Снова заложило уши, и Мэгги сглотнула. На соседнем сиденье тихо похрапывал Томас. Он проспал почти все одиннадцать часов полета из Лос-Анджелеса, утомленный впечатлениями от Диснейленда.

Мэгги покосилась на него с завистливой улыбкой. Ощущение неуверенности, не покидавшее ее в новом, незамужнем состоянии, заставляло бодрствовать на протяжении двух плохих фильмов и безразлично поглощать очередные порции еды.

Казалось, она носила свой Диснейленд в себе – то возносясь в небо, то низвергаясь в пропасть.

Не числя терпеливость среди своих достоинств, Мэгги решила, не дожидаясь возвращения, выложить перед Финном свой сюрприз. Исполненная самодовольства, она позвонила из офиса судьи, едва получив в руки плотный листок бумаги, свидетельствующий о том, что их семьи больше не существует.

Сначала ей показалось, что Финн снова упал в обморок. Обретя наконец дар речи, он обрушился на нее с упреками за безвкусную шутку. Только Томас, взяв трубку, смог убедить его, но и это не сняло гнев без остатка. С ним могли бы по крайней мере посоветоваться. Он мог бы по крайней мере приготовиться. Но Мэгги различала нотки облегчения Все наконец завершилось, и тяжкая ноша ответственности свалилась с его плеч. По телефонному проводу носились бешеные импульсы печали и радости. Закончилась эра потрясающей игры, которую они вели с молодым энтузиазмом. Пришло время зрелости.

В данный момент Мэгги не чувствовала себя зрелой. Она чувствовала себя очень юной и неуверенной. Правда и ее последствия… она избегала их так долго, что почти уверилась, будто день разоблачения не настанет никогда.

Огласка будет болезненной, и Марюсам с Патти станут рвать и метать, но почему-то эта двойная угроза утратила свою силу над ней. Боялась Мэгги – и очень боялась – Ника. Это Ник имел для нее значение. При всем своем богатстве и власти он был очень одинок и только с дочерью связан какой-то эмоциональной близостью. Кто поможет ему пережить чувство потери, ярости и боль предательства? Кто умерит страдания от поступка дочери, который он неизбежно воспримет как отвергнутую – вслед за матерью – любовь? Сердце Мэгги болело за него… и за себя, потому что она последний человек, к которому он обратится.

Пять ночей назад, когда он заснул, свернувшись на полу ее кухни, Мэгги потребовались все ее физические силы, чтобы оттащить его в гостиную и уложить на белом кожаном диване, стараясь при этом не повредить повязку на правой руке. Диван был длинный, но узкий, и Мэгги боялась, что он свалится, попытавшись повернуться, поэтому затолкала под него побольше подушек и туго подоткнула мягкое кашемировое одеяло после того, как стянула туфли и носки.

Потом какое-то время постояла на коленях, глядя, как медленно и ровно поднимается и опускается широкая грудь, и откровенно любуясь, благо он не мог ее на этом поймать, смягчившимися линиями грубого лица. Неохотно поднявшись, чтобы идти спать, она позволила себе один долгий поцелуй в чувственно приоткрывшиеся во сне губы. Он пошевелился, и Мэгги затаила дыхание, но, к ее разочарованию и облегчению, снова утих, чуть улыбаясь во сне.

Проснулась она с таким ощущением, будто и не засыпала. За окном было уже светло, но час – ранний, гораздо более ранний, чем те, в которые Мэгги обычно открывала глаза, особенно после бессонной ночи. Она перевернулась и сонно вгляделась в темный силуэт, раздвигающий шторы. Из окна открылся прекрасный вид на городской залив и хлынули потоки теплого летнего света.

Она зажмурилась.

– Ради всего святого, Сэм, это что же, вроде извинения за вчерашние излишества? – простонала она, зарываясь лицом в груду подушек. – Считай, что ты прощен, и дай мне поспать.

– Сэм? Так ты обычно просыпаешься с этим мужчиной, Мэгги?

Мэгги резко села в кровати, отбросив с глаз тяжелые пряди волос и подтягивая простыни к груди.

– Ник! Ч-что ты здесь делаешь?

– Я подумал, что было бы крайне невежливо с моей стороны уйти, не поблагодарив хозяйку… особенно после той нежной заботы, которую она проявила, когда я был в ее власти. Я сварил кофе. – Он поставил чашку на тумбочку.

– На кухне? Сэм терпеть не может, когда кто-то хозяйничает у него на кухне, – пролепетала Мэгги. Что он помнит о прошлой ночи?

– Я ему не скажу, если ты не скажешь. Сомневаюсь, что Сэм или твой муж смогут встать в ближайшее время, а когда встанут, у них будет жуткое похмелье.

