В этом микрорайоне города, будто в насмешку всем названным Молодежным, жили люди разных возрастов, преимущественно пожилые, и вовсе старики. Оно неудивительно, ведь все семь многоэтажек были построены в пригороде, где еще недавно корявые, кривые улочки состояли из кособоких, подслеповатых изб и домов построенных неведомо когда. Все они были до отказа забиты горластой, беспорточной ребятней, бабами и старухами, полупьяными дряхлыми стариками и мужиками, какие с раннего утра уходили в город на работу, а возвращались лишь по сумеркам. Потому, многие даже в лицо не знали друг друга. За делами и заботами не до знакомства. И только ребятня и бабы знали о каждой семье все доподлинно. Но… Решило начальство города изменить облик окраин, и вскоре в пригороде появилась первая многоэтажка. В нее вселили целую улицу бывших частных хозяев, переселили их в новый дом, научив как пользоваться газом и прочими коммунальными удобствами. Что и говорить, большинство этих жильцов никогда не мечтали о лифте и мусоропроводе, о телефоне и ванне, о газе и теплом туалете. А тут все блага цивилизации как из рога изобилия на голову высыпались. Вот и обалдели иные от удивления. Ну, как же это выдержать живой душе, если раньше сосед жил как на ладони, за ним хоть из окна или из-за забора можно было целыми днями подсматривать, а теперь как? Что увидишь через замочную скважину? Да и в лоб дверью получить можно. Раньше возле каждого дома скамейки и лавочки имелись, старухи на завалинках, как куры на нашесте собирались. Все судачили о невестках и зятьях, о соседях. Душевно жили. А теперь что? С кем поговоришь, где соберешься? Распихали людей по квартирам, как кур по клеткам. На первый взгляд, все хорошо. Тепло, светло, все удобства под рукой, никуда бежать не надо, а вот душе тоскливо. Скулит она по своему привычному, по потерянному общению. Что ни говори, не терпит человечья душа одиночества. От того верно и птице не поется в золотой клетке.

Не тосковала детвора. Выйдя во двор, ребятня вскоре сдружилась, а и как иначе? Ее примеру последовали взрослые. Куда деваться, кому-то щепотка соли понадобилась или луковица, другому невтерпеж узнать, чья это кошка повадилась гадить на половик перед его дверью? Так и знакомились. Живя в частных домах, иные даже не знали, как зовут соседа через десяток изб. Теперь на одной лестничной площадке по многу раз у лифта встречались. Поневоле подружились. А тут через год еще многоэтажка появилась. За нею другая, и пригород вскоре превратился в городской район, со своими магазинами, детским садом, поликлиникой и парикмахерской. Даже свое кафе открылось. А когда заселили седьмую многоэтажку и заасфальтировали все дворы, в микрорайоне стало совсем комфортно.

К тому времени и люди перезнакомились меж собой. Ремонтирует мужик машину под своим окном, глядишь, к нему соседи потянулись. Одни на помощь, другие с советом. Старики, не выдержав, лавочки поставили, чтоб вечерами свежим воздухом дышать. Оно, конечно, у всех балконы имелись. Но вместе куда как лучше дышится. Дома внуки галдят, старуха ворчит, а во дворе никто не мешает. Рядом такие же старики, им есть что вспомнить. За разговорами время летит незаметно. И на душе тепло. Здесь все друг друга понимают. Никто не оборвет, как внуки, мол, кончай толкать свои лозунги, время нынче иное, похорони свою память… И умолкали старики, вот только ночами плохо спали. Отчего-то болело сердце и тяжело становилось на душе. Но до этого не было дела домашним и все хвори, недомогания, списывались на возраст. Шутка ли! Аж на девятый десяток повалило! — удивлялись парни. И добавляли:

— Наши пацаны и до двадцати не дотянули. Помнишь, только из нашего класса… Восемь ребят погибли в Чечне…

— А разве мы виноватые, что жить остались? Тоже могли сгинуть. Сколько в ту войну полегло, ни счесть, — моргал слезящимися глазами старик.

— Каждому свое отмеряно. Не обижайся, дед! У всех память болит, пойми и нас, — успокаивали старика мужики, прошедшие Афган.

Мужчины не любили вспоминать прошлое. Оно еще снилось по ночам. Его глушили. Говорили о работе, о детях, родителях. Эти темы были близки и понятны всем.

Со временем мужчины во дворе стали появляться чаще. Одни выходили отдохнуть, другие пообщаться или посоветоваться. Ведь в многоэтажках жили не только работяги, а и врачи, учителя, юристы, даже милиционеры, патологоанатом, свой хирург-травматолог, стоматологи и даже начальство города, какое решило уехать подальше от шума и пыли в чистый район, где движение транспорта не было столь оголтелым и можно было спокойно отпускать детей во двор, прогуливать возле дома четвероногих любимцев, зная, что никто их не обидит и не обзовет грязным словом.

Жили в этом районе тещи и свекрови, свои невестки и внуки, даже правнуки, самых разных возрастов и характеров. Недостатки старались не замечать, их у всех хватало. Надо было мириться. Хотя короткие ссоры то и дело вспыхивали на разных этажах. Без того не умели жить люди. Но зло недолго помнили, вскоре забывали. Вот только эту бабу невзлюбили все жильцы домов. Как только увидели, сразу насторожились. Никто не предложил ей присесть рядом, особо, когда узнали что работает она надзирателем в женской тюрьме. Оттолкнула от нее не только должность. Все люди понимали, что где-то нужно устроиться человеку, чтобы иметь на кусок хлеба. Ведь вот живет в доме милиционер — Лешка Свиридов. И ничего, нормальный мужик, от него никто не шарахался, даже уважали, значит было за что. А эту никто не признал. Поначалу людей удивили громоздкие размеры бабы. Они были пугающе огромными. Ее будто специально вырастили для работы в тюрьме именно надзирателем. Стоило ей появиться во дворе, все разговоры стихали. Умолкали даже словоохотливые старухи, дети прятались за спины взрослых, мужики отворачивались, чтобы не видеть бабу, свалившуюся в Молодежный неведомо откуда. Жила она на девятом этаже в трехкомнатной квартире, вместе с дочерью и внуком, с зятем. Слышали люди, что имела эта баба свою квартиру в другом районе города. Но сдавала ее внаем. Вот и жила у дочки. Звали надзирательницу Ниной Федоровной Быковой, вроде совсем человечье, женское имя, но кроме него ничего от бабы не осталось. Как только она входила в лифт, из него не только люди, собаки выскакивали с визгом, забывая о прогулках. В лифте кроме нее не могла поместиться ни одна живая душа.

Ладно бы размеры бабы, ими никого не удивила бы, списали б на болезнь. Другое за нею узнали. Это. как ни закрывай двери, от людей не спрячешь. Соседи, не напрягая слух, знали, как живет семья, и что за человек Нинка, какую кто-то прозвал Дрезиной, видно за могучие габариты.

Эта баба в свои годы занималась борьбой дзюдо, чем нимало удивляла всех жителей микрорайона. И только один дедок, узнав, что такое дзюдо, одобрил Нинкину придурь, сказав, что это занятие специально для нее придумали.

Чтобы там ни говорили соседи, Федоровна жила своим укладом. В семье дочки она была полной хозяйкой и ей никто никогда не перечил. Да и попробовали б, баба быстро нашла бы управу на любого. Это она заставила дочь и внука заниматься йогой, вот только зять не соглашался ни на что. Толик не признавал спорт. Не болел за футбол и бокс. Он работал на инструментальном заводе, был лучшим станочником, прекрасный фрезеровщик и токарь, шлифовщик, он считался универсальным специалистом, каких было немного и на заводе его уважали. Он хорошо зарабатывал, но и уставал к концу дня так, что с работы домой шел шатаясь. Оно и немудро — все восемь часов как заведенный, ни на минуту не отойди от станка. Возвращаясь домой, подсаживался во дворе к мужикам — перекурить, отдохнуть любому нужно. Тут к нему соседи подвигались:

— Толик, выручи! Выточи у себя на станке вот эту детальку. Мелочь, но без ней машина ни с места. В магазинах искал, нигде нет. Помоги! Я в долгу не останусь! — клялся человек.

— Будет тебе заходиться. Попробую выточить, а уж как получится, не знаю, — забирал деталь без лишних слов. Сам он никого ни о чем не просил. Посидев с мужиками, накурившись вдоволь, поднимался на свой этаж, не спеша. А и куда ему было торопиться? Толик знал, что теща уже дома, а у него с нею вот уж несколько лет шла непримиримая война.

Человек хотел жить в своей семье спокойно, без ссор и обид, чтоб все в доме понимали и любили друг друга, чтобы в квартире всегда было уютно и чисто, было бы вдоволь еды и жена с сыном радовались бы ему. Ради этого он целыми днями вкалывал на работе, забывая о себе. Но не получалось в семье так, как хотелось. Едва переступал порог, снова видел жену и сына в позе боевых кузнечиков — теща заставила заниматься. И теперь зорко следит за обоими.

— Светка! Хватит дурью маяться! Я жрать хочу! Целый день на работе вламывал! Давай пообщаемся! — поднимал жену.

— Не мешай им, не срывай, пусть занимаются. Чего тебе от них надо? Я тебе пожрать дам. А и сам положишь в тарелку, не переломишься, не велик барин. Все на плите стоит! — недовольствовала теща.

— Слушайте, зачем я женился? И по какому праву вы тут командуете? Кто вы здесь? — возмущался Толик.

— А ты перья не распускай! Я мать своей дочери. Одна от бога! Доперло или нет? Вас мужиков до хрена! А меня не поменять. Будешь шайку отворять, закрою в ванной до ночи, въехал иль нет? Ишь, хозяин выискался! Замолкни, чтоб шороху твоего не слышала! — наезжала на мужика горой, готовой вдавить в стену.

Мужик, молча, ел стылый ужин, давился каждым куском. Конечно, он мог бы сказать многое, но не хотелось скандалить при сыне и жене. Поев, сам мыл за собою посуду убирал со стола. Теща смотрела передачу по телевидению и даже не заглянула на кухню.

Поев и прибрав за собою, Толик сел перекурить, и тут влетела на кухню Федоровна:

— Совсем сбесился? Почему тут вонь разводишь, иль посеял, что не один живешь? Каково ребенку твою бздюху нюхать? Он и так слабый! Вовсе в гроб вгоняешь всех! — шипела злобно.

Мужик, молча, уходил на лоджию, открывал окно, закрывал дверь в комнату.

— Ты что? Совсем ослеп? Не видишь, здесь белье сушится, цветы растут! Сыскал курилку, весь дом провонял своим дымом! Спасенья от тебя нет нигде! Всех достал! У внука — легкие слабые, у дочки — бронхи заклинивают, а ты все смалишь свою вонючку! Никому жизни нет в доме от тебя!

— Я вас сюда не звал. В конце концов, кто тут хозяин? Что мне указываете? Забирайте свое белье, цветы, оставьте нас в покое! — взрывался человек.

— Светка! Ты слышишь, как этот хам пасть отворил? Велит уходить мне! Надо же какой козел! На человека не похожий. Недоносок, недоучка, козья смерть, а туда же, гонорится, козий геморрой! Хоть бы раз на себя в зеркало глянул!

