Весь дом знал, когда сантехник Юрка приходил с работы. Оно и неудивительно. Из всех окон его квартиры неслись душераздирающие крики, вопли и брань. Казалось, там кого-то убивают дружной сворой, не щадя живую душу, без оглядки на соседей.

Дело в том, что мужик никогда не возвращался домой стоя как все нормальные люди на своих родных ногах. Он подползал к двери на четвереньках и, не имея сил встать, бился в двери головой, требуя, чтобы ему их открыли без промедления.

Заслышав глухие стуки бодания дверей, Юрке открывала жена, полнотелая баба. И завидев своего благоверного, переступала мужика и, поддев его сзади ногой, помогала Юрке быстрее вползти в квартиру. От такой помощи человек, случалось, влетал в прихожую, пропахав носом пол от самого порога до зала, и блажил при этом на весь свет:

— Не трогай, стерва!

Баба, не обращая внимания на сказанное, вооружалась каталкой и колотила Юрку всюду, где только могла достать.

— Ну, погоди, кобыла сракатая! Вот только встану, глаз на жопу натяну!

На Розу эти угрозы давно не действовали и не пугали. Она метелила, пока мужик не забивался от нее в туалет. Женщина терпеливо ждала, выйдет ли мужик оттуда на своих ногах или ему опять потребуется ускоритель — каталка.

— Только наличность не бей! Слышь, дура! Мне завтра в люди итить надо! С битой рожей не пустят! Остановись, малахольная! — кричал мужик надрывно, ища в своей квартире пятый угол, где мог бы спрятаться от жены, а главное — от ее каталки.

— Отстань, лахудра! Квач безмозглый! Навовсе забила меня, стерва! Живьем урываешь! — шустрил в ванную.

— Умывайся, говнюк сопатый! Чтоб тебя черти сгрызли! — кричала баба и прятала каталку подальше от глаз Юрки. Знала, что после ванной, протрезвев, может сам отловить жену на кулак и навешать оплеух.

Юрка долго плескался в ванной. Не спешил. Заодно сдирал с себя вонючую спецовку. И переодевшись в домашнее, выходил из ванны на кухню пошатываясь, но уже на своих ногах, иногда придерживаясь за стены.

— Где наклевался? Кто тебя напоил? — спрашивала жена, ставя ужин на стол.

— Не наклевался, а радость обмыл с людями! У Черепановых сын в военную академию поступил, человеком будет, офицера там с него слепят. А уж какой задохлик! Он же разводной ключ двумя руками поднимает, одной не осиливает. А все в мужики лезет! Слышь, Розка, а ты когда отелишься? Иль так до конца века в яловых останешься? — садился к столу.

Роза обиженно умолкала. Сразу пропадал аппетит. А Юрка поев, выходил во двор, к мужикам. Дома ему было тошно.

Соседи встречали этого человека по-разному. Оно и понятно, чем больше появлялось многоэтажек, тем круче был занят сантехник.

Раньше, шутя управлялся с заявками. Теперь до ночи не всегда успевал обеспечивать их. То у кого-то лопнет, прорвет, засорится. И всюду он, Юрка, успевай отремонтировать, прочистить, затянуть. Неспроста этого человека знали в каждой квартире. Его могли сдернуть с постели среди ночи с криком:

— Скорей! Прорвало! Вода бежит из раковины. Кран накрылся!

Человек понимал: бранью не отделаться. Соседям плевать, что на часах время давно перевалило за полночь. У них неприятность. Пусть она не коснется других…

Юрий никогда не медлил.

Любил этот человек в свободное время посидеть во дворе с мужиками, послушать их, пообщаться. Конечно, иные подтрунивали над сантехником и подначивали:

— Юрка! С чего это ты так вопишь всяк вечер, когда с работы домой вертаешься? Иль Роза за день так наскучалась, что ухи наши своим криком рвет? — спрашивал Иван Кузьмич.

— Да это ему баба накостыляла! Поди опять «на бровях» приполз. Вот и получил каталкой, — не выдерживал Лешка Свиридов, хохотнув.

— Она не бьет, Роза меня лечит, — поднимал указательный палец и смотрел на мужиков многозначительно.

— Лечит? — давились смехом Никита Попов и Александр Порва.

— От такого лечения мои клиенты из морга сбежали б куда глаза глядят, — говорил патологоанатом.

— Слушай, Никита, о чем лопочешь? Вот я за все годы никому не жаловался на остеохондрозы, подагры, сколиозы, все эти хворобы домашним массажом баба вылечила. Хохочешь? А зря! Лучше любой бани с веником помогает. Вот вы, сколько выкидываете на таблетки и врачей? А я ни копейки! Все суставы и мышцы в полном порядке. Мне ничья помощь не нужна. Даже не знаю, как входить в поликлинику. У меня свой врач на дому. В любое время обслужит. Хочешь, любому с вас поможет. Без копейки! На год, а то и больше про врачей забудете! — предлагал Юрка, но мужики категорично отказывались.

— А, по-моему, тебе влетело за перебор? Ты же в лифт не мог загрузиться самостоятельно, потому что до кнопки не дотягивался. Вот и попер пехом, — зудел Кузьмич.

— Нет бы помог мне, ведь видел, как я устал на работе. Теперь скалишься, старый мухомор. В другой раз попросишь помочь, ни за что не приду, кувыркайся сам! — обижено отворачивался Юрка от старика. Тот мигом пытался исправить недоразумение.

Соседи знали: Юрка обидчив. А попробуй обойтись без него? Сантехника в квартире могла подвести в любую минуту без предупреждения. И что тогда? Вызывать дежурную аварийку? А когда она придет, если вообще приедет… Случалось прорывало трубы, батареи отопления, горячая вода заливала нижних соседей, портила весь ремонт, мебель Но аварийка не спешила на вызов. А Юрка обиделся и не захотел прийти помочь. Вот тогда поняли люди, ссориться с сантехником не стоит. Он в минуты перекрыл воду и, покопавшись с десяток минут, сам отремонтировал поломку, устранил течь и, с презреньем глянув на предложенные деньги и бутылку, ушел домой с гордо поднятой головой. Все ж сумел одолеть себя назло насмешникам.

Сантехник не брал с соседей деньги за свою работу. Не потому что был добрее и сознательнее многих. Самому другие помогали бесплатно, вот и ему было совестно. Не мог он отказаться только от угощенья. Как глянет на накрытый стол, так и во рту пересыхает. И сам себя убеждает:

— Ну нельзя ж совсем дарма!

Он уговаривал себя, чтобы остановиться на стакане водки. Но под душевные разговоры одного стакана никогда не хватало, и Юрка пил до дна.

Несмотря ни на что, свою работу всегда делал добросовестно, за ним никогда ничего не переделывали, и если пил, то после работы. За это его уважали все. Впрочем, достоинств у человека хватало. О них в микрорайоне знали.

