30 июля — список дел

— обойти поместье, проверить съемные коттеджи;

— открыть соты;

— кухонный сад — встретиться с новым помощником садовника;

— проверить новый клобучок и путы для Облидж;

— работать над собой — расстаться с мечтами.

— Где ты была прошлой ночью?

Джорджиана, даже не поднимая глаз, поняла — в сокольню вошел Куинн. А ведь она была уверена — сюда он точно не придет. Видит Бог, прошли месяцы после того случая, прежде чем она смогла вернуться сюда.

— Где? В Пенроузе, конечно.

Она продолжала смотреть на красивую соколиху, чистившую и оправлявшую перья своего хвоста.

— Тебя не было в доме и в старых комнатах твоего отца тоже.

Джорджиана краем глаза взглянула на него и осторожно надела клобучок на голову хищника.

— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовалась она.

— Потому что я беспокоился. — Он осмотрел проволочные стенки клеток.

— Как видишь, я в совершенном порядке. Я часто обхожу усадьбу и проверяю состояние животных.

— Так поздно вечером?

— Животные, похоже, не возражают. И честно говоря, — она понизила голос, — меня успокаивает эта проверка перед сном. Я не хочу, чтобы кто-нибудь страдал, или голодал, или мучился жаждой всю ночь. — Она получше натянула свою тяжелую перчатку. — Ты чего-то хочешь? Я уже распорядилась по поводу меню. Я думала, ты поужинаешь с Атой, Грейс и другими.

— Я отпросился после долгой партии в пикет. Я не имел ни малейших подозрений, что эта банда вдов способна на шулерство таких масштабов.

— Герцог всегда поощрял неспортивную игру.

— Почему-то меня это не удивляет.

Джорджиана сжала губы, сдерживая смех:

— Сколько они вытянули из тебя?

— Сундуки Фортескью почти не пострадали. — Он помолчал. — Собственно говоря, я хочу организовать пикник и искал тебя. Я надеялся обсудить несколько вещей, прежде чем прибудет Фэрли… Боже мой, неужели это Хубла?

Джорджиана подняла сокола на затянутой в перчатку руке. Полоски на оперении птицы складывались в узор, занимавший королей и императоров на протяжении веков.

— Нет. Это дочь сокола, которого я… — она запнулась, не осмеливаясь заговорить о прошлом, — достала в тот день, — тихо продолжила она. — Та птица стала одной из лучших охотниц. Энтони назвал ее Ноблес. А это Облидж.

Куинн смотрел на Джорджиану, пока она не опустила взгляд на мешок для добычи, лежавший перед ними на столе. Наконец Куинн прервал тишину, взяв мешок и перекинув его через плечо. Он подошел к двери и обернулся. Как когда-то давно, он поклонился и взмахнул рукой, демонстрируя желание пропустить ее вперед.

Они вышли из сокольни на перешеек из гальки, отделявший Ло-Пул от моря, и медленно пошли вдоль берега по любимым местам всех ловчих птиц Пенроуза. Как часто она бывала здесь в детстве вместе с Тони и Куинном! Как часто они выпускали соколов, рыбачили или плавали до изнеможения!

— Мне было интересно, выжил ли птенец после падения, — произнес он у нее за спиной так тихо, что можно было подумать, будто ей показалось. — И много ли месяцев ты страдала. Я не знаю, как ты перенесла это, Джорджиана. Тогда я преклонялся перед твоей тихой, скрытой силой. Никогда, ни до того, ни после, я не видел, чтобы кто-то, терпя столь многое, столь мало жаловался. Я всегда вспоминал о тебе, когда люди говорили о смелости.

Она сняла с Облидж клобучок, и сокол, подогнув ноги, рванулся с перчатки одним могучим движением, хлестнув крыльями воздух и плавно поднимаясь к верхушкам деревьев. Джорджиана была слишком тронута, чтобы ответить. Значит, Куинн все-таки о ней думал…

Она смотрела, как хищник поднимается в небо на воздушных потоках, водя головой из стороны в сторону в попытках обнаружить добычу.