— Кто бы визжал, да не ты, старая кадушка. Ты не то в зеркале, в озере себя не увидишь. От тебя со страху не только люди, собаки разбегаются, заикаясь. Тебе ли шайку отворять. Тобою во дворе детей пугают! Тоже мне баба! Глянув на такую, мужики в импотенты мигом сваливают. Детям по телику страшилки смотреть не надо. Пьяные старики, завидев тебя, трезвеют мигом! Еще ты тут кобенишься! — ядовито смеялся Толик.

— Ну, вот что, зятек! Еще слово, и отправлю тебя во двор без парашюта прямо с лоджии. Чтоб не воняло здесь суслячьим геморроем! Кто ты есть, недоучка корявая! Кила гниды недобитой, огрызок старой мандолины! — придавила Толяна в угол лоджии и хотела ухватить его за шиворот, но услышала сверху голос соседа:

— Эй, Дрезина! Сбавь обороты, пока саму за жабры не прихватили. Чего на мужика наезжаешь, кобыла стоялая? Вовсе человека извела, иль думаешь, мы тут глухие? Отвали от него, покуда самой рога не свернули! Мне твою дверь вышибить легче, чем два пальца обоссать! — пригрозил сосед Женька — грузчик с железной дороги.

Его самого и жены Ольги Нина Федоровна опасалась не случайно. Эти соседи будто следили за каждым ее словом и шагом, никогда не молчали, открыто ругали бабу, называли домашним деспотом, и все грозили пожаловаться на нее в милицию. Дрезина отбрехивалась. Вот и теперь, послала соседа матом, но от зятя отошла. Тот вернулся с лоджии в комнату и велел жене с сыном:

— Хватит дурью маяться. Сколько будете торчать кузнечиками кверху лапами? Я уже ваши лица забывать стал! Вернитесь в семью, давайте жить нормальными людьми. Устал от вашей йоги! Ни одной чистой рубашки нет! Все носки грязные! Постельное белье забыл, когда менялось в последний раз! И это притом, что в доме две бабы! Толку ни с одной. Надоело жить холостяком в семье. Приношу такие деньги, а давлюсь единой картохой! Сколько можно надо мною изгаляться? Я не железный и мое терпение не бесконечно! Меня любая баба с радостью примет! — взорвался человек.

Светлана встала на ноги, за нею и Андрей. Оба с укором оглядели бабку. Та насупилась. Поражений не терпела:

— Выходит, я тут лишняя? — глянула на дочь. Светланка лишь голову угнула молча. Что скажешь, когда ругаются двое дорогих людей. Мать, конечно, жаль. Но и муж прав. Ведь он заставил ее поступить в институт, сам оплачивает учебу, одел и обул, как куклу. Все деньги ей приносит, не обижает, не пьет и не гуляет от нее, все время после работы дома сидит. Но мать его почему-то ненавидит. А за что, Светка никак понять не может. Сколько спрашивала Дрезину, та ничего вразумительного не ответила. Видимого повода не было. Казалось, мать заботилась обо всех. Но слишком назойливо и грубо навязывала свои взгляды и отношение к жизни. Ее обижало, что зять откровенно высмеивает за занятия дзюдо, и ни разу не пришел на соревнования. Стыдился Толик и работы тещи. Откровенно высмеивал бабу. Та с кулаками кидалась на зятя. Но он отбрасывал или ускользал. Он никогда не прислушивался к советам и все делал наоборот. Не льстил, никогда не хвалил и откровенно пренебрегал ею. Это бесило.

Случалось Дрезине видеть, как зять отдыхает во дворе после работы рядом с мужиками. И тогда, высунувшись в окно, орала:

— Иди жрать, отморозок! Сколько ждать тебя буду? Что ты там сопли жуешь, придурок, иль дома дел нет?

Толик ничего не отвечал. Не вступал при чужих в перепалку с тещей. Он только дома высказывал ей все. Нина Федоровна не отмалчивалась. Привыкшая к полному послушанию на своей работе, требовала это и от домашних, считая, что только она права.

Остальные — просто тупоголовые упрямцы, не знающие жизнь и людей. Свою дочь Дрезина не воспринимала всерьез, и все годы ругала и упрекала Светлану за поспешное, необдуманное замужество. Она не посоветовалась с матерью, и, воспользовавшись ее длительным отпуском, поездкой к дальней родне, не только выйти замуж, расписаться, а и забеременеть успела, уйти от матери в квартиру мужа, прописаться в ней, и даже не предупредила Нину Федоровну, зная заранее, что та обязательно будет против. Скольким парням отказала Дрезина в руке дочери. Запретила им ступать на порог, подходить к Светланке. Упрекала дочь, что та совсем глупая и собралась связать судьбу с зеленым сопляком, или с человеком без профессии и заработка, другой, и вовсе голожопый босяк, пришел знакомиться с тещей в рваных носках, еще один, вовсе без роду и племени — нагулянный, за такого выйти — стыда не оберешься.

Нина у каждого находила изъяны и минусы. Один — много пьет, другой болтлив, следующий откровенно глуп и не умеет вести себя в гостях. Толик стал полной неожиданностью. Нет, он не приехал к ней на поклон. Все уже состоялось, и Дрезина впервые приехала в гости к дочери. Ее покоробило, что Светка так поспешила, потому не радовалась, появилась насупленная, злая.

Зять, уловив недовольство, лишь слегка кивнул головой, назвав по имени и отчеству, пригласил к столу. Он ничего не говорил о себе. И посидев с тещей совсем немного, ушел спать, сказав, что рано утром ему нужно идти на работу. Она даже не успела хорошенько разглядеть зятя. А дочка осыпала его похвалами. Показывала, что муж купил, какой он заботливый и добрый. Мать слушала, не веря восторгам, и сказала сквозь зубы как плюнула:

— Не верь козлу! Все они поначалу хорошие. Погоди, пройдет немного времени, увидишь настоящее рыло. Не обольщайся, не развешивай сопли и не верь.

Конечно, плохо, что повисла ему не шею, поспешила замуж. Этим он тебя всю жизнь попрекать будет.

— Нет! Мы любим друг друга! — не согласилась дочь.

— Глупая! Каждая весна кончается. Доживете ли до зимы? Говорить про любовь проще, чем доказать ее в жизни. Уж слишком поторопились вы. Не к добру это!

— Чего ты нас заранее разводишь, что не нравится? Да я о таком мечтала!

— Черная кость твой муж! Обычный работяга! Примитивный лапоть, выходец из деревни. Освоил станок и вкалывает. Чуть в сторону, ничего не понимает. Ограничен, никакого интеллекта и воспитания. Разве такого себе искала в попутчики жизни? С ним лишь на время. Скоро соскучишься с этим мужем, тогда послушаю, что скажешь, — усмехнулась криво.

— А я люблю его! — упрямо повторила Светлана.

Нина Федоровна каждую неделю навещала молодых. Присматривалась к зятю, поняла, что человек он спокойный, тихий, дорожит семьей, не любит ссор, заботится о жене, помогает ей во всем, заставил поступить в экономический институт. И не пустил на работу.

Нина Федоровна отчаянно завидовала Светке. Ведь вот и не красавица. Сама из себя тщедушная. Рядом с нею даже громко чхнуть нельзя, улетит куда-нибудь, если не закрыть вовремя форточку. А ведь вот повезло ей, да еще как! Конечно, зять не из красавцев. Не блещет образованностью. Да и к чему? Он на своем станке зарабатывает в шесть раз больше любого врача или учителя, в четыре раза больше самой Дрезины, хотя она гордилась своей зарплатой. Но этот корявый отморозок и тут ее обошел. Светку обновками засыпал. Куда ж ей с ним потягаться. Всякий месяц, то золотой браслет, то серьги с драгоценными камушками купят.

— Наверное, этим и приманил мою дуру. Теперь такие подарки немногим по карману. Конечно, я не могла ей дать такое. Да и учебу в институте вряд ли потянула. Ну, на жратву, на одежду как-то тянули. Хотя на дорогие вещи, понятно, не хватало. А этот из кожи вон лезет. Мне даже дешевых духов не подарил. За человека не считает. Хотя и я ничем его не порадовала. А за что? Он даже за Светку не отблагодарил. Я ему чем обязана? Ишь, как они устроились, родную мать свадьбой обошли. Хотя была ли она у них? Оба молчат, наверное, поскупились. Хотя и верно, лишних расходов избежали. Коль разбегутся, жалеть не о чем.

Нина Федоровна помнит, как все эти годы она пыталась обломать зятя. Как только Светка родила Андрейку, Дрезина потребовала, чтоб зять все деньги отдавал ей, ведь за продуктами сама ходила по магазинам и на базар. Но Толик, услышав требование тещи, чуть заикой не остался от удивления:

— Чего? Всю получку? Теща! Ты не иначе как звезданулась! Или меня за глумного держишь, так просчиталась. Ни на того лоха нарвалась! Слышь? Пупок порвется!

— Тогда сам себе готовь! — крикнула зло.

И вскоре в семье появилась домработница. Она ходила за покупками на базар и в магазины, в аптеки, оплачивала коммунальные счета. Все эти траты не превышали и трети от получки Толика. Дрезина, обидевшись на дочь и зятя, целых полгода не ходила к ним.

Когда Светлана сдавала зачеты, домработница оставалась с ребенком. Андрейка встал на ножки и начал ходить, когда Дрезина решила придти в гости. Мальчонка, отвыкший от бабки, испугался и закричал, потянулся к домработнице. Нина Федоровна ударила внука по заднюшке, назвала дураком, мальчишка зашелся в крике, отвернулся от бабки и отказался даже смотреть на нее. А вечером, узнав о случившемся, Толик впервые всерьез поругался с тещей. Предупредил, если та хоть пальцем обидит малыша, он навсегда закроет перед нею дверь квартиры. Но Дрезина была хитрой бабой. Стащила у дочери золотую цепочку и свалила ежою шкоду на домработницу, ту мигом уволили, не став выслушивать оправданий, и Дрезина осталась единственной, кому могла доверять семья.

Нина Федоровна вскоре совсем перебралась к дочке с зятем. Она после работы забирала внука из садика, занималась с ним вечерами напролет, а когда мальчонка подрос, и Светлана закончила институт, убедила обоих заняться йогой. Зачем? На этот вопрос зятя ответила, усмехнувшись недобро:

— Человек должен развиваться гармонично, а не крутиться у станка, как катях в портках!

— Нахалка! Живешь под одной крышей, ешь с одной ложки и гадишь в мои руки! Что ты за свинья? — возмутился тогда Толик и вспомнил, что за все прошедшие пять лет они с тещей не сказали друг другу ни единого доброго слова.

Уставшая от постоянных ссор и склок, Светлана часто плакала от бессилья, она никак не мота примирить мужа с матерью. Толик, случалось, замолкал на неделю, не отвечал на колкости тещи, уступая просьбам жены, скрывался от Федоровны в спальне, но она и там доставала:

— Чего в постели одетый валяешься? Даже носки не снял. Вовсе как свинья в катухе! Ведь в доме живешь, средь людей! Опомнись! Захрюкаешь скоро! — стояла в дверях, подбоченясь.