Случилось как-то у бабки Куприяновой засорилось колено под раковиной, и старуха увидела, что на пол кухни льет вода. Ни тарелку помыть, ни руки. Что делать? Обратиться к сантехнику, нужна бутылка, а за что купить, если до пенсии целая неделя, а денег в обрез. И все же решилась пойти к Юрке. Дома мужика не оказалось, нашла в другом подъезде, где ремонтировал смеситель..

— Юра, сынок, помоги и мне. На кухне вовсе раковина заткнулась, вода с ней бегит отовсюду.

— Бабуль, я скоро подойду. Тут дел немного, — пообещал Куприяновой.

Старушка глянула на накрытый стол, подумала, какой же придет к ней сантехник, сумеет ли починить раковину, и стала ждать, когда человек закончит работу, чтобы привести его трезвым. Юрка понял и сказал хмуро:

— Зачем над душой стоишь? Меня «пасти» не надо. Коли сказал, значит приду…

И пришел. Глянул на раковину, попросил ведро или таз, поковырялся в колене проволокой, тросом прочистил трубу, поставил колено на место, закрутил, закрепил и открыл воду на полную катушку. Она уходила с гулом.

— Юра! Спасибо тебе, сынок! Вот возьми варенье малиновое к чаю. На другую благодарность не хватило. Пенсия малая. Ты не обидься и прости меня.

Человек удивленно оглянулся:

— Какая благодарность? Я ничего не прошу и не жду. Варенье не возьму, своего полно. Сделал для вас, как для матери. И не придумывайте лишнее. Когда нужно, зовите! — осмотрел ванну снизу, проверил смесители, батареи. Не спешил уходить. Закрепил ручку на балконной двери. Поставил цепочку на входной, закрепил ножки у стула.

— Давай чайку попьем! — предложила бабка, заметив, что Юрий собирает в сумку инструмент.

— Жена дома ждет! — хотел отказаться, но увидел глаза старушки. Все без слов понял. Тихо присел к столу. Об этой бабуле во всем доме легенды ходили. Пятерых сыновей и мужа отняла у нее война. Ни одной родной души на земле не оставила. Все годы одна живет сама себе в наказание. Нет у нее радостей и праздников помимо Дня Победы. Айв этот день плачет. Слишком дорогою ценой далась победа. Ставит старушка шесть свечек у портретов погибших. С каждым как с живым разговаривает. Всех помнит. А вот навестить родные могилы не каждый год удается. То денег не хватает, то на могилы не приехать. В Прибалтике старший сын похоронен. Не удалось навестить. Разрешение на въезд не прислали. Целых три месяца затянули. На Украину не попала, там самый младший погиб под Камень-Каширском. Бендеровцы убили. Его со дня на день ожидала, а вместо него пришла в дом похоронка. Глазам не поверила…

Юрка смотрит на портреты погибших. Душу морозит. Все эти люди моложе его. Их давно нет в живых. И только старушка, не веря в их смерть, стоит у окна до темноты и ждет чуда, а вдруг кто-то из сыновей вернется. И как когда-то, давным-давно, скажет на пороге:

— Мама! Это я! Ты ждала, я почувствовал и вернулся. Здравствуй, родная! Я тоже скучал по тебе!

— Юрик! А у тебя есть ребятишки? — спросила старушка.

— Нет, бабулечка! Нету у нас детей, — ответил охрипшим голосом.

— Сами не хотите?

— Судьба обошла. А теперь уже поздно об них думать. В наши годы не рожают ребятню. Дай Бог самим себя таскать. Здоровья нет. И у меня, и у бабы оно ни к черту. То давление, то сердце сдает. Куда уж дети? На них силы нужны.

— А разве нам легко пришлось? Я пятерых родила. Все мечтали, как выучим всех, поженим, потом внуков станем растить. Ведь вот у каждого своя любовь имелась. Старший наш уже институт кончил. Бумагу про это получил. Только последний техникум заканчивал. А и того война сгребла вскоре. Всех до единого с дому увела. Никого не оставила.

— А я и без войны сирота, — вздохнул Юрка.

— Это как же так? — удивилась бабка.

— Детдомовец я, бабуль! Приютский. Ничейный и безродный. Нашли меня в сумке на пороге детдома, голодного и обоссанного. Мамашка ни на пеленку, ни на одеялку не разорилась. Так голиком и приволокла в приют. Ну а я, видно, жрать захотел, заорал. Меня принесли с крыльца. Куда деваться, пришлось голожопого принять. А уж когда вырос и школу закончил, мамашка сыскалась, — усмехнулся криво.

— Кормилец потребовался? — догадалась старуха.

— Что-то вроде того. Ну да она пришла «косая», еле на ногах держалась. Потому разговор не склеился. Мамашка от меня благодарность потребовала за то, что в живых оставила, а не угробила, как иные. И сумму назвала. У меня тогда будто назло столько не было. Мамашка проклинать стала. Я не мог больше слушать, она обидное пожелала. Понятно, что ушел от нее.

— Потом виделись?

— Нет. Не пришлось. Я даже не спросил, как ее зовут, где она живет, есть ли у меня кроме нее родня, кто мой отец и где он? Не понимал тогда многое, да и у кого было спрашивать. Она еле держалась на ногах. Так вот один раз увиделись. Мамаша только и сказала, глянув на меня:

— Экий лоб здоровенный, а матери на бутылку не сыскал. Не получился из тебя человек, и сын не состоялся.

— Глупая баба! — вытерла старушка слезу, скатившуюся на руку, и добавила глухо:

— Небось, потом хватилась, да опоздала.

— Я вскоре уехал на службу. Потом и не искал родню. Выучился на сантехника еще до армии. А уж потом все остальное приложилось. Все, кроме главного, нет у нас детей. Вот этого мне мать пожелала в Своем проклятье. Ее бухую судьба подслушала и наказала меня. А вот за что, ума не приложу! — разоткровенничался человек впервые.

— А ты, Юрашка, сходи в церковь. Помолись, попроси прощенья у Господа, испроси для себя помощь и вразумленье. Бог пошлет тебе утеху, вот увидишь.

— Отчего тебе не послал?

— Я навовсе старая. И то Господь видит и слышит меня. Люди приходят, помогают. Кто чем может. Сама пропала бы давно. Но не велено помирать, так и живу Его милостью.

— Мне за что прощенья просить?

— Все мы грешные. Неспроста без детвы тебя оставили. Где-то виноват. Отмоли грех свой, — посоветовала старушка. Но Юрка не придал тогда значения ее словам и, выйдя за порог, забыл совет бабки.

А подсел к мужикам вечером, и сердце заныло. Вокруг Никиты Попова дочка бегает. Марат сына с рук не отпускает. Толик своего мальчонку учит кататься на велике. Всех мужиков отцами зовут, каждого дома ждут, и только Юрку дома дожидается жена с каталкой. А ведь тоже мужик, хочется, чтоб свой ребенок был, назвал бы папкой, потребовал бы игрушек и конфет, забрался бы на колени, заглянул бы в глаза.

