— Твоя жена очень красива, Гидеон, — заметила Мириам Кейн.

— Очень, очень красива, — подтвердил Джекоб, — только слишком нежна для нашего климата. Боюсь, она не скоро к нему привыкнет.

— Ничего, отец, Джулия куда крепче, чем может показаться. Ты посмотри, как она ездит верхом, с какой легкостью пересела в седло сразу же после пятидневной качки на море! Вот погоди, она почистит перышки, освоится, займется хозяйством — и как еще расцветет! Всем на удивление.

— Надеюсь, что ты прав, но… — Мириам подбирала слова, боясь огорчить Гидеона. — Я думала, ты найдешь для себя кого-нибудь… из нашего круга, из тех, кого мы знаем… Дочь кого-нибудь из наших соседей, например. Или выберешь себе одну из подружек Элизабет, они все такие милые, веселые… Но американка, вдова… Гидеон, у нее нет детей от первого брака?

— Не беспокойся, мама, у нее нет детей от Дэвида Леннокса. Он постоянно хворал, особенно после женитьбы, да и по годам не подходил для такого брака… Но ты не думай! Если у Дэвида Леннокса не было детей, то это не значит, что их не должно быть у нас с Джулией. Кстати, мама, я надеюсь, что ты не будешь все время расспрашивать Джулию о ее прошлом. Поверь мне, оно безупречно. И потом, она ведь может подумать, что ты недолюбливаешь ее… Оставим этот разговор, мама.

— Во-первых, я не ее расспрашиваю, а тебя. Во-вторых, мы говорим по-гавайски… И ее нет здесь, в комнате. Не станет же она подслушивать…

— Мама! — Лицо его вспыхнуло.

— Все, все, все, дорогой, сюда идут гости, пойдем встречать их. Ах, какие лау-лау к твоей свадьбе приготовила наша Леолани! Она превзошла себя…

Гидеон ждал этого разговора.

Молчаливая война между свекровью и невесткой была объявлена с первой же минуты знакомства.

Мириам смерила Джулию таким оценивающим взглядом, а Джулия ответила ей таким небрежным поклоном, что женщины сразу поняли, чего им ждать друг от друга.

Однако Джулия решила не сдаваться и поставить свекровь на место.

И начала она с того, что принялась очаровывать Джекоба Кейна.

Она так непринужденно смеялась, наболтала столько занимательных милых пустяков, была так простодушна и очаровательна, что Джекоб просто влюбился в нее. Теперь он стал ее надежным тылом.

Это было вчера. А сегодня дом жил ожиданием праздника.

С самого раннего утра начали прибывать гости — на лошадях, мулах, пешком, в экипажах…

Собирались люди самые разные. И почти все они прихватили с собой гостинцы: кто — свежевыловленную рыбу, кто — кокосы и плоды манго, кто — пудинг из таро, любимое лакомство островитян… Перечислять можно было бы без конца. Несли все самое лучшее из того, чем Бог благословил эти прекрасные места.

И вот наступил торжественный час.

Воздух был сух и свеж, синий бархат тропического неба освещался полной луной, вот-вот должны были показаться и засиять первые звезды.

Пальмы величаво покачивали великолепными кронами, похожими на огромные опахала из страусовых перьев. Дул легкий, ласковый бриз, напоенный ароматами трав и запахом океана. Но сильнее всего был запах кокосового масла, которым гавайские красавицы умащивали свою золотисто-смуглую кожу.

Факелы, расставленные через равные интервалы, освещали лужайку.

Капли росы на дивных цветах сверкали, точно рубины.

Повсюду на циновках были разбросаны охапки цветов, даже между блюдами с угощением.

Поросята, зажаренные целиком в банановых листьях, украшенные зеленью и овощами, калебасы с ананасовой водкой домашнего изготовления, горы фруктов, печеной рыбы — вся эта снедь в изобилии была разложена на циновках, перед которыми, поджав под себя ноги, сидели гости.

С особой осторожностью приступали они к поросятам, приготовленным по местному рецепту: кусочками раскаленной окаменевшей лавы были набиты их желудки, что делало мясо особенно сочным, а корочку — золотистой и аппетитно хрустящей. Поросята имели удивительный вкус благодаря соусу из мелко нарубленной семги, томатов и лука. Подавались они с лау-лау.

