Когда Димка возвращался домой пьяным, Верка встречала его с утюгом или с каталкой. Он все годы носил на теле следы побоев.

— Думала, жена его удержит лаской, теплом, заботой. А он на ком женился? Не женщина— быдло. Грубиянка и хабалка базарная! Мальчик совсем опустился! В семье — бобылем живет! Сиротою. Неприкаянно, не обласкано мое дитя, — жаловалась мать старшему сыну. И Кешка с самого начала советовал Димке оставить Верку, уйти от нее.

— А чем другие лучше? Бабы все одинаковы. Поверь, лишь до росписи покладисты! Потом все феи в ведьм перерастают. Это их бабья особенность, — отмахивался Димка. И напоминал о тесте.

В последние годы ему удалось взять верх в семье. И он, пользуясь положением кормильца и хозяина, частенько бил жену, детей; но уважения так и не добился.

Верка не знала о работе Димки. Он никогда ей ничего не рассказывал, не доверял. Да она и слушать не стала бы. Все знала от своего отца — майора милиции. Даже дома, при детях и соседях, обзывала мужа легавым, мусорягой, никогда не называла его по имени.

Дети Дмитрия унаследовали от матери презрительное отношение к работе отца. И на вопрос, кем он работает, старались не отвечать, стыдливо опуская глаза. Именно из-за этой обстановки в семье Димка никогда не приводил домой друзей и сослуживцев. Знал, что опозорится перед всеми, или выгонит их Верка скопом, не спросив, зачем пожаловали.

Дмитрий никогда не стремился домой, к семье. Он был завсегдатаем городских притонов и кабаков, где его знали все. Там он находил свою отдушину, чувствовал себя человеком, мужиком, нужным и любимым. Пусть за деньги. Но он получал полное удовольствие без скандалов и качалки.

Постепенно он перестал видеть в Верке жену и женщину. Да и она не горела желанием ложиться с ним в одну постель. Спала с детьми в одной спальне. В комнату Димки, случалось, не заглядывала по нескольку дней. А если и заходила, то только чтобы убраться, сменить белье.

За все годы она ни разу не поздравила его с днем рождения. А в последний год даже не накрывала ему на стол.

Они жили под одной крышей, все больше отдаляясь друг от друга. И эта пропасть между ними росла с каждым днем.

Кешка не раз рассказывал Тоське о Верке. Жалел брата, сетовал на его невезенье. И говорил, что, видимо, они разбегутся, как только подрастут дети.

Верка была у Тоськи несколько раз. Но к себе никогда не приглашала. Она считала, что все до единого Быковы — дряни и негодяи. Что Тоська тоже невестка, не хотела и вспоминать. И вдруг пришла… С чего бы?

— Кто эта женщина, которую избила Верка? Любовница Димки? А может, Кешки? Иначе с чего бы ее принимала у себя свекровь, да еще угощала коньяком? А может, они прислали ее сказать, где теперь находятся? Но почему прячутся? Что случилось? Почему прислали бабу? Может, потому, что она не вызывает подозрений? Может, за домом свекрови следит милиция? И не только за нею? — думала Тоська.

— Чего это ты киснешь? Чего задумалась? — подошла Евдокия к дочери. Та рассказала ей о встрече с Веркой, разговоре.

— Выбрось из головы. Не хотела тебя тревожить, но уже весь город говорит, что Быковы убили человека, их повсюду милиция ищет. Так вот от невестки сама услышала. А пустых слухов не бывает. Забудь его. Поймают Кешку и засудят. На много лет. Может, расстреляют. Сделанное не воротишь. Коль не виноват, не прятался бы, — говорила Евдокия уверенно.

А через неделю к Тоське приехал следователь.

Баба не на шутку испугалась сухого, официального тона человека, оглядевшего ее холодно, вприщур:

— Где ваш муж? — спросил сразу.

— Не знаю. Пропал.

— Как так? А почему никуда не заявили, не попросили помощи у розыска? — недоверчиво скривился рот в усмешке.

— Мы поссорились. Я уехала от него навсегда. И больше к нему не вернусь. Я устала…

— От чего?

— От всего! От пьянок и шабаша, от его левых связей с женщинами. Он не создан для семьи. Я запоздало это поняла. Но лучше теперь. Тянуть дальше не могу, — расплакалась Тоська.

— Вы знаете его друзей?

— Брат Дмитрий, еще был Петр Попов. И вся милиция…

— Анатолия Фомича Маркова знаете?

— Да, он бывал у нас.

— Вы говорили по телефону с его дочерью?

— Да, она несколько раз звонила из Риги. Справлялась об отце. Иногда просила передать, чтобы срочно звонил домой.

— Когда вы в последний раз видели Маркова?

— Года полтора назад…

— Он был у вас десять дней назад.

— Я уже жила здесь… Приехала туда в квартиру. Там никого. Два дня пожила с детьми. Поняла, что опять загулял Кешка. И уехала. Теперь навсегда.

— Иннокентий Быков не говорил вам о поездке в Ригу, о своих отношениях с Марковым? Что их связывало?

— Он велел мне встретить его хорошо. Это было давно. В первое знакомство. Но кто он и зачем приехал, ничего не говорил.

— Вы искали мужа?

— Да, звонила жене Дмитрия. Она и своего, и моего по всем падежам просклоняла

— Скажите, муж не объяснил вам, почему Маркова надо встретить хорошо?

— Говорил. Что от него многое зависит. Я приняла Анатолия Фомича за Кешкиного начальника. Потом — за друга.

— Они часто встречались в Орле?

— Нет. По телефону говорили. Виделись маю.

— В общении возникали между ними ссоры?

— Нет, никогда! Анатолий Фомич очень воспитанный человек. Такие не ругаются. И ни с кем не спорят.

— Скажите, если бы довелось, где бы вы сегодня искали мужа?

В притонах. Но я и искать не стану.

— А есть ли у него друзья или дальние родственники, где он мог бы жить все это время?

— Его друзья — потаскухи, — отвернулась Тоська и спросила:

— Это правда, что Кешка убил Маркова?

— Анатолий Фомич убит. Это верно. Его опознала дочь, приезжавшая из Риги. Кстати, она останавливалась у вашей свекрови. И отрицает версию об убийстве своего отца вашим мужем. Исключила полностью даже намеки. Убеждена, что это дело рук рэкетиров города. И что они убили не только отца, но и Быковых. Ведь не случайно их нигде найти не могут. Ни в Орле, ни в Прибалтике. Она, как и ваша свекровь, утверждает, что Быковых, вероятнее всего, убили. А врагов у них было больше чем достаточно. Это нам известно.

— Но я слышала про очевидцев!

— Мы не можем верить словам. Только фактам. Пока мы нашли Маркова. Быковых надо искать. Кем мы их сыщем? Убийцами или жертвами? Это покажет время.

Тоська после его ухода залилась горючими слезами:

— Может, ни в чем не виноват, может, лежит где-нибудь в земле или в реке? А его все проклинают ни за что. И даже свои отвернулись. От мертвого! Вон даже следователь сомневается. А я сплетням поверила. Чужая баба, дочь Маркова, та не поддалась слухам. Не то что я! Выходит, права свекровь, сказав Верке, что нет у нас ни души, ни сердца…

— Чего воешь? — тряхнула Евдокия дочь за плечо. Та рассказала, о чем говорил следователь.

— Ну и хрен с ним. Убили — тебе легче! Одной горой меньше. Подбери сопли, дурочка! Тебе какая разница, живой он или сдох?

— Муж он мне! Отец моим детям! Ты его всегда ненавидела! Даже мертвого.

— Молчи, дурочка! Глянь, кто к нам идет. Вот сейчас и узнаем, жив твой Кешка или нет его? — бросилась открывать калитку Алымихе.

— Тебя сам Бог прислал! — пригласила в дом старуху.

— Все говорят, что меня черти носят! — не поверила бабка, шагнув через порог. Увидев заплаканную Тоську, спросила: — Ты кого это оплакиваешь? Уж не пса ли своего — Кешку?

— Говорят, их убили вместе с Димкой.

— Набери воды в стакан, золы насыпь. И дай свечу! Теперь иди ко мне! — шептала Алымиха над стаканом. И когда в нем осела муть, подозвала Тоську, — Глянь! Твой покойник жирует, живей тебя! Вишь, за застольем сидит. Не с чертями, где заждались. А с бабой! И Димка при них. За сторожа. Может, она одна на обоих! Нынче все в свете перевернулось! — подала стакан Тоське, та охнула. — Ну что? Обсохли сопли? Сиди у мамки! И не суйся никуда!

— А что же дальше будет? — спросила Тоська Алымиху. Бабка трижды повернула стакан. Но в нем ничего, кроме мути, не увидела.

— Не скоро прояснится эта карусель. Не враз судьбы определятся каждого! Жди…

И, попросив у Евдокии семян огурцов, вскоре ушла. Тоська о слезах и жалости забыла.

… Ленка первой услышала, что Быковых разыскивает милиция. Савва рассказал ей все, придя за обещанной любовью. Ленка не промедлила. Да и то сказать, целых три месяца следил за Быковыми, не спуская глаз с братьев. А тут через неделю услышал о дочери Маркова, опознавшей отца, отвергшей всякие подозрения от Быковых. Узнала о том Елена и враз охладела к Савве. Тому досадно стало. Он понимал: милиции удобнее поверить в смерть Быковых, чем согласиться, что в ее рядах работали убийцы. И решил сам разыскать братьев.

Он следил за их квартирами по ночам. Не спускал глаз со старухи Быковой. С каждого, кто входил и выходил от нее. Но кроме редких соседок-старух никто не навещал мать Быковых. Савва сделал все, чтоб телефон в ее квартире замолчал. И тогда кто-то из Быковых обязательно попадет в клетку. Но не везло. Савва чувствовал, как постепенно угасал интерес к делу Как следствие пошло по своему пути, разыскивая Быковых среди покойников.

За городом и впрямь нашли двоих милиционеров. Убитыми. В канаве пролежали, слегка присыпанные землей. Без документов. Головы рассечены на части. Кто они? По телам лишь родные их могли узнать. Пригласили Верку, га наотрез отказалась приехать в морг. Тоську Евдокия не пустила. Привезли старуху-мать Быковых. Та, едва глянув, взвыла. Сразу опознала своих. И заблажила во весь голос:

— Сыночки мои! Кто же вас отнял у меня? Зачем доверились? Как же мы, горемычные, без вас остались?

Савва внимательно следил за старухой. Он не верил ни словам, ни слезам. Его душу не могли разбудить даже самые отчаянные вопли. За годы своей работы он немало их наслышался. И сталкивался с самой грязной изнанкой жизни.

— По каким признакам вы можете узнать своих сыновей? — спешно накрыл обоих простынями.

Старуха смотрела, обезумев, на Савву, не понимая, что хочет от нее этот человек.

— Были ли у них родимые пятна и родинки, швы на теле? Вы, как мать, должны их помнить. Опишите! — потребовал сухо. И добавил: — Может, при жизни помните травмы, оставившие след на теле каждого?