— Не будет у вас детей! — сказали врачи однозначно. Юрка с Розой проверялись дважды.

Плакала женщина ночами. Все есть в квартире. О таком бы помечтать раньше, в голодной и холодной молодости. Кто мог думать, что именно тогда надломится хрупкое материнское счастье? Подняла баба тяжеленную выварку на печь, хотела прокипятить белье. Вот только разогнулась и… Отошли воды. Роза тогда ничего не знала о том, что ждет ее. До родов оставалось целых четыре месяца. В старом доме никаких удобств. И никого рядом, кто мог бы подсказать, помочь, вызвать скорую. Юрка был на работе. А когда вернулся и открыл в дом двери, ноги подкосились, на полу посередине кухни валялась беспомощная, истекающая кровью жена, меж ног лежал мертвый ребенок.

Розу вскоре увезли в больницу на неотложке, а Юрка, трясясь осиновым листом, смывал кровь с пола. Его тревожило только одно, будет ли жива жена? Она ничего не смогла сказать, что случилось, теряла сознание задыхаясь.

Юрка не спал всю ночь. Когда пришел в больницу, ему ответили, что Роза в критическом состоянии, и в отношении нее нет никаких гарантий. Человек сутками дежурил возле больницы. И не отходил ни на шаг. Лишь на четвертый день жена пришла в сознание и рассказала все.

Мужик сидел сцепив кулаки, боясь разрыдаться. Не стало сына. Жене о том нельзя было напоминать, так велели врачи, предупредив, что каждое неосторожное слово может погубить человека. Женщина и без слов все поняла по глазам мужа. Он вернулся домой и впервые напился до одури. Пил за сына, какой не увидел отца, какого похоронил своими руками. Кого в том упрекнешь? Розу? Она сама еле выжила. И что будет с нею дальше, не знал никто.

Когда жена вышла из больницы, Юрка целый год не пускал ее на работу, а дома не давал поднять ведро воды.

Шли месяцы, годы, но женщина не беременела. Она стала угрюмой, злой и сварливой, часто из-за пустяков ссорилась с мужем. Юрка долго терпел ее наскоки, но один раз не выдержал и сорвался. Может, в другой раз смолчал бы человек, но тут выпил лишку и пошел вразнос:

— Я алкаш? А почему пью, ты знаешь! Сама виновата, колода трухлявая! Не можешь родить ребенка. Кто в том виноват? Во всяком случае, не я! У меня все в ажуре. А у тебя не пузо, а кладбище! Могила! Черная дыра! И заткнись, хилая, гнилая задница! Ты никогда не станешь мамкой. Сколько ездила на курорты и в санатории, а толку ни хрена. Только деньги извела! — упрекал жену. А ночью, ложась в постель, поворачивался к жене спиною.

— Юрка! Да чем так жить, найди себе другую бабу, здоровую, чтоб от поцелуя беременела. Ну что ты с клячей мучаешься? Она и тебя сгноит в своих болячках. Все бабы рожают без проблем. У нас уже по двое малышей, твоя и на одного не расколется. Меняй клячу на кобылку, — советовали друзья.

Юрка горько усмехался и тут же уходил от мужиков, понимая, что нельзя делиться сокровенным с чужими людьми. Они знали ситуацию в семье лишь поверхностно, не глядя в корень, не зная подоплеки и прошлого этой непростой семейной пары, обычной с виду, но так непохожей на других.

Юрий, как многие детдомовцы, учился живя в интернате. И вот тут в школе к нему за парту посадили Розу, она была спокойной девчонкой, но всегда умела постоять за себя и дать сдачи любому забияке. С Юркой они подрались в первый день. На голове девчонки пацан в клочья разодрал три учебника за то, что не дала списать упражнение по алгебре. Роза долбанула Юрку толстенным учебником по литературе, и мальчишка сразу упал под парту. Учительница поставила Розе двойку за поведение и выгнала из класса на весь урок, велев на завтра прийти в школу с родителями. Но те не пришли и девчонку на следующий день вызвали в учительскую.

— Из-за тебя Розку заклевали! Ведь сам затеял драку. А отдуваться только ей? Это уже гнусно. Ты не пацан! — корили одноклассники, и Юрка сам пришел в учительскую.

— Тебе что нужно? — удивилась классная руководительница. Мальчишка сбивчиво рассказал все как было и попросил оставить Розу в покое:

— Я больше виноват, чем она! Меня наказывайте, а ее отпустите! — попросил твердо.

— Идите оба на урок. Разберитесь сами, но постарайтесь обойтись без кулаков и учебников. А тебе, Юра, стыдно бить девчонку, такие мальчишки никогда не вырастают настоящими мужчинами. Тот, кто хоть раз ударил девчонку, не может считать себя порядочным человеком. Это низко и подло, — сказал завуч, выпроводив обоих из учительской.

Может, они и забыли б о той потасовке, но Роза о чем-то долго говорила с детдомовскими девчонками, а в конце занятий повернулась к Юрке и сказала:

— Прости меня! Я ничего не знала о тебе. Мне ваши девчонки рассказали. Не сердись. Я все поняла. И не обижайся! — погладила Юркину руку.

Вскоре он заметил, что его соседка очень красивая и стал провожать ее из школы до самого дома. Потом они стали вместе учить уроки.

Роза жила в доме на самой окраине города. Кроме старых бабки с дедом у девчонки не было никого. Куда подевались родители, Роза долго не говорила, лишь краснела от этого вопроса и терялась, не зная, как лучше соврать, только бы не говорить правду.

— В чем дело? Чего она стыдится? — думал Юрка, уже основательно привыкший к Розе и ее старикам. Он не только помогал им по дому. Юрка уже целовал Розу и вскоре окончательно влюбился в нее.

Юрке говорили приютские мальчишки, что ему не стоит дружить с Розой, что она не своя, чужая, и с нею никто не хочет общаться.

— Но почему? Она нормальная девчонка!

— Юра! Мне надо сказать тебе правду, хотя это тяжело. Я знаю, ты перестанешь дружить, не будешь приходить к нам. Но это, может, лучше. Тебе будет легче жить, — сказала девчонка по дороге из школы. И как-то набравшись смелости, выпалила:

— Мы евреи, понимаешь? Нас все дразнят жидами! И моих родителей с железной дороги уволили. Их вынудили уехать в Израиль.

— А я причем? — развел руками Юрка растерянно и добавил:

— Может, я тоже еврей, откуда знаю?

— Евреи детей не отдают в приют и не бросают, — горячилась Роза.

— Ну вот тебя бросили!

— Меня оставили с дедом и бабой!

— Это все равно! Раз с собою не взяли, значит, бросили! — не соглашался парнишка.

