ГЛАВА 1

Иногда даже ей, мастеру и профессионалу, чей опыт простирался на сотни лет и десятки миров, мучительно не хватало слов, чтобы достучаться до стоящего перед ней человека, непонимающе хлопающего глазами, и внятно объяснить ему то, чего он не понимает и, вероятно, так никогда и не поймет.

Она ощущала фальшь с одного взгляда и обходила ее по широкой дуге так же безотчетно и инстинктивно, как умный воробей шарахается от подозрительно беспечной бабочки с одной лишней крапинкой на левом крыле.

Не так. Неправильно. Нелогично.

– Я не верю! – в десятый, должно быть, раз повторила Лойнна, яростно тряхнув разметавшимися по плечам волосами.

Церхад терпеливо кивнул, откидывая полог их палатки и пропуская внутрь встречавшую его у входа ведьму. Едва убедившись, что некромаг если и не цел, то восстановлению в ближайшее время очень даже подлежит, Лойнна успокоилась и принялась гневно возмущаться несправедливостью всего сущего.

– Ну чему ты не веришь? – вздохнул Церхад, со стуком сбрасывая промокшие насквозь сапоги у порога.

Тагры – твари земноводные, без влаги подолгу не могут, поэтому и в их лабиринтах неизменно струится по полу мутная, грязная, часто грунтовая вода. И поэтому же, кстати, ни одна их вылазка на поверхность не длится дольше трех часов: кожа пересыхает, и они если и не умирают, то полноценно сражаться уже неспособны.

– Собственным глазам, – расстроенно развела руками Лойнна. – Я не понимаю, Церхад. Я сама видела, что он если и не колдовал сам, то по доброй воле был передаточным звеном волшбы – это точно. Но это… ни в какие ворота не лезет…

– Почему, Лойлинне?

Церхад расстегивает массивную гематитовую брошь у горла и сбрасывает с плеч плащ.

– Yudfivn! – резко выдыхает пораженная ведьма, и тут уж ему становится не до вопросов.

– Брось, это просто пара укусов, – попытался урезонить ее Церхад.

– Ага. Пара… тройка… десяток… Да еще и наверняка ядовитых, – со всем возможным сарказмом отозвалась торопливо перерывающая сумку Лойнна.

Кинжал, не удостоившийся уважения со стороны давешней компании в трактире, с треском взрезал ткань пропитавшейся кровью и прилипшей к коже рубашки, но ни осторожно, ни резко отдирать ее Лойнна не стала. Просто смочила мигом задымившийся тампон в какой-то мутновато-голубой жидкости из флакона и медленно, боясь причинить лишнюю боль, растворила ею слепившую кожу и ткань кровь.

– Больно?

– Нет.

– Врешь.

Церхад криво усмехнулся и для предотвращения неосторожных звуков покрепче сжал зубы.

Тонкие пальцы ведьмы быстро и умело порхали над отвратительными рваными ранами, где-то сращивая, где-то просто очищая и стягивая разодранную клыками нежити плоть. Разумеется, никакими садистскими средствами вроде пресловутых «слез единорога» Лойнна не пользовалась – должны же у странников быть хоть какие-то привилегии? Но любое обеззараживающее средство, пусть самое мягкое и ласковое, изобретенное гениальными медиками Оридры, все равно приятных ощущений свежим ранам не добавляет.

– Еще где-нибудь раны есть? – спросила ведьма, закончив с плечом и грудью.

– Нет, – покачал головой Церхад.

– Точно? – Пытливый взгляд каленой спицей прожег до затылка.

– Нет, опять вру! – рассмеялся маг. – Не глупи, Лойнна!

Та недоверчиво вздохнула, но допытываться перестала и принялась торопливо, но осторожно пеленать его плечо в бинты. Можно было обойтись и без этого – все равно через несколько часов от ран останутся только розовые пятна да несильная, ноющая боль, но переспорить Лойнну в подобном вопросе ему еще ни разу не удалось.

– Ну что, все? – нетерпеливо спросил он.

Ведьма критически оглядела творение рук своих и, посомневавшись, кивнула:

– Да, можешь одеваться.

– Премного благодарен! – иронично фыркнул Церхад, отходя к своей небрежно брошенной в угол сумке и принимаясь неторопливо выгружать из нее все подряд в поисках какой-нибудь приличной для здешней публики одежки.

– Да ну тебя! – обиделась Лойнна, аккуратно убирая зелья и бинты на место. – В следующий раз даже пальцем не пошевелю!

– Ну-ну, свежо предание! – продолжал веселиться маг. – Вот только верится с трудом!

– Вот увидишь! – запальчиво пообещала ведьма.

Церхад, не выдержав, рассмеялся, а Лойнна обиделась еще больше.

– Стараешься тут ради этого наглого типа, лабиринтников травишь, раны перевязываешь – и никакой благодарности!

Маг, искоса бросив на нее лукавый взгляд, вдруг сгреб тонкое, слабо отбивающееся тело в охапку и завалил на радостно скрипнувшую кровать.

– Прекрати!

– Ага, разбежалась…

– Сгинь, нечисть!

– Сама же благодарности требовала!

– Церха-а-а-ад… Ну отпусти! А-а-а-ай! Я щекотки боюсь!

– Знаю…

– Сейчас как засвечу в глаз!

– Ой! Уже боюсь…

Магией, щекоткой и гневными тычками раскатав друг друга по кровати, маги еще долго лежали неподвижно, судорожно глотая воздух, напоказ гневно сопя друг на друга и украдкой посмеиваясь в гобеленовое покрывало. Первой отсмеялась Лойнна и, снова помрачнев, уселась на краю кровати, поджав под себя ноги.

– Ладно, хватит.

Церхад вздохнул и послушно принял вертикальное положение, усевшись рядом и обняв ее за плечи.

– Ну рассказывай, пернатая моя…

Лойнна осторожно пристроила голову у него на плече и устало прикрыла глаза.

– А что тут скажешь? Ты уверен, что заклинание спало тогда, когда я второй раз вышла на связь? Точнее, чуточку раньше.

– Уверен. Не меньше, чем в том, что тебе на версту нельзя приближаться к Йорингу Лаквонскому из всадников Ночных Костров.

– Почему?

– Потому что он родом из Эстхарды.

– Hrayn!

– Это ты про Йоринга или заклинание?

– Про обоих, – вздохнула ведьма. – Этого не может быть, Церхад. Это не может быть Люмен.

– Почему? Ты же сама видела, что это он колдовал, ну или помогал колдующему.

– Да, сама, но… Это нелогично. Это все равно, как я застала бы тебя ночью с кинжалом в руках и решила, что ты хотел меня зарезать.

Церхад недовольно нахмурился, сильнее сжимая ведьму в кольце рук, исчерченных тонкими старыми и относительно новыми шрамами.

– Ого, это высочество уже встало на одну планку со мной? Может, там за моей спиной и еще что-нибудь успело произойти, а я и не в курсе?

– Не смеши, глупый, – тихонько рассмеялась Лойнна, едва касаясь сухими губами его плеча. – Я просто хотела объяснить попонятнее.

– Ага, я так и понял, – саркастически отозвался маг.

– Церхад, я серьезно! Оно не увязывается, хоть ты тресни! Ну зачем, скажи, ему вообще понадобилось нас с тобой нанимать, если он пособник главного злодея?

– Ну нанимал-то нас король, – резонно возразил Церхад, мгновенно оставив язвительный тон.

– Да, но привел меня к королю он…

Лойнна расстроенно прикусила губу. Она терпеть не могла мозаики, в которой стоящие рядом куски хоть убей очевидно не подходили друг другу.

– Хм… Тогда, наверное, если бы он этого не сделал, у многих возникли бы подозрения, почему это второй по значимости человек в Митьессе не желает использовать так удачно подвернувшуюся ему талантливую ведьму во благо государства.

Лойнна отрицательно покачала головой. До такой версии она додумалась и сама.

– Нет, не может быть. Возле тагра стояли мы одни, рядом не было ни души, а ему ничего не стоило и меня вслед за тобой обвинить в отсутствии лицензии и сплавить в дворцовые подвалы. Но он почему-то этого не сделал. Напрашивается логичный вопрос: почему? Ему ничто не мешало…

– Лойнна, этого мало, чтобы доказать невиновность принца его величеству.

– Знаю, – тяжело вздохнула она. – Тем более что отношения между братьями далеко не радужные, так что Регис будет только рад сплавить своего родственника куда подальше.

Плохо. Очень плохо работать в паре с черт знает кем, особенно если у тебя в ауре нет ни капли магической силы, чтобы вовремя стереть из его памяти то, чего в ней, по твоему мнению, лучше бы не было.

Потому что тогда у тебя нет возможности самой по-тихому разобраться в ситуации, а потом уже решить, стоит ли выносить ее на суд общественности или, заговорщицки подмигнув самому себе, закрыть навеки в пыльном сундуке памяти.

Разумеется, ставший свидетелем возмутительнейшей, с его точки зрения, сцены молодой колдун и не подумал молчать – как бы не так!

– Может, мне хоть поговорить с ним дадут? – без особой надежды спросила Лойнна.

– Может быть, – тем же тоном отозвался маг.

И оба грустно улыбнулись.

Ибо знали: не дадут.

– Да будет так! – глухо возвестил голос судьи – и звонко ударил молоток по деревянной подставке.

В глазах потемнело. Толпа вокруг недовольно заворчала, разгневанная, что не оправдались ее бережно лелеемые ожидания на зрелищную казнь. Впрочем, ей и без того теперь будет на что посмотреть.

Люмен усилием воли заставил себя кивнуть судье и королю с точно отмеренным почтением, щедро приправленным презрением, – и тряхнул волосами, направляясь к конюшне.

Двадцать четыре часа.

Существование братской любви хотя бы как понятия Люмен и до того ставил под сомнение, а уж теперь вообще воспринимал как изощрённое издевательство.

Хорошо придумал братец, ничего не скажешь.

Открытый суд, честный приговор…

Да вот беда: особа королевской крови, в прошлом безупречно верный отечеству подданный… Такого казнить на позорной площади нельзя. Во избежание народного возмущения. А вот изгнать из королевства очень даже можно. Без права возвращения, да еще запретив всем жителям оказывать ему любую помощь и гостеприимство. Теперь о жизни в Митьессе и речи, разумеется, не может быть, а как жить в чужой стране, будучи изгоем-чужеземцем, Люмен понятия не имел.

Лучше бы его казнили сразу, честное слово.

– Давай, Кося, – ласково потрепал он по холке привычно потянувшегося к нему в конюшне жеребца. – Тебя мне взять с собой разрешили, так что, уж извини, а вляпался ты в… хм… ничуть не меньше, чем твой хозяин. То есть по самую макушку.

Конь, не желая ничего понимать, торопливо и ловко обнюхал карманы любимого наездника, разочарованно фыркнул и ласково ткнулся мордой ему в плечо. Чего, мол, стоишь? Поехали!

– Поехали, – удрученно кивнул Люмен, наскоро приторачивая к боку скакуна сумки и вскакивая в седло. Конь, не дожидаясь приказа, послушно отправился к белеющему в темноте конюшни тонкой вертикальной полосой выходу.

И не подумавшая никуда разойтись после оглашения приговора толпа сменила диспозицию, теперь выстроившись в две неровные колышущиеся шеренги по обе стороны дороги, и с хищным ожиданием наблюдала за неторопливо выезжающим верхом на неразлучном Къелде принцем. Жеребец, опешивший от такого внимания, подался было назад, но Люмен твердо удержал его уздой. В толпе послышались острые шуточки и ехидные смешки.

Словно ничего не слыша и не замечая, принц легко стукнул Къелда каблуками по бокам, и тот, спохватившись и виновато понурив голову, послушно взял легкую трусцу, направляясь к прощально распахнутым деревянным воротам наскоро сколоченного для королевского лагеря забора.

Только за несколько саженей до них Люмен нашел в себе силы повернуть голову и в последний раз обозреть вчерашних подданных.

Чтобы встретиться с презрением, ненавистью и суеверным ужасом в глазах, глядящих ему вслед. Женщины держали поближе не отцеплявшихся от их юбок детей, мужчины гневно плевались и украдкой грозили кулаками. Люмен горько усмехнулся и покачал головой.

Впрочем, была и еще одна пара глаз. Взгляд их был не обвиняющий, не возмущенный и не презрительный, но мучительно ищущий и не находящий ответа. Отчаянно вопрошающий о чем-то, что могло быть известно только им, а понято только той, что смотрела. Хозяйка терпко-золотистых глаз неотрывно провожала его взглядом до самых ворот, не обернувшись даже к положившему руку на ее плечо черноволосому типу с возмутительно правильными чертами лица и бледной кожей.

Люмен запоздало припомнил, что кто-то упорно спорил со стражниками у входа в его палатку, но к смыслу слов он тогда не прислушивался – мир выцвел раз и навсегда, потушив всякий интерес к клокочущей вокруг жизни.

Впрочем, к черту! Едва оказавшись за границей ворот, Люмен с трудом сдержал облегченный вздох и пришпорил радостно сорвавшегося чуть ни в галоп жеребца.

К черту.