Твой муж. Он никогда не называет Финна по имени. Будто испытывает потребность постоянно напоминать им обоим о ее обязательствах.

– А у тебя нет? – огрызнулась она, игнорируя кофе. Поскорей бы он ушел…

Ник успел снять повязку и грязную, разорванную рубаху. Обнаженный до пояса, он слишком сильно действовал на чувства… и воображение. Тогда, на пляже, он демонстрировал больше обнаженной плоти, но здесь, в бело-розовой спальне, его голая грудь выглядела более неприличной, агрессивно чувственной. Жесткие мышцы перекатывались на широкой груди при каждом вздохе. Что будет, если он нагнется и обнимет ее? Закричит она или вздохнет с наслаждением?

– Я был не так пьян.

Мэгги недоверчиво фыркнула.

– Ты едва понимал, что говоришь. И улегся спать на полу.

– Это из-за болеутоляющего, а не от выпивки.

Я не набрался так, как твой муж и его нянька.

Его презрительный тон рассердил Мэгги.

– Если ты не был пьян, почему полез в драку?

– Твой муж никак не хотел униматься.

– Ты мог просто уйти, если понимал, что он не отвечает за свои слова.

– Я не сказал, что он не отвечал за свои слова.

Я только сказал, что он был пьян. А я принял достаточно, чтобы снизилась сопротивляемость к оскорблениям. Я потерял терпение, но контроль над собой не потерял. Мне нельзя, потому что при моих навыках я могу запросто убить человека. Поэтому и не пью слишком много – Я не дрался с тех пор, как стал профессиональным боксером.

– О, Финн будет польщен, узнав, что ты сделал для него исключение, саркастически заметила Мэгги.

– Поскольку пил я из-за него, все как раз и сходится. Не буду отрицать, что получил большое удовольствие, задав ему трепку.

– Судя по последствиям, счет примерно равный, – фыркнула Мэгги, глядя на его перевязанную руку.

– Я сломал палец о его челюсть. – Ник блаженно улыбнулся, взбодренный приятным воспоминанием.

Мэгги поспешила сменить тему, вспомнив кстати его слова.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что пил из-за него? Я думала… То есть ты разве был в клубе один? – Этот вопрос преследовал ее со вчерашней ночи.

– Ты имеешь в виду, не было ли у меня там свидания?

Он неожиданно сел на край кровати, и Мэгги пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не податься к нему, не дотронуться до теплой, блестящей кожи. Она не отводила от него широко раскрытых глаз. Разбитый рот иронически искривился.

– Нет, я был там не с женщиной. Я однолюб, Мэгги. Когда я хочу женщину, я хочу только одну. А на этот раз… ты знаешь, какую женщину я хочу. Поэтому, когда вышла встреча с этим болтуном, который нарывался на драку, с чего бы мне отказываться от случая дать выход своей досаде? Я могу выиграть бой, но перевес в войне все равно на его стороне. У него есть ты.

Мэгги сглотнула, отводя взгляд от его затуманенных желанием глаз.

– Но… Финн сказал, что вы дрались из-за Лори.

– Верно. В конце концов, он не знает о нас с тобой, так? Я стукнул его разок за Лори… но все остальные тумаки были за тебя.

Мэгги побледнела.

– Ты мог убить его.

И снова эта ироническая улыбка.

– Решив тем самым свою проблему, не правда ли? Но нет. Я знаю свою силу.

Покидая ринг, я поклялся никогда больше не пускать в ход кулаки. Ты заставляешь меня хотеть многое из того, что я поклялся никогда больше не делать, Мэгги… – Его поврежденная рука коснулась ее подбородка, и она потянулась, чтобы оттолкнуть ее, но каким-то образом руки их соединились.

Ник уставился на этот мимолетный союз, и Мэгги вспомнила, что потянулась изуродованной рукой. Ник уже видел ее, и, может быть, поэтому привычный рефлекс не сработал. – Хорошая пара, не правда ли? – проговорил он.

Она покачала головой, не зная, что сказать, чтобы не выдать своих чувств.

– Ты не должен находиться здесь.

– В твоей спальне? На твоей постели? Ведь это же все твое, правда, Мэгги?

У вас с мужем отдельные комнаты, отдельные гардеробы, отдельные ванные.

Нигде ни следа встреч, ни забытого носка, ни расчески. Даже дверь между вашими комнатами заперта.

– Ты высматривал? – возмутилась Мэгги, отдергивая руку.

– Я был заинтригован вашим домашним устройством. – Он пожал плечами, отчего под кожей заходили мощные мышцы.

– Финн и я уважаем личную жизнь друг друга, чего, очевидно, нельзя сказать о тебе. Не будешь ли любезен встать с моей кровати?