— Неправда! Меня не взяли потому, что там идет война. И мой отец сказал, что я должна жить. Но когда война закончится, меня к себе заберут. Я поеду к родителям вместе с дедом и бабкой. Мы станем жить вместе, одной семьей, как раньше. Только мне очень плохо будет без тебя, — заплакала внезапно и, вырвав из рук Юрки свой портфель, убежала домой без оглядки.

Но на следующий день Юрка снова пошел проводить ее из школы. На них внезапно налетела орава подростков. Без причины и повода затеяли драку. Юрку сбили с ног. Розу втаптывали в дорожную пыль. И если б не люди, выскочившие из домов, кто знает, чем бы закончилась эта потасовка.

Конечно, приютские ребята, собравшись в кучу, отлавливали поодиночке тех, кто налетел на Юрку и Розу. Избивали жестоко. Но и предупредили обоих, чтоб не высовывались в сумерках вдвоем, а держались бы вместе со всеми, с приютскими.

Юрка не захотел заканчивать среднюю школу. Устал от занудливых учителей и скучных предметов. Он давно понял, что в жизни они ему не пригодятся, а значит, не стоит терять на них время и решил стать сантехником.

Роза, узнав об этом, растерялась:

— Почему в сантехники? Закончи школу, поступишь в институт или техникум, у тебя будет хорошая специальность. Зачем тебе всю жизнь работать в грязи? — убеждала по-своему.

— Я ненавижу школу и задыхаюсь в ней. Поверь, даже самая грязная работа лучше такой учебы, — вспомнил последний разговор с классной руководительницей, советовавшей пересмотреть свою дружбу с Розой:

— Ты серьезный парнишка, подумай, зачем она тебе? Ее родители за рубежом, кто знает, чем там заняты. А у тебя из-за Розы вся судьба кувырком пойдет. Никакого продвижения, никакой карьеры не жди. Одни шишки на голову будут сыпаться. Откажись от нее. Или мало вокруг хороших девчонок? Ты только оглянись! Просто нелепо, что с нею дружишь. Отойди от нее и увидишь, как все изменится в твоей жизни…

Но Юрка уже не представлял себя без Розы.

Случалось, что они иногда ругались, но ненадолго, и вскоре мирились. Роза далеко не всегда соглашалась с парнем. Но и ей приходилось считаться с его мненьем. Она уважала в нем постоянство и надежность. Уж если парень пообещал, свое слово всегда выполнял. За все годы Юрка никогда не оглянулся на другую девушку. Никого вокруг не видел кроме Розы. Она была единственной, кого полюбил, с кем никогда не хотел разлучаться. Роза это чувствовала и всегда отвечала взаимностью.

Уж так коряво сложилась жизнь, что едва получив разряд сантехника, Юрка перешел жить в общежитие. И уже первую зарплату у него украли на второй день. Выгребли все до копейки, даже на хлеб не оставили.

Юрке пришлось ходить на «шабашку» и делать ремонты помимо официальных заявок. Клиенты не только платили, а и кормили парня. И Юрка уже не упускал шанса подзаработать. Роза, узнав о случившемся, предложила класть деньги на книжку и снимать их понемногу, по мере необходимости. Как благодарил девчонку парень за этот умный совет. Юрий благодаря тому сумел прилично одеться, нормально ел и даже собрал неплохую сумму.

— Роза! А ты меня будешь ждать из армии? — спросил как-то девушку.

— Конечно, если ты не передумаешь.

— Я даже деньги собираю для нас с тобой. На квартиру. Когда вернусь, купим кооперативную и заживем сами, — заранее сделал предложение. А через неделю она дала ему почитать письмо, какое родители прислали из Израиля. В нем рассказали, как живут, об условиях и льготах, о преимуществах жизни в Израиле и о ее сложностях:

— Конечно, ко всему нужно привыкать. Для нас самым трудным оказался языковый барьер, но мы и его преодолели. Теперь нас никто не считает чужаками и приезжими. Мы хорошо зарабатываем и не считаем копейки, как раньше. Поверишь, мы уже не едим перемороженные, лежалые продукты. Покупаем только свежие. Живем хорошо. И обстановка в городе успокаивается. Потому мы хотим забрать всех вас к себе как можно скорее. Да и вы, конечно, соскучились. Жизнь в разлуке — это пытка. Постоянно засыпаем и просыпаемся с мыслями о вас. Нет покоя ни днем ни ночью. Какое это будет счастье воссоединиться и никогда больше не разлучаться! Здесь нас никто не обидит и не унизит. Тут ты выучишься и выберешь себе работу по душе. Мы даже не спрашиваем, согласны ли на переезд. В том ни на минуту не сомневаемся и представляем, как и вы станете ждать миг встречи, ведь мы все так долго ждали ее…

— Роза! Ты тоже хочешь уехать к ним? — задрожало письмо в руках Юрки.

— Я сделаю так, как скажешь ты! Подумай, нужна ли тебе на всю жизнь? Может, стоит расстаться? Ведь мы ничем не связаны. Возможно, найдешь другую и будешь жить светло.

— Роза! Я не мыслю себя без тебя. Если ты уедешь, я не переживу. Ты у меня одна на всем свете. Но приказывать не могу. Поступай, как подскажет сердце…

Роза ничего не ответила. Шло время. Внешне никаких изменений не произошло. Девушка работала в парикмахерской на окраине города, встречалась с Юрием и никуда больше не выходила из дома.

У Розы была единственная подружка, с какою иногда встречались. Других развлечений не было, и Юрий опасался, что это скучное однообразие надоест девчонке. Она не выдержит и уедет хотя бы ради какой-то перемены. Но в душе уговаривал себя:

— Пусть сама решает. Уж если вздумает уехать, то лучше теперь. Как-то переживу за время службы. Это гораздо лучше, чем расставаться, прожив вместе годы. Мало ли как воспримут меня ее родители. Хотя… Ведь вот со стариками прекрасно ладим. А чем родители хуже? Нет, не отпущу Розку! — решает Юрка, но почему-то язык не поворачивался потребовать.

Роза знала, на днях парня забирают в армию. Она понимала, что ей придется трудно, ведь уезжал ее единственный друг, человек, какой всегда поддерживал и понимал, любил девчонку. Но даже ему она не сказала, почему не поступила в мединститут. Ей попросту отказали в приеме, не взяли документы, не допустили к вступительным экзаменам. Когда спросила о причине отказа, объяснять не стали. Она сама поняла все без слов.

— Давай поедем к нашим в Израиль. Зачем ты будешь мучиться здесь и портить жизнь человеку? Ведь ему из-за тебя тоже достанется лихо. Что за жизнь у вас будет, сплошные горести! Если ты любишь, пожелай ему добра и света, и отпусти! — советовала Розе бабка.

— Он не выдержит моего отъезда и умрет, — отвечала девушка.