 

ГЛАВА 2

Если кто в королевстве и радовался тому, что король, забросив все дела и оставив столицу, пропадает где-то на западной окраине владений, то это был корчмарь в близлежащем селении Подгорье. Заведение у него было небольшое, всего столов на десять, но обычно и те пустовали, зал наполнялся народом разве что по праздникам или после какого-нибудь грандиозного события – надо же где-то посплетничать.

А теперь от гостей отбоя не было. Несмотря на скудность обстановки и незатейливое меню, воины из королевского лагеря сюда по вечерам ломились буквально силой. Потому что первые счастливчики успевали занять места за столами, чуть опоздавшие довольствовались притащенными из соседних домов лавками, а последние рассаживались прямо на полу и забивали щитами дверь, дабы все остальные уже не могли войти и окончательно превратить корчму в подобие бочки с пряно засоленной селедкой, пользовавшейся таким спросом под вышибающий слезу самогон.

Одной ленивой девки-разносчицы корчмарю стало не хватать, так что он торопливо пристроил к делу и своих спелых дочерей, и парочку торопливо нанятых селянок. Позорной такая работа не считалась: воины в столь непосредственной близости от королевского ока старались вести себя пристойно и нахальных шлепков вкупе с сальными шуточками себе не позволяли. А если, захмелев, переставали отдавать себе отчет в происходящем, то друзья, извинившись, торопливо выводили бедолагу на свежий воздух.

Продлись нападения тагров на мирных жителей еще пару лет – корчмарь был бы только рад.

– Сволочь себялюбивая, – вполголоса выругалась Лойнна, смерив его долгим испытующим взглядом через всю корчму.

– Сволочь, – охотно согласился сидящий рядом Райдас. – Но сволочь, умеющая казаться малость получше, чем она есть на самом деле. Во всяком случае, никого из ребят он ни разу за все время не обсчитал.

– Полагаете, это его красит? – скептически фыркнула ведьма.

– Нет, но значит, что он не дурак. Обсчитай он сегодня одного – и завтра к нему пришли бы за объяснениями пятеро. А если не одного?.. Ваше здоровье!

Звучно стукнулись деревянными боками три расписных кубка, и Всадник с Церхадом дружно запрокинули головы, собираясь залпом выпить щедро налитое в них разносчицей вино. Неисповедимы пути человеческие – кто бы знал вчера утром, что сегодня эта троица будет пить за одним столом?

Лойнна с усилием заставила себя сделать глоток и отставила кубок. Мрачно поворошила давно остывшие овощи в тарелке.

– Нет, ну надо же, какой заразой наш Люмен оказался! – чуть захмелев, и не подумал хотя бы из вежливости понизить голос Райдас. На них мгновенно обернулась вся корчма, но его это ничуть не смутило. – Вот уж на кого никогда бы не подумал! Всегда он мне хорошим человеком казался…

– Не вам одному, – коротко бросила вздрогнувшая, как от удара, Лойнна.

Церхад многозначительно пнул Всадника под столом, но тщетно: того несло вперед, как перепуганного коня, увидевшего спасительное поле.

– А этот мальчишка, Миргл, прибегает да с ходу и орет: «Принц наш предатель оказался!» Мы сначала даже и не поверили, чуть не побили его сгоряча. Это потом уж прислушались, что да как…

– Скажите, домн Райдас, где я могу найти этого вашего придворного мага? – резко перебила его ведьма, со звоном отодвигая тарелку.

– Леагра? – удивился Всадник. – Во дворце, само собой. Эта кабинетная крыса и носу оттуда обычно не кажет.

Лойнна задумчиво побарабанила кончиками тонких пальцев по столешнице, старательно избегая негодующего взгляда некромага.

– И как мне добраться до дворца? Это далеко?

Райдас пожал плечами и снова достал давешнюю карту, которой Церхад уже успел вернуть первозданный вид.

– Ну… Если Заячьим трактом – то за сутки на лошади доедете, а если лесными тропами – так и пораньше можно уложиться… А если пешком…

– Никаких лесных троп, – холодно оборвал его Церхад, испепеляя Лойнну взглядом.

Та только беспомощно развела руками и потупила виноватые глаза:

– Хорошо.

– И никакого пешком!

Лойнна согласно наклонила голову:

– Как скажешь.

Маг, не выдержав ледяного равнодушия, гневно жахнул кулаком по столешнице:

– Да на кой черт тебе это надо?!

– Просто надо…

С минуту маги молча смотрели друг на друга, а потом Лойнна грустно улыбнулась, и Церхад досадливо махнул рукой, поворачиваясь к Райдасу:

– Лошадь для нее в лагере найдется?

– Конечно, у каждого Всадника есть запасная, могу предложить своего Барга. Он довольно смирный, но и ускакать от кого-нибудь, если надо, может запросто. Хороший конь.

– Спасибо, – кивнул маг. – И на карте ей маршрут начертите, если вам не сложно…

– Ты высокого мнения о моем умении ориентироваться на местности, – язвительно усмехнулась ведьма, по-кошачьи лукаво сверкнув золотыми глазами.

Маг посмотрел на нее, как отец смотрит на нерадивое чадо, снова изорвавшее все платье, сорвавшись с ветки соседской яблони. При том что в собственном саду этих яблонь – хоть на растопку пускай.

– Молчи уж, горе мое!

Небо звонко переливалось всеми оттенками голубого, ближе к горизонту уходя в размытый лиловый. Ветер распахнул широкие воздушные крылья, гулко хлопая ими в поднебесье.

– Лойнна, оставайся.

Она с тяжелым вздохом отвернулась от массивного гнедого коня, выданного во временное пользование щедрым Райдасом, и решительно посмотрела ему в глаза. Ветер радостно перепутал чередующиеся вишневые и черные пряди прямых длинных волос.

– Брось, Церхад. Ничего со мной не случится.

Он горько усмехнулся:

– Ты всегда так говоришь.

– И до сих пор жива! – веско возразила Лойнна, ободряюще улыбаясь краешком тонких, чуть подкрашенных золотистой помадой губ. – Церхад, я ведьма со страшно сказать каким стажем!

– Ага, – мрачно согласился он. – Ты Витранские копи вспомни, ведьма…

…Мрачное хмурое небо, ледяные зачарованные оковы на ободранных запястьях, тупая боль в разодранном клыками оборотня плече…

– А что с этой тварью, командир? Возьмем с собой и сожжем, чтоб уж точно людям жить не мешала?

– Ну ее к черту, бросайте здесь. Все равно издохнет через полчаса: антрацит снимать не будем, колдовать не сможет – вот и в упырицу переродиться не сумеет. Все, пошли!..

Лойнна зябко поежилась и затрясла головой, отгоняя наваждение.

– Извини, – ободряющая ладонь мягко легла на плечо. – Забудь.

– То забудь, то вспомни… Вы уж определитесь как-нибудь, домн Церхад, что вам от бедной девушки надо! – нарочито капризно отозвалась она, пряча за торопливо опущенными ресницами страх и боль.

Спрячешь от него что-нибудь, как же… Маг безмолвно привлек ее к себе и коснулся теплыми губами спутанных волос на макушке. Лойнна, закусив губу, прижалась лбом к его груди, глубоко вздохнула, чтобы не всхлипнуть.

– Все будет хорошо, Лойлинне. Я в тебя верю.

Застоявшийся Барг недовольно обернулся на обнимающуюся парочку, хмуро перебирая спутанными ногами, и радостно заржал, увидев старого знакомого, не слишком уверенной поступью приближающегося к молчаливо стоящим чужеземцам.

– Э-э-э… Господин маг?

Церхад раздраженно поднял голову на непрошеного гостя, сидящего верхом на черном грациозном жеребце-трехлетке. Воин. Из-за плеча выглядывает обмотанная мягкой выделанной кожей крестовина меча, в седле сидит уверенно, точно влитой.

– Ну чего?

Отметив, что маг и снизу вверх умеет смотреть так, что душа уходит в пятки, незнакомец торопливо спешился и кивнул в знак приветствия.

– Всадник Ночных Костров Найон. Десятник Райдас отрядил меня для сопровождения до королевского дворца и охраны домны Лойнны. – Легкий кивок уже в ее сторону. – С вашего согласия, разумеется.

Церхад уже более внимательно оглядел воина. Двигается легко, плавно, словно скользит над землей – хорошая техника. Выучка, похожая на клан Танцующих Ящеров, а ведь за одного их наемника пришлось бы выложить немалую сумму золотом. Взгляд довольно спокойный, прямой, хотя и с чуть заметной неуверенностью: как относиться к этим вроде чужеземцам, которых король вот уже второй день зовет на свои обеды и неизменно получает вежливый, но непреклонный отказ?

«Как тебе, Лойлинне?»

Она чуть щурит глаза против солнца, торопливо ощупывая взглядом фигуру Всадника. Бог весть на что смотрит, но уж точно не на пластику и технику.

«Он не защитит меня ни от чего, с чем я не справлюсь сама».

«Значит, не желаешь брать спутника?»

«Нет. Но если тебе так будет спокойней…»

«Будет».

«Как хочешь».

Она делает глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и отрывается от его плеча.

– Как мне к вам обращаться, почтеннейший?

– Как вам будет угодно, – согласно этикету склонился в поклоне Найон.

Лойнна неопределенно хмыкнула, наклонилась, чтобы распутать стреноженного Барга, и ласточкой взлетела в седло, едва коснувшись стремени.

– Ну тогда едем, домн Найон. У нас мало времени, масса дел и множество интересных дней впереди.

Найон удивленно вскинул брови, но смутился от загадочной полуулыбки ведьмы и только согласно кивнул, оседлывая коня.

«Пожалей беднягу, Лойлинне!»

«Ну должен же с него быть хоть какой-то толк!»

Все маги – больные на голову ребята.

Это Найон знал давно, так что ничуть не удивлялся их привычке то смотреть неподвижно вдаль, застыв соляным столпом, то вдруг взорваться вспышкой дикой энергии, погоняя всех и вся.

Но кто же знал, что ведьмы еще хуже?!

– Не подскажете, как нам лучше всего проехать через ваш лес, чтобы снова оказаться на Заячьем тракте? – И староста деревеньки Заимка еще долго бессмысленно хлопает глазами, с глупой улыбкой любуясь отсветами заходящего солнца на расшитой рубиновым бисером головной ленте Лойнны.

Ведьма резко щелкает пальцами у него перед носом и строго повторяет вопрос. Старостина жена, выглядывающая из-за косяка, пряча за спиной сковородник, одобрительно хмыкает.

– А, до Заячьего! – словно опомнившись, хлопает себя по лбу мужик. – Так это вам, госпожа ведьма, сейчас надо напрямки ехать, там дорога хорошая, утоптанная – не собьетесь. А потом, на просеке, налево поворотите, еще версты две – вот вам и ваш тракт. На таких справных лошадках, – староста несмело похлопал по шее смирного Барга, – мигом доберетесь утречком.

– Хотите сказать, что лесом придется ехать всю ночь? – удивилась ведьма.

– Да нет, что вы! – замахал руками мужик. – Просто не поедете же вы через лес на ночь глядя. Оставайтесь до утра у нас, мы гостям завсегда рады!

Ведьма смерила быстрым взглядом возмущенно выпучившую глаза Старостину жену, его надеющуюся щербатую улыбку и с усмешкой покачала головой. Быть щитом в семейных разборках она не собиралась.

– Нет, благодарю за приглашение, но мы спешим.

– По сумеркам мы все равно не сможем ехать достаточно быстро, – нашел в себе силы и наглость вмешаться Найон. – Предложение этого человека не лишено смысла, домна. Чем плоха идея переночевать под крышей?

Ведьма беспечно пожала плечами:

– Не знаю. Но меня она не прельщает. Впрочем, вы можете остаться и догнать меня утром – скакать всю ночь я все равно не собираюсь, так что далеко не уеду.

Найон скривился, но вежливо склонил голову:

– Вы правы, домна, что может быть лучше ночевки на свежем воздухе?

Ведьма рассмеялась и повернулась к довольной таким оборотом женщине на пороге деревянного дома.

– Мы не станем злоупотреблять вашим гостеприимством, почтенная, но не найдется ли у вас бутылки домашнего вина и какой-нибудь ветчины? Боюсь, раздобыть более изысканный ужин здесь уже невозможно.

Женщина мгновенно метнулась в дом и через несколько минут вернулась с набитой чем-то торбой. Лойнна, не открывая, приторочила ее к седлу, кивнула в знак благодарности и сунула женщине золотую монету.

– Что вы, госпожа, – испуганно отшатнулась та, – там продуктов и на серебрушку-то едва ли хватит!

– А я покупаю не только провизию, – лукаво сверкнула глазами Лойнна. – Но и тихий вечер. Не хочу в лесу проснуться посреди ночи от вашего семейного скандала.

Старостина жена расплылась в смущенной улыбке и спрятала монету в карман. Забавно пригрозила мужу кулаком:

– Ладно уж, старый хрен, смотри у меня впредь!

Староста просиял, и ведьма, не дожидаясь потока благодарностей, тронула бока Барга каблуками.

