Закат гигантской луны не принёс новых бед, позволив отдохнуть — всё равно в шторм нормально не поработаешь. Благодаря хорошим укрытиям, репелленту с большим сроком действия и подрастающим кустам серебристого лешего (а росли они довольно быстро), практически все язвы пропали, даже шрамы прошли, хотя всё ещё осталась несильная экзема. Пузырьки высыпали реже, чем раньше, только на некоторых участках кожи, а не на всём теле и, полопавшись, быстро подживали.
Если с антисептиками положение становилось всё лучше, то про анестетики такого сказать не приходится. Точнее, нет, Россу удалось найти ещё немало растений, которые снижали чувствительность и, судя по поведению, убирали болевые ощущения у животных, но вместе с этим они очень сильно подрывали сопротивляемость. И неопасная в обычных условиях царапина при обезболивании превращалась в настоящий рассадник заразы. В результате от косвенных последствий обезболивания животные часто гибли даже при лёгких операциях. Так что теперь в опытах хирург стал руководствоваться принципом «хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается». Однако от экспериментов с обезболивающими веществами не отказался, пытаясь понять, в чём причина такого странного побочного эффекта.
Ни одному из животных привить репеллентных насекомых не удалось. Точнее, удалось, но только специально отсаженным и «заболевшим» феям. В других животных личинки по какой-то причине гибли — увы, исключений не встретилось. Зато мы научились с помощью тонкой кожи, пропахшей запахом фей, получать яйца мушек. И смогли размножить куст, который являлся местом обитания имаго — он на удивление легко укоренял отводки, хотя к земле оказался очень привередлив и не переносил соседства с другими растениями своего вида.
Разглядывая очередной соскоб с кожи-платформы для откладывания яиц, я глубоко задумалась. Если брать репеллент от животных, то он ядовит. Даже если сцеживать кровь — она тоже обладает защитными свойствами и тоже ядовита. Привить другим, неядовитым животным, личинок не получается. Как же быть?..
— Яйца гибнут, вместо того, чтобы развиваться. Значит среда для них неподходящая, — потянула я, счищая яйца в пробирку. — Может, этим личинкам яд, наоборот, нужен? Поэтому они и погибают, что его не хватает.
— Или организм животных защищается от инородных тел, — заметил Росс.
— Или это, — кивнула я. — Можно попробовать вырастить личинок в искусственной среде. А ещё — привить животным, накормив их обезболивающим. Если зараза при этом лучше развивается, то, может, и личинки внедрятся?
Мы переглянулись.
— Нужны ещё клетки. И больше подопытных, — понимающе вздохнул зеленокожий.
Кроме вышесказанного, врач решил проверить дикое на первый взгляд предположение: если обезболивающие уменьшают защитные силы организма, то, возможно, сильная боль, наоборот, их увеличит? Поделил больных животных на несколько групп и начал по несколько раз в день проводить над ними пыточные процедуры. В дело шли ожоги, щипки, порка и ужаления одной из двухвосток — мы по опыту знали, что если на неё наступить, то не порадуешься — хотя нога не опухает, но очень сильно болит в течении пары часов. Как будто в месте укуса оказалось четыре челюсти, в которых все зубы мало того, что больные, так в них ещё и без анестезии ковыряют. Боль огненной волной расходится почти по всему телу, так что заниматься хоть чем-то невозможно. Ни переломы, ни раны, ни ожоги по ощущениям не могли сравниться с ядом этих членистоногих.
— Я думаю, это уже на уровне болевого шока, причём сильного, — как-то заметил Росс. — Удивительно, что ни мы, ни животные от ужалений не то, что не погибаем, но даже серьёзных последствий не получаем, — зеленокожий задумался, рассматривая несколько двухвосток, поедающих ломтики фрукта в колбе. — Кстати, что ещё странно — даже когда у нас ещё не было обезболивающих, ни люди, ни животные не умирали… почти не умирали от болевого шока, — тут же поправился хирург, — а ведь операции были серьёзными.
— У тебя рука лёгкая, — улыбнулась я зеленокожему гиганту. — Может, боль и не была такой уж сильной.
