В советское время было очень много гопников. Теперь они все куда-то делись. Может, в бизнес ушли или в политику, или ещё куда… В оффшоры какие-нибудь кипрские…
По Крыму, в котором я вырос, в мои школьные годы путешествовать было довольно опасно, не то, что теперь. Среди организованных туристов ходили страшилки о том, как местные гопники по ночам подбираются к мирно спящему лагерю, выдёргивают из земли колышки палаток, а потом молотят оказавшихся в брезентовом плену туристов дубинами до полусмерти. Наш туристический инструктор из Дома пионеров, Николай Алексеевич, называл их «пьяными лосями». Однажды в Ливадии на автобусной остановке я был свидетелем, как он в одиночку отметелил троих таких пьяных лосей, которые пытались приставать к девчонкам из нашей группы. Но сейчас не об этом. Случай, который произошёл с нами, гораздо жёстче.
…Удивительный, патриархальный городок Каргополь на реке Онеге. Такие городки сохраняют свою самобытность лишь благодаря тому, что в них нет железной дороги и сопутствующего ей вокзала… Вы никогда не задумывались, почему именно на вокзалах ошиваются разные тёмные личности и концентрируются негативные энергии? Что-то ведь их туда притягивает…
В Каргополе нет вокзала, и поэтому в нём нет тёмных личностей и негативных энергий. Каргополь прекрасен и чист. Как Русь на картинах Левитана и Шишкина. Бывал я в нём неоднократно, очень люблю этот город-деревню и его окрестности… Заброшенные деревянные церкви, их расписные «небеса», полусгнившие луковки-башенки, заросшие лесом погосты…
В тот раз мы собирались сплавиться по Онеге от Каргополя до Белого моря. Расположились на берегу реки, чтобы заночевать, собрать байдарку и приготовиться к сплаву. К нам тут же подошёл хозяин ближайшего дома и чуть ли не силой заставил пойти к нему в гости, растопил для нас баню, накормил всякими вкусностями и рассказал, что и где интересного есть по онежским берегам, вниз по течению. Среди прочего сообщил, что мы – как раз вовремя. Лишь неделю назад окончилось почти библейское нашествие комаров: «Девки на дискотеку в накомарниках ходили!»
Утром мы отчалили.
То самое происшествие, о котором я хочу рассказать, случилось ближе к вечеру. Километрах в двадцати от Каргополя, так что, дорогие каргопольцы, лично к вам никаких претензий нет.
ЭТО мы заметили издалека, но решили, что опасности оно не представляет. Подплывём поближе, разберёмся…
Когда подплыли поближе, течение резко ускорилось, и времени разбираться с ЭТИМ не оказалось. Через реку был натянут железный трос, нас с огромной скоростью несло прямо на него, а у байдарки, как известно, тормозов нет. До берега далеко, а значит, столкновение неизбежно!
И вот байдарка уткнулась носом в трос, течение натянуло его до предела, и нами выстрелило, как стрелой из лука. Мы полетели, перевернулись в воздухе, из нас всё посыпалось… Естественно, мы оказались в воде… Только потом мы поняли, что опасность была близка к смертельной.
Поднырнув под всё ещё вибрирующий трос, мы погребли к берегу, попутно таща за собой полузатопленную байдарку и наши рюкзаки. Кстати, оказалось, что набитые рюкзаки очень долго не тонут.
Вытащились на ближайшую полянку и разложили вещи на просушку.
А потом, когда совсем стемнело, к нам пришли полуобнажённые местные сирены и принесли водку…
Когда утром мы проснулись, то обнаружили, что сирены унесли всё! Даже намокший сахар! Даже размякшие бульонные кубики!!! И, что уж совсем ни в какие ворота, – даже грязные, вонючие носки.
Деньги и документы, как бывалые путешественники, мы, конечно же, хранили в недоступных для злоумышленников местах, поэтому в ближайшем же населённом пункте закупили всё недостающее снаряжение и продукты и продолжили наше беспримерное путешествие, о котором я ещё когда-нибудь расскажу…
Но, каково, а?!
