— Ну, Итамар, мы победили. Что ты скажешь на это? Я же говорил тебе: не отчаивайся! Я сам никогда не опускаю рук, иду вперед, несмотря на препятствия. Поэтому и достиг всего. «Не падай духом», — сказал Герцль. А может быть, и не он, а кто-то другой. Да, конечно! Это было во времена мандата. Г. Г. Барский из Сохнута выразился так в тот год, когда почти иссяк приток денег из-за границы. Я уже давно подумываю поставить здесь на столе табличку с лозунгом, как у Трумэна. Только вместо того длинного изречения о жаре и кухне будет написано: «Не унывай!» Иврит подходит, как перчатка, для таких изречений. Тебе не кажется? Не то чтобы высказывание Трумэна было неудачным, однако наши лозунги, нужно признать, посильнее. Кроме того, Трумэн — это Трумэн. Когда ему было тридцать пять, он еще торговал одеждой в Миссури, а я в том же возрасте уже вел деловые переговоры с одним из столпов нашей экономики А. А. Мульским.

Итамар снова сидел в пентхаузе, служившем офисом Каманскому. На сей раз он нашел отель без труда.

— Я, собственно, хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали, — ответил Итамар на речи Каманского. Он вертелся на стуле, ощущая неловкость. — Без вашей помощи я бы не продвинулся ни на шаг.

— Ничего особенного я не делал. Просто увидел что-то стоящее и поддержал. Но создал сценарий ты, не я. Кроме того, ты совершенно правильно действовал.

— Я?

— Безусловно. Говорю об этом с полной серьезностью. Ты произвел прекрасное впечатление на членов комиссии. Парень наивный, честный, за деньгами не гонится. И это решает. Недавно я был на вечере «Овуляция окурка» в музее «Макор», посвященном девяти месяцам, со дня наклеивания первого окурка на … ну, на то, что стало скульптурой «Ошибки и окурки». Мы все встретились в «Арно». Не ужин — только коктейль. Стояли группами, ты знаешь, как это бывает, и я слышал, как Норанит рассказывает скульптору Реваху Шараби: он, мол, до такой степени наивен, что не понял моих намеков. «Я хотела спать с ним там в студии, но до него просто не дошло!» — так она сказала. И с каким восторгом! «Ну где еще встретишь таких людей?» — спросила она Реваха.

— Нет, это было не совсем так. Я думаю, она не сообразила, что…

— Какая разница? Главное — она проголосовала за тебя вместе со всеми. Я объяснил Мураму, что нет никакой нужды цепляться за этот эпизод в сценарии. Ведь что такое сценарий? Сырье. Кусок мрамора, из которого высекают статую, как сказал Микеланджело. И кто знает, как она будет выглядеть?

— Я достаточно точно знаю, каким будет фильм, — возразил Итамар. — Может, что-то изменится, но в общем…

— Должен тебе сказать, еще не было случая, чтобы картина, созданная при моем участии, соответствовала бы сценарию.

— Разумеется, что многие вещи меняются на съемочной площадке, но я продумал все до мельчайших деталей. Ведь я работал над сценарием целых три года.

— Зря. Переработал два с половиной года. Каганов говорит, что полгода вполне достаточно, а уж он-то знает! Кстати, тебе известно, что его «Грошовая болтовня» получила вторую премию на фестивале в Баку?

— Неужели? Нет, не слышал.

— Я тебе удивляюсь. Вся страна говорит об этом. Ты не видел Каганова вчера в передаче «Утренняя булочка»? Он прекрасно выступил и в «Полднике», и в «Полуночной чашечке кофе». Я хочу скопировать его кубок и поставить здесь на полку. Кстати, вот тебе пример. У «Грошовой болтовни» практически не было сценария. Каганов предпочел дать волю актерам, и они повели за собой фильм.

— Хотя мой профессор в Нью-Йорке и предостерегал нас от излишней шлифовки сценария, чтобы он не «залоснился», мне все же всегда хочется довести работу до возможного совершенства, даже если речь идет, как вы справедливо заметили, всего лишь о сырье для фильма.

— Ответственность? Требовательность к себе? Я тебя хорошо понимаю. Сам такой.

— Может, это связано с тем, что я получил музыкальное образование. На скрипке нужно заниматься постоянно.

— Ты и на рояле играешь? Вчера я слышал замечательное исполнение. Кажется, что-то Бетховена. Ничто так не трогает душу, как классное исполнение. Так ты тоже перфекционист?

