8 июле 1964 года Йони приехал в Израиль для прохождения военной службы, оставив в Америке родителей и младших братьев. Крепкая связь Йони с семьей выразилась в интенсивной переписке и наездах семьи в Израиль.
Дорогие мама и папа! 8. 7. 64
Я уже два дня в стране (сейчас утро третьего). Прибыл в воскресенье ночью и поехал прямо в Иерусалим. Не по слал телеграмму Мири* потому что прежде всего хотел побывать в Иерусалиме. Увидев Израиль с самолета, я испытал нечто вроде сердечного сжатия. Со всем, что есть в Израиле плохого – а видит Бог, что плохого много, – это наша страна, и я люблю ее, как любил всегда. Молодежь в Израиле гораздо более думающая, серьезная и зрелая, чем в Америке, и атмосфера – для нас, во всяком случае – гораздо здоровее, чем в США.
Комната моя будет готова только через восемь дней. Тетя Фира всерьез уговаривает нас остаться у них, и я думаю, что Биби поживет там несколько дней. Он уже успел связаться с родителями Узи (который сегодня вечером возвращается из лагеря), и сейчас, конечно, находится в компании своих товарищей.
Продолжаю непрерывно заниматься физикой и получаю от этого большое удовольствие.
В стране тем временем большое волнение в связи с прибытием гробов Жаботинского и его жены. Бен-Гурион заявил, что не явится отдать покойным последнюю честь. И вся страна раскололась. Я, естественно, пойду на похороны. когда гробы прибудут в Иерусалим.
В нашем доме я еще не был, но снаружи он выглядит очень хорошо. Участок возле дома, правда, запущен. В ближайшее время эайду в посольство* и посмотрю, как выглядит дом изнутри. Сарай закрыт на замок, и все, как видно, в порядке. Только жаль участка. Ладно, когда снова заживем все вместе, сделаем себе снова красивый сад.
Кругом, особенно возле дома, все совершенно изменилось. Через поле, поблизости от дома, проложили великолепное шоссе. Иерусалим прекраснее, чем прежде. Может, я слегка расчувствовался, потому что давно его не видел. Кто знает.
Любимые родители! 1.8.64
Получили от каждого из вас по письму, и нет нужды описывать, с какой радостью мы их читали. Я просто счастлив, что вам удается и отдыхать, и работать, и что все у вас наладилось.
В вещах у меня недостатка нет, покупать не понадобилось почти ничего. Оба мы одеты хорошо. Незнакомые принимают нас за американских туристов, но нас это, естественно, не волнует. Ты была права, мама, – в моем возрасте ребята больше не ходят в хаки, и правильно мы сделали, что побеспокоились и всего накупили.
Что касается армии, то призываюсь я 10-го августа. Довольно многих из моих товарищей мобилизовали уже 23-25 июля, и в настоящий момент к ним присоединились все те, кто идет в Нахаль.
Только что вернулся из трехдневной экскурсии в великолепный, чудесный Негев. Были в котловине и добрались до самого Эйлата. Этой поездкой в Негев завершилась, я думаю, серия экскурсий по стране, которые я совершил с тех пор, как вернулся. Десяток дней, что мне
*Дом овмьи Нетзньнгу в то время арендовало иностранное посольство. – остались до армии, проведу в городе и отдохну. Может, навещу теток и дядей, короче – накоплю силы.
Как и полагается молодым людям на новом поприще и вообще любому мыслящему человеку, мы с группой товарищей часами сидим и беседуем. Иногда споры продолжаются до полуночи. Наконец-то встретил здесь подходящую себе компанию. Это Ави А., Эли Б., Шломо Ш. и другие. Я просто счастлив быть вместе с ними.
Недавно я написал тебе, папа, длинное-длинное письмо. Попытался изложить на бумаге свои идеи по порядку. Представить себя вам как я есть. Я хотел связать отдельные частицы своих мыслей и поступков и создать из них нечто вроде книги. Мне хотелось, чтобы ты меня лучше узнал, чтобы, как прежде, давал мне в письмах советы. Дошел до 9-й страницы и бросил. Слишком большая работа. Но не это меня остановило. Было не только трудно, но написанное недостаточно выражало мои мысли и чувства. Может, попытаюсь опять после того, как начну служить.
Настоящих друзей и подруг у меня, как всегда, мало. Но меня это совершенно не беспокоит. В людях, чтобы они просто соучаствовали в моей жизни, я не нуждаюсь. Если бы нуждался, то нашел бы их в избытке.
Вы не представляете себе, какая радость для меня ваши письма. Я повторяюсь, но я хочу, чтобы вы поняли, как важно для меня то, что вы пишете. Рад узнать, что дома все спокойно и что ты, мамочка, не слишком тяжело работаешь. Воспользуйтесь свободным временем и тем, что в доме тихо, и поработайте, а также и отдохните (эти две вещи не всегда друг другу противоречат).
Я очень много сейчас читаю. В основном, художественную литературу на иврите. Изучаю Бялика и Чернихов- ского вместе с Хемингуэем и Гете ("Страдания молодого Вертера").
Биби не находит учебников математики и физики, которые должен был привезти с собой, и меня это очень огорчает. Он утверждает, что вы забыли их положить в чемодан. Пожалуйста, выясните. Книги дорогие, и я побегал, пока их достал. Много огорчаться мне некогда.
и, конечно, я не сержусь на Биби, которого вижу очень часто.
Не волнуйтесь из-за армии. Я не дурак и ничего не сделаю сгоряча. Будьте спокойны.
Любимый Идо! 1.8.64
Поздравляю тебя в день твоего двенадцатилетия. Желаю удачи во всех твоих начинаниях. Как мне дает советы отец, так же позволь и тебе напомнить: главное – это ученье. Желание учиться и узнавать, решать проблемы, читать и понимать – это то, что делает человека великим. Вместе с тем ты должен научиться ладить с окружающими людьми – и с товарищами, и особенно с отцом и матерые. Не раздражай их, будь хорошим сыном. В сущности, ты всегда был хорошим, и мне кажется, что больше всех их раздражал я. Учись на моем опыте. Идо.
Дорогие мама, папа и Идо! 15. 8. 64
Попытаюсь частично описать события последних дней.
Итак, в понедельник 10-го нас погрузили на иерусалимском мобилизационном пункте в машины и отвезли в Ба- кум (специальная база для приема и сортировки новобранцев). Здесь нас распределят по местам службы.
Каждое утро происходит общий сбор. Выкликают личные номера солдат, уже отобранных в части и отправляющихся по своим базам. Распределения первых дней меня не коснулись, и я совсем отчаялся. Наконец вчера меня отправили в новый взвод, и я вдруг обнаружил несколько знакомых физиономий. Как видно, каждый из этого взвода показал во время психометрического теста хорошие способности. Опять прошли медицинский осмотр и, наконец, нас послали на авиабазу, в Тель-Цоф для дополнительных обследований. Обследования продлятся еще неделю-две, но я не думаю, что пойду в летчики. Это значит пять лет службы – слишком долго! Во всяком случае, я пробуду в Тель-Нофе несколько дней, потом вернусь, наверное, в Бакум и буду принят в какую-нибудь другую боевую часть. Относятся к нам здесь отлично. Условия замечательные и люди – что надо.
Хочу вас успокоить и уверить, что не приму никаких решений, пока не получу от вас писем с советами. В ближайшее время, как только обоснуюсь на постоянной базе, сообщу вам номер полевой почты. Тогда сможете слать мне письма непосредственно. Здоровье мое великолепно. Я считаю, что, как это ни странно, армия помогла мне выздороветь.
Дорогие и любимые папа и мама! 19. 8. 64
Вторую неделю я в армии, выполняя просьбу папы, постараюсь рассказать подробнее о том, что происходило и происходит. Смешно – и больше всего, может быть, типично для армии, – только я решил, что есть время для письма, как пришли и дали занятие – убрать палатку (это значит так надраить ее, чтобы "пол засверкал, как зеркало"). Я, во всяком случае, продолжаю письмо и надеюсь, что успею его закончить. Начну сначала и расскажу обо всем по порядку. Наверное, придется писать с перерывами.
Итак, больше всего бесит в армии то, что не знаешь, куда попадешь. Послали меня, как я уже писал, на авиабазу в Тель-Ноф для обследований. Прибыл я туда в четверг во второй половине дня на прошлой неделе. Назавтра отправились в отпуск, который продолжался до воскресенья. В Тель-Нофе, когда я вернулся, начались испытания на годность для авиации. Но военно-воздушные силы требуют подписаться на 5 лет службы. Я знап, что испытания я прошел. И вот, не спрашивая, обряжают меня в форму летчиков и уговаривают поступить в авиацию. Освободиться очень трудно и, по правде говоря, многие из выдержавших испытания склонны согласиться. Стояло нас на поверке человек 60, и командир объявил: "Кто отказывается идти на курсы летчиков – шаг вперед". Я один вышел из строя. Потом присоединились еще
8 парней. После долгой процедуры нас вернули в Бакум, Я нахожусь здесь уже несколько дней и почти сошел с ума. Но, несмотря ни на что, ни минуть) не жалею о том, что отказался идти на курсы летчиков. Почему же я говорю, что почти сошел с ума? Потому что я, кажется, все могу выдержать, кроме положения, когда ничего не знаешь, когда зависишь от того, что скажет и решит другой. И это именно то положение, в котором я сейчас нахожусь. Я до сих пор не знаю, куда меня пошлют, хотя большинству место их назначения известно, а многие уже на своих базах. Во всяком случае, еще на этой неделе (сегодня среда) или, самое позднее, в начале следующей, я надеюсь, напряжение кончится и я смогу рассказать вам точнее, что у меня происходит.
Чем мы занимаемся в Бакуме? Разделили нас на взводы по 30 человек в каждом. Во главе взвода стоит младший сержант. В настоящий момент я вместе с 9-ю солдатами занимаю палатку (палатки большие и вполне просторные). Ни с одним из них я не знаком. Собрали нас со всех концов страны. В лагере огромное количество сержантов, и настроение солдат зависит от настроения сержантов. Среди них есть несчастные, убогие люди, которые в первый раз в жизни получили возможность "самовыражения". Командиры эти в гражданской жизни были полными нулями, постоянно страдали от комплекса неполноценности. И есть небольшое количество нормальных людей (например, мой нынешний сержант). Командиры первого типа – это самое большое зло- Необходимость подчиняться таким людям, какие могли бы от меня многому научиться, способна вызвать ужасные чувства. Мне лично это почти не мешает. Я понимаю: так учат дисциплине. Мешает мне, как я уже писал, то, что я не знаю, куда меня пошлют.
У нас много досуга, который иногда нарушается Отделением общественных работ. Работы эти включают мытье военных машин, чистку уборных, обслуживание шекемского ларька и т. д. Каждый вечер есть в Бакуме кинофильм, а также лекции командующих разными родами войск Армии Обороны Израиля. И, кроме тех часов, когда стоим в карауле, спим достаточно. Еда неплохая. Хоть ее и маловато, но обойтись можно. Есть шекем- ский ларек, открытый почти весь день, где можно купить все – от шнурков для ботинок, напитков, артиков, швейных принадлежностей и до настоящих хороших обедов. И все, по сравнению с городом, конечно, за полцены. Армия ведь не платит налогов! Интересно, что гражданину постоянно твердят о необходимости экономить, а здесь, в государственной организации, расточительство чрезвычайно велико. Выбрасывают еду, не берегут рабочую силу и проч. И это только часть общего расточительства.
В прошлую субботу, вернувшись из Иерусалима, я позаботился о том, чтобы захватить с собой на базу книги и, по крайней мере, не бездельничаю. Ведь так можно и умереть от скуки, когда целый день почти ничего не делаешь. Я привез сюда Платона, книгу Эйн Ранд и том стихов Натана Альтермана (он действительно хорошо пишет). На базе можно встретить лишь детективные романы и дешевые карманные издания, читать которые – значит просто убивать время.
Дорогие и любимые папа и мама! 28. 8. 64
Как много содержится в этих двух словах; дорогие и любимые. Трудно описать, до какой степени вы для меня любимы и дороги. Очень мне не хочется вас огорчать, поэтому так тяжело читать в ваших письмах жалобы на то, что я недостаточно пишу. Позвольте мне прежде всего объяснить, почему в моей переписке нет регулярности. Военная почта действует только внутри страны, а не за границей. Письма идут без марок во все концы страны, и чтобы письмо дошло даже и не за границу, требуется время. До сих пор, чтобы послать вам письмо, я дожидался отпуска. Поскольку отпуск бывает нерегулярно, постольку не была регулярной и переписка. А теперь до начала тиронута* отпусков не будет, и положение особенно ухудшится.
Вы напрасно беспокоились. Я действительно чувствую себя великолепно. Никакого кризиса с началом службы в армии я не испытал и не нуждался в том, чтобы кто-нибудь облегчил мне переход от гражданской жизни к военной. Я все хорошо взвесил еще в Америке, а не действовал под влиянием глупого импульса, и действительно рад, что поступил так, как поступил. Нет у вас никаких оснований для беспокойства, поверьте мне. В той мере, в какой беспокойство связано с логикой, а не только с чувствами, над которыми человек не властен, должны быть абсолютно спокойны и не воображать меня одиноким мальчиком в чужой стране. Я не одинок. А если почувствую одиночество, то всегда могу съездить к теткам – страна, в конце концов, полна теток. Армия отнимает все мое время, а в свободные минуты я иногда езжу к тетке Мири, хотя, признаюсь, и нечасто. Вы не должны на меня сердиться за то, что с родственниками я вижусь редко. По-моему, это с моей стороны не вопрос долга. Свободного времени у меня мало, и право же, я не вижу в этом нужды. Но если вы очень хотите, я, конечно, это сделаю.
Итак, я нахожусь в парашютных войсках. Считается, что это опасный род войск, – и напрасно. Опасен он точно так же, как другие войска. Подготовка тяжелая, но вовсе не страшная. Еда тут намного лучше, чем в Бакуме, инструктора – все без исключения нормальные люди. И вообще окружают меня люди, а не дураки и бездельники, и на отношение к нам жаловаться не приходится. Я не рассчитываю на то, что продолжение рассказа о наших войсках подействует на вас успокоительно. Полагаю, что ничто не поможет. Но повторяю – все действительно в полном порядке. Не пугайтесь и не беспокойтесь. Я вижу, что все еще нахожусь под впечатлением вашей реакции на мои письма. Но вы же знаете, что я не произношу пустых фраз, и если что-то говорю, то так и думаю. Все прекрасно. .-Мама собирается в этом году побывать в стране. Так что, мамочка, сама увидишь, что все в порядке. Поскольку мы до этого договорились ( а я надеюсь, что успокоил вас и доказал, что вы волнуетесь напрасно, особенно мама, потому что отец в его довольно редких письмах не рассказывает мне о том, беспокоится он или нет, и я с радостью заключаю, что нет), то остается вам пожелать доброго и счастливого Нового года. Надеюсь, вам удастся хорошо отдохнуть, и особенно тебе, любимая мамочка. Вы заслужили хороший отдых. Желаю тебе плодотворного года, папа, Биби и Идо – успехов а учебе Я надеюсь и верю, Биби, что ты добьешься поставленной цели. А тебе что скажу. Идо любимый? Чтобы хорошо учился? Чтобы хорошо себя вел? Но так ты и поступаешь. Продолжай в том же духе!
Дорогие папа, мама и братья! 8.9.64
Тиронут начался несколько дней назад, но обещанных нам великих трудностей пока не видно. На Новый год получили отпуск (который продолжается до сих пор, с половины третьего дня воскресенья и до одиннадцати ночи вторника). Поехал прямо в Савьон и повидал всех – Боаза, Мири, Лози, Шая, Рона и Ури, бабушку, дядю Эзру, Рути и детей. Бабушка десять раз напомнила мне, чтобы я написал вам, как приятно было повидать всех, и что, даст Бог, будем на будущий год в Иерусалиме всей семьей, и как хорошо нас приняла Мири. Вот я и пишу – было и в самом деле очень хорошо. Поскольку в понедельник все оттуда уехали, то и я отправился в Иерусалим.
Есть у меня в городе подруга, зовут ее Тути (Тирза). Она очень симпатичная, что засвидетельствует Биби. Жаль, что вы с ней не знакомы.
Сегодня вечером я возвращаюсь на базу. Говорят, что со среды до субботы нам предстоит марш "для ознакомления с личным снаряжением", что означает ходьбу по сорок километров в день. Но меня это не пугает. Я пришел к выводу, что все, что армия требует от бойца, я способен выполнить. У нас уже были первые занятия по обращению с оружием, поэтому пришлось учить наизусть массу вещей: род оружия, производство, калибр, принцип действия, характеристики, описание каждой малейшей детали и ее наименование и т. д. и т. п. Вес снаряжения – фляги, патронов, полного вещмешка и т. п., включая стальную каску, – очень велик. Идо бы порадовался, увидев нас, – точно как в фильмах, только там каски, наверное, не стальные, а из картона.
Давно от вас ничего не было. Я мечтаю о том, что на базе меня ждут письма, в том числе и от Биби с Идо, что отвечу я каждому по отдельности, если будет время. День так заполнен, что с трудом успеваем поесть. Об отдыхе нечего и говорить, а ночью все разбитые и усталые, и два- три свободных часа следует использовать для сна. Единственное свободное для письма время – это пятница вечером (если нет учений). Сделаю, во всяком случае, все, что смогу.
Мне все больше и больше нравится служба. Время от времени возникает новая, требующая усилий трудность, и каждый раз, преодолев ее, ты чувствуешь, что продвинулся вперед, оставив многое позади. Говорят, что я очень похудел и хорошо выгляжу. Вешу я шестьдесят восемь с половиной кило, а выглядел бы, по-моему, еще лучше, если бы поспал подряд 24 часа. По привычке я просыпаюсь, когда за окном еще темно, и с трудом засыпаю снова. Но недостаток сна меня теперь не слишком беспокоит, я вполне с ним справляюсь, как я уже писал. За два дня, что я пробыл у Мири, я набрал полтора кило. Вес этот, конечно, немедленно исчезнет, как только вернусь в армию. Мири постирала все мои вещи, и я возвращаюсь на базу, сверкая чистотой. Пишу обо всем этом потому, что вы просили подробности о моей жизни. Сегодня, если не ошибаюсь, первый день месяца тишрей. Вторично желаю вам доброго и счастливого года.
Тысяча поцелуев. Ваш Йони.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 11. 9. 64
Вчера исполнился месяц, как я в армии. Наконец я узнал, что такое "тяжелая жизнь", хотя утверждают, что это все еще пустяки. Субботние дни на базе – это время относительного отдыха, потому я могу сидеть и писать. Через десять минут, наверное, будет построение, придется поспешить с письмом.
Итак, после новогоднего отпуска за нас решили взяться. С тех пор мы днем и ночью на ногах. Хуже всего было
вчера. Учения продолжались без перерыва и отдыха весь день. К вечеру все были начисто разбиты и уповали на добрый и продолжительный – т. е. 4 – 5 часов – сон. Считали, что заслужили его после такого физического напряжения. Но начальство, как видно, считало иначе, потому что сразу после ужина (едим мы между 6-ю и 7-ю часами) начались ночные учения, продолжавшиеся несколько часов. После учений наши надежды на сон опять не сбылись, так как объявили восьмикилометровый марш-бросок. Замечу для ясности – это самое ужасное из всего, что есть в армии, и гораздо тяжелее любого бега, потому что никакой темп в этом марше не задан. Начинаешь с дикой рыси, чтобы не отстать от других. Каждый стремится по возможности быть с передовыми. Им легче, потому что не надо никого догонять. До сих пор у меня никаких проблем нет. Уверен, что не будет и дальше. Я действительно справляюсь со всеми требованиями лучше большинства здесь.
И вот, после марша, который нам продлили еще на два километра, мы вернулись на базу и там, вместо сна, нам задали такую трепку, какая нам до сих пор не снилась. Заключалась она в том, чтобы бегом принести койку, матрац, спальный мешок, котелок, надеть зимнюю одежду и т. п. – и все за несколько секунд. Это было уже слишком. Мы едва волочили ноги. Думали, что теперь-то нам дадут поспать. Была уже середина ночи. Однако объявили "командирский смотр", а это – гигантское мероприятие часа на три, к которому готовятся за день. Все должно сверкать, а все – это действительно все. Итак, примерно до 3.30 продолжалось крепление палаток, уборка площади и т. п. А потом, когда осталось нам для сна часа полтора, выяснилось, что наше отделение в эту ночь – дежурное по базе. Так что всю ту прекрасную ночь мы провели без сна. И если думаете, что это легко, то вы ошибаетесь. Когда разбитый и измученный человек не спит, он разбит и измучен вдвойне, и наутро от него уже ничего не остается. Сегодня (сейчас пятница, после полудня) ученья начались как обычно, вчерашний день прошел и забыт. Есть только сегодня. Но, в конце концов, не так страшен черт…
Я описал вам коротко события одного дня для того, чтобы дать представление о том, что с нами делают в армии. Я не распространялся о типе учений, о занятиях по физической подготовке, о стрельбищах, о беге с препятствиями и т. п. Если исходишь из убеждения, что должен все преодолеть и всему есть конец, то и преодолеваешь все, и конец действительно наступает. Я уверен, что благополучно справлюсь с любым заданием.
Если я раньше иногда жаловался на отношение к солдату в армии, то теперь я привык ко всему, и постепенно армия мне все больше и больше нравится.
Сейчас я сижу в совсем пустом Шекеме. Это единственное место, где можно писать, сидя за столом. Торговля закончилась, все ушли и легли спать (не каждый день удается поспать!), и я сейчас займусь тем же, хотя совсем не чувствую усталости. Для отдыха в моем распоряжении весь завтрашний день.
Когда я был у Мири, то обнаружил там книжечки по 50-70 страниц, величиной с ладонь, которые помещаются в любой карман, даже в карман рубахи. Благодаря этой находке у меня теперь всегда есть материал для чтения, что весьма ценно, потому что, когда нам дают несколько минут для отдыха, то и спать из-за недостатка времени нельзя, и бездельничать трудно. Обнаружил я и унес среди этих книжечек Хемингуэя, Сарояна, Эдгара Аллана По и многих других.
Что касается пропавших учебников, то я надеюсь, что они найдутся и что дело это уладится. В настоящий момент я совершаю невозможное – остальные солдаты забросили даже детективы и порнографические издания, а я все еще читаю серьезную литературу. Иначе я не могу. Мне действительно доставляет удовольствие посидеть в сторонке минуту и почитать. Как будто переходишь из мира аомии в другой мир. Мне удается примиоить между собой эти два мира и таким образом извлечь удовольствие из каждой проведенной здесь минуты.
Следующий наш отпуск будет, как видно, в Суккот. К тому времени, говорят, мы так измучаемся, что уснем по дороге к автобусу и проснемся только вернувшись на базу. Уже и сейчас у всех убийственный вид. Смешно смотреть.
Любимая Тути! 18.9.64
Дни здесь проходят так быстро, что теряешь ощущение времени. Я вдруг заметил, что уже 14-е число, что накануне тебя взяли в армию, и теперь кто знает, когда я тебя увижу. До сих пор я, по крайней мере, знал, что когда я приеду в город, мы сможем быть вместе, а теперь нет и этой уверенности.
Милая моя Тути, я никогда не предполагал, что мне так тебя будет недоставать. Почему-то мне недостаточно видеть тебя раз в месяц или даже раз в две недели, и я боюсь, что время, которое проходит от встречи до встречи, отдаляет нас друг от друга больше и больше. Возможность того, что "приестся", абсолютно исключена с моей стороны, и я думаю, что в настоящий момент, в эту минуту, также и с твоей. Но проходящее время замутняет связь между нами, заставляя придавать слишком большое значение встречам и ощущать пустоту в промежутках.
Ты не поверишь – точнее, я бы не поверил – что каждый раз при раздаче писем я буду очень-очень хотеть получить от тебя письмо. Почему? Потому что ты единственная связь между мной и миром вне армии. Если бы не ты, то я жил бы в ближайшие два года только армией плюс, естественно, моя "частная жизнь", то есть то, что я лично давал бы армии. Если бы не ты, у меня бы не было интереса выходить за пределы лагеря. Под интересом подразумеваю интерес к другим людям, а не к гражданской жизни вообще. Этого интереса не потеряю никогда, и не только я не потеряю: ни один человек не потеряет интереса к той жизни, какой он когда-то жил. Ведь мы себя сформировали на основе прошлого, формируем и будем продолжать впредь.
Потерять тебя, Тути? Если так, то уж лучше сразу, а не медленно и постепенно, пытаясь удержать хоть что-то из того, что угасает. Но так я тебя не потеряю. Никогда.
Письмо твое напоминает мои письма периода Бакума, но только с тобой это происходит из-за окружающих тебя людей, а со мной – из-за незнания того, куда меня пошлют. Сила человека – в его умении приспособиться к новым обстоятельствам и примириться с ними. Ясно, что все зависит только от тебя – от состояния твоего духа, от твоих успехов и поражений как в армии, так и в жизни вообще. Разве не так? Надо попытаться найти положительное зерно в службе, вообще в армии, и полностью его использовать. Если извлечешь из армии то, что в ней есть положительного, то и не впадешь в отчаяние, более того – возможно, будешь счастлива. Хотелось бы мне сказать, что я – с тобой на всем твоем пути. Но это неправда. Мы проходим этот путь поодиночке.
Говорят, что учения наши становятся все труднее, и каждую неделю командир роты и командиры отделений обещают нам тяжелую жизнь. По правде говоря, собственно учения, может, и усложнились, но мы в настоящий момент уже вошли в силу, так что пробежки и марши не представляют труда. Единственная серьезная проблема – это хроническое недосыпание. С трудом удается во время занятий держать глаза открытыми, и все мы валимся с ног. Нашу роту терзают самым жутким образом, в полном смысле слова. Характерно для нашей роты то, что нас терзают и как начинающих бойцов, и как будущих парашютистов. При такой комбинации трудно устоять на ногах.
