Список Фэрли

Дела на конец октября

— кататься на лошадях;

— разыскать более удобный способ улизнуть из комнаты, когда нужно;

— подкупить конюха и добиться разрешения кататься на Леди, когда захочу;

— не покидать Пенроуз;

— придумать способ уговорить всех навечно остаться в Пенроузе, особенно папу… и Джорджиану.

Невезение. Поразительно, как Джорджиане порой не везло. Она никогда не обращала внимания на суеверные советы Сильвии, сестры Розамунды, вышедшей замуж за очаровательного деревенского викария. А сама Розамунда не раз повторяла, что, если бы она не пренебрегала старыми корнуоллскими поговорками, ей, возможно, не пришлось бы десять лет страдать. А значит, Джорджиана могла винить только себя за внезапно возникшую необходимость вернуться в Пенроуз.

Джорджиана кинула взгляд на крупицы соли, рассыпавшейся по столу в роскошной столовой Пенроуза, кинула их через левое плечо и прочитала молитву об умеренности.

— Фэрли, — тихо спросила она, — ты уверена, что Грейс чувствует себя плохо и не сможет к нам присоединиться?

— Она говорит, что голова у нее гудит, словно огромная тыква. — Не обращая внимания на смущение Джорджианы, девочка положила себе на тарелку оладьи. — И папа решил, что лучше подождать еще один день, прежде чем отправиться.

Куинн и Грейс должны были уже уехать к тому времени, когда Джорджиана заберет Фэрли. Можно было бы прислать за девочкой экипаж, но у Джорджианы в Пенроузе оказалось множество дел: вернуть книги, одолженные Куинном ее отцу, организовать доставку нескольких повозок сена, мешка зерна, трех мешков крупы… и так далее, и так далее.

На следующее утро она должна вернуться с Фэрли. Она вздохнула. И чего стоило ее недавнее, полное драматизма прощание с Пенроузом? Неужели она никогда не освободится от этого места?

— А как чувствуют себя малыши? — спросила Фэрли, намазывая невероятно толстый слой масла на оладьи.

— Вчера я видела Ату. По ее словам, жар спал. — Она не сказала, что вдовствующая герцогиня также предположила, что куда больший уход требуется герцогу. Он сам не свой с тех пор, как Каро и Генри первый раз чихнули.

— А будут завтра Ата, Сара и Элизабет в Трихэллоу?

— Не знаю, милая. Ата выразила желание приехать сюда проведать Грейс теперь, когда малышам лучше.

— В таком случае ей лучше приехать завтра рано утром, ведь Грейс и папа собираются отправиться в путь вне зависимости от ее самочувствия. — Губы девочки вдруг задрожали.

— В чем дело, дорогая моя?

— Джорджиана, я не хочу, чтобы он уезжал. — Фэрли расплакалась. — Почему он не берет меня с собой? Грейс сказала, мне можно поехать с ними, но папа запретил. Он говорит, это прием для взрослых.

Джорджиана встала и обняла Фэрли:

— Пойдем. У меня длинный список дел, и мне пригодится твоя помощь, — сказала она на ухо девочке. Ее осенила идея. — У меня есть для тебя подарок.

Фэрли оторвала заплаканное лицо от мокрого плеча Джорджианы:

— Подарок? А что за подарок?

— До чего же ты любопытная.

— Нет, дело не в этом. Просто Грейс уже надарила мне так много подарков — платьев, жемчужных сережек, вышитых подушек, даже жемчужный браслет. По крайней мере, твой подарок не из жемчуга?

— Хм… Нет, жемчуга в нем нет.

— Ой, неужели лошадь? — Девочка широко распахнула голубые глаза.

Джорджиана взяла ее за руку и сдержала улыбку:

— Нет, не лошадь. Я не скажу тебе сейчас ничего больше, пусть будет сюрприз. — Ей необходимо было исчезнуть до появления Куинна. Возможно, ей удастся закончить все дела, не встретившись с ним. Возможно, все будет не так плохо, как она думала. — Пойдем, я хотела тебе кое-что показать. А потом нам надо приступить к работе, если мы хотим сделать все сегодня.

Они подошли к озеру Ло-Пул, и Джорджиана спустила на воду небольшую лодку. После нескольких попыток Фэрли наконец поняла, как надо грести, и они медленно поплыли к острову.

— Я всегда хотела побывать там, но папа говорит — туда слишком далеко плыть, а он не любит лодки.

Джорджиана знала, почему и сменила тему:

— Ты не видела в последнее время Оскара? — Она скучала по выдре.