– Что ты делаешь, когда хочется близости, – просовываешь письменное приглашение под дверь?

– Не твое дело. Тебе не надо в офис или куда-нибудь еще?

– Сегодня воскресенье, – напомнил он. – Не могу поверить, что такая страстная, чувственная женщина, как ты, может быть счастлива, ведя столь стерильный образ жизни.

– Я… я очень чутко сплю, а Финн храпит, – придумала на ходу Мэгги.

– Тебе не кажется, что простыни могут влиять на… на твой расстроенный сон?

– Что ты хочешь сказать? – растерянно спросила Мэгги, не сразу сообразив, на что он намекает.

– Цвет. Он немного… э-э… нарушает цветовое решение. Все остальное так красиво подобрано…

Она совсем забыла об этом. Теперь ее лицо почти сравнялось цветом с простынями. Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре.

– Мои старые простыни? – переспросила она, глядя прямо в его насмешливые глаза. – Они у меня уже столько лет!

Подняв бровь, он пощупал совершенно новый шелк.

– Я слишком хорошо воспитан, чтобы назвать тебя лгуньей.

– Ты только что сделал это! Если не намерен уходить, надень хотя бы рубашку, – сказала она, пытаясь увести разговор в сторону от спальных принадлежностей.

– Она в отвратительном состоянии. Подумай, какие разговоры пойдут, если я выйду из твоей квартиры, выглядя так, будто с меня сдирали одежду. Я думал, у тебя найдется что-нибудь подходящее…

– Сомневаюсь, что моя одежда будет хорошо сидеть на тебе, – сказала Мэгги, кокетничая вместо того, чтобы ухватиться за возможность выставить его.

– Ну, не знаю. – Бесстыдные глаза ощупали туго подоткнутую простыню. Насколько я помню, ты очень хорошо сложена.

– Финновы вещи будут тебе малы, – поспешно сказала она. – Придется добыть что-нибудь у Сэма. Подожди внизу. Я как-нибудь обойдусь без еще одного боя.

– Думаю, прошлой ночью я избавился от желающих почесать об меня кулаки, сказал он, не двигаясь с места. – Если бы мне еще удалось избавиться от тебя, я снова стал бы самим собой… – Он наклонился над ней, опираясь уже обеими руками о края кровати. Мэгги вжалась спиной в подушки и уперлась ладонями в его обнаженную грудь. Это была ошибка. Она чувствовала его сердцебиение, электрические разряды, пронзавшие кожу, несущие желание, которое отражалось в его темнеющих глазах. Ее руки невольно задвигались, пощипывая жесткие соски, отчего тело Ника содрогнулось, а с губ сорвался нечленораздельный стон. Эти губы наполнили все ее зрение, все чувства: все ее существо сосредоточилось на медленном, чувственном приближении пьянящего томного рта. Лицо ее сказало ему все. – Мэгги! – Хриплый оклик вернул ее к реальности. Финн, одетый в богатый парчовый халат и выглядящий в таком наряде еще хуже, пораженный, стоял в проеме двери. – Что, черт возьми, здесь происходит?

Ник не подчинился яростному толчку ладоней Мэгги, – ладоней, мгновением раньше блаженно скользнувших в густые темные волосы у него на затылке. Он сидел как ни в чем не бывало, не убирая рук.

Мэгги выглядывала из-за него, видела потрясенного мужа и мечтала, подобно хамелеону, раствориться со своим румянцем на фоне проклятых простыней.

– Как это смотрится? – с вызовом спросил Ник.

– Мэгги? – ошеломленный взгляд Финна перебегал с одной на другого.

– Я должна была оставить его. Финн, – попыталась оправдаться Мэгги. – Не могла же я выставить ничего не соображающего человека. А от вас с Сэмом не было никакой помощи – вы тоже были мертвецки пьяны! Что мне оставалось делать? Звонить Лори и вытаскивать ее из дому среди ночи?

– Нет, конечно, нет, – заикаясь, произнес Финн, белый, как бинт на его повязке. Он никак не решался оторваться от дверного косяка. – Но, уж конечно, ты не должна была спать с ним!

– Я и не спала! – Мэгги попыталась сесть, но твердая мужская рука вернула ее на место. – Ради Бога, Финн, не теряй голову. Если после вчерашнего у тебя там что-нибудь осталось!

Голос у нее окреп, и Финн заметно взбодрился, хотя все еще подпирал косяк.

– Ладно, Мэгги, успокойся. Извини, но когда я вошел и увидел такое… Он пожал плечами и поморщился от боли.

Мэгги не решалась взглянуть на Ника, но чувствовала напряжение, исходящее от его мощного тела.

