Телефонный звонок разбудил меня под утро. Барышня-телефонистка ласковым тоном пропищала в трубку о добром утре и соединила меня с абонентом. Негромкий, вкрадчивый голос ротмистра Каверина выбил из меня остатки сна.

– Владимир, – сказал он без предисловия, – нам необходимо срочно встретиться. Приезжайте в ресторан «Англетер» прямо сейчас. Есть дело, не терпящее отлагательств. Это был пароль, обозначавший место встречи.

– Хорошо, – ответил я, – буду на месте примерно через час, – и положил трубку.

Быстро умывшись холодной водой и приведя себя в порядок, я выскочил на улицу. В это раннее утро дождик только собирался выбросить свой «десант» на питерские улицы. Поэтому было прохладно и пасмурно, хотя солнышко иногда подмигивало из-за туч, отливающих свинцом.

«Да, хорошая будет сегодня погода», – подумал я и принялся высматривать извозчика. Редкие ранние прохожие быстро проскакивали мимо, испуганно прижимаясь к стенкам домов и старательно обходя подворотни. Выстрелов не было слышно, но в общем покое ощущалась какая-то полутревожная тишина, нарушаемая лишь топотом прохожих и гулом каких-то отдаленных и непонятных действий. С извозчиками была проблема. Они тоже в эти сложные для всех дни 1917 года оказались в тисках тех непонятных пока событий, которые стремительно разворачивались на улицах Петрограда. Одни были мобилизованы, другие работали вполсилы, третьи вообще уехали из города, бросив на произвол судьбы свое доходное дело. И клиентов стало меньше: буржуа, купечество, чиновничество затаились, а на улицы выплеснулась вооруженная толпа, одетая в военную форму, что придавало ей уверенности и вседозволенности. Отсюда и выстрелы и днем, и ночью, и вооруженные дежурные в подворотнях для охраны домов от бандитов.

В Петроград я прибыл вчера вечером. И хотя был в курсе происходящих здесь событий, тем не менее, действительность оказалась еще более ужасной. Я успел только доложить по телефону своему начальству о прибытии и выполнении задания и сразу бросился на кровать. Поэтому столь ранний звонок и тон ротмистра свидетельствовали об очень серьезных событиях, которые произошли в мое отсутствие и в которых, по его замыслу, мне отводилась определенная роль. Я терялся в догадках: что же произошло, что заставило моего начальника назначить встречу не в департаменте, а на конспиративной квартире?

Эти мысли занимали меня, пока я пытался выловить извозчика. Добираться пешком на Васильевский остров было долго и проблематично. Наконец послышался цокот копыт, и из-за поворота показалась коляска. Я призывно махнул рукой, и извозчик плавно остановился передо мною.

– Чего изволите, барин? – спросил он густым басом.

– На Васильевский, – ответил я.

– Дык чичас туды сложно, барин. Пять целковых будет, – и хитро посмотрел на меня.

– Что-то дороговато, – удивился я.

– Да ить по нонешним временам и это за так. То стреляют, то отымают, то реквизуют, туды их в качель. Совсем життя нету, – и в сердцах сплюнул.

– Ладно, – сказал я и запрыгнул в коляску, – гони.

Он дернул вожжами, и коляска, мягко покачиваясь на рессорах, понесла нас вперед. Солнце начало все чаще показываться из-за туч, окрашивая в теплые тона то верхушки домов, то мостовую, по которой мы мчались. Все чаще стали попадаться прохожие, которые изредка бросали боязливые взгляды на летевший по мостовой экипаж, словно предчувствуя что-то неожиданное с его стороны. Убаюканный мерным топотом копыт, я позволил себе немножко расслабиться, вернувшись к тем мыслям, которые не давали мне покоя после звонка ротмистра.