Старуха расстаралась не на шутку. Пока Найон усердно дул на никак не желавший заниматься на сырой земле костер, Лойнна вытаскивала из сумки еду. Две бутыли домашнего красного вина, грудинка собственного копчения, с десяток яиц, тут же отложенных ведьмой на завтрак, свежий дырчатый сыр и буханка еще теплого хлеба.

– Иногда мне хочется бросить все и вся и поселиться в деревне, – задумчиво проговорила Лойнна, отщипывая краешек от буханки и отправляя его в рот. – Тишь да гладь, знай себе летом на полях работай, а зимой по вечерам приданое вышивай. Простое человеческое счастье.

– И часто вам вот так хочется с коровами всю жизнь прожить? – скептически осведомился Найон.

– Временами, – рассмеялась ведьма. – Только когда я третьи сутки не высыпаюсь, хожу с издерганной аурой и не понимаю, что творится вокруг. То есть, пожалуй, часто…

Устав смотреть на мучения Всадника, она прищелкнула пальцами – и мокрый хворост, выпустив рой возмущенных хвостатых искр, наконец-то занялся неровным скачущим пламенем.

Пить пришлось прямо из горлышка: посуды с собой Найон не взял, а Лойнна о таких вещах вообще нечасто задумывалась, считая их мелочами. Впрочем, привычный к походам воин почти профессионально нарезал грудинку и хлеб прямо мечом, а сыр они отложили до утра.

Одни боги знают, что тому виной – ночь у костра, слишком пьяное вино или непостижимый и манящий взгляд золотистых ведьмовских глаз, но уже через полчаса Найон совершенно перестал ощущать разницу статусов и разговаривал с ней как с весьма популярной в кругу Всадников Нирдой.

Нирда, родная сестра сотника, была «своей», не воительницей, но безмерно уважаемой всеми знахаркой, умеющей одинаково ловко перевязать свежую рану и съязвить по адресу короля или придворного мага. И никто ни разу не пытался заставить ее придержать острый язык. Немногие имели право подсесть к ней близко и обнять или увести в свою палатку. Да и то только с ее собственного согласия.

– Откуда ты родом, Найон?

– Тоже чужеземец, – признался он. – Но меня вовремя взял на заметку Райдас. Помог выбиться в люди, сделал всадником Ночных Костров. Он хороший человек, домна. Хоть и зарывается порой, как тогда, утром.

– Ты тоже был в трактире? Что-то не помню.

– Вам не до меня было.

– Да уж, – рассмеялась ведьма. – Мне вообще ни до чего дела не было. Только вот ужасно хотелось убить на месте этого «хорошего человека».

– Я понимаю, – улыбнулся Найон. Помолчал, набираясь смелости, и все же спросил: – Домна, а вы ведь… не отсюда, правда?

Ведьма скользнула по нему небрежным взглядом и пожала плечами:

– Разумеется. Об этом знает весь лагерь.

– Нет, я не о том. Вы… как из другого измерения, что ли, – запутался Найон.

– Измерения? – удивленно вскинула тонкие брови ведьма. – Ого! Я и не знала, что тут у вас подобные слова в употреблении.

– Да нет, это я так, – махнул рукой Найон. – Это мне в детстве рассказывали сказки, что бывают другие измерения, где тоже живут люди, но только чуть-чуть другие. Помню, мне всегда хотелось увидеться хоть с кем-нибудь из них.

Ведьма тепло улыбнулась, подбрасывая в костер еще несколько прутьев хвороста.

– Что ж, вот лишнее подтверждение тому, что если чего-то очень хотеть… Другие измерения, миры, пласты – называй как угодно – действительно существуют, Найон. Сколько их, известно одним богам. Лично я видела около сотни, но это далеко не предел.

Всадник неопределенно хмыкнул, отметив, что маги – это действительно больные люди, а ему не надо было столько пить.

– И какие же они?

– Разные, – пожала плечами Лойнна. – Есть технические земли – те, где ведущее положение заняла наука и на ней держится весь быт. Есть миры меча и магии – вроде вашего, где в ходу зачарованные мечи, благородные рыцари и кодекс чести. А есть… даже не знаю, как назвать-то… те, где эта злосчастная наука пошла так далеко, что поработила всё: землю, природу, сознание людей. Там небо взрывают космические корабли, а города строятся под водой. Я боюсь таких миров.

– А вы родились в каком мире?

– В техническом. В сказочном городе с экзотическим именем Гонеро.

– И что же в нем сказочного, если это технический мир?

– То, что с набережной этого города началась моя настоящая и неимоверно нереальная жизнь.

 

ГЛАВА 3

День шел как-то криво.

С самого утра, с половины шестого (а может, и того раньше, просто еще раньше она не вставала) за окном теснились хмурые низкие тучи, сыплющие мокрым мерзким снегом. Дороги, вчера растаявшие до луж под весенним солнышком, за ночь подмерзли льдистой коркой, и каблуки подворачивались на каждом шагу, так и норовя отправить неосторожную хозяйку под колеса беспомощных на гололеде машин.

Три бессмысленные пары она кое-как отсидела за партами Академии, лениво царапая на бумаге слова мрачного, как и сама погода, лектора и одним ухом прислушиваясь к захлебывающемуся восторгом голосу соседки, в красках описывающей какой-то невероятный спектакль, на котором ей вчера посчастливилось побывать. Спектакль, судя по описанию, был хорош, но оптимизма и веры в будущее лично ей сейчас не добавлял.

– Потом на диске дашь посмотреть? – вяло спросила она, со вздохом переворачивая коряво исписанную какой-то абсолютной бессмыслицей страницу.

– Дам, – с готовностью пообещала подруга.

С четвертой пары она позорно сбежала, бросив своих девчонок на растерзание строгой наставнице, вот уже с месяц требующей от них какого-то совместного танца. Каждая по отдельности девушки двигались великолепно, но с такой разницей пластики, что при любых попытках изобразить синхронную волну тут же заходились смехом и отказывались продолжать даже под страхом незачета. А на шесть разных танцев – по одному от каждой – наставница не соглашалась ни в какую.

Народу на набережной почти не было: дневное время, будний день, межсезонье. Да прибавить сюда отвратительную погоду, давящую на напряженные до предела нервы, – народ в Гонеро предпочитал если уж сбегать от повседневной рутины, то отсиживаться в свое удовольствие дома с чашкой горячего кофе в руках и болтливой соседкой напротив, чтобы было с кем перемыть кости на редкость мокрой и мрачной весне.

Ветер и впрямь разыгрался не на шутку, насквозь продувая серое пальто, под которое она утром и не подумала надеть кофту, вспомнив, как вчера умирала от жары. Мокрый злой снег летел прямо в лицо, даже поля шляпы спасали лишь отчасти. «Представляю, какой у меня сейчас вид! – с какой-то мрачной удовлетворенностью усмехнулась она, поудобнее перехватывая сумку. – Ссутулившаяся, замерзшая, да еще и с размазавшейся по всему лицу косметикой! Мрак».

Впрочем, это ее не слишком волновало: встретить сегодня кого-нибудь здесь, на хмурой набережной, возле покрытого льдом парапета, где холодное, мертвенное дыхание реки овевает лицо безысходностью, было маловероятно. Настолько маловероятно, что она, плюнув на всё и вся, вскинула сумку на плечо, вытащила из бокового ее кармана наушники и включила плеер на полную мощность. В кои-то веки можно было не думать ни о недовольно морщащемся соседе в автобусе, ни о спящей бабке за стенкой.

«Этот город – вкрадчивая кошка: прячет когти, наигравшись днем. Промурлычет, взвившись на окошко, что-то про „гулять“ и про „вдвоем“…» – мягко переливался женский голос, вторя гитарным струнам.

– Долена! – Она обернулась не на голос, а на осторожное прикосновение чужой неуверенной руки. Торопливо убрала обратно в сумку наушники.

– Что?

Окликнувший ее тип оказался на голову выше, нешироким в кости, но до того пропорционально сложенным, что она ни на миг не засомневалась – такой не побоится встретиться в темном переулке с пятью недружелюбными парнями. Зато здорово испугалась сама: вокруг на версту ни души, ни жилого дома, а крики вязнут в равнодушных мокрых хлопьях так же надежно, как каблуки – в сыром, уже нападавшем с утра снеге под ногами.

– Не подскажете, как мне найти городской сад? – словно угадав ее смятение, со всей учтивостью спросил незнакомец, отступая на шаг.

Она украдкой вздохнула с облегчением и, кивнув, махнула свободной рукой в тонкой серой перчатке:

– Вам прямо, и по левую руку увидите сначала «Зеленый театр», а потом аттракционы – вам как раз туда.

– Я ваш должник, – белозубо улыбнулся тот, кивая на прощание и быстро удаляясь в указанном направлении. Снег торопливо зализал проталины остроносых следов.

Она оперлась на холодный парапет и долго-долго смотрела куда-то вдаль, на противоположный нежилой берег, но не видела ни широкой полосы стальной воды, ни черных проплешин на еще не успевших снова затянуться снегом холмах. В горле назревала завтрашняя простуда, в висках стучала болью кровь, перед глазами крутился калейдоскоп бессмысленных образов и невесть кем и когда сказанных фраз. На редкость расклеенное состояние, до которого она обычно все же не докатывалась, несмотря на всю стихийность неуправляемой натуры и подверженность внешним раздражителям, начиная от погоды и заканчивая прочитанной за ночь книгой.

– Знаете, я должен сегодня мирозданию одно доброе дело, – лукаво раздалось слева. Рука в черной кожаной перчатке снова легла на ее плечо.

– Вы же, кажется, ушли в городской сад? – усмехнулась она, не отрывая невидящего взгляда от медленно снижающейся темной птицы. Широко раскинутые крылья уверенно ловили воздушные потоки, спирально закручивающимися кругами приближаясь к земле.

– Не ушел, а спросил, где он находится, – невозмутимо парировал тот. – Принципиально разные вещи, долена!

Она все-таки повернула к нему голову и рассмотрела повнимательнее. Спокойные, правильные черты лица, весьма неестественно и необычно смотрящиеся у мужчины. Смоляные, растрепавшиеся по плечам волосы, выбивающиеся из-под накинутого на голову капюшона. Кожаная куртка, высокие сапоги – так одевается как минимум половина мужского населения Гонеро, но было в нем что-то необычное.

Что-то неуловимое, но неотступно преследующее подсознание. Словно для него этот несколько готический стиль был не просто следованием современной моде, а вообще образом жизни, и он даже шел на уступки миру, приноравливая свой облик к общечеловеческим критериям. Например, с мечом у пояса или за плечом он смотрелся бы так же естественно, как она сама с розой в руке.

– И за что же вы должны мирозданию одно доброе дело? – усмехнулась она, лукаво наклоняя голову.

– За то, что мне сегодня редкостно повезло. – Он ничуть не смутился от этого придирчивого осмотра и как ни в чем не бывало продолжал: – Настолько редкостно, что не отблагодарить мир за такое было бы свинством.

– И почему же вы решили облагодетельствовать именно меня?

– Потому что вы первая мне встретились, – рассмеялся он. – А еще потому, что через полчаса я смогу вам гарантировать воспаление легких и не намерен этому попустительствовать.

– А вы врач?

– Упаси боги! – фыркнул он. – У меня и без того достаточно причин себя не любить!

Она, не выдержав, фыркнула от смеха и сдалась.

– Ну и как же вы намерены меня спасать от больничной спячки по весне?

– А вон там, за углом, я видел прелестную кофейню, – не растерялся незнакомец, предлагая ей руку. – Осторожнее, тут скользко.

Действительно скользко. Настолько, что без его локтя она запросто подвернула бы ногу и упала. Чем не оправдание для того, чтобы пройтись по набережной под руку с абсолютно незнакомым человеком?

И до позднего вечера они просидели в самом темном углу кофейни, напившись кофе с коньяком на всю оставшуюся жизнь и перепробовав все виды шоколада, какие только были в меню. Поначалу она смущалась и вообще не понимала, как ее угораздило оказаться здесь с этим подозрительным типом вместо того, чтобы уныло забивать в мышечную память какое-нибудь надоевшее фламенко, но после второй порции доселе ни разу не пробованного коньяка дело встало на автопилот, и разговор полетел вперед загнанной лошадью, круто взрывая землю на резких виражах.

– Где ты учишься? Ничего, что на ты?

– Ничего, – махнула рукой она и тяжело вздохнула: – Учусь в Академии искусств, на поэтическом факультете.

– А что так мрачно? Хороший факультет.

Она машинально пожала плечами:

– Нормальный. Но как-то уже достал. Хотя нет, это не факультет виноват, а просто я по весне учиться не умею совершенно, если на улице хмуро, то на меня нападает жуткая хандра и хочется застрелиться, но не вставать утром и ехать в центр города, а если солнечно, то сидеть в пыльной аудитории – это кощунство!

– Ну это у всех так! – беспечно рассмеялся он, с треском разламывая плитку шоколада на множество кривых осколков и забрасывая один в рот.

– Знаю, – уныло кивнула она. – Нас из сотни человек осталось двадцать шесть героев, которые до сих пор пытаются ходить на лекции (ходить, а не писать!). Преподаватели уже даже не отмечают, только жалуются, что надо начинать лекционный курс с конца, чтобы самые важные и сложные лекции у нас все же были!