— Сомневаюсь, — отрицательно покачал головой он. — Тут, скорее, другое. Если боль действительно как-то связана с иммунитетом, то болевой порог должен быть выше. Значительно выше. А у нас он, судя по всему, высокий… Но тогда — та пара животных, которая погибла, погибла не от шока, а от чего-то другого.
Естественно, подопытные не радовались таким жестоким опытам, и во время работы над научной частью лагеря стояли дикие крики. Честно говоря, мне было очень сложно заставить себя принимать участие в неприятных экспериментах. А детей и вовсе старались увести подальше — ни к чему им это видеть. Никого из нас, включая старательно маскирующегося под садиста Росса, не прельщала такая работа, но если предположение верно и боль является пусть не лучшим, но лекарством — доказательство этого может спасти много жизней.
Вскоре выяснилось, что физик не забыл о своём обещании и подошёл к делу очень ответственно. Однажды вечером Маркус подсел ко мне и подробно объяснил как правильно пользоваться флигравом (причём не только через компьютер, но и регулируя напрямую — через работу грудных мышц). Оказывается, прибор был устроен гораздо хитрее, чем я думала. Вектор действия можно было устанавливать не один, а от одного до трёх. То есть, например, стать невесомой за счёт одного, а двигаться за счёт другого вектора.
Заодно Маркус рассказал, что на самом деле «грузоподъёмность» флиграва не фиксирована, а зависит от начальной массы моего тела — всегда ровно в семнадцать раз больше его. То есть если я похудею — действие флиграва ослабнет, а если растолстею — наоборот.
— Не понимаю, — удивилась я. — Ведь это же просто техника, причём вообще мой вес? Логичнее было бы наоборот…
— Может, им так удобнее было делать, хотя, да, принцип странный. Я думаю, что на самом деле флиграв рассчитан на определённый вес, но он больше, чем тот максимальный, который ты можешь использовать.
Доступную силу флиграва можно было распределять по трём векторам (то есть она учитывалась в общем, а не по отдельности). По гипотезе физика получалось, что один вектор следует использовать для «взлёта» — облегчения тела, второй — для направленного движения, а третий — для ориентации тела в пространстве.
— По крайней мере, такая функция тоже есть, — заметил он. — Неясно зачем… но, судя во всему, нужна.
По настоянию физика мы провели несколько экспериментов — в том числе с использованием меня в качестве подъёмника или тягловой силы. В результате выяснилось, что если вес, в два-три раза превышающий вес тела, я могу поднять без особого дискомфорта, то потом возникают трудности. И чем больше «отрицательный» вес, тем сильнее он чувствуется. Причём отнюдь не как отрицательный — меня вжимает в самодельную сбрую, становится трудно дышать и двигаться — как будто все тело наливается тяжестью. Только направленной не к земле, а вверх.
— Что и требовалось подтвердить, — удовлетворённо кивнул физик. — Значит, так. Будем считать, что одна условная сила соответствует одному g. Естественно, чем больший вес ты пытаешься поднять, тем более сильную перегрузку испытываешь.
— Единственный плюс — заметил Росс, который тоже заинтересовался исследованием. — Для тебя эту нагрузку всегда можно сделать положительной. Думаю, как раз для этого и нужен вектор ориентации тела — отрицательные перегрузки вынести гораздо сложнее.
Но даже положительные перегрузки больше десяти g энтузиазма у меня не вызвали — слишком большой при них дискомфорт. А ещё физик рассказал, что масса уменьшается, только когда облегчаю тело до нуля. А если пытаюсь что-то поднять и использую флиграв сильнее — она возвращается вплоть до естественной при попытке взлететь с грузом большим или равным моему весу. И если вес тела при этом становится отрицательным, то масса (и, соответственно, инерция) — положительной. То есть, если я врежусь куда-нибудь не сама по себе, а с грузом — мало не покажется.