Проскочив множество переулков и мостов, которые были уже сведены, мы вскоре прибыли на место. Расплатившись с извозчиком за несколько домов от нужного мне места, я пешком через дворы и проулки добрался до намеченного подъезда. Это было, в общем, несложно, так как прохожие уже буйной рекою заполонили ранее безлюдные улицы города, всем своим видом показывая сложность переживаемых страной проблем. Все-таки шла война – война, которая стала барьером на пути многих судеб, сломала и исковеркала многие жизни, отбросила общество вниз на первые ступени той лестницы, о вершинах которой каждый мечтал всю жизнь. На улице в основном пребывала серо-шинельная масса, которая галдела, бряцала оружием, курила махорку и лузгала семечки, косо поглядывая на офицеров и опрятно одетых горожан. Смешавшись с этой толпой и не привлекая к себе внимания, я достиг нужного места. Оглядевшись перед подъездом на куполообразный вход во двор и серые громадины домов, возвышающихся в этом каменном колодце, и не заметив ничего подозрительного, я проскользнул в подъезд. Поднявшись на третий этаж, я прислушался и позвонил условным кодом. Дверь открылась почти сразу. В полумраке прихожей передо мною стоял мой начальник. Одной рукой он придерживал дверь, другой сжимал в кармане пиджака рукоятку револьвера. Увидев меня, он отступил на шаг, пропуская меня вовнутрь.

– Доброе утро, господин ротмистр, – поприветствовал его я.

– Доброе, да не очень, – буркнул он, закрывая дверь и давая мне возможность пройти в освещенную гостиную. – Располагайтесь, – и приглашающим жестом он указал на кресла, стоящие в углу большой комнаты.

Опустившись в кресло рядом со мною, он достал серебряный портсигар с родовым вензелем на крышке, открыл его, вынул папиросу и элегантным жестом прикурил ее. Дым медленно поплыл вверх, наполняя ароматом крепкого турецкого табака всю комнату. Я сидел, молча ожидая разъяснений по поводу столь срочного вызова, следя за струйками дыма, которые периодически выбрасывали вверх легкие и ноздри ротмистра. В свою очередь, и он не нарушал молчания, словно прислушиваясь к себе и тем мыслям, которые бродили в его голове. Время от времени он бросал на меня внимательный взгляд, словно испытывая мое терпение и выдержку. Считая неудобным рассматривать в упор свое непосредственное начальство, я перевел взгляд на стоящие на камине часы, стрелка которых как бы замерла на одном месте, что говорило о том, что здесь нечасто бывают «посетители». Комната была обставлена довольно уютно и освещалась лампой под зеленым абажуром, что придавало всем предметам, находящимся здесь, своеобразный цвет, действующий если не расслабляюще, то, по крайней мере, успокаивающе. Однако чувствовалась и какая-то неестественность в расположении здесь отдельных предметов, кое-где проблескивала пыль, что свидетельствовало об отсутствии здесь постоянных жильцов.

– Вы не заметили за собой слежки? – наконец нарушил молчание ротмистр, гася выкуренную папиросу в массивной бронзовой пепельнице, стоящей на столе.

– Нет, – ответил я, понимая, что это всего лишь дежурный вопрос, который должен был послужить началом беседы. Однако вопреки моим ожиданиям ротмистр лишь кивнул головою и, достав новую папиросу, снова закурил, продолжая молча выбрасывать дым в потолок в уже пропахшей табаком комнате.

Я вновь был предоставлен своим мыслям, недоумевая, что же произошло. Почему я, прилетев сломя голову на встречу, вот уже минут десять сижу с молчаливым собеседником и «наслаждаюсь» ароматом его папирос фирмы «Дукат»? Хотя он и обладал завидной выдержкой, его сегодняшнее поведение говорило о том, что случилось что-то экстраординарное, и прежде чем начать разговор об этом, ротмистр должен был собраться с мыслями и сообщить мне ровно столько, сколько следовало мне знать. Это было непреложным правилом нашей службы, службы, занимающейся специальными действиями по охране Его Императорского Величества Николая II и его семьи. И хотя мы формально входили в состав Третьей Тайной канцелярии Его Императорского Величества, нигде в бумагах не значились и не подчинялись начальнику личной охраны императора генералу Коковцеву.

