Примерно через час мы добрались до станции. Чтобы не привлекать к себе внимания, я перед станцией остановил Егора и через небольшой лесок вышел на привокзальную часть. Несмотря на ранний час народу было много. И местные жители, и солдаты, и крестьяне. Конечно, гражданский цвет терялся на фоне серых солдатских шинелей. Казалось, толпа состоит не из отдельных частей, а представляет собой единое целое, которое одним махом накрыло железнодорожную станцию и теперь выжидало чего-то, принюхиваясь и присматриваясь по сторонам. Слышались отдельные фразы, короткие реплики и раскатистый мат, который порой перекрывал весь этот шум. Все ждали поезд, который должен был отправляться в Петроград.

Никого из железнодорожных смотрителей на перроне не было видно. Я решил подойти к кассе, окошко которой сиротливо смотрелось в конце станционного здания. Приблизившись к нему, я увидел дремавшего за столом служащего в потертой железнодорожной фуражке. Вежливо поздоровавшись, я спросил, как скоро прибудет поезд. Это вывело его из полусонного состояния, и он, осмысленно взглянув на меня и зевая, ответил:

–Да, кто его знает! Сегодни все перепуталось. Нет ни порядка, ни уважения. Вон солдатики шастаются с оружием и пускают его в ход, надо и не надо. Давече, ночью приставили его к груди и кричат, подавай им немедленно состав. Чуть в расход не пустили. Всем все надо немедленно. А где его взять? Паровозов, вагонов не хватает. Все ломается, а ремонтировать кто будет? Да, нет тебе ни власти, ни порядка. Потому, господин хороший, я отвечу вам так. Обычно состав выезжает в 7 утра. Теперь он задерживается, как правило, на час или два. Ждите, скоро должен быть.

Поблагодарив его, я отошел от кассы и стал сбоку здания так, чтобы видеть всю картину железнодорожного перрона. У меня было еще достаточно времени, и я стал наблюдать за толпой.

Вскоре она перестала быть для меня безликой массой, распалась на отдельные картинки, те, в свою очередь, на отдельные элементы, и я стал различать и фиксировать отдельные лица людей, проходивших мимо меня или стоящих на перроне. Вон группа английских матросов в бескозырках с бомбончиками. Там − молоденькая медсестра с раненым солдатом, а вон рядовой в серой шинели − явно переодетый офицер, что видно по осанке и манере поведения. Так я переводил взгляд по мере своего интереса к изучаемым человеческим персонажам, пока не уперся в чей-то знакомый профиль. Автоматически сработали рефлексы, «вбиваемые» нам при обучении , и память стала выдавать наверх возможных фигурантов, которые имели схожее строение. Однако нужная фигура пока не высвечивалась. Чтобы как-то ускорить процесс опознания, я стал передвигаться чуть вбок, рассматривая внимательно заинтересовавших меня собеседников. Их было трое.

Один, одетый в штатское габардиновое пальто, походил на маклера средней руки, хотя был выряжен в стандартный наряд. Во время разговора у него бегали глаза, которые к тому же имели разную расцветку. Это уже настораживало само по себе, потому что являлось своеобразной меткой, которой наделялся человек, несущий в себе отрицательную энергию. Второй собеседник был достаточно высокого роста, чуть сутуловатый и одетый в солдатскую шинель. Космы грязных волос ниспадали с его головы. Глаза у него были злые и расположенные близко друг к другу. Казалось, что он смотрит в известную только ему одному точку. При этом он свирепо усмехался. Именно звериная свирепость была написана у него на лице. Даже бывалые фронтовики из-за этого выражения лица обходили стороной эту троицу, чем она и выделялась из общей массы присутствующих.