– Ты хочешь сказать, что действительно поверил ей? – Грубый акцент объяснил ей намерения Ника. Он изображал мужлана купчика перед томным аристократом Финном. Нужно было признать, что, в своем узорном халате, с бледным, Изнуренным лицом, измученный похмельем. Финн как нельзя более подходил для предложенной роли. Никогда еще разница между этими двумя мужчинами не была такой явной. Финн обладал немалой силой, но красота скрывала ее, тогда как одного взгляда на Ника было достаточно, чтобы понять: это скала, за которой можно укрыться, но о которую можно и расшибиться насмерть. Под грубой внешностью таилась глубокая натура.

– Конечно, я верю ей. – Финн изогнул брови в высокомерном презрении, подчеркнутом раздраженным тоном. Он тоже понял, что предполагается насмешка.

– Ты находишь мужчину с твоей женой полуобнаженными в ее постели – и проглатываешь ее заявление о совершенной невинности?

– Конечно. Мэгги никогда не стала бы лгать мне, – ровно ответил Финн, но бросил косой взгляд на Мэгги, и она, вспомнив свою ложь умолчания относительно поездки в Америку, потупилась. – До сих пор она этого никогда не делала, – твердо добавил Финн, заставляя ее еще сильнее почувствовать вину.

– Все когда-то бывает в первый раз, – цинично бросил Ник, и в этом замечании прозвучало жестокое эхо опыта.

– Я знаю Мэгги. И знаю, что она никогда не позволила бы себе случайного секса с незнакомцем, не говоря уж о тебе.

– Но мы с Мэгги знакомы… – Здоровая рука Ника потянулась к лежащим на подушке темным прядям и принялась гладить их, накручивая на палец, тогда как взгляд его не отрывался от мужчины в проеме дверей. – Мы знакомы лучше, чем ты можешь себе представить, правда, милочка?

– Ник… – Она замолчала. Бесполезно взывать к этому жесткому профилю. Он намерен закончить словами физическую расправу, которую начал прошлой ночью… расправу над очень личным врагом. – Финн… ты ужасно выглядишь, ты бы лучше вернулся в постель. Я все объясню тебе позже, когда мы будем одни…

– Кажется, она хочет избавиться от тебя? – предположил Ник, мягкостью интонации еще больше подчеркивая вызов. По-прежнему глядя на Финна, он оставил ее волосы в покое и положил руку на изуродованную ладонь, вцепившуюся в простыни.

Финн застыл от этого небрежного напоминания об изъяне, который был второй из двух самых оберегаемых Мэгги тайн.

– Мэгги…

– Он провоцирует тебя, Финн. Конечно, я не спала с ним, – с отчаянием простонала она. – Я знаю, что поставлено на карту, и не стала бы рисковать этим! Ты же знаешь, что его инсинуации не могут быть правдой!

– Буквальной правдой. Но спроси ее, Коул, хочется ли ей, чтобы это было правдой. Спроси жену, любит ли она тебя так, как женщина любит мужчину. А потом спроси о ее чувствах ко мне!

С какой уничтожающей надменностью и точностью он обнажил сердце и душу Мэгги.

– Ник… – Это был стон боли. Он все предусмотрел. Он влюбил ее в себя именно для этого. Чтобы окончательно добить Финна.

– Официально она твоя, Коул… но на самом деле она моя! – Он перебил неясный возглас, сорвавшийся с губ Финна. – О, она может по-прежнему говорить о любви и преданности к тебе, но все это… пустые слова привычки, нежные воспоминания детства. Мальчиком ты мог удовлетворять потребность Мэгги в товарище, но как мужчина ты ей не годишься. Если бы у нее была настоящая физическая и эмоциональная любовь к тебе как к мужчине, она не отвечала бы мне так… как женщина, изголодавшаяся по любви, женщина, которая хочет, чтобы ее желали, чтобы ее ласкали…

Мэгги закрыла глаза от унижения. Он говорит о ней как о сексуальной побирушке, вымаливающей крохи его нежности. Господи, неужели она вела себя так очевидно?..

– И ты думаешь, что нужный ей мужчина – ты? – презрительно осведомился Финн, но, в его голосе прозвучала странная нота, заставившая Мэгги поднять на него глаза. Лицо Финна выглядело бесстрастным. Это было его «дипломатическое лицо».

– Соль в том, Коул, что не ты. И когда Мэгги признается в этом самой себе, она уйдет. Точно так же, как моя дочь найдет тебя менее чем привлекательным без твоих шикарных тряпок, богатства, положения…

– Думаю, ты несправедлив к Лори…

– Выбор за тобой, Коул. Ты можешь получить Лори или оставить за собой все остальное – свою компанию, пижонский образ жизни, привилегированное положение… – Издевательский ультиматум Ника не предполагал компромисса.