Сидевший передо мной мой начальник числился интендантом по хозяйственной части дворового ведомства и формально занимался вопросами снабжения огромного хозяйства императорского двора, имея соответствующий штат чиновников и множество хозяйственных служб. Но мало кто знал об истинной деятельности ротмистра, от внимания которого не ускользало ничего, что происходило на дворцовой «кухне», не только в области снабжения и питания царской семьи, но и окружающей политической обстановки. Более того, он имел обширное досье не только на членов большой царской семьи, но и на всех политических деятелей, военных, артистов, купцов – поставщиков двора Его Императорского Величества, и на множество других людей, которые хоть когда-либо имели контакты не только с царем, но и с ближайшим его окружением. К примеру, в досье на князей Юсуповых было записано, что основателем рода является хан ногайской орды Юсуф-Мурза, отославший своих сыновей ко двору московского царя Ивана Грозного. За это их род был проклят, и из всех рожденных в одном поколении Юсуповых до двадцати шести лет доживал всего один ребенок, и это до тех пор, пока рода не станет. Это давало возможность нашей службе прогнозировать развитие тех или иных событий, определенным образом влиять на них и устранять или предотвращать возможные негативные последствия. Однако эта работа была возможна в рамках цивилизованного развития, а не той ситуации, которая сегодня складывалась в стране.

Многие боялись ротмистра, догадываясь о его деятельности, некоторые заискивали перед ним, пытаясь купить его расположение и через него приблизиться к особе императора. Однако он был предельно честен, неподкупен и самолюбив, к тому же был аристократом, обладавшим значительными средствами. Стержнем всей своей деятельности он считал служение монархии и процветание Отечества. По его глубокому убеждению, без этого России будет сложно выжить в мире, все более разъедаемом страстями и непрерывными войнами. Происходя из знатного древнего рода, он и сотрудников подбирал по этим критериям, проверяя их на определенных делах, постепенно приближая к главным тайнам и идеалам, исповедуемым им самим и его единомышленниками.

Я попал в круг этих чиновников по наследству, как бы парадоксально это ни звучало. Род наш такой же древний и знатный, как и род ротмистра. И этот вид деятельности – охрана основ и традиций мироздания – стала нашим предназначением и передавалась из поколения в поколение. Мои предки занимались этим по велению свыше, оттачивая свое мастерство, вникая в тайны основ мироздания, передавая накопленный опыт последующему поколению не только в виде наглядных примеров, но и фиксируя все действия и события в определенной летописи с тщательным анализом и уроками на будущее. Все это хранилось в архиве, который был продублирован и рассредоточен в разных местах. И я с рождения готовился к этой миссии, пройдя, как и мои предшественники, все стадии не только светского, но и специального индивидуального обучения, которое дало мне возможность владеть не только тайнами кулачного боя, древних боевых искусств и магией казаков-характерников, но и уходить в зазеркалье, читать мысли собеседника, а при крайней необходимости проводить невротические манипуляции и гипнотические действия, делающие меня невидимым для окружающих, или превращаться в одного из братьев наших меньших. Практические навыки в этом деле я получал в разных местах. Так, в Смоленской губернии меня включили в группу юношей, которые должны были там пройти обряд инициации, то есть вступления в мужской союз. Если у кого-нибудь получалось перевоплощение в волка или медведя, то ему разрешали жениться. Если нет, то все повторяется до тех пор, пока он не научится делать это. У некоторых все получается сразу, другие осваивают такой обряд только со второй или третьей попытки, ну а остальным остается всю жизнь ходить бобылем. Не скажу, что у меня это получилось сразу. Если у большинства мастерство как-то передавалось по наследству, то мне пришлось все осваивать заново. Позднее я шлифовал эти навыки, чтобы закрепить их и довести его до автоматизма. Все, что я умел, было приобретено годами тренировок и постоянным внутренним самосовершенствованием своего мироощущения, концентрацией воли и чувств. Естественно, значительной части этих моих качеств ротмистр не знал, хотя возможно, догадывался, учитывая мою родословную и те миссии, которые выполнял я и мои предки.

Диплом я имел императорского высшего технического училища и числился согласно дворцовому ведомству чиновником по особым поручениям при моем начальнике. Я и выполнял отдельные поручения императорской семьи, за что неоднократно поощрялся и продвигался по служебной лестнице. Интересна была моя поездка в Америку, где я занимался проблемой заказа, изготовления и доставки легкового автомобиля «Паккард» для императрицы Марии Федоровны. Я присутствовал на заводе в Дейтроне при его сборке, отладке, а затем пароходом он был доставлен в столицу. Автомобиль был сделан на совесть и моей задачей было проследить, чтобы там не оказалось ничего «лишнего» из ненужных частей и чтобы аура автомобиля оставалась предельно чистой. Это был красавец автомобиль с позолоченной решеткой радиатора и такими же широко выпуклыми фарами. В кабине кроме водителя могли свободо разместиться четыре человека. Сиденья были обтянуты темно-вишневой тисненой кожей, а на дверях располагались карманы для различных мелочей. Одним словом, он являл собой образец шика, комфорта и роскоши.

