История эта случилась лет за десять до всем известных событий на Майдане, а записал я её тогда почти по горячим следам, так что сейчас она уже читается, как исторический документ. А посему я ничего не стал в ней менять, дабы меня не заподозрили в политической конъюнктуре.

Приграничный Белгород – ключевая точка для тех путешественников, которые хотят сэкономить на билетах из Москвы и Питера в Крым. Вы доезжаете на поезде до российского Белгорода, потом прямо у железнодорожного вокзала садитесь на автобус до украинского Харькова, а в Харькове пересаживаетесь на какой-нибудь поезд до Крыма. Железнодорожные билеты на Украине в несколько раз дешевле, чем в России. По деньгам экономия получается раза в два, а по времени теряешь всего часов шесть.

Естественно, такой способ подходит далеко не всем, а только таким же авантюристам, как я, обычно не связанным временем, но зачастую скованным деньгами. Вернее, их отсутствием. Впрочем, большинство таких авантюристов едут в Крым вообще автостопом. То есть, бесплатно.

Этим оригинальным способом – поезд-автобус-поезд (кто ж знал тогда, что скоро такой «комбинированный» способ добраться до Крыма станет не оригинальным, а вполне себе обыкновенным) – я пользовался не всегда, а только тогда, когда было совсем уж плохо с финансами.

В Крым я езжу часто. Там живут мои родители, там я провёл свои детство и юность. С пятого класса начал ходить по нему пешком и до сих пор продолжаю. Так что обошёл я его раз двадцать вдоль и раз тридцать поперёк, приключений здесь было больше, чем в любом другом месте нашей планеты, поэтому Крыма в этой книге будет много.

Но перейдем к самой истории.

Однажды, где-то в начале нулевых, с тесной группой товарищей и подруг мы поехали отмечать Новый Год в Крым. Деньги были, поэтому ехали мы на поезде. А по поезду, пересекающему государственные границы, как известно, ходят таможенники и пограничники. Иногда даже с собаками. В Белгороде пограничники ходят русские, а в Харькове – хохляцкие.

Хохляцкие пограничники, как известно, предназначены не для охраны своей незалежной границы, а для создания проблем мирным пассажирам поездов, (особенно в ночи) и взимания с них денежных средств под различными предлогами. Поиск таковых предлогов и входит в прямые должностные обязанности хохляцких пограничников.

Однажды хохляцкий пограничник, найдя какой-то очередной предлог, предложил мне выйти в тамбур «поговорить по-мужски». Сначала я подумал, что будут бить… Когда же мы вышли в тамбур, пограничник повернул ко мне жалостливое лицо и сказал: «Ну, ты ж понимаешь, семью кормить надо…»

В общем, не удержался я и присобачил к этому своему рассказу позднейшую вставку. Вот она.

Вспоминается и другой случай с другим хохляцким пограничником. Он настолько невероятный, что стоит о нём рассказать, хоть сначала и не собирался. К тому же, совсем я забыл про него, и вот только сейчас вспомнил.

Ехали мы вполне себе чинно и благопристойно полноценной ячейкой общества: я, жена и дочка маленькая. Я сидел в наушниках и на ноутбуке кино смотрел. Зашли хохляцкие пограничники:

– А шо это вы там смотрите?

– Кино, – говорю.

– А нет ли у вас, у сукиного сына, в вашем кыно чего-нибудь запрещённого? Порнографии какой-никакой или призывов к национальной розни, например.

– Нет, – говорю я, опешив. Хотя, конечно же, надо бы употребить другое слово, с началом на ох…

– А вот это мы сейчас и проверим. Давайте-ка сюда этот ваш компутэр.

Можно было бы послать их подальше, но чем заканчиваются такие истории, я уже знал, а скоро узнаете и вы. Поэтому я безропотно отдал им свой ноутбук, и они по нему целый час лазили!!! Забыв про остальных пассажиров. Не верите? Да мне и самому как-то не особенно верится… Но нет, было!