Ну, раз уж глава так называется, поведаю ещё несколько исторических анекдотов про «местных».
Один из самых колоритных «местных», встретившихся мне в путешествиях, был монгольский шофёр, гид по пустыне Гоби – Банзар, – которого мы за его безбашенность очень быстро прозвали Банзаем. Безбашенность его проявилась в том, что он поехал в пустыню, не взяв с собой ничего: ни запасного колеса, ни бензина, ни палатки, ни еды-воды. Ну, еды – ладно, можно есть и пить из наших запасов, палатки – тоже понятно, спал он в машине. Но ему было наплевать и на матчасть.
Одно из колёс мы очень быстро прокололи, и раз в день нам приходилось останавливаться, снимать колесо, разбортовывать его, заклеивать камеру, ставить обратно, а через несколько часов повторять процедуру, потому что заплата, конечно же, не держалась.
– Банзар, ну, ладно – колесо, а ты почему бензина не взял?
– А зачем?
– Ну, как, зачем?! Вот, едем мы по пустыне, у нас бензин кончился…
– Да… пылоха, – сказал он гениальную фразу. Он вообще был ретранслятором гениальных фраз.
Через три дня пути у нас отвалилась выхлопная труба. Банзар ушёл куда-то, долго-долго ходил кругами, потом вернулся с куском проволоки, чтобы прикрутить оторванную трубу:
– У нас тут запычастей мынога!..
И вот бензин кончается, колесо проколото, радиатор кипит… Банзар: «Ничиво не кипит. Всё карашо. Жызынь пылохая…»
В его кассетнике постоянно играла аутентичная попса.
– Банзар, про что поют-то? – как-то спросил я его.
– А, пра жывотных…
По его словам вся аутентичная монгольская попса, действительно, «пра жывотных»: «какой у меня хороший верблюд, десять дней может не есть-не пить» или «какой у меня жирный баран, десять дней его есть можна».
Кстати, одно из самых экзотических блюд, которые я ел в жизни (не считая кишечных паразитов меч-рыбы), я попробовал именно в пустыне Гоби, в Монголии.
Мы наткнулись на юрту кочевников. Глава семьи только что подстрелил тарбагана, пустынного сурка. Сурок это величиной с поросёнка, так что хватило всем: и хозяевам, и гостям. Но самое интересное это то, как они его готовят. Сначала отрезают голову и лапы, потом натягивают на эти места кожу со шкурой и завязывают узлами, затем разрезают живот и вытаскивают оттуда все кишки, а вместо них зашивают внутрь раскалённый на костре камень. После этого берут паяльную лампу и обжигают полученное блюдо со всех сторон. Очень вкусно получается.
…А вот, например, Таиланд и Куба (как-то они у меня постоянно в одной связке возникают).
Сначала про Таиланд. Никогда я не отличался завидным аппетитом, и куска хлеба мне часто бывает достаточно, чтобы утолить голод на сутки. Но тут… До самолёта двенадцать часов, деньги я все за месяц потратил, ну, думаю, потерплю… И тут такой голод на меня навалился!.. Даже не голод, а жрачка какая-то бешеная, да, есть такое жуткое слово. Есть хочу, не могу. И ни копейки! Хожу, смотрю на достопримечательности, а в животе пустота жрать просит. Ну, думаю, сейчас какое-нибудь чудо приключится: кошелёк, может, найду или ещё что…
И тут меня все стали звать есть.
Месяц до этого никто не звал, только деньги из меня тягали, а тут… Охранник на автостоянке доширак какой-то жуёт:
– Подходи, вместе поедим!
Мужики в лодке рыбу жарят:
– Иди к нам, только что поймали!
Тётенька в храме:
– На тебе яблоко, поешь, родимый…
Тут же вспомнился случай в Улан-Баторе. До сих пор не могу понять, что это было такое… Иду по столице Монголии, сытый, благополучный, денег в кармане куча… Подходит неземной красоты красавица, покупает в уличном ларьке мороженое и протягивает мне.
На Кубе не так. Любой разговор с местным заканчивается фразой: «Дай доллар».