— Да сгинь ты отсюда, чума лягушачья! На себя глянь! Хуже пугала! Не зря в тюряге пашешь. Кроме нее никуда не взяли. А и зэчки, завидев тебя, со страху недвижимостью становятся. На всем свете страшнее нет. Ты посмотри на свою харю! Те, что в джунглях на деревьях живут, против тебя писаные красавицы! — терял терпение Толик и поворачивался к теще спиной, положив подушку на голову, чтобы не видеть и не слышать Дрезину.

Мужики во дворе сочувственно вздыхали, когда потеряв терпение, человек выскакивал во двор, чтоб не наломать дров. Его трясло как в лихорадке. Только после пачки выкуренных сигарет, немного успокаивался. Прислушивался к разговорам соседей, какие без слов понимали, что происходит в семье.

— Ты, Толян, не единый, кто с тещей мается. Туг разгадка простая. И выход из ней имеется, если умом подраскинуть, — перхал старый дедок, плутовато оглядывая притихших мужиков, разинувших рты:

— Теща твоя, за что ее не ухвати, опрежь всего баба! А знамо депо, что бабе надобно! Мужик! Его у ней сколь годов нет! Во и посуди, легко ли ей жить вприглядку. Ить баба она здоровая, при всех желаниях и страданиях…

— А я тут причем? — недоумевал человек.

— Во, чудной! Нешто не дошло? — рассмеялся старик скрипуче, и сказал уже в лоб:

— Нинке тоже ласки хочется. Вона как другие приловчились, и с женой, и с тещей спят…

— Чего?! Да ты дед соображаешь, что лопочешь? — вспотел и покраснел Толик.

— Ради мира в семье поедешь на все. Вон мой кореш, додул с чего теща наезжала, зажал ее как-то в углу и поверишь, все наладилось. Теща ангелом стала. Да и не только он, много мужиков враз с обоими живут, и ничего. Никто не в обиде. Вс» тихо и спокойно. Жена не станет позорить мать. Поначалу злится, — поддержал дедочка хмурый, костистый мужик. И, повернувшись к милиционеру Лешке Свиридову, спросил:

— Ты ж помнишь Пашку Степанчука? Их с тещей водой разливали. Дрались, что два барбоса. Думали, поубивают один другого. Все их мир не брал. Тут жена с ребенком в больницу свалила на неделю, а Пашка домой возник, бухой вдрызг. Вс» забьш и перепутал, завалил тещу в постель и отодрал. Та вмиг лапушкой стала, и Пашка для нее — главный человек в семье! Теперь и ты, Лешка, не ходишь их разнимать. А то всяк день вызывали тебя утихомиривать обоих. Нынче на три голоса поют и пьют! Разве я сбрехал?

— А и верно! Было такое! — вспомнил Свиридов.

— Мужики! Да лучше в петлю башкой сунуться, чем с моей тещей в постель лечь! — возмутился Толик.

— Думаешь, другие лучше? Хрен там! Все стервы одинаковые!

— А я свою в стардом отправил, из-за нее чуть с бабой не развелись. А ведь трое детей в семье. Как только увезли ее, сразу все наладилось! Дышим без базара. Баба человеком стала. Слушается, не ворчит сутками. А ведь теща вовсе жизни никому не давала, дети из-за нее из дому убегали. Теперь полный порядок! И я пить бросил, бабу не колочу…

— А мой кореш чище придумал, свою тещу замуж отдал в деревню за старика-вдовца. Вот уж седьмой год с той мартышкой в ее избе мается. Вроде ладят меж собой. Хотя когда в городе жили, тоже до милиции дело доходило. Жаловалась, будто зять у нее пенсию ворует. А ее вслух назвать совестно. На поход в аптеку не хватало. Путанки за ночь вдесятеро больше имели.

— То путанки! У них запросы шире мандолины. Тещи поскромнее. Им деньги не нужны, сами дадут за сердечное отношение. Слышь, Толян, мотай на ус!

— Это не мое! — отмахивался зло.

— Слушай, сосед! Отправь свою Дрезину на курорт или в санаторий. Хоть месяц отдохнете. Там глядишь, хахаля себе сыщет. Дураки еще не перевелись в свете, может и вам повезет, — предложил сантехник негромко.

На юг теперь опасно ехать. Самолеты один за другим падают с неба, автобусы и машины разбиваются даже за границей, поезда тоже ненадежные, пароходы тонут. Люди едут отдыхать, а их возвращают в гробах.

— Да кто заплачет по Дрезине? Накроется, Толян вздохнет, хоть руки ему развяжет. Совсем замордовала мужика! — поддержал говоривших верхний сосед Толика грузчик Женька. И продолжил через паузу:

— Вечером вышел покурить на лоджию, так тепло и тихо вокруг. Я, понятное дело, расслабился как на подушке. Вдруг слышу, снизу Дрезина орет:

— Чего без тапков шляешься по лоджии? Иль с волосами мозги просрал, козья грыжа? Сам носки стирать будешь, рахит безмозглый! Уже вовсе лысый, а ума как не было, так и нет. Чего тут жопу сушишь? Иди дрыхнуть, не воняй куревом. Не только лоджию, весь двор пробздел!

— Знаете, мужики, у меня наверху кулаки сжались. Ни на того нарвалась лярва, я б ей все расквасил. А Толян ушел молча. И ни слова в ответ той медузе, — вздохнул Женька сочувственно.

Толик слушал и не слышал. Что там носки? Домой давно идти не хотелось. Вроде имеется семья, и нет ее. Пытался говорить с женой, та плачет, умоляет помириться с матерью, понять и пощадить. Но как? До того достала теща, хоть ночевать оставайся на заводе.

Вчера при сыне скандал закатила. Ногами топать стала на Толика. Да так, что у нижнего соседа люстра с потолка упала и разбилась. Пришлось ущерб возмещать. А все потому наехала, что рубашку не туда положил, оставил на спинке стула. Но куда приспособишь, не повесишь в шкаф грязную, в ванную не мог войти — там теща мылась. Так вот и оставил в зале, забыл о рубашке. Теща, скрутив ее в жгут, огрела Толика по лицу. Тот подскочил, хотел отвесить пощечину, но баба отшвырнула ногой к стене, да так, что мужик влип со всего маху, а Нина наступила ногой на грудь, слегка. Толяну дышать нечем стало:

— Размажу, как клопа по стене! — услышал едкое. Хорошо, что в это время позвонили соседи снизу, иначе кто знает, чем закончилась бы очередная стычка.

— Вруби ты ей один раз по зубам. Поставь мозги на место. Бабу если не колотить, она наглеть начинает. Так хоть кулака бояться будет, — подзуживали мужики.

— Она специально меня провоцирует на это. Если ударю, тут же милицию вызовет. Те на пятнадцать суток, потом на два года в зону упекут. Останусь без семьи и угла…

— Эх-х, ты, бедолага! Сыщет тебе Дрезина угол на погосте. Чую, что это она задумала, — отозвался водитель-дальнобойщик.

— Ладно вам отпевать человека загодя. Толян мужик крепкий, отмахнется от бабы, хоть она сама Дрезина. У других тещи не лучше, разница лишь в габаритах, — утешал человека стоматолог, какой много лет жил под одной крышей с тещей и хорошо понимал Анатолия.

Во всем микрорайоне не было совершенно счастливых семей. У одних родители допекали, других — дети, иные сами меж собой не ладили, гнули людей нужда и болезни, одолевала близкая и дальняя родня, обижало начальство на работе. А потому, жили люди здесь, как и повсюду, со своими радостями и горестями.

Нина Федоровна тоже не всегда была Дрезиной. Когда-то и о ней вздыхали мечтательно и, смеясь веселой глоткой под окном дома, звала ее на улицу гармонь трехрядка, пела о любви. Что и говорить, Нину тоже не обошла весна. Была она красивой девушкой, высокой, стройной, как березка, с косой русой ниже пояса, с глазами синими, лучистыми, с губами алее мака. На ее румяное лицо даже солнце заглядывалось. А какая светлая была улыбка. В хороводе деревенских девчат, краше ее не сыскалось бы. Всем казалось, что счастье будет идти с нею по жизни рука об руку. В своей деревне Нину любили все. Веселую, ласковую, добрую девчонку называли голубкой и лебедушкой. Никто не сказал о ней худого слова, никто  не обидел. Любовались Ниной и в своей семье, и в деревне. Колокольчиком, звонким ручейком пела она песни, верила в свое счастье и ждала его трепетно.

А встретила судьбу нежданно и негаданно. На лесной тропинке увидела парня. Он тоже удавился, повстречав в лесной чаще девушку. Нина пришла наломать березовых веток для веника, чтоб попариться в баньке от души, вместе с подружками. На такие веники желанья загадывают Девица не успела березку приглядеть, как увидела меж деревьев человека. Он уверенно шел по лесу, но увидев Нину, удивился, поздоровался, спросил, какая нужда привела в чащу, узнав, разулыбался, решил помочь.

Вдвоем они быстро наломали веток, познакомились, разговорились:

— Мой отец здесь лесником работает. Он всех тут знает, давно живет в зимовье. А я, со старшей сестрой в городе. Учился в школе, потом институт закончил. Теперь работаю по специальности, самостоятельно. Детство закончилось. Отец обижается, что не по его пути пошел. Но что поделаешь? В лесу тоже тропинок много, а человек только одну выбирает, свою.

— Кем же работаешь? — спросила Нина.

— Инженером связи, — начал объяснять Александр премудрости своей работы, но девушка ничего не поняла. Она закончила деревенскую среднюю школу, где учителя месяцами болели, и ни один из выпускников не поступил даже в техникум, все застряли в деревне двумя ногами. Нина не была исключением. Впрочем, из деревни девок не посылали учиться в город. Смысла в том не видели. И говорили:

— Зачем лишняя морока на голову? Выйдет замуж, пойдут дети, только успевай справляться с ними, по дому, с хозяйством. Не успеешь лоб вытереть, как пройдет молодость. Умела бы готовить, прибрать, семью доглядеть. Вот и вся наша бабья наука. Для того диплом не нужен, только лишняя трата денег, да глумленье голове. Имей хоть десяток дипломов, а коли не сумеешь жрать приготовить, в огороде и с хозяйством справиться, детей рожать, мужик не посмотрит на грамотность. Даст пинка под задницу и не велит в дом вернуться…

С этим соглашались многие. Нина понимала, что и ее ждет такая же доля. Не ждала и не мечтала о сказочном принце. Училась ладить с чугунами, сковородками, кастрюлями. Умела печь куличи и пироги, жарила отменные блины, варила борщи и каши, стирала на ораву младших сестер и братьев, ухаживала за скотиной и огородом. Ни на что не сетовала. Знала, так живут все. О городе не мечтала. Она еще не успела полюбить, никого из ребят не присмотрела. Не открылось сердце никому навстречу. Нина только присматривалась.

— А у тебя есть парень? — спросил Александр.

Девчонка растерялась от такого вопроса. А человек рассматривал ее, откровенно залюбовавшись.