…Но всё это было в другие разы. В этот же – предновогодний раз – моё преступление было налицо:

– И хто это тут у вас Исаак Ньютон?

Исааком Ньютоном оказался я.

Я, конечно же, знал, что шуток они не любят, а юмора не понимают, но в преддверии Нового Года мне захотелось над ними немного пошутить, а заодно развлечься и самому. Так что в листке «прибуття-убуття», в графе имя и фамилия я подписался вышеозначенным английским господином. К разговору «по-мужски» в тамбуре я был готов.

А вот то, что я не взял с собой в эту поездку обычный общегражданский паспорт, это было моей ошибкой. Просто из Крыма я собирался продолжить путь дальше – на Ближний Восток и в Египет, а там мне мой российский паспорт был без надобности, поэтому я его и оставил дома, в Питере. Так что хохляцким пограничникам я протянул свой загран.

– Ух ты! – сказал хохляцкий пограничник, полистав мой паспорт. – Бачь, Мыкола! (конечно же, он сказал не «Мыкола», но это я приплёл для красного словца), – Вокруг тут же сгрудились его братья по оружию. Наверное, так смотрел бы какой-нибудь провинциальный математик на случайно попавшее ему в руки доказательство теоремы Ферма.

Посмотреть, и правда, было на что. Паспорт пестрел и переливался всеми цветами радуги. В нём была вся география моих путешествий за последние несколько лет. А вы, надеюсь, представляете, что творилось на географических картах Европы в 90-е годы… В паспорте были штампы каких-то самопровозглашенных республик, несуществующих уже балканских государств, полу-подпольных пограничных переходов между всякими сопредельными странами…

Изучали они его долго. Тыкали пальцами то в один штамп, то в другой и многозначительно переглядывались.

И, наконец, нашли!

На меня надели наручники и вывели из вагона под дулом автомата, как злостного нарушителя всех и всяческих границ.

Мои друзья и подруги по наивности и нетрезвости своей пытались предложить им деньги, сказать, что с Исааком Ньютоном он пошутил, но старший группы захвата отрезал: «Тут всё хораздо серьёзнее». И его увели.

Его – это меня.

Как вы понимаете, это уже был город Харьков. А при чём же тут Белгород, спросите вы. Просто Белгород и Харьков для меня – это один город. Как Баден-Баден, Клюй-Напока, Айя-Мамайя, Сюндюрлюк-Кобасы, Миклухо-Маклай, Гей-Люссак, Бойль-Мариотт или Складовская-Кюри. Но об этом ниже.

Меня привели, заперли и ушли.

А надо вам сказать, что это был уже вечер 30 декабря, к тому же, пятница, и ни один приличный человек вечером 30 декабря и, к тому же, в пятницу, не может быть трезвым. Потому что Новый Год – он не каждый день и даже не каждую ночь, и уж, конечно же, не каждый вечер. Даже если это вечер пятницы.

И вот эти люди, или как говорилось в одном советском фильме про милицию, – «эти двое» – заперли меня в камере и ушли на сутки, прекрасно зная, что скоро я начну нуждаться в употреблении аж-два-о, субстанции, из которой на восемьдесят процентов состоят человеческие тела.

Я лёг спать, но вскоре проснулся от жуткой жажды. Мои персональные восемьдесят процентов превратились в двадцать. А, может даже, и в десять. Пить хотелось неимоверно! В унитазе, конечно же, текла вода, но за кого меня принимают в этой гостинице?!

Я стал стучаться в запертую дверь, но ответом мне было скорбное вселенское молчание.

Никому я не пожелаю оказаться с похмелья запертым в тюремной камере без воды. Не буду описывать своих мук, но вскоре я понял, что это было сделано специально.

…31 декабря часов в пять вечера пришел какой-то начальник в штатском, сильно помятый и злой. Он сухо, как у меня во рту, сказал, что я государственный преступник, и мне грозит десять лет лишения свободы.

Я попросил пить.