— Я родила их здоровенькими. Родинки считать было некогда. Чтобы вырастить их, работала сутками. Сама на ноги подняла. Умоляла, чтобы ушли из милиции. Не зря боялась! Мало было убить, еще и опозорили их имена! И меня с ними! За что?

Савва и тогда не поверил. Но когда старуха принялась целовать ноги покойных, судмедэксперт умолк и поверил. Знал, работая многие годы, что не только чужих — своих умерших брезгуют целовать родные люди. На такое даже под принуждением не заставишь согласиться.

Поникнув головой, поверил, что и впрямь убиты Быковы. Что и на их жизни нашлись охотники. Поймали и поступили так, как они с Марковым.

Но милиция не верила Савве. И обоих мертвецов хоронили с почестями. Не как убийц, а как героев, пострадавших от рук бандитов во время несения службы.

На могиле братьев отгремели последние залпы из оружия. Громадный памятник утонул в цветах. И прокурор с начальником милиции уходили с кладбища молчаливые, довольные и успокоенные.

Никто во всем городе не станет порочить ничьих имен, распускать грязные слухи. Сохранены имена живых и мертвых. И на мундирах, и на совести — ни одного пятна. В том, что они похоронили Быковых, никто не усомнился.

По всей Орловской области, кроме Быковых, никто не пропал.

А эти — ушли…

— Земля им пухом, — обронил генерал, оглянувшись на могилу у ворот кладбища.

Верка даже на похороны не пришла. И уже через неделю получила справку о смерти мужа, оформила пенсию на детей. Облегченно вздохнула, что сумел уйти человеком, не оставив детей без помощи.

Тоська была на похоронах. Но на сороковой день мать велела ей снять траур. Алымиха, проходя мимо, обронила:

— Рано отпели. Не спешите. Чего по чужому покойнику плачете? За своего — живого — ручьи прольете. Это горе — не ваше…

На этот раз бабке не поверил никто.

Тоська убедилась, что милиция знала, кого хоронит. Впереди гробов несли портреты Быковых. Горожане, уступая путь процессии, облегченно вздыхали:

— Слава Богу! Двумя гадами на земле стало меньше!

О Быковых как-то разом умолкли все сплетни и разговоры.

Не забывали о них лишь чекисты.

— Вполне возможно, что их убили. Но… Даже если это и они похоронены, нельзя оставлять без наказания убийц. И, конечно, необходимо установить причину смерти. То, что они умерли насильственной смертью, в том нет никаких сомнений. Но за что? Может, это результат воровства коллекции Карпова? Роковая кубышка? Сколько жизней унесла! Ни у кого в руках не прижилась, не признала никого хозяином. Словно своего часа ждет! — говорил Александр Потапов.

— Но кто на этот раз мог ею воспользоваться? Вероятнее всего — удачливый покупатель. Решил и монеты взять, и деньги за нее не отдать, — предположил Вадим Соколов. И добавил: — Не было у них коллекции, Сань! Я все записи их разговоров прослушал. У Горбуновых. Хотели они ее найти, но не смогли. Везде провалы. Последняя их попытка у Поповой тоже нулевым результатом закончилась.

— Это у Поповой! А вот после нее могли напасть на след…

— Ага! Маркова! И тут же попались на глаза Савве. Если он не врет и не сводит счеты за любовницу! Я не склонен верить человеку, способному оклеветать любого, лишь бы добиться своего! — поморщился Потапов и, сверив сводки, просмотрев сегодняшние, задумался: — Странно! Очень странно! Пропали два человека еще два месяца назад. А родственники только сегодня спохватились и подали в розыск, — сказал тихо.

— Кого ищут? — насторожился Вадим.

— Двоих водителей. Шоферов. Они работали на КамАЗе. Уехали в рейс и не вернулись. Ни самих, ни машины с грузом.

— К сожалению, теперь это не диво! На «дальнобойщиков» давно охотятся на дорогах!

— Я знаю! Не они ли похоронены под фамилией Быковых? — задумался Потапов.

— Но мы с тобой обыскали всю Россию и Прибалтику. Нет их нигде. А ведь искали наши чекисты.

— Они искали Быковых. А те, не сбрасывай со счетов, работали в милиции. Имели запасные документы. Вот только на какие фамилии?

— Забыли нас с тобой предупредить! — рассмеялся Потапов.

— Их фото разосланы повсюду!

Вадь! Что внешность? Нынче ее изменить ничего не стоит. Вон в той же Грузии, хочешь, такой нос пришьют — не сгибая руки почешешь, надоест — срежут его до самых бровей! — рассмеялся Потапов.

— Понимаешь, коллекцию они не заполучили. Это ясно из их разговора с Марковым, где они сказали о полном провале. Теперь, если Быковы живы, в Орле долго не покажутся. Пока все стихнет. Если и решат вернуться, то к матери. Жены их уже не ждут. Но придут они только за коллекцией. Снова станут искать ее. Но где? У кого?

— Честно говоря, я сам не знаю, куда она делась? — вздохнул Потапов.

— Быковы, это у меня есть на пленке, проговорились, что коллекция у Попова, но им не удалось узнать, где он ее спрятал. Он мог доверять только матери. Но там не оказалось.

— А если дома держал?

— Я думал. Но отпадает возможность. Попов очень трусливый человек. Боялся острых ситуаций. А держать в квартире такое сокровище — это жить в постоянном страхе, с пистолетом под подушкой ложиться спать. К тому же о коллекции, что она у них в доме, обязательно узнала бы жена. И сокровище давно бы попало в руки Быковых. Валентина Попова не стала бы рисковать из-за нее жизнью ребенка, да и своею. К тому же истинной цены монет она не знает. И если даже Быковы не пошли к ней, искать там нечего. Петр не доверял жене даже зарплату, — рассуждал Вадим.

— Но коллекцию взял?

— Да!

— Общался только с Быковыми?

— В последнее время только с ними.

— Если не с ними взял, не у них, у кого мог хранить монеты? — спросил Александр.

— Весь вопрос в том, с кем он их взял. Там и хранятся. Если целы! — глухо ответил Соколов.

— Но с кем? Он никому такое не доверил бы. А сам не смог бы в одиночку справиться.

— Я часто задумывался, почему Попов предпочел иметь своей крышей Быковых. Для чего они ему понадобились? Если бы он не терроризировал Митрошина, мог бы спокойно жить. И Михаил его не тронул бы. Кто-то толкал Петра на все мерзости. Словно заинтересован был в том. И, конечно, знал, что добром не кончится. Кто-то должен был погибнуть. И вот тут освобождался путь к монетам…

— Если они до сих пор в Орле! — буркнул Потапов.

— Думаю, что да! Во всяком случае, ни одна из них не объявилась.

— Золотые переплавить могли на всякую муру, на зубы!

— Э-э-э, нет! Вор не столь бездарен. Он понимал, что монеты ценились не из-за металла. Расплавить их мог лишь полный идиот. Да и немного там золотых монет. Их ценность в редкости — в старине!

— Значит, укравший должен был в том разбираться? — спросил Александр.

— Само собой разумеется, — подтвердил Вадим.

— Выходит, нам надо поискать среди нумизматов, тех, с кем общался Попов? С кем скооперировался, чтобы провернуть это дело.

— Верно!

— Но прежде чем довериться, Попов должен был знать, что коллекционер не только разбирается в монетах, а и способен выкупить ту часть коллекции, какая стала принадлежать Попову, — говорил Вадим.

— Вот так? Ты предполагаешь, что коллекция в руках нумизматов?

— Если не у Быковых, не у матери, где ее еще искать? Только у людей сведущих и непременно состоятельных, — добавил Соколов смеясь. И продолжил: — Кстати, только после исчезновения коллекции у Попова появились деньги на новый «Мерседес». Да и жил не но средствам!

— Все верно! Но кому из нумизматов мог мешать Митрошин? Где взаимосвязь Михаила и коллекции? — напомнил Потапов Вадиму.

— Кто-то хорошо знал психологию Петра. Использовал его недостатки в своих целях. Ну посуди, где Михаил и кто против него Петр?

— Это как сказать! У Попова имелось оружие. А у Митрошина только злоба и кулаки. Нельзя заранее предугадать, чей верх возьмет?

— Можно! Потому что Михаил знал об оружии и напролом не полез бы. А вот Петр не мог предвидеть, где его подкараулит Митрошин. О результате такой встречи можно догадаться заранее. Вот и подставили Попова под расправу. Но не без помощи.

— А зачем? — не понимал Потапов.

— Неужели не дошло? Я не знаю во всей России человека, способного выкупить хотя бы третью часть коллекции. Сумасшедшая сумма! Сам знаешь. А потому взявший у Попова монеты знал, что не сумеет быстро рассчитаться, или вовсе не хотел сдавать деньги, а Попов их, по всей вероятности, требовал постоянно. Ему их отдавали частями. И делали все, чтобы петля вокруг шеи Петра скорее затянулась. Его подзуживали. Толкали на риск.

— Да. Для Попова его поведение по отношению к Митрошину было вызывающим. И беспечным для Петра! — согласился Потапов.

— Этот нумизмат, скорее всего, неофициальный. Подпольщик какой-то. Я интересовался у знатоков. Мне рассказали, что в Орле, как и повсюду, таких немало развелось. Они скупали у стариков за гроши царские деньги, какие те берегли. А потом, выезжая за границу под видом челноков, сбывали царские рубли десятками за баснословные деньги. Тем же коллекционерам в Германии, Франции, Норвегии. Там спрос на эти монеты очень велик. Конечно, не гнушаются и подделками. Наши фарцовщики за наличку что хочешь изобразят в металле.

— А почему у нас не продадут?

— Сань! В России царские монеты стоят намного дешевле! Мы свое, как всегда, не ценим. Так вот этот подпольный нумизмат знает, что коллекция Карпова разыскивается. И появляться с нею где бы то ни было опасно. Надо ждать. Со временем ее цена растет. Вот и затаился. Ему опасаться за свой товар не приходится. Беспокоил лишь расчет. Но он и здесь нашел выход, столкнув Попова с Михаилом, — объяснял Вадим.

— По-моему, этому подпольщику приходилось оплачивать заодно и Быковых? Но зачем ему они?

— Тут все продумано. Петр неслучайно не сказал братьям, где находилась коллекция. Какая ему, по всей видимости, уже не принадлежала. Он держал их на интересе. Ведь отними у Быковых надежду на коллекцию, Петр перестал бы их интересовать. А кто защитил бы? Он не надеялся на самого себя. И держал Быковых как пугало, не только для Митрошина, а для подпольного нумизмата. И когда тот отказывал или подолгу не давал денег, Попов ему, конечно, грозил крышей, по-видимому, говорил, что расскажет им все.

— Ну и паук этот Петр! — крутнул головой Потапов, спросив:

— Как ты только разгадал этот ребус?

— Я разговаривал с Валентиной Поповой. Умная женщина. Очень спокойный человек. Прямая противоположность мужу.

— Когда ты с нею успел увидеться?

— Вчера. Созвонился. И сразу после работы к ней, — ответил Вадим.

— Это она о нумизмате рассказала?