Пока мы искали таинственного строителя ловушек, он сам нас нашёл. В один из дней к костру подбежала грязно-рыжая ядовитая крыса со скатанным в трубочку длинным листом прибрежного куста в зубах. Расстелив принесённое, свернула в подобие кулька, нагребла в него остывшую золу и, тщательно запечатав, куда-то утащила. Сценка повторилась ещё несколько раз, а потом, совсем осмелев, крыса принесла несколько прутиков и принялась обжигать в костре их острые обгрызенные концы. Грызун часто вынимал палочку из пламени, утаскивал к воде, чтобы остудить, а потом проверял, что получилось. Мы долго дивились на необычного создателя копий, а потом привыкли к новому соседу, как привыкли и к множеству других животных. Я послала жучка следить за умным животным (кстати, оказавшимся с естественной защитой от насекомых), и это принесло хорошие результаты — по крайней мере, Сева с Маркусом подозревали, что некоторые способы обработки древесины, которые применяла крыса, помогают уберечь стройматериал от гниения и разрушительного воздействия чёрной пыли. А ещё мы переняли конструкцию ловушки, которой пользовался новый сосед — естественно, в увеличенном виде.
Крокодилов становилось всё больше — теперь мы ежедневно видели некрупные экземпляры, а иногда наблюдали взрослых с группой мелких детёнышей. У этих рептилий, в отличие от земных, были сильно развиты семейные отношения — взрослые приносили потомству еду, старшие дети тоже нередко участвовали в выкармливании молодняка. Мы даже попытались поймать пару малышей — с целью приручить, но они подняли крик и нам пришлось отступить, оставив детей их родителям и пестунам.
Однажды пришедший в гости Марк принёс в подарок четыре крупных (похожих на страусиные) зелёных в крапинку яйца и рассказал, что он еле отбился от агрессивной нелетучей птицы, по описанию напомнившей мне аисто-страуса. Когда муж свернул птице шею, обработал раны и перекусил, обнаружил, что страус напал не без причины — он охранял гнездо.
Вскрыв одно яйцо и обнаружив, что птенец уже почти созрел, всё ещё жив и, судя по виду, относится к выводковому типу, я решила попробовать «довысидеть» остальные три яйца. Инкубатор для этой цели использовать не удалось (поскольку он был постоянно занят на производстве репеллента), и, посоветовавшись с другими посвящёнными, я подложила яйца в постель к лежачим больным. А когда кто-то из остальных устраивался на отдых, он забирал яйца к себе и переворачивал. В результате одно яйцо мы всё-таки разбили и птенец погиб, зато из двух оставшихся вылупились здоровые малыши. Уже через полчаса они обсохли, встали на ноги и, признав нас за свою семью, стали бегать хвостиком. В еде птенцы оказались не слишком привередливыми: предпочитали лягушек, змей и рыбу, но не гнушались и прочей живностью, а также с удовольствием клевали фрукты и ягоды. Так что прокормить их труда не составило, а уже в возрасте пары недель они сами бродили по мелководью, выискивая добычу, но при малейшей опасности бежали к нам. Зато за крокодилами следить стало гораздо легче — стоило им появиться неподалёку, как страисты начинали громко и пронзительно паниковать.
К этому времени почти все старшие дети, кроме Дины, уже перешагнули возраст в четырнадцать месяцев (больше трёх земных лет). Мы воспринимали их не как детей, а как подростков: ещё недостаточно взрослых, чтобы вести самостоятельную жизнь, но уже и не совсем малышей, за которыми глаз да глаз. Дети помогали в делах: им можно было поручить что-нибудь собрать неподалёку, наловить съедобных насекомых или мелких животных, помять и промыть растительные волокна, проверить сети, что-нибудь подать и принести, покормить подопытных или почистить клетки. Одной из любимых и постоянных их игр был сбор прусовского пота (а заодно — катание верхом на прусах и купание). Иногда дети пытались плести корзинки и ловушки, но получалось пока не очень — сил не хватало. Естественно, травм избегать не удавалось, но и серьёзных не было, в основном ушибы, порезы, царапины, укусы и ужаления, ожоги… Впрочем, и взрослые нередко получали такие ранения.
Но главное не только в труде, а в наших взаимоотношениях и характерах детей. Молодое поколение, хотя и выглядело маленьким, но уже не воспринималось таким.