– Ерунда, даже не переживай, – посоветовал черноволосый. – Так учились десятки поколений до вас, так же и вы отучитесь. Как ни крути, а добропорядочную жизнь человек начинает вести тогда, когда на любую другую уже не хватает ни денег, ни здоровья, ни сил. Время сидеть и разгребать вековую пыль наступит, когда тебе будет лет семьдесят, а до тех пор можешь наслаждаться жизнью!

– Спасибо за разрешение! – фыркнула она.

– Всегда пожалуйста! – не остался в долгу тот. – Ну что, согрелась?

Она сначала даже не поняла, о чем он, и только потом вспомнила, зачем ее вообще привели в кофейню. Внутри было душно – хоть топор вешай, а по жилам растекся горячей плазмой коньяк.

– Ну да, – осторожно кивнула она. – А что? Пойдем отсюда?

Правильно. Нечего злоупотреблять чужой добротой. Все равно не про нее птица, так, только нервы дразнить.

– Вот еще! – рассмеялся снова разгадавший ее мысли спутник. – Просто раз согрелась, то сними пальто – удобнее будет!

Сдавленно чертыхнувшись, она затеребила пряжку перехватывающего талию пояса.

– Как тебя хоть зовут-то, спаситель?

– Церхад, – чуть гортанно отозвался тот. – А тебя?

– Лойнна, – досадливо поморщилась она. – То еще имечко…

– А чем тебе не нравится? Красиво, звучно…

– Не по-гонерски, – пояснила она, поднимаясь со стула и вешая пальто на один из вбитых в стену крючков.

– Тоже мне беда!

На улицу они вышли, только когда поняли, что от одного вида и запаха кофе их ближайший месяц будет тошнить, а на шоколад уже и смотреть-то не хотелось. Погода ничуть не улучшилась, но в темноте снег выглядел как-то празднично, а низких мрачных туч было не видно, так что жизнь налаживалась.

– Лойнна, поздно. Давай я тебя провожу.

– Нет, не надо… Я уже ходила одна: у нас в первом семестре часто пары допоздна были.

– Не боишься?

– Боюсь. Но привыкла.

– Тогда почему не хочешь, чтобы я тебя проводил?

– Потому что тебя я боюсь больше.

– Глупая. – Он негромко рассмеялся и легко коснулся губами ее холодной руки. – Ну как хочешь.

И исчез в темноте.

Лойнна вздохнула. Странный парень. Странные манеры. Но безумно подкупающие романтически настроенных барышень.

Воспаление не воспаление, а вот бронхит она очень даже подхватила. Не помог ни коньяк, ни горячая ванна, ни три таблетки, выпитые для профилактики на ночь.

Без толку. Проснувшись поутру и отметив, что комната как-то подозрительно вращается по кругу, в голове бьет колокол, а все тело трясет озноб, несмотря на пылающий лоб, Лойнна мрачно хмыкнула и, прихватив студенческий, отправилась прямиком в лечебницу. Советы и рецепты ей были не нужны – когда год за годом болеешь по весне одним и тем же бронхитом, то заранее имеешь в аптечке все: от солодки до календулы, – ей нужна была только справка.

– Что вы курите? – меланхолично поинтересовалась медсестричка, заполнявшая карточку.

– Ничего, – удивилась Лойнна. – Это неэстетично.

– Ох, долена, не смешите, разве у некурящих бывает бронхит?!

– Э-э-э… А разве нет?

Но справку ей все же дали, сказав прийти через пять дней и выдав длиннющий список всевозможных лекарств, которые можно было купить в аптеке на первом этаже. Список, не читая, Лойнна выбросила в ведро возле оной аптеки, и совесть ее при этом даже не шевельнулась.

Одним богам известно, как Церхад узнал, что она больна, где выпытал адрес бабки, у которой она снимала комнату, но буквально через час после того, как разобиженная на всю медицину вообще и медсестричку в частности Лойнна вернулась домой и бессильно упала на кровать, даже не дотянувшись до какой-нибудь книжки, он объявился на пороге, вежливо, но непреклонно оттер в сторону возмущенную домну Абру и, постучав для приличия, вошел к Лойнне.

– Сгинь, нечисть, – мученически простонала она, натягивая одеяло на голову. – Я не в форме и не принимаю гостей.

– Не принимаешь гостей – значит, будешь принимать лекарства, – невозмутимо отозвался Церхад, отыскивая в шкафу большую банку и водружая в нее огромный букет радостных желтых тюльпанов.

Домна Абра вопиющим гласом совести стояла на пороге, всем своим видом показывая, что она не допустит никакого разврата в своем доме.

– Не подскажете, где у вас тут можно повесить куртку? – ничуть не смутившись, обратился к ней Церхад.

– На вешалку у порога, – ледяным тоном отозвалась та. Дождалась, пока он выскользнет из комнаты, и набросилась на бледную, к тон простыне, Лойнну. – Чем ты думаешь, долена?! Он тебя на семь лет старше! С ума сошла?

– У-у-у… Домна Абра, я не могу думать, когда болею. Но если вы его сможете выпроводить, то буду вам очень благодарна! Сама я не в состоянии.

– Так бы и сказала, – с достоинством кивнула ей хозяйка, разворачиваясь и выходя в коридор с решимостью умереть, но не допустить супостата.

Бог весть, что он ей там сказал, но уже через пять минут они отпаивали ее лекарствами, солодкой и малиновым чаем в четыре руки, причем домна Абра ничуть не оскорблялась, будучи только на подхвате: воды вскипятить, полотенце принести…

– Что ты ей наплел? – раздраженно зашипела Лойнна, когда женщина снова умчалась на кухню.

– Что я твой старший брат, – невозмутимо пояснил Церхад. – А что, ты против? Я могу уйти, если хочешь.

Она задумалась и покачала головой:

– Нет, оставайся. Без тебя мне будет совсем скучно и жалко саму себя.

Он не только остался, но и принялся приходить каждый день, скоро подружившись со строгой хозяйкой, так что та не возражала бы, и останься он на ночь, но на такое он никогда даже не покушался. Первые дня два Лойнна бессильно лежала на кровати, а он читал ей книги или развлекал бессмысленной, но забавной болтовней.

Потом стал приводить своего друга с гитарой, и они в два голоса перепели все ее любимые песни и все вещи собственного сочинения. Точнее, сочинял друг, а Церхад выступал только вдохновителем, умеющим вовремя сказать, что это шедевр всех времен и народов, но как часто многим талантливым людям не хватает именно такого вот не обремененного излишним придирчивым вкусом друга, чтобы поверить в собственные силы!

Через пять дней Лойнна сходила продлить справку до конца недели, а вернувшись и не находя себе места до прихода Церхада, поняла, что в любовь, как и в инсульт, не верят только до первого приступа…

У него было необычное лицо и поразительная мимика: в неподвижном состоянии она десятки раз ловила его на жестком, чуть презрительном и мертвенно-бездушном выражении, но стоило ему начать говорить, петь или шутить, как на щеке показывалась лукавая ямочка и взгляд искрился смехом.

Он любил красивые жесты и очень мало беспокоился о том, что девушка с технической земли не может воспринимать ежедневный букет свежих ярких цветов как норму.

Он умел безоговорочно признаваться в своих поражениях и видеть в них завтрашние победы. А еще – бесконечно слушать ее путаные объяснения чего-то жутко интересного, но безумно сложного и покорно кивать, словно понимает. И решать проблемы. Почти любые и почти мгновенно.

Он был мальчишкой, и поэтому с ним было легко. Мужчиной – и она чувствовала себя в безопасности.

Всю весну они втроем прошлялись по улицам и паркам, дружно прогуливая лекции и семинары. Дарган научил ее играть на гитаре – еще неумело, простенько и с трудом разбираясь в струнах, но она сумела положить на музыку одно из своих стихотворений и, жутко смущаясь, спеть им обоим. Получилось отвратительно, но пришлось исполнять еще раз на бис.

После третьей жалобы, что так жить нельзя и без лекций черта с два она сдаст хоть один экзамен, парни многозначительно переглянулись, наведались в общежитие – и у Лойнны появились все лекции старшекурсников в нескольких вариантах. На их возврате никто особо не настаивал, так что переписывать Лойнна не торопилась.

Только одно ее пугало: день за днем, все чаще и чаще она ловила на себе пристальный, выжидающий взгляд черных глаз. «Попавшись», Церхад никогда не отворачивался, а только улыбался или подмигивал, а она жутко смущалась и не понимала, чего он от нее ждет.

Заглянувшая под майские праздники на минутку в гости Нора принесла-таки обещанный диск со спектаклем и, увидев заваленную цветами комнату (Церхад приносил по букету каждый раз, как приходил хотя бы на полчаса) и Лойнну, чья голова лежала на плече небрежно закинувшего ноги на подлокотник дивана Церхада, презрительно скривилась и уверенно припечатала:

– Сессию ты не сдашь.

– Сдаст! – рассмеялся ничуть не смущенный Церхад. – Причем ничуть не хуже, чем все предыдущие.

– Ну-ну, – скептически фыркнула Нора, завистливо вздохнула и с этим ушла.

Церхад еще долго посмеивался в кулак.

– А ведь и правда не сдам, – с тяжелым вздохом сказала Лойнна, не убирая, впрочем, головы с его плеча. – То есть сдам, конечно, но кое-как, лишь бы вообще не вылететь.

– Ну куда уж там, – тепло улыбнулся он, протягивая руку за брошенным Норой на край дивана диском и убирая его на стол. – Уж меня-то не надо обманывать, Лойлинне.

– Как ты меня назвал?!

– Лойлинне, – послушно повторил он. – У тебя имя похоже на кирэнское, а у них там «лин» – уменьшительно-ласкательный суффикс. Вроде гонерского «чка».

– Откуда ты знаешь? – поразилась она.

– Да только что придумал, – не выдержав, рассмеялся Церхад.

– Ах ты! – бросилась на него Лойнна.

Никогда не собираемый, хотя честно застеленный покрывалом диван – отличный танкодром для стратегических боевых действий. Но не в том случае, когда один противник сильнее другого раз в пять и умудряется сгрести его в охапку в первые же минуты сражения.

– Перестань! Пусти!

– А кто первый полез?! – возмутился довольный Церхад, словно тисками прижимая ее к разбросанным декоративным подушкам.

– Я не лезла! – неуверенно возразила она, оставляя бесполезные попытки вырваться из его рук. – Я пошутила!

– Ага, как же! То-то у меня все руки исцарапаны.

– Неправда, нет у меня ногтей – с ними печатать неудобно!

– И на том спасибо!

Повозившись еще минут пять, они успокаиваются, только тяжелое дыхание слышно в комнате.

– Тебе не тяжело, что я голову на плечо положила?

– Чему у тебя там быть тяжелому-то?

Она только смеется, устав мстить за его бесконечные шуточки.

– Представь, что про нас сейчас домна Абра подумала. Она ведь давно уже в курсе, что ты никакой мне не брат.

Церхад представил – и закашлялся от тщетно сдерживаемого смеха.

Сессию Лойнна сдала. Зубрила под неусыпным контролем ежедневно приходящего ради этого Церхада. Тот на корню пресекал любое нытье вроде:

– Я устала! Дурацкий билет, он мне не попадется! Да кому нужны эти дорийские саги?! – но после положенных двадцати листов безо всяких просьб и намеков брал ее за руку и вел куда-нибудь гулять: на обожаемую обоими набережную, в наконец-то оттаявший и загрохотавший аттракционами городской сад или просто шляться по улицам и болтать ни о чем.

– Знаешь, я тебя боюсь, – со вздохом тихонько призналась Лойнна на берегу реки, когда солнце садилось за вызолоченный горизонт. В сумке лежала зачетка с бледной голубой печатью наконец-то закрытой сессии, впереди маячили два месяца безделья, а на душе все равно было тревожно. Необъяснимо тревожно.

– Все еще? – тепло усмехнулся Церхад.

– Наверное, – пожала плечами Лойнна. – Просто уже не так, как тогда, в марте.

– А как?

– Боюсь, что ты ненастоящий.

– Ну Лойлинне, вряд ли кто-нибудь сумел бы притворяться два месяца кряду! – резонно возразил тот. – Да и чего ради?

Да, действительно, чего ради, если он ни разу даже не пытался перейти наложенных ею границ, держа себя в рамках приличия и галантности. И это само по себе было подозрительно.

– Просто ты… не такой, как все.

– Ты тоже.

– Брось, Церхад, это банально! – возмутилась она.

– Банально быть не такой, как все?

– Банально говорить девушке такие комплименты.

– Ты смешная, а это не комплимент, а констатация факта. Что ты имела в виду, когда сказала, что я не такой, как все?

– Ты… – Лойнна сбилась, подбирая слова. – Ты как будто не отсюда. Ты живешь, дышишь, говоришь и думаешь не так, как все. А еще у тебя глаза в темноте светятся, как у колдуна.

– И у тебя светятся. И глаза, и пальцы.

Она торопливо опустила взгляд на собственные руки и обиженно нахмурилась:

– Неправда.