Наконец я нашел нужную мне точку обзора, и в моей голове как бы щелкнул контакт, найдя нужный ответ на поставленный вопрос. Из тысячи лиц всплыло одно лицо, которое соответствовало третьему собеседнику. Это был мой ночной визави, одетый все в ту же венгерку и кубанку. Он тем же характерным манером держал правую руку в кармане и щурил на собеседников свой единственный глаз. Однако его лицо как-то изменилось. Или я плохо разглядел его в темноте, или за это время с ним произошли какие-то трансформации. Чтобы выяснить это, я осторожно продолжил свое боковое движение, пока полностью не открылось его лицо. Я остановился пораженный. На его лице было два глаза. Причем один из них как бы светился изнутри, особенно, когда из-за туч стало выглядывать солнце. Присмотревшись более внимательно, я понял, что это был искусственный глаз, выполненный из какого-то материала, который словно излучал в пространство какую-то энергию. Вот почему собеседник, одетый в пальто, стрелял глазами в разные стороны, очевидно, боясь посмотреть прямо в глаза своему партнеру, чтобы не попасть под его воздействие. Вполне вероятно, что он не раз попадал под влияние этой энергии и не хотел повторения. Второй громила тупо смотрел в этот глаз, вероятно, уже находясь под его влиянием, и казалось, готов был выполнить любую команду одноглазого.

Пока я собирался с мыслями и анализировал то, что мне выдала память, одноглазый, почувствовав внимание к себе, стал нервно крутить головою, словно пытаясь определить, откуда может исходить потенциальная опасность. Увидя его лихорадочные движения я счел за благо смешаться с толпой и передвинуться в другой конец перрона. Тем более, что раздался паровозный гудок и трудяга-паровоз медленно втащил к перрону пассажирский поезд. Раздался звон привокзального колокола, и толпа с криком и воплями бросилась на штурм состава. Подхваченный этим водоворотом и подталкиваемый со всех сторон, я очутился возле вагонных поручней. Ухватившись за них, я успел вскочить на первую ступеньку и от толчков в спину буквально ввалился в вагон, где был зажат во втором купе возле окна. Минут через двадцать давка прекратилась и стало возможным даже дышать. Это означало, что посадка закончилась и мы скоро тронемся в путь. На перроне еще бегали опоздавшие и неуспевшие втиснуться в вагоны. Они пытались хоть как-то уцепиться за вагоны, но это был сизифов труд, так как даже на крыше не было свободных мест.

Наконец на перрон вышел дежурный по станции в красной фуражке и, не обращая внимания на вопиющие нарушения правил безопасности перевозок, подошел к вокзальному колоколу , а затем достал из кармана большие часы. Открыв крышку циферблата и посмотрев на время, он ударил в станционный колокол , тем самым давая команду на отправление состава. Паровоз рявкнул гудком, и состав, словно сорвавшись с цепи, дернулся и стал, медленно пыхтя, набирать скорость в сторону Петрограда. Все облегченно вздохнули и начали устраиваться поудобнее. Я снял фуражку, положил ее на колени и перестроил выражение свого лица, придав ему больше доброжелательности и расположенности к общению с окружающими. Для этого я опустил складки губ, расправил лоб и натянул на лицо полуулыбку, сконцентрировав внутреннюю энергию на расположение к сидящим рядом попутчикам и принялся осторожно их рассматривать. Полувопросительное, полуглуповатое и наивное выражение лица очень сильно влияет на окружающих. Как учили нас, это толкает собеседников к вам навстречу. Они пытаются вам помочь, просветить, втолковать, научить, и вы, благодарно воспринимая их помощь, получаете достаточно много ценных сведений, подталкивая их к этому своими наивными вопросами и радостным выражением лица, означающим, что до вас наконец-то дошла та или другая истина, которую они излагали. Чем шире круг собеседников, принимающих участие в разговоре, тем шире поток сведений, которые вы хотите получить. Учитывая, что я достаточно долго не был дома, мне хотелось из первых рук узнать мнения о событиях, произошедших в стране за время моего отсутствия. Я ждал, когда завяжется беседа, чтобы потом плавно перевести розговор в нужное мне русло.

В купе нашего классного вагона вместо положенных четырех, оказалось человек пятнадцать. Они сидели не только на сидениях, но и на полу, тесно прижавшись друг к другу. Общий коридор в вагоне тоже был забит пассажирами. Поэтому я обезопасил себя от возможности быть узнанным моими ночными грабителями, так как свободное продвижение по вагону было практически невозможным. Со мною в купе оказалась медицинская сестра, которая поддерживала раненого офицера, оказавшегося ее мужем, пожилой священнослужитель, трое крестьян, мелкий торговец, а остальное пространство занимали солдаты. Некоторые возвращались после ранения, остальные бросив фронт, ехали через Петроград к себе домой. Многие были при оружии, и винтовки, пристроенные рядом, вызывали неудовольствие священника и страх у медсестры.