…Полупустое уличное кафе на набережной Гаваны. Вечер, шторм, волны столбами хлещут через парапет… Трое местных гитаристов изображают перед лысым иностранцем «Буэнос виста сошал клаб». Я сижу сбоку, никого не трогаю. Ко мне подсаживается солидный человек в галстуке, представляется профессором палеонтологии из Сантьяго, он здесь в командировке на научной конференции. Да-да… Мы долго говорим о диплодоках и брахиозаврах, о триасе и мезозое, Ричарде Оуэне и даже о Вернере фон Сименсе. И я уже поверил, что он настоящий палеонтолог. Как вы думаете, чем закончился наш разговор?…
Но были и такие местные, которые меня потрясли совсем другими качествами. Прежде всего, это армяне и болгары. Про болгар своей статьи найти не смог, а вот про армян нашёл. Она была напечатана в журнале Inflight Review в две тысячи нулевом году.
Вот она:
При слове «Армения» в сознании возникает устойчивый ассоциативный ряд символов: армянский коньяк, гора Арарат и еще – Фрунзик Мкртчян.
Но Арарат – хоть и виден из Еревана – находится на турецкой территории, армянскому коньяку армяне предпочитают русскую водку, а вот человек со сложной для русского уха фамилией Мкртчян, действительно, – самый настоящий национальный герой. В священном для всех армян городе Эчмиадзин ему установлен памятник, а в столице имеется театр, названный его именем. Без цитирования знаменитых мкртчяновских реплик из бессмертного «Мимино» во время путешествия по Армении не обойтись.
«А кагда мине будит приятна, я тебе так давезу, что тебе тоже будит приятна…»
Когда подлетаешь на самолете к Армении, кажется, что под тобой раскинулся гигантский визуальный аттракцион: горы подступают так близко к иллюминатору и движутся так медленно, словно проплываешь над ними в фуникулере.
Ереван – город, который влюбляет в себя с первого взгляда. Прекрасные люди на прекрасных улицах. Центра города не существует. Весь город – это один сплошной центр. Но без столичной суеты и сутолоки. Множество людей неспешно фланирует по огромному зеленому городу-парку, сидит во многочисленных уличных кафе в окружении прекрасной архитектуры и торчащих отовсюду башенных кранов. Абсолютно европейский город Ереван строится, живет и думает о будущем. И это после жутких 90-х, когда в течение шести лет в Армении не было электричества и водопровода, когда в Музее Истории Армении посетители вместе с входным билетом получали электрический фонарик!
Цвет Армении – это белый цвет. Это и снежная шапка Арарата, который здесь имеет второе название – Масис (материнская грудь), это покапотно белый цвет армянских машин – от жигулей и маршруток до джипов и хаммеров, это и повседневная одежда армянских мужчин – белые рубашки и черные, начищенные до блеска, даже в самой глухой горной деревне, остроносые ботинки. Белый – это цвет муки, из которой почти в каждом доме самостоятельно выпекают армянский хлеб – лаваш.
Ереванское метро – это одна линия и десять станций. Это поезд из трех вагонов и двадцать человек в вагоне в часы пик. Железнодорожный вокзал Еревана – величественное и роскошное здание в стиле советского классицизма – пустынен, гулок и неодушевлён: один поезд и три электрички в сутки. Люди ездят на маршрутках. Даже в междугородном сообщении.
Мы едем в Зангезур – сердце горной Армении – тоже на маршрутке. Вокруг – неописуемая красота. Каждые десять минут просим водителя остановиться, чтобы выскочить и зафиксировать её на пленку. Остальные пассажиры во время всех этих остановок демонстрируют отменное терпение, никто не возмущается, все улыбаются и всячески демонстрируют свое дружелюбие, хотя, наверняка, торопятся по своим делам…
Доходит даже до того, что рейсовая (!) маршрутка со всеми ее непонятно как сговорившимися между собой пассажирами сворачивает с трассы и делает огромный крюк только для того, чтобы продемонстрировать нам местную, затерянную в горах, достопримечательность – мегалитическую обсерваторию Караундж, которая, судя по рассказу наших попутчиков, на тысячелетие старше самого Стоунхенджа. Неведомо кем и когда расставленные в строгом геометрическом порядке камни с проделанными в них отверстиями для наблюдения светил за долгие века настолько слились с окружающими их горами, облаками и даже с самими светилами, что давно стали частью вечности…
«Ты любишь долма?.. Нэт?!. Эта потому что у вас не умеют готовить долма».