— Я думала порой, не забыл ли ты о нас. Об Энтони, обо мне… о Пенроузе.

— Мне жаль, что я не послал ни единого письма. Я мог бы, по крайней мере, написать твоему отцу.

— Ты не должен ничего объяснять. — Она вошла в кусты, спугивая животных, которые могли там быть. — Ты был очень занят. Школа, работа, а потом брак и постоянные поездки в разные страны.

— Я не ищу оправданий. Дела людей говорят сами за себя. В конечном счете, слова ничего не значат. — Его шаги послышались рядом с ней в кустарнике. — Ты согласна?

— Честно говоря, нет. — Она остановилась и повернулась к нему. — Я всегда думала, что Энтони больше всего страдал от твоего молчания. Хотя бы одно письмо, хотя бы одно слово…

Куинн резко отвернулся. Солнечный свет четко обрисовал его профиль, а на твердом подбородке билась жилка.

— Когда я последний раз видел своего кузена в городе много лет назад, мои слова мало на него повлияли.

— Боже мой, — кровь прилила к кончикам ее пальцев, — я не знала, что вы с ним виделись!

Сокол упал на жертву. Стройное тело его было похоже на слезу, летящую с невиданной скоростью — быстрее, чем любое другое животное на земле.

— Вы встретились после того, как Энтони выгнали из Оксфорда? — Она внимательно взглянула в глаза Куинна.

— Да. Я несколько раз встречался с ним на протяжении года. Это было неизбежно. Неженатым джентльменам всегда рады на приемах в Лондоне, — странно улыбаясь, сказал он. — Последний раз я видел его уже после того, как женился. Перед поездкой в Португалию.

Куинн смотрел на нее как будто издалека — и она не могла понять почему. Необходимость вернуть Облидж, снова надеть ей на голову клобучок и посадить на ветку, на которую они часто ее сажали, обрадовала ее.

— Раз уж так, — ровным голосом произнесла она, — я рада, что вам довелось увидеться прежде, чем он умер. Он изменился — на самом деле все изменилось — после того, как ты так неожиданно уехал из Пенроуза в школу. Но я думаю, ты и сам это заметил — его измученный вид, постоянное беспокойство, — ведь у него не было отца, который остановил бы его, или старшего брата. — Она услышала, как шаги Куинна затихли рядом.

— Джорджиана, когда я уезжал из Лондона, я знал — он не сможет преодолеть и пережить печальное влияние приукрашенных гадючьих гнезд города. — Он замолчал, и ей очень захотелось взглянуть на него, но она не осмелилась. — Если бы я был более достойным человеком, я бы, возможно, нашел в себе силы вернуться. Попытаться остановить его, — продолжил Куинн. Глаза его потемнели. — Но я такой, какой я есть.

Джорджиана уже предложила ему оправдание его внезапного отчуждения от нее и Энтони — его лучшего друга. Но казалось, он ждет чего-то большего. Чего-то, что она стеснялась сказать.

Она устала притворяться. Этого человека она любила всеми фибрами души больше половины жизни. И теперь она должна попробовать выяснить правду, хотя до сих пор так и не набралась храбрости этого сделать.

— Но почему же ты не вернулся? — Она, сама того не сознавая, уперла руки в бедра. — Почему оставил нас? Почему никогда не писал?

Куинн уставился на нее пустым взглядом, как будто ошеломленный ее прямотой. А потом его лицо снова стало непроницаемым, каким было с самого возвращения. В какое же отчаяние приводила ее эта лишенная эмоций маска!