Не стоит развивать тему. По правде говоря, не так страшен черт. Я доволен службой в парашютных войсках сверх ожидания. Если цель – сделать из нас солдат, то ясно, что цель эта будет достигнута. Тот, кто здесь останется, сможет сказать, что он выдержит многое (в смысле физическом, конечно). Интересно, как физическая нагрузка лишает человека способности мыслить. Все время приходится сосредотачиваться на том, что делаешь: усваивать и усваивать, а потом терять усвоенное.
Боюсь, что если продолжу письмо, то начну забалтываться. Я до смерти устал и с трудом сижу на стуле (в Шекеме). Надеюсь, ты прощаешь мне, что п чувствую усталость в момент, когда пишу тебе, но положение и впрямь плачевное. Ты видишь – даже на цинизм у меня нет сип. Я чувствую, что рука начинает двигаться по бумаге механически. Пишу просто для того, чтобы ты знала, что я думаю о тебе и люблю тебя. Я пишу, а слова эти звучат откуда-то издалека.
Дорогие папа и мама! 27. 9. 64
Настал желанный праздник Суккот. Как мы, солдаты, его ждали! После трех недель учений мы на ногах не стояли. Еще одна неделя такого напряжения, и те из нас, кто еще способен двигаться, лишились бы остатка сил.
Неделю назад меня вызвали и спросили, не подхожу ли я под категорию солдата-одиночки* и не нуждаюсь ли в этом смысле в помощи. Я слышал, что такого солдата при содействии армии "усыновляет" кибуц или семья, а этого я не хочу, потому что желаю остаться независимым и самому решать, где мне жить. Поэтому я им заявил, что в настоящий момент могу обойтись своими силами, но если мне понадобится помощь, обращусь к ним.
Приехал в Иерусалим в пятницу и перебрал несколько вариантов жилья. Все провалились. В тот день спал в доме тети Фиры, которая очень хорошо меня приняла. Чтобы стряхнуть с себя армейскую усталость, я нуждался в полном отдыхе. В последний раз я проснулся в 3.30 утра в среду. Не зря я чувствовал усталость. Проспал я с 4-х часов дня до 8 вечера и с 9-ти вечера до утра. В поисках жилья зашел я в дом к Эли Бармейеру, о котором я вам уже писал. Я ночевал у него в первую неделю по приезде в страну, и мне очень понравился и этот дом, и родители Эли. На следующий день поехал с ними на пикник в Президентский лес, и там родители Эли предложили мне поселиться у них. Такого великолепного предложения я в жизни не получал. Они в самом деле прекрасные люди, и кроме того, место у них в доме есть. Плату принять они отказались, но я надеюсь, что мне удастся убедить их брать хотя бы ту сумму, которую армия выделила мне для квартиры, хотя сумма эта очень небольшая. Все уладилось самым лучшим образом, и мы даже успели перенести туда мои вещи. Вчера уже (в субботу) там ночевал. Тетя Мири продолжает слать мне в армию посылки, которые я, естественно, с радостью получаю, хотя необходимости в них нет. Нас ведь кормят, хотя в настоящий момент мы не получаем, как я считаю, необходимого нам количества калорий. Чувствую себя великолепно.
Любимый Идо! 28.9.64
Все пишут о том, как ты вырос. Сузи написала, что пришла к нам узнать мой адрес и с трудом тебя узнала, так ты изменился. Больше всего хочу тебя видеть, дорогой Идо. Пошли мне, если можно, фотографию. И вообще – хорошо бы вы все сфотографировались и послали мне свои снимки. Поговори об этом с папой и мамой, ладно?
В армии очень тяжелая жизнь. Конечно, ты об этом читал в моих письмах. Но это не так страшно. Я все выдерживаю и справляюсь со всеми трудностями. Главное – не пытаться ни от чего уклониться и хотеть выстоятъ. Только усилием воли можно выдержать ученья. Но не создай себе неправильной картины. Есть в армии очень- очень хорошие минуты, и если, как говорится, "принимать все с любовью", то можно даже получать от нее удовольствие. Мы научились делать вещи, о которых прежде я и не мечтал. 8о всяком случае, я не жалуюсь и рад, что способен выдержать это тяжелое испытание. Ведь для этого я и вызвался служить в парашютных войсках.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 2. 10. 64
Наконец настала пятница, и у нас полный отдых. Во вторник утром вернулись на базу и немедленно приступили к изнурительным тренировкам. Речь идет о заурядных тренировках, которые для нас – обычное дело и не стоят особого упоминания.
Все шло как обычно до вечера того самого вторника. Вечером вышли в полном снаряжении на 35-километровый марш, который продолжался до 3-х часов утра.
Последние десять километров шли с носилками – то есть положили самых тяжелых парней на носилки и потащипи. И это – самая изнурительная из возможных работ, особенно когда марш продолжается много километров.
На следующий день встали и занялись обычными тренировками, но в этот же вечер снова задали нам тяжелую трепку. Вытащили из палаток в 11 часов ночи. Заявили, что мы не "укладываемся в график". Это значит, что мы, возможно, опоздали раз на 10 секунд на построение. Поэтому нам не дали спать до 1.30 ночи и заставили проделать весь дневной распорядок: подъем, утреннее построе* ние, бритье, надраивание обуви, выход на ученья, укладывание в постель (кстати, притащили койки и все прочее снаряжение на строевую площадку, отстоящую от палатки на несколько сот метров, и там занимались этим во тьме египетской). Короче, было воистину ужасно. От такой обработки все остались полумертвыми.
Назавтра, в четверг, встали как обычно. Опять тренировки. В три часа снова вышли на марш, второй за последние три дня. Дело неслыханное, у нас, во всяком случае. Уже с первого марша, который проходил в быстром темпе, вернулись все с мозолями, с растяжением жил, из* раненные и в глубоком изнеможении. И выяснилось, что тот марш был только подготовкой ко второму. Итак, в четверг отправились на марш "по ознакомлению с границами", который проходил в полном снаряжении (весьма тяжелом!). Шли до самой ночи. Спали под открытым небом и продолжали идти до 2-х часов следующего дня. Состояние духа было приподнятое. Заходили во все арабские деревни этого района. Пересекли границу, проходящую поблизости от базы. Протяженность марша была около шестидесяти километров, которые мы прошли в быстром темпе. Сейчас все солдаты хромают. С трудом ходят. Что касается меня лично, то у меня трудностей очень мало. По сравнению с остальными, мое физическое состояние превосходно. Марши для меня не тяжелы. Все пробежки и прочие тренировки я преодолеваю, по сравнению с остальными, "спокойно" и благополучно.
Сегодня командиры решили, что неделя была достаточно насыщена мероприятиями, и дали нам выспаться. Говорят, что завтра, в субботу, нас не заставят ничего делать, дадут полный отдых, чтобы мы пришли в себя. Во всех войсках в армии это нормальное положение – суббота есть суббота, – но не у нас, в парашютных войсках. Эти четыре дня были действительно изнуряющими и хорошо, что прошли.
Сейчас, пройдя больше трети тиронута, я могу оглянуться назад и убедиться в том, какой долгий путь пройден, увидеть, как много я успел и на что способен. Я смотрю назад с глубоким удовлетворением. Думаю, что я взял за это время от армии все, что она может дать. Уверен, что так будет и дальше.
Я хотел бы побудить вас мне больше писать. Единственная передышка в армии – это чтение писем. Происходит это на бегу к построению, за несколько минут, но благодаря этому осуществляется связь с внешним миром и снимается царящее здесь напряжение. Получать письма – чрезвычайно важно, и бедный тот солдат, которому нет писем. Я в этом нуждаюсь, может быть, даже больше других, потому что другие, во всяком случае, видят свою семью каждый отпуск. Я, разумеется, не жалуюсь, и с тем, что есть, обхожусь наилучшим образом.
Любимая моя Тути, 4. 10. 64
Как видно, тебе не удалось самое главное в армии: стать одной из многих, быть в общем ряду. Я об этом, с одной стороны, сожалею, потому что если ты не смиришься с существующим положением, то не сможешь ис* пользовать время службы самым лучшим и самым легким образом. С другой стороны, говоря по правде, я этому рад. В сущности, выбора у тебя нет, и приспособиться к ситуации тебе придется. Ты ведь заранее знала и говорила, что это будет твоей главной проблемой в армии, но была уверена, что преодолеешь ее. А я, мне кажется, был в этом уверен еще больше тебя.
У нас здесь несколько другая проблема. Я остался совсем один. Живу сам в себе, общаясь с одним лишь человеком – с самим собой. При этом в хороших отношенияхсо своей частью. Я тебе говорил однажды, что помогаю ребятам во время пробежек, маршей и т. п. Но я этого не люблю. Принцип взаимопомощи тут не оправдан – не думаю, что взамен мне самому когда-нибудь понадобится помощь. Но в последнее время я совершенно смирился с положением, все равно – смотреть, как другой падает с ног, и не поднять его, не помочь ему, пока во мне осталась хоть капля силы, – я не могу. Но только 8 том случае, если он сам старается изо всех сил. Если не старается
– то недостоин помощи. В палатке положение, естественно, иное. Там правило "все за одного, один за всех” касается и меня, и с самого начала я действовал в этом духе.
Получил сегодня также и письмо от Биби. Я его не ожидал так был ему рад! Думаю, что этого человека я люблю больше всех людей на свете. Я не относился к переписке с ним серьезно. Биби существует на свете, и этого мне было достаточно. Живя за границей, я мало писал в Израиль. За 4 месяца до возвращения я написал К. Он ответил гневным письмом – как смел я писать просто так, безо всяких объяснений? Действительно ли я хочу возобновить контакт, который по моей собственной вине за это время ослаб? И т. д., и т. п. Я ужасно смеялся, читая письмо. Ответил ему, что он болтун, что, несмотря на весь его гнев, я остался его другом, потому что я хорошо его знаю. Он ответил очень сердечным письмом, но больше я ему не писал. Вернувшись в Израиль, я убедился в том, что был прав. То же и с Биби, с той разницей, что от него никогда не последовало бы такой реакции. Он меня знает лучше, чем кто бы то ни было. Так я, во всяком случае, считаю. Я всегда с радостью получаю письма от тех, кого люблю. Но если писем нет – так нет, и ладно. Биби пишет в основном о себе, о своих занятиях, немного о ежедневной жизни. Когда Биби пишет о доме, о родителях, об Идо, я верю ему, как будто стою рядом, вижу все, что происходит, и докладываю самому себе.
Говорят, что в следующий четверг мы выходим на учения. Нам предстоит пройти до места километров 70. Если верить слухам (а по-видимому, это так), мы вернемся только через три недели. Очень-очень надеюсь, что ты к тому времени окажешься в городе.
[ К Тути 1 7.10.64
Усталость и изнеможение дают себя знать. Не проходит урока, чтобы кто-нибудь не задремал, и ему не опрокинули на голову фляги. Бродят с полузакрытыми глазами и дрожью в коленях. Все меньше и меньше в нашей роте жителей Иерусалима. Я этого не замечал, пока М. не подсказал, что нас осталось только пятеро. Печальная ситуация!
Не проходит дня (кроме сегодняшнего), чтобы я не получил от тебя письма. Письмо – луч света, разгоняющий окружающее оцепенение.
Хочу написать побольше и не могу. Иногда я способен писать и писать. А сегодня мне кажется, что я пишу не письмо, а телеграмму.
Кстати, принимай происходящее в армии как оно есть, не поддавайся навязчивым мыслям. Парни здесь ломаются духовно потому, что не в состоянии собраться и сосредоточиться на том, что происходит здесь. Поэтому их точит мысль о доме, о жизни на гражданке и т. п. – обо всем, что в данный момент недостижимо.
•
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 8. 10. 64
Письмо это, вероятно, будет самым коротким из всех, мною написанных. Меньше, чем через час, выходим на полевые учения, по крайней мере на 10 дней. И тогда, боюсь, у меня не будет времени даже для такого короткого письма, как это. После учений получим отпуск (как видно, на два дня. Сейчас кажется, что это очень много). Лихорадочные приготовления, некогда вздохнуть. Я пишу с максимальной скоростью, чтобы успеть хоть что- нибудь послать домой до выхода.
Получил от вас несколько писем, и радости моей нет предела. Биби прислал исключительно интересное сочинение. По-моему, его можно где угодно напечатать. Мне бы хотелось, Биби, чтобы ты и впредь слал мне свои школьные работы.Когда вы пишете мне о доме, о том, как трудитесь в саду, о работе папы, о занятиях мамы, об учебе Биби и Идо, я чувствую, как будто я от вас близко-близко, будто я с вами вместе. Пишите, пишите и пишите.
Свободных дней так мало, что мне кажется, что ты, мамочка, придаешь им слишком большое значение. Все, о чем мы мечтаем, это добраться до дому и поспать. Мне почти безразлично, где именно спать (поскольку, естественно, это не у нас дома). Но поверь, что устроился я в этом смысле великолепно и очень доволен, что все так хорошо уладилось.
Оружие и все снаряжение уже готовы. Кончаем разбирать палатку и трогаемся.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 17. 10. 64
С последнего моего письма прошло больше недели.
Я коротко сообщал вам о выходе на полевые учения. Место учений – примерно в 60-ти км от базы, и мы, естественно, проделали весь путь пешком, с полным снаряжением. Добрались в очень скверном состоянии, и все без исключения сильно хромали. Я лично был в очень приличной (по сравнению с остальными) форме. Так как некоторым из нас очень тяжело идти, остальные их тащат. "Тащат" в буквальном смысле. Только 6 – 8 человек на это способны. Я "взял под опеку" симпатичного парня килограммов на 90 весом, и поверьте мне, тащить такого парня – вещь не простая. Во всяком случае, это очень развивает мускулы. Ясно, что в результате мне пришлось тяжело, но тяжело было всем, не только мне. Если бы шел один, то чувствовал бы себя вольной пташкой.
Вы написали Мири, что, судя по письмам, мне в армии достается. Прошу не перетолковывать меня неправильно. Ни для кого в Израиле армия не легка. Это очень тяжело, и в этом ее смысл. Я еще принадлежу к тем немногим, кто не выкладывается чрезмерно, и прекрасно справляюсь с трудностями.
Обучались мы стрельбе. Днем и ночью мы только и делали, что стреляли. Из винтовок, "узи", пулеметов, базук, противотанковых ружей, минометов и т. п., так что звенит в ушах. Ни от чего в армии я не получил столько удовольствия, сколько от этих учений.
Идем в отпуск до 10-ти часов утра воскресенья.
Между прочим, семья Бармейеров послала мне в армию большую посылку. Это было очень неожиданно, на такое сердечное отношение с их стороны я не рассчитывал. Они действительно чрезвычайно симпатичные люди. Кроме того, получил посылку от тети Мири, И Фира, когда я навестил ее сегодня, нагрузила меня всяким добром, Так что жаловаться не приходится. Письма ваши получаю регулярно и рад, что дома все в порядке. Грустно, что не услышу лекции отца. Как бы мне этого хотелось!
Остановлюсь подробнее на сочинении Биби. Твое сочинение, Биби, действительно выдающееся. Ты обладаешь необыкновенным талантом письма и самовыражения. Хотел бы я вполовину знать английский, как ты! Ты умеешь, мне кажется, использовать все доступное тебе богатство языка. Продолжай а этом духе, будешь сочинять чудесные вещи. Если ты в 10-м классе так пишешь, то что будет в двенадцатом и дальше!
Рад слышать, что вы оба, Идо и Биби, так хорошо успеваете в школе. Мне грустно, что я не с вами, и не вижу ваших успехов собственными глазами. Хотелось бы также увидеть дом, сад, даже шоссейные дороги, и, естественно, больше всего хотелось бы видеть вас. Биби пишет, что вы, мамочка и папа, чудесно выглядите. Ах, как бы я хотел сам об этом судить!
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 24. 10. 64
Вчера ночью закончились учения, и мы вернулись на базу. На обратном пути проделали марш с носилками через дюны до Бат-Яма (около 12 км ). Тащили впятером парня в 90 кг весом. Это была настоящая пытка. Представьте себе – шли мы не вдоль дюн, а через них, т. е. поднимались на каждую, погружая ноги сантиметров на 20 в песок. При подъеме нога соскальзывала назад, так что шаг продвигал нас вперед лишь сантиметров на десять. Сегодня (в ночь на субботу) нам дали поспать, чтобы мы очухались после двухнедельных учений. Завтра выходим на дополнительные учения. Но хотя бы сегодня есть у нас немного свободного времени и покоя.
Давно вам не писал, потому что во время учений писать невозможно. Нет даже двух минут свободных. Не отличаешь дня от ночи. Учения не прекращаются ни на минуту. Два часа, отпущенных для сна, используем полностью, да и то опасаемся, что нас разбудят.
Мне, по правде говоря, жизнь в поле нравится еще больше, чем на базе. С сегодняшнего дня база больше не является нашим постоянным жильем. Она будет служить именно "базой". Во время учений будем, в основном, в поле.
Наконец-то мы почувствовали, что мы – не зеленые новички, а настоящие солдаты. Прошли настоящие трудности, овладели оружием и т. п. В скором времени нам предстоит сниматься в фильме "Юдифь" (с Софией Лорен). По-видимому, будем играть и англичан, и арабов. Мечтаем об этом дне. Сможем, по крайней мере, отдохнуть.
Пишу это письмо по частям и скоро кончу. Только что пообедали. Дали мясо (в прискорбном количестве) с рисом, фасоль, огурец и яблоко. Совсем неплохая еда, хотя и маловато ее. Еда в армии организована так, что вся поглощаемая с ней энергия немедленно расходуется в работе. Тот, кто не съедает всего, не сможет двинуться. Есть парни, что падают в обморок от слабости.
Нас становится все меньше и меньше. Остаются только самые сильные и выносливые. Просто удовольствие быть среди таких ребят. Мы составляем единое, великолепно действующее целое, хотя предстоит еще долгий путь, и находимся мы в самом его начале.
Дорогие папа, мама, Биби и Идо! 30. 10. 64
Вот и опять у меня отпуск, и я вернулся, как обычно, в город. Последние 45 часов я не сомкнул глаз, и факт этот не прошел бесследно. Мы ехали впятером в автобусе на Тель-Авив, и так как поездка продолжалась час, задре- .-.й-ЗДОи в Дороге. Проснувшись, увидели, что автобус давно
прибыл, и все, в том числе и водитель, давно вышли, и только мы пятеро остались. И вообще, мы дошли до такого состояния, что способны использовать для сна каждую свободную минуту. Если есть у меня 10 минут для отдыха, то через минуту я уже сплю и просыпаюсь совсем бодрым. Иначе выдержать недостаток сна в армии невозможно.
Представляю, какое волнение царило в доме в связи с успехом отцовской лекции. Как жаль, что я ее пропустил! Всегда я пропускаю его лекции. Вопиющее невезение! Но если не слышать, то, по крайней мере, прочесть ее я смогу. Теперь вы, конечно, сможете немного передохнуть. Надеюсь, вы это сделаете, ведь вы так тяжело поработали.
Армия предъявляет к нам все больше требований, и большинство с ними справляется. Правда, отсеиваются многие, но из тех, кому у нас, по правде говоря, делать нечего.
Несколько дней назад вернулись со съемок фильма "Юдифь". Играли и израильтян, и нападающих на них арабов. Но большую часть дня спали. На улице, под солнцем, но все равно спали. В съемках участвовали также пехотинцы из дивизии Голани и утверждали, что участие в фильме им в тягость. А для нас это был просто санаторий. В последний день кинокомпания погрузила нас на автобусы и отвезла в Нагарию на просмотр фильма "Том Джонс" – вещь, в армии неслыханная.
На днях нам предстоит марш в 80 – 90 км. И сразу после этого выходим на две серии учений – индивидуальные и групповые. Это тяжелые учения, напишу о них в свое время.
Размышляя о том, что меня так привлекает в парашютных войсках, или вернее, какой именно фактор дает силы выстоять, я прихожу к выводу, что фактор этот – трудность, необходимость преодолевать препятствия и более всего: доказать себе, что я способен вынести все, что здесь требуется, и еще гораздо больше.
Дорогой Биби, поздравляю тебя с днем рождения. Мне трудно поверить, что тебе только 15 лет, ты всегда казался мне старше своего возраста.Армия не дает солдату тосковать. Думаю, что тосковать человек способен, если у него есть время остановиться и подумать, разобраться в себе. И наоборот – когда он по горло погружен в настоящее, которое на него давит, то вынужден отдавать всего себя этому настоящему. Когда у меня есть досуг, как сегодня, и я могу остановиться и ощутить тишину, я чувствую, до какой степени я хотел бы вас повидать.
Заканчиваю. Иду стирать свою рабочую одежду, а белье пошлю Фире или г-же Бармейер. Рабочую одежду я стираю руками, чтобы хорошо отстиралось. Мне это нетрудно, хотя г-жа Бармейер настаивает, чтобы я отдавал ей все вещи.
Любящий вас Йони.
Любимые родители и братья! 31. 10. 64
Сегодня суббота, вечером возвращаюсь на базу. В пер* вый раз мне удалось полностью отоспаться. Несколько слов о том, "как я выгляжу". Все говорят, что выгляжу я великолепно. Лицо и руки хорошо загорели, потому что мы все время находимся на солнце. Остальные части тела загорели меньше. Что еще? Кажется, я совсем не потерял в весе. Во всяком случае, каждый раз во время отпуска я стараюсь прибавить кило, чтобы сохранить равновесие при будущих затратах. Стоило бы посмотреть на нашу рабочую одежду – солдатскую форму для каждого дня. Окрашена она для маскировки в три цвета: коричневый, темно-зеленый и светло-зеленый. Форма эта сшита из такой толстой материи, что рубаха может служить вместо теплой куртки. В жаркий день – это настоящее проклятие (т. е. так было, пока я к ней не привык. Теперь я ее почти не замечаю). Но холодной ночью, и особенно ввиду приближающейся зимы, – нет ничего приятней рабочей одежды. Представьте себе: ранним утром, часов в 4.30 – 5.30, холодно так, что мы спим в форме, а поверх нее – толстая куртка. До сих пор у каждого из нас было по два одеяла 3-го сорта, т. е. каждое по одному квадратному метру (без преувеличения) с такими дырами, что сукна, в общей сложности, не больше
60 см1. Недавно заменили их на "французские одеяла" – огромные, толстые, шерстяные, и если укрыться ими поверх формы, то тепло и прекрасно. Следует помнить, что ео время учений мы обычно спим в походных палатках, в которых поверх земли натянуто одеяло. Трудно поверить, как мягка бывает земля усталому человеку. И вообще мне больше нравится на учениях, чем на базе. На учениях гораздо разнообразнее и интереснее. Я ведь всегда любил жизнь на природе – в лагере и т. п. Сейчас я имею ее в изобилии, и хорошо, что я к ней привык, что она мне даже нравится.
Погода в Иерусалиме чудесная. По ночам, правда, становится прохладно, так что надеваем свитера (а в них, слава Богу, нет у меня недостатка) и с удовольствием ощущаем приближение зимы, но днем до сих пор царит солнце – тепло и приятно. И вообще хорошо быть в Иерусалиме. Тихий и спокойный город.
Дорогие папа, мама, Биби и Идо! 7. 11. 64
Опять мы находимся в пункте N и проходим серию индивидуальных учений. Цель учений – подготовить солдата к ситуации одиночества – днем, ночью, на вражеской территории и не на вражеской, в ситуации войныр атаки, штурма, и т. д. Мы захватываем холмы, проникаем на определенные объекты, стреляем по скрытой цели, прячемся на местности, нападаем, "сражаемся" на застроенной местности и т. п. Короче – все очень интересно.
Последний раз я писал неделю назад. Прошла она очень быстро. Уже седьмое число! И я уже целых три месяца в армии! Сегодня суббота, мы отдыхаем. Письмо свое я пишу, подложив книгу Стейнбека "Путешествия с Чарли". Успеваю ее читать раз в неделю – в такие вот минуты.
Приятно было узнать о том, что происходит дома. О гостях, о занятиях Биби и Идо и т. п. Кажется, так много времени прошло с тех пор, как я окончил школу, а ведь на самом деле это было совсем недавно. Че- тыре или пять месяцев назад, правда? Как хочется вынуться и продолжать учиться! Ладно, еще поучусь.
Гоп! Меня зовут получать жалованье. Я тут же двинулся. Ну вот, стою в очереди. Передо мной человек пять солдат. Стоим, естественно, с винтовками в руках. Она за нами закреплена, вернее, мы, как у нас говорят, к ней прикреплены. Привыкли есть, положив ее рядом, спать, притулив ее к телу – из опасения, что она вдруг исчезнет. Вообще-то воровство в армии процветает в невероятных масштабах. Если поймают – тут же берут под арест. Но беда в том, что когда солдату не хватает чего-нибудь из снаряжения, то он должен заполнить форму "об утере снаряжения" и подвергнуться суду. Представьте – за утерю рабочей фуражки стоимостью меньше лиры приходится платить 10 лир (стоимость снаряжения плюс штраф). Понятно, почему так процветает воровство. У меня, слава Богу, пока все есть и, надеюсь, будет и впредь. В нашей роте кражи сравнительно редки.
Ну вот, получил деньги (17 лир).
[Тути] Ноябрь 1964
Нельзя допустить, чтобы расстояние и затрудненность переписки привели нас к разобщенности. То, что у нас было и есть – будет всегда, пока мы оба не почувствуем, что взяли друг от друга все и оставаться вместе для нас – только бремя и рутина. Так ли мы чувствуем? Конечно, нет!
С тех пор, как я написал первые строчки этого письма, прошло несколько дней. За это время мы успели проделать 55-километроеый марш быстрым темпом, продолжавшийся целую ночь, а сейчас начинаем групповые учения. Вышел я на марш с температурой, с сильной болью в горле, я и сейчас еще болен. За время учений все пройдет. В следующий четверг начинаем тренировки по отделениям и через две недели отправимся, наконец, на курс парашютных прыжков и кончим на этом тиронут. Считаем оставшиеся до курса дни.
Спали ночью как мертвые и теперь полны сил. В километре от лагеря ("Опасно! Вход воспрещен! Открываем огонь!") есть бедуинский колодец. Нынче утром, в субботу, пошли туда, набрали воду в ведра и устроили ''душ". Нам с Яиром удалось даже достать три кубика супа и разжечь в тени костер.
