В одной стране — возможно, что восточной, Возможно, не совсем — не в этом суть Во время оно царствовал тиран. Предшественник его был добрый царь При нем министры и чины пониже Все как один, добро любили тоже, И оттого добра у них немало Скопилось в погребах и закромах; В казне же вовсе чудеса творились: Бывало, соберут, к примеру, подать, И казначей, отперши семь замков, В сундук казенный бросит горсть монет Так ни одна не звякнет — оттого, Что ни одна не долетит до днища! Куда девались? Черт их разберет! Народ спервоначалу не роптал, Зане и сам был испокон веков Добролюбив и к чудесам способен, Но в некий день злосчастный оказалось, Что в царстве больше нечего украсть! И вот тогда-то дружный глас народа Решительно потребовал порядка, И на престол был возведен тиран. Тиран и впрямь порядок обеспечил, От ржавчины очистив древний меч, И рвение похвальное являя: При нем ворам отпиливали руки, Бандитов утопляли в нужном месте, Мздоимцев вешали, прелюбодеям Щипцами вырывали грешный уд Короче, добродетель процветала! И среди мудрых сих установлений Особенно отметить надлежит Одно: как именно решил тиран Вопрос проклятый о свободе слова. (А, надобно сказать, сию державу Не миновала тяжкая напасть Поэтов было там, что тараканов! И каждый, как обычно, мнил себя Пупом земли, посланником небес, Заступником народа, гласом божьим, Огнем палящим, чистым родником, Столпом культуры и грозою тронов Насчет певцов любви вообще молчу.) Так вот, тиран цензуру упразднил, Отправил кучу сыщиков в отставку И учредил взамен такой порядок: При нем любой поэт без исключенья, Будь он хоть гений чистой красоты, Хоть графоман, придурок и пропойца, Хоть юноша безусый, хоть старик, Хоть вообще не мужеского пола Явиться мог в специальный департамент И рукопись приемщице отдать. И тотчас же, на средства государства, Стихи его дословно, без изъятий, Включая и гражданственные оды, И едкие сатиры на тирана, И дерзкое хуление святынь, И всякое срамное непотребство, И, наконец, любой бездарный бред Печатались большими тиражами! (Зане тиран был деспот просвещенный, Знал грамоте и даже разрешил В стране книгопечатные машины.) При этом самый лучший экземпляр, В красивой твердой глянцевой обложке, Шел автору. На следующий день На площади, запруженной народом, Поэт, в венце лавровом, в белой тоге (Или в венце терновом и в лохмотьях Тут кто как пожелает) восходил На эшафот, покрытый алым шелком (Автографы попутно раздавая), Торжественно жал руку палачу (А впрочем, мог и плюнуть — ведь недаром Палач надбавку получал за вредность), И наконец, склонив на плаху шею, Под визг поклонниц и рукоплесканья, В единый миг лишался головы. Казненного останки в тот же день На Кладбище Поэтов погребали, И книгу в твердой глянцевой обложке В гроб клали с отсеченной головой. Был много лет незыблем сей обычай, Среди других, тираном учрежденных, Но время быстролетно, как ни жаль Над ним не властен ни один правитель! И как-то раз, проснувшись поутру, В газетах жители прочли в испуге: «Тиран помре! Да здравствует свобода!» Испуг, однако, оказался краток: Уж к вечеру какой-то сорванец Навозом мазал статую тирана, Потом Республиканский Комитет Провозгласил отмену смертной казни И двери тюрем настежь распахнул Короче, понеслось. И вскоре воры, Бандиты и мздоимцы процвели, Казна пустела, подать не сбиралась, Солдаты пропивали щит и меч, А девы юные, утратив стыд, Уже прилюдно предавались блуду… И как вы думаете, кто хулил Всех более все эти перемены? Кто больше всех жалел и сокрушался О прошлом? Ну конечно же, поэты! Ведь при тиране каждому из них Надежно гарантировалась слава, Поклонницы, восторженные толпы, Молчание зоилов (ведь ругать На смерть идущих было неэтичным), Немалые, при жизни, тиражи И мученический венец впридачу! А ныне — где все это? Ах, увы!… Когда вам скажут (сам я часто слышал): «Тиран поэтов извести не мог, Республика же извела» — не верьте: Практически во всяком кабаке Увидите вы кучку оборванцев, Нечесанных, испитых, неопрятных, Средь коих всяк с горящими глазами Кричит другим: «Я гений! Вы дерьмо!» Иной его хватает за грудки, Тот — в волоса вцепляется собрату, И глядь — уж все они тузят друг друга, Пока не свалятся в изнеможенье… Вы, может, видя это, удивлялись: Коль так они друг друга ненавидят, Зачем же вместе сходятся? Что делать Когда бы не собратья, кто вообще Об их существовании бы помнил? Коль есть у вас к несчастным состраданье, Вы им подайте медную монету Они ее, конечно же, пропьют, И спать улягутся под стол кабацкий; Пусть им приснится площадь, эшафот, Поклонницы, блестящая обложка, Овации, и тога, и автограф, Великодушно данный палачу…