Кроме того, я спас жизнь самому государю императору Николаю II в ходе боевых действий на юго-западном фронте, в результате чего я был награжден Георгиевским крестом, который император самолично снял со своей груди и прикрепил на мою, и холодным именным анненовским оружием. Согласно Табели о рангах я был коллежским асессором, а по основной линии своей негласной работы носил погоны поручика, хотя формой пользовался не особенно часто. Моя специфическая служба давала мне возможность носить различного звания и ранга мундиры и одежду. Поэтому в шифоньерах на отдельных моих квартирах висело множество форм и униформ и морского, и казачьего, и артиллерийского, и других ведомств. Пользование ими зависело от того, какие конкретные задания мне приходилось выполнять. Сегодня я был одет в штатский двубортный пиджак и темную манишку с жилетом. Оружие я не носил принципиально. В случае чего я в основном обходился руками и крепкой тростью, которую всегда носил с собою.

Наконец, докурив вторую папиросу и нервно бросив ее остатки в пепельницу, ротмистр пристально взглянул на меня, всем своим видом демонстрируя, что он готов к основной части нашей срочной встречи.

– Милостивый государь, – сказал он. – Вам известна обстановка, которая сложилась в стране за период вашего отсутствия здесь?

– В общих чертах, – ответил я.

– Позвольте тогда вам немножко обрисовать ее, – продолжил он и, резко встав с кресла, принялся расхаживать по комнате, выдавая тем самым волнение, охватившее его.

– Дело в том, что государь-император отрекся от престола, а вернее сказать, его бывшие «верноподданные» заставили его сделать это в самый ответственный момент жизни нашего государства, не оставив ему никакого выбора. Самое страшное, что они не понимают, или наоборот, хорошо понимают, что творят. Словно какие-то шоры пали им на глаза, и они мчатся к пропасти, не думая ни о себе, ни о нашей великой державе. Не только в стране, столице, генштабе, армии, но и в окружении императора царит предательство, шляются всякие темные личности, я уже не говорю о прямых агентах, которые разносят всевозможные слухи, подбивают охрану царя к неподчинению, ведут все к тому, чтобы уничтожить сначала символ России, а затем и погубить всю страну. В этом, как ни парадоксально, заинтересованы не только министры, но и сам начальник охраны генерал Коковцев. Эта сеть клеветников и прямых шпионов настолько густая, многоплановая и многовариантная, представляющая интересы практически всех стран, что разрубить ее оказывается достаточно сложным делом. Я потихонечку начал распутывать этот клубок, стал подбираться к главному режиссеру этого «спектакля», занимающему достаточно высокий пост и находящемуся в почете у царя, так что совсем непросто будет его уличить в антигосударственных делах. Вполне очевидно, что он почувствовал это и привел в действие все свои силы, которые в итоге и способствовали отречению императора от престола. На это не жалели ни денег, ни средств. По агентурным данным, события 1905 года были прелюдией к нынешней ситуации. Тогда на политической арене появился новый игрок – Америка, которая проявила очень большой интерес к нашему Дальнему Востоку, почувствовав вкус Аляски. Кстати, мы продать-то ее продали, а деньги в размере одиннадцати миллионов рублей золотом до сих пор не получили. Барк «Оркни», который вез эти средства, большая часть которых была в золотых слитках, по невыясненным обстоятельствам затонул в Балтийском море 16 июля 1868 года. И претензии вроде бы предъявлять некому, а денег государство не досчиталось. А в период гражданской войны в Америке царь Александр II, царь крепостнической России, не только выделил денежный кредит северянам, подчеркиваю северянам, а не рабовладельцам-южанам, которым отказали Франция и другие страны, но и послал две военных эскадры для поддержки Севера, что способствовало его победе в братоубийственной войне.