– А Мэгги… сохраню ли я и Мэгги, если оставлю Лори? – холодно спросил Финн.

– Захочешь ли, зная, что она любит меня? – глумился Ник с яростным торжеством победителя. Это было уже слишком. Мэгги вскочила с кровати. Как небрежно он заявил о ее любви, будто это уличная находка, которую он подобрал на всякий случай, а не редкий дар, достойный гордости и преклонения!

– Убирайтесь, вы оба! – завизжала она, отбегая в дальний угол комнаты. Вон из моей комнаты! Вон из моей жизни! – Она схватила туфельку.

– Мэгги, успокойся, я только хотел заставить его… – Финн нырнул под туфельку, ударившуюся о притолоку в считанных сантиметрах от его головы. За ней последовала другая. У Мэгги было достаточно боеприпасов. – Мэгги…

– Заткнись! Заткнись! Заткнись! – Три туфельки, запущенные в безупречном ритме, заставили Финна отступить в коридор. – Меня тошнит от твоих уверений, что все будет хорошо. Нет! Уйди и оставь меня одну!

Финн по опыту знал, что это мудрый совет. Ник не обладал таким преимуществом. Ошеломленное выражение его лица сменилось ликующим, подсыпав соли на открытую рану.

– Кажется, ты сделала выбор, Мэгги. – На его лице было написано самодовольство победителя. Он приближался к ней безбоязненно, улыбаясь, злорадствуя, как гордый захватчик. Да, он хочет ее сейчас… но что будет потом, если она сдастся? Ее любовь останется при ней, а его удовлетворенная гордость превратится в ненависть, желание – в презрение. И она останется ни с чем. Меньше, чем ни с чем, ибо в полной мере узнает, что потеряла.

– Да, я решила послать к черту вас обоих, – прошипела она, снова вооружаясь. Он продолжал приближаться, и она яростно метнула Один за другим свои снаряды; но не туфельки, попавшие в цель, а бешенство в ее голосе остановило Ника.

– Ты был маленьким развлечением, Ник, но теперь вечеринка закончена и пора расходиться по домам.

– Славный ход, Мэгги, – спокойно сказал он. – Но я не так доверчив, как твой муж. И от меня не так легко избавиться…

Но она все-таки избавилась от него. Не благодаря лихорадочному потоку лжи, а потому, что заперлась в ванной и отказалась выходить. Она могла вызвать полицию, и Ник это понял.

– Я вернусь, Мэгги, – пригрозил он через дверь. – Не думай, что это конец. Ты можешь ненавидеть свои чувства ко мне, но не можешь избавиться от них. И я тебе не позволю. Можешь убегать, можешь прятаться, можешь строить из себя бессердечную, высокомерную суку, как будто я не знаю, что это только игра, – все равно ты никуда не уберешься от меня. Ты слышишь, Мэгги? Я вернусь за тобой, даже если придется пройти сквозь стену!

Громкое заверение. Она все-таки убралась от него… в Америку, страну свободы!

Когда самолет начал снижаться, Мэгги разбудила Томаса и попыталась занять голову вместо страданий насущными заботами путешествия. Как пассажиры первого класса, они быстро прошли таможенный и эмиграционный контроль, и вдовец Томас оказался в объятиях своей дочери и двоих внучат, устроивших оглушительный визг при виде сувениров от Диснея. Мэгги помахала им из толпы и стала высматривать Сэма. Не найдя его, она уже подумала, не вернуться ли на терминал, чтобы обменять оставшиеся американские доллары на новозеландские деньги, когда у кромки тротуара рядом с ней со скрежетом затормозила машина. Чемоданы перелетели из тележки в багажник прежде, чем Мэгги пришла в себя от охватившего ее ужаса.

– Как ты смеешь? Кто дал тебе право? Вытаскивай немедленно!

Ник сунул ее в машину с той же сдерживаемой свирепостью, с какой управился с чемоданами.

– Милочка, в нынешнем своем настроении я могу делать все, что захочу!

Мэгги поверила. Они вылетели с временной парковки на такой скорости, что ее вжало в сиденье. Еще несколько резких переключений передач, и ее легкие пришли в порядок настолько, что можно было пробормотать:

– Сэм должен заехать за мной. Он будет беспокоиться.

– Ты хочешь сказать, что не имеешь привычки исчезать, когда взбредет в голову? – тихо прорычал он.

– Я… я не исчезала.

– А мне показалось – да. Я же сказал, что вернусь. Ты думала, это была шутка?