Оказалось, что долма (мясо, завернутое в маринованные виноградные листья) в Армении готовят только в дорогих ресторанах. Только для американских туристов. Повседневная еда простых людей, особенно в деревнях – это то, что приносит натуральное хозяйство: яйца, молочные продукты, зелень. Для дорогих гостей, естественно, – шашлыки и арцах, тутовая водка, которая здесь считается чуть ли не панацеей от всех болезней.
В Армении огромное количество съедобных трав. Растут они повсюду – в огородах, на пустырях, в горах и на пастбищах. Никто их специально не сажает, но все собирают и едят. Названий – сотня: это и синдз, король всех трав, немного напоминающий мяту, и нана, похожая на анис, и себех, и хьджи, и дахц, не говоря уже о всяких там петрушках-укропах-киндзах. В пищу все это разнотравье употребляется так: кладется на огромный, с полотенце, лаваш, перемешивается с сыром, жареным мясом или, на худой конец, колбасой, раздавленными – пальцами (!) – куриными яйцами, заворачивается в гигантский, полуметровый сверток и с аппетитом и хрустом пожирается!
В качестве запивки подается мацун – кисломолочный продукт, который остается после взбивания сыра. Незаменимое средство от похмелья, для которого, кстати, в армянском языке не существует даже названия.
Чтобы не упасть во время армянского застолья в грязь лицом, попробуйте выучить два выражения. Первое произносится перед тем, как пригублено вино: «Вохчкелес!» Что дословно означает: «Чтобы мы целыми были!» А второе – после того, как бокал опустел: «Ануш ерав!» – «Чтоб тебе сладко было!»
А если вы выучите и станете при всяком удобном и даже неудобном случае употреблять следующую фразу, почет и уважение, напополам с заливистым хохотом, будут вам обеспечены. Фраза звучит так: «Дзэр нманнэр хай таракум ен Рэспублика». Что в переводе означает: «Такие как Вы позорят республику, профессор Хачикян – это я».
«В эта гостиница я – директор…»
Армянское гостеприимство не знает границ. Абсолютно незнакомые люди, едва узнав, что мы из России, тем более, «из Лэнинграда», тут же буквально тащили нас к себе домой, накрывали столы, на которые ставили последнее, что было в доме…
В городе Дилижан мы, спасаясь от грозы, забежали в здание оставшейся еще с советских времен турбазы «Турист». Всё. Больше мы не смогли уже никуда уйти. Вопрос был решен чуть ли не на уровне горсовета. Нам было постелено, накрыто и расставлено… По телевизору шел Парад Победы… Мы узнали, что Армения занимает первое место в мире не только по качеству минеральной воды, но и по количеству Героев Советского Союза на душу населения…
Надо признать: русских туристов в Армении нет. Есть какие-то редкие американцы, немцы… Французы, может быть… Но русских нет. С нами всюду пытались заговорить по-английски. Потом несказанно радовались тому, что ошиблись. Нас в Армении ждут, помнят и любят.
При этом американское посольство в Ереване занимает какую-то неимоверную, запредельную по площади территорию… На что простые армяне с усмешкой отвечают: «Оранжевая революция у нас не пройдет. Мы – с вами».
Перед нами на табуретку поставили первоклассника. «Букви разныи писат тонкым пьёришком в титрат учат сколи, учат сколи, учат сколи…», – запел звонким голоском первоклассник, сияя огромными волоокими глазами… За его спиной вздымался вечными снегами Масис, у подножия которого светилась далекими огоньками русская пограничная застава…
«Я тебе адин умный вещь скажу, только ты не абижайся…»
«Бог есть», – как писал Маркес в романе «Сто лет одиночества». По крайней мере, он есть в Армении.