А чем они нам отвечают? В Японии наших пленных солдат специально подготовленные агитаторы и проповедники американского происхождения начинают обрабатывать, расшатывая у них нравственные устои, подвергая сомнению постулаты православия и основу основ государственного устройства – самодержавие. Во что это обошлось стране, вы сами отлично знаете. Я не хочу сказать, что это дело только одних американцев. Нет, здесь приняли активное участие и другие страны, которые, хотя сейчас и находятся по разные стороны баррикады, тем не менее, в противодействии России находят общий язык. Так вот, эта работа не прекращалась ни на минуту, ведется она и сейчас. Как видите, она дает свои отрицательные плоды. Народ, подогретый со всех сторон, ничего не видит вокруг, бунтует, грабит, открывает фронт для противника и кричит о равенстве и братстве. Конечно, здесь есть вина и наших политиков, и чиновников. В столице, несмотря на сложное военное время и беспредел, работают все магазины, в продаже имеется практически все, пусть немного по завышенным ценам – усиленно кричат о голоде. Петербург стал прибежищем для бандитов всех мастей, которые под лозунгом революции собирают различного рода банды и начинают грабить горожан. Полиции практически нет, потому жильцы создают домовые комитеты из офицеров, которые с оружием в руках защищают дома. Временное правительство пребывает в стадии эйфории и не в состоянии навести порядок в стране. Мало того, у них хватило наглости вчера арестовать государя. Этот колченогий «душка» Керенский, как называют его газеты, сам приехал во дворец, заменил охрану и объявил царю о его аресте. Слава Богу, что нам удалось не допустить физического устранения царской семьи. Однако ситуация очень обманчива. Пока он со своей семьей находится в Царском Селе.

«Слава Богу, – подумал я, – наконец-то он подошел к основному моменту, ради которого и вызвал меня. Что я могу сделать в этой ситуации? В чем будет заключаться моя задача? Что он хочет от меня? Я ведь только вернулся из Англии, куда сопровождал груз золота, в количестве 5,5 тонн». Эти средства были оплатой оружия, которое Англия как союзник обязалась поставить России. Располагая акциями Ленских золотых приисков, царь решил отправить в английские банки и свое личное золото, которое также шло на закупку оружия, а частично на личный счет царской семьи. Вообще Николай II долю своих личных средств держал в банках Германии, но с началом войны посчитал это не патриотичным и снял эти деньги, направив их на закупку вооружения для армии. Я целый месяц провел в дороге и на поездах, и на кораблях вместе с двумя своими помощниками, пока не добрался до Англии и не сдал в банк все до последнего грамма, о чем привез соответствующие документы. Об этом я и собирался сегодня доложить ротмистру, захватив эти бумаги с собой.

Ротмистр закурил третью папиросу и продолжил монолог:

– Чтобы обезопасить государя, мы стали проводить определенную работу и среди членов Временного правительства, и среди иностранных посольств с целью вывоза царской семьи за границу, до прояснения ситуации. Однако эти переговоры находятся в начальной стадии, а царю угрожает реальная опасность. Поэтому я отдал приказ нашим людям постоянно следить за царской семьей, новой охраной и всеми средствами противодействовать любым попыткам, угрожающим их жизни. К сожалению, наших людей там мало. Старая проверенная охрана почти вся разбежалась. Многие охвачены революционным порывом, даже некоторые члены царской семьи, а царя называют «гражданин Романов». Я удивляюсь, как у него хватает силы выдерживать все это.

Ротмистр остановился и вновь потянулся к портсигару.

– Так вот, – сказал он, – государь хочет встретиться с вами и лично поручить еще одно дело. Речь идет о том, что пока длилась «катавасия» со всеми этими государственными проблемами, я посоветовал государю собрать личные вещи и переправить их в одну из стран-союзниц, а именно в Англию. Сейчас мы об этом ведем переговоры. Учитывая доверительные отношения Николая II с английским королем Георгом V, я думаю, проблем не будет. Мы рекомендовали царской семье взять минимум вещей на первое время, семейных реликвий, каких-то раритетов, икон и т.д. Тем не менее, набралось 150 ящиков. Вчера еще возможно было свободно их вывезти из дворца, а сегодня в связи с заменой охраны и сложившейся ситуацией это проблематично. Поэтому он хочет встретиться с вами и обсудить детали.

Закончив говорить, ротмистр глубоко затянулся папиросой и вопросительно посмотрел на меня.

– Какие у вас будут предложения на этот счет? – спросил он.

– Сложная задача, – ответил я, прикидывая все возможные варианты за и против. – Тем более, что его обвиняют в том, что он постоянно грабил народ, допустил братоубийственную войну. Достаточно посмотреть карикатуры на царя, которыми пестрят нынешние газеты, чтобы понять, что официально мы эту проблему не решим. Мне нужно время, чтобы все обдумать.