– Правда. Ты просто гитару в руки возьми…

 

ГЛАВА 4

Найон молча подбросил в начавший было затухать костер новую охапку хвороста. Пламя сердито расфыркалось, с чихом вырвалось ярко-оранжевым языком из-под небрежно наваленных сверху прутьев и сыто облизало края неохотно, но дружно занявшейся свежей охапки.

Лойнна невидящим взглядом смотрела сквозь огонь, машинально постукивая кончиками тонких нервных пальцев по почти полной бутылке с вином. Эх, а он-то свою уже почти всю выглотал, не задумываясь о последствиях. И именно поэтому разговор даже на запредельно дурацкую тему вязался легко и плавно, как скользящий узел на бечеве.

– Так вы и узнали, что вы ведьма?

Она будто бы сначала не услышала, все так же невидяще глядя сквозь огонь. Потом словно очнулась, и краешек губ дрогнул в легкой улыбке, а вино в накренившейся бутылке весело плеснуло на темно-зеленое стекло.

– Ага, как же… Мне это Церхад в голову вдалбливал еще долго и упорно. Снова с применением кофе и конька, потому что в бодром и трезвом состоянии слушать этот бред про другие миры и магию я была категорически не согласна!

– И как же он вас убедил? – рассмеялся Найон, делая еще один душевный глоток. Вино, красное, настоянное на вишневых листьях, крепко ударило в виски, перехватило дыхание. Не от градуса, конечно, просто не надо было его почти залпом допивать.

– Он? – Ведьма по-кошачьи легко потянулась и откинулась в полулежачее положение на охапку застеленных тонким шерстяным отрезом (Церхад в сумку засунул) еловых лап. – Да никак. Просто через недельку пришла пора летней практики, и я как-то незаметно для самой себя обнаружила, что если смотреть декану не в глаза, а между, чуть повыше переносицы, то самое наивное вранье про аллергию на цветы и невозможность вследствие этого ехать в деревню собирать фольклор звучит куда как убедительнее.

– Хм… Как-то слабо верится.

– Само собой, – не обиделась ведьма, широким жестом отдавая ему свою и наполовину не опустошенную бутыль. – А если при этом еще и руками хаотично и довольно естественно все время что-нибудь незатейливое вытворять: сережку там поправить, кольцо потеребить, пряжкой пояса поиграть, то человек очень быстро теряет нить любого, даже логически стройного рассуждения и в определенный момент готов согласиться с любым вашим выводом, каким бы абсурдным и не имеющим отношения ко всему прежде сказанному тот ни был.

– Да? – заинтересованно поднял голову Найон. – Серьезно, что ли?

– Серьезно, – кивнула Лойнна, метким щелчком сбрасывая с шерстяной ткани кусочек отвалившейся от дерева коры.

Найон задумался, отставил на минутку бутыль и непонимающе посмотрел на ведьму.

– А зачем тогда вы мне это рассказали?

– То есть?

– То есть вдруг я захочу использовать это… скажем, отгул у Райдаса выпрашивая, – провокационно предположил Всадник.

Ведьма одарила его искрящимся смехом взглядом золотистых глаз и, не выдержав, звонко расхохоталась.

– Ну и что я такого сказал? – обиженно пожал плечами Найон.

– Ничего, – смеясь покачала головой Лойнна. Усилием воли она заставила себя прекратить и почти серьезно (только губы для профилактики неосторожных звуков покусывала) пояснить: – Просто я не думаю, что один лишний отгул так уж изменит то единственное, что меня здесь непосредственно волнует, – судьбу Митьессы.

– А категориями пониже мыслить не пробовали? – обиделся окончательно Всадник, которому только что наглядно пояснили, что он в этом мире пешка, которая не в состоянии изменить ничего, кроме собственных планов на ближайший свободный вечер (да и то смене подлежало разве что название корчмы).

– Издержки профессии, – бессильно развела руками ведьма и, посерьезнев окончательно, добавила: – Тем более что просто «знать как» мало, Найон. Надо уметь. То есть сначала долго и муторно учиться: по книгам, а чаще – на собственных ошибках. Потом приобретать опыт. И только в итоге наслаждаться плодами проделанной работы.

– Конечно, вам-то, магам, хорошо, – со злой завистью в голосе фыркнул все еще задетый за живое Всадник. – Знай себе ничего не делай, отдыхай, захотел поесть – пальцами щелк! – готово, приятного аппетита! Или глазами стрельнул – и вот уже любой вокруг тебя на задних лапках носится, в темпе вальса на стол накрывает. Уж кто бы говорил про долго и муторно…

– Дурак ты, домн, – коротко бросила ведьма.

И замолчала.

Ага, им-то, магам, хорошо…

Вместо того чтобы мирно расслабиться в приятной компании, только и думай, куда ты там глазами стреляешь и что из этого может выйти. Или как помягче дать от ворот поворот вон тому не сводящему с тебя восторженного щенячьего взгляда пареньку, на которого уже премрачно косится сидящий рядом и ощутимо напрягшийся Церхад (а еще говорят, что женщины – жуткие собственницы!).

А уж если взялась действительно работать, так это поначалу вообще было сущим кошмаром: натянутые до предела, звенящие от напряжения нервы, колотящееся испуганным птенцом сердце и стук крови в висках. Потому что это сейчас она знает: что бы она ни натворила, как минимум вернуть все на свои места ей хватит и умения, и опыта, и способностей. Главное – чтобы и энергии хватило, ну да это дело наживное.

А тогда, на первых порах, любое неосторожное движение, лишнее слово, резкий взгляд – и рана уже такая, что зарубцуется только через год-другой, и хорошо, если вообще зарубцуется… Потому что души – это материя тонкая и нежная, тут вам не гуашь, которую можно несколько раз по одному и тому же месту перекрашивать – главное дождаться, чтобы полностью высохла, и слой слишком толстый не класть – трещинами пойдет.

Лойнна решительно тряхнула волосами, отгоняя дурную злость на ни в чем не повинного Всадника. Ну откуда ему знать, как это – день за днем методично и монотонно, изматываясь до полусмерти, вытаскивать из бездны глухого отчаяния изломанное войной или слишком близко увиденной, незаслуженной, бессмысленно жестокой смертью сознание?

Найон поглядывал на нее с опаской, виновато пряча глаза. Безумно хотел продолжить беседу, воспользовавшись расслабленным состоянием ведьмы, но боялся получить от ворот поворот.

– А вы не скучаете по нему?

– По Церхаду? – удивилась Лойнна. – Мы с ним расстались шесть часов назад!

– Да нет, не по домну Церхаду, – вымученно улыбнулся Найон. – По городу. По Гонеро.

Лойнна помолчала, бездумно теребя серебряную подвеску: кошка, грациозным вывертом уцепившаяся передней левой лапой за цепочку, вьющуюся вокруг шеи.

– Скучаю. Но мы там бываем. В отпуске.

– Тю… Так это же ничтожно мало в сравнении со всем остальным… – присвистнул Всадник. – А люди-то врут: тяга к родным местам, ностальгия! Значит, неправда?

Ведьма смерила его бесконечно усталым, мученическим взглядом: «О боги, ну за что мне еще и это?!»

– Знаешь, Найон, сказать наверняка могу только одно: если человек хочет, чтобы у него были проблемы, они у него будут!

– То есть? – Голова после почти двух бутылок здорово потяжелела и воспринимать сложные переходы мысли была не способна. Зато жутко хотелось в кустики, но было неудобно прерывать только-только снова наладившуюся беседу по столь прозаичной причине.

– То есть я люблю Гонеро. Люблю больше, чем любой другой город и землю. Хотя он далеко не самый красивый, ухоженный и знаменитый. Я не влюблялась в него с первого взгляда, как часто пишут в романтичных отзывах о поездках, но впитала в себя его весь, от шпиля Троицкого собора до плотно насаженных в ряд яблонь, исправно выбеливающих парки по весне. Впитала так же просто, естественно и неосознанно, как материнское молоко, как ощущение красоты, как терпкий воздух пожелтевших к празднику урожая полей.

– И не страдаете при этом ностальгией? – удивленно приподнял брови Найон.

– Нет. Потому что страдает только тот, кто не может дать себе отчет в том, что родной город никуда не денется в его восприятии, и разрешить себе – да-да, именно разрешить, в этом обычно все и дело! – увидеть прелести другого уголка земли. Признать Митьессу красивой – не значит предать Гонеро. И как только в голове щелкает этот затвор, жить становится куда легче, а фраза «страдать ностальгией» кажется смешной. По Гонеро я могу тосковать, скучать, но страдание-то тут при чем?!

«Ни черта не понял, но мне уже слишком долго это объясняют, чтобы и дальше признаваться в своей тупости», – отразилось на лице с умным видом кивающего Найона.

Лойнна тихонько усмехнулась и блаженно прикрыла глаза, симулируя полный упадок сил. Всадник, убедившись, что ведьма провалилась в сон мгновенно и беззвучно, выждал еще несколько минут и, решившись, радостной трусцой умчался в кусты. Бежать пришлось далеко: поблизости росли только сосны, а их ствол – сомнительное прикрытие для столь интимного процесса.

Лойнна, дождавшись, пока стихнет деловитый треск раздвигаемых ветвей, беззвучно поднялась, побултыхала остатками вина в бутылке, брошенной возле соседнего лежака, и, опасливо оглянувшись, сыпанула туда щепоть сероватого порошка из мешочка у пояса. Тот зашипел, соприкоснувшись с жидкостью, но почти мгновенно растворился, не оставив ни запаха, ни вкуса…

…Вернувшийся через несколько минут (и куда более довольный жизнью) Найон застал ведьму в той же позе, со смеженными веками. Тонкие длинные ресницы бросали кружевную тень на смуглую кожу.

– Опа! – Найон обрадованно удивился все еще наличествующей в бутылке жидкости и недолго думая опустошил ее до дна одним глотком. Впрочем, он уже почти протрезвел за время прогулочки, так что особого действия вино не оказало, глухо прокатившись горячей струйкой по пищеводу.

Найон подбросил в снова потухающее пламя еще охапку хвороста, полюбовался, как огонь мягко обнимает ветки со всех сторон, изредка выплевывая снопы хвостатых искр.

И все равно ведь на целую ночь не хватит, а эта… великая и могучая чародейка… уснула прямо как сидела, в одной тонкой кожаной куртке, бросив плащ рядом на лежак. Это ему, воину, не привыкать поутру просыпаться с отмороженным боком, с руганью его растирать и как ни в чем не бывало топать дальше. Вот подцепит воспаление легких или почек – будет знать. Хотя… знать будут оба: черноглазый колдун едва ли станет разбираться, кто там о чем не подумал и кто за кем не доследил…

Найон с кряхтением поднялся и неловко, боясь разбудить, накрыл даже не шевельнувшуюся ведьму плащом. Отошел, упал на свой лежак и, накрывшись с головой, мгновенно провалился в сон.

«Какая забота!» – оценила тонко улыбнувшаяся в мыслях Лойнна.

«Черт, и почему я только не умер вчера?» – мысленно простонал наутро Найон, с трудом приподнимаясь на локтях. Голова не просто болела – огненные круги словно непрерывно бились о стенки черепа, как волны от брошенного камня. Вот только успокаиваться что-то не собирались. Во рту – пустыня Айдерна, желудок вяло бунтует против такого обращения и требует нормальной горячей пищи.

– Доброе утро, боец! – шутливо приветствовала его уже стоящая на ногах, умытая, причесанная и вообще на диво собранная Лойнна. Над заботливо сложенным шалашиком костром шипел плюющийся каплями стекающей по бокам воды котелок, а ведьма деловито упаковывала в сумку свернутое компактным рулоном шерстяное покрывало.

– Доброе, – с трудом просипел в ответ Найон, силясь встать на ноги с первого раза. Нет, с первого не вышло, пришлось делать вид, что уронил что-то на землю и нагнулся поднять. Актер из него никудышный, но ведьма вежливо «не заметила» его состояния, только вскользь бросив:

– Ручей слева, шагах в двадцати. Я там полотенце на сосновой ветке оставила, заберешь, когда будешь возвращаться.

– Ага, спасибо, – с трудом выдавил Найон и удалился в указанном направлении.

Вернулся он через четверть часа, значительно посвежевший и здорово озадаченный. Прошедший вечер намертво выветрился из памяти. Он не помнил ничего: ни того, как он, собственно, напился, ни ее реакции на это, ни одного слова из долгого и весьма увлекательного – это ощущение сохранилось – разговора.

Ведьма вела себя как ни в чем не бывало, так что приходилось мучительно вспоминать самому или пытаться делать выводы на основе видимого.

Итак, две пустые бутыли из-под вина. Домашнего, красного. Даже если предположить, что оно было крепленым, а выпил обе он в полном одиночестве, то для того, чтобы надраться, ему хватило. А вот чтобы наутро ни черта не помнить… Маловато.

– Чего застыл? – рассмеялась ведьма, с третьей попытки выдергивая из пальцев задумчиво замершего Найона полотенце. – Сыр своим мечом сумеешь покромсать так же блестяще, как вчера ветчину?

«Издевается», – тоскливо подумал Найон, но все же кивнул. Других вариантов все равно не было. Точнее, был какой-то кинжал в изукрашенных ножнах у Лойнны на поясе, но та даже вида не подавала, что им вообще можно что-то резать.