— Нет. Мы с папой плаваем, когда достаточно тепло. Оскар больше не появлялся с тех пор, как ты уехала. — Фэрли опустила весло на борт лодки. — Как же мне хочется, чтобы ты продолжала здесь жить, Джорджиана. Все так неудобно. И без тебя совсем не так весело. Грейс любит рыбачить гораздо меньше тебя.

Дно лодки коснулось песчаной отмели, и Джорджиана осторожно перекинула через борт затекшие ноги.

— Поторопись, подарок внутри!

Глаза Фэрли блестели от возбуждения. Ее совершенно очаровал стеклянный павильон.

— Ой, это, наверное, самое красивое место в Пенроузе. Я спрошу папу, можно ли мне жить здесь следующим летом, а не в тех душных комнатах рядом с его. Тут все так волшебно. Я уверена, здесь живут эльфы. Озерные эльфы.

Фэрли закружилась, и свет, отражавшийся от множества стекол, заблестел на ее белокурых волосах. Джорджиана никогда не видела девочку такой счастливой. Она быстро достала подарок, который так неожиданно решила отдать Фэрли.

— Смотри, это для тебя. — Джорджиана заставила себя положить горький остаток прошлого в подставленные ручки девочки. В лучах солнца сверкнули золотые края брошки с Оком возлюбленного.

— Ой, Джорджиана, это же твоя брошка. Та самая, которую ты нарисовала. — Фэрли с трепетом рассматривала украшение. — Я не уверена, что могу принять ее. Она слишком… — Похоже, она не могла подобрать подходящих слов.

— Ты делаешь большие успехи, — тихо произнесла Джорджиана, — и я горжусь тобой, милая. Но я хочу подарить тебе эту брошку. Возможно, ты будешь меньше скучать по отцу, когда он путешествует. Это должно быть нашим секретом. И ты можешь носить ее, только когда папы нет рядом. А все остальное время ты должна ее прятать.

Фэрли опустила взгляд на украшение, потом снова посмотрела на Джорджиану:

— Это глаз папы, правда? — Она благоговейно погладила крошечную брошку.

— Да.

— Но все думают, что это чей-то еще глаз.

— Да, — ответила Джорджиана.

— Почему ты нарисовала его?

— Потому что мы с твоим папой были друзьями, и я скучала по нему. Но теперь, когда я выросла, я хочу передать брошку тебе. Кроме того, оправа принадлежала моей семье, и ты будешь вспоминать и меня.

Фэрли долго смотрела на нее своими невинными голубыми глазами. И Джорджиана могла поклясться — на мгновение во взгляде девочки промелькнула тень древней женской мудрости, прежде чем она сжала брошку в руке.

— Спасибо, Джорджиана. Ты лучшая на свете. А теперь каковы наши планы на сегодня? Нам пора начинать, как ты сказала. В мой список входит катание на лошади, — произнесла Фэрли, доставая из кармана сложенную бумажку. — Мне разрешат взять с собой Леди завтра, правда? Ей будет одиноко, если я оставлю ее здесь.

Джорджиана погладила Фэрли по головке:

— Конечно. Ой, смотри, — она показала на усатую морду, появившуюся из воды, — там Оскар. Давай найдем, чем его покормить.

— А он любит червей?

Джорджиана рассмеялась:

— Не думаю. Но он точно любит тех, кто ест червей.

Фэрли выбежала из павильона, чтобы получше разглядеть выдру, позабыв об упавшем списке. Джорджиана наклонилась и прочитала его. У нее сжалось сердце, когда она увидела последний пункт: «придумать способ уговорить всех навечно остаться в Пенроузе, особенно папу… и Джорджиану».

От искаженного болью лица Грейс Куинну было не по себе.

— Моя дорогая, я знаю, как сильно тебе хочется уехать, но я действительно не думаю, что ты будешь достаточно хорошо чувствовать себя завтра. Мы же никуда не торопимся. Я напишу письмо герцогине и объясню наше опоздание.

— Нет, — ответила Грейс, поднимаясь с диванных подушек. — Мне уже гораздо, гораздо лучше. Ата написала, что малыши тоже выздоравливают. — Она сделала глоток чаю. Куинн заметил, как чашка чуть дрогнула, когда она поднесла ее к губам.

Он попросил миссис Киллен, стоявшую на пороге, принести горячего чаю.

— У Джорджианы наверняка много дел в Трихэллоу. Она приехала для того, чтобы забрать Фэрли. Мне кажется, нехорошо задерживать ее.

При упоминании о Джорджиане Куинн напрягся.

— Ты твердо решил не брать Фэрли с нами? — тихо спросила Грейс. — Ты будешь скучать по ней — как и я.