Были здесь и цыплята, сваренные в кокосовом молоке, рисовая лапша, моллюски с гарниром из листьев лу-ау, напоминавших шпинат.

Сырая, тончайшими ломтиками нарезанная, слегка присоленная рыба, ламинарии, бататы, жареные корни таро, двухдневный пенистый сидр, ром, ликеры, апельсины, орехи… Чего только не было тут!

Музыканты настраивали гитары и укулеле.

Гидеон вглядывался в знакомые лица гостей, нарядных и пока еще немножко чопорных, и счастливо улыбался.

А сколько здесь было хорошеньких девушек!

А как вырядились паньолос, важно прохаживавшиеся по лужайке, позвякивая шпорами и пощелкивая высокими каблуками при встрече с особенно достойными гостями!

Здесь были и доктор Форестер с женой, опиравшейся на трость, и священник, и чета Корнуэллов, и китаец А Во, владелец магазинчика в Кавайихе… Много еще было здесь всякого народа!

Уважаемый мистер Аарон Корнуэлл поздравил новобрачных и поблагодарил родителей за прекрасный праздник.

Гидеон поблагодарил гостей за то, что они почтили своим присутствием его скромное торжество.

Родители Гидеона выразили свое несказанное удовольствие всем происходящим и усиленно потчевали всех вместе и каждого в отдельности.

Тосты следовали один за другим.

Смех за столом звучал все непринужденней, застолье было в разгаре.

И вот зазвучала музыка.

Музыканты играли что-то печальное и мелодичное, слаженно выпевая мелодию. Это была старинная ковбойская песня, в которой рассказывалось о долгих вечерах у костра, о высоком ночном небе, о снежных горных вершинах и, конечно же, о любви, — о женщинах, о высоких бедрах и нежной груди возлюбленной, о том, как хорошо было бы обнять ее, такую нежную…

Куплеты становились все более откровенными.

«Бедный ковбой, — пели музыканты, — он так продрог и устал, помоги ему согреться, любимая, дай ему размять свои косточки, пусти его под свое теплое пончо…»

Дальше следовали такие признания, что пальмы вздрогнули от дружного хохота.

Джулия, не понимавшая ни слова, раздраженно оглядывала стол.

Похоже, ей придется остаться голодной.

Моллюски и сырая рыба казались ей отвратительными, она едва не сломала зуб о какой-то камень, попавшийся ей в поросятине…

— Когда же начнутся танцы? — спросила она Гидеона. — Я слышала, у вас принято исполнять какую-то хула-хулу. Говорят, это забавный танец. Я так мечтаю увидеть его…

Гидеон удивленно посмотрел на нее:

— Вряд ли ты увидишь здесь настоящую хула-хулу. Вот когда мы будем в Гонолулу, я отведу тебя в одно местечко, там ты сможешь понять, что это такое. И потом, танец этот не совсем приличен, дорогая… О-о! Посмотри, кажется, действительно сейчас начнется хула-хула!

Леолани Пакеле, двигавшаяся, несмотря на необъятные размеры, с легкостью и своеобразной грацией, вытащила большой барабан, сделанный из выдолбленной тыквы, обтянутой кожей, и опустилась перед ним на колени.

Гости одобрительно перешептывались, глядя на тетю Лео. На острове такие дамы, как миссис Пакеле, считались крайне привлекательными. Да так оно и было на самом деле!

Вдруг в круг света вышла стройная девушка в лиловом саронге.

Голова ее была опущена, лица не было видно.

Иссиня-черные волосы убраны в причудливую прическу из мелких косичек, свернутых тугими колечками, — в них заплетены пурпурные фиалки и ярко-зеленые листья махрового папоротника.

Гирлянда из тех же цветов обвивала шею и плечи танцовщицы. Настоящая тропическая принцесса.

Леолани Пакеле резко ударила по барабану ребром левой ладони. Одновременно сильные пальцы ее левой руки выбили на туго натянутой коже глухую длинную дробь.