— Не совсем так. Я ее, не торопясь, расспросил обо всех, с кем Петр общался незадолго до смерти. Мы с тобой знали всех, кроме двоих. И она никогда не видела их в лицо. Но слышала, как Петр звонил им. Называл имена. Правда, говорил он с ними, уходя в другую комнату. Иногда просил, а чаще требовал деньги. Называл большие суммы. И два раза даже пригрозил им крышей. После чего вскоре уезжал.

— Но ведь нумизмат мог при желании причинить Петру множество неприятностей. Мог напомнить, что коллекция краденая. Почему не заявил?

— Сань, от этого всего проиграл бы сам подпольщик. Коллекцию тут же пришлось бы вернуть государству, а Быковы вместе с Поповым отблагодарили бы его по-своему. И, как думаю, окончательно. Так что ему было что терять и над чем задуматься. Он не успел бы сделать звонок, как над ним учинили бы расправу, — усмехнулся Вадим.

— А что еще рассказала Попова?

— Поделилась, что муж никогда не брал с собой записную книжку. Была у него такая, особая. Он ее от всех прятал. Она эту книжку поищет. В его шкафу. Правда, ключей нет. Но она попросит у Митрошина.

— Чего же ты не помог? — удивился Потапов.

— Рано. Спешить нельзя. У меня с ней через два дня следующая встреча назначена. Попова обещала отдать мне эту записную книжку мужа. Ей она не нужна.

— Интересно ее заполучить.

— Я просто уверен, что с нею мы разыщем коллекцию. Обязательно найдем.

— Кстати, я тебя тоже удивлю, — глянул на Вадима Потапов: — Эксгумация трупов Быковых назначена!

— Как? Почему их будут выкапывать из земли? Сомнения появились?

— Вполне оправданные. Все сведения подтверждают, что трупы, найденные в канаве, — водителей КамАЗа. Брянская милиция арестовала банду рэкетиров, занимавшуюся бандитизмом на Московской магистрали. Они указали, в числе прочих, эту канаву, в какой закопали водителей.

— А милицейская форма как там оказалась? — изумился Вадим и продолжил: — Подбросили. Не иначе как Быковы! Выходит, переквалифицировались?

— Среди рэкетиров Быковых не оказалось. А значит, не всех поймали, или братья видели и подкинули, зная, что их разыскивают. Но связка между ними есть!

— Главарь банды известный уголовник, на счету его много убийств. Он их не скрывает. О Быковых не знает. Фото всех рэкетиров, пойманных в Брянске, мне обещали передать сегодня. И уж кого-кого, а Быковых есть кому узнать…

…Но на фотографии чекисты не увидели Быковых. Трое рэкетиров, убившие шоферов, признали, что машину они через два дня продали в Белоруссии. Весь груз через оптовиков сбыли по низкой цене. А самих водителей закопали наспех, потому что убили их засветло. Не хотели быть замеченными другими водителями и пассажирами с магистрали, поэтому торопились.

Одежду водителей сожгли. А документы оставили у себя. Они никогда не бывают лишними.

— Нет, на трупах не осталось ничего. Мы их догола раздели! — заявил главарь банды.

Знают ли они Быковых? Каждому рэкетиру предъявляли фотографии братьев. Но никто их не опознал.

Милиция Орла, узнав о предстоящей эксгумации, занервничала.

— На каких основаниях вы собираетесь осквернять тела покойных? — негодовал генерал. Но, узнав причину, умолк пристыженно, оглушенный признанием рэкетиров.

— Вот это да! А я-то думал, что с Быковыми навсегда покончено. Как теперь объясню эти похороны? Вот черт! Никак не отделаться от этих братцев! — и тут же позвонил прокурору.

— Я уже в курсе дела. Что ж, продолжим поиски негодяев! Хорошо, что они не наши с тобой мундиры в могилу бросили, пока на рыбалке были. Не то вернулись бы домой, а там уже за помин душ наших, — отшутился невесело.

Узнав о том, что Быковых будут выкапывать и эксгумирование назначено на следующий день, Савва не знал, радоваться ему или огорчаться. Поводы имелись и к тому, и к другому.

Конечно, его удручало то, что впервые за все годы он, поверив матери Быковых, дал заключение, что трупы, предоставленные на экспертизу, несомненно братьев Быковых. Не мог же он добавить, что мать не помнила характерных отличий своих сыновей и целовала ноги покойников. Последний аргумент мог убедить патологоанатомов, но не следственные органы. А значит, появится первый брак в работе. Но Савва очень дорожил своей безукоризненной репутацией. Потому переживал.

Радоваться тоже был повод. Ленка поспешила со своей холодностью. И если братья Быковы живы, то Савва их из виду не выпустил бы. Но… Теперь пусть она его просит о том. Савва еще подумает, как отомстить ей за холодность.

Он позвонил женщине сам. Сказал, что произошло. И опознание трупов родственниками убитых будет проведено в его морге, где обязательно присутствие матери Быковых.

— И что ты намерен сделать? — поинтересовалась Ленка.

— Теперь мне безразлично. Проведу опознание, как положено, и конец на том. Меня более никто не интересует.

— Даже я? — удивилась Ленка.

— Вы меня принимаете за шута. Я для такой роли староват. Все прочее — недоступно. Так что ждите! К вам в любой момент может прийти прежний друг..

— Нет, Савва! Я не хочу его видеть. Приходи! Нам есть о чем поговорить! — спохватилась Ленка.

Вадим Соколов в этот день пошел к Валентине Поповой. Она обещала к сегодняшнему дню обязательно разыскать записную книжку мужа.

Потапов решил сегодня непременно встретиться с Егором. Бывший фартовый, даже отходя от дел, всегда в курсе всех событий. Быть может, он знает или намекнет, где надо искать Быковых. И слышал ли что о коллекции Карпова? Мимо ушей Егора такой слух не проскочит.

… Никто из работников милиции не пришел на эксгумацию. Когда гробы были доставлены в морг, следователь прокуратуры впустил поначалу родственников водителей.

— Отличительные особенности? — всхлипывали жены. И сообразив, что хочет от них следствие, заговорили разом: — Мой перенес операцию на аппендицит. У него шов долго не заживал. Сколько лет прошло? Год назад…

— А моего еще два года назад тому тятька бил, и в плече кость была с трещиной. Рентген показал. Снаружи, под пупком, большая черная родинка.

— А у моего нет большого ногтя на правой ноге. Отдавил, он и слез, — добавила первая.

Когда раздели покойных, все приметы совпали, и тогда впустили Быкову.

— Это не ваши сыновья погибли, — начал следователь.

— Что? Не мои? За взятку продали моих ребят! Даже мертвых! — заорала вне себя.

Жены и родственники водителей онемели от удивления:

— Чего это она? Ей бы радоваться, что ее дети живы, про взятку лопочет! Кто же за такое даст? Нам бы ее счастье! Вот дура!

— Мои это дети, мои!

— Господи, если бы это было правдой и встали наши мужики из гроба, я бы ей ноги обцеловала, — шамкала старая мать одного из водителей.

— Я от своего ни от живого, ни от мертвого не отрекусь! Коль твой сын, скажи, откуда у него этот шрам на ноге? — спросила Быкову жена водителя.

— Собака, наверное, укусила…

— Врешь, косой порезался да сенокосе.

— Когда нам можно своих забрать? — спросили следователя родственники водителей, забыв о Быковой. Та начала истошно орать, угрожать, что обратится к генеральному прокурору. Но ее никто не слушал и не воспринимал всерьез.

Когда покойных унесли из морга, Савва сказал следователю:

— Сколько лет работаю в морге, всякое видел. Но чтобы мать не обрадовалась тому, что дети живы, с этим столкнулся впервой.

— Ей, видимо, так удобнее и выгоднее. Их похоронили как героев. Теперь начнем искать как убийц. Судите сами, что для нее лучше.

— Я понимаю моральную сторону дела. Но ведь она — мать! И, черт побери, не случайно ее сыновья — негодяи. Им было с кого себя списать, — вздохнул тяжко.

— Эх, Савва! Нам в работе с такими мерзавцами приходится сталкиваться, что удивляться разучились, — признался следователь.

Тем временем Вадим Соколов разговаривал с Валентиной Поповой.

— Нет, он никогда не рассказывал мне о своих друзьях. По-моему, не имел их вовсе. Были знакомые, обязанные ему, или он был кому-то обязан. Петр не умел дружить. Он часто ссорился со своими знакомыми. Менял их. Быстро знакомился с новыми, еще скорее отходил от них. Он признавал приятельские отношения лишь с теми, от кого имел выгоду, пользу для себя. Для души — не признавал сближения с кем бы то ни было. Эгоистичный, самолюбивый человек. Он никому не верил. Во всех видел завистников, конкурентов. А потому жил трудно. Единственная в его судьбе — мать — имела на него влияние. Ее он мог выслушать, последовать совету, но и то не всегда. Ей одной он помогал, с нею считался, жалел и даже побаивался. Но не все рассказывал. Как я понимаю, многое умалчивал, не обсуждал с нею.

— А какие отношения были у вас со свекровью? — спросил Соколов Валентину.

— Трудно их определить одним словом. Мы никогда не ссорились. Но и не судачили друг о друге. Она не сплетница. Но и теплых отношений не было. Она как-то своеобразно относилась ко мне. Но никогда не причисляла к родне. Все годы — вприглядку. Как к необходимой вещи относилась. Никогда не ругала, но и не хвалила. Честно говоря, меня это устраивало. Я привыкла со временем к ней.

— Вы нашли записную книжку мужа? — напомнил Вадим.

— Да, возьмите ее, — подала пухлый блокнот в черной обложке.

— Я верну его вам.

— Не нужно. Знакомые Петра не были моими друзьями. Я с ними не поддерживала никаких отношений. Вместе с другими вещами отдала бы свекрови. Но и ей — ни к чему. Честно говоря, не пойму, для чего он вам? Ведь о смерти мужа все доподлинно известно. Расследовать или искать в этом деле нечего.

— Нас не смерть, а жизнь вашего мужа интересует. Его дела. Они и сегодня имеют свое продолжение, — ответил Соколов.

— Удачи вам. Я буду рада, если хоть чем-нибудь смогу помочь…

… Вадим вернулся в кабинет. Он решил сегодня, не откладывая, тщательно изучить записную книжку Попова. Тем более что никто не мог отвлечь его. Потапов еще не вернулся. И Соколов, включив настольную лампу, склонился над записями…

Потапов, придя к Егору, решил узнать все исподволь, не задавая прямых вопросов. Но Егор успел изучить Александра по прежним встречам. Знал, что не придет этот человек из любопытства, нет у него лишнего времени. Коль объявился, что-то заставило.

Александр справился о здоровье, поинтересовался жизнью. Егор ответил: мол, все потихоньку. Слава богу, жив и на воле! Чего еще желать?

— Мельчают теперь мужики. То ли дело раньше! Нынче поймают пацана, какой залез в карман, и скорей его в легашку! Сами даже подзатыльника отвесить не могут! Здоровенных мужиков «зелень» на улицах тыздит! Во дожили! — смеялся Егор.

— Теперь подростки пошли иные. Жестокие, бессердечные! — отозвался Потапов.