— Я когда-то читал, что в диких племенах дети раньше взрослеют, — заметил Игорь, когда я поделилась с ним наблюдением. — А мы как раз такое дикое племя.
— Раньше, но не настолько же, — возразила я. — Им ещё только чуть больше года, а уже…
— Но они ещё и не взрослые, — улыбнулась Вера. — Глядишь, годам к семи… то есть к двум-трём, — тут же поправилась она, — станут настолько самостоятельными, что уже не будут в нас нуждаться, — женщина неожиданно взгрустнула.
После того, как удалось найти лекарство от амебоидной диареи, сразу же возникла другая проблема. Оно действительно помогало и меньше чем за сутки практически полностью уничтожало простейших, не убивая животное. Но стоило прекратить скармливать лекарство, как уже через сутки-двое заболевание возвращалось. Причём от этого не помогало даже недельное профилактическое лечение — стоило от него отступить, как амёбы снова появлялись. Посоветовавшись, мы решили применить уже несколько раз оправдавший себя приём и выпустили несколько «вылеченных» животных из клеток, приставив к ним наблюдательных жучков. Пять из восьми мелких хищников вновь заболели и погибли, но трое выжили и полностью поправились. Проанализировав их поведение в сравнении с поведением остальных, мы стали вычленять все отличающиеся элементы и проверять их на подопытных. Надежда оправдалась: достаточно быстро удалось найти и экспериментально подтвердить факторы, которые позволили животным остаться здоровыми. Их было всего два. Во-первых, выздоровевшие ели относительно больше зелени и фруктов, а во-вторых, вначале очень активно искали и пожирали экскременты здоровых представителей своего вида. Скорее всего, это помогало восстановить естественную микрофлору, но также приводило к тому, что у выздоровевших появлялись почти все виды кишечной живности, что обитала там до заболевания. Кстати, без предварительного применения сильнодействующих средств этот метод не работал, хотя и несколько облегчал состояние больных животных. Одновременно выяснилось, что если кал разводить и отфильтровывать зародышей крупной живности (яйца кишечных червей и членистоногих), но оставлять микрофлору, то результат лечения гораздо слабее и быстро сходит на нет. А вот если очистить разведённый кал только от взрослых особей и скармливать вместе с яйцами и мелкими личинками — то эффект ничуть не снижается.
— Значит, хотя бы часть из этих «глистов» являются необходимыми и полезными обитателями кишечника, — воодушевлённо заявила я. — И без глистов местные животные, как земляне с дисбактериозом. Скорее всего, у людей, страдающих поносом, тоже есть и дисбактериоз и дисглистоз…
— Рай для биологов, да? — нерадостно вздохнул зеленокожий. — А вот для медиков не рай.
Я виновато опустила взгляд, но потом передумала:
— И что теперь, трагедию устраивать? Да, сложно, да, не так. Но ведь мы уже поняли, что именно надо делать. Лучше порадоваться, что нашли способ лечения.
— Да, никуда не деться: чтобы вытянуть из патологического круговорота людей, им тоже надо сначала пролечиться, а потом принимать кал здоровых особей, — заметил Росс.
— Что-то меня эта идея не вдохновляет, — поморщился Сева.
— А я готов послужить подопытной крысой, — предложил химик. — Хуже точно вряд ли будет.
Теперь оставалась простая, на первый взгляд, задача — найти здорового человека. Или хотя бы такого, у которого нет заболеваний желудочно-кишечного тракта. Но амебоидная и несколько других зараз распространились так широко, что даже после привлечения к поискам сатанистов, волгорцев и Марка с друзьями пришлось ждать около недели. После того, как один из истинно свободных сообщил местоположение носителя здоровой микрофлоры, я и Илья отправились к нему в гости. И попросили разрешения собирать его кал в течении нескольких дней, для исследований. Мужчина философски пожал плечами, буркнул, что ему дерьма не жалко, и дал добро.