– Ритуальный, – коротко пояснила ведьма, проследив направление заинтересованного взгляда Всадника. – Резать им можно только мои вены.

– ЧТО?

– Говорю же – ритуальный, – поморщилась от крика Лойнна. – В Митьессе что, обрядов на крови маги не проводят?

– Откуда я знаю? – огрызнулся раздосадованный собственным криком Найон.

– Ну а в Эстхарде проводят, – закрыла тему Лойнна.

Они молча позавтракали яичницей, хлебом и сыром и, наскоро приведя поляну в порядок, двинулись в путь.

Лес скоро кончился, обещанная крестьянином просека и в самом деле вывела их на знакомый Найону Заячий тракт, а через два извилистых поворота впереди еще пока далеким и смазанным, но все же вполне различимым пятном встали стены города.

 

ГЛАВА 5

– Могу я быть вам чем-то полезен?

Желания принести ощутимую пользу в сидящем перед Лойнной маге не было ни на грош, а вот стремления отправить отвлекающую от самозабвенного отдыха ведьму куда подальше – на тринадцать полновесных золотых, да еще и с премиальными за скорость.

– Надеюсь, – честно призналась ведьма и самовольно уселась на стул напротив мага, так и не дождавшись его галантного приглашения. – Домн?..

– Леагр! – объявил маг с таким видом, словно она осмелилась забыть или не знать имя верховного бога местного пантеона.

– Очень приятно, – вынужденно кивнула Лойнна, решив, что этот скользкий тип проживет на свете и без знания ее имени. – Домн Леагр, я прибыла во дворец сегодня днем, час назад…

«Видно!» – сообщил презрительный взгляд, брезгливо скользнувший по ее запыленному плащу и дорожной одежде.

– …для того, чтобы поговорить с вами.

– От имени его величества? – скучающим тоном спросил Леагр.

– От своего имени, – твердо ответила Лойнна.

– И о чем же со мной хочет поговорить столь воинственно настроенная дама? – вкрадчивым, мягким тоном осведомился маг, хищно подаваясь вперед.

– О том, что творится в королевстве, магическая мощь которого представлена в вашем благородном лице, – не осталась в долгу ведьма.

– Неужели при наличии у современных магов кристаллов связи приехавшая на коне… кхм… домна… имеет сказать мне что-то, о чем я еще не знаю?

– Надеюсь, что не знаете, – резко оборвала его по-кошачьи крадущуюся к добыче тираду Лойнна. – Потому что иначе мне придется трактовать ваше бездействие не как дезинформацию, а как преступную халатность, повлекшую за собой существенные последствия и скандал в королевской семье.

Для неопытного собеседника Леагр остался бы таким же непроницаемым и равнодушным, как и в начале беседы. Умеющая подмечать нужные детали Лойнна успела заметить мгновенный, но тревожно брошенный на дверь взгляд: закрыта ли? – и досадливо поджатые губы: у девчонки нашлась-таки на него, всесильного мага, управа.

Что ж, послушаем…

– Ваши обвинения настолько серьезны, что нуждаются в столь же веских аргументах, домна, – многозначительно произнес Леагр. – Не хотите же вы попасть в подземелье до выяснения причин необоснованного обвинения должностного лица?

– А вы хотите оказаться перед вернувшимся во дворец королем с наивным лицом ребенка, который ничего не знает, не помнит, не шалит и никого не трогает? Мило. Но, боюсь, под амплуа мага мало подходит.

Лойнна равнодушно отвела в сторону глаза, и маг понял: нахрапом такую не возьмешь. Придется договариваться.

– Ну ладно, хватит! – решительно прервал ее мягко угрожающий голос Леагра. – Чего вы хотите за столь ценные, по вашим словам, для меня сведения?

– Помощи, – честно и просто сказала ведьма.

– Какой? – нахмурился маг. Обещать какую-то деятельную поддержку он не любил. Проще деньгами или драгоценностями. Заговорными побрякушками, опять же.

– Опосредованной, – заверила его Лойнна. – От вас не потребуется даже выходить из дворца и сражаться с чудом-юдом. С вас – юридическое право, последствия – за мой счет.

Леагр засомневался. Предложение было соблазнительным. Слишком соблазнительным для того, чтобы тут не таилось подвоха. Да и вообще, слишком уж быстро он сдает рубеж за рубежом этой ведьме… Стоп, а если ведьме, то с нее станется и приколдовывать втихую… Леагр торопливо проверил помещение на следы недавней ворожбы, но обнаружил только собственное разрушающееся заклинание превращения воды в вино. Сквозь стенки бокала просвечивало что-то розоватое, невесть что представлявшее собой на вкус. Опускаться до пробы маг не стал.

– Хм… А если я не соглашусь?..

Лойнна философски пожала плечами:

– Не согласитесь – значит, не судьба. Бегать за вами с шашкой наголо я не собираюсь.

«Это куда профессиональнее выходит кое у кого другого. Только вот не с шашкой, а с мечом и огненным сгустком в руке… Ну да это частности».

Маг с сомнением покосился на невозмутимую и ни на чем не настаивающую ведьму и задумчиво качнулся туда-сюда в кресле.

– Ладно, рассказывайте, – коротко бросил он в конце концов, стоически возводя глаза к потолку и соединяя кончики пальцев в классическую сферу.

Ведьма, пряча довольную усмешку, кивнула:

– Хорошо. Вы знали о наличии у его высочества предрасположенности к магическим искусствам?

– Я сказал: рассказывайте, а не спрашивайте! – зло рыкнул маг, опуская на нее взгляд и ловя только насмешливое движение тонкой бровью да притаившуюся в уголке губ ухмылку.

– Значит, не знали, – с убийственным равнодушием заключила Лойнна, брезгливо передергивая плечами. – А жаль, ведь это, полагаю, входит в ваши обязанности…

– Вы так хорошо осведомлены о том, что входит в обязанности придворного мага? – вкрадчиво поинтересовался начинающий терять терпение Леагр. – Может, и сами им работали?

– Упаси боги! – отшатнулась назад Лойнна. – Но об обязанностях осведомлена, и неплохо. Впрочем, ваша безалаберность – это не мое дело, не так ли?

«Вот именно!» – ядовито подтвердили по-рыбьи светлые глаза Леагра.

– Так что на этом мы останавливаться не будем, – ровно продолжала ведьма, – а примем как данность. Полагаю, точно так же вам придется принять и еще несколько фактов, удостоившихся вашего вопиющего невнимания.

Жуть какая-то. Вот ведь непрошибаемая зараза, никак его не проймешь! Последний раз ей подобный субъект попадался с год назад, да и того она в конце концов осилила. С этим же, похоже, все-таки придется договариваться чисто человеческими средствами – растратить все силы на какого-то придворного мага, тогда как они ей очень пригодятся буквально через несколько часов, никак не входило в планы Лойнны.

– Что вы мне голову морочите, домна? – не выдержал Леагр. – Да, я не знал, что принц Люмен обладает магическими способностями. Но это не столь тяжкое должностное преступление, чтобы я разбрасывался услугами для первой встречной. Вот приедет принц во дворец, тогда и исследую, каков его дар и на что годен.

– Не приедет, – безнадежно махнула рукой Лойнна.

Маг ошарашенно раззявил рот, словно рыба, хватая воздух.

– Он что, мертв?!

– Хуже, – отрезала ведьма с таким мрачным видом, словно пора было расчищать место в склепе и готовить его к приему всей королевской семьи. – Он обесчещен и изгнан из собственного королевства.

От этой новости Леагру и впрямь не получшело. Как бы не наоборот.

– Как это произошло? Когда? Где?!

Лойнна смерила его изучающим взглядом и отметила, что под это дело сейчас можно было бы выторговать еще и обещание вечного содействия, но сжалилась над поверженным во прах придворным колдуном и ответила:

– Вчера утром. В походном лагере на западной границе государства. По личному приказу короля и приговору общественного суда.

Коротко обрисовав ситуацию, Лойнна засыпала ошеломленного Леагра целым ворохом разномастных вопросов, способных запутать и заставить проговориться даже опытного шпиона, но маг отвечал с такой наивностью, порой раздражением и скудоумием, что ведьма ни на секунду не усомнилась: здесь ей ловить нечего. Леагр ничего не знал, не знает, и интуиции заподозрить что-то ему недостает. Выстрел в «молоко».

Немного помолчав (Леагру требовалось время, чтобы уложить в голове обрушившуюся ледяным ливнем информацию, а ей – подумать), Лойнна разочарованно вздохнула и решительно тряхнула головой.

– Ладно, теперь ваша очередь.

– Говорите, чего вы хотите, и уходите отсюда, – мученическим тоном отозвался Леагр. – Вы черная вестница.

– Ну извините! – язвительно фыркнула Лойнна. – В следующий раз непременно попрошу Совет магов связаться с вами по кристаллу, и черным вестником вы назовете его! Скажите, сколько магов сейчас в подземельях сидят по обвинению в колдовстве без лицензии?

– С дюжину, – машинально отозвался Леагр и только потом догадался о подоплеке вопроса. – Но только не думайте, пожалуйста, что вам удастся заставить меня их выпустить!

– А почему бы и нет? – почти искренне удивилась ведьма. – Я же не прошу вас освободить закоренелых уголовников. Работа без лицензии – это формальный пустяк, так что убийц и головорезов среди тех ребят нет.

– А бы не был так уверен.

– Во всяком случае, им хватило ума остаться непойманными, а это уже кое-что! – парировала Лойнна. – Освободите их и предложите поучаствовать в освободительном движении против нежити.

– Это превышение полномочий!

– Я же предупреждала: последствия – за мой счет.

– Ага, с чего бы я должен вам верить?! – В ответ Леагр получил фунт презрения и чуть остыл. – Да и потом, как вы собираетесь убедить их рисковать собственной шкурой ради какой-то там нежити?

– Ради людей, – автоматически поправила Лойнна, и вправду задумываясь. Но ненадолго. – Да я и не требую, чтобы вы сами пропагандировали в подземелье идею патриотизма. Соберите мне их всех в каком-нибудь зале – и мы квиты.

– Хотите соблазнить их пирожным-мороженым? – съязвил Леагр.

– Да уж не наспех превращенной в вино водой! – не осталась в долгу ведьма. И почти серьезно, негромко добавила: – Соблазнять и убеждать – моя работа. И своими обязанностями я в отличие от некоторых не пренебрегаю.

– Ага, щасс, разбежались! – презрительно фыркнул только что выпущенный из подземелья в верхние залы маг-наемник. – Тоже мне, благодетели!

Освобожденных по приказу придворного мага колдунов вежливо, но непреклонно завели в какой-то относительно небольшой зал и рассадили на стульях, расставленных полукругом возле их идентичного собрата, на котором сидела неизвестная девица странного вида и необъяснимым, зряче-слепым в одно и то же время взглядом встречала каждого вошедшего.

– Огня и воды, господа! – голос у деви… нет, все же женщины, оказался звучным, невысоким, но сильным. Стекла им, конечно, не выбьешь, но возьми должный тон да отдай таким голосом приказание – и оборотень приползет к твоим ногам на брюхе.

Кто-то из сидящих просто склонил голову в знак приветствия, кто-то отозвался невнятным бормотанием, двое встали и чуть поклонились даме.

– Уж лучше я спокойно в подземельях посижу да штраф заплачу – и гуляй, чем ехать черт знает куда и шкуру свою под тагровы клыки подставлять! – продолжал бубнить наемник, даже не пытаясь вслушаться в уже заведенную звонким речитативом речь женщины.

– Эй, парень! – На плечо легла тяжелая рука чем-то недовольного, судя по тону, соседа. – Ты сам не слушаешь, так хоть другим не мешай, а? Тоже мне, представитель элитного магического сословия!

Он сначала хотел было разобраться с наглецом прямо здесь и сейчас, но потом с опаской скользнул взглядом по шершавой рукояти меча, соскучившейся по хозяйской ладони, по усталому, выражающему уверенность в себе лицу, – и решил, что оскорблять невниманием даму и правда неприлично.

Вслушался в одну фразу, другую, смысла с ходу не уловил, но влип, как муха в варенье…

О боги, как же их много… И какие же они разные…

Дьявол, ведьма, да как ты собиралась с ними всеми сладить за раз?! Хотя после первого раза на второй ее бы гарантированно не хватило.

– Огня и воды, господа! – Интересно, многие ли догадываются, какие кошки скребут у нее сейчас в душе и как безумно она боится этих магов? Нет, едва ли, ответные приветствия прозвучали недружно, смущенно. Перед перепуганным лектором такого не бывает.

Ну что, Лойнна, вдох-выдох – и вперед! Куда-нибудь кривая да вывезет.

Она резко вскидывает голову и, начав речь – слова не важны, важен сам звук, тон, тембр, – медленно, осторожно, но неотступно и решительно, как охотник приручает дикую собаку, расширяет свое сознание до размеров целой комнаты, впитывая и считывая ауру каждого из собравшихся.

Презрительный наемник в углу… смущенный старичок травник, попавший в подземелья по глупейшему недоразумению… нахальный магистр первой степени… такой же чужеземец, павший жертвой незнания местных законов… сейчас все они и еще с десяток сознаний бьются в ее висках, собраны, как тончайшие, готовые в любой момент выпорхнуть из раскрытых ладоней пушинки – только дунь!