— Они всегда такие были! В зонах! Знаешь, где самая высокая смертность была? У «зелени».

— Не выдерживали условий?

— Хрен там! От пыток откидывались. Они любую разборку переплюнут по свирепости!

— Не удивительно. Знаешь, кто в Орле у нас занимался подростками в последнее время? Братья Быковы. А они кем были до милиции? Младший — бандитствовал все время. Чему он ребят научит? И что от них ждать после таких учителей?

— Быковы? Слыхал. Доходило про них. Оба брательника в легашах приморились. Падлы редкостные! Они доставали всех! И если бы не откинулись сами, им бы помогли!

— Не умерли… И даже не убили их.

— Как? Их схоронили!

— Оказалось, не Быковы это были! Другие. Шоферы! Им милицейскую форму подкинули. Вот и подумали, что Быковы. А потом рэкетиров поймали. Они и сказали, мол, шоферов закопали. Быковых не знают.

— А легавое барахло откуда взялось? — удивился Егор.

— Ответили, что не было его. Голяком зарыли.

— Пусть лапшу на уши не вешают. Это вам трандят. Я бы с них вытряс. На что жмуров легавым тряпьем испозорили? За бабки? Зачем мусоров отмыливали от дела? Такое дарма не делают. Уж если устроили «подкидыша», то явно не на ханшу, либо за обязанку! Не иначе. Мои кенты такое не утворили бы, ни за какие башли не сфаловались бы ментов отмывать.

— Егор, а ты сам знал Быковых?

— Слыхал про них много. Всякое. Видел мельком. Тыздить не доводилось, мокрить тоже. Ни они в моих клешнях, ни я в их лапах, не канали. Но доведись — разборки им не миновать.

— Живы они, Егор! Хотя и могила, и памятник на кладбище имеются. Розыск не знает, где их теперь найти, под какой фамилией прячутся. Оба бывшие милиционеры. Конечно, документами запаслись. Возможность была.

— А зачем они тебе нужны? — хитровато прищурился Егор.

— Человека они убили. Завладели его машиной, деньгами. Сбежали из Орла. Теперь скрываются от правосудия. Но жить надо. А за счет чего? Конечно, будут убивать и грабить. Сколько крови прольется, кто погибнет от их рук? — говорил Потапов.

— Быковы… Средь моих не прикипятся. Это верняк. Мои легавых не отмахнут ни от кого. А вот серед нынешних, этих, как их теперь зовут — крутые, еще рэкетиры, пошмонать стоит. Слыхал я, Саня, что в Подмосковье сколотилась своя легавая «малина». Там в ней одни мусора прикипелись. Все, кого с ментовки вышибли, кто сам слинял. В той «малине» не без отбору. Тех, у кого клешни пудовые либо колган светлый. Кто про всех все секет. Кого тряхнуть, кого зажать. Там дарма никто не харчит. Ну и дышат они файно. Всех подмяли под себя. Может, и эти, кого шмонаешь, тоже там дышат? Куда им деваться? Называют все их Люберцы. Сам я с ними дела не имел. В отколе, ты про то секешь. Но от своих знаю, что кто той «малине» на пути стал, живому не быть, в порошок сотрут.

— Спасибо за подсказку, — запомнил Александр и решил узнать о коллекции.

О ней сказал Егор вот что:

— Много было всякой вони и дыму. Кто только не пытался надыбать ее, но никому не обломалось. Как заговоренная. Сколько фартовых и шпаны на ней накололись, сколько душ забрала — счету нет. А в руки не далась. Никто ее не видел. Может, и не было никогда, одни брехи, сплошная темнуха! Вот и крутые на ней сгорели. Решили завязать. И фартовые послали подальше брехунов. А шпане и вовсе не по кайфу. Неведомое шарить все равно, что голыми клешнями сокола в небе ловить. Не стали время дарма изводить. Треп это все! Нету этих монет!

Потапов где-то в глубине души уже согласился с Егором. Ведь и впрямь, если воры, с их опытом и навыками, не сумели взять коллекцию, ну как бы справился с таким делом Попов? Слабый, трусливый человек, он боялся собственной тени…

Но, войдя в кабинет, увидел Вадима. Тот тщательно проверял каждого абонента, означенного в записной книжке Попова.

— Корпишь? Что-нибудь нашел? — спросил без особого интереса.

— Пока лишь одного на заметку взял. Но и то… Старикашка. Ему скоро семьдесят. Живет на улице Маяковского в частном доме. Скоро его сносят. Старика зовут Иосифом. Его в честь Сталина так назвали. Всю жизнь сапожничал. Работал на обувной фабрике. Когда вышел на пенсию, подрабатывал на редких заказах починкой обуви.

— А какое отношение имеет к монетам? — удивился Потапов.

— Его телефон записан у Попова.

— Ну и что? Может, ботинки чинил у старика.

— Возможно. Но к чему? Напротив дома Поповых комбинат бытовых услуг. Там и ремонт обуви. Быстрый и недорогой, — удивился Вадим.

— Верно! — вспомнил Потапов. И спросил: — Этот Иосиф один живет?

— Нет. У него есть сын. Но он имеет свою квартиру и живет всей семьей на Пушкарной. В пятиэтажке. Но прописан у отца.

— Кто этот сын? Нумизмат? — поторопил Потапов.

— Нет. В обществе официальных коллекционеров не значится. Работает санитаром на «скорой помощи». Но странно, его телефона не было у Попова. Только Иосифа — старика.

— Значит, Петр поддерживал отношения только с сапожником. Странно. Запись о нем старая?

— Номер телефона Иосифа записан особо. Не на странице, а под обложкой. Чтобы никому не бросилось в глаза. Сама запись не старая. Но и не из свежих. Правда, не пойму, как дряхлый старик и недомерок Попов могли вдвоем вынести сейф из квартиры Карпова?

— Постой, погоди, Вадим! Кажется, ты нашел разгадку! — подскочил Потапов возбужденно.

— Какую?

— «Неотложка»! Только на нее обратил внимание сторож из магазина, что рядом на углу, в правом крыле дома Карпова. И пропустил бы без проволочек. Именно «неотложка» часто приезжала по вызову к соседям-пенсионерам, и на нее никто не обращал внимания. А сын старика-сапожника работает санитаром на «неотложке». Уж не на ней ли увезли сейф? С помощью этого санитара и, возможно, водителя. На носилках. Просто и быстро! Среди ночи…

— Надо навестить Иосифа! — загорелся Вадим.

— Не забыть и сына! Этот в стороне не остался.

— Естественно, Петра он знал. И все остальное не было для него тайной.

Чекисты решили завтра нанести визит сапожнику и проверить на месте свои предположения…

Эта ночь показалась Вадиму Соколову самой длинной. Он обдумывал предстоящий визит до последней мелочи, чтобы не допустить ни одной ошибки и промаха.

Утром Александр все же решил рассказать своему руководству о новых обстоятельствах дела. Не хотел самовольно рисковать. И пошел с докладом. Вадим ждал, нервничая, считая каждую минуту Он был уверен, что они с Потаповым вышли на верный путь к коллекции.

Генерал внимательно слушал Александра. Не перебивал, вслушивался в каждый довод. И потом сказал:

— Версия с «неотложкой» действительно интересна и заслуживает внимания. Все прочее — фантазия. Старый человек, проработавший всю жизнь на производстве, имевший неплохие заработки и пенсию, не пойдет на аферу. Да и не связался бы с Поповым. Сами говорили, что запись недавняя. Значит, недолго знакомы. А старики, да будет вам известно, люди осторожные, бережливые. Они копят на гроб. На достойные похороны. Сомневаюсь, что все свои сбережения он отдаст на коллекцию, да еще украденную. Какую практически не применить. Да и Попов не столь глуп, чтобы доверить дряхлому старику свое сокровище без всяких гарантий. Умри Иосиф в любой день, с кого спросил бы Попов коллекцию или деньги?

— У него сын!

— Я о том помню! Но сами взвесьте! Где санитар «неотложки», где коллекция? Это абсурд!

— Хотя бы проверить версию!

— Вас шарахает из стороны в сторону. От братьев Быковых к старику-пенсионеру! Уверен, что и здесь будет промах.

— Мы топчемся на месте потому, что застряли в постоянных сомнениях. А нужно действовать, искать, не теряя времени. Пора отойти от вчерашних методов. Вы посмотрите, те, кого пора давно взять, уже сбиваются в банды и убивают безнаказанно. Преступность выросла до гигантских размеров. А мы вместо того чтобы пресечь, остановить, противостоять ей, сомневаемся… Мы слишком перестраховываемся и боимся. Я не могу так работать. Либо вы даете нам возможность справиться с этим заданием по поиску коллекции, либо нам надо уходить. Нельзя работать, ежедневно деградируя, и видеть, как иссякает авторитет нашей организации. Нам перестают верить. Люди все реже обращаются к нам за помощью, все меньше получают информации. Случайно ли такое? Нас ставят на одну доску с милицией! И говорят прямо, что и мы, и они совсем бессильны против нынешних преступников. И добавляют, что нас, дармоедов, разогнать надо!

— Вот как заговорили? Уже меня поучать и стыдить! Помилуйте, может мы с вами в угоду обывателям станем рекламировать свои успехи ради дешевой популярности? Или вы забыли, сколько наших ребят, лучших сотрудников, гибнут ради дешевой популярности? И это тогда, когда каждая деталь проверена, обдумана многократно. Вы пришли с сырой информацией. Первоначальной. Тут же просите подтвердить задание. Потрудитесь сначала собрать подробные сведения! Сами придете к верному выводу, а потом решите, стоит ли просить добро! Я не первый раз говорю: не имею морального права рисковать вашими жизнями. И вашей головой. Жизнь чекиста и так коротка, — добавил, вздохнув.

Информация… Ее Вадим с Александром собирали по крупице. Тщательно отсеивая лишнее. Но не только стариком-сапожником интересовались чекисты. В Люберцах и в Брянске, в Белоруссии разыскивали Быковых и машину Маркова.

Черный «Форд» Анатолия Фомича вскоре был найден. Его не разобрали на запчасти. Не перекрасили. Банально заменили номера. Но машина после смерти Маркова сменила шесть хозяев.

Кто купил ее у Быковых и где, невозможно стало добраться до первоначалья.

— За две тысячи баксов толкнули мне машину. Нет, не на авторынке. Увели меня оттуда, уговорили, предложили импортную. Глянул. Все в порядке. Ну и купил…

— А кто продавал?

— Мужик! Сказал, что машина его сына. А тот их из Германии пригоняет. Надоест одна — продаст ее, другую пригонит. Ну, этим теперь многие зарабатывают.

— Не объяснил, почему дешево продает?

— Сказал, мол, деньги срочно нужны. А кому они не нужны? Понятное дело, купил.

— Когда купил?

— С месяц назад…

Ни покупатель, ни машина не навели на след Быковых. О них нигде не было слышно. Лишь в сводках, поступавших к чекистам каждый день, росло число жертв, погибших от рук неустановленных преступников.

Одна из банд прижилась возле Орла. Кто они?

На магистрали останавливали иномарки и, убив пассажиров, угоняли машины. Убивали водителей зарубежных грузовиков. И это не далее чем в тридцати-сорока километрах от города.