Первым нарушил молчание фронтовик, сидевший возле священника.

– Вот приеду домой и нажрусь от пуза, − заявил он, с вызовом посматривая на окружающих. – А то после фронтовой жратвы, пока добирались сюда, совсем отощали.

– А что, совсем не кормили? − поддержал разговор торговец. − Не может быть!

– Так я ж не про фронт, я про дорогу толкую, − как-то съежившись, ответил солдат.

– Воевал бы как следует, тогда бы и пузом не сох, − зло вступил в беседу офицер. − А то вон деру дал. А кто будет защищать от немцев твою семью, Россию, кто?. Из-за таких, как ты, и немец прет вперед.

– Но, но, потише вашбродь, − кинулся в защиту первого второй солдат, возле сидевшего капитана у дверей. − Не он виноват, а генералы и Николка, которые все предали Рассею и нас, а теперь что?

Этот внезапно возникший вопрос как бы завис в воздухе, и на какое-то время прекратил начавшую разворачиваться перебранку. Как будто каждый мысленно пытался себе представить − что же будет дальше? Но очевидно, ответ не приходил или был до того страшен, что никто не пытался его озвучить.

Поэтому сидевший рядом торговец шевельнулся и, нарушив затянувшееся молчание произнес:

– Что-что, да ничего, жили и жить будем дальше. Только вот вопрос как ? Вона в Петрограде бунты, кричат «голодовка, голодомор!» Бьют стекла магазинов, воруют все подряд, словно конец света. А ведь есть все: и хлеб, и сахар, и мясо, и крупы. Я вон поехал, чтобы узнать, как обстоят дела в других местах. И что же − все есть. Пусть малость дороже, дак и время какое! Вот и договорились с тамошним торговым людом о покупке съестных припасов для Петрограда. Так что дело не в припасах и голоде, а в чем-то другом.

– В чем другом? − спросил молодой солдатик, сидевший на полу, и резко повернувшись к торговцу, он наклонил винтовку так, что она коснулась священника.

– В чем? Да в том, − вступил в разговор он, брезгливо отодвинув в сторону винтовку,– что Бога забыли, царя арестовали. А без царя нет России. Царь ведь помазаник Божий. Лишится царя Россия, лишится и Божьего благословення. Наступит смута огромная. Святые старцы давно глаголили об этом. Спаси и сохрани, Господи, Рассею, – он тяжело вздохнул и перекрестился. То же самое сделали и все остальные.

– Этих всех предателей − генералов, политиков-пустозвонов и банкиров я бы собственными руками, − прохрипел раненый капитан, выразительно показывая руками свои предполагаемые действия. – Проворовали, продали страну. Довели нас до такого скотского состояния, − он горько махнул рукой и опустил голову.

И столько горечи и тоски было в его словах, искренней боли за судьбу страны, что все остальные, повернув голову, сочувственно посмотрели в его сторону. Его супруга успокаивающе положила свою руку на его голову и нежно притянула ее на свое плечо. Капитан, стиснув зубы, тяжело дышал и, казалось готов был расплакаться.

– Он еще и контуженый, – сказала жена, как бы извиняясь глядя на присутствующих. − Я с трудом отыскала его на поле боя после атаки и два месяца выхаживала в госпиталях. А теперь вот дали отпуск, чтобы долечиться в домашних условиях. Вот едем в столицу, а что там нас ждет − сами не знаем.

Так, то возобновляясь, то затихая продолжалась беседа в купе. При этом не было каких-либо сложных ситуаций, все чувствовали себя на равных. Очевидно тяготы жизни и та атмосфера дороги, которая способна объединить людей, сделала свое дело и сделала всех людей именно людьми, оставив за окнами вагона, пусть временно, все проблемы, которые волновали каждого.