Но ей хватает самообладания и опыта вытерпеть этот первый, мучительно болезненный толчок отзыва чужих душ и не закрыться, а приветственно протянуть им руки.

Она все еще что-то говорила. Даже не что-то, а заранее продуманные и оставшиеся на автопилоте цепочки относительно внятных и тематически подогнанных логических построений, но Лойнне не было никакого дела до смысла ее собственных слов.

Ритм.

Вот что определяет и царит над всей человеческой жизнью, да что там – над всем мирозданием! Закономерность рассветов и закатов, регулярно сменяющие друг друга приливы и отливы, плавно перетекающие одно в другое времена года – все это так естественно и незыблемо, что на этих столпах и покоится человеческое мироздание с древнейших времен и по сей день.

Ровный, уверенный стук сердца – гарант завтрашнего дня. Вдох, следующий вслед за выдохом, – подаренная богами еще одна минута жизни. Ток крови по сосудам, сокращение и расслабление мышц, смена сна бодрствованием – настолько привычные и непосредственно не ощущаемые явления, что человек никогда не обратит на них внимания и не поймет, что без ритма он не прожил бы и мгновения!

Хотя надо отдать людям должное: пусть поначалу неосознанно, машинально, наугад, но они сочинили трудовые песни, уловили нежный, баюкающий мотив колыбельной, такт которой усыпляет даже не понимающего ни слова песни младенца, научились сочинять стихи. Хотя всю безграничность таинственно-заклинательной силы ритма так и не постигли.

Голос ведьмы то взлетал под потолок, то стелился над самым полом виновато крадущейся к своей корзинке кошкой. Сиди перед ней вдвое меньшее количество человек или не будь они поголовно магами, и Лойнне хватило бы одного голоса, но сейчас рисковать она не хотела, и переливам тона вторили широкие, безбоязненные жесты, блеск золотистых глаз и красочно разметавшиеся по плечам волосы.

Она словно бы не говорила, а причитала над кипящим котлом, то резко разрывая слова, то вмещая в один выдох по два десятка мелодично звенящих слогов.

И самые страшные моменты – аритмия. Разрыв магической пелены, укутавшей дюжину соединенных с ней душ. Резкий перепад, создающий ощущение ухнувшей в бездну ноги, и снова спиральный подъем к истоку.

Три минуты… пять… десять…

Не веря самой себе, Лойнна догнала напряжение до четверти часа и, осознав, что через мгновение упадет в обморок от боли и энергетического дисбаланса, мягко распустила сплетенные в паутину нити сознаний. Все, хватит…

Маги оживали медленно, в зависимости от силы собственного характера и воли. Осоловело хлопали глазами, недоуменно глядя на бледную, словно сама смерть, Лойнну, едва нашедшую в себе силы относительно грациозно (то бишь не свалившись мешком) усесться в кресло.

– У вас есть ко мне вопросы? – безжизненно спросила она.

Приставать к учинившей ТАКОЕ женщине никто не решился.

– Если кто-то хочет отправиться в лагерь короля, то поговорите с домном Найоном – он должен быть в соседнем зале, – все так же глухо произнесла она, махнув рукой на дверь.

Маги, не сговариваясь, склонили головы в поклоне и дружно удалились в соседний зал.

Ведьма осталась сидеть, бессильно цепляясь тонкими пальцами за спинку стула.

– Домна Лойнна, все маги – до единого! – хотят ехать в лагерь, они уже отправились паковать вещи, общий сбор назначен через полчаса у конюшни, – бойко отрапортовал вытянувшийся по струнке Найон. – Вашего Барга заседлать? …Ой! Вам… э-э-э… помочь как-нибудь?

Ведьма, сама с трудом понимавшая, как она умудрилась выбраться из того треклятого зала, пройти по коридору до тупика и распахнуть тяжелую створку окна, жадно глотала свежий воздух, словно тот мог заглушить накатывавшую волнами тошноту. Слова Найона до нее доносились как сквозь подушку.

– Помочь? – с трудом, глухим голосом повторила она. – Нет… Хотя погоди, ты не мог бы принести сюда мою сумку с зельями? Она приторочена слева от седла.

– Конечно, – испуганно кивнул Всадник, с опаской наблюдая, как бледно-зеленый цвет ее лица перетекает в мертвенно-белый. – А может, вам лучше сесть?

– Мне лучше подышать свежим воздухом, – сказала ведьма, выразив свое состояние скорее не все тем же бессильным голосом, а блеснувшим с прежней яростью взглядом.

Найон, умевший разбираться в настроениях прямого, пусть и временного, начальства, настаивать не стал, а скоренько удалился в конюшню и, вернувшись с обеими торбами сразу (на всякий случай, чтобы уж точно не ошибиться), застал ведьму все в том же состоянии. Бледную, судорожно цепляющуюся руками за подоконник и едва различающую что-то перед собой невидящими глазами.

– Вот, домна Лойнна…

– Ага, спасибо, – прошептала она, опускаясь прямо на пол рядом со сгруженными им сумками и начиная хаотично, на ощупь искать что-то внутри. Голова у ведьмы кружилась, все плыло перед глазами, Найон двоился, а сумок вместо одной оказалось почему-то штук пять…

– Домна Лойнна, может, я сам найду, что надо, а? – взмолился окончательно струхнувший Всадник. – А вам стульчик откуда-нибудь свистну, посидите, проветритесь пока…

– А? Ага, – безвольно махнула рукой ведьма. – Тут зелья где-то должны быть в темных флаконах. Настойка ринницы, вытяжка лугоцветника и экстракт женьшеня. Кажется, даже подписанные…

– Да я и неподписанные найду! – обрадованно закивал Найон, исчезая куда-то и буквально через несколько мгновений возвращаясь уже со стулом в руках, на который он осторожно помог усесться ведьме. (Где-то сзади слышались возмущенные вопли дамы, из-под которой Всадник и выдернул оный стул.)

Лойнна села и оперлась локтями на подоконник, заставляя себя не закрывать глаза, а смотреть в одну неподвижную точку. На трещину в оконной раме, например. Так голова кружилась хотя бы чуточку меньше. Ветерок приятно обдувал лицо, "солнышко игриво пускало зайчики прямо в глаза.

– Вот, домна Лойнна! – раздалось радостное рядом, и на колени ей посыпались темные бутылочки с плещущимися за стенками зельями.

Она с первого взгляда вспомнила, что нашел он как раз то, что нужно.

– Спасибо. А кубка ты там не встречал? Серебряный такой, почерневший от времени…

– Да-да, вот, возьмите…

Всадник с интересом посмотрел, как она смешивает строго отсчитываемые капли и кривится, залпом опрокинув в рот мерзко шипящую смесь.

– Все, убирай…

Посидев с минутку, Лойнна ощутила, что стимулятор – штука верная и в беде не бросит. Во всяком случае, внятно объяснить что-то неловко отирающемуся рядом Всаднику и найти себе логово для ночлега она уже сможет.

– Спасибо, – искренне поблагодарила ведьма, сама нагибаясь и бережно упаковывая зелья и кубок в отрез замши и пряча в сумку. – Мне гораздо лучше.

– Э-э-э… да?

– Да, – твердо ответила Лойнна, для наглядности решительно встряхивая волосами. – Ты, кажется, что-то хотел у меня спросить?

– Ага. Вам Барга седлать? Мы через… то есть уже пять минут назад… у конюшен собираемся и едем в королевский лагерь.

Лойнна призадумалась. Оставаться во дворце – гиблое дело. На время отсутствия его величества и принца здесь всем заправляет Леагр, а уж он-то точно не станет изображать из себя хлебосольного хозяина. Но и суток пути она сейчас однозначно не выдержит.

– Барга – седлать, – наконец решила ведьма. – Но с вами я не поеду.

– Как? – опешил Всадник. – А что же я домну Райдасу и господину чародею скажу? Они же вас мне доверили!

– Скажешь, что я тебе уезжать и приказала. Домну Райдасу. А с Церхадом я сама поговорю, пожалуй… Ладно, езжайте, счастливо добраться!

 

ГЛАВА 6

Кому-то стимулятором служит ядреная смесь трех трав и настоек, а кому-то достаточно показать сверкнувшую между пальцами золотую монету. Корчмарь в «Веселом жеребце» принадлежал ко второму типу, чем несказанно порадовал замученную Лойнну.

Ванну в виде горячей бадьи, свежий, хотя и подостывший ужин и чистое постельное белье ей предоставили немедленно, приставить горничную пообещали, но позже, когда схлынет вечерний наплыв народа внизу, в обеденном зале первого этажа. Ведьма устало махнула рукой и не стала спорить. Попросила только, чтобы девушка была толковой и не пугалась почем зря, а кто-нибудь позаботился и о ее коне.

Сумки ведьма бросила прямо у порога, не найдя в себе сил дотащить их хотя бы до кровати. К черту, все равно в них нечему ни биться, ни мяться…

«Лойнна? – Бесплотный, едва пробивающийся сквозь десятки верст голос Церхада согрел, как прикосновение теплой ладони. – Ты почему кристалл не принимаешь?»

«Не могу», – честно призналась ведьма, бессильно падая на кровать и отгоняя кощунственную мысль, что сапоги было бы неплохо снять. Ну или хоть расшнуровать.

«То есть? – не понял маг. – Ты его потеряла? Разбила? Или… о боги!»

«Скорее черти…»

«Лойнна, ты колдовала?!» – Если бы голосом можно было ударить, то Церхад залепил бы ей хлесткую пощечину.

«Может быть», – уклончиво отозвалась виновато сжавшаяся в комочек ведьма.

«Да какое „может быть“?! Ты кому врать пытаешься?! – бушевал маг. – Совсем с ума сошла?! Сколько их было?»

«Дюжина».

«Ско-о-олько?! – Возмущенный возглас сменился вкрадчивым шепотом: – Лойлинне, тебя вчера никто по голове не бил?!»

«Как это ты догадался?» – язвительно отозвалась обиженная ведьма.

«Видно невооруженным глазом! – отрезал маг. – И чего ради, скажи мне?»

«К вам сейчас едет отряд из двенадцати магов. Завтра утром будет в лагере».

Церхад выругался так грязно и замысловато, что ведьма покраснела.

«Ну… ведьма… мать твою так-растак… Кто тебя просил?!»

«А что я, интересно, должна была делать?! – не выдержав, взорвалась доведенная за сегодняшний день до ручки Лойнна. – Ты там мечом машешь, от этих тварей по лабиринтам отбиваешься, а я сиди, крестиком вышивай?! А заодно гадай на ромашке, выйдешь ты оттуда на рассвете или можно из оставшихся ромашек венок плести и черной лентой перевивать!»

«Лойнна, я всегда – всегда! – возвращаюсь! И ты отлично это знаешь!»

«О да, – горько рассмеялась она. – Церхад, уверяю, ни один из магов, которых когда-нибудь хоронили поутру рядом с жертвой, а то и без оной, не думал, что его сегодня ночью убьют. До этого момента он тоже всегда возвращался!»

«Ты в меня не веришь?»

«Верю. И хочу помочь».

«О, да, помогла! – (Даже на расстоянии Лойнна ясно чувствовала, что чародей зол на нее. И крепко зол.) – Теперь, вместо того чтобы идти вечером на разведку, я должен бросить лагерь и отправиться в столицу, чтобы нянчиться с тобой в каком-то крысятнике!»

«Да иди ты куда хочешь! – закричала оскорбленная до глубины души ведьма. – Хоть в лабиринты, хоть к черту на кулички! Только ко мне приезжать не смей! Обойдусь как-нибудь без няньки!»

«Да неужели?»

«Будь уверен!»

«Ну тогда как скажешь, дорогая! – преиздевательским тоном откликнулся маг. Яд так и хлестал из каждого его слова. – Домн не может противиться желанию дамы…»

«Вот и хорошо!»

Три дня она провалялась в постели, мало что замечая вокруг. Сон сменялся бредом, слезы – судорожно сжатыми кулаками, а отчаяние – тупым, бессильным онемением.

Присланная таки хозяином служанка поначалу жутко пугалась каждого приступа, хотела бежать за помощью и останавливалась только после страшного ведьмовского окрика:

– Не смей!

Потом она как-то попривыкла, научилась смешивать кое-как продиктованный Лойнной настой, ловко меняла почти мгновенно нагревающуюся, пропитанную водой с уксусом повязку. По сути, ведьме не нужен был какой-то особый, специфический уход. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя и собраться с силами.

Обычно на это уходили сутки или чуть больше. На этот раз она и не надеялась, что поднимется раньше, чем через три дня.

Потому что рядом не было его. Того доброго гения, который умел охранить ее от всего на свете, кроме, разве что, ее самой. Который легко, не напрягаясь, предугадывал любое ее желание, никогда не приставая с расспросами: «Тебе лучше?» – потому что сам всегда знал едва ли не точнее ее самой, лучше ей или хуже. Который в отличие от сбившейся с ног служанки никогда не перепутал бы ринницу с женьшенем и не стал бы пытаться уговорить ее съесть что-нибудь, если она и один глоток-то может сделать только с большим трудом.