Охрана и патрулирование трассы дали свои результаты. Были пойманы четверо бандитов. Но они оказались чеченцами и, как выяснилось, не контачили с другими группировками и не доверяли никому. Их передали следственным органам.

За прошедшее время Вадим Соколов все же навестил старика-сапожника, чей телефон имелся в записной книжке Петра Попова. Пришел под видом клиента с просьбой починить подносившиеся полуботинки.

Соколову открыл дверь крепкий, жилистый старик. И, глянув на Вадима, спросил строго:

— Тебе чего надо?

— Я к Иосифу с просьбой.

— Какой еще просьбой? Ошибся! Ступай! — попытался выставить за дверь.

— Сапожник мне нужен. Полуботинки вот принес в починку!

— Иди в мастерскую. Чего сюда лезешь?

— Да разве там починят? Клеем намажут, два дня подержат и отвалится подошва. Прошивать разучились. Нет там мастеров, сплошная халтура. А о вас говорят, что надежно делаете! Хороший мастер.

— Кто говорит? — насторожился старик.

— И почтальон, и в магазине вашем посоветовали. Все продавцы хвалили…

— Ну ладно, проходи. Коль ты моих друзей знаешь, гляну твою обувь. А то я думал, что тебя подослали ко мне.

— А какой секрет у вас, что меня подсылать станут?

— Налоговые инспекторы нынче объявились. Узнают, что дома обувь ремонтирую, таким налогом обложат, ничему не будешь рад! — сдвинул густые брови на переносице. И провел Вадима в боковую комнатушку, служащую мастерской.

Оглядев полуботинки Соколова, спросил:

— С полчаса подождать сможешь?

— Конечно! — охотно согласился Соколов и присел на стул напротив Иосифа.

Понемногу они разговорились.

К тому времени, пока старик отремонтировал полуботинки, Вадим знал, что Иосиф работал сапожником больше полувека. На свой заработок жил безбедно. Его покойная жена ни одного дня не работала, жила, как птичка, без забот. Только и делов, что по дому управляться. Сына растили. Единственного. Все мечтали выучить его на доктора. Он не хотел. То в летчики пошел, по здоровью забраковали. На инженера-строителя самому через полгода надоело. Бросил на половине. Поступил на экономиста. Отсоветовали друзья. Потом в геологи подался. Но там не смог, жена заявила, что выходила замуж за человека, не за бродягу. Мол, если хочешь семью сохранить, живи дома! И он ее послушал!

— Кем же он стал теперь? — спросил Вадим.

— А никем! На «неотложке» обслуживает вызовы! То рожениц в роддом отвозят, то трупы в морг! Разве это дело?

— Ему повезло! — вздохнул Вадим.

— С чего бы так-то?

— Вы у него есть. Поможете, коль туго будет.

— Куда же деваться? Непутевый, но мой сын.

— Ничего, возьмется за ум, станет постарше!

— Куда уж дольше! Он и так немолодой! Уж за сорок! Вся голова, как колено, лысая. Вот и говорю ему, что умные волосы дурную голову покинули. Все по бабам растерял да по друзьям! А они до хорошего не доведут, — смазал прошитый провощенной суровой ниткой шов и, почистив обувь, отдал Вадиму.

— Носи на здоровье!

— Сколько с меня? — рассчитался тот с Иосифом и спросил, можно ли еще принести в ремонт туфли сына.

— Неси! Теперь уже запросто приходи!

Вадим, проходя следом за сапожником по дому,

заметил, что комнаты неплохо обставлены, прибраны. Словно заботливая хозяйка никогда и не покидала свое жилище. И через пару дней вечером снова завернул к сапожнику.

— А, это ты! Входи, знакомец! А то я все один сижу. Без дела заскучал. Прокисаю! — повел в мастерскую, явно обрадовавшись приходу Соколова.

Иосиф привычно надел фартук, сел напротив Вадима и, осмотрев обувь, попросил:

— С часок займет. Подожди!

— Я не спешу, — отозвался Вадим. И, попросив разрешения, закурил.

— Вот и мой сын курит. Уж много лет. А спроси, с чего? Всегда сытый был, когда жил с нами. Ни горя, ни беды не знал. Но друзья… Они у него всякие. С них пример брал. Они курили. И он не захотел отставать.

— От курения вреда мало. Лишь самому себе. Лишь бы родным плохо не делать да людям. Чтобы никому горя не причинить.

— Э-э-э, Вадим, теперь так жить не получается. Время лихое. Все кровопийцами заделались. Друг дружку сосут. Все друг другу платят. Порой сами не знают за что. Раньше я и за спасибо ремонтировал обувь соседям. Нынче — не могу. Материал больших денег стоит. Да и жить надо на что-то. От прежнего, чистого, ничего не осталось. Только воспоминания.

— У вас хоть есть что вспомнить. У нас и этого скоро не будет. Вон сосед мой живет на одной площадке сколько лет. Вчера пришел ко мне, просит баксы в долг. Мол, через неделю отдам. Импортный видеомагнитофон решил купить, а полета не хватило. Я ему в ответ — нет баксов. Откуда они у меня возьмутся? Сам знаешь, от получки до зарплаты еле дотягиваю. Так он обиделся. Будто не он, а я у него в долг просил. Сегодня встретились, даже не поздоровался. А у него сын — нумизмат. Какие-то монеты собирает. Хвалится, что очень древние, ценные. Чего стоило бы продать какую-нибудь за баксы. И покупай, что хочешь. Так нет, им свое дорого! — внимательно следил Вадим за Иосифом.

— Я тоже не пойму, зачем в долг брать, если свое имеешь. Жизнь одна! В ней копить что-то, да еще в долг, смысла нет! В гроб не заберешь. На том свете не сгодится. А детям это вообще не нужно. У них свои ценности. Нынче каждым прожитым днем дорожат. Жив и хорошо…

— Вот и я так считаю. Что толку иметь монеты, какими кардинал Ришелье расплачивался? Мне за них в нашем магазине буханку хлеба не дадут. Пошлют следом за кардиналом. Еще и психом назовут.

— Те деньги в то время ценились, в своей стране! У нас они хождения не имеют. И спрос на них лишь у коллекционеров. А простому человеку они ни к чему, это верно. Ему дай наши — деревянные. Чтобы отовариться можно было всюду. Но умные люди не перевелись. И кто имеет в заначке, предпочитает вкладывать деньги в беспроигрышное. Не в банк, не в акции, а в то, что со временем ценилось и повышалось в стоимости. Вот возьми, сколько вкладчиков погорело на этих банках? Ограбили людей они. Разве не так?

— Я не клал в банк, поэтому не погорел! — отозвался Вадим.

— Не о тебе речь, о других…

— Слыхал по телевидению…

— Ну вот, на акциях люди теряли. Обанкротились предприятия и все. Пропали деньги, вложенные людьми! Так-то и с ресторанами, магазинами, киосками. Их государство и рэкетиры разоряют. Хотя это одно и то же. Что остается денежным людям? Куда вложить деньги без риска разорения? Сам посуди, — глянул хитровато.

— Мне сдается, нет в Орле таких людей! — ушел Вадим от прямого ответа.

— И зря так думаешь! Есть и даже много! Вот только на нашей улице пятеро таких. Один марки собирает. Филателист. Его альбом великие деньги стоит. Он эти марки с незапамятных времен собирает. Хотя сам на сухом хлебе сидит. И в доме — шаром покати, все голо, хуже, чем у нищего. Поэтому у него даже собака сбежала с голоду. Он ей на Рождество кость не кинул, чтоб подавилась. Сам все жрал. Кому он эти марки собирает? Ведь никого нет во всем свете! Перед смертью гроб ими оклеит! Чтоб на том свете чертям хвалиться. Еще один — мой ровесник, на старости лет с ума спятил. Иконы собирает. Весь дом ими завесил. Всю жизнь в неверующих прожил. А тут вдруг просветлело в голове. По деревням всех старух обобрал. У какой выпросит, у какой за буханку хлеба возьмет. Но берет лишь старинные. И все одна в одну — музейные. Ну ладно бы верующий был! Взял — отдай в церковь, чтобы люди, приходя в храм, представляли Господа и молились ему, прося прощения за грехи. Так нет. Он их у себя на складе держит. И своих домашних молиться заставляет. Знаешь, почему? Иностранцы у него побывали. Как увидели иконы, ошалели. И купили некоторые. За большие деньги. Вот тебе и посуди. Не дурак! Дождался своего часа. Вложил копейки, получил тысячи. Дело не в вере, а в натуре человеческой. Нынче за выгоду что хочешь продадут. Но денежные, — поднял указательный палец Иосиф, подчеркивая важность сказанного.

— Таких единицы. Хорошо, у них семьи нет. А если бы была, чем кормить? Тут уж не до марок с иконами! — играл в простака Соколов.

— Ты знаешь, Вадим, не все те нищие, что христорадничают. Вон бабка, в угловом доме живет, всю жизнь побиралась. На базаре ее не то что торговцы, всякая собака знала. Так и она нашла мозги под старость. Ростовщицей стала и на проценты живет. А какой дом отгрохала — настоящие хоромы. Хотя два года назад из лохмотьев не вылезала. Теперь бы ты на нее глянул! Королева! Правда, не без плесени и нафталина! Но кофе пьет только из английского фарфора. Во, старая кляча!

— Значит, не перевелись Гобсеки у нас? — рассмеялся Вадим, заметив: — Но ведь жизнь у нее прошла. Что видела в ней хорошего? Что вспомнит?

— А что ей тужить? Никто из этих мозолей не набил. Горб не натер! Жили припеваючи! На людях сухой хлеб грызли. А дома при закрытых дверях и ставнях себе ни в чем ни отказывали. Это точно! Наши люди хитрости не потеряли! Чем трудней, тем кусок жирней. Лишь бы соседи не увидали, а стены не выдадут.

— Выходит, мы с вами глупцы, что проглядели, упустили свою удачу. Потому вам сегодня подрабатывать приходится, а и мне на работе крутиться, как белке в колесе. Иначе не дожить до завтрашнего дня.

— Ну, тут уж всяк по-своему, как повезет! — вздохнул Иосиф, окинув Вадима насмешливым взглядом, какой Соколов постарался не заметить.

— Мне, честно говоря, непонятно, как можно всю жизнь ходить в лохмотьях только для того, чтобы в гроб слечь королевой. Какой в том смысл?

— В лохмотьях она ходила лишь на людях! А дома — совсем другое!

— А тот иконщик? Он столько лет ждал иностранцев, чтобы зажить путем. Небось, вся семья от истощения усохла?

— Оно и видно! У всех щеки из-за спины видать! — рассмеялся Иосиф.

— Я слыхал про одного. Он мой сосед, фамилию не помню. Копейки собирал. Так его убили! А у него ни семьи, ни родни! Схоронили, как собаку. Вот для чего он собирал? Для кого? Сам не воспользовался. Верно, украли, а может, государству отошло. Люди говорили, что его монеты уж очень дорого стоили! Может, и так. Но для чего их собирать, если даже передать, завещать их некому?