Высеченные в камне кресты – хачкары – встречаются здесь на каждом шагу. Мы обзываем армян «хачиками», а «хач», между прочим, по-армянски – это «крест», на котором распяли нашего общего с армянами Бога. Любой «хачик», в отличие от нас, родства не помнящих, с трепетом расскажет вам легенду о том, как Армения стала первым христианским государством в мире. Легенду, фактически подтвержденную историками.
Случилась эта история в самом начале четвертого века нашей эры.
Языческий царь Трдат был безумно похотлив и язычен. Возжелав однажды прекрасную христианку Рипсиме, он решил её осчастливить своим вниманием, но не тут то было… Вся христианская община в ночь «помолвки» молилась за Рипсиме, и царь, даже будучи действительным олимпийским чемпионом по греко-римской борьбе (это не шутка), не смог одолеть хрупкую красавицу. Заподозрив, что дело тут нечисто, он обвинил общину в колдовстве, и христиан по его приказу забили каменьями.
Но для Трдата это «происшествие» не прошло даром, он заболел редкой формой психического расстройства – по-современному, ликантропией, – а попросту, стал передвигаться на четвереньках и воображать себя волком-оборотнем. На нём поставили крест и выпустили на волю, в леса… Но однажды его сестра увидела во сне способ излечения Трдата: нужно было освободить из темницы некоего Григория, брошенного туда за подозрение в государственной измене. Он, якобы, обладал чудодейственной силой исцеления, хотя тоже являлся христианином.
Проблема была в том, что Григорий сидел в глубокой каменной яме, в абсолютной темноте, в окружении змей и скорпионов, практически без пищи и воды… уже пятнадцать лет!!! И живым он оказаться никак не мог…
Для очистки совести сестра царя сходила к яме и сбросила вниз верёвку…
И верёвка ЗАШЕВЕЛИЛАСЬ!..
В этом месте рассказа, поведанного нам монахиней одного из эчмиадзинских монастырей, у нас, вместе с этой верёвкой, зашевелились волосы на головах.
В общем, всё закончилось хорошо. Григория вытащили наружу, назвали Святым Иллюминатором (st.Gregor Illuminatore), он же Просветитель… Трдат был отловлен в лесах и вылечен. В последовавшие за этим несколько лет он в приступе монотеизма снёс все языческие храмы, на их месте возвёл христианские церкви и вошёл в книгу рекордов Гиннесса, как самый первый христианский правитель на планете Земля.
Сегодня страждущие могут осмотреть колодец, в котором сидел в заточении святой Григорий Просветитель, и даже спуститься в его двадцатиметровую глубину по узкой и шаткой железной лестнице. Находится он на территории монастыря Хор-Вирап, у самой границы с Турцией и всего в двадцати километрах от вершины священного и недостижимого Арарата.
«Кто такой этот свидэтиль?!. Куда он пашёл?!. Я ево ваапще в первий раз вижу…»
Могу засвидетельствовать: Армения – впрочем, как и любая другая страна – очень разная. Но все эти разности сконцентрированы на очень маленькой территории.
Араратская долина в районе Еревана, например, – это сплошной сад и огород. Здесь, говорят, что ни воткнешь в землю, всё плоды даст.
Зангезур – юго-восточная Армения – горный край, с ущельями, каньонами, водопадами, снежными вершинами и уединенными патриархальными деревнями. Здесь живут настоящие горцы.
Центральная Армения, расположенная вокруг озера Севан на высоте две с половиной тысячи метров, чем-то напоминает Тибет: пыльная, отрешённая, доступная всем ветрам холмистая равнина, над которой высятся снежные шапки гор.
Север Армении – Лори – это чистые субтропики, курортный рай, хоть и без моря, но с чудесным «ялтинским» климатом и множеством санаториев и домов отдыха.