– Сначала чистосердечное признание, потом вода, – сказал «штатский» и закурил. «Хорошо ещё, что я не курю», – подумал я. А он-то, злыдень, конечно, думал обратное: с таким показным наслаждением затягивался, что если бы я курил, я бы его убил, наверное… Или признался в том, что под прикрытием американских спецслужб в одиночку развалил нашу общую бывшую Родину.

«Штатский», как в очень-очень плохом кино, выпустил дым мне в лицо… На столе стояли полный графин и пустой стакан. Классика жанра.

До Нового Года оставалось всего несколько часов.

– Вы хотя бы скажите, в чём меня обвиняют!

– У нас есть подозрение, что Вы несколько лет назад нелегально пересекли границу Украины.

– Как это?! – искренне возмутился я. – Зачем мне пересекать вашу (чуть не сказал долбаную) границу нелегально, когда её легко можно пересечь легально?

– Один из штампов в Вашем паспорте поддельный, и Вы должны нам сказать, кто Вам его туда поставил.

– А какой из штампов Вас конкретно интересует?

– А это Вы сами должны нам рассказать, – произнёс он, пьяно поставив ударение на местоимении ВЫ.

Я почувствовал, что оказался в известном анекдоте про Василия Ивановича Чапаева, который попал в плен к белым, но при этом забыл военную тайну…

Наши взаимоотношения со «штатским» были осложнены тем, что ему, конечно же, рассказали про моё журналистское удостоверение, которое я вчера совал всем направо и налево. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо тем, что на десять лет они посадить меня побоятся, а плохо тем, что – чёрт его знает, какие у них там сейчас интриги и разнарядки, – может, и посадят…

В какой-то момент «штатскому» захотелось домой. Он, предварительно пристегнув к себе наручниками, вывел меня на улицу (по сему факту я понял, что внутри нас снимала скрытая камера), и стал «говорить по-мужски».

…Конечно же, я дал ему денег, – много денег, – подписал всё, что было надо, в том числе и бумагу, где говорилось, что со мной обращались очень хорошо, кормили, поили, развлекали танцами и песнями древних укров и никаких методов психологического и иного воздействия не применяли. Затем меня, опять же под дулом автомата, правда, уже без наручников, но со штампом в паспорте «Заборонено въизд в Украйну», отвели на жд-вокзал и расстреляли. Пардон, депортировали. Посадили на поезд и отправили обратно в Россию, в Белгород.

До Нового года оставалось несколько часов и столько же минут.

Как я уже говорил, у меня не было с собой обыкновенного паспорта, по которому я бы мог попытаться проникнуть на территорию братской Украины ещё раз. Загран был испорчен штампом, а настроение – сидением в кутузке и общением с хохляцким гэбэшником, поэтому я взял в привокзальном буфете пива и купил билет до Москвы. В вагоне, кроме меня и двух проводников не было никого.

Кстати, я считаю, что во фразе «Заборонено въизд в Украйну» допущено, как минимум, две орфографические ошибки. Если уж «въизд», то «заборонен», и если уж «Украйну», то «на». И никто меня не убедит, что украинский – это самостоятельный язык со своими самостоятельными правилами.

Как известно, Украину даже великие русско-украинские писатели называли Малороссией. «Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: «Грамматика есть искусство правильно читать и писать». Знаете, как он это перевел: «Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты…» Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык?». Иван Сергеевич Тургенев, роман «Рудин», страница не помню, правда, какая…

А их великий кобзарь Шевченко?!

«Як умру, то поховайте… На Вкраїні милій…» НА, а не В! Уж своего письменника-то хоть послухайте. А то не разберётесь, где поховать…

…Был очень поздний вечер 31 декабря. По поезду паровозом бегали пьяные проводники и проводницы. Их лица были раскрашены наподобие масленичных баб, а должностные обязанности позабыты. Они вовсю балагурили и звали присоединиться к ним. Я искренне попытался, но мне как-то не забалагурилось. И даже не запаровозилось. Хотя у них было…

Тогда я выпил своё пиво, расстелил постель, засунул голову под одеяло и начал встречать Самый Весёлый Новый Год в моей жизни.