Вот вкратце все, что произошло вчера и сегодня. Забыл рассказать, что вчера шестеро представителей нашей роты беседовали с командиром батальона о наших проблемах, о настроениях в роте и т. п. Говорили о всяких пустяках, но так как командир человек приятный, то и разговор с ним был приятный, хотя и несколько длинноват.
Что еще? Больше нет новостей. Я по тебе скучаю, Тути. Нет времени писать.
Недавно случилось нечто, захватившее все мое внимание. Есть у меня в парашютных войсках друг, отличный парень. Нет смысла о нем писать, ты его не знаешь, а описать его невозможно. И вот недели две назад, во время ночных учений, в него попала пуля. Сейчас он в больнице, питается через трубку, и неизвестно, поправится ли.
Попытаюсь писать чаще, хотя вышеизложенное – не единственная причина моего молчания. Я просто не мог писать.
14. 11.64
Дорогие и любимые мама, папа, Биби и Идо!
Сейчас вечер, мы ложимся спать. Среди ночи, правда, может в любой момент прозвучать тревога, и мы со всем снаряжением должны быть готовы к бою. Опасаясь тревоги, некоторые спят в ботинках, не снимая их по неделе. В результате у многих ноги буквально гниют. Речь, естественно, не обо мне. И все сплошь, по понятной причине, – чтобы ночью не замерзнуть – спим в одежде.
Мой сосед, парень из Хадар Раматаим, сидит в настоящий момент у палатки и смазывает перед сном оружие при свете той самой свечи, при которой я пишу это письмо. Я свою винтовку уже почистил. Нам кажется, что наши винтовки ржавеют быстрей, чем другие виды оружия. Не смажешь ее на ночь, и утром она вся покрыта желто-красной ржавчиной.
Кончили серию учений и немедленно приступили к следующей. Вчера в 6.30 утра закончили 55-километровый марш. Шли быстрым ходом 11 с половиной часов, нагрузка как обычно: боевое снаряжение и оружие. Марш в таком темпе мы уже проделывали и будем проделывать еще много раз. Скорость движения 6 – 6,5 км в час (с учетом того, что примерно через каждые два часа есть перерыв на несколько минут и один раз – на четверть часа)* После 50- 60-ти км трудно придерживаться заданного темпа, потому что ноги горят, буквально пылают. Мозолей я не натер, но, как и все, чувствовал, как горят ноги. Во- обще-то я в порядке. В конце тиронута (очень скоро) нам предстоит в том же темпе 120-километровый марш. Пройти его надо меньше, чем за 24 часа. По правде говоря, перед последним маршем у меня серьезно болело горло, и я не мог произнести почти ни звука. Дома я уже лежал бы, как пай-мальчик-, в постели, но здесь это считается за ничто. И по окончании марша – видели вы такое чудо? – я не только не разболелся сильнее, но, кажется, немножко поздоровел, а сегодня, полностью отдохнув и выспавшись (в пятницу ночью), я совсем здоров.
Через несколько недель начинаем курс парашютных прыжков. Все уже с ума посходили в ожидании этой минуты. Хоть бы уж она настала) Мы прошли такой долгий путь, что курс этот для нас – как конфетка в конце пути. Словно маленькие дети, которым не дают обещанной конфеты. Говорят, что этот курс – самая легкая часть службы. То есть тренировки в течение дня – совсем не легкие, но, по крайней мере, ночью спят достаточно и еда великолепная (курс организован на одной из центральных баз страны, и там есть все – еда, душ, бараки и т. п.). Курс включает 7 прыжков с парашютом и – по крайней мере для нас – не представляет серьезной проблемы. То, что предстоит после него – другое дело. Тут нас ждут трудности. Но всему свое время.
Стоит только отвлечься от бремени армейской жизни, и сейчас же найдешь, над чем посмеяться. Например, у нас есть на базе уборные времен британского мандата – большие дыры в бетоне, а внизу – глубокая яма. Нетрудно догадаться, что должно было произойти. Один из парней, естественно, провалился вниз, и пришлось его вытаскивать с помощью веревки. Или, например, если кто- нибудь хочет насолить солдату, он договаривается с дежурным, и тот устраивает ему каждые 3/4 часа побудку. Представьте себе, каково это, когда тебя, начиная с полуночи, каждый час будят. В тот момент это очень прискорбно, но потом можно и посмеяться. Беда, что мы находимся постоянно в таком напряжении, что почти разучились смеяться.
Собираюсь в настоящий момент закрыть'глаза. Верх блаженства!
[Тути] 27. 11. 64
Получили, наконец, отпуск, и сейчас я – в Иерусалиме, после душа и хорошего ужина. В воскресенье начинаем курс парашютных прыжков и ждем минуты, когда заживем как люди, в домах.
Последний месяц мы здорово помучились, но пришел ему конец, и с ним фактически кончился тиронут.
Грустно здесь без тебя, хоть ты, может* быть, на этот счет и сомневаешься. Что тебе сказать на твои последние письма? Ясно, что ты права в том, что ты чувствуешь, вернее, я оправдываю твои чувства, но письмо не поможет тебе (а в результате и мне) избавиться от неприятного привкуса. Поверишь ли, если скажу, что у меня не было свободной минуты для письма? Может, и не поверишь, потому что несколько слов, как ты просила, я бы мог, конечно, иногда написать. Опять же: корень зла – только во мне, потому что это мне не удается передать тебе своих чувств. Я могу "пережить” такое положение и потому считаю, что и ты на это способна. Естественно, я бываю очень счастлив, получая от тебя письмо, но не получая, я не испытываю страдания и боли. Письмо – это только добавка, но не суть.
Дорогая моя Тути, я хочу тебя видеть и жду минуты.
когда у нас будет отпуск одновременно. Тогда сможем все выяснить и определить, как ты выражаешься, "где мы находимся". ;
Твой всем сердцем Йони. \
28. 11.64
Любимые папа, мамочка, Биби и Идо!
Как много прошло времени с моего последнего письма! Представляю, как вы огорчались и беспокоились. Мо- гу только в свое оправдание сказать, что не было у меня (имею в виду последний месяц) свободных пяти минут. Трудно поверить, что так может быть.
Итак – прежде всего – вчера кончили тиронут, а завтра – наконец-то – начинаем курс парашютных прыжков. Последний месяц был, наверное, самым трудным временем нашей армейской жизни. Невероятно, что нам пришлось выдержать. Начну с последней недели. Забегу вперед и скажу, что занимались мы разнообразными видами учений и полтора месяца не покидали поля. Окончив одну серию учений, мы успевали только упаковаться и перейти в другое место, начиная новые учения. Настала зима, и видно, что будет она очень суровой. Для нас это форменная катастрофа. На прошлой неделе шли днем и ночью, не стихая ни на минуту, сильнейшие дожди. Несмотря на это, наши учения продолжались как обычно. Живем по-преж- нему в походных палатках, которые быстро промокают. Но по порядку.
Итак, на прошлой неделе мы опять "сменили квартиру" и после целой ноч^ ходу прибыли в пограничный с Аялонской долиной район. Пришли туда под проливным дождем и поставили палатки на сыром, грязевом грунте. В тот же день, в 12.30, вышли на учения и до семи часов тренировались под дождем, какого, клянусь, я не видывал даже в Соединенных Штатах. Плащи в армии не предусмотрены (считается, что они затрудняют движение), и мы промокли насквозь и чувствовали, как стекает вода от затылка до подошв, как будто мы голые. В этот момент мы прорабатывали захват укрепленного пункта. Такой пункт, как правило, расположен на вершине, окруженной траншеями с огневыми точками и засадами, и для его захвата следует пройти через все траншеи и .ликвидировать все огневые точки. Из-за дождя траншеи наполнились на 60 см водой (почва там не впитывает влагу), и так мы стояли под страшным этим дождем, увязнув ногами в грязи выше ботинок, с винтовками наизготовку. Было так холодно, что пришлось собрать все силы, чтобы заставить пальцы шевелиться и наполнить патронами магазинную коробку. Представьте себе холод, при котором руки не слушаются хозяина! Когда после этого я вернулся в палатку и попытался зажечь свечу (наше единственное освещение), то не мог удержать в пальцах спичку. Пришлось сжать пальцы со спичкой в кулак и двигать коробок другой рукой. Свеча, пока мне удалось ее зажечь, несколько раз выскальзывала из рук. Но я забежал вперед.
Итак, мы стояли под дождем, который лупил нас и лупил, и через некоторое время плечи и спина начали болеть, и мы почувствовали сильные уколы на шее и по всему телу. Не забудьте, что мы постоянно имеем дело с боевыми патронами, и приходится очень остерегаться. Наконец вернулись в палатки и легли слать. Так как мы взяли с собой минимум снаряжения, то у некоторых парней не было никакой одежды на смену, и спать легли в мокром. Слава Богу, не я! Я разделся догола, залез в спальный мешок и заснул. Назавтра выяснилось, что один опасается ревматизма, а другой его уже схватил. Просто встали утром, не в силах двинуть плечом. Двух других на носилках отнесли в машину, так как они не могли в нее влезть самостоятельно, и отвезли в батальонную больницу. Многие заболели или простудились, или обессилели до такой степени, что их пришлось положить в изолятор на базе. Другие остались болеть в полевой палатке.
Бывали дни, когда из всего взвода, который на бумаге состоял из тридцати семи солдат, нас выходило на учения по 16 человек. Так продолжалось и в последние дни этой недели. Хоть и полегче, чем в первый день, но достаточно ужасно. Почва оставалась глинистой и скользкой, и все
время была опасность поскользнуться и упасть. Один из нас успел-таки упасть и сломать ногу, а второй упал во время ночного марша с носилками и, как видно, вывихнул бедренную кость. Надо быть очень осторожным. Я не пренебрегаю ничем. Я понял, что если хочешь остаться на ногах, то надо днем и ночью сосредоточивать все внимание на том, что делаешь в данную минуту. В нашем деле ты или закалишься, или сломаешься, середины нет. В настоящий момент я чувствую себя "в расцвете сил". Никакой марш, никакой бег, никакая новая физическая нагрузка не требуют от меня серьезного усилия. Когда я в шесть часов вечера приехал в этот раз в Иерусалим, все, кого я повидал, утверждали, что выгляжу я великолепно. Рад был это услышать – это хороший признак. Я знаю, что и вы порадуетесь, потому и рассказываю.
Приехав в Иерусалим, тут же отправился к Бармей- ерам. Ел вместе с ними субботний ужин (явился как раз вовремя), а потом пошел с Эли и еще одним товарищем прогуляться (Тути нет в городе, она проходит сейчас курс командиров отделений, не видел ее уже полтора месяца). Сходил в гости к Рути X., которую тоже не видел больше трех месяцев. Она учит в университете еврейскую и общую философию и очень довольна занятиями и преподавателями, в особенности по еврейской философии.
В эту ночь я лег спать около часу и проспал до 11 часов утра. Даже не проснулся по привычке в 5.30. Каждое утро я, как по будильнику, просыпаюсь в это время. На этот раз проспал без перерыва до 11-ти. Как видно потому, что знал, что не должен рано вставать, и это повлияло на внутренний будильник.
Г-н и г-жа Бармейер получили посланные вами подарки, обрадовались и очень-очень благодарят, хотя и утверждают, естественно, что в этом не было нужды, что подарки слишком роскошные и совершенно неожиданные. Однажды я просил их кое-что купить и послать мне в армию, оставив для этого деньги, так как расход был значительный. Вернувшись, нашел деньги на столе. И вообще, я принят в семье, как сын, и очень мне это приятно. Устроился я как нельзя лучше!
Вечером мы с Бари ходили в кино, потом ужинали в ресторане. Таким образом я осуществил по крайней мере одну солдатскую мечту. У нас некоторые мечтают прийти домой и влезть во всей одежде под пуховое одеяло в теплую постель и не двинуться даже для еды (уверен, что иные осуществили свой план полностью). Я часть ночи провожу за этим письмом, а кончив его, пойду спать.
Получаю от вас довольно много писем. Даже от Биби и Идо пришли отдельные письма. Конечно, хотелось бы, чтобы они писали почаще. Я понимаю, что папа сверх головы занят работой и что мама пишет за всех. Как видно, от тебя, папа, я унаследовал привычку мало писать и полностью сосредоточиваться на том, что делаю.
Сара рассказала мне о ваших планах на лето. Я бы не хотел, чтобы вы возвращались из-за меня, поступайте так, как лучше для папы, потому что это самое главное, а я устроен прекрасно. Все равно я почти не бываю в городе (отпуск нам дается примерно раз в месяц, и дальше будет так или еще реже). Во всяком случае, если даже приедете только на лето, я буду очень счастлив и, естественно, ожидаю вашего приезда с нетерпением.
Мне так много есть что рассказать вам, но приходится кончать. Уже очень поздно, а я, перед тем, как двинусь, хочу поспать хотя бы четыре часа. Надо еще постелить постель. Бари тем временем готовит кофе.
Тути! 5. 12. 64
Еще неделя прошла, и опять нам, как видно, не удастся встретиться. Ты, наверное, знаешь, что в субботу объявлено состояние боевой готовности. Ладно, кто-то должен этим заниматься, а мы на прошлой неделе все-таки были дома. И на будущей тоже будем (следует добавить "как видно"). Но нам с тобой это не очень поможет. "Покоя" нет и не будет. Во всяком случае, не в нашей роте. По окончании курса нам предстоят ночные тренировки. Кино для нас за пределами досягаемости, как и почти все прочее. А время от времени на нас сваливается серьезное испытание, чтобы немного остудить наш пыл.
Очень хочу тебя видеть. Скучаю, Йони.
61 7. 12.64
Любимые мама, папа, Биби и Идо!
Пользуюсь краткой передышкой в учениях для письма. Итак, уже больше недели мы на курсах и живем великолепно. Вышли "из рабства к спасению”. Условия исключительные, учения интересные, едим прекрасно и хорошо спим. Что еще надо?
Так как мы в настоящий момент находимся в так наз. парашютно-десантной школе, то и условия здесь, как в школе (если вообще можно делать подобные сравнения). Между учениями – перемены по несколько минут. Сами учения не занимают слишком много часов в день, а ночью, в 10. 30, выключается свет. Это не значит, что по ночам нас не поднимают по тревоге или что нет у нас дополнительных, после курса, учений – в основном, чтобы освоить на практике теоретический материал. Приходится быть наготове, не дремать, а это трудно. Теперь, когда, до известной степени, нам дана передышка, проявляется каждую минуту накопившаяся усталость, изнеможение проникает во все члены, закрываются глаза.
Надо закругляться, перемена кончилась.
14. 12. 64
Любимые и дорогие мама, папа, Биби и Идо!
Приближается конец курса. Жизнь здесь великолепная. Сейчас за окном бушует буря, а мы сидим в теплом помещении, защищенные от ее гнева.
Получили вчера отпуск до 12-ти часов ночи и поехали в Иерусалим. Как обычно, спал. Вошло в привычку – прийти домой и спать, даже если не устал. Копим сон про запас. Если не для восполнения прошлой нехватки, то на будущее, чтобы потом выдержать больше без сна. Я обратил внимание на то, что, говоря о Иерусалиме, я выражаюсь: "прийти домой". Хорошо, что я привык мыслить такими категориями. Правда, я называл своим домом также и комнату на улице Шамая, и всякое место, где несколько раз проспал. Но, конечно, "с настоящим домом ничто не сравнится" – до чего верно сказано.
Если получим увольнительную, то я рассчитываю, что
бы вспомнить вкус ученья, снова позаниматься физикой. Один вид школьных тетрадей (Бари или его сестры) вызвал желание их полистать. Между прочим, я взял у Бари несколько книг на арабском. Открыл их и – о чудо! – я очень многое помню. Переводить легко с арабского на иврит, но не наоборот, и это вполне понятно.
Сейчас объявили, что до особого распоряжения учения отложены. Во время дождя здесь учений нет. Кто-то раздобыл аккордеон, и несколько солдат играют и валяют дурака. Весело.
24. 12. 64
Любимые мама, папа, Биби и Идо!
В настоящий момент я дежурный по базе. Полночь, и, на мое счастье, все, что от меня требуется – это сидеть в воротах лагеря и переписывать приезжающие и отъезжающие машины. Движения в такое время почти нет, и я могу заниматься чем хочу.
Через несколько дней кончается курс. Позади – три прыжка с парашютом – два налегке и один – в боевом снаряжении и с оружием. В воскресенье проделаем первый наш прыжок ночью. Жаль, что это всего лишь аэрограмма, и не хватит места описать прыжки. В сущности, описать их довольно трудно.
Быстро закончили наземные тренировки (или так нам показалось), и сразу же после этого нас выстроили в ряд на взлетной дорожке. Закрепляем парашюты, получаем последние указания от инструкторов по прыжкам и шагаем ко входу в самолет. Нас в самолете тридцать шесть человек. Восемнадцать прыгают через правый люк и восемнадцать – через левый. Я должен прыгнуть первым из левой группы первого самолета. За нами закрываются двери, и самолет медленно трогается. Шум мотора переходит в рев и из рева – в вой. Скорость увеличивается, мы "помогаем" самолету подняться криками "Эй, гоп!" Начинаем петь, вдруг открываются люки и тут же дается
команда: "Внимание!" Мы вскакиваем. Как сказано, я должен прыгать первым, но до следующей команды есть еще немного времени. Снова слышится: "Внимание!", и я стою мгновение на краю люка и осматриваюсь. Далеко-далеко внизу – земля. Там и сям на горизонте разбросаны поселения, раскрашивая землю в разные цвета. В нескольких сантиметрах от себя я слышу свист ветра, и вот уже чувствую его холод на ладонях. Поднял голову, смотрю перед собой. Правая нога отставлена назад, готовая оттолкнуться и бросить меня в пустоту. Для страха нет времени. Страх придет после, при следующих прыжках или, может быть, он был и прошел! В данный момент я опасаюсь сделать что-нибудь лишнее, не связанное с прыжком. Но и для этого нет времени! Надо сосредоточиться на пустоте, что перед тобой, делать все правильно. "Прыгай!" Я выбрасываюсь из самолета. "Почва" ускользает из-под ног, и вот я в пустоте. Захвачен порывом ветра, который бросает меня налево, к хвосту самолета, и чувствую, как падаю ниже, ниже. Громко считаю: двадцать один! двадцать два! двадцать три! Важно быть начеку и сохранять чувство времени. В первый раз не очень-то ощущаешь самого падения. Чувствуешь только, как тебя захватывает вихрь воздуха и не дает двинуть ни одним членом. Голова опущена, руки скрещены и ноги накрепко сдвинуты. Открывается парашют.
Смотрю вверх и вижу раскрытый надо мною полог. На канатах нет узлов, не случилось ничего, что требовало бы моего вмешательства. Освобождаю правую сторону резервного парашюта и осматриваюсь. Кругом раскрытые парашюты. Минута, которую проводишь в воздухе, кажется вечностью. Опять-таки – падения не чувствуешь, а медленно-медленно паришь между небом и землей. Вид изменился. Тихо, спокойно – так сказать, величественно. Самое трудное – описать эти 70 секунд в воздухе. Несомненно, это одно из самых чудесных переживаний о жизни. Ты – господин вселенной, более того – сам себе господин! Земля внизу все больше увеличивается, и вот ты уже от нее в 50-ти метрах. День ясный, почти нет ветра. Слегка заносит вправо- Это надо остановить, иначе парашют потащит меня в момент приземления за собой. Сорок метров, тридцать. Земля приближается быстрей и быстрей, и вот ты "готов приземлиться". Важно соблюдать все правила. Ноги сдвинуты, будто склеены. Если удар не придется поровну на обе ноги, есть все шансы сломать ногу. Ноги слегка согнуты. Голова опущена. Руки прижаты к стальной каске. Земля быстро приближается. Двадцать метров, десять – все! Приземляешься как положено, переворачиваешься, и вот ты уже на ногах, бежишь по кругу, ловишь парашют. Приземление произошло слишком быстро, слегка ушиб левую ногу. Все-таки недостаточно сжал ноги. В следующий раз исправим. Решено – сделано. А пока – смотрим вверх, и там, по небосводу, рассыпаны парашюты из самолетов, прилетевших вслед за нашим, и на пространстве в несколько сот метров фигурки падают, приземляются и немедленно вскакивают на ноги. Все ли в порядке? Все благополучно прибыли. Один, правда, вывихнул ногу. Что-то сделал не так как надо. Возвращаемся на грузовиках на базу. Сделано, прыгнули!
Прыжок второй. Ты знаешь, что тебе предстоит, и поэтому больше боишься. Страх этот не настоящий. Так, слегка гнетущее неприятное ощущение. Сказать по правде, думал, что будет страшнее. Но нет для этого времени. Опять прыгаем. Расправляешь узлы, образовавшиеся на канатах от удара ветра. Снижение на этот раз кажется медленней. Переворачиваемся, подымаемся. Пока в воздухе, падения не ощущаешь совсем. Чувствуешь его только под конец.
Третий прыжок – самый удачный, несмотря на то, что со снаряжением. На все есть время. Спешить некуда. Вот мы уже рассыпались в воздухе в разные стороны. Перекрикиваемся друг с другом и вскакиваем на ноги, чтобы посмотреть, как спускаются остальные.
Что вам сказать? Описать прыжки не хватит места. Это такое чудесное переживание, что пока сам не побываешь в воздухе, не поймешь его особого вкуса. Парашют, который вздрагивает, раскрываясь. Мир, парящий вокруг тебя. Земля, к которой ты приближаешься. Почва у тебя под ногами и неподвижно лежащий на песке парашют.
26. 12.64
Дорогие, любимые папа, мама, Биби и Идо!
Получил от вас в последнее время массу писем, которые доставили мне огромную радость. Недавно только пришло письмо папы и сразу после этого еще два – от мамы и Биби. Не перед кем мне было похвастать двумя замечательными братьями. Ну и не надо. Достаточно, что я об этом знаю. Хорошо было услышать о ваших успехах в учебе1 Как бы мне хотелось посидеть рядом с вами и самому посмотреть на то, как вы учитесь. Но ничего, с помощью всех ваших писем я получаю полную картину того, что происходит дома, потому что каждый описывает происходящее со своей точки зрения. Что касается меня, то я несколько дней назад кончил курсы парашютных прыжков. С удивлением прочел о том, что мама не понимает, как можно получать удовольствие от такой ужасной вещи. Что ты! Да ведь я к этому стремился! Разве я не подумал о прыжках перед тем, как вызвался пойти в парашютные войска? Ничего ужасного здесь нет. Наоборот – в прыжках с парашютом есть большая красота и очарование.
Биби просил рассказать подробно, как тренируют человека для прыжков – как преодолевают страх, и, наконец, как прыгают. И так как сейчас суббота, и у меня есть еще более восьми часов до отъезда на базу, я могу описать все по порядку.
Курс парашютных прыжков продолжается три недели, из которых последняя уделяется самим прыжкам, а остальное время – наземным тренировкам. Учат тому, как войти в самолет, как в нем сидеть и что делать с той минуты, как ты вошел туда, и до приземления. Каждая подробность требует особой тренировки и важна сама по себе.
"Виа долороэа" – скорбный путь – так называют комплекс оборудования для тренировок в прыжках. Но абсолютно ничего мучительного в них нет. Всюду плакаты: "Знание предотвращает страх" и, по-видимому, в этом много правды, хотя, по-моему, это чисто индивидуально, и один умрет от страха там, где другой пройдет с улыбкой на устах.
Вся идея тренировок состоит в бесконечных повторениях, пока не исчезнет первоначальный страх и не окажется под конец, что все это пустяки. Исполнение должно быть безупречным, а инструкторы – превосходными. Тот, кто не одолел наземных тренировок, не допускается к прыжкам.
Курс включает семь прыжков, в том числе и ночных. После заключительного (ночного) прыжка мы проделали поход со всем снаряжением, прибыли на базу в два часа ночи и назавтра получили "крылышки".
Теперь я настоящий парашютист, и потому на мне лежит большая, чем прежде, нагрузка. Но должен признать, что жизнь не так тяжела, как прежде. Хотя тяготы те же, и даже большие, но настоящей трудности они не представляют, и выполнить я могу все. Прошли сейчас 45 км, и это так, небольшой походик, проделанный со скоростью 7 км в час. Следует помнить, что каждый несет на себе полное снаряжение весом в 15 – 20 кг. В конце пути я чувствовал, что могу повернуться и зашагать тем же манером обратно.
16. 1.65
Любимые папа, мама, Биби и Идо!
Не помню, писал ли я вам, что мы получили увольнительную на девять дней. Признаюсь, что за все время я не двинулся за порог дома. Каждое утро я брал имеющиеся в моем распоряжении книги по физике, ехал в Национальную библиотеку и занимался там 3-4 часа. Потом возвращался домой к обеду и продолжал заниматься. Спать ложился, как правило, рано и рано вставал.
Вот уже неделя, как мы "повышаем квалификацию", то есть проходим тренировки на более высоком уровне, гораздо изнурительнее прежних. Дождь идет без передышки, но я давно уже к нему привык и прекрасно приспособился к условиям, которые другому показались бы
ужасными. С увольнительной вернулся бодрым и веселым, в отличие от других, которые до смерти скучали, утверждая, что в городе нечего делать. Я провел все время у Бармейеров, и они милы, как всегда.
Дождь чудом перестал, но воздух по-прежнему насыщен влагой и прохладой. Небо совсем серое, и солнца почти не видно. Можно сидеть "на улице", и я расположился на камне возле одной из пещер БейтТуврин и пишу вам это письмо. Между прочим, мне удалось нечто невероятное: читать книгу в период учений. Не способен я после дня тренировок свалиться на одеяло в палатке и проспать несколько часов только для того, чтобы снова начать тренировки, и не оторваться на то, чтобы подумать и почитать. Как-то мне удается урывать время для чтения. В настоящий момент я читаю "Атлант пожал плечами" и продвинулся довольно далеко.
Сожалею, что вам трудно разбирать мой почерк, но письма мои пишутся в полевых условиях – бумага на коленях, а ручка исключительно скверная.
Иорданцы снова стреляют, снова у нас проблемы.
Писать пока прекращаю, надо явиться на построение.
18. 1.65
Любимые мама, папа, Биби и Идо!
