Библиотекаршей оказалась миловидная женщина лет пятидесяти. Звали ее Лариса Михайловна, а поскольку в прошлой ипостаси я был заядлым читателем-поглотителем книг, то были мы хорошими приятелями, если можно так выразится, учитывая разницу в возрасте. Прекрасно помню рассказы о погибшем муже, о сыне, который пошел по стопам отца и сейчас служит где-то на Дальнем Востоке. Классическая судьба русской женщины, горькая и несправедливая, если учитывать, что ее ждет буквально через полтора года. Когда отряд выведут в «чистое поле», на новую, никак не обустроенную государственную границу в горах Северного Кавказа, и даже офицеры долгие годы будут обитать в вагончиках или мыкаться по съемным комнатам. Солдаты и вовсе в палатках жить будут до середины девяностых.

Лариса Михайловна лишится и квартиры и всего имущества, и с одним чемоданчиком отправится к сыну во Владивосток. Больше о ней я ничего и не услышу. Военный городок разграбят до основания, даже оконные рамы вынесут, но всего через пару лет ушлые аборигены вселятся обратно и внаглую приватизируют бывшее имущество русских. Вполне обычное явление для начала девяностых, но от этого не менее жуткое.

Оставив в словаре «шифрованное» донесение, я выскочил из клуба и, по закону подлости, через минуту нарвался на лейтенанта Коротченко. Тот плотоядно ухмыльнулся, видя такую удачу, и тут же взял меня в оборот.

В принципе, можно было сказать правду, что я посещаю библиотеку ради того, чтобы достойно подготовиться к поступлению в училище и стать офицером пограничником. Но офицер офицеру рознь, и выпускник Львовского политического заповедника — это совсем не то же самое, что нормальный человек. Комплекс неполноценности у таких людей, за очень редким исключением, изначально, поскольку отношение к ним у коллег снисходительно-презрительное. Чаще всего — вполне заслуженно, а в случае с нашим политработником — на все сто процентов это так.

И заявить, что ты будешь поступать в Голицинское пограничное — это как бросить вызов лично ему. Гражданин Коротченко обычно и без малейшего повода бывает вреден и пакостен сверх меры, а если к этому примешивается личная неприязнь — тушите свет, сливайте воду, как говорят моряки подводники, когда утыкаются в айсберг.

Поэтому выбираю более привычную версию и заявляю, что бегал в чипок за сигаретами в свое личное свободное время. Благо он здесь рядом и маршрут совпадает.

— Это залет, рядовой Морозов! — торжествующе заявил довольный лейтенант. — Вступаешь в наряд по роте сегодня. — Доложишь дежурному, что я тебе взыскание наложил. Приду проверю.

Честно говоря, не такое серьезное это нарушение. С разрешения сержанта в чипок можно бегать официально, но Коротченко не стал себя утруждать деталями, а сразу влепил наряд. В надежде, что я попробую возразить и тогда он может легко удвоить вознаграждение.

Но я опытный пользователь кирзовых сапог и гимнастерки, на такие детские разводы не ловлюсь. Поэтому чеканю: «Есть! Заступить в наряд по роте. Доложить дежурному.» И отбываю «отбывать» наказание, извиняюсь за тавтологию забавную.

Не понравился мне взгляд летехин, вместо разочарования, что я ускользнул от двойного наказания, в нем читалось скрытое торжество и злорадство. Списал это на собственное переутомление и начинающуюся паранойю, но как оказалось, напрасно.

Сам по себе внеочередной наряд — это не подарок. Но при желании его можно превратить в настоящее истязание. Судя по всему, лейтенант Коротченко таким желанием обладал, поэтому с изощренным коварством подложил мне натуральную свинью. Жирную и особо крупную, хотя наверняка это был экспромт, не мог он заранее знать, что я попадусь ему на пути. Или мог? Зачем-то же он поперся в сторону магазинчика, причем хитро так подкараулил у поворота, где из-за кустов видимость ограничена. Похоже специально там выжидал, и время самое подходящее для этого.

Память услужливо подсказала, что такие подлянки как раз в его духе, и надо не зевать варежкой, а быть бдительным и всегда настороже.

Конечно же, политрук был в курсе, что сегодня в наряд по роте заступили бывшие жители предгорий. Если бы кто-нибудь озадачился подсчетом и статистикой, кого именно чаще ставят на дежурство, то легко обнаружил бы, что славянская половина призыва в нарядах бывает раза в полтора чаще, чем их соседи по казарме. Командование в курсе, что даги или чехи обязательно создают проблемы, категорически не согласны мыть полы и заниматься уборкой.

Нормальный офицер такую проблему не запускает, и решает сразу, обычно «через колено», вразумляя обнаглевших новобранцев. Но Коротченко трудно назвать нормальным командиром, я вообще не понимаю, как он оказался в пограничных войсках, где отбор кадров довольно жесткий. Наверняка «по блату» устроился, поэтому терпят его, тем более, что политинформации читать много ума не нужно, а жалобы и доносы писать он может со скоростью печатного станка. Чей-то протеже, да к тому же склочный и подлый — такого трогать себе дороже. По старой традиции, именно таких и отправляют первыми на повышение — это единственный способ убрать его из части без скандала.