— Даже я не могу простить себя за то, что не спасла его. Ты же был его лучшим другом, его кузеном. Он боготворил тебя. Энтони относился к тебе, как к старшему брату. Он сделал бы все, о чем бы ты его ни попросил. — Она запнулась. — На самом деле я удивлена, что ты вернулся. Все мы, даже мой отец, считали — ты нас забыл, и более того — мы никогда и не значили ничего для тебя…

Сильные руки схватили ее и встряхнули. Она подняла взгляд и увидела наконец, как на его лице отразилась буря чувств.

— Значили. Ты знаешь это.

— Знаю ли?

Его пальцы болезненно вонзились в кожу ее рук. Он горящим взглядом смотрел прямо ей в глаза.

Вдруг она услышала шорох. В росших рядом кустах кто-то зашевелился — из болиголова выглядывала маленькая девочка. Малышка прыснула хулиганским смехом, поняв, что ее увидели.

— Папа, ты собираешься поцеловать ее и извиниться, чтобы я могла, наконец, выйти из кустов? — Озорная мордашка уставилась на Куинна.

Выражение его лица мгновенно изменилось, и на нем появилось то, чего Джорджиана не видела уже так давно, — искренняя радость.

— Фэрли! — Он бросился к дочери и закружил ее. — А где же мисс Биддлуорд?

— Папа! — Маленькая девочка обвила руками его шею. — Старая мисс Би прилегла отдохнуть. И велела мне сделать то же самое. Ха! Это же ужасно скучно!

Джорджиана с интересом смотрела на Куинна. Он просто светился от радости. Смотреть на абсолютно счастливого Куинна было почти больно. Таким она его не видела никогда.

— И, судя по состоянию твоего платья, ты вылезла через окно? Я даже не буду спрашивать, как ты не убилась, слезая со второго этажа, если пообещаешь больше никогда так не делать. И кстати, сколько раз я говорил тебе — не шпионь за людьми!

— Но ты же шпионишь, — возмущенно возразила девочка. — Я сама слышана, как ты говорил об этом с мамой.

Он замялся:

— Да, хм… во время войны людям порой приходится заниматься вещами, о которых они и помыслить не могли при других обстоятельствах, — пробормотал он, поглаживая нос. — Это часть моей профессии, и мне за нее платят.

— В таком случае мне тоже должны платить, — хихикнула девочка. — Кто эта леди, папа? И почему ты сделал ей больно? Ты учил меня никогда никому не делать больно — даже когда Тимми Брэдфорд оторвал руку моей кукле. А эта леди точно с ним не сравнится. Я не видела, чтобы она что-нибудь кому-нибудь отрывала.

Куинн покачал головой и с преувеличенной торжественностью поднял девочку и поставил перед Джорджианой:

— Мадам, могу ли я представить вам мою дочь Фэрли? — Он повернулся к девочке: — Дорогая, продемонстрируй, как прекрасно ты делаешь реверанс.

Девочка, тряхнув светлыми локонами, присела в худшем реверансе, который Джорджиана когда-либо видела. После этого дочь Куинна закатила глаза, голубые, как колокольчики на корнуоллских полях.

— Ну, посмотрим, как получится у вас, — чрезвычайно смешно, с вызовом сказала девочка, угадав мысли Джорджианы.

Джорджиана боялась, что сейчас лопнет от сдерживаемого смеха.

— Думаю, у меня получится чуточку лучше, чем у тебя, если быть абсолютно честной.

И у нее получилось лучше. Но лишь чуточку.

— Вы мне нравитесь, — снова захихикала девочка. — Как вас зовут?

— Фэрли! Сколько раз я тебе повторял, жди, когда человека тебе представят! — безнадежно вздохнул Куинн.

— Ну, папа, я просто подумала, что ты забыл ее представить, и попыталась загладить твою ошибку.

Ах, подумала Джорджиана, откуда же взялся этот замечательный ребенок? Ни капли многозначительной собранности отца. Только честность, открытость и буйство эмоций. Она бы отдала все на свете за то, чтобы иметь дочь, похожую на Фэрли.

