Я правлю парусником роз, как летний полдень, в хмелю от губ и от смолистого дурмана, и, к смерти тающего дня перемещаясь, отвердеваю в вязкой страсти океана. Как бледный раб моей прожорливой пучины, плыву сквозь едкий запах новою протокой, весь в сером до сих пор и в горьких звуках, в кирасе жалобной из пены одинокой. В огне и стуже, лунный, солнечный, внезапный, дублённый страстью, на волне-рабыне нежась, я сплю в гортани благостных архипелагов, чья нежность белая — как белых бёдер свежесть. Во влажном мраке мой покров из поцелуев слепыми замыслами наэлектризован, я разделён на сны сраженьем этим славным, на разграбленье отданный дурманным розам. На гребне внешних вод ты рыбою вплываешь в мои объятья параллельным телом тесным, сплетясь в одно с моей душой — молниеносным и нерешительным набегом поднебесным.