— Пока нет, — ответила тихо, и покраснела.

— А кто-нибудь нравится?

— Да я на гулянье всего два раза была. Делов дома много. Некогда праздновать. Семеро младших в семье. Их на ноги ставим, — стушевалась вконец.

— Ну, а со мною станешь встречаться?

— Зачем я тебе нужна деревенская? Ты в городе, а я здесь. Как сможем дружить?

— Приезжать буду, — сказал уверенно и добавил:

— Деда часто навещаю, каждую неделю.

— Разве в городе мало девчат? Или нет у тебя никого? Ведь ты уже совсем взрослый.

— Нинуля! Все они не в счет. С тобою всерьез встречаться хочу! — взял руку Нины в свою.

Тогда она вздрогнула, испугалась:

— Саша, но ведь я и в городе не была ни разу. Скушно тебе будет со мной.

— Если ничего не получится, ни ты, ни я ничего не потеряем…

— А людская молва? Знаешь, как могут опорочить сплетнями? Лучше не надо, — взяла свою руку из его ладони, связала березовые ветки в одну вязанку и сказала:

— Пойду я домой. Не серчай, прощай, мил человек! Да сохранит тебя Бог!

— Нинуля, выйди ко мне вечером. Ждать стану. Только скажи, куда придти? Так хочу увидеть тебя снова.

— Не надо, Саша! Это лишнее! Не забивай себе голову, выбрось из памяти. Мы шибко разные.

Но Александр оказался упрямым и уговорил придти на свиданье.

Они долго бродили по роще. Говорили без умолку обо всем. Он о своей жизни в городе, она о деревне, о своей семье, о младшем, самом забавном и шкодливом братишке:

— Знаешь, он рядом с дедом долго сидел, все ждал, когда же у него такая же борода вырастет. В мужики скорее хочет, во взрослые. Все отцовские рубашки примеряет, а они до пола. Тогда вздумал в отцовские штаны влезть. Ремень как раз на макушке оказался. Ох, и напугал бабку, та не поняла, как это портки сами ходят по избе, в нечистого поверила! Пока разобралась в чем дело, весь подол юбки замочила! — хохотала Нина, вспомнив.

— А у меня сестренка Динка с детства в медики готовилась, всем, кто под руку попадался, уколы и клизмы ставила. Случалось, подойдет с каким-нибудь сучком, как ткнет им в бок и говорит, что укол сделала, да еще спрашивала:

— Ну как, полегчало тебе?

— Отец ее за это часто наказывал, в угол ставил, но не помогло. Она с людей на животных переключилась. Целыми днями за собакой и кошкой бегала. Бывало, наберет из лужи воды в клизму и за собакой несется вприскочку. Та, бедная, не зная как от Динки задницу спасти, под койку, под печку, под коряги пряталась. Потом до того дошло, что сидя спать научилась. Мы удивлялись поначалу. Сидит псина и храпит на все зимовье, лечь боится, задницу бережет. Вот до чего довела сестренка животину. Случалось, в сарай зайдет, корова мигом на ноги вскочит и к Динке рогами поворачивается. Не подпускала к себе. Но все ж врачом сестра стала. Она всегда настырной была. Три года подряд в мединститут поступала, все баллов не набирала. О другом ВУЗе слышать не хотела. И добилась, взяли ее, наверное, за упрямство. Она и на работе и дома такая. Что-то задумает, обязательно сделает.

— Она замужем? — спросила Нина.

— Нет. Тот, кто ей нравился, другую любил. Не повезло сестре. Так вот одна осталась, не признает замужества без любви. Многие ей в мужья предлагались, она всем отказала. А чего ждет непонятно. Тот парень женился, у него родился сын. Он счастлив. А моя сестра все вздыхает по нем, что делать, сердцу не прикажешь. Жалко мне Динку, да помочь ничем не могу, — вздохнул парень.

— А у меня сестренка влюбилась в учителя по физике. Даже сама ему письмо написала о том. Призналась. Он к нам домой пришел. Долго они говорили. Не знаю, как теперь, наверно себя переламывает. Вслух о нем ни слова не говорит. Ранняя она получилась, в тринадцать лет полюбила.

— Ну и что тут такого? Я в семь влюбился в свою учительницу. Жениться на ней хотел. Отец разубедил, объяснил все верно. Стал к одноклассницам присматриваться. Ни одна не понравилась, — признался вздохнув.

— А мне все некогда было ка мальчишек смотреть. В школу бегом, обратно пулей летела. Все дела, заботы. Да и на кого смотреть? Я в классе самой длинной была. Другие мне до плеча не доставали. А кому охота с маломерком дружить? Конечно, есть в деревне высокие ребята, но они не нравятся. Пьют, ругаются, и встречаются сразу с несколькими. Кому такие нужны? — пожала плечами.

— Сами девчата знают о том?

— Конечно! В деревне секретов нет, все на виду друг у дружки живем. Просто гордости нет. Я бы не стала с таким дружить.

— Но ведь дружба еще не жизнь, каждый должен иметь право выбора, а как его сделать без сравнений?

— Тогда зачем обещать, сказал бы честно, не связывал бы руки девке. А то мелят пустое, держат как на цепи словом, сами гуляют, как хотят. Мой старший брат тоже так повадился, но вовремя в армию взяли. Все деревенские девки его провожали. Но отец ему сказал, что подружек может иметь хоть целое море, а жена должна быть одна. Так-то предупредил брата. Но ему и в армию все девки пишут. Каждая ждет. Думают, что на нее глянет и поведет под венец. Все меня спрашивают, кого же он любит больше других? А я как могу отвечать за брата. Мы с ним о таком не говорили никогда.

— А мы с Динкой всем делимся. У нас нет секретов друг от друга. Она мой тайный советник.

— Значит, про меня тоже расскажешь? — ахнула Нина.

— Непременно! — подтвердил парень.

Они стали встречаться каждую неделю. Потом Саша пошел в отпуск и встречи случались всякий вечер. Кто-то из деревенских приметил Нину с городским парнем, пустил слушок, он дошел до отца, тот осерчал, запретил дочке дружить с приезжим, но та уже полюбила.

Сашка, узнав, почему Нина не приходила на свидания, сам пришел к отцу девушки, поговорил с ним. А осенью сделал предложение. Девка теряла голову от счастья. Какими ласковыми словами называл ее любимый. Какие клятвы давал, даже сердце замирало. Обещал любить ее одну до самой смерти. И она поверила. Вскоре Нина переехала в город к мужу, быстро сдружилась с Динкой.

В двухкомнатной квартире всем хватало места. Но Сашка предложил разменять на две однокомнатные:

— Не хочу твою жизнь ломать и мешать твоей судьбе. Может, ты еще встретишь человека по себе. И Динка действительно скоро вышла замуж. Устав ждать, дала согласие человеку какого знала и уважала. Ее муж работал начальником женской зоны, он и взял к себе Нину, сказав, что особого ума от нее не потребуется, а вот о доброте и сострадании придется забыть. Что в тюрьме отбывают сроки преступницы, осужденные за разбой, грабежи и убийства. Им нельзя доверять, с ними нельзя расслабляться. Нина запомнила, и постепенно стала грубеть.

Сашка упрекал, потом стал поругивать жену. Она обещала взять себя в руки, но не получалось. Он уже хотел уйти от нее, но узнал, что жена беременна, и остался в надежде на ребенка, поверил, что дитя выправит характер матери. Но не тут-то было.

Нина ждала сына, а родилась дочь. Слабая, крикливая, ни на кого не похожая, она часто болела, орала все ночи напролет, никому не давая покоя. Она извела обоих родителей. Их по утрам шатало от недосыпаний.

Сашка, из сочувствия, не оставлял семью понимая, что одной Нине не справиться со Светкой. Баба сбивалась с ног. Ее характер окончательно испортился от усталости. Она стала раздражительной, злой и грубой. Врачи предупредили Сашку, что роды у Нины прошли с осложнениями и ему нужно запастись терпением.

Облегченье наступило лишь через три года, когда Светку взяли в садик. Характер дочки вскоре выровнялся, она спокойно спала ночами. Но прошедшие три года не прошли бесследно для Нины. У нее заболело сердце. Баба неузнаваемо изменилась. Еще недавно стройная, подвижная, веселая, она стала хмурой, грузной, двигалась с трудом.

— Боже мой! Что с тобою стало, Нина, ты хоть покажись врачам, обследуйся, это же ненормально так набрать вес! — уговаривал муж, но Нину раздражали его замечания. Она отвечала грубой бранью и во всех своих бедах винила его. Дочь она не любила. Та росла худою, низкорослой и серой. Сторонилась матери, предпочитала отца. Рано научилась читать и писать, развлекала саму себя. И если Нина забывалась, Светланка целыми днями играла с подружками во дворе, даже не вспомнив о матери.

Сколько раз просил Александр Нину сменить работу. Та ни о чем не хотела слышать:

— Я за спасибо и за лозунги вкалывать не стану. Уж мучиться, так хоть знать за что! Я чуть меньше тебя получаю, другие бабы, как послушаю, вовсе дарма пашут. Так что не уговаривай, дурных нет. А если тебе не нравится, где и кем я работаю, вспомни кто муж у твоей сестры! Если хочешь знать, без нас вам не продохнуть на этом свете. Мы не меньше милиции пашем. И нам достается каждый день по самое горло. Мы не просто охраняем, а перевоспитываем наш змеюшник, делаем из гадов людей. Хотя, честно говоря, уложить бы их всех из одной обоймы, никого не пожалела бы, ни одну.

— За что так ненавидишь их? — удивлялся муж.

— Чего мне их любить? Вон сколько убийц парятся в камерах. Одна мужа завалила, застала с любовницей. Зачем убила? Ну, если разлюбил ее, пусть бы уходил к той. Так ни себе, ни любовнице не оставила, во дура заполошная! Сама в тюрьме сгниет заживо. Вторая, того не легче, сестру отравила, тоже с мужем застала. Еще одна мать убила за деньги. Та машину выиграла и отдала брату, эта дура потребовала половину стоимости машины деньгами отдать. Ей брат по локоть показал. Она с матерью расправилась. Во, детки пошли! Таких под пулемет не жаль ставить. И главное, ни одна стерва не считает себя виноватой, никто не раскаялся. Так и звенят, будто ни за что их осудили. Послушал бы, как они нас полощут. Поневоле кулаки горят, никакие нервы не выдержат этого базара. Да им не сроки, а расстрел дать! Толку-то с них! Коли на мать руку подняла, что стоит убить чужого? Она же без стопоров. Выйдет от нас, если доживет, тем же и займется. У нас таких гадюшниц целый барак. Попробуй, слово скажи, такие зубы покажет. Вот так достала одна и меня, до самых печенок. Я как скрутила ее в три погибели, отмудохала классно. Она же, стерва, едва зенки продрала и лопочет.

— Погоди, падла, встретимся с тобой на скользкой дорожке. Не вырвешься из моих клещей…

— А там бабенка, плюнуть некуда…

— За что ж ее приловила, в чем провинилась она? — спросил Александр.

