И тут на него нашло какое-то дикое, небывалое бешенство…

Едва Гидеон узнал Эмму, в нем проснулась ярость и желание отомстить за пережитое унижение.

Он сильнее сжал ее запястье.

— А куда это мы спешим, миссис Уоллес? Или вы торопитесь к своему Чарли?

Она не разобрала его слов.

Она только смотрела и не узнавала его.

Он был страшен.

Широкоплечий гигант, испугавший ее, был только похож на Гидеона. Наглая ухмылка кривила его губы, злоба светилась в его глазах.

Неужели годы так изменили его? Теперь перед ней был мстительный и опасный мужчина. Нет, это не ее возлюбленный!..

— Отпустите мою руку, сэр… — Она хотела говорить твердо, но голос ее звучал жалобно, и сердце от ужаса ухало и падало куда-то вниз. — Отпустите… или я закричу!

Он опомнился. Боже, как стыдно!

Как он посмел причинить ей боль, напугать, оскорбить ее? Что бы ни было, но это — Эмма, его маленькая Эмма, и — черт бы побрал все свадьбы и измены на свете!

В горле пересохло. Он ощутил тяжкий жар во всем теле…

Встретившись с его взглядом, Эмма отвернулась.

Неужели он решится сейчас… Нет, только не это. Она не позволит ему употребить силу. Боже, помоги ему совладать с собой!

Гидеон мысленно просил Бога о том же. Он знал: стоит ему сейчас дать себе волю — и она покорится и снова будет принадлежать ему, но потом они оба не простят себе этого. Назад уже нет пути!

И все же он обнял ее с такой силой, что Эмма потеряла опору под ногами и повисла в его руках.

— Нет, Гидеон, нет! Ты не должен… Не делай этого, не осложняй все еще больше…

Она словно читала его мысли.

— Но почему? Разве что-нибудь изменилось? Ведь я же люблю тебя — и ты меня любишь, я знаю…

— Ничего не изменилось? — Голос Эммы окреп, она отстранилась от него. — Совсем ничего? Ты женился. И наша любовь больше никакого значения не имеет! Может быть, — продолжала она робко и безнадежно, — сам Господь благословил ваш брак, а нас с тобой он не предназначил друг для друга?

— Бог? — Гидеон сильно встряхнул ее за плечи. — Бог так задумал, чтобы я связал свою жизнь с одной женщиной, думая о другой? Бог захотел, чтобы мы мучились и сходили с ума друг без друга? Не думаю! Не так уж он глуп, этот Бог!

— Умоляю тебя, Гидеон, не богохульствуй! Не говори так!

Но он бушевал:

— Я люблю тебя, я люблю тебя и ни с кем больше не буду считаться! Бог не захотел принять самого лучшего на свете — нашей любви? Да я никогда не поверю в это!

— Гидеон, мы не имеем права…

— А я не хочу спрашивать о правах! Я хочу тебя! — В его голосе звучали рыдания.

Эмма вдруг прижалась к нему так же доверчиво, как и прежде. Гидеон обхватил ее с отчаянием безнадежной страсти.

— Ох, Эмма… — Он приник к ее губам, и она прижалась к его крепкому телу, вдыхая запах его кожи, мужского одеколона, рома, мускуса… Она поднялась на цыпочки и обвила его шею горячими руками. Его язык скользил между ее губ, он пил ее дыхание, невыносимо сладостное, он задыхался от счастья и муки.

Эмма хотела дотронуться до его обнаженной груди… Ее пальцы нетерпеливо расстегивали пуговицы его рубашки. Она узнавала и не могла узнать его. Она была близка к обмороку.

Боже, что с ней происходит!

Гидеон целовал ее в ямочку между ключицами, он зарывался лицом в ее пышные волосы, шелковистой волной спадавшие ей на спину. («Какое счастье, что я успела расплести эти дурацкие косички!» — радовалась Эмма.) Ее тело искало его тела, не желая больше признавать никаких преград…

— Боже мой, где моя гордость? Ведь это же грех! Безумие! — Эмма резко отстранилась. — Гидеон, мы должны расстаться сейчас же, немедленно!

— Да я скорее позволю зарыть себя на шесть футов в землю! Я же люблю тебя!

— О, дорогой мой! И я люблю и хочу тебя — ты теперь это знаешь. Люблю всем сердцем и всей душой. Но я не могу лгать, не хочу никаких тайных встреч, не хочу сплетен, грязи, позора, не хочу превращать нашу жизнь в цепь бесконечной лжи. — «Боже мой, что я делаю, ведь он — муж Джулии. Чужой муж…»

До него наконец дошли ее слова. Он отступил на шаг, сжав кулаки.

— Ты права.

Он не смотрел на Эмму. Он не хотел, чтобы она видела его слезы.

— Эмма…

— Да, Гидеон?

— Уходи.

Какое-то мгновение — и девушка растворилась в ночной тишине.

Ее уже не было рядом с ним, а Гидеон все повторял, вцепившись пальцами в спинку садовой скамьи:

— Уходи и не оборачивайся, Эмма, иначе я больше никогда не отпущу тебя, уходи скорей, иначе не ручаюсь за себя, Эмма…

Большая ночная мышь низко пролетела мимо него, коснувшись щеки мягким, бесшумным крылом.

Очнувшись, Гидеон нечаянно глянул себе под ноги.

Белые костяные шпильки, выпавшие из волос любимой, поблескивали в траве. Он машинально собрал их и сунул в карман жилета.

Сердце было в тисках боли и отчаяния. «Эмма! О Эмма!» Он готов был пронзить свое сердце шпилькой, лишь бы унять эту щемящую, невыносимую боль.

— Это ты, Моо?

Дядюшка Кимо незаметно подошел и положил руку ему на плечо.

— Что ж ты так рано покинул праздничный стол, дядюшка Кимо?

Кимо пожал плечами:

— Что мне тебе сказать, Моо? Может быть, ты сам мне расскажешь что-нибудь?

— Нет, дядя Кимо. Мне нечего тебе рассказывать. Женщина ушла, мужчина остался. Вот и все. Теперь я пойду к гостям.

— Ты нехорошо говоришь и дурно поступаешь, Моо. Разве этому тебя учили в Бостоне? Разве этому учил тебя отец? Оставить жену одну сразу после свадьбы, чтобы побежать за первой юбкой…

— Ты ничего не понял, Кимо! Я любил ее целых семь лет! Я прошел с ее именем всю войну! Я и сейчас готов умереть за нее!

— Разве ты знал мою племянницу до отъезда в Бостон?

— Мы встретились случайно в бухте у скал-Близнецов и полюбили друг друга… А потом я уехал в Бостон, она осталась с больной матерью.

— Почему же ты не женился на ней, если любишь? Разве ты не понимаешь, что эти встречи могут опозорить ее?

— Мы не увидимся больше, Кимо. Никогда…

— Я верю тебе, Моо! И все же — запомни: не надо протаптывать тропинку к Эмме Калейлани Джордан. Случится большая беда, поверь мне.

Оторопело Гидеон смотрел на Кимо, как если бы сейчас на его глазах из комнатной собачки вдруг вырос огромный свирепый дог.

— К чему эти угрозы, я сказал тебе уже: мы с ней никогда не будем вместе.

Кимо вяло улыбнулся, но глаза его оставались все такими же недоверчивыми и холодными.

— Не беспокойся, мой мальчик. Разве Кимо когда-нибудь угрожал тебе? Я просто хотел дать добрый совет. Ты ведь принял его, так? — Все с тем же враждебным выражением на лице он коротко кивнул и, развернувшись, отправился назад к огням факелов, освещавших праздничную поляну.