Девочка накрутила на палец локон.

— Папа, ты так до сих пор и не извинился. Я не следила за тобой всего две недели, а твои манеры уже испортились. Говорила же я тебе — не надо было оставлять меня с бабушкой и дедушкой. Я тебе нужна. А теперь извиняйся!

— Фэрли!..

— Нет. Извиняйся, как принято. Ты всегда говорил, что причинять боль леди непростительно, а ведь ты сильно сжал ее руки. Я видела.

— Но, Фэрли, это совершенно не…

— Сейчас же, — твердо сказала девочка.

В жилах ее явно течет королевская кровь, подумала Джорджиана, наслаждаясь тем, как ребенок ставит на колени такого таинственного и загадочного Куинна.

Джорджиана почувствовала, как он касается ее руки и, подняв глаза, встретилась с его напряженным взглядом.

— Джорджиана, прости меня, если я причинил тебе боль. Уверяю тебя, я сделал это совершенно неосознанно. Пожалуйста, прости меня.

Девочка фыркнула.

— Я вижу, ты забыл, как правильно извиняться, папа. Где поцелуй? Должен быть поцелуй!

Джорджиана почувствовала, как кровь отливает от ее лица. Она обязана остановить происходящее. Сейчас же.

— Фэрли, я очень рада познакомиться с тобой, ведь теперь мне не придется одной демонстрировать твоему грубому папе его ошибки. Но он вовсе не должен целовать…

— Ты тоже собираешься со мной спорить? — спросила Фэрли голосом королевы.

Неужели она действительно ждет…

— Сейчас же! — недовольно повторила маленькая тиранка.

О Господи милосердный. Ее мысли остановились, когда она взглянула на Куинна. Он не сделает этого. Она знает. Такое совершенно невозможно…

И тут он наклонился к ней и прикоснулся жесткими губами к ее щеке с мягкостью, столь контрастирующей с чеканной резкостью его черт. Джорджиана не могла дышать, не могла двигаться, чувствуя его близость. Его дыхание дразнило ее, у нее даже чуть-чуть закружилась голова. Все произошло так быстро, но касание его губ показалось ей теплым касанием судьбы.

— Джорджиана, пожалуйста, позволь мне опять принести свои извинения, — прошептал он. — Я не знаю, что на меня нашло…

— Ты должен поцеловать ее в губы, глупый, — весело прочирикала его дочь. — Все это знают. Только детей целуют в щеку. Леди целуют в губы.

Джорджиана замерла от ужаса. Девочка не иначе была исчадием ада, присланным мучить ее. Или как минимум деспотом. Очаровательным, коварным деспотом.

— Фэрли! — в замешательстве и с немалой долей безнадежности произнес Куинн, никак, впрочем, не демонстрируя свою реакцию на поцелуй. — Джентльмены не целуют всех леди в губы, когда извиняются. Только, — он остановился в поисках подходящего слова, — некоторых леди. Тех, с кем их связывают особые отношения. Долгая связь.

— Но в Лондоне ты сказал мне, что знаешь ее очень давно, вы вместе с ней выросли и она особенная.

Боже! Не может быть, чтобы…

— Фэрли, сколько раз я повторял тебе — не говори о людях, стоящих прямо перед тобой, так, как будто их здесь нет!

Девочка надула губы.

—Но я не знаю, должна ли я тоже называть ее Джорджианой, как и ты, папа, или леди Чтототон или Другойлинг. Или подойдет ваша милость? Хотя она не тянет на «вашу милость», если ты спросишь у меня.

Слава Богу, они ушли от темы поцелуев.

— Фэрли, пожалуйста, обращайся ко мне по имени. Мы будем большими друзьями. Я уверена. Не хочешь помочь мне с соколихой? Видела ее? Я совсем забыла об Облидж и должна отнести ее в сокольню. Я даже позволю тебе ее понести.