После нескольких недель изнурительных тренировок в поле, мы спустились (или "поднялись") в Иерусалим. Некоторое время побудем на границе, потом пройдем серию краткосрочных полевых учений, а затем – одно долгое, на пять недель.
Так как мы сейчас в Иерусалиме, то я расскажу немного о том, что мы здесь делаем. Занимаем хорошо укрепленный пункт и, кажется, упади на нас бомба прямо с неба, она его не разрушит. Каждое укрепление – это, в сущности, дом, в котором сидят по трое – пятеро солдат, на каждого приходится в день по 5 – 7 часов наблюдения. Остальное время я в пределах пункта свободен. Есть холодильник, печка и в изобилии еда. Но главное – свободное время. По правде говоря, отхватили мы чудный отдых. Целый день почти ничего не делаем и сидим здесь только потому, что надо, чтобы в городе, как и повсюду в стране, были солдаты.
Давно уже ничего не было ни от Биби, ни, уж конечно, от отца. Очень приятно время от времени получать что- нибудь от вас, но я понимаю, что промежутки будут все увеличиваться, потому что прежде всего человек должен добросовестно делать свое дело, а уж потом обратиться к вещам второстепенным.
18. 2. 65
Дорогие мама, папа, Биби и Идо!
Через неделю я на целый месяц выхожу на полевые учения, и переписка моя в этот период очень сократится. Это будут учения парашютистов в сочетании с танками и др. военными машинами. Обеспечен нам весьма тяжелый и вместе с тем весьма интересный месяц.
Ясно, что есть способы лучше провести время с 18-ти до 20-ти лет, но раз уж я нахожусь в армии, то попытаюсь извлечь из нее максимум пользы, интереса и знаний. Последние две недели занимались теоретической топографией, т. е. по карте, а не на местности. Уровень занятий чрезвычайно высок. Дополнительно к теоретическим занятиям ходили отрядами из 4-5 человек в двухдневный поход. Побывали в районе Кармеля, и красивее места я в жизни не видел. Есть там горы, по которым, кажется, не ступала нога человека, деревья и кусты спутаны так, что трудно пройти, а бесчисленные ручьи образуют в чаще леса холодные озера.
За последние недели проделали в рамках учений несколько интересных вылазок. Самой интересной была вылазка в один из военных лагерей. Началась она в сумерки с парашютных прыжков. Приземлившись, сосредоточились в заранее обусловленном месте. Подготовили посадочные знаки для вертолетов, а по их прибытии погрузились и полетели в направлении нашего объекта. Когда перед прыжком летишь в самолете "Норд", то чувствуешь, как дрожит весь его гигантский корпус. Вертолет же похож на ковер-самолет – никаких вибраций, снимается с места и летит, выгрузили нас километрах в пяти от места назначения, мы весьма успешно выполнили задание и вернулись к вертолетам, которые доставили нас на базу.
Число солдат в нашей роте все сокращается. Там, где другим очень тяжело или скучно – а скука возникает от нежелания преодолевать трудности, – там мне чрезвычайно интересно, и в этом мое большое перед ними преимущество.
Семья Бармейеров еще милее обычного. И если я не распространяюсь в похвалах им, то только потому, что полагаю, что вы их хорошо знаете, а не потому, что принимаю их отношение как должное.
21.2.65
Дорогие мама, папа, Биби и Идо!
Сегодня завершили серию занятий по ориентировке на местности, причем на этот раз – без инструкторов. Мы не только прошли весь путь от Иерусалима до окрестностей Димоны, но при этом взбирались на каждую встречную гору, спускались в каждое вади. Метод продвижения основан на переходе от одного намеченного пункта к другому, вплоть до достижения цели. Таким пунктом может быть развалина в Иудейских горах или заброшенный колодец где-нибудь в Негеве.
Сегодня в полдень прибыли в лагерь и перегруппировались. Останемся здесь, в Негеве, еще недель на пять.
Вы себе не представляете, как хорошо узнаешь страну, обходя ее пешком. Попробуйте пройти унылой, плоской пустыней, вдруг наткнуться на образованный водным потоком каньон или просторные, рассекающие горы вади, и поймете, какое это сильное переживание. Потом пройдите пешком эти самые каньоны и горные кряжи, и только тогда почувствуете вполне, как глубоки потоки и как высока гора.
Не раз случится в отдаленном углу Негева встретить несколько бедуинских палаток, а вокруг – верблюды, ослы и овцы. Любопытный образ жизни! Поразительно, как удается им существовать в таких гиблых местах. Мне кажется, им знаком лишь один страх – перед вооруженными солдатами. Они готовы принять солдата самым лучшим образом, чтобы ушел довольный, а главное – по* скорее.
Может быть, вы обратили внимание на то, что почерк у меня неровный, буквы то больше, то меньше. Причина в том, что левой рукой приходится держать бумагу от ветра, а правой – ручку. Само письмо мотается влево и вправо, и не хватает на него руки. Кроме того – очень плохое освещение. Но это единственное доступное мне время, и жаль не использовать его для письма, тем более, что в ближайшем будущем такого времени не предвидится.
7.3. 65
Дорогие мои мама, папа, Биби и Идо!
Прошло три недели с тех пор, как я писал вам в последний раз, и если не воспользуюсь выпавшим нам сво* бодным временем, то до следующей оказии пройдут еще недели.
В настоящий момент мы – в разгаре учений, проходящих в пункте N Негева. Чтобы вы представили себе, как это происходит, опишу последние, полные интересных событий дни.
В среду в 2.30 ночи (вернее, утра) отправились на батальонные учения и вернулись в пятницу в 3 часа дня. За это время не сомкнули глаз. В 3 часа утра сели на грузовики, которые отвезли нас к месту учений. В назначенное время погрузились на бронемашины и танки и по горло наелись пыли. Целый день атаковали с большим грохотом различные цели. При атаках присутствовали глава правительства и начальник штаба. Учения сопровождались адским огнем с пикирующих по объектам самолетов и массированным артиллерийским обстрелом, причем снаряды летали у нас над головой.
В четверг вечером отправились к некоему объекту и всю ночь окапывались на холмах. Назавтра вышли на долгий марш.
Вернулись в лагерь полубольные и валясь с ног от усталости и от того, что съели много пыли и мало еды. От перенапряжения, недосыпания и грязи большинство солдат
заболели. Только 17 из нас остались на ногах. Я, на мое счастье, опять вышел из переделки живым и здоровым. Придя в лагерь, я немедленно заскочил в душ и помылся, несмотря на ночное время и холод. Вода была ледяная. Подозреваю, что многие заболели оттого, что завалились спать, покрытые гадостью с головы до ног. Просто не смогли преодолеть слабости. Все началось с утреннего субботнего построения, когда двое стоявших в строю парней зашатались и потеряли сознание. После этого начался приступ с температурой от 38“ и до свыше сорока. Большинство отвезли из полевого медпункта в беэр-шевскую больницу. Обо мне не беспокойтесь. После полного субботнего отдыха я чувствую себя великолепно.
Сегодня с утра (в воскресенье) мы поупражнялись слегка, так как через полчаса выходим на ночной марш. При этом заложим и взорвем динамит. Опять будем всю ночь окапываться. Планируем вернуться только завтра днем. Ученья очень интересные, хотя и тяжелые. Мы видим отлично слаженные действия огромных военных мощностей. Недели через две учения закончатся и только тогда разойдемся по домам. После этого нам предстоит курс подрывников, а затем примем участие в четырехдневном марше на Иерусалим, что для нас будет сущим отдыхом. Представьте себе – только 35 км в день, и ничего больше. Потом планируется даже отпуск на несколько дней, но, по правде говоря, мы не особенно в это верим.
Скоро пойдем на курсы сержантов, и к тому времени, как вы приедете в страну, я уже их кончу. В парашютных войсках очень медленно продвигаются по службе. Через шесть дней мне исполнится 19 лет. Быстро прошел год, правда? Вместе с тем, как много в нашей жизни за этот год изменилось, и как мы далеко друг от друга! Как и вы, я с нетерпением жду вашего приезда.
18. 3. 65
Дорогие мои мама, папа, Биби и Идо!
Кончились учения, и мы вернулись на базу. После пяти недель, проведенных в сухом и безводном Негеве, вернулись к зелени и апельсиновым плантациям центрального
района страны. Сейчас момент полного отдыха. Наконец- то я лежу в постели, в чистой одежде, дочиста вымытый. Большинство ребят еще не вернулись с ужина (наконец- то за столами и из чистых мисок), в палатке играет транзистор, а снаружи еще достаточно света для письма.
Гоп! Как раз в эту минуту объявили, что через час – проверка боевой готовности. Это значит, что в эту субботу, после стольких дней без отпуска, мы, возможно, не попадем домой. Посмотрим. ›
О многом я хочу рассказать в этом письме. Сначала опишу события последней недели. В четверг утром, в 4.00, упаковали снаряжение, разобрали палатку и покинули лагерь в Негеве. Ехали на грузовиках до Рош-Зо- хар и оттуда прошли, ориентируясь на местности, до Эйн-Геди. Шли небольшими группами, с легким снаряжением и заряженным оружием. Я познакомился с Иудейской пустыней, совершенно новой для меня местностью. Пересохшие реки там так глубоки, что идти по их руслу невозможно, приходится подыматься до горных хребтов. Вдоль каждой "реки" вздымаются под прямым углом к небу гигантские утесы. В каждом вади – прекрасные водопады, и все зрелище – мощно и величественно. Иногда приходилось спускаться с гор в вади, а в некоторых местах мы за полтора часа продвигались только на 5 метров. Судите сами, как трудно там двигаться. И в прошлые топографические походы, и в этот раз я был руководителем группы – то есть ответственным за вверенных мне людей и – в случае разногласий – решающим, как продвигаться. Ориентируюсь я хо' 'но. В четверг вечером добрался первым из всей роты › ночевки.
Некоторые застряли на скалах и назавтра пришлось их вызволять. В высшей степени опасное дело эти походы, если не ориентируешься на местности.
В первый день похода прибыли .‹ Масаде. Подошли к ней не со стороны моря, а с запада, с гор. Карабкались по могучим горам, как вдруг на фоне Мертвого моря предстал перед нами во всем великолепии утес Масады. Когда видишь Масаду, то понимаешь, почему так трудно было одолеть ее защитников.
Субботу провели в Эйн-Геди и назавтра поехали на двухдневные, завершающие всю серию, умения. Начались они с наступлением ночи прыжками с самолета и полетом на вертолетах. После этого пешком прошли до места назначения, и в 12.30 ночи послышался огневой оркестр, а за ним последовал штурм. Затем до утра окапывались, а назавтра шли от Маале-Акрабим до Орона (фосфатных заводов) – изнурительным маршем, таща на себе тяжелое снаряжение.
Сейчас объявят, пойдем ли мы сегодня домой.
19.3.65
Итак, разрешение получено. К вечеру прибыли вертолеты, и только мы стали на них погружаться, как вдруг объявляют о какой-то технической неполадке и "небольшой" поправке к плану, т. е. вместо того, чтобы лететь на вертолете к ближайшему аэродрому, а оттуда – на самолете на север, придется вернуться и пройти весь путь пешком. Еще одна ночь без сна. К утру прибыли на место, и, по правде говоря, прошлись недурно, и состояние духа было хорошее. Продукты и воду нам всю дорогу спускали на парашютах, и если вначале еды не хватало, то сейчас ее в избытке. Посмотрели бы, сколько каждый солдат тащит – впервые такое изобилие!
26. 3. 65
Любимые мои папа, мама и брат!
Г-н и г-жа Бармейер собираются на той неделе месяца на три в США. Уверен, что захотите с ними встретиться. Дам им ваш адрес и постараюсь, как только узнаю, сообщить о дне их отъезда.
4-го апреля состоится четырехдневный марш на Иерусалим, мы примем в нем участие как представители парашютных войск. Готовились к маршу. За последние 4 дня прошли километров 150. Мне так легко сейчас глотать расстояния, что я даже не чувствовал, как иду. А расстояния были приличные, и скорость – просто убийственная.
Получил твое прекрасное письмо, папа, и так захотелось увидеть твою книгу законченной и напечатанной.
Рад был узнать, что ты остаешься на этот год в Америке и, как видно, на несколько последующих. Думаю, что там тебе легче работается (если вообще это возможно, сказать по правде, я еще тебя не видел всерьез отдыхающим) . Может быть, теперь, когда оставишь навсегда энциклопедию и будешь только преподавать и писать, найдется больше времени для отдыха.
Как я понимаю, Биби, ты решил кончать гимназию в Америке. Мне кажется, это шаг правильный, но мы еще на эту тему поговорим, когда вы приедете. Ты приходишь в конце концов к правильным решениям, Биби. Поскольку тобой руководит здравый смысл, а делаешь ты то, чего действительно хочешь, то о своих поступках ты никогда не пожалеешь, как и я не жалею о том, что я в армии. Хотя сейчас, глядя назад, я вижу, что, может быть, все-таки следовало сначала учиться. Но если бы я не мобилизовался, то, наверное, жалел бы о том, что не поступил так, как считал правильным. Эти два года для меня не пропали. Что-то я в армии получаю, узнаю о жизни нечто новое, чего иначе бы не узнал. А если я уже в армии, то рад, что выбрал именно парашютные войска. Потому что если желаешь получить от службы максимум пользы и сделать это наилучшим, на мой взгляд, образом, то следует идти самым трудным путем. А это, без сомнения, путь тяжелый.
14. 4. 65
Любимые папа, мама и братья!
В настоящий момент я занимаю пост заместителя начальника караула, самая легкая из всех караульных должностей. Я должен только сидеть у стола и отвечать на телефон, который не звонит никогда. Исключительная возможность писать письма. А кто столь безумен, чтобы ею не воспользоваться?
За это время я запутался в проблеме, с которой сталкивается каждый солдат по окончании курса младших командиров. Став младшим сержантом, он должен выбрать – идти ли на офицерские курсы или оставаться командиром отделения и закончить службу в чине сержанта.
Чтобы понять проблему, следует учесть, что для получения офицерского звания ты обязуешься прослужить дополнительно 3-4 месяца. Хотя денежный вопрос меня не беспокоит, но можно и его принять в расчет. Офицер получает 400 – 500 лир в месяц, а расходы у него нулевые. Есть у проблемы еще несколько аспектов, о которых следует подумать. Мне важно знать, когда начинается учебный год в Израиле и за границей, и выяснить, не должен ли я сдавать какие-нибудь экзамены, потому что в качестве ли младшего или просто сержанта у меня не будет времени заниматься. Будучи же офицером, я хотя и смогу выкроить немного времени, но при этом так или иначе придется отложить занятия на год.
Конечно, работа офицера в армии интереснее и привлекательнее всякой другой, велико и очарование самого звания. В парашютных войсках существует в отношении офицеров дополнительная проблема. Из тех, кто идет на курсы, не все по окончании их возвращаются в свой батальон. Часть направляют в качестве инструкторов в Голани, в танковые войска и др. Только обязавшись прослужить лишний год, парашютист может быть уверен, что вернется в батальон. И у того, кто не подписал такого обязательства, шансов, по сравнению с подписавшим, – меньше. Если же солдат кончает курсы с отличием, его могут назначить инструктором последующих наборов на курсы. Если я стану офицером, то шансы мои быть инструктором в батальоне или на курсах весьма велики, если даже подпишусь я только на три месяца. Последнее соображение, о котором не думает никто и которое я принимаю в расчет, это проблема службы в резерве. Офицер ежегодно служит значительно больше сержанта. Многие, правда, считают, что служба резервистов нарушает монотонность гражданской жизни, придает ей интерес и яркость, но меня такие соображения не увлекают. Не представляю, чтобы мне было скучно и неинтересно в гражданской жизни. Если таково положение других, то тем хуже для них!
Чем больше я обо всем этом размышляю, тем больше прихожу к выводу, что не останусь в армии ни одного лишнего дня. Прослужу два года и два месяца и на этом кончу дело. Хотя, сказать по правде, есть о чем подумать. Очень немногим в парашютных войсках удается попасть на офицерские курсы, и жаль отказаться от связанных с этим "почета" и великой притягательности. Во всяком случае, до начала курсов успею еще решить Курс младших офицеров кончается незадолго до вашего прибытия.
Нам полагается увольнительная на несколько дней. Успею обсудить с вами проблему.
Дорогие мои папа, мама, Биби и Идо! 30. 4. 65
Получил от папы с мамой письма, прибывшие одно за другим. Из этих писем я узнал много новостей. Первая, грустная новость, что папа приедет в Израиль не 24 июня, а позднее. Я, конечно, понимаю, что приезду твоему мешают серьезные причины, потому что знаю, что ты бы хотел быть петом со всеми вместе. Однако ничего не поделаешь, и остается надеяться, что еще успеешь к нам присоединиться. Я рад, что ты решил порвать с энциклопедией, и надеюсь, что на этот раз окончательно. Теперь все время ты посвятишь своей книге. Как бы мне уже хотелось ее увидеть!
Я, кажется, еще не писал вам о седере. Так вот – седер был великолепный, в кругу семьи. Тетя Фира тяжело поработала и приготовила ужин на славу. Саадия распевал с большим воодушевлением, и должен отметить, что голос у него очень приятный. В последнее время мне удалось несколько раз навестить тетю Мири, и радости бабушки не было границ.
Ты спрашиваешь, мама, получу ли я к вашему приезду несколько дней отпуска. Полагаю, что да. Кроме того, вскоре после вашего приезда я кончаю курс младших командиров, и большинство получит настоящий отпуск, так что время у нас будет, и мне совсем не важно, проведем ли мы его в гостинице или снимем квартиру.
Любимые мама, папа, Биби и Идо1 29. 5. 65
На прошлой неделе я почти не спал по ночам. Удавалось спать только днем. Дел много – ночные топограсЬи
чес кие походы в разные районы, дозор на границах и вдоль путей, ведущих в глубь страны, разные учения и беспрерывные, днем и ночью, тренировки, без сна и почти без еды. Положение в стране, как вам, конечно, известно, не слишком приятное, особенно после недавних инцидентов. Но чувствуем мы себя великолепно, состояние духа приподнятое.
Ровно через месяц вы приедете. В сущности, через три недели после получения этого письма. Жду этой минуты с большим нетерпением. Как жаль, что с нами не будет отца. Я все же рассчитываю, что если не в следующем, то в ближайшие месяцы мы с ним встретимся.
Завтра мы, как видно, снова прыгаем с парашютом, и если все будет спокойно, отправимся на морские учения, которые включают береговые тренировки, высадку и т. п.
Дорогой папа! 27.6.65
Я редко считаю дни в ожидании какого-нибудь события. Тот, кто так поступает, теряет ощущение настоящей минуты, пропускает недели жизни в чаянии одного дня. Есть в армии люди, что с начала службы считают дни, оставшиеся до ее конца. Таким образом, проведенное в армии время они воспринимают как прожитое впустую – и это ошибка, так как настоящая минута всегда ценна. Но сейчас, с приближением срока приезда мамы, Биби и Идо, и я начал считать дни.
Мне жаль, что ты остался один в Америке, что не будешь с нами. Будет чудесно, если тебе все-таки удастся приехать. К сожалению, я не знаю, сколько дней отпуска удастся получить, пока семья будет в стране. Знаю только, что сколько-нибудь да получу.
Что касается офицерских курсов, то, в сущности, уже несколько недель назад я окончательно решил на них пойти, но не сообщал вам об этом, пока не убедился, что поступлю. Перед тем как послать солдата на курсы (а ясно, что посылают немногих, особенно из парашютистов), он проходит трехдневные отборочные тесты. Ты находишься в группе из 6-ти исследуемых, к которой приставлены два опытных психолога. Через три дня психологи знают о тебе
все, что им требуется. Они оценивают твою способность выносить суждения, владеть собой и своими подчиненными, умение решать проблемы, способность руководить и принимать решения, меру оптимизма и пессимизма, твои недостатки, достоинства и, конечно же, еще десятки неведомых тебе вещей. При случае расскажу тебе о процессе отбора, это исключительно интересно.
Результаты отбора выражаются в оценках от 1 до 9.
9 – наивысшая оценка, 1 – самая низкая. Оценка 3 означает, что пригодность человека быть офицером – под сомнением. Оценка 4 – человек пригоден быть офицером.
Наш батальон послал на отборочные испытания 60 человек, и только недавно пришли результаты. Значительное число провалилось совсем. Несколько человек получили оценку 7. Одному удалось получить 8. Я получил 9. Гожусь ли я в офицеры, покажет, по-моему, только будущее, а не предварительные тесты, но я подумал, что ты, тем не менее, порадуешься за меня, поэтому рассказываю тебе, т. к. все же это было испытание, и я его выдержал.
На днях встретил г-на и г-жу Бармейеров, которые неделю назад вернулись в Израиль. Надо сказать, что центром их рассказа был хвалебный гимн тебе, в чем нет ничего удивительного. Надеюсь, и они вам понравились.
Через неделю кончаю курсы младших командиров и получаю звание младшего сержанта. Сразу после этого иду на шестимесячные офицерские курсы.
Дорогой папа! 22. 7. 65
За две недели, прошедшие с моего последнего письма, произошло много событий. Прежде всего – мама, Биби и Идо приехали в Израиль, и нашей радости нет границ. Все трое выглядят великолепно, мама – моложе и здоровее, чем всегда. Биби и Идо выросли и возмужали, как физически, так и духовно. Не верится, что за год произошли такие перемены.
Время мы проводим прекрасно, вместе бываем, сколько можем. Приехали они как раз вовремя. Случись это несколько месяцев назад, и нам, возможно, удалось
бы увидеться всего раз или два, а теперь мы встречаемся каждую неделю, а иногда и среди недели.
В следующий понедельник иду на офицерские курсы, так как вчера окончательно завершил курсы младших командиров и получил звание младшего сержанта. Перед этим неделю ходили в походы по топографическому изучению Галилеи. Смысл такого похода – в ориентировке на местности по топографическим картам. Ночью, по понятным причинам, двигаться гораздо труднее, чем днем. Проходили каждую ночь по 30 – 40 км и основательно изучили весь север страны. Последние две ночи шли вовсе без карт, по памяти. Это требует серьезной подготовки. Ты должен знать не только всю трассу – т. е. все вади, горы и холмы, которые тебе предстоит пройти, но всю местность целиком на протяжении нескольких километров по обе стороны трассы, чтобы сориентироваться в случае ошибки. В нашей маленькой стране всегда есть опасность перехода границы. Успех похода превзошел все ожидания, и теперь я вполне уверенно передвигаюсь с картой по местности.
Как мне жаль, что ты не смог приехать. Надеюсь, что ты, по крайней мере, отдыхаешь после больших трудов, связанных с последней работой. Ты упомянул о том, что навестил семью Морис в деревне. Напиши что-нибудь о своей поездке и о том, как ты вообще проводишь дни, оставшись один. Я очень, очень по тебе скучаю, папа.
Любящий тебя Йони.
Дорогой папа! 1. 8. 65
За прошедшие две недели мама и Идо приходили меня навещать к воротам лагеря, но увидеться удалось только на несколько минут. Армия накладывает жесткие рамки, и невозможно их сломать. В прошлую субботу я встретился с ними также и в Иерусалиме и радовался их обществу.
Очень мне грустно за маму. Ей так редко удается со мной видеться, что сердце болит каждый раз, как мы с ней прощаемся. Если бы у меня только было больше времени! Мама не жалуется, как видно, не хочет омрачать
моей радости. Ей так хочется что-нибудь для меня сделать, позаботиться обо мне, а мне, в сущности, ничего не нужно. Как мало мы бываем вместе! Я рад, что она не сидит целый день дома, а ездит в прекрасные экскурсии по стране. Мне кажется, что они доставляют ей много удовольствия. Мама – женщина деловая и знает, как использовать время.
А как ты, папа? Так мало о тебе слышно.
Офицерские курсы – в разгаре. По сравнению с моей предыдущей частью, физическое усилие равно почти нулю. А некоторые считают, что и это усилие – все равно усилие.
Дорогой папа! 4. 8. 65
Вчера в три часа ночи вернулись на базу после двухдневных занятий по командованию отделением. Утром встали поздно, в 6 часов, и с тех пор до самого ужина занимались. Сейчас у нас свободный вечер. Позанимаемся, почитаем и пойдем раньше обычного спать.
Офицерские курсы – по своей сути курсы учебные, в которые в небольшом объеме включены физические упражнения. Много теоретических занятий, часть из них – чрезвычайно интересные. Время здесь идет быстро. Инструкторы в большинстве ниже того уровня, что были у нас прежде. Офицера парашютных войск можно уважать: командир – это человек, ему стоит подражать. Не так здесь, в офицерской школе. Есть несколько действительно замечательных офицеров, но у большинства уровень очень средний. Большое внимание уделяется порядку и дисциплине. Вместе с тем во многом полагаются на взаимное доверие, а не на меры наказания. Самое тяжелое наказание, это, конечно, отчисление с курсов. В сущности, только это и есть действенное наказание. Мне нравится такая система. Как видно, стремятся развить в человеке ту его сторону, которой в боевых частях уделяется мало внимания.
Кстати, условия здесь великолепные. Для разнообразия, наконец-то я сплю в комнате с кроватью, матрацем, столами, электричеством, стенными шкафами, простынями, в пижаме, а не как бывало – в палатке площадью в один квадратный метр, на пару с соседом, на земле, и в той самой форме, которую не снимаешь ни днем, ни ночью, иногда по нескольку недель.
Дорогой папа! 21. 8. 65
Получил твое письмо с планом университетских занятий, а также письмо, написанное после посещения семьи Морис. Я вижу по письмам, что тема занятий – это главное, что ты хотел бы со мной обсудить. Попытаюсь, насколько это возможно на этой стадии, сформулировать суть проблемы.
Итак, говорить об этом предмете серьезно и окончательно в настоящее время еще рано. Не потому, что он недостаточно важный, а потому, что заниматься им мне сейчас некогда. Я ведь нахожусь в армии, которая претендует на каждую минуту моего времени. Я своему времени не хозяин, и минуты досуга, которыми я располагаю – весьма немногочисленны. Как правило, отпуск я получаю раз в две недели. Попытаюсь, по твоему совету, связаться с г-ном Сегалом* хотя, по-моему, дело это не спешное. Главное в настоящий момент – кончить офицерские курсы. Тогда у меня, надеюсь, будет больше времени, чтобы заняться этим вопросом.