Впрочем, дело было, разумеется, не в риннице, не в желаниях и не в расспросах.

Он просто был ей нужен. Здесь и сейчас. Умеющий молчать, такой надежный, знакомый и родной…

«Прекрати немедленно! – жестко обрывала собственные мысли Лойнна, подхлестывая себя вырвавшимся у чародея словом. – Сколько еще ему с тобой нянчиться? Сама вляпалась – будь добра сама и вылезать из этого болота!»

И снова погружалась в полубред-полузабытье…

На четвертый день она проснулась где-то за три часа до полудня и, не обнаружив в комнате уже ставшей привычным атрибутом горячки Лееры, решила, что пора вставать.

Нельзя сказать, что сегодня ей стало намного лучше, но ведь этак можно и неделю проваляться, и месяц! Нечего расслабляться, организму только дай поблажку – и потом его капризам уже конца не будет.

Но главной причиной, выгнавшей ведьму из постели, послужил острый информационный голод. Она понятия не имела, что творится в Митьессе, как обстоят дела в лагере и во дворце и чем вообще жив этот мир, пока она, Лойнна, выбита из общего ритма существования.

Бледно-серое лицо, отразившееся в зеркале, ее не поразило (видела себя и в худшем состоянии), хотя, разумеется, и радоваться было нечему. Долго-долго, словно надеясь, что это вернет ей утраченные чувства, ведьма держала ладони в тазике с ледяной водой, где Леера обычно мочила марлевую головную повязку, а потом с силой растирала пальцами онемевшие виски. На душе было вязко и тошно. Словно наутро после развеселой гулянки, когда начинаешь припоминать, что дал в рожу лучшему другу, а его жену обозвал… непристойной женщиной.

Хотя перед другом можно извиниться, жену – подкупить шоколадом и цветами, а вот что делать с Церхадом, Лойнна не знала.

Уж-ж-жасно хотелось с ним поговорить. Только не так, как в последний раз, а спокойно, по-человечески. Но лезть в голову к рассерженному на нее магу Лойнна постеснялась, а на связь через кристалл энергии пока не хватало. Да и что она ему скажет в ответ на наверняка холодное и беспристрастное: «Ты что-то хотела?» Лойнна зябко поежилась, словно ледяной голос и вправду прозвучал в ее голове.

Нет уж, лучше она подождет. День, два… Сколько потребуется, чтобы он остыл и перестал на нее злиться. А пока…

– Ох, домна, зачем же вы встали? – всплеснула руками вошедшая Леера, прижимая к подбородку стопку чистого постельного белья и полотенец.

– Привести себя в человеческое состояние, – с тяжелым вздохом откликнулась ведьма. – Не поможешь?

– Конечно, – растерялась девушка, осторожно сгружая ношу на стул. – А как?

– Мне нужны две чашки крепкого горького чая и какой-нибудь легкий овощной салат – хватит травиться стимуляторами, до добра это не доведет. Справишься?

– Конечно, если вы хотите, – легко присела в книксене Леера и скользнула за дверь.

«Не хочу. Но надо».

Первый глоток дался с большим трудом. Второй – чуть полегче, после третьего Лойнна сумела запихнуть в себя приправленный оливковым маслом кусочек огурца. Леера, не задавая лишних вопросов, перестилала постель.

– Послушай, а в город не возвращался король? – как бы невзначай поинтересовалась ведьма, наконец-то почувствовавшая вкус салата и осознавшая, что она не ела три дня. – Или его воины?

– Конечно, вчера, – невозмутимо кивнула ловко надевающая на подушку наволочку Леера.

– С победой?

– Да, всю ночь там гулянка была – полгорода уснуть от салютов не могло. Вас, кстати, со вчерашнего же дня гонец королевский дожидается, но вы же приказали не беспокоить…

Лойнна подавилась салатом и судорожно закашлялась под удивленным взглядом девушки.

– Чего хочет-то? – сдавленно спросила она, кое-как отдышавшись и глотнув остывшего чая.

– Грамоту отдать, что вас приглашают во дворец на церемонию посвящения в… кого-то там, я титул забыла…

Вот вам и разгадка восторженно блестящих глаз и чрезмерной услужливости прислуги. Удостоилась высшей королевской милости, черт возьми…

– Титул и неважен, – равнодушно махнула рукой Лойнна. – Когда церемония-то?

– Сегодня вечером, я даже боялась, что вы на нее пойти не сможете.

«Невелика потеря!» – мысленно фыркнула ведьма.

– Там, кроме вас, говорят, еще кого-то титулом одарят. Мага-чужеземца.

Лойнна с трудом заставила себя невозмутимо кивнуть, сдерживая глухой стон. Теперь он – «какой-то маг-чужеземец»…

Фунт пудры, туши и прочих женских притирок придал ей если и не великолепный, то вполне терпимый вид. Широкие брюки, темно-зеленая рубашка с вышивкой вдоль шнуровки и по краям манжет, перехваченные золотистой головной лентой волосы – и Лойнна вернула себе типично ведьмовской облик, в котором и во дворец не стыдно показаться. Правда, намного лучше чувствовать себя она от этого не стала, зато появился еще один стимул держать себя в руках: такие – в шелке и золоте – не выдают свои чувства на осмеяние толпе.

– Вещи я пока оставлю здесь, хорошо? – Лойнна торопливо накинула на плечи серебристо-черный палантин, подхватила плащ и неразлучную кожаную сумку.

– Конечно, как скажете, – присела в книксене Леера.

– Ах, да, держи. – Ведьма, спохватившись, бросила ей три золотые монеты. – Спасибо за заботу!

– Что вы, госпожа! – испугалась девушка. – Мне хозяин за такое голову открутит!

– Пусть только попробует, – мрачно хмыкнула Лойнна, проверяя шнуровку на высоких сапогах. – С каких это пор здесь запрещены чаевые?

– Да разве ж это чаевые?!

– А ты не болтай на каждом углу, сколько я тебе дала на чай, – и проблем не будет! – подмигнула ведьма, скрываясь за дверью.

Знакомых во дворце оказалось больше, чем Лойнна рассчитывала. С ней здоровались все подряд, даже те, кого она и в лицо-то не помнила. Зато они помнили. Ведьму, в чьих глазах плясало дикое пламя костра, отражающееся от лакированного бока не умолкающей ни на миг гитары. И женщину, сумевшую пробиться сквозь броню закостенелого цинизма пришлых наемников, которые теперь наравне с жителями Митьессы радовались избавлению от тагров.

Впрочем, кое-кого, разумеется, помнила и она сама, так что пойманному за рукав Найону пришлось рассказывать все, что ведьма пропустила.

– Ну мы приехали под утро, – сбивчиво объяснял он. – Там днем магов господин Церхад инструктировал, какие-то схемы объяснял, заклинания советовал… я не слушал, признаться… а ночью в лабиринты пошли. И следующей – тоже. А потом, как оказалось, что тагров всех подчистую перебили, маги в нескольких местах осыпали лабиринты – на будущее – и люки тоже сомкнули. А вчера вечером во дворец прибыли. Кто спать завалился, у кого силы были – в пиршественный зал, там гулянка была такая, что за версту окрест слышно…

– А Церхад? – Лойнна мысленно обругала себя сентиментальной дурой, но удержаться от вопроса не смогла.

– Уходил куда-то. Под утро вернулся. Домна, нам бы уже пора в тронный зал…

– Да-да, – рассеянно кивнула она, подавая ему руку. – Идем.

Награждали их вместе, но церемонии Лойнна не запомнила. Как и, собственно, присвоенного ей теперь титула. Потому что меньше всего ее интересовали зачитываемые с длиннющего свитка слова короля (порой ей казалось, что ему подсунули два одинаковых экземпляра, а он читает их подряд, не замечая этого), когда рядом коленопреклоненный, со скучающим выражением на лице стоял Церхад.

Рукава светлой рубашки привычно закатаны до локтей, на лоб падает непослушная прядь смоляных волос, явно не видевших сегодня расчески, словно он не на королевский прием явился, а на вечерние посиделки у костра. И это оказалось самым тяжелым – видеть его в каком-то полушаге, такого привычного, повседневного и знакомого, не задумывающегося о своем внешнем виде ни на миг, и чувствовать, что он от нее еще дальше, чем три дня назад, когда их разделяли версты.

Он не излучал даже холода, не отводил глаза, а просто скользил по ней взглядом, так же невозмутимо и равнодушно, как по любой из незнакомых ему дам, собравшихся посмотреть на титулованного теперь мага целой толпой.

Лойнна решительно отогнала подступившие слезы, презрительно дернула плечом («Я гордая, никто мне не нужен!») и, с трудом дождавшись окончания нудной церемонии, отыскала развеселого, но вроде бы трезвого пока Райдаса.

– Огня и воды!

– О, рад видеть! – искренне воскликнул Всадник, легко подхватывая и поднося к губам ее холодную руку. – А то я уже испугался!

«Ну хоть кто-то сегодня по-настоящему рад меня видеть!» – тоскливо подумала ведьма, благодарно сжимая мужскую ладонь.

– Чего испугался? – не поняла она.

– Ну… – Райдас на мгновение запнулся, но умолкнуть под ее настойчивым взглядом не смог. – Просто боялся, как бы с тобой – ничего, что на «ты»? – как бы с тобой что не случилось.

– Ничего, в самый раз, – разрешила Лойнна. – А откуда вдруг вообще такие мысли?

– Да просто Церхад на следующую ночь, как ты с Найоном уехала, сначала сидел-сидел неподвижно так, потом вдруг как подскочит, как про тебя… хм…

– Ладно, я догадалась, – сухо кивнула Лойнна, без особой радости представляя себе, что мог сказать тогда по ее адресу разъяренный маг. – Дальше?

– А дальше исчез куда-то, – развел руками Райдас. – В смысле, телепортировался. Вернулся часа через два, мрачный, как упырь, так и ходит до сих пор. Вот я грешным делом и подумал, как бы не из-за тебя… Так ничего не случилось?

Лойнне ужасно захотелось уткнуться лбом ему в плечо и пожаловаться. Но она только тяжело вздохнула:

– Да… Нет, ничего, Райдас, не обращай на меня внимания. Я просто не люблю эти дурацкие придворные церемонии.

Значит, на два часа… Ох, неспроста Леера такая добрая и услужливая была… и от денег отказывалась отнюдь не из-за хозяина, а потому что уже получила… и как бы не в два раза больше… Добродеятель чертов!

– Кто же любит церемонии? – рассмеялся Райдас, подхватывая ее под руку и увлекая прочь из зала. – Разве это праздник? Не-е-ет, Лойнна, праздник – это когда собирается весь честной народ и начинает этот твой титул обмывать…

– Что?!

– Конечно, – невозмутимо подтвердил Всадник. – Через полчаса в дворцовом парке, по доброте душевной отданном его величеством нам на растерзание, начнется настоящий пир, а пока ребята дрова таскают, воду, шашлыки жарят… И не говори, что ты туда не пойдешь!

– Но я…

– Лойнна, даже и не думай! Обижусь лично!

В конечном счете Лойнна не пожалела, хоть поначалу только и думала о том, куда бы ей сбежать с этого празднества, плавно перетекающего в банальную попойку, а Райдас делал страшные глаза и украдкой показывал кулак, пресекая каждую попытку побега.

Но потом втянулась, оценила и вправду великолепно прожаренные шашлыки, которые, уже сняв с костра, украсили дольками свежих (и бог весть где взятых!) помидоров, чтобы те не обуглились до съежившейся кожицы над открытым огнем.

От вина она категорически отказалась, в голове и так подозрительно шумело, пламя костра размывало лица сидящих по ту сторону от него, хотя в одно из них она пристально вглядывалась, плюнув на гордость и злость, но оно ни разу не повернулось в ее сторону, хотя прочие не сводили с ведьмы глаз.

Когда ей в третий раз вложили в руки гитару, отказываться было уже неудобно, а учитывая, что многие воины и маги уже достигли «кондиции», и опасно. Но что петь? Воздействовать она сейчас не способна, нечего и думать, а просто петь… что?

Вопрос терзал ведьму долго. Пока она наконец не поймала задумчиво-вопросительный взгляд черных глаз, скользнувший по ей лицу, рукам и грифу гитары – и, бросив сомневаться, не взяла первый тягучий, расплескавшийся по земле упавшей каплей крови аккорд…

…Фурора она не произвела, хотя вокруг одобрительно зашептались и потребовали еще чего-нибудь. Но ведь и пела-то…

«Глупая», – тихо и чуть устало ткнулось в виски.

«Почему?» – тихонько спросила Лойнна, боясь расплакаться прямо здесь и с силой стискивая зубы.

«Ну кто же здесь может знать, что такое поезд?!»

«Ты». – Рука машинально ласкает струны, благодарно напевающие что-то мягкое и нежное, как колыбельная над зыбкой.

«Вот именно, – усмехнулся краешком губ маг. Или это раскаленное марево над костром поколебало картинку? – Один я».

«А я и пела тебе одному, – сглатывая подступивший к горлу комок, подтвердила Лойнна. – Не догадался?»

«Не поверил. По-моему, я оскорбил тебя лет на десять вперед…»

«Глупый…»