— Не знаю, возможно. Иногда это мешает, но, с другой стороны, если бы я не бился над сценарием, разве он произвел бы на вас такое впечатление?

— Потенциал, дружище! Прежде всего я проверяю, какой потенциал заложен в каждом деле. А в твоем сценарии про оперного певца есть потенциал для настоящего художественного шлягера. Интересно, что у тебя музыкальное образование. Я не знал.

— Я был скрипачом. Меламед, кстати, не оперный певец, хотя поговаривали о его участии в итальянской постановке «Сказок Гофмана».

— Чудный композитор Гофман.

— Немногие знают, что он был композитором.

— Кому надо — тот знает. Среди нас немало таких, кто слышал его «Сказки».

— Это не… — сорвалось у Итамара. Он чуть было не добавил «его», но вовремя остановился. — Да, сам Гофман писал совсем неплохую музыку.

— Почему ты раньше не сказал, что у тебя музыкальное образование? Послушай, ты не хочешь редактировать музыкальную энциклопедию «Рояль для юношества»?

— Я? Почему я?

— Ты же сказал, что у тебя музыкальное образование, не так ли?

— Ну да, я учился в Джульярде, но это не имеет никакого отношения к редактированию энциклопедий. К тому же я скрипач, а не пианист, хотя несколько лет играл и на рояле. В любом случае я не специалист в области теории.

— Специалист-хренист! Обязательно надо называться специалистом? Скрипка, рояль, какая разница? Ноты читать умеешь?

— Разумеется.

— Так чего же ты хочешь? По-моему, ты прекрасный специалист. Да еще учился в Джульярде! Этого мало, что ли? Я хорошо заплачу тебе. То есть не я, а Фонд Лимлиха для поощрения молодых деятелей искусства. Он финансирует эту энциклопедию, которую я согласился издать. Я полагаю, ты слышал о Фонде Лимлиха?

— Да. Случайно.

— Случайно? Это очень крупный фонд. Его основал старый аргентинский филантроп Мешулам Лимлих. Жаль, что он не владеет английским, да и на идише говорит с трудом. Нам нелегко понять друг друга, но мы стали закадычными друзьями. Понимаешь, мы оба болеем за израильскую культуру. Я даже помогал ему в выборе местных членов нашего комитета: порекомендовал доктора Ицика Авиталя, а также такого известного историка и критика, как Александр Эмек-Таль. Выдающиеся люди, а? Жаль только, что они ссорятся между собой… Придется найти замену Звулуни, писателю. Он вскоре уезжает за границу — получил назначение в Андорру на пост культурного атташе. Я тебе рассказывал, какая беседа у меня состоялась о нем с министром иностранных дел?

— Кажется, да.

— Вот я и думаю, не посадить ли на его место профессора Ярива Хофштеттера. Какого ты мнения о нем?

— Я с ним не знаком. Хофштеттер не появлялся на заседаниях академии.

— Да, прямо беда с ним. Он очень занят.

— Эта работа …

— Работа легкая. Ты сможешь и снимать фильм, и редактировать энциклопедию. На это ты будешь жить. Не забудь: чем больше мы сэкономим на зарплатах, тем больше денег останется для других вещей.

— По правде говоря, это не для меня.

— Упустишь такую возможность — поработать с Омером Томером.

— Омер Томер? У него музыкальное образование?

— Вечно ты находишь отговорки, — заметил Каманский с некоторой издевкой. — Музыкальное образование? Главное, что он умеет редактировать. Томер составил и отредактировал все, что выпустил в свет музей «Макор», все без исключения. У него десятилетний опыт. И разве не ясно, что он большой эрудит в вопросах эстетики?

Прочтя сомнение на лице Итамара, Каманский встал и подошел к книжному шкафу. Сняв с одной из полок большую стопку книг, он стал их перебирать, читая вслух названия: «Зеркало завтрашнего дня — взгляд на современность: картина, гумно, автострада», «Местные художницы и израильский мужчина», «Менахем Мурам: визуальное искусство сцены», «Первый день съемок «Незрелого винограда» М.Каганова: зрелость плода», «Норанит: носы против задов».

Каманский победно посмотрел на Итамара:

— Иэто еще не все. Ну, видишь? Один из сборников привлек особое внимание Каманского.

— Смотри, что я здесь нашел. Ты ведь спрашивал о музыкальном образовании Омера Томера, не так ли? Итамар кивнул головой. Каманский показал книгу:

— Читай, пожалуйста.

Итамар подался вперед, чтобы прочесть заголовок: «Волк, пастушья флейта и палестинская овца: сюрреализм против действительности».