— Сидит за разбой! Магазин средь бела дня тряхнуть решили втроем. Три бабы! Ворвались, всех продавцов и покупателей на пол уложили. Сами к кассе. Какая-то продавщица успела нажать кнопку вызова милиции. Их на выходе затормозили, дали смешной срок, по семь лет лишения свободы.

— А теперь за что ты ей вломила?

— За наркоту. Застала с иглой. Она так и не раскололась где взяла. В три дуги ее гнула. Шею ломала, ноги, руки выворачивала, по почкам молотила, все равно не раскололась. Бросили ее в одиночку на месяц. Через пару недель, думаю, поумнеет. Нам главное узнать, откуда наркота в зону просочилась?

— Ну и работа у тебя, Нинулька, злому врагу не пожелаешь, — посочувствовал жене Александр.

— Ой, Сашок! А сколько раз в меня булыжники, ножи летели. Зэчки из гвоздей такие финачи делают, не поверишь, что бабами сработаны. Ни всяк мужик так сумеет. При шмонах — наших обысках, то под матрасом, иль в подушках находим. При себе почти каждая имеет. А вот, как и против кого применит, это вопрос.

— И на тебя кидались с финками?

— С ножами, финачами, кастетами, свинчатками, как и на всех других. Никого вниманием и заботой не обходят, — усмехнулась невесело.

— Но за что?

— Наивный ты, Сашок! За стремачество, как они говорят. По-нашему — за охрану! Не даем сбежать из зоны, держим в строгости, наказываем, коли кто провинится. Вот и бесятся, пытаются оторваться на нас, но не получается. Хотя случались у нас проколы. Иногда доставали наших ножами. Бывало, всерьез ранили. Находили, и тогда уже мы отрывались на виновной. Они не щадят и мы не жалеем.

— Уйди ты с этой работы? Лучше дома сиди. Послушаешь, не только волосы, шкура дыбом встает. Подумай о нас со Светкой. Неужели мы тебе не нужны? Ведь на мою зарплату, если постараться, можно прожить.

— Сашок, жить тоже приходится по-разному. Я не хочу, чтоб мы голодали, нуждались в чем-то. Да и не смогу сидеть дома без дела. Не умею жить без работы. И не хочу бегать с места на место. К тому ж уже льготы пошли. За выслугу недавно добавку к зарплате получила. Ты стерпись с моей должностью, она называется плохо. Зато работа нужная. Видел бы, кого охраняем, сам бы понял. Не злись, что порой срываюсь. Ни с добра такое. За день так нервы надергают, ничему не рад, — призналась тогда грустно. И рассмеялась, вспомнив:

— Ну, я говорила, что наши фурии шьют в цехе маскировочные костюмы. Они нарасхват идут. Так и вздумали стервозы на двадцать третье февраля из сэкономленного материала сшить в подарок костюм начальнику зоны. И, что б ты думал, именно меня попросили передать этот подарок. Я, конечно, ничего не подозревая, взяла сверток и вперед. Но Иван сразу смекнул и предложил мне развернуть подарочек. Я разрезала ленточку, разложила костюм и ахнула. Там на брюках такой гульфик пришит, с рукав по размеру, у меня глаза по тазику окрутились. А Иван взахлеб хохочет:

— Переоценили меня бабы! Великовато приспособление. Тут на десяток детородных органов хватит. Ишь, озорницы что нафантазировали, чувство меры потеряли! Верни им, скажи, что размерами ошиблись. Но не ругай и не ори, за шутку не наказывают. Ее достойно воспринимать нужно.

— Ну, я пришла в цех, вижу мои стервы по кучкам собрались, шушукаются. Положила костюм на стол, сказала, что размером обмишурились. Они мне вопрос на засыпку:

— Где не подошло? В верхней части иль снизу?

— Я и ответила, что на восьмое Марта придет вас поздравить, тогда мерку снимете. Вслепую шить не годится.

— И что? Приходил он к ним?

— Ага! Всех, как есть, поздравил, по внутреннему радио. Зато целый день давали им компот и какао с булками. А вечером кино смотрели про любовь. Они до полуночи не спали. Каждой свое вспомнилось.

— Нина, а ты вспоминаешь наше начало?

— Зачем? Ты много раз пожалел, что женился на мне. Я это знаю, вижу. Сама себя ругаю, что согласилась. Жила бы в деревне, никто б меня не судил и не упрекал, что такою стала. Разве виновата в своей болезни! Роды всех меняют и не красят никого. А ты стыдишься меня. Никуда с собою не берешь и не зовешь как раньше. Все вижу, как хмуришься, глядя в мою сторону, давно отдельно спишь, говоришь, будто тесно и жарко со мной. Но не в том дело. И если бы ни Светка, давно вернулась бы в деревню. Но дочка Очень любит тебя и не поедет со мною. А я без нее не смогу, да и старики не поймут. К тому же ей в городе учиться надо, а ни в деревне. Хочется дать ей хорошее образование, а не такое, какое сама получила. Потому терплю, хоть и обидно.

— Придумала ты все, Нинулька. Ну да, грубой стала, вспыльчивой, конечно, бывает досадно. Но к размерам твоим я давно привык. Не в них беда. Недавно я проверился в нашей поликлинике. Не хотел говорить, думал, ошиблись. Но пришло подтверждение из Москвы и там сказали то же самое. А значит, дальше молчать нельзя. Рак штука опасная…

Нина смотрела на Сашку, не веря в услышанное.

— Ты Дине сказал?

— Сестренка давно заподозрила неладное. Потащила на анализы, по специалистам. Ну, что толку, предлагают лечение химией, другого не придумали. Гарантий, понятно, никаких. Все сходятся в том, что виновата моя работа. Но ведь я не один, другие в порядке. А врачи свое накручивают. Им важно свое доказать. Требуют сменить работу, лечь в больницу, короче кучу условий поставили. Одно не понимают, как мне жить? Ты уж прости меня. Но когда сказала, что хотела уйти, мне больно стало. А сколько осталось мне? Врачи отмерили лишь полгода, с условием, что оставлю свою работу. Но как жить? Хотя и впрямь чувствую, что слабею.

Нинку трясло от страха. Она попросила приехать Дину, долго говорила с нею, закрывшись на кухне. Сколько сил, души и денег вложила баба, чтоб спасти мужа, но все старания оказались тщетными. Александр умирал на глазах, превращался в слабого, худого старика. Незадолго перед смертью он позвал Нину поближе к постели и сказал тихо:

— Я очень любил тебя. И теперь еще сильнее. Прости, что все так коротко. Я хотел бы всегда быть с тобой. Но я и там, на небесах, буду любить тебя, мое солнышко, моя радость, мое счастье…

Нина после похорон поседела, стала угрюмой, замкнутой, и если бы не дочь, кто знает, что утворила бы с собой. Смерть Александра сблизила и сдружила их. Нина стала молчаливой, и Светке стоило больших усилий растормошить ее.

Она жила, как во сне, не зная и не понимая, что происходит вокруг нее. Светлана с Динкой возили ее в санатории, пытаясь хоть как-то отвлечь Нину от случившегося. Та медленно приходила в себя и все удивлялась, зачем она осталась жить?

Нет, она не поехала в деревню, не захотела вернуться к родне, в безвозвратно ушедшую молодость. Здесь в городе она жила памятью, тут она была счастлива и любима. Она дорожила прошлым и не видела для себя будущего.

Нина Федоровна очень удивилась, узнав, что дочь давно работает, и стала совсем взрослой.

Ей не верилось, что прошло много времени, как умер муж. Ведь вот совсем недавно он говорил, что любит ее, называл голубкой и счастьем…

— Мам, тебе нужно сменить обстановку, поехать куда-нибудь отдохнуть. Давай отвлекись, развейся, ведь ты еще совсем молодая женщина. Не надо себя мучить. Горе случается у многих, но люди живут, берут себя в руки и не распускаются. Неужели ты слабей всех?

— Светка! У меня потеряно главное, смысла в жизни не стало, — оправдывалась Нина.

— А я? Или сбросила со счетов? Или ради меня жить не стоит, а ты мне очень нужна. Ведь мы вдвоем друг у друга остались, остальные ни в счет, случись что с тобой, одна на всем свете останусь. Я не выдержу и уйду следом. Ты моя жизнь, — уговаривала Светлана мать, та, вслушалась в слова дочери и поверила ей.

Постепенно она стала оттаивать. А тут Дина пришла. Завела разговор о дзюдо.

— Займись, Нина, спорт никому не помеха. Секция дзюдо новая. В нее берут не всех. У тебя хорошие данные. С руками отхватят. Там, помимо занятий будет общение с людьми, отвлечешься. В эту секцию приходят такие, как ты. Появятся друзья, подруги, не станет свободного времени. Надо о жизни думать, вспомнить о своем здоровье. Мой тебе совет, не упускай эту возможность.

И Нина послушалась. Поначалу она чувствовала себя неуверенно. Ей казалось, что другие выглядят гораздо лучше. Но эта мнительность скоро прошла, Нине понравились занятия, появилась уверенность, улучшилось самочувствие. Ее уже хотелось вытолкнуть из круга напарницу. И это часто удавалось. Нину  брали на соревнования, у нее даже свои болельщики появились. Они подбадривали бабу из зала восторженными криками, переживали за нее, поздравляли с победой, даже цветы дарили. Ей это льстило. И только Светка никогда не приходила на соревнования. Придя однажды на занятия, брезгливо сморщилась и никогда больше не говорила о дзюдо.

Нина не обиделась. Поняла, куда дочери до занятий дзюдо. Она была слишком хрупкой и слабой. Такой только через прыгалку скакать в безветренную погоду. О серьезном виде спорта с дочерью говорить не стоило.

Но при всем этом, Светка работала кулинаром, и кажется довольно успешно. Она никогда не жаловалась. Возвращаясь вечером домой не валилась с ног от усталости, ни на что не сетовала. Она была довольна всем и всеми. И, несмотря на свою внешнюю хилость, находила в себе силы выдергивать мать из хандры, в какую та иногда еще впадала.

Нина не обзавелась подругами, но охотно общалась в своей секции с борцами дзюдо. Многие из них раньше страдали одышкой, ожирением. Со временем их болезни отступили. Прошла одышка и у Нины. Отступили медлительность, заторможенность, она научилась быстро концентрироваться, стала подвижной.

— Нинка! Да ты просто ракета! Вон как легко научилась ходить. И на ковре борцом стала, — заметил как-то тренер. Ох, и вовремя похвалил бабу. Та на себя в зеркало смотреть стала, следить за собою взялась.

— Мам! Да ты красивая женщина! И еще молодая! — обронила дочь. Нина расцвела от похвалы. Как давно не слышала в свой адрес добрых слов. А разве за них платить нужно? Но почему родные люди скупятся на них? Или боятся потерять собственное тепло? Но ведь доброе всегда возвращается сторицей. Вот только почему в это никто не верит.

Нина чаще стала появляться на людях. Но к ней почему-то никого не потянуло. Случалось, выходила во двор, садилась на лавку возле дома. Но получился конфуз. Присела на край лавки, а бабки, шушукавшиеся на другом конце, вверх подлетели и попадали на землю — Нина их перевесила. С того дня старухи, завидев бабу, мигом пересаживались на другую скамейку. Ни одна баба не решалась присесть рядом с нею. Нинка везде и всюду оставалась в гордом одиночестве, как неприступная скала.