С мамой, Биби и Идо расстанусь дней через десять. Только что вернулся из специального отпуска, который мне дали в последнюю субботу для встречи с семьей (в этом, между прочим, преимущество курсанта – отношение к нему либеральнее, и прав у него больше, в том смысле, что если есть возможность, и просьба курсанта об отпуске разумная, то ее удовлетворят).
В следующую субботу получу дополнительный отпуск, который мы, по просьбе мамы, проведем в Иерусалиме. Во вторник они уже едут назад, за границу, и я снова остаюсь один. Я все-таки надеюсь, что ты, папа, сможешь попозже приехать, и мы увидимся. В понедельник попрошу отпуск до самого отъезда их к тебе в Америку. Предполагаю, что одиночество тебя немножко угнетает, а может быть, и не немножко, и воображаю себе вашу радость при встрече.
На офицерских курсах у меня есть больше возможности читать, так как свободного времени в пределах базы (но не за ее пределами) гораздо больше, чем прежде. В сущности, никакого нет сравнения с прошлым годом. Несмотря ка это, я предпочитаю прежнюю жизнь. Хоть я многое узнаю на курсах, и хоть сейчас я в значительной степени хозяин своему времени и своим действиям, особого удовольствия я не получаю и жду, когда они кончатся. Что ж, цель курсов – научить нас командовать, довести до уровня офицеров, и только ради этого я провожу здесь эти полгода. Несмотря на здешнюю свободу, трудно избавиться от чувства, будто ты – выставленный на обозрение объект, вокруг которого все время стоят с блокнотом и карандашом и записывают каждое твое действие и движение. Поверь, что это не очень приятно. Ясно, что есть у курсов много положительных сторон, и нет ощущения, что тратишь время впустую.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 3. 9. 65
Снова я пишу вам всем вместе. Перед вашим отъездом разные люди в присутствии мамы спрашивали, рад ли я, что снова стану ’'свободным", и даже упорствовали в своем мнении, будто одному быть – хорошо. Глупые люди! Как видно, им непонятно, что значит остаться в стране одному, без семьи, еще на год-два. По правде говоря, и я не знал, что это такое.
Как приятно было, приходя домой, всех видеть, кроме того, когда мама здесь, то жизнь гораздо легче. Ты заботилась, мама, о самых разнообразных касающихся меня вещах, так что я позволял себе полный отдых. Хоть я могу попросить г-жу Бармейер или любого знакомого в стране купить мне то, в чем я нуждаюсь, но я этого не делаю. Просто не могу, да и все. А ты, дорогая мама, заботилась о каждой мелочи и не упускала ничего. Так что за эти месяцы я понял, что значит дом. Если бы еще и папу сюда, то все было бы почти превосходно. Почему "почти"? Совсем превосходно будет, если мы все вместе заживем в своем доме и не должны будем расставаться.
Биби и Идо вызывают у меня безграничный восторг. Наконец-то есть у меня два взрослых брата. К Биби я всегда относился, как к взрослому, но Идо изменился совершенно невероятно. Очень я доволен двумя такими братьями. Никто не может пожелать себе триумвирата лучше и совершенней нашего.
Мама настолько изменилась к лучшему! Выглядела моложе и живее, чем всегда.
Хочу вас кое-что спросить. Как известно, в стране много шума в связи с предстоящими выборами. В газетах почти ни о чем больше не пишут, и в армии, несмотря на запрет, горячие головы у себя в комнатах готовы в свободное время друг друга съесть. Ни одна партия меня не устраивает, ни одна не выражает моих взглядов. Долг гражданина, говорят, голосовать, а у меня нет никакого желания голосовать не за свои взгляды. Должен ли человек голосовать за то. что для него лишь предпочтительнее чего-то другого, и тем предотвратить приход определенной партии к власти, даже если партия, за которую он голосует, не выражает его взглядов?
В конце каждой недели у нас слышится вздох: "Еще неделя прошла!" Считают здесь не только недели, но дни и часы. Каждый день приближает нас к окончанию курсов. С каждой неделей увеличивается объем знаний у будущих командиров ЦАХАЛа. Материал интересный, а частью – даже чрезвычайно. Сегодня пятница, только что начался субботний отдых. У меня много есть чего читать, и в настоящий момент я собираюсь снова заняться физикой.
Любимые мама, папа, Биби и Идо! 29. 9. 65
Всем вам доброго и счастливого года! Года успехов во всем и отдыха от всего. Помню, что и в прошлом году я начал свое письмо таким же образом. Надеюсь только, что в следующем году мы сможем поздравить друг друга лично, а не в письмах.
И в этом году я в праздники не дома. Опять мы лежим в засаде на границах в час, когда весь Израиль радуется и веселится по домам.
Удивительно, как далек человек в гражданской жизни от солдата. В городе – праздник. В освещенных комнатах раздается музыка, люди не спят до утра. Я тоже не спал до утра – только при этом лежал на земле холодной и темной ночью – вокруг ни единого луча света – и прислушивался к каждому шороху и каждому подозрительному движению. Когда ты неподвижно лежишь, час за часом, в облаке комаров и смотришь на огни города, куда не ступала твоя нога даже во время отпуска – вражеского города, от которого тебя отделяет только мокрое от росы поле клевера, – глаза твои закрываются, и ты борешься с желанием положить голову на ту землю, на которой часами лежит твое тело, и погрузиться в глубокий сон. За тобой, с расстояния в несколько метров, раздается монотонный гул "бустера" – водяного насоса, за чье благополучие ты в ответе. Издалека вдруг донесутся песни и смех "наших” – в каком-нибудь кибуце справляют Новый год. Ты лежишь и считаешь часы. Ты знаешь, что через восемь, семь, шесть часов сможешь встать и пойти на ближайший сборный пункт, откуда тебя заберет военная машина. В 4 или 4.30 ты уже "заночуешь", и сон тебя охватит, как только голова коснется матраца.
Праздничный отпуск ты проведешь в полном отдыхе – в сне, чтении, писании писем. Ведь это, наконец, праздник, а с праздником приходит отдых. Эту ночь снова проведешь в засаде, и последующие – снова и снова.
Несмотря ни на что, есть во всем происходящем большое очарование. Я лежал в дозоре не раз и буду лежать еще. Я только хотел передать вам часть своих впечатлений в канун Нового года.
Любимый мой Идо! 5. 10. 65
Мне кажется, будто тринадцать лет тебе исполнилось давным-давно. Когда два месяца назад я увидел, как ты спускаешься с борта самолета, я не поверил своим глазам. Для иных младшие братья – помеха, но моя главная
гордость в том, что награжден я двумя такими чудесными братьями.
Не знаю, почувствовал ли ты, как грустно мне было, что я мало тебя видел летом. Мне казалось, что часто ты держишься в стороне, не желая быть мне в тягость. Это совершенно неверно. Ты ведь знаешь – если бы я этого опасался, то не звал бы тебя с собой. Жаль, что мы были ¦месте слишком мало. Мне посчастливилось иметь такого мликолепного брата, а в обществе его я обречен находиться совсем редко.
Через год или, может, более того, мы увидимся снова; ты будешь учиться в гимназии (по правде говоря, мне и сейчас трудно представить тебя учеником восьмого класса), а я все еще, как говорится, буду "обливаться потом" где-то в армии. Какой будет наша следующая встреча?
Мне всегда трудно выражать свои чувства. И когда я пишу в начале письма: "Любимый Идо", я хочу, чтобы ты знал, что слова эти идут из глубины сердца. Нет у меня ничего дороже моих двух братьев. Ведь благодаря им я считаю, что мне так посчастливилось в жизни, так повезло.
Что пожелать тебе ко дню бар-мицвы? Ты идешь по правильному пути, а тот, кто так идет и смотрит вперед – обязательно достигнет цели. Видишь ли – я так полагаюсь на твой здравый смысл и понятливость, что, кажется, мне остается только пожелать, чтобы ты продолжал так же, как и до сих пор.
Твой любящий брат Йони.
Шалом вам, дорогие и любимые! 18. 10. 65
Получили в прошлое воскресенье отпуск на целых девять дней. Сейчас вторник, сегодня вечером я возвращаюсь на базу. Отпуск я решил использовать для прогулок по стране, так и сделал.
Уже в воскресенье отправились мы вместе с Тути (между прочим, мы с ней больше не "пара") на экскурсию по Верхней Галилее. Поднялись на высокий горный хребет, известный под именем Галилейской горы, откуда было ясно видно половину страны, от гигантского Хер-
мона на севере и до южной точки Кинерета. Одним из самых красивых мест во время экскурсии была пещера Альмы, названная по имени расположенного поблизости мошава. Пещера эта огромная, полная сталактитов самых разных цветов и оттенков. В конце ее – отверстие, начало гигантского подземного лабиринта, который тянется на сотни метров и до конца которого еще никто не добирался. Я спустился туда на длину привязанной к порогу веревки, и, как видно, и в самом деле нет конца этой великолепной пещере. Побывали мы в долине Дишона, полной зайцев; поднимались на гору Мерон (Джармак) и ночевали на берегу Кинерета. Домой вернулись в среду днем.
Два дня я отдыхал дома и в пятницу снова отправился на экскурсию, на этот раз в одиночку. Поскольку в большинстве прогулок по стране требуется оружие, я взял е собой свой "узи". Пошел побродить по Иудейской пустыне. Побывал в некоторых местах, которые посетили мама и Идо, когда были в стране, а именно в Араде (ты права, мама, место великолепное) и Эйн-Геди. Не было горы в районе Эйн-Геди, на которую я бы не поднялся. И тот, кто не знает, какой вид открывается с горных вершин на Мертвое море, тот не знает, что такое захватывающее зрелище.
Думаю, что я использовал отпуск до предела, и возвращаюсь в армию довольный и спокойный.
Дорогие папа, мама, Биби и Идо! 23.10. 65
Писал вам на прошлой неделе о том, что много путешествовал по стране. Успел рассказать лишь о некоторых местах, где побывал, не вдаваясь для краткости в подробности. И сейчас не стану этого делать потому, что даже если бы я описывал и описывал красоту того или иного места, то всей красоты все равно бы не передал. Постараюсь так устроить, чтобы в следующий ваш приезд вы сами получше посмотрели страну. Сейчас мне хочется рассказать о том глубоком впечатлении, которое эти прогулки и походы произвели на меня. Признаюсь, что до сих пор я, если можно так выразиться.
не чувствовал страны. Думаю, что Биби ее чувствовал лучше меня. Отец также не раз говорил "о нашей стране". Но я до сих пор не чувствовал ее с такой силой. Знал, что страна существует, что в настоящее время я здесь живу и, если придется, буду воевать за нее. Но почувствовал я это место, эту землю, горы и долины Израиля – только теперь.
Когда ты в армии и проходишь страну вдоль и поперек в походах, то восторг перед ее красотой как-то отступает – из-за скорости передвижения, монотонного и долгого, а также из-за пылающего солнца и заливающего лицо и тело пота, из-за сухости во рту и полупустой фляги или из-за тяжести вещмешка за спиной и винтовки в руке. Ты не можешь восхищаться красотой холма, когда ты его атакуешь, и весь он залит огнем. Максимум – вспыхнет в мозгу картина и исчезнет.
Я узнал в армии прелесть жизни. Наслаждение сна. Ни с чем не сравнимый вкус воды. Великое значение волевого усилия. Чудеса, которые способен при желании совершить человек. Но любить место, где все это узнаешь, – трудновато. И вот я решил познакомиться со страной, а "познакомиться" – это значит узнать в ней каждое дерево, каждый камень. Это – моя единственная и неповторимая возможность, и я намерен ее использовать во всей полноте. Я увидел и почувствовал красоту Иудейской пустыни. Мощь скал, вздымающихся вертикально на высоту сотен метров, по которым вьется, как тонкий белый ручеек, только узенькая тропинка. Почувствовал красоту опаленной солнцем сухой земли, белой соли на камнях. Мощь и геройство Масады и жизнь наших предков в оазисах среди пустыни. Все это приобрело теперь в моих глазах глубокий смысл. Я также видел прекрасные места, возникшие до и после образования государства. Я видел природу – разрушительницу и созидательницу. Все это, вместе с особым чувством жизни, познанным в армии, вошло в меня и позволило ощутить жизнь во всей ее полноте.
Я всегда говорил, что должен использовать период службы в армии как можно лучше. Хотя в дальнейшем мне предстоит жить по-другому, этот период имеет для меня глубочайшее значение. Теперь я понимаю, что без него мне бы чего-то недоставало. А я бы и не почувствовал, не побывав в армии, этой недостачи и жил бы полной жизнью по-прежнему. Но испытав эту жизнь, я обнаружил, к своей радости и изумлению, что она не сравнима ни с чем.
Биби! 23.10.65
Мама мне сообщила, что ты написал в высшей степени интересную работу о Джефферсоне. Почему бы не послать мне ее или подобную ей? И Идо пусть поступает так же.
Между прочим, ты упомянул о том, что книга по физике, по которой ты занимаешься, – не из лучших, и ты прав. Перед отъездом из Америки я искал хорошую книгу по физике и нашел. Это "Физика для колледжей" Сирса и Земанского, по которой занимаются также и в университетах. Параллельно с этим существует "Физика для университетов" тех же авторов. Но она – для более высокого уровня, когда уже проходят дифференциальное исчисление. Очень стоящие книги, годятся для самообразования и написаны ясным языком. Есть почти в любом книжном магазине. Очень их рекомендую. Попробуй достать, посмотришь, подходят ли они тебе.
Я вижу, Биби, что за лето в тебе скопилась энергия, требующая выхода. Недурно! Жаль только, что в процессе этого ты сломал палец. По-моему, ничего плохого в драках нет – пока ты молод и пока это не вредит здоровью. Помнишь, что я тебе сказал? Побеждает тот, кто наносит первый удар.
Любимые папа, мама, Биби и Идо) 10.11. 65
Провели на курсах серию чрезвычайно важных занятий. Каждый день прибавляет знаний. Конечная цель – создать отличное "изделие" – офицера израильской армии.
Все вы пишете об уроках, которые отец дает Биби и
Идо. Как жаль, что я не с вами. Сидеть и слушать уроки отца – что еще нужно! Сама мама так восхищена уроками, что план последнего из них выслала мне. Надеюсь только, что вы не забросите их через некоторое время. Это, боюсь, может произойти из-за перегруженности отца работой и из-за занятий Биби и Идо. Только вспомните, какая польза в таких уроках и, кроме того, какое они доставляют удовольствие, и придете к соответствующим выводам.
Вы пишете, что отец, возможно, приедет на несколько дней в Израиль, и спрашиваете, когда кончаются офицерские курсы. Итак – кончаются они 5-го января. В этот день в присутствии родителей и гостей состоится весьма впечатляющая, по-видимому, церемония. 6-го числа всех курсантов распределят по частям. Если ты в самом деле приедешь, папа, к этому сроку или в любое время позже, я буду просто счастлив.
Завтра, в четверг, ожидается атака (в рамках курсов), а на следующий день – прыжок с парашютом. После пятимесячного перерыва я не слишком радуюсь предстоящему прыжку. Трудно избавиться от некоторой тяжести на сердце, и во рту горький привкус. Но ясно, что я прыгну, и ясно также, что все пройдет благополучно. Просто – не так легко снова стоять у люка самолета над всем миром. После большого перерыва движения не так автоматичны. На языке сабр мы говорим, что для прыжка требуется немного больше "крови", чем обычно. Но понятно, что, несмотря ни на что, было бы жаль пропустить прыжок. Еще понятнее, что если не прыгну в этот раз, то следующий прыжок будет в семь раз труднее. По окончании курсов у парашютистов есть специальные тренировки, и уж тогда буду прыгать много.
Одно из интересных занятий на курсах – это "воспитательные лекции". Продолжаются семь дней, содержат лекции о проблемах воспитания, руководства, о Войне за независимость, о Синайской кампании, о просчетах и достижениях прошлых сражений и т. п. Однажды я прослушал сходный цикл в рамках курса младших командиров и с любопытством предвкушаю его на офицерских курсах. Начнем в воскресенье, сразу же по возвращении из отпуска.
Немного подробнее о себе – это, может быть, заинтересует Биби и Идо. Я много бегаю. На базе и даже в поле я каждый день пробегаю несколько километров. В результате я чувствую себя великолепно. В субботу, две недели назад, когда я был дома, я пробежал на университетском стадионе 10 км за 45 минут, и это показалось мне пустяком. Бежать по дорожке, в спортивной обуви, а не по дюнам в тяжелых ботинках – это удовольствие, а не усилие.
Любящий вас Йони.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 17.11, 65
В настоящее время я нахожусь в разгаре воспитательных лекций. Через несколько минут начнется лекция на тему "Характерные особенности подросткового возраста". Сразу же вслед за ней – "Награда и наказание в процессе воспитания". После обеда послушаем о воспитательной ценности героического наследия, а позже – об истоках воинского духа. Как видите, курс чрезвычайно интересен, и я им очень доволен.
Я писал вам, что в четверг предстоит атака, а в пятницу – парашютный прыжок. Атака прошла весьма успешно. Так как на базу мы вернулись часа в 2.30 ночи, а встать для прыжков пришлось в 4.45, то многие не встали. Естественно, что несколько человек побоялись прыгать и отказались от такой возможности. Если за три дня до прыжка меня одолевали сомнения по поводу его результата, то в самый день прыжка сомнения начисто исчезли. Никогда я так успешно не прыгал, кажется, успешнее, чем в первый раз. Я считаю, что если действуешь по всем правилам и не теряешь голову, то ни в коем случае ничего плохого не произойдет. По правде говоря, травмы при прыжках немногочисленны. Самая большая беда – это, я думаю, страх перед необычным действием, в результате которого может произойти несчастный случай. Когда что-то случается с человеком во время прыжков, то в 90% это происходит по его собственной вине.
Биби, в своем последнем письме ты упомянул о пограничных стычках между Израилем и его соседями. Я, правда, не знаю, насколько вы осведомлены о происходящем здесь. Полагаю, что американская пресса упоминает только о самых серьезных столкновениях или о тех, что вызвали сильный отклик. Но и их достаточно, чтобы почувствовать беспокойство, когда следишь за происходящим. Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что в последнее время пограничные столкновения не сокращаются, а усиливаются, и не только числом, но и глубиной проникновения, мощностью подрывных средств, количеством замешанных в них соседних государств, а также и силой ответной реакции. Но, кроме всех тех стычек, о которых говорится в газетах, происходят еще десятки, не встречающие отзвука во внешнем мире. А есть такие, о которых ничего не знает даже израильское общество. Реакция израильских вооруженных сил тоже усиливается. Абсолютно необходимы и неизбежны наши собственные проникновения через границу, и это после нескольких лет спокойствия и отсутствия поводов для реакции.
В воздухе разлито некоторое напряжение, в особенности в гражданской среде, но, говоря по правде, все это не слишком ощутимо. Хотя в армии в последнее время несколько усилилась активность и боевая готовность, но это и все. Страна в целом отдыхает от скандалов, закончившихся только теперь. Партии пришли к власти, коалиции создались и распались, союзы заключились и нарушились. Закончились дискуссии и споры, и в целом атмосфера очень спокойная.
Дорогие и любимые! 4. 12. 65
Прошло, кажется, больше двух недель с тех пор, как я писал в последний раз. Для меня эти недели были чрезвычайно интересны. Я узнал много важного для себя как с военной, так и с гражданской точки зрения. Узнал, что представляет собой администрация, которая действует как бы за сценой и заботится о каждой мелочи в жизни армии – о доставке воды и продовольствия в поле.
о горючем для машин, об отправке неооходимого транспорта, о распределении боеприпасов, уборке лагеря, организации учений и т. д. Такого рода должность я исполнял в течение всей прошлой недели – был командиром всего курса – и должен отметить, что административная работа весьма тяжела.
На этой неделе находились все время на базе. Стреляли из разных видов оружия, своего и вражеского (вероятно, это военная тайна). Много часов провели за изучением различных весьма важных предметов. Вчера (в пятницу) прошли "тест на годность" и отправились по домам. Тест этот исследует физические данные, и в процессе его выдаются оценки и медали. Лучшая медаль – серебряная. Конечно, я без труда получил серебряную медаль. Не многим она досталась. На курсах не уделялось достаточно внимания физической подготовке, и почти никто не соответствовал требованиям. Я же, из-за того, что много бегаю, смог совершить необходимое усилие.
Написав дату письма, я обратил внимание на то, что до конца курсов осталось ровно 30 дней. Я все время надеюсь на то, что папа, если сможет, приедет к концу этого месяца в Израиль. Как мне хочется тебя здесь увидеть! Конечно, я пойму, если ты не сможешь сейчас исполнить этого желания, потому что, как никто другой, я знаю, как сильно тебе хотелось бы приехать, и не только на несколько дней.
Последнее твое письмо, мама, было такое прекрасное, что я подумал, что наша семья – сплошные писатели. Ты упомянула о том, что и Биби написал хороший рассказ, который стоило бы почитать. Однажды ты послала мне его сочинение о поездке на автобусе в Иерусалим. С каким удовольствием я его читал! Почему бы тебе этого не сделать снова, мама, нетрудно ведь снять копию с последнего сочинения Биби и послать мне, нужно только решить и сделать.
В Элкинс-Парк, наверное, уже выпал снег и зима в полном разгаре. Здесь идут время от времени дожди, небо меняет оттенки – от красного до черного, белого, а иногда и голубого, а солнце греет совсем не так, как еще вче-
ра. Зима чувствуется не только в воздухе, но и в человеке – его поведение меняется: он больше замыкается в себе, больше молчит, реже вспыхивает, больше размышляет. Он весь как будто закутан в теплое пальто. Погода эта также и мрачна, и под влиянием ее и человек мрачнеет – чаще оглядывается назад, его реакции медленнее, он больше задумывается над своими поступками. Я просто передаю свои впечатления от окружающих. Как правило, я не очень впечатлителен и не задумываюсь над тем, какое другие люди производят на меня впечатление. Может, зима и меня немного изменила, но факт, что я больше обращаю внимания на то, что вижу.
Любящий вас Йони.
Любимые и дорогие! 22. 12. 65
Наконец-то выпала мне минута отдыха и покоя, и я могу вам вволю писать. Время – почти полночь, я сижу в своей комнате в доме Бармейеров при свете настольной лампы и слушаю музыку Брамса. Снаружи свирепствует холод, дует зимний иерусалимский ветер и льнет к стеклам закрытого окна. С одной стороны – зима, с другой – тепло протопленной комнаты. Можно ли найти более подходящий фон для письма вам?
Не знаю толком, с чего начать рассказ о том, что со мной произошло за последние недели. Начну по порядку.
Итак, три недели назад отправились мы в Негев на так наз. "ротные учения с бронетранспортерами". Их цель – подготовить нас, будущих офицеров, к действиям пехотных войск совместно с танками, бронетранспортерами, тяжелой артиллерией и т. п. Учения были в высшей степени интересными, но от подробностей воздержусь, потому что если начну, то не кончу, а я вовсе не уверен, что технические подробности вас заинтересуют. Однако расскажу об одном упражнении, которое касалось непосредственно меня.
Как вам известно, офицерские курсы в последние месяцы управляются самими курсантами, а командование осуществляет только общее руководство и направляет действия курсантов. Самое большое, чего может достичь курсант – это руководить какое-то время курсами. Об этом я уже рассказывал, но то была только административная работа.
Руководить приходится также и учениями. На каждое упражнение командование выбирает курсанта для руководства всей группой. Испытывается способность курсанта командовать, выносить правильные суждения, проявлять активность и т. п. Понятно, что лучшим поручают руководить упражнениями потруднее. В конце каждого учения проводится заключительное упражнение, самое трудное и сложное из всех, и для роли командиров на этих упражнениях выбирают лучших курсантов. 8 особенности, если на заключительных упражнениях присутствует командир офицерской школы. Видно, руководство тогда старается произвести наилучшее впечатление, словно хозяин, который подметает квартиру к приходу гостей, хотя известно, что дом не всегда чист, а частенько, может, и грязен. Во всяком случае, удостоился я быть командиром при таком упражнении (между прочим, это второй раз, что я командую заключительным упражнением в присутствии командира школы – случай небывалый на курсах). Думаю, что это была самая трудная должность, какую мне приходилось до сих пор занимать.
Общая идея упражнения была – глубокое наступление совместно с джипами, бронетранспортерами и танками на замаскированные объекты противника и атака врага с тыла.
На первой стадии я с отрядом солдат должен был, для изучения местности, проникнуть на двух джипах и штабной машине на глубину примерно 15-ти км абсолютно темной ночью.
Проблема ориентировки на местности в этих горах в высшей степени трудна и сложна – слишком много кряжей и отрогов. Отроги иногда похожи формой на острие ножа, по обеим их сторонам – пропасти и скалы, с которых свалиться – верная смерть. С помощью условных знаков я должен был отмечать направление пути для войск, которые продвигались за мной; и проблема этане менее серьезная, а опасность, может быть, и большая.
чем при ориентировке на местности, потому что до сих пор горные хребты пересекались не меньше, чем за 4-5 часов, при этом не раз отряд терял дорогу, транспорт застревал и т. п. После всего этого я должен был командовать атакой. Распространяться не буду, так как многое еще надо рассказать. Войска благополучно, меньше чем за два часа, пересекли горный хребет, и все было исполнено самым лучшим образом. Командир школы подозвал меня и в присутствии всего командования воздал мне такие хвалы, которых, несмотря на мою успешную армейскую карьеру, я еще не пожинал. Потом, подытожив результаты учений, он назвал исполнение задания образцовым и добавил: "Хорошо, если бы все учения в школе проводились на таком уровне", и т. п.
Я после учений чувствовал общую усталость.
За три дня до конца учений испытали мы удивительное переживание. Много я перенес песчаных бурь за свою службу 8 армии и из всех вышел невредимым, но бури, подобной той, о которой я собираюсь рассказать, за последние годы Негев не видывал.