Достопримечательностей в Армении столько, сколько и полагается иметь одному из древнейших государств мира. Урартское царство, столица которого – Эребуни – находилась на территории нынешнего Еревана, пережило свой расцвет еще в VIII веке до нашей эры. «Когда в 60-е годы на холме над Ереваном раскопали останки крепостных стен, – рассказывает старожил-сторож музея-крепости «Эребуни», расположенной на окраине столицы, – тут всё колючей проволокой окружили, и несколько месяцев кэгэбисты с металлоискателями по окрестностям шарили, золото искали… Нашли-нет, не знаю…» Но вид на Ереван и нависающий над ним Арарат открывается из крепости великолепный.
Также обязательным для посещения является город-храм Эчмиадзин с его кафедральным собором, выстроенным на месте, которое «указал» Григорию Просветителю Иисус Христос, спустившись здесь на землю. Само словосочетание «эчмиадзин» переводится с армянского как «место сошествия единородного».
Так уж случилось, что большинство достопримечательностей Армении имеет религиозную основу. К ним относится и шедевр средневекового зодчества, вырубленный в цельной скале, – монастырь Гехард, что в переводе означает «копьё». Находится он в тридцати километрах к востоку от Еревана. Своё название монастырь получил благодаря святыне, долгое время хранившейся в его стенах, а ныне перенесенной в Центральный музей Эчмиадзина, – наконечнику копья, которым римские стражники проткнули тело распятого Иисуса, дабы удостовериться в его смерти.
«В деревне Бог живёт не по углам, как думают насмешники, а всюду…», – писал Иосиф Бродский про Русский Север, где отбывал ссылку. Писал про Русский Север, а как будто бы, – про Армению.
Эх, бросает меня в крайности. Не могу угомониться… Вроде уже закончил книгу, нет, надо ещё чего-нибудь вставить… Нашлась статья про местных из Египта. Вернее, не столько про местных, сколько про местные обычаи. В Каире я познакомился с одним местным, который многое мне рассказал о том, о чём не прочитаешь в путеводителях. Ну, и плюс мои собственные наблюдения. Это не совсем статья. Скорее, это такие флэш-зарисовки. Напечатаны они были в 2006 году в журнале «Всемирный следопыт» и назывались «Египет. No entrance». Привожу без редактирования.
«Чем красивее женщина, тем сильнее закрыто у нее лицо» – так объяснял мне знакомый египтянин, почему одни девушки ходят только в платках, а другие – в длинных хиджабах с тонкой прорезью для глаз. Но и хиджаб может быть чудовищно сексуален: блестящая черная ткань струится по стройному телу, изящные черные перчатки, поверх них – перстни на тонких пальцах и огромные зеленые глаза в амбразуре неприступности.
По ночной деревенской улице медленно едет машина, кузов которой битком набит молчаливым народом, а из ее динамиков несется жуткий надтреснутый, умноженный мощным ревербератором голос, о чем-то зловеще вещающий в непроглядную темноту оазиса. «Ничего себе, вечерняя молитвочка…» – подумал я, стараясь унять пробежавший по спине могильный холод. Позднее я узнал, что именно так жители египетских деревень сообщают друг другу о смерти кого-нибудь из близких.
У многих египтян на лбу зияет тёмное пятно, часто переходящее в огромную мозоль. Оказалось, что это «знак бога» и носить его на своем челе – очень почетно. Присутствие такой отметины говорит о том, что ее владелец – истинный правоверный, проводящий много времени в коленопреклонённых молитвах, от которых сей знак и образуется.
Ужасы каирского уличного движения очень сильно преувеличены в рассказах очевидцев. Вернее, движение есть, а самих ужасов нет. Обыкновенный, хоть и довольно плотный поток машин, который очень легко и даже весело пересекать, будучи пешеходом. Этакий городской аттракцион, бесплатная авто-коррида с твоим участием.
Египетские полицейские… В чёрненьких тесных мундирчиках и беленьких сапожках, с начищенными до блеска «калашами». Стоят бедняги на жаре целый день за своими бронещиточками. Один от скуки песню вполголоса поет, другой из камешков пирамиду складывает… Но при этом: туда нельзя, сюда нельзя, ноу-энтранс, ноу-эллауд, сори-мистер-клоузд. Очень боятся что-нибудь проглядеть недозволенное. Пугают калабушем (тюрьмой), причем опасаются за себя, а не за вас. Если их слушаться, ничего путного не увидишь. Половина моих фото сделана именно там, где «ноу-энтранс».