– Я… – Знает ли он? Лори разболтала? Поэтому у него такое жуткое настроение? Мэгги облизнула губы и решила осторожно выяснить:

– Я не была уверена… но мне нужно было уехать – это уже было запланировано;

– Кем? Престарелым Ромео? – проскрежетал он, отчаянно бросая машину из ряда в ряд.

Мэгги недоумевающе уставилась на него, потом вспомнила прощально-благодарственный поцелуй с Томасом.

– Это мой адвокат.

Он вскинул брови, резко тормозя на красный свет.

– Ты путешествуешь со своим адвокатом? Впрочем, меня это не удивляет. У тебя такой талант создавать неприятности, что адвокат тебе, наверное, необходим так же, как другим женщинам – компаньонка.

– Я не скандалистка.

– Мою жизнь ты превратила в сплошной скандал. За короткое время нашего знакомства ты создала мне неограниченное количество проблем. Я не люблю, когда у меня перед носом захлопывают дверь, будто я бездомная собака, выпрашивающая кость.

Мэгги струсила.

– Я ушла в ванную, потому что мне надоело подвергаться хулиганским выходкам…

– Я не об этом. Это было несколько дней назад. Ни твой муж, ни ваш Пятница не сказали мне, что ты уехала. Я думал, что ты забилась в свою нору, трясясь, как трусливая…

– Я не трусиха! – Возмущение пересилило страх.

– Нет? Тогда почему ты улетела?

– Я не улетела, а полетела… – Момент откровенности был испорчен гудком сзади. Сигнал светофора сменился на зеленый, видимо, уже несколько секунд назад. Ник резко развернулся на сиденье и свирепо уставился на нетерпеливого водителя, который ответил грубым жестом. Какое-то мгновение Мэгги казалось, что Ник сейчас выскочит из машины и учинит расправу. Он был на точке кипения. К счастью, он ограничился живописным ругательством, переключил скорость и бросил машину вперед. – Ник?.. Ник, это дорога не к моему дому… куда мы едем? Ник, ты не слишком быстро едешь?..

– Не учи меня водить машину, Мэгги. Я могу поддаться искушению, остановиться и показать, до чего ты довела меня.

Мэгги не поняла, было это обещание или угроза; в его голосе слились темные оттенки того и другого. Она решила, что осторожность – достойная замена смелости, и воздержалась от классического «Я же тебе говорила», даже когда их остановил молоденький полицейский и обоснованно прошелся по трюкачеству бесшабашных водителей на дорогих машинах, в частности водителей, гарцующих с перебинтованными руками.

Ник был мрачен и немногословен, когда доставал права, и даже очаровательная сокрушенность Мэгги не сгладила его раздраженную гримасу. Она могла бы сказать, что Ник даже однорукий более ловок, чем большинство мужчин с двумя руками, но предпочла не злить полицейского сильнее, чем это уже сделано. Вручению аккуратно выписанной квитанции предшествовала еще одна короткая проповедь, которую Ник выслушал, не шевельнув ни одним мускулом на каменном лице.

Вскоре после этого Ник, теперь ехавший с демонстративно преувеличенной осторожностью, завернул во двор большого представительного дома, укрытого за высокой кирпичной стеной. Мэгги узнала характерный стиль модного архитектора-авангардиста: кирпич, кедр и стекло, скупая простота линий снаружи и замысловатая красота интерьеров. Совсем как у домовладельца, нервно подумала Мэгги, догадавшись теперь, куда он ее привез.

– Ник, я не думаю…

Он открыл дверцу.

– И правильно делаешь. Потому что выбора тебе не предлагается. Я по горло сыт твоими выборами, Мэгги. Вылезай.

Он не дал ей возможности полюбоваться интерьерами. Вихрем протащенная по многочисленным горизонтальным и наклонным переходам, она очнулась только в подчеркнуто мужского вида спальне.

Ник немедленно принялся стаскивать пиджак и галстук, чертыхаясь из-за поврежденной руки.

Мэгги откашлялась.

– Как твои пальцы?

– Буду жить, – огрызнулся он, свирепо сражаясь с пуговицами рубашки.

– Ч-что ты делаешь?

– Хочу тебе кое-что доказать.

Что он мужчина? Мэгги была убеждена в этом, но ее загипнотизировал лихорадочный стриптиз.

– Я не понимаю… Лори?.. – неуверенно заикнулась она, боясь сказать лишнее.

– Нету дома. А слуги не входят в спальню без приглашения. И вообще никто.

На этот раз нам не помешают. Ты же прекрасно знаешь, что, если бы твой муж не ворвался к нам, мы бы уже давно были любовниками.

– Нет… Ник… – Она отступила на несколько шагов. Твой муж. Он все еще не знает – ничего не знает. – Нам нужно поговорить… Я должна сказать тебе…

Он помотал головой, рывком расстегивая очередную пуговицу и надвигаясь на нее.