В первый раз Илье пришлось туго: организм не хотел принимать отходы жизнедеятельности. После нескольких неудач, химик, заткнув нос, быстро заглотнул разведённую в воде вонючую массу, а потом заел её острыми и ароматными травами, чтобы отбить вкус и запах. Заметив это, я долго ворчала на химика и потребовала заменить пряности чем-то другим, более безвредным для микро- и макроорганизмов (иначе какой смысл есть их и сразу же травить?). Даже мёду ради этого принесла.
— Ты издеваешься? — возмутился химик. — Портить мёд этой гадостью!
В результате, к обоюдному согласию, травы заменили вязкой смолой одного из деревьев.
На третий день удун случайно застал химика за процессом «лечения». Беднягу вырвало от отвращения, а потом он прогнал нас прочь, сказав, что в подобных извращениях принимать участия не собирается. Но, к счастью, уже проведённых процедур оказалось достаточно, чтобы состояние Ильи стабилизировалось, и вернулся в Орден химик без малейшего намёка на нездоровье кишечника. Подождав ещё несколько дней, Росс безапелляционно запряг Илью в роли донора микрофлоры. К сожалению, разводить её в искусственных условиях пока не получилось, поэтому приходилось использовать натуральный источник для восстановления баланса в пищеварительной системе.
А после того, как жители Ордена избавились от вредной амёбы, удалось уговорить применить новый способ и другие племена, входящие в союз. А потом даже использовать новый метод на свободных. Несмотря на то, что многие вначале отказывались проходить вторую часть лечения, рано или поздно, вымотавшись, объявляли, что согласны уже на всё, лишь бы избавиться от бесконечного поноса.
В борьбе с некоторыми другими болезнями тоже наметился прогресс, но не такой яркий. Многие из них постепенно проходили сами, но (возможно из-за того, что организм не успевал окрепнуть из-за других болезней) через некоторое время (от недели до месяца) возвращались, и всё начиналось по новому кругу. Причём периоды между заражением хотя и варьировались, но оказались схожими для каждого отдельного заболевания.
— Такое впечатление, что иммунитет вырабатывается, но быстро исчезает, — поделился предположением зеленокожий. — Либо возбудитель очень быстро мутирует.
— Вряд ли второе, — заметила я. — В этом случае разные штаммы возбудителя могли бы поражать организм одновременно либо сразу же друг за другом. А если перерыв достаточно стабилен — скорее, дело действительно в иммунитете.
Подумав, Росс предложил попробовать использовать прививки для предупреждения повторного заражения, и мы опять (в который раз) отправились ловить животных для новых опытов.
Записано Анной, истинно-свободной, со слов удунов
Чушь, говоришь? А вот сама вспомни — драконы всё по лесу ходили, место выбрать не могли. Поискали, зашли в Волгоград и о чём-то крупно поссорились с этими, из «союза». Сам? Нет, сам не видел, но другие рассказывали. Захар с Марфой ещё возмущались, говорили о тирании и что они этого так не оставят. И всё. Где теперь драконы? А нет драконов. Вот после той ссоры как ушли, так их больше никто и не видел. Погибли? Ха! Все двенадцать человек разом? Нет, незаметно такое не пройдёт. Обрати внимание — поссорились и исчезли. Думаешь, почему амазонки с махаонами как селения основали, так и носу не кажут, не вмешиваются? Да не хотят так же пропасть. Все понимают, что дело тут нечисто, а правда всё равно рано или поздно наружу выплывет.
Волгорцы ещё ладно, они хоть что-то делают. Но всё равно — только когда им выгодно. Это с первого взгляда справедливо выглядит — пять дней лечился, пять дней отработай. Но если вдуматься: надо отработать пять полных дней. Если в полсилы, то все десять получатся. А что, они, когда мы пластом лежим, столько времени и сил на нас тратят? Нет, конечно. Вот и получается, что они в плюсе — вон какие хоромы себе отгрохали. Нашими руками. Бизнес это. Но хотя бы относительно честный бизнес. А другие и вовсе нами пользуются. И сатанисты, и посвящённые.