Девушка медленно подняла голову и посмотрела… прямо в глаза Гидеону.

— Святой Моисей!..

Гидеон, не сознавая того, что делает, поднялся с места. Перед ним была Эмма!

Эмма! Увидеть ее в такой момент!.. На празднике в честь его свадьбы…

Сколько раз он представлял себе эту встречу, как он хотел заглянуть в эти грустные фиалковые глаза, чтобы узнать, почему она отказалась от него, почему предпочла другого… О многом он хотел бы спросить ее! Семь лет разлуки! Он оставил ее худенькой, трепетной четырнадцатилетней девочкой, а теперь перед ним была невероятная красавица.

Она смело и прямо смотрела на него, а он стоял перед ней, словно нашкодивший мальчик, и не знал, в чем его вина…

Руки Леолани выбивали четкий и сложный ритм.

Эмма резким, сильным движением выбросила правую руку вперед, и Гидеон отшатнулся, будто она хотела вырвать из его груди сердце, бившееся часто и больно, как тогда, на берегу, где она танцевала хула-хулу для него одного!

Гидеон узнавал каждое движение, каждый шаг, каждый звук, каждое слово.

Волна желания, как тогда, захлестнула его.

Время растворилось. Ему казалось, что Эмма, его Эмма, рассказывает об их любви, о злом роке, разлучившем их. Она… да, конечно же, она любила его так же страстно, как тогда, семь лет назад, любила так же, как и он. «Великий Боже, дай сил, помоги мне. Я люблю эту женщину с фиалковыми глазами…»

Эмма подняла руки вверх — зрителям показалось, что она собирает звезды с ночного неба… Вот она как будто набрала их полную горсть и швырнула колючие звезды в лицо Гидеона… Он зажмурился и прикрыл лицо руками.

Теперь Эмма летела по кругу, изгибаясь и выпрямляясь, ее маленькие кулачки часто колотили по бедрам в нетерпении страсти…

Гидеон ловил взгляд Эммы… Неужели она, гордясь своей изменой, смеялась над ним? Тогда откуда эта печаль, эта горечь в уголках рта? Откуда эта тоненькая, страдальческая морщинка между бровей, изумленно и гневно приподнятых?

Барабан вдруг умолк.

Танцовщица исчезла, точно дух разгневанной женщины при первых лучах рассвета.

Вдруг вокруг воцарилась тишина. Напряженная тишина…

Гидеон с трудом приходил в себя.

Он увидел лицо Джулии, искаженное страхом, глаза матери, полные стыда и отчаяния, изумленных гостей… Все ошеломленно смотрели на него.

Положение спасли музыканты. Оркестр вдруг грянул что-то такое отчаянно-бесшабашное, такое оглушительно-звонкое, так загикал и засвистал, что все рассмеялись.

Гидеон тряхнул головой:

— Ну, дорогая, как тебе понравилась хула-хула?

— Полагаю, мое мнение тебе совершенно неинтересно. Я устала. Извини, но я должна уйти. Я уже получила удовольствие… сполна.

— Но развлечения еще только начинаются…

— Я развлеклась — глядя на тебя.

— Да, я наслаждался, я люблю хула-хулу, и мне понравилось, как ее танцует Калейлани. Она делает это великолепно, не правда ли, мама? — Гидеон обратился к только что подошедшей Мириам.

Ему хотелось подразнить Джулию. Говоря с ней, он был абсолютно холоден и спокоен.

— Я рада, что тебе понравилось, сын мой. Ведь это я пригласила Эмму. Знаете, миссис Джулия, хула-хула у нас запрещена, она считается немного неприличной, но я этого не нахожу. Я умела ее танцевать в молодые годы…

— Я должна отдохнуть, мэм. Извините. Сладких вам снов, папа Кейн. Доброй ночи, Гидеон. Доброй ночи, мадам.

И Джулия стала пробираться между танцующими к дому.

— Боже мой, Гидеон, в чем же я виновата? Твоей жене танец показался чересчур неприличным и откровенным. Прости меня, сын. Я никак не хотела обидеть бедную девочку. Может быть, мне стоит пойти и извиниться…

— Не в чем, мама! Ты просто случайно попала в сектор обстрела и приняла пулю, предназначенную мне. Я скоро приду, родная!