— Во, чудак! Откуда он знал, что помрет? А коли деньги имел, пристроил в беспроигрышное! Где никакая власть лапу не наложит, не отнимет, налогом не обложит. Это его. И в цене растет с каждым годом. Больше чем на золотом займе. Он это знал. Был уверен, что свою старость обеспечит. Но не повезло, — вздохнул Иосиф.

— Говорят, богатые мало живут.

— С чего взял?

— Переживания и страх убивают прежде времени.

— Это кто же тебе такое наплел? — удивленно вскинул брови.

— Моя бабка так считала, — признался Соколов.

— Несчастная старуха. Не сумела путево жить, сберечь что-нибудь для внука, вот и прикрыла глупость свою пустой болтовней. Она хоть раз видела, чтоб богатый человек помирал от переживаний? Она никогда с такими не зналась. Чего богатому переживать? У него кусок хлеба всегда имеется. Вот только хвалиться тем не стоит перед каждым. Это верно. Но только знай, Вадим. Кто больше всех плачется и жалуется на бедность, так это богачи. Они больные, если не поканючат. Они любого в слезах и соплях утопят, жалуясь на нехватку и нужду. А тряхни их в доме, и увидишь такое, что музеи померкнут против них. Запомни это, — отдал обувь Вадиму и, взяв деньги, повел к выходу.

Вадим, проходя зал, оглядел комнату. Еще раз удивился строгому порядку в ней, но вопросов не задавал. Спросил лишь, сумеет ли Иосиф отремонтировать замок в кожаной куртке и покрасить ее? Мол, на новую еще не накопил.

Иосиф, подумал, согласился.

Вадим многое понял, сделал выводы для себя и хотел поделиться ими с Потаповым. Но тот говорил по телефону с женой:

— Люся! Когда у нее операция? Завтра? С утра? Ты меня извести, как она пройдет. Постарайся! Ну, ладно! Остальное дома обговорим! — положил трубку. И, повернувшись к Вадиму, сказал: — Завтра мать Быковых будут оперировать.

— А что с нею?

— Миома. Опухоль на матке. Злокачественная. Заболевание серьезное. Обычно из-за нервных стрессов. Не выдержала Быкова! Боялась, долго не соглашалась на операцию. Но иного пути не было.

— Ну и что! Это же старуха.

— Она — мать! И поверь, ее сыновья, какими бы ни были подонками, постараются ее навестить. Тем более, что она осталась без невесток, и сыновья ее о том знают.

— Что ж! Надо предупредить милицию! — повеселел Вадим, добавив: — Пусть подежурят!

— Надеюсь, своих они узнают!..

Мать Быковых приехала в больницу с соседкой. Та забрала вещи и пообещала навещать. И, передав сумку с продуктами, вскоре ушла.

Старуха, едва вошла в палату, направилась к своей постели. И вскоре легла, отвернувшись спиной ко всем женщинам, лежавшим в палате. Ни с кем не перекинулась ни одним словом. Но не спала до глубокой ночи.

Женщины в палате скоро узнали, что за соседка появилась у них. И ни одна не проявила сочувствия или участия к старой бабе, свернувшейся на больничной койке.

— Мне невестка все говорила: почему твой Бог не наказывает негодяев, всяких паразитов? Почему они с жиру бесятся, а мы весь век работаем и мучаемся? Я ей отвечала: поди, Господь все видит. И от его гнева и наказания никто не уйдет. И видишь, так оно и получилось! — указала на мать Быковых. Та не видела, но поняла, что речь идет о ней, вжалась в постель, завздыхала тяжко.

— Оно завсегда так! Кто ртом и задницей хватает, тот и подавится. Вон у нас в деревне председатель колхоза редким ворюгой был. Лысый прохвост. Все к себе в дом тянул. Его дети и институт за счет колхоза позаканчивали. А ни одного дня в поле не работали. Не знали, с какой стороны тяпку в руки брать. Когда коммунистов скинули, а в колхозе арендаторы да фермеры остались, председателю места не сыскалось. Все у него отобрали наши люди. И самого под сраку оглоблей! Вон из хозяйства! А ему деваться некуда! Кому нынче дармоед нужен? Ну и взвыл. Мол, пожалейте! Да кто нынче пожалеет? Кому охота кормить захребетника? Вот и поперли. Весь род его. Чтоб не топтали лентяи борозды, потом политые. Так-то вот и вымелись. Все до единого. В одной телеге поместились вместе с пожитками. Говорят, нынче пенсию себе выплакал. Кое-как живет. А уж кровопийца был отменный. Как милиционер! Уж коль что глянулось, с душою вместе вырвет. Да не впрок большой кусок! Подавился шелупень, — говорила старуха, глядя на Быкову.

Та, не выдержав, в коридор вышла. Но и там ее в покое не оставили.

— Это верно, что ты Быкова? — подошла женщина к старухе.

— Я. А что?

— Димка твой сын?

— Да, мой.

— Чтоб тебе кровью залиться и со стола не встать после операции за то, что ублюдка на свет произвела. Лучше бы сдохла! Пусть бы твоя утроба сгнила еще тогда! Зачем такого гада на свет пустила?

— Что вы кричите? Что вам плохого сделал мой Димка? Почему, когда был жив, все молчали? Или потому, что на мертвого легко взвалить все грехи? Ответить некому?

— Он мою дочку испоганил. Шестнадцать лет ей! И ему не совестно! Силой ее взял!

— Чего же в суд не подали?

— Написали заявление. А он с легавой оравой заявился. И сказал, что если подадим на него в суд, всю семью за решетку упрячет. А чтоб не сомневались, сына моего забрал. Две недели продержал в закрытом подвале. Голодного! Он еле живой пришел домой. Чтоб твоим сыновьям мои слезы отлились! И тебе, проклятая!

— Они и так умерли! Кого клянете! А и ваша дочь никому не нужна! У него жена имелась! Не болтайте на покойного! Лучше за дочкой следите, чтобы не путалась со всеми и не вешала свои грехи на чьи-то плечи! — отчитала Быкова бабу.

Та, плюнув ей в лицо, пожелала:

— Чтоб тебе рядом с выродками скорее оказаться!

Старуха отошла в дальний конец коридора, чтоб никого не видеть и не слышать. Но медсестра позвала ее к телефону. Бабка Быкова не поверила:

— Кто просит?

— Женщина вас зовет! Подойдите!

Она взяла трубку. Сухо поздоровалась. Потом вся напряглась. Лицо вспыхнуло. Задрожали руки. Она оперлась плечом на стену. Задышала тяжело. Говорившую с нею не называла по имени. Отвечала на вопросы коротко:

— Операция завтра. Утром. Да. Обследование прошла. Миома. Я знаю, буду крепиться. Что делать? Нет, мне ничего не надо. Все есть. Не беспокойтесь. И завтра не звоните! Я сама позвоню, когда встану. Нет! Все хорошо! Не тревожьтесь! Целую вас! Спасибо, что позвонили! — положила трубку. И, увидев любопытные взгляды больных, сказала дежурной медсестре: — Спасибо, голубушка, что дала с невесткой поговорить. Успокоила я ее, чтоб не тревожилась.

Постояв немного, пошла в палату с высоко поднятой головой, презрительно оглядев всех пересудниц и скандалисток.

Лейтенант милиции, белокурая девушка, дежурившая в этот день в больнице по поручению генерала, раздосадованно кусала губы, что не могла узнать, кто звонил Быковой и откуда.

Бабка, придя в палату, легла и вскоре уснула. А утром ее повезли в операционную.

— Брешет, что невестка ей звонила. Никому она не нужна! Бывшая Димкина жена — Верка — уже замуж вышла. За таксиста! И новый мужик ее детей на свою фамилию взял. От пенсии отказался. С чего она станет бывшей свекрухе звонить? На свадьбу позовет? Чтобы эта канитель от злости задохнулась? — провожали Быкову в операционную женщины, выздоравливающие после операций.

— Милые мои женщины! Очень прошу всех вас, поимейте милосердие к человеку! За что возненавидели ту, какая страдает не меньше вас! Разве она хотела, чтобы ее дети выросли такими! Или ваша ребятня без ошибок и промахов растет? Либо вас не огорчают ваши сыновья? Вряд ли хоть одна не плакала ночами от горя и обид, перенесенных от сыновей. Зачем же вы ее так терзаете? Ведь она, как и вы, мать! — подошла Люся Потапова после операции к женщинам, собравшимся в коридоре.

— Доктор! Если мои ребята напрокундят, я их сама за виски оттаскаю. И не стану ждать, когда соседи пожалуются. Не посмотрю, что уже взрослые. И потому что мне они — всегда дети, учу их жить по-людски, не позорясь самим и меня не подводя.

Мать на то и дана, чтоб говорить правду детям и не покрывать их пакости. Как Быкова! Вот они померли и не тревожьте их! А сколько горя после себя оставили? Она о том подумала?

— Теперь уж не исправить сделанного ни им, ни ей. Зачем же мстить за прошлое, какое не вернуть никому? Вы лечитесь. И я прошу вас, дайте возможность вылечиться этой женщине. Не губите ее и заодно мою работу.

А я слыхала, что живы они! Скрываются где-то! И, конечно, среди бандитов. — подала голос соседка Быковой по палате.

— Говорить могут много. Будь они живы, сами привезли бы мать в больницу или навестили бы ее! — спорила Люся, убеждая больных пощадить Быкову. Ей это удалось нелегко и не сразу.

— Пить, — попросила Быкова, едва придя в сознание. И соседка, вспомнив просьбу врача, пересиливая себя, позвала медсестру.

— Пить просит. Можно дать ей воды?

— Я сама, — заторопилась к больной.

— Кешка! Не смей выходить на улицу! Простынешь, опять уроки пропустишь в школе, — стонала старуха.

— Тьфу, черт! — отвернулись бабы. А до слуха долетело невольное:

— Димка, не бей ее, гад паршивый! Не трогай кошку, говорю тебе!

— С детства злодеем рос! — посочувствовали Быковой бабы в палате. А через час в больницу позвонили. И женский голос спросил:

— Как прошла операция у Быковой?

— Благополучно, — ответила медсестра. И спросила: — Кто интересуется? Что мне сказать больной?

— Скажите, что родственница справлялась. Мать ее невестки, Евдокия. Она сама еще не встает?

— Нет.

— Ну я через пару дней позвоню. Может, ей чего-нибудь нужно, я принесу. Или пусть через вас передаст.

— Хорошо, я скажу ей, — пообещала медсестра, запомнив имя звонившей.

Но ни через два, три, пять дней никто не навестил Быкову и не позвонил ей.

… Евдокия подметала двор, когда возле ее дома затормозила милицейская оперативка. Женщина недовольно сплюнула в сторону, истово перекрестилась и сказала:

— Чур меня! Господи, пронеси чертей мимо избы нашей!

Но из машины вышли двое сотрудников и направились к дому Евдокии. Поздоровались, войдя во двор.

— Чего надо? — прищурилась баба, покрепче ухватив черенок метлы.

— Узнать кое-что нужно…

— Поговорить хотим, — ответили оба.