— Живой останется, ничего ему не сделается, поверь мне! Пара самоволок и забудет, как тебя звали. Я сам служил и знаю, что серьезным человеком мужчина становится лишь после службы в армии, — говорил дед.

— Как знать, каким он вернется, может глянуть в твою сторону не захочет, или вернется с женой. Такое часто случалось. А куда денешь годы, какие ждала впустую. Что сама себе скажешь? Для девки каждый день дорог, а тут годы ждать. Нет, это глупо! Я не спорю, Юрик — порядочный человек. Но это сегодня. Армия до неузнаваемого меняет людей. И захочешь ли ты после службы связать с ним свою судьбу? — наседали старики дружно. Роза не поддавалась на их уговоры. А через полгода проводила их в Израиль, попросила прощенья и простилась на всякий случай. Они даже у трапа самолета уговаривали ее уехать. Роза, сцепив зубы, отказалась. Она понимала, что модет ее в старом доме. Лишь одиночество и тоска. Родители, конечно, написали, что ей достаточно черкнуть, мол, согласна переехать к ним, как все будет сделано в считанные дни, но для этого Розе надо повзрослеть и набраться ума.

— Переехать в Израиль я никогда не опоздаю. Но ведь там не будет его, моего Юрки. А как я без него? — думает Роза.

Письма от парня приходили часто. Он скупо писал о себе, спрашивал о ней. Роза отвечала на каждое письмо. Не говорила о неприятностях. Не хотела расстраивать. Писала, что жизнь идет без изменений, и она с нетерпеньем ждет его возвращения из армии. Она не сказала, что уличные мальчишки выбили футбольным мячом стекла в трех окнах, а на стенах дома нарисовали черной фаской свастику. Роза обратилась к старому дедочку, тот застеклил рамы и поставил ставни на окна. Свастику Роза молча отскребла и завела собаку. Та бегала вокруг дома и никого даже близко не подпускала.

И сразу перевелись любопытные, те, что вечерами напролет подглядывали в окна. А и девчонка повесила вместо тюли глухие занавески, тяжелые, непроницаемые, из гобелена. Она все еще ухаживала за небольшим участком возле дома, теперь урожай здесь не воровали. Собака зорко охраняла каждую пядь земли, дом и сарай, где дед оставил свой плотницкий инструмент, а Юрка — сантехнический.

Но однажды вечером к ней в ворота постучали. Роза вышла и увидела соседскую старуху с сыном. Они все годы жили рядом. Здоровались, но не общались. Хотя девушка много раз ловила на себе пристальные, изучающие взгляды бабки! Роза ни на кого не обращала внимания и вдруг соседи сами пришли к ней.

— Примай в гости! — потребовала бабка, продавив вперед себя в калитку неуклюжего рыхлого парня, растеряно оглядевшего Розу.

— Проходите, — предложила, не понимая, что им потребовалось от нее.

Войдя в дом, бабка зорко огляделась по сторонам, любопытно заглянула в зал, в спальню. Вернувшись, сказала твердо:

— Мы, девка, в сваты к тебе! Слышь, какое счастье нынче свалилось! Пригляделись, ты тут одна навовсе прокисаешь. Как бревно в болотине. Наш тоже все в доме сидит, как жук на куче. Никуда не сдвинуть, не вытолкнуть. Все мужичье при ем, а смелости нету. Шибко спокойный, тихий и послушный. Пожрет и спать ложится. От того такой круглый сделался, как кабанчик. Никого не обидел, не обругал. С ним любая уживется. Мы видим, ты девка-трудяга. Никто к тебе не приходит, ни друзья, ни подруги не шмыгают. Кругом одна. И все в порядке. Вы, ровно родились друг для друга! — подтолкнула человека к Розе. Та вовремя отошла:

— Может он очень хороший. Только я занята. У меня муж есть, — словно ушат холодной воды вылила на обоих соседей.

— Мужик? А где ж ен? — завертела головой по сторонам бабка.

— В армии служит. Я жду его.

— Ты что? Сбесилась, что до службы вышла? Какой он придет с солдатов? А може и не воротится! Чевой-то ты, как в омут головой сиганула? Наш он вот, весь на виду! Румяный и пухленький, как пирог. А уж какой ласковый и заботливый, аж жуть! Сам жрать не сядет, покудова все не соберутся к столу. И по дому, и во дворе сам управляется. Это не беда, что ты жидовка. Вон сосед напротив, так вовсе на цыганке женился. А уж как свекровка не хотела ее, в голос ревела, но сын не послушал. Привел в дом, и все тут! Мамка от их в стардом сбегла. Сказала, что не хочет с табором знаться. Сын уговаривал, но она не послушалась. Вы же не цыгане. И ваш дед, сколько помню, не пил. Не то, что мой забулдыга. До зеленых чертей напивался. Так и помер в психушке от белой горячки. Зато сын хмельное в рот не берет. Без того ума нету. Так вот на хозяйстве подмогает. Авось оженился б, раскачался бы. Глядишь, на работу пристроился б куда-нибудь. Все ж толк какой-то вышел. А то цельными днями тараканов на печке пужает. Перднет, оне разбегаются кто куда. Ну, пальцем ни единого не тронул, потому как шибко жалостливый, добрый малец. Ты с им, как за каменной стенкой жить станешь. Скрозь него ни единый сквозняк не дунет на печку, — уговаривала старуха.

— Спасибо вам за честь, — усмехалась Роза и добавила, чуть помедлив:

— И все ж не могу. Слово дала дождаться своего из армии.

— Подумай, девка! Мы к тебе со всем сердцем пришли. С открытой душой. А и ты уж не молоденькая! Наш себе сыщет. А тебя возьмут ли? — поджала губы старуха и, взяв парня за локоть, подвела к двери. Тот так и ушел, не обронив за всю встречу ни единого слова.

Дни тянулись серой, длинной вереницей. Казалось, им не будет конца. Роза готовила завтрак. В этот выходной она вздумала подольше поспать. Оно и понятно, всю неделю убирала в доме, мыла окна, потолки, полы, привела в порядок чердак и двор, сожгла мусор, сама помылась. Постирушками все веревки завешала. Решила, что сегодня будет полностью свободна. Даже пса с цепи отпустила погулять. И вдруг стук в дверь послышался. Едва открыла, увидела Юрку. Руки задрожали. Уж не привиделся, не приснился ли ненароком?

— Здравствуй! — прижал к себе девчонку. Та прильнула всем телом.

— Ты насовсем? — спросила робко.

— Навечно! И никуда ни на шаг. Знаешь, как мне тебя не хватало, родная моя! — целовал жадно, торопливо.

Вскоре Юрий пошел на работу, а еще через месяц они расписались. Нет, они не устраивали свадьбу. Более чем скромно отметили роспись со свидетелями и написали письмо в Израиль, что Роза вышла замуж, а в числе родни появился новый человек по имени Юрий.