— И после этого ты считаешь, что Омер Томер не может редактировать музыкальную энциклопедию?

Не в обычаях финансового магната было давить каблуком уже поверженного противника. Поэтому он не счел нужным распространяться далее о талантах Омера Томера. Каманский положил сборник на стол и сказал только:

— В любом случае, если ты изменишь свое мнение в ближайшую неделю, дай мне знать. Он может быть главным редактором, а ты, скажем, ответственным. Не тяни. Сроки поджимают.

— Не думаю, что у меня будет время на это, если я начну работать над фильмом, — продолжал сопротивляться Итамар.

— Будет у тебя время. Сколько дней могут продолжаться съемки? Не забывай, что мы не голливудская студия с ее огромным бюджетом. Кто-нибудь поможет тебе. Например, Узи Бар-Нер, режиссер. Я вижу, ты чем-то озабочен. Не волнуйся, его имя не появится в титрах.

— Вряд ли мне нужна такая помощь.

— А я думаю, она не помешает. Пойми, это твой первый фильм. С Менахемом Мурамом мы договорились об этом еще до голосования. Я не сомневался, что ты согласишься на такое прекрасное предложение. Ну, к этому мы еще вернемся. Надо обсудить более важные вещи. Знаешь, Итамар, мне просто не терпится начать съемки. Я уже думаю, как подобрать актеров, где взять напрокат аппаратуру, где найти лабораторию подешевле… Кстати, первым делом нужно найти место для натурных съемок. Между прочим, в этом деле Узи Бар-Нер дока … А что с камерой? Тебе никогда не приходило в голову снимать на шестнадцать миллиметров вместо тридцати пяти? Ты, конечно, знаешь, что разница в стоимости огромная.

— Шестнадцать миллиметров? — поразился Итамар. — Мы ведь говорим о фильме для широкой публики. А не о каком-то студенческом проекте.

— Безусловно.

— Если так, то все равно придется перевести его на нормальный формат, чтобы показывать в кинотеатрах.

— Правильно.

— Так в чем же смысл?

— А-а, я знал, что ты так отреагируешь. Не понимаешь, к чему я клоню? Идея возникла у Ури Миликена, моего советника по вопросам искусства. Кстати, маленький тебе, Итамар, совет: человеку стоит платить только за его мозги. И какие же мозги у Миликена! Какие идеи! Я говорю сейчас не только о цене пленки и печати в лаборатории. Путь к залам длинен, Итамар, очень длинен; если ты снял удачный фильм на узкой пленке, то все говорят: это оригинальная вещь, картина начинающего режиссера, это настоящее искусство. А что говорят о новом тридцатипятимиллиметровом фильме?

Итамар пожал плечами.

— Я скажу тебе. Говорят: ну, еще один коммерческий фильм. Еще одна попытка копировать Голливуд. Этого мы хотим? Разве у нас есть шансы конкурировать с ними? Но картина, снятая на шестнадцать миллиметров, совсем иное. Никто, кроме нас, не будет знать, что «Lieder» снят почти с нормальным бюджетом. Ты сможешь послать такую картину на малые фестивали, на первые показы — и если получишь приз…

— Я до сих пор не понимаю…

— Жаль, что здесь нет Миликена. Он бы тебе все прекрасно объяснил, но что делать, если он в эти самые минуты выступает перед комиссией кнессета по образованию. Мы пытаемся внедрить нашу компьютерную программу «Дигитопейнтер» во все школы Израиля. Потрясающая программа. Представь себе, она включает в себя все самое передовое в израильском искусстве. К тому же она интерактивна. Ребенок сам учится рисовать, тренируясь, он может копировать всех великих. Ведь в последнее время выяснилось, что каждый из нас — художник в потенциале! Иногда трудно поверить, чего мы достигли в науке… Словом, Миликен предложил организовать премьеру твоего фильма в музее «Уитли» в Нью-Йорке или в Музее современного искусства. Что это даст? Шанс на рецензию в «Нью-Йорк тайме». Гарантии, конечно, нет, но нельзя быть пессимистом. Возможности безграничны. Сделаем видео. Разошлем копии во все крупные телекомпании. Ты знаешь, что Эй-би-ди во Франкфурте платит… минутку, мне кажется, это не Эй-би-ди.

Каманский порылся в кармане пиджака, вытащил оттуда несколько разноцветных бумажек и быстро просмотрел их.