Мужики дома, завидев ее, пробегали мимо трусцой, даже не допуская мысли приостановиться, присесть рядом на минуту, пообщаться. Нинка и сама провожала их презрительным взглядом, ни с кем не знакомилась и не здоровалась. Она дышала свежим воздухом. Иногда вслушивалась в голоса дома. Вон опять соседи по этажу брешутся. Мужик из своей получки сделал заначник на пиво, а жена нашла. Теперь грызет мужа, как блоха. А не станет мужика, в голос взвоет, все будет рада отдать, чтобы вернуть его. Да как воротишь вчерашний сон?

Там наверху, бабка с дедом грызутся. Давно золотую свадьбу справили им внуки. А старик все обзывает бабку грязными словами, упрекает, что не девушкой взял в жены. Та уже запамятовала, правду ли бормочет дед, или наговаривает на нее старый склеротик. А дедок ворчит, не может простить то, что давно пора забыть. Ведь скоро правнуки появятся. Они и не поймут, за что дед бабку больше полвека грыз.

На пятом этаже молодая пара бесится. Включили какую-то бесшабашную музыку, и плевать им на всех соседей. Хохочут на весь белый свет, жизни радуются. И плевать им на пасмурную погоду, главное, чтобы в душе солнце светило.

— Нин! Хочешь на море съездить в санаторий, путевка имеется горящая, за полцены. Заодно родню навестишь. Ты сто лет у них не гостила. Поезжай, я с мужем поговорила. Он согласен на твой отпуск. И деньгами поможем, — позвонила Динка неожиданно.

— А что? Это здорово! На море съездить давно мечтала! — вспомнила Нина. Одно ее удручало, как оставит дочку одну, та совсем взрослой стала. Мало ли что случится. А вдруг подруги подвернутся шелапутные, или какой-нибудь дурак голову вскружит, собьет с пути. Теперь ни на кого нельзя положиться, никому довериться, — думает, вздыхая.

Дочь, вернувшись с работы вечером и узнав о предложении Дины, даже обрадовалась:

— Не раздумывая, поезжай. Когда еще такой шанс обломится? Там на море позагораешь, отдохнешь у родни. Ты сто лет с ними не виделась. А все же свои, хоть и дальние. Нас так мало осталось. Я тут обойдусь сама. За меня не переживай и не бойся.

На том и порешили. Через два дня Нина укатила на юг. Вначале, она почти каждый день звонила домой. Светка отвечала, что все у нее идет нормально, живет хорошо и спокойно, о ней не стоит тревожиться, и Нина верила. Время на отдыхе летело быстро. Женщина отдыхала на море впервые в жизни. К ней даже повадились вздыхатели. Особо один проходу не давал, Али из Азербайджана. Этот не отходил от бабы. Как сядет на корточки с самого утра, до вечера не отойдет. Все смотрит на Нину жадными, горящими глазами. То мороженое принесет, то шашлыком угощает. Все на округлости бабы пялится, давится горячей слюной. Не бойся он крепких, сильных рук женщины, набросился б на нее зверем. Но понимал, с этой спешить нельзя. И как-то, засидевшись до самой луны, ущипнул за тугую ягодицу. Что делать? Осмелел человек, ударил жар в голову. В следующий миг уже барахтался в море, по самое горло влетел. Поддела баба ногой слегка, наказала за шалость. Решила остудить мужичью прыть. Она давно все приметила, но вида не подавала. Не отозвалась на вечный зов.

Весь костюм испортило море Али. Уж, какой красивый был, настоящий хамелеон, всеми цветами радуги отливал на солнце. Лакированные туфли и вовсе расклеились. От них одни шнурки остались на память. Ладно бы только одежда. Сама женщина так обругала, что весь пляж, каждый отдыхающий узнал, какой Али козел и недоносок. Он уходил от Нины в трусах и бабочке, с гордо поднятой головой. Он с такими оценками не согласился. Да и Нина на пляже не одна отдыхала, имелись и другие женщины. Али знал, он при желании найдет себе бабенку, не все строптивые как эта.

Нинка долго смеялась ему вслед. Связь с мужчиной не входила в ее планы, и все же, в глубине души, бабе было приятно, что и ее пожелал мужик, очень видный, симпатичный и на целых пять лет моложе ее. Он красиво ухаживал за нею, но поторопился. Нина не признавала спешки ни в чем, потому не ответила взаимностью.

Али больше не подошел к ней. Уже на следующий день демонстративно прошел мимо Нинки с молодой девушкой, уже в обнимку.

Баба сразу поняла, кого снял ее недавний вздыхатель. Таких девок по побережью было много. Они приезжали «на охоту», на весь сезон. Ездили от курорта к курорту, заманивали мужиков, местных и отдыхающих. Им было все равно, лишь бы платили кучеряво.

Но и Нина не осталась одна надолго. К ней пришел отдыхающий, лег рядом на свой резиновый коврик, они разговорились, познакомились и общались до самого ужина. Оба и не заметили, как жестоко сгорели на солнце. Им было интересно вдвоем, они не замечали окружающих. Человек взахлеб рассказывал о себе. У него в прошлом году погибла жена-альпинистка, и мужчина делился, как он переборол себя, ведь у них остались дети. Они заставили жить. А уж как вытаскивали из горя, бабе не надо было говорить, свое помнилось. Нина рассказала о своем горе. Человек искренне ей посочувствовал и удивился:

— Столько лет прошло после смерти мужа, а вы все одна живете? Не завели семью? Это неправильно. Поверьте, я знаю, что говорю! В жизни нельзя допускать пустоту. Вы воюете с самой природой. Она вас согнет. Нельзя ей бросать вызов. Природа всегда сильнее человека.

— И что вы предлагаете? — смеялась Нина.

— Немедленно обзавестись мужем!

— Да где ж его возьму? И зачем он мне нужен? Я отвыкла от семьи, — призналась честно.

— Но вы женщина! Или забыли о своем предназначении? Совсем молодая, а уже крест на себя поставили. Это даже грешно! Потерю нужно восполнять, а не убиваться до гроба, так и мои дети говорят. Они очень умные…

Нина вспомнила, что целую неделю не звонила Светке. Как-то там у нее? — кольнуло беспокойство.

— Да что у нее может случиться? Самая большая неприятность — порвались колготки. Великая беда, новые купит. Другого не случится, мой серый воробышек такой невзрачный, что на нее внимание никто не обратит. Домой с работы приходит засветло, никуда не высовывается, нечего надумывать чепуху, — успокоила саму себя.

Месяц санаторного отдыха прошел мгновеньем. Нина хорошо загорела и, поговорив по телефону со Светкой, поехала к родне. Она не уловила в тоне дочки ничего подозрительного и решила продлить свой отпуск еще на месяц.

Родня встретила ее приветливо. Оно и понятно, больше десятка лет не виделись. Общались дотемна. Бабу закормили фруктами, поили самыми лучшими винами, кормили сыром и сметаной, рыбой, шашлыками, всем, чем славился курортный приморский город.

Летело время. Нина совсем оттаяла в кругу родни. Здесь ей и впрямь были рады. За разговорами просиживали до полуночи. Никто не спешил уходить из-за стола. И Нина поняла, что она здесь никому не в тягость. Может потому вместо месяца прогостила почти два, и собралась домой, когда позвонила Динке, а трубку поднял Иван и буркнул недовольно:

— Слушай, Нинка, кончай камбалу жопой давить, она и так плоская. Пора о работе вспомнить! Иль забыла, что это такое? Так вот, чтоб в три дня управилась. Я больше ничего слышать не хочу…

Нинка, конечно, обиделась на Ивана, но спешно засобиралась домой. Вылетела на следующий день — с билетом родственники помогли.

Когда открыла квартиру, поняла, что Светка здесь давно не живет. Пыль и сырость осели в каждом углу.

— Куда же делась дочь? — огляделась потеряно.

О Светке здесь ничего не напоминало. Нинка растеряно присела к столу, она не знала к кому обратиться, чтоб спросить о дочери.

— Где она? Что с нею? — дрожат руки.

Нина невольно вздрогнула от телефонного звонка, подняла трубку:

— Мам! Это ты? Ну, наконец-то вернулась!

— Где ты? Почему не дома? — спросила Светку строго.

— Я дома! Только у себя! И нечего на меня покрикивать. Кончилась твоя власть. Я замужем. Живу отдельно от тебя в квартире мужа. Можешь приехать в гости, но без скандалов и упреков. Оставь их дома. К нам приезжай налегке. Познакомишься с зятем. Он прекрасный человек. О таком только помечтать.

— Как его зовут?

— Толик!

— Где он работает и кем?

— Ну, ты мать даешь дрозда! Как будто на зону определить собралась. Может, дома обо всем поговорим, а не по телефону?

— Светка! Я тебе морду набью!

— Не обломится! Во-первых, за меня муж вступится, а потом, я беременная…

— Что? Ты, мандолина, шутишь? — не поверила Нина в услышанное.

Зачем? Я все в натуре выложила, как есть. Так что остынь, целиком успокойся, а утром я позвоню тебе…

Нина, прибирая в квартире, злилась:

— Сучка скороспелая, зеленый выкидыш! Жертва аборта! Сопли на коленях, а она уже замужем, да еще успела запузатеть, дура стоеросовая! Куда так спешила? Не иначе, как глумные подружки подбили на это! Всего-то девятнадцатый год. Она уже в мамки намылилась! Ну не глупая! — протирала пыль, ворча на все углы.

— И какой это отморозок решился испортить моего ребенка? Увижу, башку на задницу сверну своими руками. Не иначе какой-то зеленый сопляк охмурил девку. Поди вовсе бездельник, нигде не работает, только детей стружит, прохвост! — мыла полы.

— Ну, погодите! Доберусь до обоих! Ишь, женатики сопливые! Все успели, обстряпали! Воспользовались моим отпуском! — помыла руки. Открыла форточку, чтоб проветрить квартиру. И вдруг ей стало обидно. Родная дочь, единственная, как жизнь, не посоветовавшись с нею, своей матерью, устроила судьбу втихаря, даже не предупредила, не позвала.

— Чем же тебя обидела, что так презрела? Никогда о подобном не слышала. Какой позор! Как родне и знакомым в глаза смотреть? Так и подумают, что брюхатой взял, сжалился. А может, оно так и было? Господи! Почему не сын у меня родился, а глупая девка? — звонит Динке и с первых же слов поняла, что та все знала и была в курсе событий.

— Нин! Не валяй дурака! Толик прекрасный парень, трудяга, не пьющий, спокойный. Светку любит. Не лезь ты к ним. Они счастливы, разве этого мало? Радуйся, что дочь беременна. Теперь на такое не все способны. Умоляю, не мешай им, не суйся в их семью, там все в порядке, они созданы друг для друга.

Светка, как и обещала, позвонила утром, но к себе не позвала. Отложила встречу на выходной, сказав, что после работы все устают, а до утра надо успеть отдохнуть.

Нину такой поворот обидел. Она думала, что зять поспешит познакомиться с нею, ведь поступил как вор, увел девку, не спросив разрешения у матери.