В ответ они получили очень одержанное поздравление и скромные подарки. Родители обиделись, что дочь не пригласила их на свадьбу. Упрекнули и зятя, сказав, что ему надо помнить, мол, не все растут без родителей, у большинства порядочных людей они все же имеются. Роза краснела от неловкости за это злое письмо и долго на него не отвечала. Лишь когда переселились из дома в многоэтажку, сообщила об изменении адреса и дала номер домашнего телефона. А через неделю, едва вернулась с работы, услышала звонок. Это звонила мать. Она засыпала Розу вопросами:

— Как квартира? Хорошая! Сколько комнат? Всего две! Мало! Родится ребенок, будет тесно…

Роза не сказала ей о выкидыше, какой случился у нее еще в старом доме. Прошло много лет разлуки, они не виделись, и Роза отвыкла от родных. Научилась самостоятельно справляться со всеми тяготами, не вешая их на души близких, зная, что и они при всем желании ничем не смогут помочь ей. А горестей и неприятностей хватало у всех и без нее.

Она говорила по телефону, слушая полузабытый голос матери. Как она любила, как плакала, когда та уезжала. Даже во сне слышала этот голос. Но почему теперь не трепещет сердце? Забыла иль отболела? Нет, повзрослела! И место этого голоса занял другой, Юркин, самый лучший и родной изо всех…

Юрку Роза понимала с одного взгляда. Она знала, в каком настроении он вернулся с работы, как себя чувствует, что у него на душе. Стоит ли с ним поговорить или лучше его сейчас не трогать, отвлечь чем-то, либо дать отдохнуть. Роза никогда не ошибалась, интуитивно чувствовала настроение человека. Юрка ценил в ней все. Заботу и ласку, доброту и внимание, он никогда ей не изменял и не видел никого из женщин кроме Розы. Она и впрямь была для него единственной на всем свете. От нее Юрка не имел ни секретов, ни заначек. Он дорожил ею больше чем собственной жизнью и не жалел для жены ничего.

Казалось, так будет всегда. Но со временем мужика стало одолевать чувство неполноценности. Он с завистью наблюдал за мужиками, имевшими детей. Они возили их в колясках и на санках, носили на руках, подбрасывали над головой, кружили, носили на плечах. У Юрки не было никого, даже слабой надежды. И однажды, не выдержав этой борьбы с самим собой, он напился до визга. Домой не пришел, а приполз на четырех. Роза, глянув на Юрку, глазам не поверила. А его словно прорвало. Он высказал ей все, что наболело и копилось, что точило все эти годы. Юрка впервые упрекнул бабу в том, что она оставила его сиротой и не способна сделать отцом, полноценным мужиком. За эту откровенность он в тот день получил нимало хлестких, злых пощечин. Роза обиделась на мужа, назвала лопухом, примитивом и пообещала, если он повторит свой упрек, она уедет от него навсегда к своим, в Израиль.

Юрка сразу отрезвел. Он понял, что перегнул. Долго просил прощенья у Розы, та и без слов понимала, что с ним происходит. И однажды все же решилась поговорить, посоветоваться с Александром Петровичем Порвой. Тот знал эту семью не хуже других. Он внимательно выслушал Розу. Не удивился тому, что женщина обратилась к нему с просьбой о помощи. Многие теперь мечтали родить своего, родного ребенка, а не брать в семью чужого, с неизвестными генами, наклонностями и привычками. Свой, кровный ребенок был пределом мечты многих, кто запоздал родить его в молодости.

— Я соберу информацию. Куда вам обратиться, к кому, узнаю все условия. Ведь это не мой профиль. И я лишь подскажу, а дальше решайте сами. Но хорошо обдумайте, стоит ли идти на это? Не снимайте со счета возраст. Он имеет большое значение, сумеете ли выносить ребенка? Выдержит ли организм эту нагрузку? И еще один вопрос, как воспримет такое решение Юрий, сумеет ли стать отцом?

— Юрка мечтает о ребенке и, конечно, согласится на все, ведь это свой, кровный ребенок! Сколько лет о нем мечтаем! — призналась Роза.

Женщина рассказала мужу о разговоре с врачом. Юрка не поверил и отмахнулся:

— Искусственное? Ты чего городишь? Если не получается натурально, не рыпайся! Не обломится получить дитя из пробирки. Вспомни, что обоим уже за тридцать. Какие роды тебе теперь? Раньше надо было думать, — отвернулся от жены. Та попыталась продолжить разговор, но мужик лег на диван, взял в руки газету, и Роза поняла, человек не поверил ей.

Юрка все последующие дни приходил домой пьяным. Нет, он не лез к жене с кулаками, не обзывап и не материл бабу. Он садился на полу в прихожей, долго разувался, раздевался, проползал в ванную. Там плескался целый час. А когда жена звала ужинать, отвечал хрипло:

— Я уже пожрал. Сыт по горло. Но от бабы не только жратва требуется, слышь? Баба, опрежь всего матерью должна быть. А без дитя кто она? Не человек! Так, тьфу! — плевал в угол.

— Выходит, я не человек? — вскипала Роза.

— Понятное дело! Вот ты роди! Ну, хоть кого-то! Слышь? Скорей я рожу, чем ты забеременеешь, — хохотал на всю прихожую.

— Юрка, заткнись!

— А что? Неправду базарю?

Он получал оплеухи и пощечины, потом пошла в ход каталка. С каждым днем человек напивался все сильнее. Он все понимал, но боль от сознания своей неполноценности грызла мужика изнутри, не давала покоя даже по ночам. И тогда человек вскакивал с постели, шел на кухню, садился курить под открытой форточкой. К нему нередко подходила Роза. Присаживалась рядом. Юрка гладил ее руки:

— Прости дурака, опять сорвался, — извинялся перед женой уже в который раз.

Юрка смотрел в окно. Там — непроглядная ночь.

— Вот так и в жизни, ни единого просвета. И ни одной надежды, — вздыхает человек.

— Все от тебя зависит. От твоего слова! — напоминает Роза.

— Ты все о пробирке? Закинь! Слушать не хочу. Не верю!

— Юрка! Но вот и по телевизору говорят о том.

— По телику такое наговорят, мало не покажется. Помнишь, как телевидение рекламировало банк МММ? И что из того получилось? Одурачили тысячи людей, ограбили внаглую. И до сих пор не вернули люду вклады. Кто аферистам помог раскрутиться? Телевидение! Всяких актеров собрали, чтоб отрекламировали МММ, те за деньги, хоть кого расхвалят. У них совести нет. Так вот я на ту удочку не клюну. Меня не оболванить. Я свое кровью и потом зарабатываю. Не хочу вышвыривать на всяких проходимцев.

— Тебе на водку не жаль, а вот на дело никак не уговорю, — сетовала Роза.