Буря свирепствовала три дня подряд, не стихая ни на минуту. Такой мощной была она, что, без преувеличения, на расстоянии метра не видно было отряда танков. Палатки наши только чудом держались на месте, и, несмотря на то, что плотно закрывались, нам приходилось – опять же без преувеличений – каждый день после учений сметать с брезентового "пола" слой песка толщиной не меньше 15-ти см. Стоять с открытыми глазами против ветра было невозможно, и так как мы, естественно, ничего не видели, то передвигались вслепую. Понятно, что почти ничего не ели, а когда ели, то на зубах скрипел песок. Ходили, закутав лицо платками, и только щелки для глаз были открыты ветру, и даже спали в платках. Из-за волны холода, которую принес ужасный ветер, мы в нашем обычно жарком Негеве дрожали, и это – в 11.30 дня, в свитерах и куртках! Я подумал, что стоило это испытать, чтобы понять смысл слов "песчаная буря".
Кончились, в конце концов, учения с участием отряда бронетранспортеров, и сразу же после них мы вышли на очень коргткие "морские учения". Включают они совместные действия морского десанта, торпедных катеров, резиновых лодок, в которых производится высадка на берег, а также спасение людей с тонущего в открытом мо^е судна, вторжение со стороны моря и т. п. Закончились учения высадкой морского десанта на берег и вторжением на большое расстояние. Чтобы было понятно, о чем речь: с десантного судна входим в море по шею (а низенькие погружаются в воду целиком), выходим на сушу, держа винтовку над головой, перестраиваемся и немедленно, отяжелевшие от влаги, с пропитанными водой носками и рабочей одеждой, двигаемся в путь. Прибавьте к этому хлеставший в эту ночь в районе залива проливной дождь и поймете, что это было не слишком приятно. Мокрые носки натерли у многих солдат мозоли, а грубая материя брюк ранила тело до крови. Некоторые передвигались с трудом, и видно было, что большинству каждый шаг причинял адские муки. Я лично испытал от всего большое удовольствие. Не получил ни ран, ни царапин, и все вместе только отдаленно напомнило трудности, испытанные в парашютных войсках.
Биби, хочу тебе кое-что сказать по поводу одного беспокоящего меня дела. Мне кажется, что ты считаешь, будто я несерьезно отношусь к твоим занятиям или, по крайней мере, – к тем трудностям, с которыми ты сталкиваешься во время занятий. Дескать: что знает этот малыш о трудностях! Очень ты ошибаешься. Смотри – я вторично в школе учиться не буду, а ты всегда, если тебе именно этого захочется, сможешь прыгать с самолетов. Возможно, ты до конца не понимаешь, как важно, чтобы то, что делает человек в настоящий момент, делать наилучшим образом. А если понимаешь, о чем свидетельствуют твои поступки и твои успехи, то по какому праву ты позволяешь себе пренебрежительно относиться к своим занятиям? Ты думаешь, я не знаком с трудностями.*
которые приходится преодолевать школьнику? Я, в конце концов, совсем недавно учился в той самой школе, в которой ты сейчас сидишь, и, мне думается, не учил и половины того, что учишь ты, или, во всяком случае, не тратил на занятия таких усилий, какие тратишь ты. Я о тех годах не жалею, потому что считаю, что как школьник я действовал самым лучшим образом. Но если бы мы оба сейчас учились в одном классе, то, мне кажется, ты обогнал бы меня по целому ряду предметов. Брось прибедняться в отношении своих нынешних действий, сравнивая их с тем, что делаю я. Я совсем не уверен, что можно сравнивать такие разные вещи. И мне, главное, неясно, на чью сторону склонилась бы чаша весов, если сравнивать было бы возможно.
Дорогие мои! 9. 1. 66
Слышать ваши голоса – это почти то же, что вас видеть. Я попытался мысленно вызвать ваш облик и не мог не кусать губ. Почти видеть вас, и все же не видеть!
Как я понимаю, вы хотите, чтобы я подробно описал церемонию своего посвящения в офицеры. Исполняю ваше желание.
Итак, после шести долгих и в высшей степени интересных месяцев мы окончили курсы. Чтобы охарактеризовать их одной фразой, следует сказать, что они успешно достигают своей цели. Это действительно отличные курсы. Между прочим, считаются также из лучших офицерских курсов в мире (только немногие достигают их уровня, и проверить это очень легко).
В конце обучения отбираются курсанты-отличники. Каждый взвод выделяет отличника взвода. Считается, что он лучший курсант взвода. Отбирать трудно, так как среди выпускников бывает по нискольку действительно выдающихся курсантов. Изо всех четырех взводов отбирается один курсант в качестве отличника роты. Ясно, что это самая большая честь, которой можно удостоиться. Интересный, между прочим, факт, что из пятерки отличников – отличника роты и четверых отличников взводов – четверо были парашютистами и только один – из другого рода войск, замечательный парень-танкист. Можете по этому факту судить об уровне подготовки парашютистов среди других родов войск.
Я был выбран отличником роты.
Церемония по случаю окончания курсов состоялась 5-го января в три часа дня в присутствии начальника Генерального штаба*. На наше счастье, был великолепный день. Не припомню в последние месяцы много таких дней. Легкий ветер веял по утопающему в зелени миру, а солнце согревало прохладный воздух. Церемония началась с того, что четыре взвода прошли в четыре строя на площадку для построений. Проделали несколько упражнений на площадке, подняли государственный флаг. После того, как рота перестроилась, появился начальник Генерального штаба, которого пригласили произвести Смотр окончившим курсы.
Понятно, что перед этим построение передали командиру более высокого ранга. Затем офицеры-инструкторы заняли места во главе роты. Начальник штаба прошел по рядам, совершая смотр выпускникам. У меня даже есть фотография, снятая в момент, когда начальник штаба проходил мимо меня. Потом он вернулся на трибуну, и организатор церемонии попросил его вручить офицерские значки курсантам-отличникам. До сих пор мы стояли вместе с ротой. Послышалась команда: "Курсанты-отличники…", и наша пятерка, стоявшая с винтовками "на плечо", поставила их на землю. Потом выкликнули: "Отличник роты Нетаньягу Йонатан!" Я стал по стойке смирно, ответил; "Есть, командир", и легкой рысью подбежал к трибуне начальника штаба. После меня одного за другим выкликнули четырех отличников взводов. Начальник штаба спустился с трибуны, подошел ко мне, прикрепил мне на отворот куртки значок, перекинулся со мной несколькими словами, поздравил с достижениями, пожал руку и пожелал успехов. Потом прошел к четверым отличникам взводов и прикрепил им значки. После того, как наша пятерка вернулась в ряды роты, командиры
•Генерал-лейтенант Ицхак Рабин.
взводов прошли между своими людьми. Каждый взвод был разделен на три отделения, и каждое отделение стояло своим строем. Командиры отделений прикрепили значки к отворотам курток выпускников.
Позже начальник штаба произнес речь, которая действительно была "по делу". По окончании речи состоялась символическая церемония обмена должностями между нашим командованием и нами, молодыми офицерами. Я подошел к подполковнику, командиру роты, стоявшему во главе ее, отдал ему честь и занял его место. Отличники взводов поменялись местами с командирами взводов, капитанами и майорами, и стали во главе взводов. Командование ушло с площадки. После этого и мы оттуда ушли, пройдя строем перед начальником штв- ба. Я шел вслед за знаменосцем, а за мной – четыре взво* да. И такой снимок у меня есть. Понятно, что все, о чем я рассказываю, сопровождалось игрой оркестра и всякого рода военным этикетом, требующим времени.
Позднее в большом зале и в присутствии гостей состоялась церемония раскрытия знаков различия. Если вы вглядитесь в посланные мною снимки, то увидите у каждого на плече белую ленту – опознавательный знак курсантов израильской армии. У каждого курса израильской армии есть свой опознавательный знак. У офицерского – белая лента. Под этими лентами находились наши офицерские знаки различия, и центром церемонии было отрезание лент и раскрытие знаков. Нас вызывали на эстраду в алфавитном порядке, мы подымались, пожимали руки, получали офицерские свидетельства, после этого срезались белые ленточки, и мы сходили с эстрады стопроцентными офицерами. Я хоть и был вызван последним, но не спрашивайте, сколько я получил бумаг: офицерское свидетельство, фотографию выпуска, свидетельство отличника роты и т. п. Есть у меня также снимок, на котором я пожимаю руку майору, командиру своего взвода, после того, как он раскрыл мое звание. Мэр города Пе- тах-Тиквы, ближайшего к нашей базе, произнес речь и призвал "самого лучшего курсанта" на эстраду для вручения подарка от городского совета – альбома Петах-
Тиквы с посвящением, таким образом обогатилась моя библиотека. После его речи меня вызвали на эстраду для выступления от имени выпускников. Я сказал несколько слов, ясно, что был полный порядок. Раздались бурные аплодисменты и т. п. После этого речь произнес подполковник, командир офицерской школы, человек действительно чудесный, совершенно особенный.
Позднее состоялся выпускной вечер в присутствии знакомых девушек, а назавтра разъехались по своим частям. Перед этим каждый офицер явился к командиру своего взвода для получения оценок, с которыми он закончил курс. Естественно, я получил самые высокие оценки в роте, и майор, командир нашего взвода, рассказал мне, как я великолепен, как за шесть лет своей работы я офицерской школе еще не встречал, еще не было у него и т. д. и т. п. Короче, упаковал я свои вещи и в последний раз покинул базу.
• • •
Очень немногие из парашютистов возвращаются после офицерских курсов служить в парашютные войска. Каждая часть в армии шлет на курсы определенное число людей, в соответствии с необходимым ей числом офицеров, но так велик отсев, что кончает курсы меньше людей, чем требуется частям. Нехватку восполняют парашютисты. Так как наш чеповеческий материал лучшей среди парашютистов почти нет отсева, то для затыкания прорех армии парашютным войскам приходится слать на курсы больше людей. Наш батальон, например, послал на курсы человек двадцать хороших парашютистов, исходя из расчета , что в батальон вернутся 4-5 офицеров. Так как большинство хотят вернуться, то армия требует, чтобы каждый вернувшийся обязался отслужить минимум год, кроме тех четырех месяцев, что уже обязался ранее. Без такого обязательства никто в парашютные войска не возвращается. Условие это обычно выполняется, т. к. лучшие из нас – это в большинстве кибуцники, которые соглашаются на требование армии без особых колебаний (но среди соглашающихся есть немало и городских). Какое- то число из окончивших курсы становятся инструкторами в офицерской школе. Я этой работой не интересуюсь. Так как я окончил курсы отличником роты, то между школой и парашютными войсками разгорелась за меня битва. В момент поступления на курсы мы из парашютных войск перешли в распоряжение Управления командными кадрами, которое распределяет окончивших курсы офицеров по разным частям. Короче, я возвращаюсь в парашютные войска командиром взвода, не обязавшись прослужить ни одного лишнего дня.
Со дня окончания курсов (прошлого четверга) дали нам до следующей среды отпуск. Тогда нам надлежит явиться на одну из парашютных баз для прохождения специальной подготовки для офицеров парашютных войск. Я слышал, что это один из самых (если не самый) интересный курс в израильской армии.
Как я провожу эти 6 дней отпуска? Это мой третий отпуск, и на этот раз я решил to take it easy. Я хочу отдохнуть после долгих курсов. Я привык так мало спать, что одна из самых трудных вещей сейчас – это хорошо выспаться, а это – весьма желательно. Сегодня утром (в воскресенье) я встал в 8 часов, съел хороший завтрак и в отличном настроении сел писать вам это письмо. В настоящий момент, перед ужином, продолжаю писать. У Дани Литани, которого вы знаете, тоже отпуск, и, узнав, что я остался в Иерусалиме и намерен целый день упражняться в беге на стадионе, он решил ко мне присоединиться. Явился около 10-ти часов утра, и мы вдвоем отправились в университет. Дни стоят сейчас в Иерусалиме великолеп- ные. Не жарко и не холодно. Трудно поверить, что время года – зима. И если крестьянин не слишком радуется солнцу, то пусть ответственные за его блеск знают, что не все так неблагодарны.
Итак, пробежал сегодня на большой скорости 15 км. Вымылись под душем в раздевалке рядом с беговой дорожкой и вернулись в город. После обеда много читал и слушал музыку, в последние месяцы я этим занимаюсь частенько: Бари завел себе массу пластинок классической музыки. С удовольствием лежал, закрыв глаза, на диване, давая телу полный отдых. После ужина пойду, опять же с Дани, на представление Габимы. Так как большинство иерусалимской молодежи в настоящее время находится в армии, то никто не тревожит мой покой. Иногда иду погулять с девушкой, но большую часть времени провожу на стадионе, читаю, слушаю музыку и сплю. Между прочим, читаю я сейчас Ирвина Шоу, "Молодые львы", и получаю от книги большое удовольствие. Чем ближе тебе армейская тематика, тем больше развивается критическое чутье в отношении литературы о войне. Растет также и интерес к такой литературе, потому что читаешь ты не так, как тот, кто смотрит со стороны на чуждый, незнакомый ему мир.
Спектакль, на который я ходил вместе с Дани, сделан по пьесе Гарольда Пинтера "День рождения". Позвольте высказать о нем общее мнение. Если человек зашел в кафе и насыпал в чашку вместо сахара соль, то ясно, что не станет он пить этот кофе. Так же и с книгой – если книга человека не интересует, он ее бросает. Я сидел в зале и смотрел на публику. По крайней мере половина, как мне казалось, не получала никакого удовольствия. Неясно, почему не ушли из театра.
И мне также не доставляет удовольствия смотреть на уродливую, безумную жизнь, на ненормальных типов, когда содержание спектакля понимаешь с трудом, или, может, оно и понятно, но смысл его – если есть в нем смысл – совсем не ясен. Я, во всяком случае, ушел с середины и считаю, что только выиграл на этом. Цви Бармейер рассказывал, что вы с ним вместе смотрели пьесу Пинтера в Америке. Интересно узнать ваше впечатление. Правда, теперь я могу часами вести беседу о различных смыслах пьесы и т. п., но, по сути, я не нашел в ней ни смысла, ни вкуса.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 5. 2. 66
Снова довольно долгое молчание с обеих сторон океана. Напрасно я ждал ваших писем после образцового сочинения, которое я написал в порыве вдохновения по окончании курсов. Вы ведь получили и письмо, и фотографии? Как я понимаю, вы послали мне письма по армейскому адресу, а если так, то все они пропали, потому что за это время я дважды сменил адрес и еще минимум дважды сменю, пока получу постоянный; а в нашей армии, как известно, 80% тех писем, что не поступают непосредственно к адресату, – не поступают вовсе. Во всяком случае, после чудесного разговора по телефону я получил от вас только одно письмо, а именно от отца, который догадался послать его по адресу Бармейеров.
Окончив офицерские курсы, я поступил на специальные, рассчитанные на полтора месяца, курсы подготовки офицеров-парашютистов. Сейчас до их окончания осталось полторы недели. Количество курсантов ограничено – находятся здесь лучшие из наших парашютистов и из молодых офицеров Цахала. Требования – чрезвычайно велики, и должен признаться, что трудности довольно серьезны. Думаю, что за последние две недели я потерял в весе 2-3 кг только от недостатка еды и сна. Скоро кончим этот исключительно интересный курс. За все время службы в армии я еще не проводил время так интересно.
В батальон после окончания офицерских курсов вернулись всего 4 офицера. У меня не будет ни одного дня отдыха, так как, окончив подготовительные курсы офицеров-парашютистов, а может, за два-три дня до их окончания, я один иду на дополнительные курсы минометчиков для офицеров продолжительностью в полтора месяца. Рота, в которой я буду командиром взвода, – с февральского призыва. Предназначена она быть вспомогательной ротой батальона, то есть, кроме обычных функций, будет обеспечивать батальон тяжелым вооружением. И на мне по окончании курса будет лежать вся ответственность за это обеспечение. Помимо должности, это еще и знание, которое стоит приобрести, и, кроме того, буду тем, кем всегда хотел быть – командиром взвода парашютистов.
Любимые мама, папа, Биби и Идо! 10. 2. 66
Кончился курс офицеров парашютных войск, вышел я из этой передряги с уроном.
Я писал вам, что курс кончается весьма трудным заданием. На одном из его этапов мы должны были спрыгнуть с парашютом в пункте N Негева на местность, не предназначенную специально для этой цели, овладеть под защитой дымовой завесы и самолетов аварийной посадочной площадкой, захватить несколько находящихся вблизи военных объектов, потом разметить посадочную площадку и посадить несколько самолетов с грузом для продолжения действий – и все это, конечно, ночью (и это только небольшая часть задания).
Место приземления было более или менее плоским. Почва там потверже пола, по которому вы ходите, а кроме того, вся усыпана камнями. Спрыгнули мы с таким тяжелым снаряжением, что вес его превысил максимальный, дозволенный инструкцией по безопасности, пользовались французским парашютом, который задерживает скорость падения гораздо меньше американского парашюта, большего по размеру. Скорость ветра, измеренная на аэродроме, не превышала дозволенного для прыжков максимума, но на местности она его превысила. Да и сам максимум рассчитан на обычную посадочную площадку, т. е. покрытое песком и пишенное препятствий место. Все это вместе, а также и чернейшая ночь, привело к тому, что я приземлился с такой силой, что получил удар, и на этом кончилось мое всегдашнее везение. Потому что до сих пор я во время прыжков не ударялся даже слегка, изо всех выходил невредимым.
Чтобы вас успокоить: врач после рентгена определил, что я просто сильно ушиб колено, и боль скоро пройдет. Вначале опасались вывиха или мениска, но врач меня на этот счет успокоил. Иначе – конец участию в активных действиях, конец службе в парашютистах. С мениском не попрыгаешь. Он выводит парашютистов из строя начисто.
Его лечишь и лечишь, а он появляется снова. У нас это случалось не раз. Счастье и то, что это было последнее ученье на курсе, и я его закончил. И хотя в настоящий момент я с трудом передвигаюсь, но улучшение все же чувствую и вскоре поправлюсь совсем.
В воскресенье иду на курсы минометчиков. Физических усилий этот курс не требует (а если потребует, то вначале я буду их избегать), и жаль было бы его пропустить. Включает он такой большой объем знаний, и так мало у нас специалистов в этой области, что было бы глупо от него отказаться.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 5. 3. 66
Когда я пришел вчера на субботу домой, меня ждали два письма – от папы и от мамы. Из ваших писем я узнал, что причинил вам большое беспокойство сообщением об ушибе. И жаль, потому что беспокойство это напрасное.
С нетерпением жду твоей книги, папа. Как бы мне хо- телось сейчас увидеть тебя, всех вас! Прошло уже, кажется, два года с тех пор, как я оставил дом, и за все это время не видел тебя, папа, ни на минуту.
В прошлом письме я просил маму уладить дело с моими американскими шоферскими правами, и вот, не успело мое письмо до тебя дойти, как я получаю твое письмо с моими правами для подписи. Молодец ты у меня, дорогая моя мама.
Пытаюсь по вашим письмам, Биби и Идо, вообразить, как вы выглядите. Результат – страх! (как любит выражаться Биби.) Представляю, что когда мы вместе пройдемся по улице, вы будете похожи на телохранителей. Словно два гиганта охраняют своего братишку.
Вы не представляете, как жажду я вас видеть. Вы пишете о четырех коротких месяцах, вы даже недели считаете, но я никогда не умел оценивать время по коротким промежуткам. Наоборот – все так насыщено и заполнено, и планы в отношении этих месяцев – и последующих, и после этих последующих уже намечены – и все вместе вперед. Только о прошедших четырех месяцах я могу сказать, что прошли они быстро, но не подгонять предстоящие.
В последнее время на курсах минометчиков начали работать и учиться с лихорадочной быстротой. Чем больше я занимаюсь на курсах, тем понятнее мне связанная с ними ответственность. Иногда об этом просто страшно подумать. Надо делать массу расчетов по таблицам и по линейке, знать радио, полностью владеть техникой и людьми, управлять огнем и т. д. Короче – требуется полная концентрация. И в итоге – я весьма доволен.
С поцелуями – Йони.
Папа! 25.3.66
Если бы ты знал, что у меня сейчас на сердце! Не выразить словами, как поздравляю я тебя с окончанием огромной работы, что сама по себе есть только начало.
Никогда я не говорил тебе, как я горжусь тобой и тем, что я – твой сын.
Любящий тебя Йони.
Любимые мама, папа, Биби и Идо! 30. 3. 66
В настоящий момент я нахожусь в районе Арада, рядом с Тель-Арад, посреди пустыни. Единственные видные здесь ночью светлые точки – это огни Арада (которым вы так восхищались прошлым летом), если не считать редких огней от окружающих нас бедуинских палаток. Я здесь уже вторую неделю.
После нескольких недель тепла в Израиле, наконец, взыграли стихии и полил дождь. Льет он с такой силой, что вот уже три дня, как в последних известиях только о нем и говорят. Телеграфные столбы опрокинуты, река в Беэр-Шеве вышла из берегов и преградила дорогу в Негев, деревья вырваны с корнем и т. д. Дожди начались с опозданием, и засуха неизбежна, но превратить нашу жизнь в "обыкновенный кошмар" дождю удалось. Снова я в тесной походной палатке вдвоем с лейтенантом, и.
несмотря ни на что, продолжаю учения. И поверьте мне – при скорости ветра в 70 км в час, при колотящем нас граде, в протекающей насквозь палатке и в неподходящей одежде – это не самое приятное дело.
На следующей неделе я кончаю курс минометчиков и возвращаюсь, наконец, в парашютные войска.
В прошлые субботы я несколько раз ходил на экскурсии. Предыдущие мои прогулки не были связаны с физическим усилием, так как я не хотел перетруждать ногу, но в последнюю субботу я мог ходить как следует, и уж походил. Неделю назад (12-го числа) накануне своего дня рождения, ходил с подругой в Табху, на берег озера Кине- рет. О дне своего рождения я забыл, но, вернувшись, обнаружил прекрасный пирог, который дядя Саадия накануне принес и оставил для меня. Так как я вернулся поздно вечером на исходе субботы, а назавтра в пять утра уже отправился в лагерь, то еще не успел его поблагодарить. Сделаю это в ближайшую субботу.
Позавчера, в пятницу, вдруг засияло солнце, и просторы манили отправиться в пеший поход. Еще раньше договорился с Бари и парой друзей встретиться в Эйн-Геди и провести там два дня. И вот, вместо того, чтобы добираться до Эйн-Геди на тремпах, я взял с собой минимум снаряжения – куртку, флягу и автомат – и отправился один пешком от Арада к Масаде. Настоящей дороги там нет, шел я, в сущности, как на марше, ориентируясь на местности с помощью топографической карты района. Но в этом-то и интерес всех таких прогулок. Я узнал еще одну трассу в нашей стране.
К вечеру пришел на туристскую базу у Масады, а оттуда проехал до Эйн-Геди по шоссе, ведущему на Сдом. Прибыл туда в тот самый момент, как появились там Бари со свитой и со всем багажом. У Бари есть отличная палатка, купленная несколько лет назад за границей. Девушки заготовили в изобилии продукты, все было рассчитано на два дня жизни с комфортом (в этом я полностью полагаюсь на Бари). Прибыл я усталый, голодный и готовый к полному отдыху. Поставили палатку на берегу Мертвого моря, разожгли костер и сварили ужин. Потом сидели у огня, пели и беседовали до поздней ночи. А потом произошли некоторые незапланированные события, которые всю прогулку сделали еще прекраснее.
Ночью снова поднялся ветер, о котором я уже упоминал, "и была полночь", и мы, три молодых пары, вдруг чувствуем, что палатка пошатнулась и рухнула. На наше счастье, она только покрыла нас, как гигантское одеяло, и защитила от ветра и дождя. Просто соорудили мы ее в расчете на летнюю погоду, не ожидая таких событий. Я опасался, что нас смоет в море наводнение, так как идущий в горах Хеврона дождь вызывает мощный поток воды, стекающий через вади к Мертвому морю и сметающий все на своем пути. Но этого не произошло. В эту ночь мы не поставили снова палатку, а только плотнее в нее завернулись, и, по-моему, это было замечательно. Прекрасно я спал в эту ночь.
Утром, как только сквоэь облака и туман проглянуло солнце и придало Мертвому морю и Эдомским горам их чудесные, особенные оттенки, упаковали мы вещи и приготовились оттуда двинуться и поставить палатку в другом месте. Примерно в десять часов мир вокруг прояснился, и мы пошли погулять к источнику Давида вдоль чудесных водопадов и необычайной зелени этого оазиса.
В укромном месте у небольшого водоема устроили пикник, а после обеда поставили палатку, и на этот раз я позаботился сделать это как следует. И действительно, когда обрушились на нас ветер и дождь, мы их, сидя в палатке, вовсе не почувствовали. Готовили еду на газовых плитках и сидели при свечах. Поздно ночью все разобрали, погрузили на машину и поехали назад в направлении Арада. Я вышел на главном шоссе и пошел пешком в наш лагерь.
Дорогая Тути! 31.3.66
Удивляюсь, что способен писать – пальцы совсем замерзли. Сегодня вторник, и дождь, начавшийся в субботу, и не думает переставать. До чего мерзкое положение! Сидеть три дня в протекающей походной палатке, когда дождь лупит то в 10-ти, то в 15-ти сантиметрах от твоей
физиономии, 8 зависимости от колебаний палатки под ветром.
Назначенные на сегодня оборонительные учения по понятным соображениям отменены – дождь такой сильный, что вади, в которых обычно устанавливают минометы, превратились в настоящие реки. Штабные машины заглохли еще вчера, так что мы начисто отрезаны, и вообще – проводить здесь минометные учения не приходит сейчас никому в голову. Продовольствие имеется только то, что привезли в воскресенье. Индийские палатки от ветра порвались и вышли из строя, то есть – их больше нет. Половина боеприпасов испорчена. Оружие увязло в грязи. Только походные палатки еще стоят. Ничего не стоят, но стоят. Последний дождь, начавшись в 2.30 ночи, не перестал до сих пор, то есть до 14.30 дня. Много раз заставал меня продолжительный дождь дома или на учениях, но впервые он лупит меня не переставая так долго. Только сейчас я понял, что значит идущий без роздыха дождь. Сколько можно спать и читать. Господи Боже! Кто-то обнаружил пачку с 5000 конвертов. Это подало идею о том, как стряхнуть с себя отупение.