— Я был прав, не Эй-би-ди, а Эй-ар-ди. Есть и Ви-ди-ар в Кельне и другие тоже. Эти иногда платят до восьмидесяти тысяч марок за полнометражный художественный фильм. А немецкая марка — очень сильная валюта, хотя, конечно, не известно, удержится ли она на этом уровне, пока выйдет фильм. А почему бы им и не взять «Lieder»? Фильм о певце, который поет по-немецки.

— Меламед еврей и родился в Израиле.

— Кто сказал, что эти гои должны заранее знать все детали? Между прочим, можно продать картину и американским станциям учебного телевидения. Уловил принцип? Мы можем отлично заработать еще до того, как фильм выйдет в широкий прокат! Но все это при условии, что мы сделаем высокохудожественную вещь. Пойми, шестнадцать миллиметров — это кристально чистое искусство. Я люблю красоту, Итамар, и оригинальность, будь то кинофильм или отель. Может быть, поэтому меня воротит от идеи создания сети отелей, ну просто воротит. Да, именно шестнадцать миллиметров! — снова подчеркнул Каманский.

— Вы не заинтересованы в том, чтобы показать фильм в Израиле? Для широкого зрителя?

— Пустые хлопоты. С нашей-то публикой? Ничего мы здесь не заработаем. Кто у нас ходит на израильские фильмы?

— А за границей?

— Вот здесь-то собака и зарыта. Для успеха у зарубежного зрителя нужно, чтобы тебя открыли. Шаг за шагом, Итамар! Сначала уйти в подполье. Это очень важно. Такой шаг позволит критикам обнаружить тебя, вытащить на свет Божий. Понял? Ты будешь для критиков их новым открытием. Поверь мне: только шестнадцать миллиметров! Я и сам поначалу с трудом это понял.

Теперь Каманский повернулся к шкафу, чтобы поставить на место сборники музея «Макор». Говорить он не перестал:

— Если показы по телевидению принесут прибыль, мы сможем пообещать проценты всем, кому задолжаем: актерам, декораторам, гримерам, звукооператору…

— Проценты? От чего? — спросил Итамар. Каманский повернулся к нему лицом.

— Проценты от будущих прибылей, — раздраженно сказал он. Как видно, он уже начал терять терпение. — Скажи, чему тебя там учили в твоей киношколе? У тебя есть другой способ поставить фильм с маленьким бюджетом?

— Но ведь есть субсидия академии.

Садясь в кресло, Каманский нетерпеливо потер руки:

— Арасходы? Не забывай, сотрудники «Каманский лимитед» тоже должны что-то заработать. Если раньше мы говорили о пятидесяти тысячах долларов из трехсот, то в свете новых возможностей, открывшихся перед нами, швее не обязаны оставаться на том же уровне. Фильм, который получит премии на фестивалях и пойдет по телевидению, будет приносить прибыль, и мы без всяких проблем сможем выделить еще пятьдесят тысяч долларов. Это ни в коей мере не ударит по качеству фильма! В общей сложности сто тысяч. Скажем, десятая часть от этого — твоя.

Итамар никак не мог постигнуть смысла финансовых комбинаций Каманского.

— Пятнадцать процентов? — предложил Каманский.

— Вы говорите о бюджете всего в двести тысяч долларов? — сообразил Итамар.

— Разве это плохо для шестнадцатимиллиметрового фильма? Ты знаешь кого-нибудь, кто получил больше?

— А как насчет переводов? Если мы планируем заграничные показы, то придется все переводить. Это не просто.

— Ты что, сам не можешь перевести на английский? Это сэкономит расходы.

— Я уже давно перевел все ивритские диалоги на английский. Сценарий, по существу, написан на двух языках. Но кто переведет тексты на немецкий? Я могу проверить перевод, но не более того. Придется найти хорошего переводчика на немецкий.

— Ты и немецкий знаешь? Прекрасно. Откуда? От родителей?

— Нет-нет. Когда я взялся за сценарий о Меламеде, то записался на годичный курс немецкого, чтобы понимать слова песен. С тех пор я стараюсь усовершенствоваться в языке, но пока еще не приблизился к уровню, необходимому…

— Ты неисправим, Итамар, просто неисправим! В любом случае хорошенько подумай об идее шестнадцатимиллиметрового фильма. После успеха с «Lieder», как мы надеемся, «Возвращение Моцарта» уже не будет фильмом новичка, и мы сможем снять его на обычной пленке без всяких проблем.

Итамар остолбенел, услышав из уст Каманского о «Возвращении Моцарта». Откуда он знает? Понимая, что сейчас не время выяснять это, Итамар сдержался, но решил как следует допросить Риту при первой же встрече.