Девочка задумчиво взвесила что-то про себя.

— Ты ничуть не лучше папы. Ты тоже пытаешься выкрутиться и не целоваться с ним. Он не должен был делать тебе больно, но ты должна хотя бы притвориться, что прощаешь его, даже если не хочешь этого делать. Именно так папа всегда заставляет меня поступать.

Глаза у малышки немного косили, в точности как у одного из слуг Вельзевула.

Куинн страдальчески вздохнул и потер лоб.

— Джорджиана, посоветуйся со мной, прежде чем решишься снова вступить в брак и родить детей. Суровая реальность — перед тобой.

Он осторожно взял дочь за руку и посмотрел на нее:

— Да уж, мне не следовало пытаться спорить с тобой, Фэрли. Боюсь, я слишком хорошо научил тебя вести переговоры, а значит, вся вина на мне. Но я также учил тебя важности компромиссов. Я обещаю поцеловать Джорджиану — ведь ты права. Мы действительно связаны как брат и сестра. Но я сделаю это не здесь и не сейчас, ведь извинения надо приносить наедине — без посредника, оценивающего происходящее.

Как брат и сестра. Сердце Джорджианы сжалось еще сильнее.

— Ну, папа, пока ты, по моему мнению, заработал невысокую оценку. Но я действительно умею соглашаться на компромисс, как ты сказал. Просто Джорджиана доложит мне, как у тебя получилось, а ты доложишь мне, как получилось у нее.

Джорджиана ошибалась, считая, что этот ребенок — слуга дьявола. Нет, она маленькая горгона Медуза. Несомненно, тысяча змей копошится под очаровательными кудрями.

Девочка посмотрела на них обоих и прыснула:

— Я голодна. Что в корзинке для пикника, папа? И кстати, Джорджиана, ты сказала, что я могу поухаживать за птицей, не так ли? Она меня не клюнет?

Джорджиана скорее клюнула бы ее сама, но вместо этого откинула с лица Фэрли один из белокурых локонов. Волосы были на ощупь как теплый шелк и напоминали полоску нежного пуха на груди Облидж, когда та вила гнездо.

Остаток дня они провели вместе с Куинном и его дочерью, обходя поместье. Обсуждение извинений и поцелуев забросили, как камень с высокой скалы в глубины моря. Глядя на Куинна и Фэрли, Джорджиана чувствовала себя очень одинокой. Воспоминания о молодых и беззаботных днях, проведенных в дружбе с ним, больше не приносили успокоения. Он жил полной жизнью — и он забыл ее, пусть даже и утверждал обратное. У них теперь нет ничего общего, и у него есть красивейшая дочка, чтобы делить любовь, и память о потерянной жене.

Если бы Джорджиана принадлежала к тем, кто наслаждается жалостью к себе, она бы испытывала ее сейчас. Но вместо этого она укрепилась в решимости оставить чувства к Куинну в прошлом… где им давно следовало упокоиться.

— В таком случае, мистер Браун, — произнес. Куинн на следующее утро, все еще не избавившись от подозрений по поводу пожилого человека, сидевшего напротив него за столом, — мы договорились?

Лысоватый шотландец дружелюбно засмеялся:

— Только дурак скажет «нет» на такое предложение. Но, простите меня, милорд, — покачал он головой, все еще смеясь, — думается мне, что дурак вы, раз предлагаете такое. Неужели управляющие теперь в таком дефиците?

Герцог Хелстон, опиравшийся на каминную полку, с раздражающе самодовольным выражением лица заметил:

— Брауни, я ведь предупреждал тебя: этот человек — полнейший идиот. И он, похоже, не верит никому. Как я не устаю повторять…

— Простите, Хелстон, но я снова попрошу вас воздержаться от ваших любимых колкостей, — перебил Куинн. — Я хотел бы продолжить обсуждение договора.

Джон Браун прокашлялся, достал носовой платок и протер бровь. Люк Сент-Обин выглядел готовым на убийство.