– Нет. Я все знаю. Ты в замешательстве, неуверенности, боишься довериться мне. Учитывая то, что произошло, и то, что я говорил о своем отношении к семье, неудивительно, что ты сбежала. Но ты не должна бояться любить меня, Мэгги, – больше нет. Я намерен доказать, что ты для меня важнее, чем принципы и гордость. Я хочу, чтобы мы стали любовниками. Я хочу, чтобы ты знала, что такое забота и любовь, когда будешь просить развода у своего мужа… Чтобы ты ощутила себя связанной со мной. Чтобы ты знала, каких наслаждений лишишься, если позволишь, чтобы верность этому неблагодарному ублюдку победила любовь ко мне. Мы принадлежим друг другу, Мэгги. Я по-прежнему верю в святость брачных клятв, но Коул был горькой ошибкой, и никто не может быть осужден на пожизненные муки из-за юношеской глупости.

Я… – Он запнулся от полноты чувств, и Мэгги ощутила, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди. Его выношенные убеждения, жесткие законы, которые он установил для себя, – все это он пустил по ветру ради нее.

Ник снял рубашку и потянулся к ней.

– Я люблю тебя, Мэгги. Я хочу жениться на тебе. Мы принадлежим друг другу. Я больше не могу с этим бороться. Не хочу знать того, что ты чужая жена… – прорычал он, находя ее рот, – если ты любишь меня, я перенесу что угодно. Скажи мне, Мэгги. Скажи, что я не ошибаюсь.

– Нет…

Он неправильно понял ее отрицание. Эта откинутая назад голова… эта пылающая в глазах мука… Если бы Мэгги сомневалась в страсти его слов и тела, страх в его взгляде не оставил бы в ней сомнений. Ник Фортуна принадлежит ей.

– Нет, ты не ошибаешься. Я люблю тебя. Ник, люблю больше, чем могла себе вообразить… – Она захлебнулась в его поцелуе.

Изящные черные кожаные перчатки обхватили бугристые плечи, чтобы удержать тело, запрокинувшееся под яростным напором мужских губ. Прикосновение было спичкой, внесенной в бензиновые пары. Вся его фигура содрогнулась, твердое бедро раздвинуло ее ноги, задирая короткую юбку белого в черный горошек костюма, летнего кусочка эфемерной ткани, позволявшей ей чувствовать каждый его мускул. Но даже в порыве страсти Мэгги понимала, что задолжала ему право на принципы. Они важны для него, они – составная часть его натуры. Ему нужно знать, что и Мэгги уважает их.

– Ник… он мне не муж…

– Кто? – Его руки были уже на бедрах под тонкой юбкой, и пластырь на пальцах составлял резкий контраст с шелком его прикосновений.

– Финн. Мы больше не женаты. Я для этого летала в Америку с Томасом. Я… у меня в сумочке документы.

Забытая сумочка лежала на полу с первого мгновения их объятий. Рот Ника застыл на ее шее. Он медленно отвел голову.

– Вы разведены? – хрипло спросил он.

Точность терминов не имела большого значения в эту минуту. Мэгги кивнула, всматриваясь в его застывшие глаза.

– Мы никогда не были женаты по-настоящему.

Понимаешь, Финн и я…

Он не дал ей закончить. Сознание того, что теперь она всецело принадлежит ему, унесло остатки самообладания… и она с радостью подчинилась ему.

Первый раз оказался не совсем таким, как представлялось Мэгги. Не было долгой, томной любовной игры, не было робко просыпающейся женской силы, не было боли первого вторжения в ее тело. Не было ничего, кроме гула крови в венах, всесокрушающего напора мужского желания, жадной страсти, которая росла, и росла, и росла, пока упоительное ощущение тугой полноты не взорвалось в неописуемо сладостной разрядке любовного напряжения, самозабвенных мужских стонах и волшебном содрогании двух слившихся тел, когда его наслаждение достигло своего пика. А после они оба лежали обессиленные.

– Извини, – прошептал он, дрожащей рукой гладя ей влажный лоб. – Я сделал тебе больно? Я не мог остановиться. Твой вкус был как виски для алкоголика.

– Он попытался освободить ее от давящей массы своего тела.

– Нет… не уходи от меня! – вскрикнула она, обвивая руками его литой, мускулистый торс.

– Никогда, – пообещал он, целуя крошечное красное пятнышко на ее груди, щекоча носом бархатистую нижнюю сторону кремового холмика. Заметив краем глаза одежду, разбросанную вокруг на полу, он покаянно улыбнулся. – Не так я хотел. Я мечтал нежными поцелуями и словами любви завлечь тебя в постель. А вместо этого сорвал одежду, как маньяк, и взял тебя на полу.