— Мы будем отсутствовать совсем недолго. Я подумал, нам лучше поехать вдвоем, чтобы у тебя не было лишних хлопот. — Куинн встал и начал мерить шагами комнату. Боже, как же ему хотелось уехать отсюда, побыть вдалеке от Пенроуза. Это его единственный шанс начать новую жизнь с Грейс. Ему не понадобится много времени, хватит и нескольких недель. Потом он заберет Фэрли, и они втроем проведут сезон в Лондоне. Когда парламент закончит заседать в конце весны, они объедут остальные поместья Элсмиров.

Кто-то постучал. В комнату заглянула Фэрли.

Грейс подозвала ее:

— Фэрли, пожалуйста, подойди и помоги мне съесть все эти печенья. Твой папа оказался совершенно бесполезен.

Фэрли запрыгнула на светло-зеленый диван и устроилась между ними. Со счастливым выражением лица она откусила кусочек шоколадного печенья.

— Спасибо, Грейс!

Боже, как же он будет по ней скучать! Куинн поцеловал девочку в затылок.

— Подожди, дай я сниму кусочек шоколада с твоей щеки. — Он взял салфетку и посадил Фэрли на колени. — О, что это?

Она широко раскрыла глаза и вскочила:

— Ничего.

— Фэрли, что ты прячешь в кармане?

Она помотала головой и опустила взгляд на ковер.

— Ничего. Правда ничего.

Он протянул ладонь:

— Отдай немедленно. Опасно носить рыболовные крючки в кармане.

Она продолжала стоять неподвижно, и ему пришлось самому обыскать ее карманы. Наконец он нашел маленькое украшение и наклонился, чтобы изучить его получше, и вздрогнул:

— Где ты достала эту брошку?

— Это должно было быть моим секретом. Джорджиана дала мне ее. — Фэрли напряженно смотрела на него. — Она сказала, брошка будет напоминать мне о папе.

Грейс посмотрела на украшение и быстро отвернулась.

— Ты должна вернуть ее. — Куинн почувствовал, как кровь стынет у него в жилах.

Фэрли расплакалась, и он прижал ее к себе.

— Папа, я бы даже не подумала брать брошку, если бы знала, что ты так рассердишься.

— Извини, милая. Я совсем не сержусь на тебя. Ты самый дорогой для меня человек на свете. Ты моя дочь, и я никогда не позволю чему-то или кому-то встать между нами.

— Но, папа, ты не понимаешь. Это…

— Нет, Фэрли, никаких объяснений. Ты упаковала своих кукол?

Он прикладывал огромные усилия, чтобы казаться спокойным, хотя каждый мускул его тела сжимался от желания уничтожить проклятую брошь. Она символизировала все зло его прошлого.

Фэрли прошептала, что еще не упаковала кукол, и он, воспользовавшись моментом, сбежал. В дверях он обернулся и посмотрел на Грейс. Она поправляла платье. Он мог видеть только бледный изящный профиль графини, и, кажется, на ее ресницах сверкнула слеза.

Но сейчас ему было не до этого. Страх и гнев обратились в колючую боль, пронзавшую его тело. Он не остановился, чтобы подумать и спланировать свои действия. Он просто выбежал из комнаты.

Он разыщет Джорджиану и покончит со всем, что их связывает. Он подарил ей все — даже свое доверие. И ошибся, также как с Энтони и Синтией. Его ладонь горела огнем. Куинн разжал кулак и увидел каплю крови там, где булавка проткнула кожу.

Проклиная Энтони и Джорджиану, он спускался к Литтл-Роуз. Ярость его возрастала с каждым шагом.

Он нашел ее среди книг, с мотком веревки в руках.

— Куинн!

Он пристально посмотрел на нее поверх луча света, падавшего из окна. И в это мгновение тысяча воспоминаний промелькнула в его голове: Энтони и Джорджиана, карабкающиеся на дерево, плавающие, рыбачащие, поедающие пирожные и все время соревнующиеся друг с другом со смехом в глазах. Таких же, как глаза Фэрли. Его сердце сжалось от боли.

— Почему ты сделала это? — прохрипел он.

— О чем ты…

— Почему ты дала Фэрли изображение твоего мужа? — Он не мог даже произнести имени Энтони, так кипела в нем ненависть.

Джорджиана опустила глаза на книгу, не произнося ни слова.

— О нет. Тебе придется объясниться. И не нужно изображать усыхающую фиалку. Как ты могла? Как ты могла дать моей дочери портрет человека, постоянно разрушавшего все мои надежды на счастье? Неужели ты собиралась раскрыть ей тайну ее происхождения?