(Позднейшая вставка: дальнейшие события показали, что не зря они там парились в своих беленьких сапожках… Вернее, зря. Американцы всё равно победили).
Стоит чуть отъехать в сторону от туристических мест, как тут же попадаешь в другой Египет. Настоящий. Деньги здесь считают уже не фунтами, а пиастрами. В полном ходу мелкие металлические монеты, которые в городах продают в пакетиках как сувениры. Глядя на руки этих крестьян, становится неловко за свое белое «мистерство».
Египтяне называют свою страну не Египет, а «Миср» (в разговорном языке – Маср), что означает «место, где все мы живём». А ещё у них в языке нет буквы «п», поэтому иногда египтянина понять бывает довольно сложно. Фраза «вери бобюла ту еджибшиан библ!» означает, например, что нечто очень популярно у египетского народа.
Хургада и Шарм-эль-Шейх – два вожделенных города, куда мечтает поехать на заработки половина египтян. Это как Москва для молдаван. Но для работы там нужна лицензия, которая дорого стоит. Некоторых отсутствие лицензии не останавливает, поэтому полиция постоянно отлавливает «внутренних» гастарбайтеров и депортирует их по месту постоянного жительства.
Сцена из египетской комедии, увиденной по телевизору в ночном междугородном автобусе. На улице стоит умный египтянин, к нему подходит тупой русский и долго и сбивчиво по-русски объясняет, что ищет магазин, где можно купить шляпу и туфли. Весь автобус почему-то покатывается от хохота…
Если не раздражаться и принять их образ мысли как данность, то вместо отрицательных эмоций, например при торговле, получишь массу позитивного общения. Покупаю пирожок у уличного торговца: «Уан паунд?» – «Йез, уан баунд!» Беру, откусываю, плачу уан паунд (пять рублей), раздается трагический вопль: «Ноу! Ноу!!! Ту баундс!» – «Ты же только что сказал «уан»! – «Ноу! Ту! Ту! Ай сэй – «ту»! Кричит так, будто я отнял у него последнее! На самом деле это такая игра. Ну, скучно весёлому человеку целый день пирожками торговать, в нём артист чахнет!
В качестве сувениров раздаю русские новогодние открытки погонщикам верблюдов у Великих пирамид в Гизе. Обступили, толкаются, радуются как дети в песочнице, ссорятся: «А почему ему две, а мне одну?!» Один меня отвёл в сторону и стесняющимся шёпотом сказал про русскую девушку-модель в образе Снегурочки на одной из открыток: «Вери, вери секси!» Даже боюсь представить, что он будет с этой открыткой делать…
Как сказала одна моя знакомая, прожившая в Египте уже несколько лет, арабов интересуют только две вещи – деньги и секс. А так как со вторым, по ее мнению, у них совсем плохо, то секс им заменяет шиша (кальян), которую порядочный араб должен покурить не менее шести раз в день. На время шиши все дела забываются. Отсюда и популярные выражения – букра («давай отложим на завтра то, что можно сделать сегодня») и иншаалла («если будет угодно аллаху»). На необязательность арабов обижаться не полагается, уж лучше самому подстроиться под их выверенный в течение многих веков неторопливый ритм жизни.
И напоследок – немного лирики
Египет никак не желает отпускать меня. Почти каждую ночь я брожу по его зыбким площадям и рынкам, превращённым моим воображением в невероятнейшие музеи и фантасмагорические храмы, беседую с обитателями этого тысячелетнего царства мёртвых и пытаюсь осознать, нащупать границы этого вечного сна, но безуспешно…
У Роберта Ирвина есть роман «Арабский кошмар» о том, что человек, побывавший в Египте и прикоснувшийся к его тайнам, навсегда попадает под власть подобных сновидений… Кошмар, который всегда с тобой.