Из этой беседы я узнал, что в стране произошел переворот, в котором обвиняют немцев и крупных политиков-фабрикантов, а царя − в нерешительности и предательстве интересов страны, что столица и вся страна в целом обеспечена продовольствием. Однако недостаточно оружия, боеприпасов. В армии резко упала дисциплина. Все увлеклись митингами и созданием всяких комитетов, хотя для чего они никто не знает. Единоначалие подорвано, а часть офицерского корпуса и генералитет заигрывают с солдатскими массами, объявляя себя революционерами. Что тут говорить, когда сам адмирал Колчак, к которому благоволил государь, принял участие в его аресте! Никто воевать не хочет. На фронте идет братание. При этом, если со стороны немцев оно осуществляется по команде сверху, то с нашей стороны или стихийно, или по решению полковых комитетов. В стране сложились две крупные оппозиционные силы, которые ведут борьбу друг с другом за власть. Одни − зажиревшие представители отечественной буржуазии использующие свои капиталы в надежде приумножить их в дальнейшем, другие − «голодные» и обозленные − ведут политический бой на средства вражеской Германии и обладают большим демагогическим воздействием на массы, которые, выбыв из привычной правовой колеи и опьяненные духом вседозволенности, в большинстве своем попали под их влияние. Кто подпитывает их энергетику, через кого направляются отрицательные потоки энергии, так негативно действующие на людей, что они забывают про все: веру, царя, отечество, свою семью, родственные отношения и основные христианские каноны, с которыми воспитывались с детства. Частично ответ на этот вопрос я получил в Царском Селе, столкнувшись с энергетическим шаром, который, как мне кажется, не оставит теперь меня в покое ни на минутку. Ведь после встречи с ним, наверное не случайно меня подстерегали ночью с двое субъектов, а то , что потом я увидел их на перроне и еду в одном с ними поезде, убеждало меня в правильности моих выводов.

А что если аналогичное существо есть и в Зимнем, и в других дворцах? Тогда понятны все эти проблемы, постоянно преследующие в последнее время династию Романовых. Очевидно, это малая часть того, что пустило корни в стране и, как червь, начинает подтачивать общество, нашептывая ему всякие идейки и толкая на крайние меры. Да, не все в нашем государстве, как и в любом другом, гладко. Однако нужно время на реформацию, нужны и люди, готовые это претворить в жизнь передовые идеи. Таких людей всегда хватало в стране. Однако тех, кто противодействовал этому, было еще больше.

Предстояло выяснить, где еще могут быть подобные скопления отрицательной энергии и по возможности ее нейтрализовать. Жаль, что на все это у меня нет времени. Совсем другую задачу поставил передо мной император. Нужно было тайно и в то же время официально организовать вывоз из Зимнего дворца 150 ящиков с императорским багажом. Вопрос достаточно сложный, учитывая арест царской семьи и негативное отношение к нему, которое культивируется повсеместно. Одному не справиться. Подключать кого-то, значит предавать дело огласке. Поднимется шум по поводу возможного бегства царя и тогда неизвестно, что может произойти с царской семьей. Нужно искать другие пути и собирать свою, уже не раз проверенную команду. Но надо спешить, пока обстановка более или менее позволяет сделать это. Необходимо для багажа найти безопасное место, а затем выбрать дальнейшие пути его транспортировки в Англию. Все надо тщательно взвесить и продумать. Провала в этом деле быть не должно. Это единственный шанс, который пока есть у царя, так как обстановка в стране накаляется с каждым не то что днем, а даже часом. Если и дальше так пойдет, то вполне возможен взрыв с непредсказуемыми последствиями. Так что времени, как всегда, почти нет. Думая о своем задании и поддерживая беседу ничего не значащими фразами, мы постепенно приближались к северной столице. К вечеру мы прибыли на место.

Вывалившись из душного прокуренного вагона, я быстро прошмыгнул внутрь вокзала и, встав у окна с затемненной стороны, принялся изучать толпу прибывших, выискивая среди них встретившихся мне подозрительных личностей. Мимо окна с разной скоростью и важностью пестрым калейдоскопом проходила вся повоенная страна, начиная от солдат-фронтовиков, матросов и заканчивая носильщиками и пацанами-оборванцами, шнырявшими в надежде хоть на какую-то поживу.