Она не поднимала взгляда.

— Ты отказываешься отвечать. Даже ты сама не можешь оправдать свою наглость. Но разве ты не так всегда жила, Джорджиана? Вы с Энтони всегда ухитрялись избежать неприятностей, ни за что не отвечая. — Он пригладил волосы и понял, что его рука трясется. — Поделившись с тобой тайной, мучившей меня десятилетие, я опрометчиво считал, будто ты никому не выдашь моего секрета.

Она подняла глаза. Боль сквозила в ее взгляде.

— Десятилетие? Твоя тайна мучила тебя всего десять лет? — проговорила она. Голос Джорджианы дрожал.

Он не слышал ее.

— Разве ты не понимаешь? Рассказав Фэрли, что я не настоящий ее отец, ты причинишь ей только боль! Я хочу, чтобы она жила, окруженная любовью и заботой — не так, как я.

— Позволь мне заметить: десять лет — это ничто. Два десятилетия — уже побольше. Но даже они кажутся ничем, когда я смотрю в будущее и вижу там только еще шесть десятков лет.

Он не понимал, что она говорит. Ее голос зазвучал сильнее. Кажется, она была на грани истерики. И вдруг весь его знаменитый самоконтроль куда-то пропал.

В очаге пылало пламя. Он мысленно увидел, как огонь пожирает брошь, металл шипит и плавится, а нарисованный глаз Энтони обращается в пепел. И наконец только маленькие блестящие камешки остаются в камине.

Двумя широкими шагами он подошел к огню и занес руку.

— Нет! — вскрикнула Джорджиана. — Нет. Не смей! — Она стояла позади него, обхватив его кулак пальцами. — Боже мой, Куинн. Пожалуйста, не надо!

Он тут же разжал ладонь. Она схватила брошь и прижала к груди.

Весь гнев и ярость вдруг куда-то пропали. Она была бесконечно предана человеку, мучившему его.

— Фэрли уедет со мной завтра. Ты можешь покинуть нас, ведь я уверен, что ты больше не хочешь здесь оставаться.

Джорджиана закрыла глаза.

— Он твой, — произнесла она еле слышным голосом.

Полено в камине треснуло. Взлетел сноп искр.

Ее веки медленно приподнялись, и показались темные, почти черные глаза. Она громко, взволнованно дышала.

— Я нарисовала его пятнадцать лет назад, через неделю после того, как ты уехал. Это твой глаз, не его. — Она замолчала. Затем продолжила: — Возможно, ты прав. Возможно, я должна сжечь его, раз он так ненавистен и тебе, и Энтони.

Теперь уже Куинн не мог заставить себя заговорить.

— Я дала его Фэрли, чтобы при ней всегда была часть тебя. Я уверена, она будет очень рада иметь Грейс в качестве приемной матери. Она ждет, не дождется поездки в Лондон и жаждет осмотреть достопримечательности — особенно Тауэр. Грейс и Фэрли очень красиво смотрятся вместе, с их светлыми волосами, в бледно-розовых платьях и с жемчужными украшениями. Скоро никто даже не вспомнит, что Грейс — не настоящая ее мать. — Джорджиана говорила быстро и не останавливаясь. — Но я молю тебя — не забывай устраивать для нее приключения: поездки на лошадях, рыбалку и прочие развлечения. Она не будет счастлива одними уроками и вышиванием. Но что я говорю? Ты и так прекрасно это знаешь. Ты снова стал таким же, как раньше. И теперь ты идеальный отец для такой резвой девочки, как Фэрли. Ей очень, очень повезло с тобой и Грейс.

Он протянул руку, и она положила ему в ладонь брошку. Крошечный глаз приковал к себе его внимание, он поднес украшение поближе. Крошечный мазок зеленого виднелся на самом краю янтарной радужки.

Его сердце сжалось.

Он поднял глаза, но Джорджианы уже не было.

Он всюду искал ее. Ему необходимо извиниться. Ее запряженная повозка стояла в конюшне. Она не могла уйти далеко без лошади — не позволит увечье. Но Джорджиана знала каждый уголок поместья — даже лучше, чем он. Мили живых изгородей, акры высокой травы вдоль пляжей и бесконечные деревья. Через три часа он обнаружил, что его выдохшаяся лошадь уже не в силах продолжать поиски. Куинн преодолел крутой спуск к берегу и подъехал к каменистым утесам. Он слез с лошади и взобрался на небольшой пригорок, где росли несколько исхлестанных ветром сосен.

Изможденный, он оперся о твердый ствол самого высокого дерева и повернулся спиной к скалам. Холодный соленый ветер дул с бушующего темно-синего океана. Аромат дикого утесника и сосны дразнил Куинна, отчаяние наполняло все его существо.