– Это не ты, а я.

– Я заметил, – хрипло сказал он, и глаза Мэгги расширились, когда она почувствовала, как плоть его, все еще покоящаяся в ней, набухает и твердеет.

Дрожь возбуждения, ушедшая вместе со сладкой болью, снова родилась в ее теле. Она вскрикнула, когда он вдруг отпрянул, и Ник рассмеялся ее огорчению. – Ну уж нет. На этот раз мы сделаем это как следует, – сказал он, легко поднимая ее и кладя на широкую кровать, где она тут же раскапризничалась, наслаждаясь новой властью. Она могла заставить этого большого, сильного мужчину дрожать, как котенка, в ожидании милостивого прикосновения ее руки.

– Белые простыни? Какое разочарование, – поддразнила она, проводя рукой по белоснежному хрустящему льну под винного цвета пуховым одеялом.

– Не под тобой. – Он присоединился к ее игре, наслаждаясь тем, как она радуется, встречая его мужскую силу. – Это не единственная моя фантазия.

Есть и другие. И у нас будет время, чтобы испробовать их все. – Он по-хозяйски обхватил ладонью ее грудь. – Жаль, что у меня только одна рука.

Некоторые из моих фантазий требуют чуть большей тонкости, чем я могу позволить себе сейчас.

– Ты хочешь сказать… бывает и по-другому? – вырвалось у нее, и Мэгги покраснела. Ник не сказал ничего напрямик относительно ее девственности, лишь попросил прощения за то, что так яростно овладел ею. Сознание собственной неопытности смущало Мэгги. Он был очень деликатен, не забрасывал вопросами на щекотливую тему, и она оценила эту чуткость. Смущенно избегая его взгляда, она посмотрела на свои руки. – Мои перчатки! Я забыла снять их!

Он взглянул на нее как-то странно и взял левую руку, остановив торопливое движение.

– Мне понравилось… ощущение кожи, гладящей меня, держащей меня…

Она покраснела еще гуще. Наверное, ему была бы неприятна уродливая кожа в рубцах. Будто прочитав ее мысли, Ник снял перчатку, игнорируя слабую попытку помешать ему. Забинтованной рукой он повернул ее голову к себе и очень осторожно начал гладить ее кожу кончиками пальцев перчатки. Он провел линию от ключицы до бедра, описывая шаловливые круги у грудей, пока они не набухли до боли, не пропустил ни одного дюйма трепещущего живота и завершил легчайшим прикосновением к живой драгоценности, которую так воспел когда-то.

Мэгги ахнула, изогнувшись всем телом.

– И тебе это тоже нравится, – сказал он, ловя ее взгляд потемневшими глазами. – Тебе нравится все, что я с тобой делаю. Не стесняйся меня, Мэгги, не прячься, совсем ничего не прячь. – Перчатка снова пустилась в путь, но теперь тверже, ощутимей, гладя и возбуждая ее тело, пока оно не забилось в его руках, и Ник прижал его к себе и держал крепко, пока не унялась дрожь, а потом взял ее израненную руку и обвил ею впечатляющее доказательство своего желания. – Мне нужно знать все: каждое ощущение, каждый страх… чтобы и я мог разделить их. Ничто в тебе не может вызвать у меня отвращения. Я люблю тебя такой, какая ты есть…

Мэгги поняла. Ник решил, что она из стеснительности оставила перчатки, и пытался переубедить ее самым наглядным способом. Она чуть не заплакала от открывшейся глубины его любви и чуткости, но вместо этого ответила ему тем же и столь же наглядно, с благодарностью приняв в себя его дар и откровенно выразив свое блаженство.

Упоительный день продолжался. Солнечное утро превратилось в золотой день и матовых тонов вечер. Их диалог был преимущественно безмолвным, потому что в словах не было надобности, а окружающий мир перестал существовать. Звонил телефон, но они не обращали внимания. Они занимались любовью, принимали душ и снова занимались любовью; засыпали лишь для того, чтобы проснуться с общей жаждой нового праздника страсти.

Солнце уже близилось к горизонту, когда они очнулись от своего долгого забытья. Они лежали, нежно сплетясь телами, на давно уже не девственных простынях, когда телефон у кровати зазвонил снова, и Ник со стоном лениво потянулся к трубке.

По крайней мере был звук телефонного звонка. Откуда было знать Мэгги, что это колокол, звонящий по их прекрасному дню?

Говорил детектив из частного агентства. И пока Мэгги сворачивалась в клубочек под жестким изгибом его спины. Ник Фортуна узнал, что его дочь только что сбежала с бывшим мужем его любовницы.