— Так хоть бы постарался загладить свою вину. А этот барбос еще кобенится. Он не спешит. Он свои делишки обделал! Ну, гниды сушеные, доберусь я до вас! — грозит Нина в пустоту квартиры. Она уже все перестирала, помылась, а Светка все не звонила, не спешила приглашать к себе Нину.

— Небось живут в лачуге голожопыми. Ни в себя, ни на себя натянуть нечего. Сущие босяки, шпана, вот и совестится звать, чтобы не опозориться, — думает баба, заранее готовя упреки молодым, понимает, что надо будет помочь им на первых порах встать на ноги и подсчитывает, сколько сможет отслюнить.

— Все ж дочка, кто еще ей поможет? Родни много, а приди лихая минута, поддержать будет некому. Небось, на полу спят. Хорошо, если матрас с одеялкой есть. Но если б не имелось, свое отсюда взяла бы. Ну, могла из гордости не тронуть. Норов у ней крутой. Характер отцовский, она сама ни за что не попросит ничего. Вона как ушла, ни единого полотенца не взяла, только тряпки свои подобрала. Надо отнести все, что на приданое ей собирали. Лишним не будет, — складывает в сумки простыни, пододеяльники, наволочки.

Когда Нина подъехала к дому, увидела, что дочь живет в высотке, а не в лачуге, и подниматься к ней нужно на лифте, аж на самый девятый этаж. Когда дочь открыла ей дверь, баба, оглядевшись еще в прихожей, поняла, что здесь живут далеко не босяки. Даже тут хрустальная люстра, а на полу ковер, зеркальный шкаф встроен в стену. И дверь оббита красивой кожей.

— Ну, здравствуй, беглянка! Что ж это ты так непутево замуж вышла, почему меня не дождалась?

— Мам! Я взрослый человек. Кончай отчитывать. Детство закончилось, и у меня теперь своя жизнь. Хватит учить. Проходи, познакомься с мужем. Знай, он прекрасный человек и я люблю его.

Невысокий, плотный человек вышел из кухни в зал, оглядел тещу, коротко кивнул головой, назвал имя:

— Анатолий…

Посидев за столом совсем немного, вышел на лоджию, прикрыл за собою двери в комнату.

— Чего это он от нас сбежал? — удивилась Нина.

— Покурить вышел.

— А сколько ему лет?

— Немного старше меня.

— Годочков на десять?

— Ну что ты, всего на шесть лет.

Нина узнала, где и кем работает зять, сморщилась. Но, когда услышала о заработке, замолчала удивленно.

— Давно ли он на том заводе пашет?

— Еще до армии. Отслужил и вернулся. Его там все знают.

— Как же вы сумели снюхаться?

— На заводе наш цех открылся, рабочих кормим. Так и познакомились, год назад, еще до твоего отпуска. Решили тебе сюрприз преподнести. Вот и успели. Как видишь, я живу нормально. О чем заранее прошу, не обижай Толика. Знай, он — это я! Обидишь его, потеряешь нас обоих.

— А чего мне надо? Ты довольна и хорошо. Я не зверь, не придумывай лишнее. Другое обидно, замуж вышла по-сучьи. Опозорила всех. Вот этого я никогда тебе не прощу и не забуду. Меня, родную мать, обошла советом, своим умом жить решила? Ты для начала заимей его. Замуж выходят, не теряя чести и имени, не прячась от родни. Ты мной пренебрегла, и я от 1ебя отказываюсь, — пошла к двери без оглядки.

— Мам, погоди, послушай! — остановила Светка.

— Чего слушать, если твой муж убежал от меня, как от прокаженной. Ни слова не выдавил. Он устал на работе! Хоть бы приличие знал. Разве так к матерям относятся? Свинья твой Толик, а не человек! Ноги моей в вашем доме не будет. Ты не только в лицо, в душу мне наплевала. А и этот не лучше, даже проститься не вышел. Где только берутся такие придурки, ну да живите, как знаете! — вышла в дверь и, опустившись в лифте во двор, поспешила от высоток без оглядки.

Когда вернулась домой почувствовала, как болит голова. Хотела прилечь, а тут телефон заорал. Звонила Дина:

— Ну что? Навестила своих?

— Побыла, отведала, лучше б не приезжала, — пожаловалась на дочь и зятя. В конце разговора расплакалась:

— Устроили встречу такую, будто я к ним побираться пришла. Так унизили, что хуже некуда. Была у меня дочь, и не стало, отказалась от нее, впрочем, она раньше отреклась. Поменяла меня на корявого козла! Хорошо, что Саша того позора не видел.

— Да успокойся, Нина, не принимай близко к сердцу. Все наладится, помиритесь, подружишься с зятем. Ну, нет у него тонкого воспитания, кондовый человек. Что ты хочешь от работяги? Зато он хороший муж и отмененный хозяин. Таких теперь мало. Светке повезло. Толик от нее ни на шаг. А какой заботливый, внимательный, пылинки со Светки сдувает. Живут дружно, любят друг друга, что еще нужно. Нам теперь в сторону отступать надо. И не обижаться, когда о нас забывают. Пусть друг о друге помнят, это важнее всего. Ведь ради них живем, какие могут быть обиды? Их ошибки — наш недосмотр, на себя и обижайся, что такую вырастила и воспитала. А дочь прости…

Нина, обдумав этот разговор, понемногу успокоилась, перестала кипеть и ругать дочь. Но на зятя затаила злобу. Она не смогла простить ему пренебрежения. Усмехаясь недобро, решила мстить мужику при каждом удобном случае. Она не умела забывать обит ды. С самого детства была злопамятной. Это качество пыталась вытравить из себя, но ничего не получилось. Зло родилось раньше ее, и девчонка не смогла поймать его и задушить, оно всегда бежало впереди.

Нина не оставила занятия в школе дзюдо, чтобы напугать зятя, выделиться изо всех, заставить окружающих бояться и уважать себя. От части, ей это удалось. Ведь выпихнуть соперницу с ковра, оттеснить за его пределы, было основной чертой ее характера. Она и в жизни не терпела помех на своем пути. Тут же, и вовсе, получала истинное наслаждение. Она не вытесняла соперниц за пределы ковра, а выбрасывала с лютой злобой, за что получала замечания от тренера. Но на соревнованиях, за свою лютость срывала аплодисменты зрительного зала, болельщикам нравился ее стиль борьбы. Бабой восторгались, она для многих стала кумиром. В городе Нину знали как неукротимую, сильную женщину, с какою лучше не встречаться на узкой тропинке.

Не знали о том двое мужиков, сбежавших из зоны. И в потемках, решив поживиться, напали на бабу, почти у дома. Решили отнять сумку. Знай, они о Нинке хоть что-нибудь, никогда бы к ней не подошли. У нее была бульдожья, мертвая хватка, а потому, отнять или вырвать из ее рук хоть что-то, было нереально. Нинка поймала обоих стопорил. Оторвав от земли, стукнула лбами, да так, что у мужиков искры из глаз посыпались. Потом колотила об асфальт, и, устав, швырнула обоих на угол дома, даже не поинтересовавшись, живы ли они или нет. Мужиков подобрала милиция, решив определить в вытрезвитель. Оба не могли встать. Что случилось с ними, вспомнили лишь на третий день. В милиции сразу поняли, на кого нарвались беглецы. Те долго провалялись в гипсе, проклиная тот незадачливый день и злополучную встречу с бабой.

Уже через годы, вспомнив об этом случае, без труда уговорила дочь заняться йогой. Та не любила спорт, считала его развлечением бездельников. Но довод матери убедил. К тому же и Андрейке понравилось, он тоже хотел быть сильным и непобедимым.

Зять даже слушать не стал Нину. Ответил, что ему на работе мало не кажется. Он высмеивал домашних за спортивную эпидемию и все ждал, когда они ею отболеют.

Сын с женою подолгу сидели и стояли в каких-то немыслимых позах. Андрейке запретили мороженое и пирожные. Все жили на диетах. Толик устал от холодных, постных щей и пустого риса. В доме зачастую не было хлеба. Когда человек возмущался и напоминал, что работает на заводе и хочет, чтобы семья жила нормально, не болея дурью, теща всегда отвечала, что жить желаниями пуза — не только стыдно, но и безнравственно:

— Ты сам себя приравниваешь к животным, какие целый день жуют. А человек обязан еще думать, мыслить. Ведь он творение Божье! — говорила Нина.

— Слушай, теща! Каждый на земле должен жить так, как он хочет. Я не желаю изводить себя. Мне завтра на работу. А в холодильнике пусто. Ни куска мяса. В семье, кроме меня, ребенок растет. Пора бы о нас вспомнить!

— Твой сын счастлив и здоров. Если тебя допекает ненасытное пузо, то это издержки деревенского воспитания, где все без меры. Надо научиться управлять своими инстинктами. Вон смотри, как помолодела и похорошела твоя жена! Светку просто не узнать. Рядом с нею ты кажешься древним стариком. На тебя смотреть страшно.

Толик уходил во двор, подсаживался к мужикам и, перекурив, спрашивал:

— Неужели я на старика похож?

— Кто тебе сказал такое? — усмехнулся врач-травматолог Александр Петрович Порва.

— Теща все уши прозудела. Как только жрать попрошу, так наезжает, продыху нет, — признался в отчаянии Толик.

— Это психологическая атака началась на тебя. Требуй свое, найди выход, или не отдавай всю зарплату, ходи после работы в кафе. Иначе подомнут бабы. Сделают придурком. Стань хозяином, не позволяй командовать собою, — советовали мужики.

Но теща оказалась настырнее:

— Зачем столько колбасы купил? Мясо вредно для организма человека, оно старит, пища должна быть растительной, легкой, щадящей. А ты что жрешь? Смотри, сколько колбасы сожрал, хлеба полбуханки умолотил, даже кабану с избытком хватило бы! — говорила Нина и добавляла:

— Так от свиньи хоть какой-то прок!

— Но она зарплату в семью не приносит каждый месяц! — возмущался Толик.

— Зато и мороки с нею никакой, не надо стирать вонючие носки и грязные рубашки, не требует масла и мяса. Никому не мотает нервы, — парировала Нина.

— Да мне плевать! Все люди живут в семье нормально. А мне как зайцу определяете на неделю вилок капусты, пару морковок и десяток картох. Я, когда один жил, питался по-царски в сравненьи с нынешним. И в квартире был порядок, одежду носил чистую, никто ни в чем не упрекал и не указывал. И до вас со Светкой путево жили. Каждому дню радовались. Теперь сплошные муки… Зачем на нашу голову свалились? Вернитесь к себе, давайте как раньше жить, всяк по своему.

— А ты Светку спроси! С тобою она изболелась. При мне выздоравливает. Ребенок на человека стал похож. И только ты никак ума не наберешься.

— Как я устал от вас, Нина Федоровна! Домой с работы возвращаться не хочется.

— А ты всегда был козлом! Ишь, сколько лет холостяковал! С добра ли?

— Обо мне во всем городе никто плохого слова не скажет. Ни то, что вам вслед плюют люди, во дворе никто не здоровается. Собаки и коты, завидев, уссываются со страху.