Боже. Он ничего не понимал. Его изображение? Он достал брошку из кармана и снова посмотрел на нее. Большим пальцем он почувствовал какую-то неровность на краю украшения и, приглядевшись, увидел маленький запор. Открыв его, Куинн увидел несколько прядей темных волос. Порыв ветра унес их прежде, чем он успел их поймать, но это определенно были не светлые волосы Энтони. Он проклял свою глупость и вернул брошку в карман.

Знакомый клекот сокола привлек его внимание. Он поднял взгляд и увидел, как птица опускается на выступ скалы. Быстро повернувшись, Куинн понял — он очень близок к тому самому месту, где Джорджиана упала много лет назад.

Да. Вот и дерево, которое почти невозможно узнать теперь, когда оно лишилось листвы и совсем засохло. Он судорожно сглотнул, разглядев высоко наверху остатки обломившейся ветки — той самой. Он не видел, как она треснула — нашел ее только потом, когда она упала.

Куинн до сих пор помнил ужасный звук ударов ее тела о ветки, ее юбки и платье зацеплялись и рвались, оставляя ноги беззащитными. Он даже слышал страшный свист ее дыхания, когда она упала на землю в нескольких дюймах от его протянутых рук. И он до сих пор помнил высокий, испуганный голос Энтони.

Куинн невольно обхватил толстый живой ствол сосны, росшей в тени дерева, причинившего ему столько страданий и изменившего его жизнь на всегда. Он снова посмотрел вверх, на то, как свет пробивается через ветви сосны.

Гнездо сокола было высоко, и он вдруг почувствовал уверенность — даже, несмотря на то, что сезон уже кончился, он все равно найдет там птенца. Он никогда не был так уверен в чем-либо в своей жизни. Он достанет птицу для ее соколен в Трихэллоу и только потом уедет с Грейс.

Он просто обязан сделать это для Джорджианы. Она добра и наверняка примет его подарок в знак примирения, даже если не захочет видеть его после всего того, что он ей наговорил. Это будет последний подарок той, которая так много отдала ему.

Куинн взбирался по сочащимся смолой веткам гигантской сосны, а его разум блуждал в воспоминаниях. Его сердце снова сжалось при мысли о том, что он так много значил для нее. Она нарисовала его глаз и вспоминала о нем и после того, как его отослали. Она скучала по нему. Сильно скучала.

А он скучал по ней.

Куинн поудобнее перехватил ветку. Потом замер. Воспоминания давних лет как будто прорвали плотину и хлынули в его душу.

Когда его отослали, точнее сказать — заперли в Итоне, он видел сны о Джорджиане. И все же пытался забыть ее, поскольку Энтони тоже присутствовал в этих снах.

Ему снилось, что он разбивает окна в проклятом дортуаре на четвертом этаже и улетает обратно в Пенроуз, ищет ее. А она ждет его на вершине огромного утеса, приветственно раскинув руки. Она улыбается, и счастье светится в ее карих глазах. Он обнимает ее, и они кружатся, кружатся, кружатся… и падают с обрыва, не разжимая объятий. Куинн чувствовал такую радость, глядя в ее глаза, что его совершенно не волновало их падение, пока они не врезались в песок, и море не омывало их. Энтони подбирал ее изувеченное тело и уносил, а Куинна уносило море.

Но теперь Куинн понял — на самом деле его никогда не волновало присутствие Энтони во сне. Он был счастлив, когда был с Джорджианой.

Он скучал по ее невинной доброте, ее смеху, их общей любви к природе, приключениям, животным и — да — даже к рисованию. Он забыл, как они вместе рисовали. У обоих была страсть к животным… и к жизни.

Куини достиг выступа на скале и выглянул из-под сосновых ветвей. Разозленная самка охраняла трех пушистых белых птенцов, сидевших в сделанном из веток гнезде.

Он закусил губу. Возможно, сокол улетит при его приближении. Куинн подобрался по ветке поближе и услышал разъяренный клекот.

Он замер. В этот момент он вдруг понял то, что отрицал, пытаясь отгородиться от прошлого, не повторять его — ведь в прошлом все его привязанности оборачивались предательством. Этими попытками он изранил свою душу не меньше, чем падение изранило Джорджиану.

Он любил ее.

Нет, это было нечто большее. Он не мог выразить свои чувства словами. Его сердце принадлежит ей и, всегда будет принадлежать. Как же он был слеп…

И тут самец сокола накинулся на Куинна. Острые когти стали рвать рукава его сюртука, и он потерял равновесие.