Понятное дело, что ставить дагестанцев с ингушами в наряд все же приходится, хоть и реже, чем остальных, которые наоборот получают двойную норму по уборке и дежурствам.

Коротченко решил не заморачиваться и нашел оригинальный способ избавиться от проблемы и долгого воспитательного процесса. Изначально в наряд заступают одни даги, за исключением одного старослужащего, старшего над ними. Но затем следует хитрый и честно говоря, подлый, «ход конем». Летеха ловит «залетчика», или просто находит жертву, которой лепит внеочередной наряд.

И этот «счастливчик» оказывается в наряде один среди четверых кавказцев, не считая дембеля, которому дела нет, кто именно будет шуршать всю ночь. Те его морально и если требуется физически «прессуют», и он драит полы в казарме в одиночку до утра.

Формально проблема решена, к лейтенанту претензий не возникает. Все типа случайно так сложилось. А не надо дисциплину нарушать.

Для полного счастья, оказалось что сегодня из «стариков» дежурит Кроль, который просто свинтил к себе в парк, оставив вместо себя рядового Хамизова.

На «тумбочке» обнаружился салабон из донбасских, Василий кажется, его замполит поймал спящим во время лекции. Проверил конспект и тут же влепил наряд. Прав я оказался со своими предположениями, повод летехе не требовался.

— Ты после двенадцати заступаешь, а я начну мыть проход в левой половине, — понуро поделился планами на вечер собрат по залету.

— Не понял? А эти черноза… что дневальными стоять не собираются и полы мыть не станут?

Вопрос риторический, но уточнить все же необходимо. Чтобы не было случайных жертв потом, ибо настроение у меня сегодня злое и решительное.

Вася скривился и держась за грудак, поведал, что ему уже объяснили его права и обязанности. Вчетвером, с занесением аргументов в грудную клетку.

— Вот как? Даже не стесняются? Совсем обнаглели. Что же будем учить.

Вася попытался воззвать к моему благоразумию, но я шикнул на него и отправился к гражданину Хамизову за разъяснениями.

Нашелся указанный товарищ в сушилке, в компании земляков. У них даже чайник оказался и гора пряников на закуску. Богато живут абреки, хорошо устроились на первом месяце службы такая роскошь под носом у начальства.

Судя по всему они тут и после отбоя заседать будут.

Воспитанный интеллигентный горец не стал играть в политкорректность, он и слова такого наверняка не знал, а просто уведомил меня, что на тумбочке мы стоим с Васей по очереди, и в промежутках между этим почетным занятием драим полы и наводим блеск на умывальниках, причем в обеих крылах казармы. Сон нам не полагается по сроку службы. Еще и философскую базу под свою позицию сформулировал.

— Мы полы не моем, у нас это женщины делают.

В подтверждение полномочий группа поддержки из земляков за его спиной весело заулюлюкала. Человек шесть — это даже для меня много.

В том смысле много, что аккуратно с ними не справится, а устраивать бойню с членовредительством — себе дороже. Разборка на их половине казармы произойдет, а значит свидетели будут только с одной стороны. Кто крайним окажется и гадать не стоит.

Поэтому просто дождался отбоя, тряхнул Васю, чтобы не ныл, так, что с него пыль выбилась.

— Будь мужиком, Василий. Нельзя прогибаться под изменчивый мир, иначе он прогнется под нас, — весело шепотом озвучил я ему на ухо слова очередного шедевра моего авторства. — Когда начнется шухер, а он начнется — можешь не сомневаться, ты поднимаешь роту по тревоге, звонишь в штаб, и делаешь вид, что знать ничего не знаешь. Никого не видел, ничего не заметил. Сдашь меня — сам удушу, как куренка. Ничего не спасет. Ты меня понял?

— Понял. Никого не видел, ничего не знаю. Может мне с тобой пойти? В сушилке есть ножка от кровати. Ее возьму, — неожиданно расхрабрился Василий. Оказывается ему всего лишь моральной поддержки не хватало, в одиночку человек гнется в разы быстрее, зато гуртом и батьку бить легче.

— Не надо самодеятельности. Твоя задача — прикрыть меня, подтвердить алиби. Не было меня тут, спал на своем месте, как убитый. Соседи это дружно подтвердят.

— Спящие подтвердят, что ты спал? — усомнился дневальный Пинкертон, проявив недюжинные способности к дедукции.

— Не путай, умник. Меня ты не видел, после того, как я спать лег в двенадцать часов. На этом точка. Никакой отсебятины.

Прежде всего надо было подготовиться к воспитательной экзекуции. В таком деле мелочей не бывает, все надо продумывать досконально, многократно страхуясь по возможности.