– Времени нет, – резко, словно отрубив, воскликнул ротмистр, – как и надежных людей, на которых можно положиться. Вам придется обходиться своими силами и наработанными связями. Средства на эту операцию возьмете из резервного фонда. Решить эту задачу необходимо не в ближайшие дни, а часы. Мы обязаны обеспечить царской семье достойную жизнь за границей.

«Да, – подумал я, – серьезная работа мне предстоит, тем более, в этой нестабильной ситуации, когда рассчитывать можно только на себя. Старых органов власти практически уже нет, а новые только в проекте и настроены совсем не в нашу сторону. Люди шокированы. Многие стоят перед выбором, в какую сторону идти, и поэтому не сдвинутся с места, чтобы помочь. А посему помощи ждать неоткуда, особенно когда речь идет о таком грузе, как вещи самого императора, даже отрекшегося от престола. Пусть один, два, ну десять ящиков, – нет, целых 150 деревянных сундуков, набитых до отказа!»

– Как я теперь попаду во дворец? – спросил я ротмистра.

– Не знаю, – просто ответил он. – Не мне вас учить, не такие проблемы решали. Главное состоит в том, чтобы вы как можно быстрее встретились с царем и приступили к выполнению поставленной задачи. Вам все ясно, поручик?

– Так точно, – ответил я, вставая с кресла и становясь по стойке смирно.

– Желаю успеха, – сказал ротмистр и протянул руку. – В случае крайней необходимости, вы знаете, как меня найти. Каналы связи остаются пока без изменений.

– Желаю здравствовать, – ответил я и, пожав протянутую руку, направился к выходу.

– Желаю успеха, – на прощание сказал мне ротмистр. – От выполнения этого задания зависит очень многое.

Эта многозначительная фраза прозвучала уже за моей спиной, когда я закрывал дверь квартиры на лестничной площадке.

Выйдя из подъезда, я остановился на секунду в колодце двора, куда еще не проникало солнце, чтобы вдохнуть почти весеннего воздуха и проветрить легкие от дыма папирос ротмистра. Было свежо и морозно. Попав через дворовую арку на улицу, я сразу окунулся в толпу, которая, что-то восторженно галдя, двигалась к центру города. Я решил пройтись пешком, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и прочувствовать обстановку, в которой сегодня живет столица. Нужно было войти в образ, а для этого общение с толпой было наилучшим средством, чтобы узнать не только ее настроение, но и последние «сплетни», а главное – выбрать типаж, который мог стать моим вторым «я» при выполнении задания. Да и извозчика найти в такой ситуации было проблематично. Поэтому я, влившись в толпу, вместе с ней двинулся к центру. Слева и справа качались солдатские шинели и рабочие картузы, которые порой разбавлялись мелькающей стайкой женских платьев, пальто и муфт. Толпа радостно галдела, слышались возгласы и выкрики. Порой на тумбах набережной встречались агитаторы, которые осипшим голосом кричали о немедленном прекращении войны, мире без контрибуций и созыве учредительного собрания. Мальчишки-газетчики, мелькая в толпе, добавляли в этот гул свои звонкие голоса, выкрикивая названия газетных статей и махая бумажными свертками в воздухе. Я поймал за плечо одного из них, купил газету и стал на ходу ее бегло просматривать. В газете крупным шрифтом сообщалось об аресте царя и назначении генерала Корнилова на должность командующего Петроградским военным округом по просьбе Временного правительства, который, кстати, и объявил об аресте царской семьи. «И этот туда же», – подумал я с горечью. – «Боевой генерал, а лезет в политику. Что же происходит, если даже такие генералы, как Корнилов и Алексеев забыли свои прямые обязанности по защите Отечества и бросились сломя голову в завораживающий омут революционных страстей? Что будет с Россией? Что будет с государем-императором?» Так, рассуждая на эту тему, я не заметил, как добрался до дома.

Проскочив мимо привратника, я поднялся на свой второй этаж и вошел в квартиру, которую недавно так спешно покинул. Быстро раздевшись, я принял душ и переоделся в военный френч и шинель без погон. Глянув в зеркало и придав своему лицу туповато-серьезное выражение, я вышел из квартиры.