Справедливо судили? Как бы не так. В первый раз свидетелей преступления нет, доказательств нет. Кто сказал, что сатанисты именно виновных казнили, а не первых подвернувшихся под руку? Сатанисты так говорят, но много ли веры их словам? И что вещи вернули — не показатель, сами же и украсть могли. Чтобы продемонстрировать, какие они нужные и как о людях заботятся. А ещё, обрати внимание — они вернули украденные вещи, но куда делось имущество преступников? Молчишь? Вот то-то и оно. Во второй раз сатанисты просто воспользовались ситуацией, чтобы нас запугать. Заделались ментами и теперь страх на весь лес наводят. Ну и что, что ничего не взяли — казнить людей за торговлю… Ладно, ладно, успокойтесь, спорить не буду. Но и не соглашусь — те, кого вы считаете преступниками, ничего не крали, а только воспользовались ситуацией. «Союз» сам так всё время делает — и ничего. Двойная мораль получается.
Посвящённые не лучше. Почему они нам про прусов рассказали? Чтоб мы не померли. Но не из жалости, нет — мы же для них рабочая сила. Если нас не станет, кто вкалывать будет? Вот то-то и оно, что самим придётся. И докажу. Вон, посмотри, сами-то они уже другим репеллентом пользуются — мы все в язвах, а они — уже нет. А рецепт не говорят. Дают только союзникам и редким избранным — тем, кто лучше работает да кто симпатичен. Даже вас не всё время снабжают. И не будут этого делать. Разве что продавать начнут и драть за новый репеллент втридорога. Чтобы привязать нас, поставить в зависимость, заставить делать то, что они прикажут.
И вообще, посвящённые на нас как на скот смотрят. Вон, даже их врачиха больше пачкаться не захотела — ей-де важнее другими делами заниматься. Кровь там сцедить или посмотреть, как человек мучается. А уж про лекарства я и не говорю. Сначала рассказывали, какие травы помогают, а потом вдруг потребовали всё выбросить — дескать, иначе помрёте. Ага, от лекарств. Наверняка, специально насоветовали чего попало — и вредных травок тоже. Зачем? Ну ты даешь — это же очевидно! Так мы станем сильнее от них зависимы, а торговля лекарствами, знаешь, какой выгодный бизнес? Но не дождутся — умные люди перестали пить смеси и сами смотрят, помогает или нет каждая травка. Да, я тоже пью, потому что свободный человек, и не обязан слушать, когда «учёные» несут чушь. Заметь, прекрасно себя чувствую, в отличие от тех, кто следует рекомендациям.
Вот ты видела, чтобы сатанисты или посвящённые когда вкалывали? По-нормальному, как люди? И никто не видел! Одни вообще ходят и шпионят, а другие руки за спину заложили и командуют. Вон, например, когда Сева приезжал «мельницу строить». Строил он, как же. Стоял и покрикивал: «правее, левее». Так и я целый день строить могу, много сил и ума на это не надо.
Вам предлагали уплыть с другими людьми за море? Вот и нам не предлагали. А почему? Не знаешь? Всё просто — не станет простых людей, некому на их «союз» работать будет. Не отпустят нас. И с оборотнями местными «союз» именно потому сойтись пытается, что власть потерять не хочет. Уверен, троица тиранов попробует оборотней к себе присоединить.
Вами ведь тоже вовсю пользуются — а много вы с этого добра видели? Ладно Марк, у него там баба, а секса любому нормальному мужику хочется. Но и то в строгом теле держит — сколько вкалывать за пару раз приходится. А остальным «истинным» банально голову задурили. Вымотаетесь, станете ненужными — и «союз» сразу отвернётся, выбросит и забудет. Не отмахивайся, лучше подумай. И со своими поговори. Я же зла-то вам не хочу, жалко видеть, как вы в рабов превращаетесь. Ни дома, ни крова — всё время на работе.
Собираюсь ли бороться? Я что, совсем идиотом выгляжу? На их стороне сила. Но если так и дальше пойдет, то и увидевших настоящее положение дел станет больше. А «союз» от тирании не откажется и считаться с другими не начнёт. Власть — слишком большой соблазн. Так что я терпеливый, я подожду, пока нас не станет много. Вот тогда и поговорим с «союзом» так, как он того заслуживает.