Когда вы ссадили меня у дорожного знака, показывающего направление на гору Ция, я понял, что лагерь наш находится в восьми с половиной километрах от шоссе, а не в шести. Короче, мне повезло, что вы меня там ссадили, потому что благодаря этому события развернулись так, что придали субботе полное совершенство. Хорошо, что вы не поехали дальше, так как через 200 метров дорога прекратилась, ее размыли потоки. Даже штабные машины по ней не ездят – я сказал, что мы отрезаны начисто.
Итак, я пошел, и вдруг меня захватил великолепный дождь, под который, конечно, попали и вы. Дорога, как сказано, исчезла, и все, что мне осталось, это весьма сомнительный азимут. Опрокинувшись несколько раз в соответствующее количество вади, я решил, что, в крайнем случае, проведу ночь в прогулках по местности – еще один ночной поход, почему бы и нет? Как только я это решил, настроение мое сразу улучшилось. Но судьба решила иначе. Приближаясь к району лагеря, я увидел сверкающий в темноте свет. Вернее, свет сверкнул один раз и исчез. Было так темно, что я ничего не видел. И я подумал, что это бедуинская палатка или, если мне повезет – наш лагерь. Пока не залаяли собаки, я не понял, куда попал. Крайняя палатка, куда я вошел, была одной из десяти. Положение несколько неприятное, учитывая тот факт, что о том, что я тут разгуливаю, не знает никто. Но ясно одно – вставший ночью с постели бедняга араб наверное проклял миг моего появления. Он просто испугался. Опять-таки спасибо тебе, что посоветовала мне зарядить узи. Я-бы все равно это сделал прежде, чем ступить в освещенное пространство, но хорошо, что ты об этом подумала. Вначале он смотрел со злобой, особенно увидев, что я один, но после того, как я сказал ему "Шалом" и будто невзначай похлопал по узи – так, в виде намека,
– он замолчал и пустил меня внутрь. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел вокруг в изобилии верблюдов, ослов, коз и собак. Вежливо объяснил ему, что не намерен отсюда двинуться, пока идет дождь. Забавно было по* говорить, так как с трудом нашлось несколько общепонятных слов.
Короче, просидели мы у разведенного им огня часа два. Хозяин был вовсе не готов к приему гостей. После примерно получаса, когда он понял, что я его не съем, и что, в сущности, просто радуюсь огню и даже в знак доверия снял с себя оружие и положил его рядом – мы совсем подружились, и под конец он даже предложил у него заночевать – то, что мне даже в голову не пришло. Сидели и болтали, а больше молчали. Примерно в половине двенадцатого^ождь прекратился, мы расстались, и он облегченно вздохнул. По правде говоря, я так привык к огню, к защищенному от дождя месту, к плачу проснувшегося за перегородкой ребенка, к храпу верблюдов в полуметре от себя, что жаль было уходить, но… Прибыл я среди ночи в наш лагерь и застал его в еще более плачевном состоянии, чем описанное мной. С тех пор кое-что подправили.
Любимые пала, мама, Биби и Идо! 5. 4. 66
Справил пасхальный седер, как положено. Присутствовала семья Бармейеров, сестра Марты с семьей и я. Что вам сказать? В таком седере я не участвовал уже много лет. Так симпатично, так сердечно, серьезно и наполненно, что достойно самых высоких похвал. Во главе стола сидел Цви, который начал с собственных разъяснений и предисловий, и я совсем расчувствовался. Агаду прочли с начала до конца, и не было такой подробности, на которой бы не остановились, как подобает. Цви обращал наше внимание не только на смысл слов и молитв, но также и на красоту песен, на ритм, на проблемы огласовок и т.д. Марта приготовила царское угощение, после которого мы продолжали заполночь читать Агаду и петь. Даже не заметил, что время – час ночи.
С некоторых пор я командую взводом парашютистов, и скажу вам одно – никогда, за всю свою службу, я не чувствовал такого глубокого удовлетворения от того, что нахожусь в армии, и не получал от нее так много, как за последние недели.
Дорогой папа! 9. 4. 66
Начал я читать твою книгу и очарован ею. Не хочу брать ее с собой в армию, в полевых условиях книга может порваться, а она мне очень дорога.
Цви ее тоже читает и не переставая нахваливает ее и тебя. Прямо не может успокоиться. Наверное, сам написал тебе или еще напишет.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 15. 5. 66
Кажется, уже несколько недель ничего от вас не получал. А может, я ошибаюсь: время в эти дни потеряло для меня свое обычное значение.
День не имеет начала, длится от восхода солнца через полуденное его полыхание до вечерней прохлады, и оттуда – к темноте ночи и дальше – к бледному месяцу и полуночным звездам. Глаза закрываешь после двух часов ночи и снова открываешь их с трудом в 4. 30, к началу нового дня.
Один такой заполненный учениями день вызывает у человека назавтра едва переносимую усталость, будто вся сила высосана из тела. Ослабли руки, а мозг прояснится только через несколько часов. Два таких дня – и ты забыл, что был у тебя когда-то дом, и что есть еще что-то на свете, кроме работы и непрерывного напряжения. Два та* ких дня – начало вечности.
А неделя сменяет неделю со скоростью секунды. Время не ползет, оно бежит. Не успеваешь даже подумать, в чем смысл этих секунд. Время – одна огромная глыба.
В прошлом, когда я был рядовым солдатом, я думал, что преодолеваю препятствия высшей степени трудности. Сейчас, став офицером, я вижу, как я ошибался. 8о-лер- вых, тренировки, которые проходят мои солдаты – гораздо интенсивнее, по-моему, тех, что проходят другие солдаты. Они действительно тяжелы. По 18-19 часов в день изнурительных учений. Сказать "действительно тяжелы" для их характеристики .недостаточно, потому что мои представления о тяжести будут иными, чем ваши. Тяжесть невероятная. А после полуночи, вместо сна, продолжается непрерывное напряжение – ночные тревоги, боевая готовность, поверки, всякие терзания. Если солдат поспит за ночь два часа, то ему повезло. Попробуйте неделями бодрствовать по 22 часа в сутки, учитывая, что затраченные здесь солдатом усилия требуют минимум 9-ти часов сна, а речь идет о человеке, привыкшем к усилиям – и вы поймете, что я хочу сказать.
Раньше я думал, что офицеру удается отдыхать больше солдата – и жестоко ошибался. Каждую из долгих минут во время тренировок я с ними. Я нахожусь в постоянном напряжении. Забот и ответственности – сверх головы, и все бремя командования – на моей шее.
Уже несколько месяцев, как мы находимся "е поле'*, не видим никакой базы, никакого подобия лагеря. Взвалив снаряжение на спину, упираясь с силой ногами в землю, мы каждую неделю переходим с одной площадки для тренировок на другую, одолевая в быстром темпе десят* ки и десятки километров. Ставим походную палатку и продолжаем учения. Вчера ненадолго прервали этот образ жизни. Солдаты кончили тиронут и прибыли в школу парашютных прыжков (на три с половиной недели). Получат малиновые береты и отправятся дальше. Раньше я думал, что "дальше" – это до окончания офицерских курсов, а теперь вижу, что для некоторых это "дальше" значит – без конца.
После нескольких месяцев относительной передышки на курсах – на тех самых курсах, что были средством для достижения цели, пришло время осуществить эту цель. И по правде говоря, чтобы наилучшим образом справиться с командирской должностью, пребывание на курсах было весьма полезно.
Ситуация в стране обостряется. Пограничные инциденты за последнюю неделю участились, и число пострадавших с обеих сторон – велико. Несколько недель назад погибли двое из кибуца Мей-Ами и еще двое тяжело ранены. Один из убитых был тель-авивский парень, кончавший вместе со мной офицерские курсы. Мы находились в одном отделении, в смежных комнатах, в течение шести месяцев, а потом снова были вместе на курсах минометчиков. Через две недели после их окончания он, служа в Нахале, поселился в кибуце и погиб при попытке спасти раненого. Сразу же после этого произошли подряд стычка за стычкой, а несколько дней назад – опять пограничное столкновение, на этот раз в Двире, где тоже погибли двое, один из них – офицер парашютных войск, знакомый, хороший парень. Только что передали по радио о взрыве мины в Альмагоре, при котором погибли двое сельскохо- эяйственных рабочих.
Две недели назад мы предприняли ответные действия. Одно – в районе Бейт-Шеана, другое – в горах Хеврона. Два больших отряда разделились в соответствии с заданием и пересекли в двух местах границу. Взорвали несколько домов, хозяева которых известны сотрудничеством с аль-Фатах, эвакуировав предварительно жителей, и вернулись небольшими подразделениями на нашу территорию.
Беспокойство в стране ощущается повсюду, в армии больше, чем где бы то ни было. Я не был дома несколько недель, а сегодня оставлен дежурным офицером на курсах парашютных прыжков до завтра. Завтра меня должны сменить до пятницы, но мне кажется, что отпуск не осуществится. Такого чуда, чтобы неделя прошла у парашютистов без объявления боевой готовности, почти не бывает. Несмотря на это, я верю – настанет время, когда нам не придется жить с занесенным над головой вражеским мечом.
Я даже забыл, кажется, рассказать вам об операции, которую мне сделали, чтобы удалить зуб мудрости, а может, я с тех пор вообще не писал. Случилось это сравнительно давно. У меня было нечто вроде того, что несколько лет назад у отца, и пришлось оперировать. После операции я лежал в доме Оли и Анны (поблизости от больницы) и два дня харкал кровью и ничего не ел. Пришлось даже для дополнительных исследований дважды посетить больницу, так как врачи считали, что вскоре после операции все должно прекратиться. Оли и Анна отнеслись ко мне прекрасно, очень им благодарен. Произошло заражение, и пришлось все время принимать лекарство также и от боли, которая была весьма значительной (до такой степени, что я ни минуты не мог спать по ночам и готов был кричать, ни минуты не мог спокойно сидеть, а лежа заливал кровью простыню). Сейчас, естественно, все в порядке, только предстоит на днях вырвать левый нижний зуб мудрости и навсегда избавиться от этой гадости. Зуб не болит и не вызывает воспаления, так что надо его просто вырвать, и все.
Срок вашего приезда приближается, осталось только полтора месяца. Оттого, что последнее время мы друг другу не писали, срок этот кажется долгим. Каждое письмо меня к вам приближает, и наоборот – не получая писем, я не нахожу времени думать о доме. Не раз случалось, что за день тренировок я не успевал даже засучить рукава, так мне некогда. Написать хотя бы два слова -это много. Просто нет времени, и все. В те редкие субботы, когда я приходил домой, я был таким усталым, что тут же падал на постель и засыпал до завтра. А назавтра надо возвращаться. Но мне жаль, что и вы не находите времени написать несколько слов. Ведь не может быть, чтобы не нашлось у вас десяти минут – сообщить, что происходит дома. Или, может быть, вы ждете письма от меня, чтобы на него ответить? Как глупо! Так мы вовсе прекратим переписку.
Обычно, пытаясь рассказать вам о происходящем в Иерусалиме, я немею. Я понятия не имею о том, что творится вне армии. Надеюсь, что по крайней мере теперь, во время курса, наступит передышка в тренировках и снова пробудится интерес к окружающему. Когда я был солдатом, то даже вернувшись после полуночи с учений, я успевал прочесть несколько строк хорошей книги, а сейчас мне недоступно и это. Так много надо сделать – все подготовить, спланировать и позаботиться об исполнении тысячи вещей, и на это уходит каждая минута. Тот факт, что я исписал уже пять страниц, говорит об изменении ситуации. Благословенный отдых!
О чем еще рассказать? О небольших, не в рамках учений, происшествиях в армии? О минутах разрядки после напряжения? Расскажу в связи с этим о случае пьянства.
Среди парашютистов у нас есть парни, лучше которых не сыщешь нигде. Эти люди работают с утра и до утра без устали и, как правило, без минуты разрядки. Вернулись однажды, командир одного взвода и я, после полуночи из топографической разведки местности и обнаружили, что офицер, который собирался освободиться, уже упаковал вещи, а рядом – несколько приготовленных им по случаю события бутылок коньяка. Праздника не получилось по простой причине: весь командный состав уснул. Понятно, что мы всех разбудили и в час ночи начали есть и пить. Все мы так устали, что я не удивился, заметив, что пьянеют они от нескольких глотков. Постепенно они стряхнули с себя усталость и превратились в дикую орду: швыряли друг в друга касками, оружием, обувью, разрушили перегородку, разбили лампы и только чудом не пе ребили друг друга. Невозможно было их остановить. Я взял два одеяла и пошел спать наружу. Это не было обычной пьянкой. То, что произошло, было явлением иного рода, в парнях этих скопилось такое напряжение, на них давит такой груз, что когда внезапно пришел покой, что-то в них взорвалось, что было слишком долго сдавлено. Не было ни одного из этих офицеров, сержантов и младших командиров, кто не потерял бы над собой контроль. Может, именно так люди превращаются в зверей, убивают, калечат друг друга, разрушают – сквозь туман и потерю чувств, утратив подобие владеющего собой мыслящего существа, хозяина самому се* бс, и превращаются в сброд. Думаю, что я неспособен дойти до состояния, когда перестану собой полностью владеть. Поэтому я не потерял сознания и не вел себя, как они. А устал я еще больше, чем они – это точно.
Пока пишу, доходят до меня разные сведения о действиях с нашей стороны в результате стычки. Каждый раз, как что-нибудь случается на границе, армия сжимается, как пружина, а потом возвращается в прежнее состоя* ние – состояние напряженного равновесия.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 18. 5. 66
Через 12 дней вы будете здесь! Правда, что это будет 29-го числа? Если бы вы могли приехать на неделю раньше, нам бы удалось гораздо больше времени быть вместе. 24-го идем на целую неделю в отпуск (до 1-го июля).
Давно я не писал. Но трудно писать, зная, что вот-вот увижу вас всех здесь.
Скучаю по вас, любящий вас всем сердцем Йони.
Любимая моя Тутти! 3.8.66
В своем воображении я вижу, как мы несемся в голубом небе. Не поднимаемся вверх со вьюгой, а прорезаем небосвод, как стрела. Парим без движения. Почему-то возникла у меня в мозгу эта картина и не исчезает.
Сейчас двенадцать часов дня, и легкий ветер разгоняет “жару. Мы – в самом центре оливковой рощи, и, кроме нас, нет вокруг живой души. Старые, сухие ветви и запы-
Окончив службу, Йони решил отложить на несколько месяцев поездку в Америку для учения. Тем временем вспыхнула Шестидневная война. В качестве офицера запаса парашютных войск 80-го полка Йони принимал участие в прорыве у Ум-Катеф и в захвате Голанских высот (в Драбшие и Джальбиие).
За четыре часа до окончания войны йони был тяжело ранен в локоть огнем из сирийского укрепленного пункта Джальбииа. Обливаясь кровью и собрав все силы, Йони долго полз под обстрелом в расположение наших войск. Добравшись до сборного пункта, потерял сознание.
Йони дважды оперировали (в больницах Цфата и Хайфы) и признали инвалидом войны.
[Родителям и братьям] 1. 2. 67
Со вчерашнего дня, с 31-го января, я – штатский. Вернул все военное имущество (кроме одной пары, со всеми знаками различия и значками), получил книжку резервиста, и дело с концом.
Как я уже писал, я решил не возвращаться немедленно в Америку, а побыть еще некоторое время здесь. Думаю, что в марте я еще буду в стране, так что смогу пройти здесь вступительные экзамены в университет. Следует ли мне предпринять какие-нибудь дополнительные действия? Может, мне требуется пропуск на экзамен, как тот, что был у меня на экзамене по английскому языку?
Тем временем я оставил дом Бармейеров, унося с собой их лучшие пожелания. Пришло время пожить одному. Бывать у них в доме раз в две недели – это не то, что жить там ежедневно. Это бы их, по-моему, стесняло. Кро-
ме того, я хочу – и думаю, что и время пришло – побыть один.
Как я провожу время? Много занимаюсь математикой. Иной раз способен сидеть с 11-ти утра до 7-ми вечера, не отходя от стола. Даже не чувствую, как идет время. Кроме того, я много читаю. Никогда не было у меня вволю времени для чтения. Дни слишком коротки, и мне кажется, я ничего не успеваю.
Любимые мама, папа, Биби и Идо! 21. 2.67
Снова я шлю письмо-экспресс и надеюсь, что это в последний раз. Я забыл написать сочинение для Гарварда. Так как единственная тема, которую я запомнил из предложенного списка, была "автобиография", то я и написал автобиографию. То, что я прилагаю, следует им послать. Я не слишком умею о себе писать, но сделал все, что мог.
Вы просили список прочитанных мною книг, который следует представить в Гарвард. Я припомнил еще несколько:
"Преступление и наказание" Достоевского,
"Одиночество бегуна на длинной дистанции" Силли- тоу,
"Гуманисты" Пауля Ландау,
"Ночь" Эли Визеля,
"Амок" Стефана Цвейга,
"Город удачи" Эли визеля (исключительная книга)
[Родителям и братьям] 8. 3. 67
Любимые мои!
Я еще не решил, когда приеду в Америку. Я считаю, что сначала следует получить результаты экзаменов от разных университетов.
Так как экзамены уже сданы, я снова заинтересовался шахматами. В свободное время много читаю – в настоящий момент – "Государь" Макиавелли. Продолжаю заниматься математикой, и очень в этом преуспел. Также продолжаю работать – в настоящее время в садоводстве. Мне действительно хорошо, хоть и скучаю я по вас очень.
Дорогой Идо, письмо твое – замечательное. Серьезно.
Пиши еще. Мама и Биби, я так рад был узнать от вас о том, что происходит дома. Какой восторженный отзыв о книге папы вы мне послали! Если будет время, папа, напиши. Ты ведь знаешь, как я жду письма, хотя бы несколько слов. Я побывал на улице Порцим искал там на складе фотографии времен нашего детства. Существуют ли они? Я не нашел ничего. Может, ты, мама, помнишь, где они?
Любимые мои! 23. 3. 67
Последние дни вы наводнили меня письмами и поздравлениями с днем рождения. Понятно, я был очень рад. Так как сегодня я закончил еще один период в своей жизни, то следует, по-моему, поговорить об этом подробнее.
К концу службы у каждого возникает проблема – чем заняться в гражданской жиз^и? Для тех, кто намерен учиться, будущее ясно, но все те (а число их велико), у кого уже есть специальность или те, кто хочет заработать на ученье – стоят перед очень серьезной проблемой.
В стране тяжелый экономический кризис. Сокращение производства ведет к безработице, какой не видели в стране много лет. Почти невозможно найти никакой работы. Даже тем, кто до армии приобрел специальность и у кого раньше была работа.
Мне захотелось окунуться после освобождения в общий поток и попытаться, при нынешней конкуренции, продержаться своими силами. Все – и в армии, и в Иерусалиме – пророчили мне после окончания службы абсолютно мрачное будущее. Все твердят в отчаянии, что работу найти невозможно. А раз невозможно, то позволительно и опустить руки. Удержаться в такой атмосфере – задача не из легких. Почему-то я был уверен, что смогу устроиться, но решил сначала сдать экзамены, заполнить университетские бланки и т.п., а потом уже приняться за дело. Я ведь хотел учиться. А как вам известно, взявшись за что-нибудь, я себя этому посвящаю полностью и ничего другого в данный момент делать не могу. Потому что свое дело я должен делать хорошо. Не из принципа, не из-за того, что я так решил, а потому что я таков. Так я относился к ученью, к которому сейчас собираюсь с новой силой вернуться. Таким был солдатом, так я бегаю, так читаю, гуляю, хожу в походы. Так же было и с работой.
Как вам известно, начал я с работы грузчика. Напрасно вы беспокоитесь – хотя работа эта и тяжелая, но поверьте мне, она гораздо легче того, чем я занимался последние три года. Тяжелую работу человек или выдерживает, или не выдерживает. Я выдерживал всегда и верю, что выдержу и впредь. Работа грузчика, которая поначалу казалась тяжелой, становилась все легче и легче. Так я устроен, что могу с ней справиться и не чувствую при этом никакого усилия. Занялся я также, совершенно случайно, садоводством. За работу эту вначале платили по 2 лиры в час, а вскоре я стал зарабатывать по 700 лир в месяц – на моих условиях и в удобное для меня время. Правду сказать, я знаю себе цену как работнику, знаю, на что способен. Тот, на кого я работаю, только выиграет на мне, сколько бы ни платил. Говорю это не ради хвастовства, а констатируя факт.
В последнее время я стал работать садовником в частном порядке, то есть я доставляю землю для посадок разным людям и т. п. Я ни от кого не завишу, и работа оплачивается сдельно. А для меня это – самое выгодное. У садовника, с которым я работал прежде, я беру напрокат трактор с повозкой плюс инструменты, и за один рабочий день получаю 60 – 75 лир. В месяц выходит около 1500. И все это – простым рабочим, не имея ни грана профессиональных знаний. Пожелай я продолжать в этом роде, уверен, что не прошло бы и года, как я, зарабатывая более 2000 лир в месяц, стал бы компаньоном разных предпринимателей в мире мелкого бизнеса и имел бы очень приличный доход. Хотя я плачу за квартиру, покупаю еду и т. д., мне удается еженедельно экономить сотни лир.
Одно из самых интересных явлений, обнаруженных мною во время моей работы, это "золотая лихорадка''.
Начав зарабатывать деньги, человек хочет еще и еще. Просто трудно оторваться от того, что кажется золотой жилой. Однако, здравый смысл и понимание того, что это – не мое будущее, конечно, победили. Пришлось отказываться от разных предложений работы, как по найму, так и самостоятельным работником.
Уверенность, которая и раньше, без достаточных оснований, была мне присуща, получила подкрепление. Это уверенность в том, что в любом месте я могу устроиться и прокормиться.
Занимаясь разными видами работ, я встретил целый мир до сих пор мне не ведомых людей. Уборщики улиц, мусорщики, грузчики, разнорабочие и т. д. Некоторых я узнал еще в армии и со всеми нашел общий язык, как с товарищами по несчастью. Целый мир людей, мечтающих о твердой ежемесячной зарплате, со своей философией и своими проблемами. "У каждого своя ноша", как говорится.
Ну, хватит об этом. В ближайший месяц я собираюсь много путешествовать по нашей маленькой и великой стране, затем вернуться к математике и кончить курс за среднюю школу.
В настоящий момент я одновременно погружен в 'Третий рейх" и в Танах, и трудно оторваться даже на минуту. По совету Биби я купил блокнот и записываю туда каждое незнакомое мне английское слово, и мой запас слов растет. Пока не забыл – не можете ли возобновить мои водительские права?
Я должен с тобой объясниться, Биби. Неужели ты действительно считаешь, что я тут сижу и беспокоюсь, примут ли меня в университет? Я сделал все что мог, и больше об этом не думаю. В настоящий момент с этим делом покончено. Пессимист ли я? Поверь, что пессимист я в отношении вас – чтобы вы не возлагали чрезмерных надежд на экзамены, результатов которых я не знаю. Последние годы научили меня не воевать с ветряными мельницами, если я их действительно не могу одолеть. Я делаю по возможности хорошо все, что требуется. Но раз с этим кончено, так кончено.
[Родителям и братьям] 22. 4. 67
Любимые мои!
Как жаль, что во время нашего телефонного разговора было так много помех. Я почти ничего не слышал. Я понял, что вы беспокоитесь о моем здоровье и хотите знать мои планы.
Ясно, что я собираюсь приехать в Америку учиться. А вы разве думали иначе? Из вашего разговора можно понять, что вь* в этом сомневаетесь. Вы спрашиваете, почему я так долго не писал. И с вами не раз бывало, что вы не писали по неделям, и мама, главная писательница писем в семье, говорила, что это не значит, что обо мне не думают. Так и со мной. Если не писал, это не значит, что не думаю о вас, не скучаю. Наоборот – я очень соскучился. Возможно, что это качество – всецело погружаться в то, что делаешь, неважно, во что именно, – я унаследовал от отца. Ведь ты, папа, не писал мне целую вечность. Мне ясно, что это не значит, что ты обо мне не думаешь, а просто ты занят. Правда, как бы ни был человек занят, он всегда может написать несколько слов. Но так как я твой сын и во многом на тебя похож, то понимаю тебя и в этом.
Поскольку ты, Биби, призываешься в августе, то стоит приехать в Израиль пораньше, и я так понял, что и мама собирается сюда ненадолго. Так как я совсем не знаю ваших планов, то и мои планы мне трудно строить окончательно. Знаю только одно – что отец едет в Испанию работать, так что мы увидимся, как видно, только в Америке, е может, я поеду через Испанию и проведу там несколько дней. Я еще точно не знаю. Как я сказал, я жду от вас дополнительных подробностей в отношении ваших планов. Надеюсь в ближайшие дни получить от вас письмо.
Между прочим – нет ли уже результатов экзаменов на знание английского языка, а также приемных испытаний? Только что вернулся с велосипедной прогулки в Эйлат. Однажды я ездил на велосипеде на север, в Рош Ха- Никра, и с тех пор зародилась у меня идея такой поездки в Эйлат. Дороги на юге страны – не то, что на севере -
похуже асфальтированы и не очень широкие, много есть тяжелых подъемов и спусков, например – головокружительный семнадцатикилометровый спуск к Мертвому морю, а также так называемый Маале Графит. Ехали мы – Йоси Карпелес и я – три дня, затерявшись в пустыне, со спальными мешками на багажниках и едой в рюкзаках и, несмотря на сильный южный ветер, на бьющее в лицо солнце и на песчаные бури – поездка была великолепная. Еще хочу, перед тем как погружусь в книги и в иерусалимскую атмосферу, сходить в пеший поход по Иудейской пустыне. Перед Пасхой асе реки наполняются водой, и в безлюдных просторах нашей пустыни образуются в скалах, далеко от человеческого жилья, маленькие озера холодной воды. Чудесная страна, и стоит с ней познакомиться.
Любимые мои! 24.4. 67
Получил твое письмо, мама, в котором ты сообщаешь подробности о стипендии, которую мне дает Гарвард, и должен признаться, что это весьма впечатляет.