Вдруг в толчее мелькнул знакомый силуэт. Его тень, отразившись в окне, превратилась на мгновение в огромную амебу, которая, вытаращив глаза, в изумлении смотрела на меня, пока не пропала , растекшись по немытому стеклу грязными пятнами. Энергетический двойник − понял я, исподволь глядя на другую странную рожу, которая, как привязанная за веревочку собачка, неотрывно тащилась за субъектом со стеклянным глазом. Он нервно водил головой по сторонам, словно вынюхивая что-то. Следом плелся третий с котомкой за спиной и небольшим чемоданом в руке.

Отпустив их на небольшое расстояние, я двинулся следом, заблокировав свои мысли, так как понимал, что главарь обладает способностью улавливать их на расстоянии. Минут через пять вся компания вышла на привокзальную площадь. Остановившись на минутку и обведя ее глазами, старший направился к автомобилю, на стоянке с извозчиками. Подойдя к нему и перебросившись несколькими словами с шофером, одетым в коричневую кожаную куртку, он махнул рукой своим подельникам, и пока они влезали в автомобиль, внимательно наблюдал за толпой, растекавшейся в разных направлениях от здания железнодорожного вокзала. Это заставило меня приостановить свое наблюдение и подойти к мальчишке, бойко торговавшему газетами. Пока я рассматривал их и выбирал, какую купить, одноглазый, убедившись, что все нормально, уселся на переднее сидение и громко захлопнул дверь. Водитель, выйдя из кабины, ручкой завел двигатель, и они покатили по булыжной мостовой в сторону проспекта.

Быстро расплатившись с продавцом и сунув газету в карман, я подбежал к стоящему рядом извозчику и, впрыгнув на сидение, крикнул, чтобы он ехал быстро за только что отъехавшим авто, пообещав хорошие чаевые. Тот, не говоря ни слова, подобрал вожжи и, громко хлопнув кнутом, бросил экипаж вперед, по следу автомобиля. Мы проехали через площадь и выскочили на Невский проспект. Движение было не очень интенсивным и вскоре, обгоняя ехавшие пролетки, мы увидели впереди двигавшийся на медленной скорости нужный нам автомобиль. Следуя за ним, свернули на Невский проспект и наконец остановились перед домом банкира А. Ротштейна. Одноглазый выскочил из машины, подбежал к парадному крыльцу и позвонил. Спустя некоторое время дверь открылась, и он, обменявшись несколькими фразами с привратником, заскочил в дом. Выйдя оттуда через несколько минут, он подошел к машине и, взяв чемодан, понес его в дом. Покинув дом минуты через две, он задержался на крыльце и, оглядев улицу, снял свой головной убор, вытер пот со лба и внутренней поверхности шапки. Убедившись, что все спокойно, он сел в автомобиль, который стоял с включенным двигателем, и сразу же поехал вперед.

Запомнив дом, в который занесли чемодан, я подтолкнул кучера, и мы снова поехали за автомобилем. Так мы петляли по городу еще минут двадцать, пока автомобиль не остановился возле доходного дома купца Селиванова. Все трое пассажиров вышли из авто и налегке отправились к крайнему подъезду. Когда они вошли в него, шофер надавил на газ и тронулся с места стоянки. Выждав некоторое время, я, дав задаток кучеру и приказав ждать меня, выскочил из экипажа, подбежал к тому подъезду, в котором скрылись мои подопечные, и вбежал в него. Остановившись на секунду при входе, я прислушался. Было слышно, как по лестнице раздаются шаги поднимающихся людей. В этом здании лифта не было, а лестница, ведущая наверх, имела форму спирали. Это дало мне возможность, чуть выдвинувшись за угол первого лестничного пролета, увидеть всю троицу. Они поднимались не торопясь, осматривая по ходу висевшие на дверях медные таблички с фамилиями жильцов. Наконец они нашли нужную дверь на четвертом этаже, и одноглазый позвонил. Дверь почти сразу же открылась, затем послышался глухой звук начавшегося разговора, после чего все вошли в квартиру, и дверь со скрипом захлопнулась.

Выждав минуты три, я тихонечко поднялся вслед за ними и на двери, за которой они скрылись, увидел табличку, на которой славянской вязью было написано «Адвокат Остерман». Выяснив то, что мне надо было, я быстро спустился вниз и, сев в ожидавший меня экипаж, покатил домой.