— Чего ж тебя не проняло, чума корявая? подбоченивалась баба, становясь напротив зятя. Светлана, услышав, что обстановка накаляется, вскакивала на ноги, спешила успокоить, примирить ругавшихся. И уговаривала мужа:

— Толик, родной, она о нас заботится. Ну, уступи, промолчи, не груби ей. Ведь она мать, посчитайся с человеком. Будь к ней потеплее.

Мужик пытался переломить себя. Молча ел пустой гороховый суп, квашеную капусту, давился слабеньким чаем без сахара. Ел хлеб из отрубей. Но к концу недели взрывался, и снова в доме вспыхивала ссора:

— До каких пор терпеть буду? Зэки в тюрьме живут лучше, хоть раз в день мясо едят. Я за всю неделю даже не нюхал! Сколько можно? Слышь, Светка, или ты приведешь себя в чувство, или давай разойдемся. Я больше так жить не могу. Вчера возле станка чуть не грохнулся от слабости. До чего довели! Надо мной уборщица сжалилась, рубашку постирала. А для чего ты у меня имеешься? Если мозги не сыщешь, возвращайся к теще навсегда. Мне не нужна такая семья!

— Во! Наконец-то проявил себя, свиное рыло! Показал, какой он есть на самом деле! — ликовала Нина Федоровна.

— Мам! Чему радуешься? Толик развод предложил. Видеть нас не хочет. Разлюбил, надоели ему. А ведь Андрей, когда вырастет, не поймет обеих, назовет дурами и будет прав, — говорила Светка матери на кухне.

Та с бранью на дочь накинулась:

— Такое сокровище, только во двор выйди, хоть ведрами черпай!

— Я не о мужиках! Он отец! Его сыну никто не заменит.

Но ни зять, ни теща не хотели уступать друг другу. С каждым днем их стычки становились все яростнее, ожесточеннее. Светка уже плакала от обоих. И мать, и муж во всем винили ее одну.

— Зачем ты вышла замуж за этого ублюдка? Почему меня не дождалась, не посоветовалась? — орала Нина Федоровна.

— Да прогони же ты эту навозную муху! Не могу больше ее видеть. Есть у нее своя квартира, пусть уходит. Нет сил терпеть нахалку, она мне в моем доме указывает, как надо жить. Нет бы, благодарила, что терплю. Другой давно взашей вытолкал! Неужели самой не надоело? Ну, хоть ради семьи решись! — уговаривал Толик жену ночами. Та обещала, но все никак не могла решиться на последнее слово.

…В тот день человек вернулся с работы, как всегда подсел к мужикам, отдал кому-то выточенную деталь, покурил:

— Ну, как дома? Не обломал Дрезину? — спросил Лошка Свиридов. Толик отмахнулся.

— С этой бабой самому бы уцелеть, — задумчиво обронил травматолог Александр Порва.

— Да выкинь ее, стерву! Коленом под задницу! — сказал сосед Женька.

— А коленку потом в гипсе держать придется, — гнусавил старик с третьего этажа.

— Ладно бы только так отделаться, Дрезина и похлеще отмочит, — заметил травматолог задумчиво.

Толик пошел домой не спеша. Войдя в прихожую, уловил забытый запах котлет, жареной картошки. Настроение сразу поднялось, понял, жена всерьез испугалась развода.

Он вошел на кухню, Светка спросила:

— Ты опять забыл, что у мамки сегодня день рождения, я праздничный стол готовлю, а ты даже цветов не купил ей, — упрекнула мужа.

— Только этого не хватало мне. Купил бы ей подарок, будь моя воля! — сел к столу и, не ожидая никого, принялся за котлеты с жадностью.

— Ну, дорвался свинота! — заглянула теща на кухню, человек не ответил — рот был забит до отказа. Поздравить Нину Федоровну и не подумал, даже когда вышел из кухни, зато жену поцеловал в щеки, поблагодарил за вкусные котлеты, сказал рассмеявшись:

— Хорошо, что не развелись, оказывается, ты не разучилась готовить и когда захочешь, умеешь порадовать.

Жена улыбнулась, погладила мужика по плечу, ответила звонко:

— Стараюсь для всех!

Человек вышел на лоджию, глянул вниз. Там старушка на третьем этаже собирала лук с металлической сетки, натянутой впереди лоджии на швеллерах. Ругали старую за то, что вид дома портит. Но она никого не слушала, сушила на сетке подушки, матрацы. Вот и теперь пуховое одеяло положила просушить и проветрить. Глянув вверх, попросила Толика:

— Сынок! Ты цигарку свою на одеялку не сбрось. Мне другую куплять не на что.

— Не бойся, мать, я сигареты гашу в пепельнице. Не в пещере живу. Знаю, как что дается. Сам с зари до зари пашу, — успокоил бабку и, сев перед открытым окном, закурил, поставив перед собою пепельницу, смотрел на мужиков, собравшихся во дворе у стола.

— Опять бздишь здесь своей вонючкой! Вовсе задушил всех своим дымом, хорек облезлый. Совсем от тебя в доме жизни не стало никому, — внезапно появилась за спиною теща. Толик даже вздрогнул от неожиданности:

— Тьфу, принесло ж тебя как привидение. Ну, хоть на свой день рождения посиди спокойно, не мотай нервы никому. Дай и мне отдохнуть. Ведь не железный, хочу расслабиться дома. Не доставай, посиди тихо, — попросил Нину.

— Да разве с тобой можно сидеть рядом. От тебя как из отхожки несет. Одно наказанье жить с таким под одной крышей.

— Сколько мужиков курят, да и баб таких теперь нимало. Никого не ругают. Ведь вот на лоджии курю, белье здесь не сушится, двери в комнату закрыл, что още нужно, чего базаришь? Не забывайся! Ни я у тебя, ты у меня приклеилась!

— Я твоего сына ращу!

— Он и без тебя выходится! Благодетельница нашлась, глаза б не видели!

— На себя посмотри, ублюдок!

— Слушай, ты, уродина! Давай выметайся отсюда! Тебя, страшилище, из зоны даже на цепи отпускать нельзя.

— Я уродка? — вдруг привиделось лицо мужа и словно впрямь услышала запавшие в самую душу его слова:

— Красавица, солнышко, счастье мое…

— Чего вылупилась? — поздно заметил побагровевшее лицо, налившиеся кровью глаза бабы.

Нина Федоровна сделала всего один шаг, схватила зятя за шиворот и одной рукой, словно перышко, подняв в воздух, выбросила в окно, с лоджии, даже не оглянувшись, что стало с зятем, вернулась на кухню к Светке и сказала спокойно:

— Сама себе подарок сделала, избавила всех нас от козла!

— Что натворила? — побледнела Светка.

— Выпустила погулять во двор, прямо с лоджии. Достал отморозок до печенок…

— Сволочь! Что ты натворила? — кинулась баба но двор. Ее трясло, она была на грани срыва.

Мужики, сидевшие за столом во дворе, все видели и теперь собрались под сеткой, закрепленной на третьем этаже, где бабка положила сушить одеяло. Толик угодил прямо на него.

Не случись этой сетки, от Толика осталось бы мокрое пятно. Он и теперь кричал от боли. Падение не прошло бесследно для человека.

— Толик! Родной мой, прости! — склонилась Светка над мужем. Его уже увозили в больницу на неотложке, вызванной Александром Петровичем Порва. Сам травматолог сел рядом с Анатолием и приказал водителю:

— Быстрее, братан! Этого мужика спасать нужно. Хороший человек!

Следом за «скорой помощью» выехала со двора милицейская машина. Ее вызвал Алешка Свиридов. Еще в квартире, нацепив наручники, вывел из дома Дрезину. Он не уговаривал, подталкивая бабу, рявкнул зло:

— Живей шевелись!

А вслед им звенело на весь двор отчаянное:

— Будь ты проклята! Чтоб ты сдохла! — орала Светка, заламывая руки. Она билась головой об асфальт. Она кричала так, что Дрезина долго слышала ее проклятья.

— Доченька, угомонись, живой будет твой мужик! Ить на пуховое одеяло упал, повезло человеку. Будто знала заранее, постелила ему, — уговаривала Светку бабка.

Мужики помогли женщине вернуться в квартиру. Кто-то подал ей стакан воды, другие дали корвалол.

— Не заходись, баба! Нынче зажги свечу Господу и молись, чтоб все обошлось. Могло случиться страшное, сама понимаешь. Оно и теперь неведомо, как обойдется. Ведь шесть этажей пролетел родимый. Жаль мужика!

— И зачем ты ее у себя держала? Ведь поедом ела человека. Зачем допустила такое глумленье над мужем? — укоряли соседи.

— Да кто ж думать мог, что на такое решится, ведь мать, родная! — ревела Светка.

— Эх, девонька! Она надзирательницей в самой тюрьме работает. От такой добра не жди. Она к зверствам свычная! Ну, да теперь дорогу к тебе не сыщет. Надолго упекут Дрезину, до воли не дотянет.

— Пусть ей каждая боль Толика сторицей отзовется, — говорила сквозь всхлипы.

Уже к полуночи вернулся домой травматолог. Его ждали с нетерпеньем, сразу окружили, засыпали вопросами:

— Живой?

— Здорово повредился?

— Он в сознании?

— Все будет в порядке. Конечно, полежать ему в больнице придется. Пусть оправится от шока. Да и гипс ему наложили на колено и на локоть. Но уже завтра можно навестить. Он в сознании, просил передать тебе, Светлана, чтоб избавила от тещи навсегда. Я сказал ему, что Дрезину увезли в милицию. Знаешь, как Толян на это ответил? Я своим ушам не поверил, сказал, что не собирается с нею судиться и заявление писать не будет, что он прощает ее. Но пусть Нина навсегда забудет порог вашей квартиры. И тебя просил не проклинать ее. Понял, что спас его Господь и Толик не хочет сеять зло. За спасение нельзя мстить… Мудрый он у тебя человек. Береги его! — сказал улыбнувшись.

— Ну, накрылась Дрезина! Пришлось ребятам вломить ей малость, прежде чем в камеру запихнули эту кадушку, — смеялся Свиридов, вернувшийся из милиции.

— Она ж в «браслетках» была, чем драться могла окаянная? — удивился дедок.

— А всем что осталось незавязаным. И ногами, и пузом, головой поддеть пыталась, даже сиськами в стену вдавила дежурного, он чуть не задохнулся. Там не Дрезина, а целый паровоз. Ребята втроем еле одолели. Нинка их ягодицами чуть не раздавила. Начальник как раз домой уходил, мимо шел. Увидел, как Дрезина с его сотрудниками борется и удивился, где взяли такую бабищу? Мол, ее вместо бульдозера можно использовать. Та обиделась. Сама вошла в камеру, узнала в начальнике бывшего одноклассника. Он даже не оглянулся в ее сторону, только велел в одиночку поместить, когда узнал, что утворила, жалость потерял. А у Нинки вдруг сердечный приступ начался. Я не поверил, что у Дрезины сердце было. Но к ней вызвали врача. А я ушел. Мне эту стерву ничуть не жаль, — пошел домой Леха.