Для начала изготовил дымовуху. Лучше всего ее делать из пластиковых шариков для пинг-понга, но откуда им взяться в военной части? Поэтому взял обычную авторучку, извлек стержень, и при помощи гантели расплющил, раскрошил и растер пластик насколько это возможно. Такой пластик воспламеняется намного хуже, поэтому использовал для розжига серу со спичек. Обильно настрогал спичечных головок, тщательно перемешал с толченной пластмассой, после чего засунул в коробок. Проделал отверстие для запала, примотал несколько спичек снаружи в качестве самодельного бикфордова шнура, и с чувством выполненного долга отправился копать ямку под ближайшим деревом для захоронки этого вещдока после использования. Говорил уже, что мелочей не бывает? Дымовуха — это слишком серьезное доказательство, чтобы его оставлять на месте преступления. Поэтому обязательно подберу и зарою, чтобы никто не нашел. В мусорник такое не бросишь — могут заметить.

Но свято место пусто не бывает. Заботясь о своем алиби и не желая утруждать особистов напрасно, если они вздумают расследовать это происшествие, я соорудил убедительное доказательство, что все произошедшее — чистая случайность.

Пришлось пожертвовать шнуром от утюга, он все равно сломанный, а так может заменят его наконец. Теперь у меня есть вилка с двужильным медным проводом (с заземлением здесь не заморачиваются). Около умывальников нахожу парочку использованных лезвий «Нева» — жуткой тупизны изначально, бриться ими — сущее наказание.

Если соединить провод и лезвия, вставим между ними несколько спичек для зазора, то получится самодельный кипятильник. Весьма распространенная конструкция и в армии, и на зоне. Врачи такую воду не рекомендуют употреблять внутрь, но кто их, врачей, когда слушал?

У меня же агрегат изначально будет бракованным! Никаких зазоров, лезвия соединяем вместе, обматываем ниткой для надежности. По сути закоротил цепь, и если такой «кипятильник» воткнуть в розетку, то пробки сгорят мгновенно. Опять же, здесь нет защитных автоматов, и перегоревшие пробки надо менять вручную, а в темноте это сделать быстро не получится, особенно для молодых духов, понятия не имеющих, где распределительный щиток находится. Пока старшина роты не пребудет точно света не будет. Даже если Коротченко появится ничего не изменится. Ибо гуманитарный политрук и электричество враги навек и наверняка не любят друг друга со школьной парты.

Поскольку операция намечается в полной темноте, то существует небольшая хитрость, которая даст мне заметное преимущество. Если заранее минут пять посидеть в полной темноте, то зрение адаптируется и лучше видит. Тогда у меня не только фактор внезапности, но и ориентироваться будет легче. Противники же сразу после отключения света в первые минуты, как слепые котята окажутся.

Так и сделал. Выключил свет в душевой, подождал пока зрение адаптируется. Воткнул вилку в розетку, при этом шарахнуло так, что чуть меня не прибило. Но главное, что свет отключился, кстати, не во всей казарме. Оказалось, что наша половина на другом предохранителей «висит». Но это уже не могло спасти невинных горцев от экзекуции. Бросаю в коридор дымовуху, чтобы посеять панику и затруднить мою идентификацию.

Врываться в сушилку не пришлось, пациенты сами открыли дверь, наверное хотели поинтересоваться, куда исчезло электричество и почему пахнет гарью. А тут я навстречу: весь такой добрый и вежливый. Работать решил ногами и локтями, в темноте кулаком попробуй еще попади, можно костяшки случайно разбить, а это может быть доказательством моего участия. Чтобы окончательно сбить с толку, я от всей души матерился на аварском, пусть потом голову ломают, чем они насолили дагестанцам. У них есть точки соприкосновения, по некоторым спорным вопросам, поэтому причину обязательно найдут. Они «земляки» весьма относительные, а в реальности довольно холодно относятся друг к другу.

Короче, порезвился вдоволь, давно душа просила разрядки. Позже выяснилось, что среди результатов ночного боя обнаружился один разбитый нос, кого-то ошпарило кипятком из опрокинутого чайника (а нефиг было традициями службы пренебрегать на первом году), трое получили легкие и средние ушибы разных частей тела. Остальные отделались легким испугом, зато получили крепких звезд…ей от начальства и драили полы следующие трое суток, как миленькие. Под чутким присмотром сурового капитана Иванова, и под угрозой гауптвахты за следующий залет, вплоть до дисбата. Впрочем, о существовании «губы» в Лениноране до сего дня мне ничего известно не было, так что это психологический прием скорее. Однако в Баку отправить реально могут, а там уже все серьезно будет, без поблажек.

Смутило меня только то, что их там шестеро было, а досталось только троим. Видимо я по несколько раз одних и тех же воспитывал, а другим ничего не досталось. Темнота сказалась.

Василий, излучая гордость и торжество, выдержал допрос с пристрастием и нигде не прокололся. Впрочем, сгоревший кипятильник и опрокинутый чайник были убедительны в своем сочетании, и лишних вопросов к дневальному не было, чисто для профилактики влепили наряд на кухню, для разнообразия наверно.

Лишь майор Жилинский был явно не в духе. Его видимо смущало наличие вполне исправного заводского кипятильника, но подозрения к делу не пришьешь, а усложнять ситуацию ему не резон было. К тому же причина драки так и осталась за кадром, никто ничего вразумительного сообщить не смог. Лишь один из пострадавших проболтался, что это аварцы были. Но кто и зачем — он и сам не знал.