Уже взойдя на веранду, Гидеон понял, что не в силах выдержать скандала с женой. В том, что скандал неизбежен, он был уверен. А потом Джулия, конечно, захочет затащить его в постель.

Он представил себе ее злое лицо, запах крема и приторно-сладких духов — и отправился в сад.

Ему хотелось подышать ночным воздухом, прийти в себя, разобраться в странной цепи случайностей и неудач, постоянно преследовавших его.

Случайностей?

Он усмехнулся.

Может быть, это богиня Пеле преследует и жалит его все эти семь лет? Было прохладно.

Луна поднялась высоко и напомнила Гидеону большую жемчужину, сиявшую на черном бархате…

Ох, какая тяжесть была сейчас на сердце у Гидеона!

Острый запах лекарственных трав, росших на этом участке, составлял резкий букет и будоражил душу.

Было очень тихо, чувствовалось только целебное дыхание ночи, и упоительный стрекот сверчков ласкал слух. Светлячки сверкали в траве, как маленькие искорки. Закрыв глаза, Гидеон наслаждался ласковым ночным ветерком. Как бы он хотел вычеркнуть измену Эммы из своего истерзанного сердца, прогнать боль из души. Сколько надежд разрушила эта девушка… Теперь он на родной земле, но прикован навеки к женщине совсем чужой, к которой не чувствует ничего, даже вожделения. Только одно чувство владеет им, когда он смотрит на нее, — совершена непоправимая ошибка.

Он тяжело вздохнул. Кого теперь винить? Себя, за то, что напился до бесчувствия, или Джулию, за ее слабость и легкомыслие? Не все ли равно?! Даже если допустить, что она вовсе не слабая и не легкомысленная, но хитрая и расчетливая женщина, воспользовавшаяся ситуацией, чтобы затащить его к себе в постель, то что из того? Ведь напился он сам, и сам вдруг загорелся жениться на ней, несмотря на уговоры дяди Шелдона и Тома. Куда он так спешил? Почему так стремился упасть в эту пропасть? Отчего вдруг заиграло в нем столь трепетное чувство ответственности и долга? Зачем он запутался в эту абстрактную паутину? Он безнадежно запутался. «Гидеон, ты отпетый дурак! Почему ты понял это только теперь, когда все уже кончено?»

Эмма…

Ее случайный или, может быть, не случайный взгляд слишком много сказал ему. Они оба несчастливы в браке. Он — с Джулией, а она — со своим Чарльзом Уоллесом. Господи! Ведь он так любит ее…

Он хотел было уже вернуться к гостям, но вдруг чья-то тень мелькнула в лунном свете.

Он бросился за ней:

— Эй, кто там?

Грабитель на острове? Гидеон и не слыхивал о таких вещах, но надо бы взглянуть на того, кто взбежал сейчас на бельведер…

— Кто там?

Звуки праздника едва доносились сюда. Стрекот сверчков заглушал их.

Гидеон внимательно всматривался в темноту. Никого там не было.

Верно, ночная птица вспорхнула в лунном свете, а он принял ее за тень человека… Гидеон сел на скамейку.

Если бы он мог поговорить с Эммой по-прежнему, объяснить ей все… За что она гневается на него? Она вышла замуж — он женился…

Она — миссис Уоллес, Джулия — миссис Кейн. Они квиты.

Но как она была хороша сегодня! Он оставил ее четырнадцатилетней девочкой, а теперь это была женщина, полная сил, готовая дарить наслаждение…

Ладно-ладно! Помечтать-то ведь можно? В этом ведь нет греха?

Гидеон запрокинул голову и, глядя в небо, представил себе Эмму — ее нежное личико, бедра, грудь…

Что-то прошуршало у него за спиной. Он вскочил.

— А ну-ка, выйди на свет! Что ты здесь делаешь, негодяй?

Наугад, по слуху, он попытался схватить кого-то, кто пытался проскользнуть мимо него…

Пальцы Гидеона крепко сжали чье-то тонкое запястье…

— Эмма?

— Отпусти! Мне больно, Гидеон!..