— О чем? Я уже с вашим братом досыта нагавкалась. До гроба хватит! Видеть никого из ваших не хочу! Всю душу изгадили! — говорила баба громко.

— Зачем скандалите? Разве мы оскорбили или обидели чем-нибудь?

— Еще этого недоставало, чтобы в моем дворе меня обижали! Я не посмотрю, кто вы есть. Так попру — перья полетят!

— А нам о вас рассказывали как о культурной женщине. Зачем же вы так кричите? Мы к вам по делу приехали, не на посиделки. А вы и слушать не хотите, хотя вопросы наши касаются чести семьи, вашего имени, репутации.

— А вам что за дело до всего этого? Вон один радетель был. Хватило с нас. Кое-как сдыхали его! И вы не лучше! Одного поля ягоды! — сбавила на всякий случай тон, выпустив метлу. Подойдя чуть поближе, спросила: — Что надо? Сказывайте!

— Может, в дом разрешите войти? Этот разговор не для двора. И тем более не для улицы, — указали на соседей-старух, вставших с лавочки, внимательно следящих и слушающих из-за забора.

— Идите в избу! — показала приехавшим на приоткрытую дверь. И, оглянувшись на соседей, крикнула: — Ну? Чего вылупились? Чего уши развесили? Иль дома делов не стало? Пошли вон от моей хаты! Сидите на своих скамейках. Будет с вас языки об нас чесать! — вытерла руки о передник и, шагнув в дом, прикрыла за собою двери.

— Скажите, а к вашей дочери никто не приходил от Быковых?

— Еще чего! С ними покончено. Не об чем говорить! И в дом никого не пущу!

— С матерью Быковых поддерживаете отношения?

— На что она мне сдалась?

— Она лежит в больнице. Ей сделали операцию. Вы ей не звонили по телефону?

— Да у меня своих забот полон рот! Она про нас никогда не заботилась. С чего бы я о ней помнила? На что мне надо ей звонить? Мы сами живем. Она ни разу внуков своих не навестила. Не спросила, как они тут. Ни разу не помогла. С чего мы про нее должны печалиться? Хватит с нас Быковых! Сыты по горло!

— Видите ли, живы они! Оба брата! А поскольку Иннокентий — муж вашей дочери, то может внезапно прийти сюда!

— Еще чего! Я ему приду! Ноги повыдергиваю! Голову откручу! Всю судьбу Тоськину изгадил, осрамил!

— Они скрываются от правосудия! И деваться им некуда! Потому…

— Где эта ваша правда была, когда он работал средь вас? Как он над дочкой изгалялся! Только теперь спохватились! Даже если на карачках станет ползать, не пущу! И не прощу! — зашлась баба в крике.

— Нам хочется помочь вам. И чтобы никто из Быковых не тревожил вашу семью.

— Так я вам и поверила, — усмехнулась Евдокия.

— Иначе бы мы не приехали сюда!

— Ну и что вы предложите? — насторожилась женщина, подперев крутые бока кулаками, смотрела на гостей с недоверием.

— Иннокентий Быков обязательно к вам заявится. Но не средь бела дня. Он от людей прячется. Ночью придет.

— Зачем?

— Причин и поводов у него много! Обязательно попытается увидеться с женой. И вот тут проявите хитрость. Пусть он задержится, а кто-нибудь из вас сообщите нам, что Быков у вас. Либо когда пообещает прийти в следующий раз, поделитесь с нами. Уж мы его встретим! Не промедлим. Надоело за ними гоняться по всему свету.

— Ну уж и не знаю, придет ли он к нам, Кешка мой норов знает. Я его спину оглоблей изломаю враз. Но если ихняя бабка в больнице, они ее точно навестят. Вот там и словите. А у нас им делать нечего! В куски порву, коль увижу! Говорить с ним не стану!

— Ради дела сдержитесь! Нам их обоих, вместе с Димкой, взять надо. Вдруг не в больницу, сюда заявятся! Помогите их взять. В больнице они от нас никуда не денутся. Но могут и не прийти.

— В квартире их застаньте!

— Там их давно ждут!

— Во бандюги!

— Евдокия! Мы договорились с вами? Телефон запишите… Мы ждем. Помогите нам и себе! — попросили гости, уходя.

Евдокия вечером рассказала Тоське обо всем. Та испугалась:

— А ему чего от меня потребуется?

— Попросит, чтобы спрятала и не выдала никому! Натворили делов. Теперь мыкаются неведомо где! Их по всему свету разыскивают! Уж и покойниками прикидывались, нехристи! Ан шила в мешке не утаишь. По пакостям признали, видать, что живы прохвосты.

В это время над головами женщин что-то зашуршало на чердаке. Обе мигом присели, притихли испуганно и огляделись по сторонам.

— Кого там черти носят? — округлились глаза Евдокии. И, спохватившись, она взяла из угла коромысло, выскочила к лестнице, ведущей на чердак. За нею Тоська. У нее от непонятного страха подкашивались ноги.

— А ну вылазьте, окаянные! — лезла Евдокия по лестнице, обливаясь потом. Открыла двери, погрозила коромыслом в темноту. — Ну я вас! Кобели шелудивые! Шкуры поснимаю с козлов вонючих! — ударила коромыслом по шевелящемуся сену.

Оттуда с кудахтаньем вылетела наседка, сумевшая втайне от хозяйки высидеть цыплят. Те в страхе запищали на все голоса. Евдокия растерялась. Искала зятя — своего врага. А тут — прибавка в хозяйстве. Приятно и неожиданно. Эта радость мигом вытеснила из головы Кешку. Да и кто он такой, чтобы о нем долго думать?

Тоська громко смеялась над недавним испугом, гладя пушистые комочки, успокаиваясь. Она уже привыкла к одиночеству и ничего не собиралась менять в своей жизни. Она ее устраивала. Женщина стала успокаиваться, понемногу забывала Кешку.

Лишь Савва помнил о братьях Быковых всегда. Именно из-за них он потерпел фиаско у Ленки. И пусть женщина потом сменила гнев на милость, Савва решил добиться своего.

Он узнал, что мать Быковых находится в больнице на операции, и постарался, чтобы именно эта информация облетела весь город, вошла в уши толпы. Чтобы она не минула обывателя, торговцев, рэкетиров, бандитов и воров, даже бомжей! Чтобы она дошла до слуха братьев Быковых в самом гнусном виде.

— У бабки Быковой рак! Последняя стадия! Лежит в палате подыхающих, инфекционных больных! Уже у нее мясо от костей отваливается! А как воняет! Тьфу!

— Сдохнет и хоронить некому!

— И то верно! Говорят, на уколах живет!

— Перестанут их делать, тут же сдохнет!

— Ей жить осталось с неделю! Не больше!

— Батюшки! Как бездомную собаку закопают старуху. И это при живых сыновьях! Срам-то какой! Уж лучше бы их не рожала, даже в последнюю минуту не сможет свидеться! — говорили люди по всему городу.

А Савва подогревал слухи:

— Быкова помирает! Ее квартиру уже опечатали. Все переписали в ней. Многодетным отдают. Бедным людям.

— Старуху уже помыли напослед, чтоб в морге с ней не возиться. Она уже сама знает, что последние часы доживает!

— Конец! Бабка Быкова приказала долго жить! Померла она! Вчера. Под утро! Ее в морг увезли! Уже в квартиру семья вселилась. Сама видела…

У Быковой и впрямь наступило ухудшение. Анализ крови был угрожающе плох. Поднялась температура. Но эти симптомы, характерные для подобных операций, не пугали врачей. В течение тринадцати дней всегда после них шла борьба организма за жизнь. Конечно, никто не мог дать заранее никаких гарантий. Все зависело только от больного, его состояния. Но не сделай либо промедли врачи с операцией, шансы на жизнь Быковой сводились к нулю.

Все врачи знали, что при блестящей операции последствия такой болезни могли сделать свое дело и организм мог не выдержать.

— Жива она иль нет? — подходили женщины, соседки по палате, к постели Быковой.

— Кажется, пока дышит…

С утра до позднего вечера не отходила от постели больной Люся Потапова. Врач следила за каждым изменением. Постоянно проверяла температуру, давление, анализ крови. Уколы, капельницы, таблетки, микстуры — самые совершенные — применяли постоянно. От больной ни на минуту не отходили медсестры и врачи. За состоянием здоровья следили многие. Им интересовались все по многу раз на день.

Савва почти не уходил из морга. Он тоже ждал своего часа и ловил удачу.

— Никуда они от меня не денутся. Пожалуют, как милые. Тут я их и накрою. Сам.

Патологоанатом решил наказать прокурора и начальника милиции за недоверие к его сведениям. И решил поймать братьев Быковых без их помощи. Он хорошо изучил за долгие годы работы психологию людей. И был уверен, что слух, пущенный им по городу, дойдет до братьев Быковых, и те обязательно заявятся в морг. Теперь им в больнице делать нечего, — потирал руки Савва…

Чекистам в те дни было не до Быковых. Одно за другим происшествия срывали их среди ночи в Нарышкино, Мценск, Волхов.

— Взорван элеватор!

— Убит начальник автостанции…

— Исчез депутат городской думы! — сыпались срочные сигналы с мест.

Каждое новое задание отнимало не только время, но и силы. Установить причину, найти виновного как можно скорее. А тут новая беда опережает прежнюю:

— В банке обнаружена мина!

Кто ее заложил? Кто посягнул на жизни работников? С какой целью?

И снова в путь, и ночи без сна, работа без отдыха и перерыва. Будь в сутках втрое больше времени, и его не хватило б…

Какой нынче день? Что там дома? Как там живут семьи? О том забыли. Не до того. Надо успевать.

Едва нашли рэкетиров, подорвавших элеватор, в тот же день поехали разыскивать убийц начальника автостанции. На третий день взяли обоих.

Депутата городской думы разыскали. За него требовали выкуп с семьи. Из рук пятерых матерых бандитов вырвали человека. Он уже с жизнью простился. Долго не мог поверить, что остался в живых. Почти неделю был заложником. А взяли прямо в подъезде дома, когда с работы возвращался. Не ночью, вечером. Ударили по голове чем-то тяжелым, затолкали в машину. Повезли куда-то.

Как разыскал его Потапов? Как вышел на след? О том он доложил только генералу. Сам освободил депутата. Без единого выстрела. И террористов взял. Всех…

— Рискуешь, Сашка. Ну, не подставляй голову! Ведь дети, жена у тебя! — напоминал генерал.

— А как иначе может быть? — отвечал тот смеясь.

— Да, другого выхода не имел, — согласился начальник, опустив голову. — Мало вас! Потому и

страшно за каждого! Терять не хочу, — сознался не впервой.

Соколов нашел минеров банка. Там потрудились конкуренты, подослали молодчиков. За возможность удержаться на плаву, не быть банкротами, избежать следствия заплатили круглую сумму. Что им жизни? Соколов остался в живых по счастливой случайности. Трое киллеров были доставлены в следственный изолятор в ту же ночь. Лишь в половине шестого прилег человек, чтобы хоть немного отдохнуть, перевести дух, а в семь звонок:

— На обочине магистрали трое покойников. Мужчина, женщина и ребенок…

— Где именно?