Хотел бы Куинн знать, будет ли этот шотландец выполнять свои обязанности. И, если уж говорить честно, сможет ли он совершить невозможное и вынудить Джорджиану покинуть скотный двор и начать проводить время в гостиных.

Кто-то постучал в дверь кабинета.

— Да? — крикнул Куинн.

Обычно приятный голос герцогини-вдовы гневно затрещал из-за закрытой двери:

— Он не сделает этого. Люк никогда не сделает этого. Мистер Браун должен оставаться с ним в Эмберли во время визита, а не здесь. Нет совершенно никакой причины, по которой он мог бы находиться…

Джорджиана открыла дверь и, приложив палец к губам, посмотрела на леди Ату.

Куинн откашлялся.

— Леди, — произнес он, поднявшись вместе с другими джентльменами, чтобы поклониться.

— Я сожалею, что мне приходится вмешиваться, — произнесла Джорджиана. В ее широко раскрытых глазах прятался невысказанный вопрос, — но домоправительница упомянула, что приехал мистер Браун, и я — а точнее, Ата и я — мы хотели пожелать ему всего наилучшего, прежде чем он вернется в Эмберли.

Джорджиана присела в реверансе перед мистером Брауном. Пожилой мужчина наклонился и быстро клюнул ее в щеку.

— Я надеюсь, дорогуша, вы не поставите старику поцелуй в укор? Мы слишком давно не виделись, вы должны меня простить. Дрожащие морские волки не часто получают поцелуи, вы знаете. И очень жаль. Ведь именно в пожилом возрасте они нам больше всего нужны.

Ата неверной походкой подошла к мистеру Брауну и ударила его тростью по ноге.

Мистер Браун вздрогнул. К чести его будет сказано, он удержал все ругательства при себе.

— Да уж, дрожащие. Ты такой же дрожащий, как старый лис, положивший глаз на ягнят. Не верь ему ни минуты, моя дорогая.

Глаза Джорджианы весело вспыхнули.

— И не надо смотреть на меня так, как будто я должна радоваться виду твоей шкуры, — произнесла Ата, — ты желтобрюхий трус, вот ты кто. После свадьбы Люка в прошлом году ты сбежал так быстро, что я уж было подумала…

Мистер Браун запечатал уста пожилой герцогини быстрым поцелуем в губы. Брови герцога подскочили и почти исчезли под его черными волосами.

— Что ж, — бессвязно пролопотала ошеломленная Ата, — что ж, я никогда…

— Не думали, что я вернусь? Я тоже не думал. Но после приглашения внука я поменял свое решение. Думаю, я скучал по…

В глазах Аты вспыхнуло чувство, сильно напоминающее надежду, и она уже открыла рот, чтобы заговорить…

— Ароматному воздуху Корнуолла, — удовлетворенно закончил он.

— У тебя манеры хуже, чем у…

Мистер Браун мягко перебил ее:

— И возможно, совсем чуть-чуть я скучал по одной энергичной маленькой болтушке.

— Что?! — гневно воскликнула Ата.

Герцог громогласно расхохотался.

— Я почти — повторяю, почти — жалею, что не могу остаться и дальше наслаждаться этим зрелищем. Но, увы, я должен вернуться в Эмберли. Элсмир, теперь они в ваших руках. Я верю, вы разберетесь с ними… рано или поздно. Легендарное очарование, — он выглядел слегка огорченным, — которое вы так высоко ставите, уверен, послужит вам. Но не забудьте повесить замок на дверь в комнату моей бабушки. — Он, отвернулся. — Да и комнату мистера Брауна не мешало бы понадежнее запереть.

— Люк! — завопила Ата.

— Пойдемте, — предложил мистер Браун маленькой герцогине-вдове, — не проводить ли нам Люка до прихожей? Я должен поговорить с ним о том, как важно хорошо прятать ключи.