Я бы хотел, чтобы вы сообщили университету, что в предложенной мне работе я заинтересован. Если в процессе учебы обнаружится, что я не могу ее совмещать с работой, ясно, что я от работы откажусь. Мне известно, что вы готовы дать мне асе необходимые деньги, и я их возьму, потому что своими силами я никак не смогу заработать на обучение в Америке. Но в предложенной работе я очень заинтересован.
Биби, мама написала, что ты обрадовался моему приему в Гарвард больше, чем своему – в Йель. Наверное, то же можно сказать и обо мне. Больше всего маня порадовала та часть телеграммы, в которой сообщалось о твоем приеме в Йель. Идо, ты великолепен, хотелось бы уже тебя видеть, а не только узнавать о тебе от мамы. Когда приедешь в Израиль? Ужасно скучаю.
Сегодня – пасхальная ночь и весь народ Израиля ее празднует. Где вы устраиваете седер? Когда, наконец, мы проведем пасхальную ночь все вместе, с отцом – во главе стола? С праздником вас!
Любимые папа, мама, Биби и Идо) 20. 5.67
О здешнем положении и о соотношении сил на Ближнем Востоке, наверное, нет надобности вам рассказывать. Наши газеты этим полны, и хотя тема эта у всех на языке, но в стране не чувствуется ни паники, ни страха. Надеюсь, что до войны дело не дойдет. Это такой абсурд! Ведь ни один человек в Израиле не желает войны, но если она разразится, я уверен, что мы победим, и не только потому, что мы – по моему мнению и по мнению всех жителей Израиля – достаточно сильны, но и потому, что мы должны победить. Это жизненная необходимость для нашего наро- да. Атмосфера в Израиле меня поражает. Хотя, когда едешь в междугороднем автобусе и начинают передавать известия, все внимательно, с обеспокоенными лицами, слушают, но вообще ведут себя как обычно. Все готовы и спокойны.
Палец мой уже в порядке. Повязку сняли, и ноготь растет. Завтра – в воскресенье, если меня не возьмут в армию, начну учиться стучать на машинке.
Кстати, призыв резервистов вас не должен беспокоить. Дело это обычное и производится всякий раз, как в нашем районе усиливается напряжение. А в подобных периодах здесь, слава Богу, недостатка нет. Так или иначе, если что-нибудь случится, я рад, что я здесь, что смогу участвовать. Это ведь моя страна, моя родина. Этому месту я принадлежу.
Из твоего последнею писем«!, мама, я понял, что в начале июня вы едете в Европу. А Биби и Идо тоже с вами едут? Или присоединятся позже? Когда вы оба собираетесь появиться в стране? Наверное, в июле?
Поставил на крышу дома стол и стул, сижу и, никем не видимый, наблюдаю за происходящим вокруг. Погода великолепная, хотя и жарковато. В настоящий момент 29° Цельсия, на мне – плавки. Сегодня суббота, и я провел здесь весь день. Сейчас солнце уже на западе, 4 часа дня, и подымается прохладный ветер. Много успел сегодня выучить.
Хочу уже вас видеть и быть с вами вместе:
Любимые мои1 21.5.67
Первоначальные волнения частично улеглись. Как вы знаете, меня все еще не взяли в армию. Однако несколько раз вызывали на беседу, в частности с командующим парашютными войсками, и я уже определен командиром взвода в батальон парашютистов. Но, во-первых, общая мобилизация резервистов еще не проводилась, а только частичная, которая уже прошла, а кроме того, резервиста по закону могут мобилизовать не раньше,чем через шесть месяцев после конца службы. Хотя во время чрезвычайного положения вводится в действие особый приказ за подписью начальника Генерального штаба (приказ №8), но до этого еще не дошло. Мне остается сидеть и ждать указаний. По правде говоря, если что-нибудь случится, пока я в стране, я предпочитаю быть солдатом в армии, а не штатским в Иерусалиме.
[КТути] Май 1967
Тут!
Я встретил здесь весь мир – и его жену. Все, кто когда- либо были со мной вместе, почти без исключения находятся здесь, и нам очень весело. По правде говоря, не так уж и весело, потому что ты – не здесь, или, точнее, я – не с тобой. Тути-фрути, я жду, чтобы ты, наконец, улыбнулась.
Люблю, люблю, люблю тебя.
Должен идти.
Йони.
Моя Тути! 27.5.67
Сидим и ждем. Чего ждем? А вот чего – англичанина, американца и израильтянина захватили в плен людоеды. Уже сидят в кастрюле, и у каждого спрашивают последнее желание. Англичанин попросил стакан виски и трубку – и получил. Американец попросил бифштекс – и получил. Израильтянин попросил у вождя племени, чтобы тот дал ему как следует под зад. Вождь сначала отказался, но после продолжительной дискуссии дал ему, наконец, под зад. Израильтянин выхватил пистолет и перебил все
племя. Англичанин с американцем его спрашивают: "Если вое это время у тебя был пистолет, почему ты не убил их раньше?” Израильтянин ответил: "Вы с ума сошли! Чтобы в ООН сказали, что я агрессор?"
Мы давно перестали слушать каждый час новости. Довольствуемся утренними и вечерними передачами. Сегодня суббота, и даже готовятся к футбольному матчу. Здесь есть несколько клоунов, способных рассказывать анекдоты по 24 часа в сутки с перерывом только на еду.
Дорогая Тути, если что-нибудь случится, проиграть мы не можем. Слишком хорошие есть у нас люди.
Любимые папа, мама, Биби и Идо! 28. 5. 67
Несколько часов назад получил от тебя, папа, письмо. Как много любви и участия в этих строчках! Как мне вас успокоить? Ведь что бы я ни рассказал, вы не перестанете беспокоиться и сомневаться. Но хотя бы слишком сильно не беспокойтесь. Для этого, безусловно, нет оснований. Я обещал Тути, обещаю и вам, что позабочусь о себе. И в самом деле – когда я не был благоразумен и осторожен?
Мобилизовали нас, как и прочих парашютистов, несколько дней назад. Встретил я тут самых лучших в мире парней. Бойцы один к одному! Один к одному друзья-товарищи! Какая радость – встретить товарищей по оружию!
Состояние духа в армии приподнятое. Можно даже сказать – до неба. Есть тут много женатых, между ними есть отцы, и ни один не хочет воины, но все точно знают – мы победим. Если вспыхнет война – наша возьмет, и потому что мы лучше, и потому что мы должны победить.
Каждый вечер после работы мы зажигаем костер, готовим кофе или чай (в пустых консервных банках), поем и поем. Поговорим и опять поем до часу или двух ночи – веселые песни и грустные, песни любовные и о войне и мире.
Только в дни кризиса видно, какая золотая у нас молодежь. И не только молодежь – все штатское население достойно похвалы.
Хоть и в обычное время нет таких солдат, как в нашей армии, но сейчас – да здравствует Израиль! Все – как один! Забыто недовольство. Забыли, как в хорошие времена, когда действительно было хорошо, – замечали только плохое, а сегодня, когда над головой нависла война, мы все сплочены, заботимся друг о друге и любим друг друга.
Здесь, где мы собрались все вместе, нет суматохи и паники. Так же и в городах, и в кибуцах. Только здесь вся ситуация превратилась в тему для шуток. Радио слушаем от силы два раза в день – только чтобы знать, не изменилось ли что-нибудь, но особенного беспокойства нет.
И не забудьте, что я рассказываю об атмосфере среди резервистов. Представьте себе, каково настроение в регулярной армии!
Тути меня разыскала и приехала навестить. Она привезла открытки, чтобы вам писать. Она пошлет это письмо гражданской почтой экспрессом, и, может быть, вы еще успеете его получить до своего отъезда в Европу. Она шлет вам всем горячий привет. Утром я написал вам еще одно письмо, но оно затерялось. Может, еще прибудет по почте.
Мамочка, я представляю себе, что ты немного обеспокоена. Ясно, что Идо не приедет сейчас в Израиль – нет в этом никакого смысла. Но когда ты. Идо, сюда приедешь, возможно, дым уже рассеется и все дело забудется. Вполне возможно!
Я, несмотря ни на что, рад, что не уехал в Америку, что я здесь. Если что-нибудь случится, я хочу быть в стране, а не за границей. Если бы я был сейчас в Америке, я бы, наверное, сошел с ума!
Не волнуйтесь и начните, наконец, улыбаться. К черту! Зачем вся эта грусть?
Любящий вас всем сердцем Йони.
Моя любимая! 29. 5. 67
После твоего отъезда мы совершили "прогулочку", и было приятно наконец опять идти и тащить на спине груз. Когда вернулись, несколько парней сварили кофе. Но как только мы приготовились спать, вдруг послышалась мелодия с площадки поблизости. Оказывается – ансамбль командования центрального округа. Что тебе сказать? Так как в ансамбле были две девушки, то начался свист и крик, будто там показывали стриптиз. Надел форму – значит, стал солдатом. Почти все женатые, есть и папаши, но, несмотря ни на что – все солдаты.
Все было хорошо, и когда около половины девятого представление окончилось, никому не хотелось слать. Опять зажгли костер, пили крепкий чай и так провели почти всю ночь. Сочетание солдата со штатским делает человека более цельным.
Как хорошо, что ты приехала! Я тебя люблю.
Йони.
Любимые папа, мама и Идо! 2.6.67
Какая неожиданность1 Явился Биби, живой, здоровый, сильный и прекрасный. Как я был рад его видеть! Много чего рассказал.
Вы – геройские родители. Не так-то легко послать еще одного сына в страну, живущую в таком напряжении, так далеко от вас. Но пока еще ничего не случилось, все спокойно. Как только получу отпуск, съезжу к Биби в Иерусалим, позабочусь о том, чтобы егсчкак следует устроить.
Армия тяжела мне только тем, что пришлось расстаться с Тути (сейчас, когда Биби от меня так близко, а я его не могу увидеть, мне еще тяжелее). Не верю, что смогу оставить ее хотя бы на год или на девять месяцев.
Вы слышали – бывший начальник Генерального штаба Моше Даян стал министром обороны. Как видно, все этому рады (в армии). Не знаю, каково настроение штатских, но думаю, что такое же.
Не беспокойтесь, скоро будем вместе.
Любимая моя! 2. 6. 67
Ну, что скажешь? Такая неожиданность! Здесь был Биби. Ходили и говорили часами.
Рассчитывал получить отпуск на 24 часа до вторника и быть с тобой, но сегодня выяснилось, что отпуска отменены. Может, это просто слух, а может, и правда. Так как завтра суббота, то ты сюда приехать не успеешь. Жди письма, окончательно подтверждающего отмену отпусков.
Немного странно сидеть в армии и только и делать, что ждать войны. Убивать и, может быть, погибнуть, вместо того, чтобы быть с тобой. Какой абсурд.
Любимая моя! 5.6.67
Не бойся и слишком сильно не беспокойся. Мы давно знали, что война разразится, и вот мы – воюющий народ.
А мы с тобой – пара влюбленных, и это важно. Мы планировали через два часа встретиться и, может быть, пойти на море. Сейчас я оттуда далеко. Все готово к тому, чтобы двинуться. Я жду, лежу в окопе на спине и пишу. Слышу издали грохот разрывов. Помоги Бог нашим танкам, находящимся сейчас под самолетами! В сущности, пусть всем нам поможет, не повредит.
В нормальных обстоятельствах можно было бы сказать, что мне очень удобно: лежу, зарывшись в землю, а над головой, на высоте примерно 20-ти см, качается маскировочная сеть. Здесь, в земле, прохладно, тем более, что сеть загораживает солнце. Если бы не было войны, если бы я не должен был идти убивать, и если бы я не был один, без тебя, было бы здесь хорошо. Не считая колючек, это ближайший от меня цветок. Конечно, распадется на кусочки, пока попадет к тебе в руки.
Я тебя люблю.
Любимые мои1 7. 6.67
Видит Бог, мы ничего этого не хотели. Быть в состоянии войны – как это реально и как, вместе с тем, непостижимо здравым смыслом, который кричит: нет, нет!
Вчера видел Биби. Неужто только вчера? Кажется, вечность прошла с тех пор. Но это правда – только вчера вместе с ним смеялся. Только вчера провел несколько часов дома, только вчера обнимал Тути. Только вчера)
Никто здесь особенно не напуган и не взволнован. Кроме того – мы тем временем побеждаем. В конце концов победим окончательно. Хотелось бы написать вам письмо, которое вас успокоит и убедит в том, что мы и в самом деле спокойны, но опасаюс^, что каждое упоминание о боях будет вас только пугать.
Я жив и здоров. Не беспокойтесь, если буду редко писать, я даже не знаю, когда будут собирать письма, когда отправлю даже это письмо.
Тути 7.6.67
Я так много всего испытал, что если со мной что-нибудь случится сейчас, это будет насмешка судьбы. У меня масса планов в отношении нас с тобой. Я люблю тебя до боли.
Йони.
Любимая моя! 7. 6. 67
Все, битва окончена. Я жив и здоров. Оставили песчаные просторы, полные мертвых тел, гари и дыма, и снова мы у себя в стране. Меня грызет беспокойство о тебе. Может, через несколько дней, когда все кончится и мы снова будем вместе, тогда, может быть, мы снова улыбнемся. В настоящий момент это трудновато. Когда улыбаешься, в лице что-то болит. Этой ночью, а может, завтра или послезавтра, снова будем стрелять, и снова будут убитые и раненые. Со мной-то ничего не случится, но жаль других.
Туц, я скучаю и люблю. Поезжай, разыщи Биби и скажи ему, что все в порядке.
Твой Йони.
Любимые мама, папа и Идо! 12.6.67 (Цфат)
Кончилась война! Какая радость, смешанная с грустью, охватила всех. Хорошо, что сейчас, наконец, спокойно. Не слишком это приятно – бежать среди свистящих пуль и рвущихся снарядов, воевать и воевать, и опять воевать. В эту минуту я слушаю тихую музыку, и возле меня Тути. Я был ранен пулей в локоть, но не пугайтесь. Диагноз -
всего лишь открытый перелом. Меня оперировали, и врач уверил, что все будет в порядке. Задета кость, но не нерв, и пальцами я двигаю. Это почти то же, что упасть с высокой скалы и сломать руку. Сообщили Тути, и уже назавтра она приехала сюда с Биби. Тути здесь находится весь день и останется в Цфате до моего отъезда домой.
Даже Дафо здесь побывала, первая из родственников. Наконец мне удалось добиться того, чего не удавалось за три года пребывания в стране – способствовать воссоединению семьи. Прибыли дядя Элиша и Нети, а сегодня, конечно, явятся остальные. Я получил так много "солдатских подарков", что выйдя отсюда, смогу открыть кондитерскую.
О моем состоянии вы беспокоиться не должны. Глае- ное, что я вышел из этой войны живым и не останусь калекой.
А сейчас о другом. После всего что случилось, я не думаю, что смогу оставить через два месяца страну. Да и рука до тех пор не заживет. Если сможешь, папа, напиши от моего имени в Гарвард и попроси отсрочить начало занятий на семестр. Я уверен, что они согласятся.
Что еще? Это была "хорошая война", и хорошо, что она кончилась. Если бы продлилась еще несколько дней, я уверен, что мы были бы в Каире и в Дамаске. Но мы достигли, чего хотели. Вы бы видели, как воюют наши солдаты! Нет такой армии, как наша! Нет! Армия, которая так стремится к миру, совершенно не хочет войны, но когда ей приходится воевать – нет силы, что устояла бы перед ней.
О боях и об обстоятельствах моего ранения расскажу при случае. Военные приключения вещь не из приятных.
После выздоровления планирую посетить старый Иерусалим, Стену, Пещеру праотцев, могилу Рахили, Иерихон, Шхем, Хеврон и т. д.
Чувствую себя великолепно и расточаю улыбки.
Любимые папа и мама! 15. 6. 67
Рад вам сообщить, что сразу же после моего выздоровления мы с Тути собираемся пожениться. Свадьбу назначили на середину августа, но не решили еще точно, на какое число. Я бы давно вам сообщил, что мы поженимся, но последние месяцы было ясно, что начнется война, и я хотел, прежде чем планировать будущее, вернуться живым.
Интересно, что мне легко об этом рассказывать всем, кроме родителей. Не сомневаюсь, что вам, особенно отцу, всегда будет казаться, что женюсь я слишком рано. Раньше я собирался поехать на год в Америку без Тути и только после этого жениться. Сейчас я не вижу в этом никакого смысла. Я также не верю, что смогу год жить в Америке и учиться, а сердце мое и все помыслы в это время будут в другом месте.
Одна из причин, по которой я хочу отложить занятия на семестр – это то, что сейчас мне кажется нелепым оставлять страну. Я, конечно, не знаю, какие существуют в Гарварде порядки в отношении отсрочки. Если бы я даже приехал сейчас, то приехал бы вместе с Тути, предварительно поженившись здесь. Во всяком случае, перед началом занятий надо выяснить, как обстоит дело с жильем, работой и т. п.
Одна иэ проблем, связанных с моей поездкой в Америку, которая является до сих пор главным препятствием – это проблема денежная. У меня нет никакого понятия о том, сколько потребуется денег паре студентов в почти незнакомой стране. В Израиле я уверен, что справлюсь даже без помощи. В Америке я этого не смогу. Совершенно ясно, что мне потребуется твоя помощь, папа, и уверен, что ты будешь рад ее оказать.
Некоторые подробности о моей руке. Я был ранен в левую руку пулей или осколком, раздробившим локтевую кость. Доктор Паукер, который меня оперировал (известный как один иэ лучших здешних хирургов, переведен из Хайфы в Цфат с началом военных действий на севере), извлек при операции десять кусочков кости. На мое счастье, нерв не задет, но пришлось передвинуть его с раздробленной части, чтобы его не повредить. Я свободно двигаю всеми пальцами; в двух крайних – в мизинце и безымянном, ощущаю онемение, как от анестезирующего укола. Врач сказал, что один нерв частично задет, отсюда это ощущение. Повреждены также некоторые мускулы, поэтому я чувствую боль при движении среднего пальца. Звучит мрачно, но в действительности это не так. Врачи говорят, что полностью рука заживет не скоро, но главное, что заживет.
А мне довольно того, что я жив. Говорю это безо всякой иронии. Когда смотришь смерти в лицо, когда имеешь все шансы умереть, когда ты ранен, один посреди выжженного поля, в дыму снарядных разрывов, с перебитой и горящей страшной болью рукой, истекаешь кровью и больше всего на свете хочешь пить, – жизнь кажется дороже и желанней, чем всегда. Ты хочешь ухватиться за нее и продолжать жить, бежать от всей этой крови и смерти, быть живым – живым, хотя бы без рук и без ног, только дышать, думать и чувствовать, видеть и воспринимать впечатления.
Семь часов утра в больнице Рамбама в Хайфе. Я сижу один на балконе. После нескольких хамсинных дней подул с моря прохладный ветер. Хорошо здесь.
Все считают, что вы, конечно, собираетесь заскочить в Израиль. Что касается руки, то о ней нечего беспокоиться, она заживет сама собой. По-моему, излишнее беспокойство приносит только вред. Но очень буду рад, если вы все-таки приедете и мы сможем вволю наговориться. Так много есть, что рассказать.
Очень вас любящий Йони.
Любимые мои! 22. 6. 67
Вышел из больницы. Осталась только небольшая боль и гипс на всей руке. Во всяком случае, на проверку я должен вернуться только через три недели. До тех пор я свободен.
Я вам писал, что до начала занятий собираюсь жениться. Если нет возможности отсрочить их до января (под любым предлогом – ранения или женитьбы), то начну в этом сентябре. Я думал отложить занятия на целый год, но мы с Тути решили, что в этом нет смысла. Если не будет выбора, начну учиться как сказано – через два с половиной месяца. Из вашего письма Биби я понял, что вы, конечно, нам поможете, когда мы приедем в Америку. Я в этом не сомневался, но не мешает, чтобы вы написали п своих планах на ближайшее будущее.
Звонил сегодня из Иерусалима Мири, и что же она мне рассказала? Завтра в Израиль приезжает Идо! Чудно! Я страшно счастлив его приезду. Вскоре мы на какое-то время соберемся все вместе. До скорого свидания.
Целую, очень вас любящий Йони.
Любимая моя мама! 26. 6. 67
Так был рад получить ваши с папой письма. Те, что вы послали в армию, пришли только вчера. Уверен был, что вовсе их не получу, но армия, видно, позаботилась и переслала их все сюда, в Иерусалим. Письма твои замечательные, а сама ты чудесная. Расскажу о наших планах.
Прежде всего, женимся мы не в начале августа, а числа 16-го. Экзамены Тути кончатся 11-гоавгуста (их отложили из-за войны), и в начале сентября мы приедем в США.
Биби великолепен, но Идо – сплошное очарование. Так совершенен во всем – очень взрослый, очень красивый, с умом и чувством юмора. Биби, конечно, отлично устроился, и мне кажется, что Идо также прекрасно прижился. В начале июля поедет в рабочий лагерь, и это окончательно направит его в русло- В настоящий момент он со мной и с Тути.
Завтра иду к раввину, и он, конечно, откроет мне много нового. А ты пока вышли мое свидетельство о рождении.
Мамочка, пиши мне побольше. Хорошо, что ты сейчас немного отдохнешь после бурных военных переживаний. По-моему, ты вела себя превосходно.
Люблю тебя, Йони.
Забыл главное – попытаемся устроить свадьбу на горе Скопус.
Любимый папа! 4,7.67
Трудно передать, как рад я был получить твое ободряющее письмо из Америки
Недели через две еду в больницу для дополнительных обследований. До тех пор остаюсь здесь, в Иерусалиме, выздоравливать. Гипс покрывает всю руку, от ладони до плеча, так что я ничего не чувствую. Только от быстрого или неосторожного движения ощущается боль, которая тут же проходит. Уверен, что скоро поправлюсь совсем.
Биби и Идо живут у меня и чувствуют себя отлично. Ходил с Идо в школу в Бейт-ха-Керем и в гимназию. В обоих местах были очень любезны. Идо, конечно, производит прекрасное впечатление. Как же иначе?
Дорогой отец, очень буду рад, если вы с мамой сможете приехать в Израиль пораньше, еще до свадьбы – к примеру, в начале августа. А в Америку вы собираетесь к сентябрю или позже? Мне кажется, ты как-то писал, что возвращаешься только к 20-му сентября. Если так, то вам действительно стоит приехать в Израиль перед свадьбой, а потом вернуться в Испанию.
Так как я собираюсь заниматься в Гарварде очень серьезно и так как первый год там особенно трудный, то мне будет тяжело сразу же начать работать. К тому же первые полгода иностранцам в Америке (в том числе и студентам) по закону запрещено работать. Это касается также и Тути. Ясно, что мне понадобится твоя помощь, особенно в первые месяцы, а может, даже и в первый год жизни там. Ты уже писал, что во всем нам поможешь, и я буду очень рад обсудить с тобой этот вопрос перед свадьбой и перед приездом в Америку.
Почерк мой несколько неряшлив, так как я, конечно, не могу придерживать письмо второй рукой, и оно все время двигается.
Очень по тебе скучаю, целую.
Йони.
Любимый папа! 8.7.67
Мне до сих пор неясны ваши планы на лето. Ты, конечно, будешь все время работать в Испании. Прошлым летом ты работу отложил, теперь, естественно, займешься ею с полной отдачей. Я беспокоюсь только о здоровье мамы. Она пишет, что почти прикована к постели и совсем больна. Напиши мне, папа, о здоровье мамы и о том, что она собирается делать летом. А как продвигается твоя работа? Ясно, что, по своему обыкновению, ты сидишь за работой часами, днем и ночью, без передышки. В армии я понял, что способен выдерживать длительное напряжение и держаться как физически, так и душевно там, где другие давно ''сдались". Мне совершенно ясно, что это замечательное качество я унаследовал от тебя, как и большинство своих качеств.
Что касается моего здоровья, то я в полном порядке. Биби и Идо часто здесь бывают. С Биби мы иногда играем в шахматы и, как всегда, между нами троими процветает "дух товарищества".
Любимая мама! 19.7.67
Я так и не знаю твоих планов. Поедешь ли ты к паг;е в Испанию? Пока, как выяснилось, ты в Америке. Мамочка, как твое здоровье? Я всерьез беспокоюсь. Может, стоит на этот раз отказаться от поездки в Испанию, побыть дома и отдохнуть? Ведь это почти неповторимая возможность.
Мама, я очень рассержусь, если узнаю, что ты отправилась в Испанию только для того, чтобы приехать в Израиль на свадьбу. Ты, наконец, увидишь нас через неделю после этого в Америке.
Рука заживает. Хотя она до сих пор в гипсе, но есть надежда, что через полторы недели его снимут. Неделю назад был у врача, он велел мне прийти 25-го числа и уверил, что все будет в порядке. Уже сейчас я почти не чувствую боли и свободно двигаю пальцами.
Получил работу у Брандейского университета. Есть у них в Израиле полугодовой курс, и я ответственный за всю внутреннюю работу, которую они организуют для
своих студентов. По правде говоря, делаю я для них много, но платят они хорошо и работой моей довольны, так что жаловаться не приходится. Для разнообразия, работа эта не требует никакого напряжения. Все, что я должен делать – это устраивать для американских студентов вечера, экскурсии, встречи с израильскими студентами и т. п.
Любимые папа и мама! 20.7.67
Пишу в Испанию, так как твое письмо, мама, я получил уже довольно давно и полагаю, что несмотря ни на что. ты решила приехать в Израиль. Надеюсь, что ты уже полностью выздоровела.
Уверен, что так же, как и я, вы оба с нетерпением ждете минуты, когда мы соберемся все вместе. Мы себя чувствуем превосходно. Идо прямо счастлив. Он загорелый и здоровый. Когда приехал, был совсем бледный, сейнасон похорошел вдвое.
Биби стал настоящим мужчиной. Бывает повсюду и прекрасно ориентируется. Через 13 дней пойдет в армию.
Я работаю сейчас для Брандейского университета. Дела много – организация экскурсий, встреч и всевозможных общественных мероприятий. Напишите нам о своих планах. Может, еще успеем получить письмо до вашего приезда.