28 октября 1947 года фрау Инге Дениц получила очередное ежемесячное письмо от мужа:
“Моя любимая Инге.
Это неправда, что тюрьма грязная. Обо мне, моя маленькая Инге, не беспокойся. Я не изменился и все воспринимаю спокойно. Всему свое время.
Сегодня шесть часов я провел в саду, устал как собака, но усталость была приятной. Двор тюрьмы в Нюрнберге был небольшой. И зелени в нем мало, несмотря на это, там обитало одиннадцать особей певчих птиц. Интересно было наблюдать птенцов, их первые попытки самостоятельного полета.
Гуляет ли Гюнтер (зять Деница. – М.Н.) с маленьким Питером? Ничто так не запоминается ребенку, как ответы на его вопросы во время совместных прогулок с отцом.
Шесть фотокарточек, которые ты мне прислала, стоят у меня на столике. Посреди фотографии Клауса и Питера – наших любимых сыновей, незабвенных и храбрых мальчиков, которые всегда будут с нами, моя дорогая Инге.
По вечерам я читаю, в основном книги по истории, астрономии, биологии и какие-нибудь романы, но спать ложусь рано. За меня не беспокойся. Ты же знаешь, что я всегда спокоен, и не надо больше об этом писать. Кстати, очень вовремя я получил от тебя мягкие и теплые подштанники.
Мои чувства и мечты остаются прежними, как и в Нюрнберге. Моя жизнь не была комфортной и беспечной. Она всегда была подчинена постоянной необходимости исполнения долга и служебных обязанностей.
Поэтому сейчас мне особенно нравится спокойно читать философские мысли умудренных опытом людей.
Я с большим интересом прочитал биографию Вашингтона и вообще отдаю предпочтение такого рода книгам, а не романам, даже историческим, так как даже в исторических романах действительность в какой-то степени все же приукрашена. Правда представлена такой, какой хочет видеть ее автор. Меня же интересует объективная действительность.
Терпение.
Твой мальчик”.
Как и Гесс, Дениц многие письма писал с расчетом на предполагаемую публикацию своей биографии. И это он действительно сделал вскоре после освобождения из тюрьмы Шпандау. Значительный объем подготовительной работы был проделан для него друзьями, еще до выхода из тюрьмы.
Дениц пишет об этом в своем очередном письме жене:
“Моя дорогая Инге.
Что касается автобиографии, я должен еще раз напомнить, что недостаток такой работы состоит в том, что автор, рассказывая о себе, не может быть достаточно объективным. Любой человек невольно представляет себя таким, каким ему хотелось бы себя видеть. В большинстве случаев такая работа сводится к самооправданию или преувеличению своей значимости. Я убежден, что высшим идеалом любого человека является желание самоутвердиться.
Материальные блага, как цель жизни, в виде накопления богатства или погоня за созданием условий уютного и беззаботного существования, не смогут соблазнить меня.
Твой мальчик”.
Дом Деница после его ареста был разграблен, и в следующем письме он снова пишет об этом:
“Моя любимая Инге.
Я все еще иногда прихожу в ярость, вспоминая, что в Граберкате был разграблен наш дом. Жаль! Ведь украденные вещи собирались нами с такой любовью. Но не будем проливать слезы в связи с причиненным нам материальным ущербом.
В нашем саду здесь значительно прибавилось мышей. Они бегают даже по нашим ногам, привыкнув к тому, что мы их не трогаем. Совенок, обитатель сада, с удовольствием поедает их по ночам. Здесь живет также пара соколов. Я подкармливаю мышей люпином, подкладывая зерна у нор, и наблюдаю, как они их таскают в норы.
Сейчас выращиваю американские помидоры. Они крупнее, чем наши, и желтее по окраске.
Естественно, что в отсутствие нормальных развлечений, вспоминается все хорошее, что было раньше. Многое усвоенное в детстве, в том числе и песни, с возрастом становятся более понятными. Когда я вернусь, мы заведем собаку. Чем буду заниматься после освобождения, я пока не знаю.
Моя жизненная активность немного поубавилась, но характер остался прежним, хотя я и стал замечать, что начал забывать имена. Скажи об этом Эберхарду (бывший начальник оперативного отдела штаба подводных сил. – М.Н.). Он будет этому рад, так как моя прекрасная память всегда его пугала.
Твой мальчик”.
В очередном письме Дениц вспоминал своих погибших сыновей.
“Моя дорогая Инге.
20 марта мы вместе будем думать о нашем дорогом и отважном Питере. Это было тяжелое время на Биттерштрассе (дом Деница в Берлине. – М.Н.).
Питер пропал в море. В это время наш флот неожиданно понес ощутимые потери. Обстановка резко осложнилась, и ничто не предвещало ее улучшения.
Положение можно было бы как-то поправить, если бы были своевременно приняты мои предложения, а не тогда, когда уже было слишком поздно. Это была трагедия, и, к сожалению, она связана с моим именем.
Моя дорогая, среди личных вещей, оставшихся после гибели Клауса, были наручные часы, которые, несмотря на длительное время пребывания в воде, продолжали ходить. Может быть, ты сможешь их носить вместо украденных?
Здесь каждый день похож на другой. Я чувствую себя нормально, если не считать, что болит большой палец руки и немного беспокоит ревматизм.
У меня есть кое-какие планы на будущее. Сейчас я хотел бы послушать пение соловья в саду. За всю жизнь я не помню, чтобы когда-нибудь слушал его пение. Хотел бы также весной увидеть, как распускаются фиалки и подснежники.
Иногда за стеной тюрьмы я слышу лай собаки. Я мечтаю завести волкодава. Как приятно иметь собаку!
Вчера я наблюдал полнолуние. Это те единственные тонкие нити, которые связывают меня с внешним миром.
Признателен тем, кто внимателен и хорошо относится к тебе. Но тому, кто враждебен к тебе, независимо от наших отношений с ним в прошлом, я готов показать свой зад.
Твой мальчик”.
Карл Дениц, который должен был покинуть тюрьму первым, отбыв десятилетний срок, писал жене:
“Моя любимая.
Пожалуйста, пришли мне звездную карту неба, которую я смогу выверять по месяцам. Ветер разгоняет облака, идеальная погода для плавания.
Я пытаюсь учить наизусть целые отрывки из книг, чтобы тренировать память. Дни здесь катятся один за другим, как волны в Атлантике, только там эти дни прекраснее, шире, свободнее и величественнее.
Скоро мы опять будем вместе, и прошедшие годы нам будут казаться короткими, как вахта на море. Май для нас роковой месяц: в мае мы поженились и в мае потеряли обоих сыновей.
Мне хотелось бы снова вернуться на море, только не гостем и сторонним наблюдателем на палубе пассажирского лайнера, а несколько ниже, поближе к воде, или быть за рулем яхты, идя по своему выбранному маршруту.
Я смог бы снова повторить все сначала, но боюсь, что мой ревматизм скажет “нет”. Если я решусь совершить подобное, я должен отдавать себе отчет, что ставлю на карту свою жизнь. Сожалею, но не могу жить, как нормальный человек.
Сейчас я уже устал и ложусь спать.
Твой мальчик”.
