательно добавила экономист.

— На Земле тоже многие технические решения имели аналоги в природе, — пожала плечами я. — Так что не вижу в этом ничего страшного. Единственное — на всякий случай лучше эти… «арсеналы» стороной обходить, чтоб случайно в нас «туннель» не пробило.

— Это может стать шикарным инструментом… если мы найдём, как им пользоваться, — Маркус почти с любовью прикоснулся к опалённому краю одной из ям.

— Ничего, вот пройдет лет сто… и мы всё-таки станем настоящими царями природы, — пригрозил Сева останкам стреляющих растений и искренне улыбнулся. — Ну что, это не нападение и не угроза. А значит, можно снова отправиться спать.

Так мы и сделали. На пути обратно Маркус вслух пообещал, что обязательно включит природные «ракеты» в план своих исследований. И займётся ими, как только освободится… от пары десятков других проектов.

С тех пор, если на небе не было гигантской луны, почти каждую ночь раздавались взрывы. Иногда близко, а порой почти на грани слышимости. Вскоре к ним привыкли как люди, так и остальные жители джунглей. Всего лишь новая нота в голосе ночного леса. Всего лишь ещё один мелкий нюанс.