— На водку я копейки не потратил. Это угощенье. А деньги все тебе отдаю, потому, не болтай лишнее! — злился Юрка.

— Почему пьешь без меры? Посмотри, как ты за годы изменился! Состарился, поседел…

— Еще бы! Каждый день мастер грозится уволить! Не только на голове, на жопе волосы поседеют. Не столько его угрозы, плевал я на них, на кусок хлеба всегда заработаю, голодным и трезвым не останусь. Другое обидно, обзывает козел последними матюгами. Сижу в канализационном люке, чищу его, ремонтирую. От вони глаза режет, горло перехватывает, а этот отморозок стоит наверху и поливает меня отборным. Вроде я хуже того, что вокруг плавает. Знает придурок, что пальцем не могу тронуть, потому как дерьмовый, но начальник. Хотя когда-нибудь достанет и меня. Пусть на себя и обижается. Я ему уже пообещался. Ну, гад хитрый! Как только из люка начинаю вылезать, мастера, словно ветром сдувает. Мигом испаряется.

— Юр! А я письмо получила от матери. Она к нам в гости собирается.

— Зачем?

— Сколько лет не виделись. Уже забыли, как выглядим. А все же родные люди!

— Мне все равно, я их не знал, — отмахнулся человек безразлично.

— А я соскучилась! — призналась Роза.

— Когда собирается приехать?

— Наверное, в следующем месяце, вместе с отцом появятся. Они поодиночке не рискуют мотаться, нигде не разлучались, — что-то вспомнила Роза.

— Счастливые!

— Нам тоже сетовать не на что. Всегда вдвоем.

— Сироты! Хоть в приют нас сдавай под старость! — выдохнул человек затаенное. И продолжил тихо:

— Нынче у бабки Куприяновой ванну ремонтировал, колено заменил. Прежнее совсем поржавело и развалилось. Пока я его менял, пацаненка приметил. Думал чужой, ан нет, свой он ей. Оказывается, младший сын ее с войны весь израненный вернулся. Но успел жениться, а через год умер. Жена его беременной осталась. Уж как хотел мужик ребенка увидеть, но не повезло. Немного до родов не дожил. А на свет появилась дочка. Копия отца. Так вот она выросла, замуж вышла, родила. И появилась еще одна ветка от семьи. Самой бабке скоро девяносто лет. А этот уже правнук. Носится вокруг старухи, что-то щебечет и ей тепло. Все ж продолжатель рода и фамилии. На него надежда! — закурил Юрка.

— Ну, вот и нам предлагают врачи возможность своего заиметь. Давай рискнем. Это последний шанс. Упустим, другой возможности не будет! Ведь годы идут. О том помнить надо, Юрка!

Но человек словно оглох. Он с детства не верил и не любил врачей. Никогда не прислушивался к их советам, едко высмеивал их и не обращался за помощью. За все годы мужик ни разу не был на больничном, чем всегда гордился. Он говорил, что всякая болезнь боится водки. И он, Юрка, не скупится, как только чувствует, что хвороба начинает одолевать, топит ее в водке, глушит с корнями. Он и во дворе тем хвалился:

— А мне хоть понос или простуда, лекарство одно — водяра! И не меньше пузыря. Чуть расходилась требуха, наливаю стакан, туда столовую ложку соли намешаю, дербалызну залпом, жопу через десяток минут хоть ломом пробивай, никакого поноса. И быстро, и приятно, и полезно, и не надо по клистоправам бегать. Я за свою жизнь ни единой таблетки не сожрал. Все потому, что не верю в них. И вообще медики для меня не существуют.

— Однако не гонорись, не хвались, что никогда не обратишься! И тебя когда-то не минет мое заведение! — усмехался патологоанатом.

— Я ж базарю, что при жизни! — уточнял Юрка и продолжал:

— Вот у нас в бригаде, лет пять взад, мужик работал. Лет сорок с лишним в сантехниках отмантулил. Разбирался в нашем деле лучше всех. И никакая холера его не брала. Когда помер, вскрыли мужика. У него сердце отказало. Прямо на работе загнулся. А знаете почему? Трезвым полез чинить люк! Если б принял на зуб стакан, ничего с ним не случилось бы, и теперь бы жил. В нашем деле водка не только лекарство, но и профилактика! Вот я, любую работу трезвым делаю. Ни на зуб не принимаю, но когда приходится залезать в люк, тут уж извините, без промочки нельзя!

— А если свалишься вниз? Что тогда? — удивлялся Марат Агваняй.

— Исключено! Вся вонь вверх выходит. Потому стараемся побыстрее работу сделать.

— Юрка! Глянь! Кажется, тебя с Розой спрашивают, - подошел к такси Иван Кузьмич. Мужик заглянул в машину. Увидел пожилых женщину с мужчиной. Понял, что это родители Розы.

— Так вы и есть тот самый Юра? — оглядела человека теща. И выйдя из машины, приказала:

— Веди нас в дом!

— Клара! Ты забыла про чемоданы! — напомнил ей муж.

— Иосиф! Водитель занесет их!

— Чего? Ишь размечтались. Не таскал бы ваш багаж! Сами шевелитесь! — открыл таксист багажник и, вытащив из него чемоданы и сумки, тут же покинул двор.

Мужики помогли приехавшим загрузить в лифт весь багаж, отправили его на этаж, следом запихнули Юрку и, вернувшись на скамейки, пытались угадать, что за люди приехали к сантехнику?

— Если с утра на работу не выйдет, значит, родня нарисовалась. Встреча была теплой, — говорил Степан.

— А коли трезвый будет?

— Значит, знакомые или родня Розы! — догадался Лешка Свиридов.

— Откуда она возьмется? Сколько лет никого не было, все время вдвоем!

Юрий весь вечер пытался понять зачем, с какой целью приехали родители жены, что привело их за тридевять земель после долгих лет разлуки. Все изменились до неузнаваемости и, что скрывать, окончательно отвыкли друг от друга.

— Роза, ты уже совсем взрослая! — ахала мать.

— И даже старая! — добавил Юрка.

— Да ей всего сорок лет! О чем вы говорите? Даже я не считаю себя старухой! — возмутилась Клара.

— А с чего вам было стареть? Жили в свое удовольствие, без забот и хлопот, — отозвался Юрка.

— Сынок! Ты ничего не знаешь о нас. Не спеши обидеть! В твоем возрасте это уже не мудро, — подошел Иосиф к зятю, глянул в глаза с укором:

— Пошли к столу, там поговорим.

— Вот этот был наш первый дом, — показывали фотографии.

— Правда, красивый! Восемь комнат, помимо кухни, ванной, короче, хозяйственного блока. Мы уже подготовились к переезду родителей и твоему. Но за неделю до всего при обстреле города разрушили наш дом. Вот что от него осталось, одни развалины, — вытерла Клара скупую слезу, показав фотографию.