Ата весьма не по-женски фыркнула и готова уже была снова кинуться в бой, но передумала, посмотрев на свою юную приятельницу. Вместо этого она смерила взглядом мистера Брауна и, опершись о его руку, направилась к выходу, оставив Куинна наедине с Джорджианой.

Неторопливо оглядев его с ног до головы, она спросила:

— Ты пригласил мистера Брауна остаться?

— Да. Это немного сравняет счет, не так ли?

— Ты пригласил его, только чтобы сравнять счет наших гостей?

— И чтобы сделать приятное молодой герцогине Хелстон, заслуживающей так необходимого матерям покоя.

— И больше никаких причин у тебя нет? — Эмоции Джорджианы всегда легко читались на лице, и сейчас явно собиралась буря.

— Ты знаешь, Джорджиана, — Куинн наклонился к ней, — только потому, что ты решила, будто мы враги, мы не перестали быть друзьями.

Она отвернулась и покраснела.

— Я никогда, не говорила, что мы враги.

— Я не буду лгать тебе, Джорджиана. Я бы хотел, чтобы ты хорошенько подумала. Возможно, он станет замечательным помощником для тебя — и для меня.

— Но…

— Мы же договорились, что поищем замену.

— Но…

— И что ты будешь учить этого человека вежливо, с изяществом и юмором.

В ответ она издала какой-то, без всяких сомнений, невежливый звук.

— Я никогда не говорила, что буду так его учить. Уж во всяком случае, ты знаешь — на изящество я не способна.

Куинн подошел к ней еще ближе. В ее глазах плясали золотые искры.

Джорджиана отстранилась — ее явно беспокоила такая близость. Он никогда раньше не обращал на это внимания, но ей как будто становилось дурно всякий раз, когда он к ней подходил. То же самое случилось и в искусственных руинах в день его прибытия, и вчера, когда он поцеловал ее в щеку.

При мысли об этом у него сжалось сердце. Он пообещал поцеловать ее. Так, как мужчина целует женщину. Он потянулся к Джорджиане. Глаза ее расширились, когда она увидела его протянутую руку.

— Джорджиана, — очень тихо произнес он, — я снова извиняюсь перед тобой за то, что потерял вчера контроль над собой. Ты меня прощаешь?

— Я уже простила тебя. Ты это знаешь. — Она отвернулась.

Он опустил руку, а потом взял ладони Джорджианы в свои и притянул ее к себе.

— Могу ли я тогда поцеловать тебя? Поцелуй избавит нас от неловкости.

— Я не буду целовать тебя из-за того, что твоя дочь вынудила тебя согласиться на какую-то глупость.

Ему немыслимо хотелось прижаться к ее губам.

— А если я скажу, что моя дочь не имеет к этому отношения?

— Я не поверю.

Наступила тишина. Их взгляды встретились, и воздух задрожал от напряжения.

А потом вдруг в ее глазах появилось что-то такое, от чего ему захотелось сейчас же обнять ее. Защитить, хотя рассудок его требовал — остановись! Видит Бог, Джорджиане не нужна ничья защита.

— Неужели тебе так отвратительна сама мысль об этом? — прошептал он.

Выражение ее лица неуловимо изменилось.

— Это глупо. — Она повернулась, явно собираясь уйти. — Я должна осмотреть соты. Их нужно сегодня вскрыть, и…

В последний момент он крепко сжал её руку и притянул к себе. В глазах Джорджианы промелькнуло неистовое желание, прежде чем он коснулся ее губ своими и оказался в яростной буре… ничуть не слабее, чем та, в которую он попал в проливе Ла-Манш. Но тогда он путешествовал из одной точки своего бесконечного странствия в другую. Сейчас же он чувствовал себя так, как будто наконец нашел прибежище. Навсегда.

Это согрело ему душу и… ошеломило.

А уж как чувствовала себя она!..