— Вот сюда нас поселили после этого! Тоже двухэтажный домик! Видишь, тут я и отец! Цветы посадили возле дома.

— Зачем? — удивился Юрка.

— Для души! — ответил Иосиф.

— Делать вам было нечего. Я понимаю грядки, от них польза! А от цветов, какой толк? — пожал плечами сантехник.

— Юра! Вы когда-нибудь дарили цветы девушкам? — спросила Клара.

— У меня девушек не было. Одна Роза! Зачем ей цветы? Я на всякую ерунду деньги не выбрасывал. Уж если покупал, то конфеты или духи. Конечно, хорошие, не дешевку. Знал, какие Розка любит. Так от этого польза. А цветы к чему? Лишняя морока! Потом выбрасывай этот веник. Только зря деньги выброшены!

— Какой практичный! — передернуло Клару.

— Куда деваться? Я в детдоме вырос. Там не о романтике, о пузе думать приходилось. О куске хлеба на день завтрашний.

— А потому считаете, что цветы в этой жизни нечто лишнее? Они не стоят внимания и заботы людей? — пристально смотрела на Юрку теща.

— Во всяком случае, я к ним равнодушен. В жизни есть другие заботы, помимо цветов.

— Это о чем? — насторожился Иосиф.

— Цветочки выращивали! А свою дочь на стариков бросили. Сами уехали, она, как хочешь, выживай! Зато добрые, цветы растили, а как ей здесь пришлось выживать тем цветочкам и не снилось! — закипал мужик.

— Юр, успокойся! Прошу тебя, угомонись! — попросила Роза.

— Как тебе этот дом? Мы в нем целых три года прожили. Только стали обживаться, привыкать и снова ночью обстрел. Нас по радио разбудил сигнал тревоги. Мы подхватили стариков и вместе с ними в убежище. Утром вернулись, дома нет. И не только наш, два десятка жилых домов разрушили. Знаешь, у меня под ногами земля поплыла. Я поняла, что опоздай мы хоть на минуту, нас всех разнесло бы в клочья. Как-то не себя, родителей стало жаль. Зачем их сорвали из своего дома? Здесь не было войны, не надо было убегать из своего дома среди ночи от обстрелов и бомбежки. Им тяжело смириться с потерями. Они только сдружились с соседями, а их не стало. Единственная девочка выжила. Ей пять лет. Теперь она с нами живет. Ребенок не помеха. Все мы дети одной войны и беды. Живем, не зная, что будет завтра и доживем ли до утра. Мы цветами встречаем праздники. Цветы оставляем и на могилах… У соседей в ту ночь семеро погибли. У нас все живыми остались. Вот посмотри на этот дом. Нравится? Мы и теперь в нем живем. Не знаю, надолго ли это пристанище. Война повсюду достает. И не щадит никого. Детей и стариков косит. Как устали мы жить в этой беде! Никогда не уверен в дне завтрашнем, — жаловалась Клара.

— У каждого свое горе, свои потери. Нас тоже судьба в ладошках не прятала, — рассказал, как они с Розой лишились ребенка. Клара и Иосиф внимательно слушали.

— Врачи сказали, что нет у нас шансов заиметь своего. У Розы по женской части все нарушено. Предлагают какую-то хренатень из пробирки. А что они в нее напихают, кто гарантию даст? Да и нет ее. Вот так и уйдем с Розкой бездетными. Никого после себя на земле не оставим. К чему живем и для кого? Подумать больно, — угнул голову Юрий.

— Зря сомневаешься! У нас, не глядя на войну, некоторые воспользовались пробирками. Теперь детей имеют, родных. Они от обычных ничем не отличаются. И их любят не меньше. Если материально трудно, мы поможем. Лишь бы вы согласились. Еще успеете вырастить. У нас на эти пробирки даже сорокалетние спокойно соглашаются, — утверждала Клара.

Родители Розы задергали Юрку. Они не давали ему покоя с самого утра.

— Давай отпросись в Москву. Всего один раз съездишь, дальше Роза сама справится.

— Э-э, нет! Я все должен знать и видеть своими глазами! Мало чего нахимичат медики!

— Я предлагала Юрке донорскую мать. Ну, это когда он сделал бы ребенка другой бабе, а та, родив, отдала бы нам дитя, так ведь не согласился он. Отказался вглухую. Ответил, что путевая ребенка не отдаст. Себе присвоит. Отними его потом. Так и не уговорила, — выдала Роза семейный секрет.

— Такое возможно, — согласилась Клара, подумав. И предложила:

— А если вам это искусственное у нас сделать? Все ж процент уверенности и гарантии больше. Давайте, решайтесь!

— Нет, теща! Мы отсюда никуда не поедем. Сама показывала фотки, где ваши дома разнесло. Куда ж зовешь?

— Юра! У нас теперь не бомбят. Разве иногда еще появляются «смертники». Но и этих отлавливают, не дают им сесть в поезд или в автобус. Люди стали внимательнее. Уже спокойно спим ночами. Вот в этом третьем доме пятый год живем. И видишь, вокруг ни одной воронки от снарядов! — убеждала Клара.

И все же не уговорила. А через неделю, проводив родителей в Израиль, Юрка с Розой уехали в Москву. Об их отъезде знал Александр Петрович Порва.

Вернулись они притихшие. Юрка даже лить бросил. Знал, через месяц предстоит главное.

Юрка в тот день возвращения из Москвы, будто сам родился заново. Уж как только не обзывал свою жену раньше, случалось по морде бил, по заднице. Теперь петухом вокруг завертелся. Не на автобусе или маршрутке, на такси во двор привез, даже дверцу машины ее открыл, подал руку, помог выйти. Бабе, непривычной к такому вниманию, даже неловко стало. Она посмотрела на соседей во дворе. Люди приветливо здоровались. Они знали, зачем ездила семья в Москву.

— Ну, как дела? — подошел Порва.

— Теперь ждем. Может и нас Бог увидит, подарит долгожданное, — выдохнул Юрка настороженное.

— Дай вам Бог! — ответил человек.

Розу теперь редко видели во дворе. Даже за хлебом в магазин ходил сам сантехник. Он еще выпивал, но уже не приползал, а приходил домой на своих ногах. И позвонив в дверь уверенно, всегда говорил:

— Да это я, твой чумарик, открывай!

Случалось, он работал допоздна или, засидевшись с мужиками, слушал их разговоры, узнавал новости двора, а потом возвращался к жене. Прошли пять месяцев. Юрка заметил, как раздался живот у Розы.

— Мамка! Ты станешь мамкой! Родишь нашего ребенка! И я тоже стану отцом! Розка! Это не просто счастье, это чудо! — улыбался человек счастливой улыбкой.

— А ведь ругал врачей, не верил! — напомнила жена.

— Прости Роза! Дураком я был. Теперь сам знаю, что надо было раньше решиться. Но хорошо одно, мы не опоздали…