— Тридцать седьмой километр…

И снова мчится машина, увозя усталого человека на очередное спецзадание. Опять рэкетиры… Дорожные грабители не щадили никого. Они останавливали машины под видом гаишников и милиции, «голосовали», просясь в попутные машины, прикидывались умирающими от усталости, даже калеками — беспомощными и несчастными.

Несмотря на множество предупреждений милиции и прессы, иные жалостливые водители не выдерживали и становились жертвами разбоя.

Случалось, выходили рэкетиры на проезжую часть дороги целой группой. С оружием. Не остановись водитель, прострелят колеса, выволокут шофера и не просто убьют, а измучают, истерзают, запытают всех сидящих в машине. Ни кого в живых не оставляли. Чтобы не было очевидцев и свидетелей. Поймать этих бандитов было труднее всего, если не попались они на месте преступления. Справиться с дорожными бандитами не могла даже патрульная авиация. Рэкетиры, заслышав звук приближающегося вертолета, моментально уходили с места преступления, уводя за собой очередную жертву.

Чуть ли не каждый день поступали сведения о трупах, найденных в поле, в лесу, в реке. На обочине…

Вадим понимал: поймай сегодня одну банду, завтра объявится новая. Не менее дерзкая и жестокая, изощренная и неуловимая…

Тридцать седьмой километр…

— Приехали, — тормозит водитель машину.

Место происшествия уже оцеплено. Здесь ждали следователей и чекистов.

И снова кровь на дороге, пустые гильзы, следы короткой и жестокой расправы…

Но вот в траве сверкнуло что-то. Вадим поднял пуговицу и тут же сравнил с теми, что на милицейской форме. Точь-в-точь. Кто-то, одетый в мундир, остановил машину. Конечно, нынче эту форму заиметь не сложно. А если ее не покупали?

— Может, они объявились? — мелькнула догадка. И Соколов внимательно осматривает место происшествия, надеясь найти новые улики, вещественные доказательства, рассматривает отпечатки обуви на земле. Здесь пассажиров и водителя оставили уже мертвыми. А значит, всякий след принадлежит убийцам. Один с троими справиться не может…

Но милицейская собака, взяв след, прибежала к магистрали. Беспокойно закружилась у проезжей части. Дальше след терялся. Убийцы, воспользовавшись автотранспортом, давно уехали.

«Где же их теперь искать? Быковы это или другие, они уже далеко. Хотя… Если братья — не сегодня, так завтра окажутся в Орле. Не все бандиты покидают город, где их разыскивают. Иные предпочитают обратное. Сыщи их в многолюдье! Поймай на улице, запруженной людьми. Это не на пустынной дороге, где можно применить оружие. Где права и возможности погони не ограничены. Хотя… Мои предположения вряд ли кого убедят», — думал Вадим, оглядывая местность вокруг.

Неподалеку тихая, кособокая деревенька прячется за лесом. Там давно затихла жизнь. Горстка стариков одиноко доживает свой век, сетуя, что Господь дал слишком долгую жизнь и позабыл о них, оставив на муки и страдания.

Раньше здесь водили хороводы. Детвора ловила плотву в речушке. Теперь деревня обезлюдела. Молодежь, едва окрепнув, уехала в город, забыв деревню навсегда.

Но вот из одной трубы вьется сизый дымок.

— Это у кого же печь топится? — вглядывается Вадим, и примечает: — У деда Тихона! У пасечника. Неужели к нему внук приехал? Иначе с чего бы теперь печь топил? Скотина на лугу. Себе уже вечером готовит, чтобы ночь тепло продержалось. Только для гостей расщедриться мог, — и идет знакомой тропинкой, петляющей в зарослях шиповника, малинника, ивняка.

Соколов научился ходить тихо. Так, что под ногами ни один сучок не скрипнет, не вспорхнет испуганная птаха.

Он не только видел, а и слышал каждый звук и шорох. Следуя профессиональной привычке, всегда старался держаться незаметно даже в лесу. Это не раз спасало ему жизнь. И вот теперь, решив повидаться с внуками деда Тихона, шел рядом с тропой словно тень, скользил незаметно, бесшумно.

Голос деревни он услышал издалека. Вон в дальнем конце заброшенной улицы сипло кричит петух. Его зовут шестым мужиком в деревне. А там — коза кричит. Старая. Как и ее хозяйка, бабка Стеша. Коза давно не доится. От старости усохло вымя. Облезла шерсть. Даже рога мохом покрылись. Но старуха держит животину Хоть чей-то голос рядом. Все отраднее… Оно и верно, не так одиноко. Есть о ком заботиться. Другая давно бы избавилась от той, какая напоминает саму хозяйку. Но как? Ведь и зарезать козу некому. Обессилели старики. Некому стало придерживать за рога. А любая жизнь, хоть и старая, никчемная, насилия не потерпит.

— Что? — остановился Вадим, вслушался в чужие голоса. Жителей этой деревни он знал слишком хорошо.

Через полчаса вернулся не один. Наряд милиции окружил дом Тихона. Из него вывели двоих полуголых мужиков.

— Ночью они ко мне ввалились. Четверо. Жрать потребовали. Самогонку. Грозились. Я им все отдал. Все, что было!

— А где два других?

— В город уехали. Так я понял, — отозвался избитый до черна старик. Он в точности описал братьев Быковых.

— Когда они должны вернуться?

— Мне не сказали, может, эти урки знают? — кивнул на двоих, взятых в наручники.

— Шалишь, контора! Мы своих не закладываем. Не знаем, когда возникнут. Одно точно! Тебе — не дышать! Это я говорю! Хана тебе! Встал на дороге, значит, ты — жмур! Секи про это! — цедил сквозь зубы заросший, звероватый мужик. И, стрельнув глазами в пасечника, продолжил:

— И ты, плесень, задохнешься! Распишут тебя уже сегодня. Это верняк!

— Меня обобрали, да еще грозят! — возмутился Тихон.

— Не ссы! Тебе отбашляли бы за все! А вот как корешей наших засветил легавым и конторе, шкурой заплатишь!

Не думали бандиты, что кому-то придет мысль искать их в заброшенной деревне, где никогда и никто не останавливался. Решили пробыть два-три дня. И, переведя дух, дождавшись братьев Быковых, двинуться дальше. Куда? Это было известно только Кешке Быкову…

Где он теперь, что ему нужно в Орле, не знал никто.

Старик Тихон подробно рассказал Вадиму о непрошенных гостях, все просил не выпускать их, уберечь деревеньку от разбойников. И даже когда обоих мужиков увели из его избы, молил Бога оградить его старость от лиходеев.

Братья Быковы в Орле… Узнав о том, начальник милиции области распорядился поймать их любой ценой.

Милиция устроила засады в квартире, где проживал Кешка со своей семьей, у матери Быковых, в больнице и возле дома Верки, Тоськи. Наблюдение установили и за моргом. Милиция забыла о сне.

Все выезды и выходы из города патрулировались. На всех улицах, на каждом перекрестке развесили фотографии Быковых с просьбой к горожанам — помочь в розыске преступников. По телевидению и радио, во всех газетах было рассказано о Быковых. Горожан предупредили.

Верка, бывшая жена Быкова, нарадоваться не могла тому, что успела выйти замуж за другого, сменила фамилию, себя и детей очистила от домыслов и сплетен. В глазах горожан стала умной женщиной. Честной и порядочной уже потому, что не стала жить с бандитом и навсегда отошла от этой семьи.

Ее муж защищал Верку. Хвалил ее на все лады. Тепло относился к детям, быстро признавшим отчима. Но и тот перепугался, узнав, что Быковы в городе. Ведь в сообщениях говорилось прямо, что оба бандита вооружены. Может, потому не выезжал на работу без ножа, который предусмотрительно держал у себя под сиденьем.

Верка перестала пускать детей во двор. Мало ли что взбредет на ум Быковым?

И только Тоська ходила по городским улицам без оглядки. Она знала, средь бела дня Кешка не решится подойти к ней. А ночью, если рискнет прийти в Зеленый Ров, ее отец и мать, все соседи сумеют защитить семью от бандита.

Мать Быковых ничего не знала. Она лежала в больнице, где медицинский персонал берег женщину от всяких разговоров, информации, слухов и сплетен.

— Милиция сама разыщет и возьмет Быковых. Это дело ее чести, пусть смоет с себя пятно без нашей помощи. Их сотрудники хорошо подготовлены и вооружены. Их много. Пусть докажут городу, что не зря хлеб едят! — говорил Потапову и Соколову генерал.

Александр и Вадим с облегчением вздохнули, хотя в глубине души не верили, что милиция справится с этим заданием, сумеет задержать Быковых.

— Тут дело не в том, кто лучше вооружен, и не в числе. Происходит самое неприятное. Любое их задание, операция тут же рассекречивается, и вся информация гуляет по городу свободно и доступна всем. В том числе и преступникам. Они заранее знают, кто и где им устроил засаду, сколько людей задействовано, предупреждены о каждой ловушке, а потому никогда в них не попадут. И поймать их милиция не сумеет. Все от того, что среди них имеются те, кто работает на руку Быковым. Вон в деревне, где взяли их подельщиков, старик Тихон остался без прикрытия. А Быковы туда вернутся. Обязательно нагрянут. И расправятся со стариком. Кто его защитит? Кто задержит Быковых? — досадовал Вадим, делясь своими опасениями с Потаповым.

— Не думаю, что забыли деда. Умолчали скорее всего специально, устроили там негласную ловушку. Слишком явный случай. Такое не выпустят из виду, — успокаивал Александр Вадима, будучи уверенным, что план по задержанию Быковых был разработан и продуман тщательно.

— Меня удивляет другое. В городе у Быковых не осталось друзей. Если и есть, никто не решится открыть им двери, принять и укрыть в своем доме, рискуя иметь неприятности. На такое никто не должен пойти. Но… где-то они пристроились, причем надежно. Их не выдают. Хотя пошел пятый день! — говорил Вадим.

— Но кто их может укрывать?

— Все возможные варианты перебрал. Иные уже проверил. Все мимо.

— Пусть болит голова у милиции. У нас с тобой передышка. А она долгой не бывает, — напомнил Потапов.

— Навещу я сегодня Иосифа. Он интересный собеседник! — вспомнил Вадим.

— Входи! Я думал, ты меня позабыл, или вовсе недосуг тебе? — глянул старик испытывающе.

Вадим уловил необъяснимую настороженность в словах и поведении старика. Иосиф долго не приглашал его в дом, все топтался в коридоре, загородив спиною двери в зал. Разговаривал тихо. Будто не хотел разбудить кого-то, спящего в доме.

— Я куртку принес. Как договорились. Может, глянете? — попросил Вадим.

Старик неохотно повел его в мастерскую. Вадим шел следом. В зале — никого. Но Соколов уловил табачный запах. Он знал, что Иосиф не курил. Лишь его сын. Хотя… Мало ли кто из знакомых, соседей или клиентов могли навестить старика.

— Слыхал, по городу бандитов ищут? — спросил Иосиф, разглядывая куртку.

— Видал! На всех столбах расклеили — отозвался Вадим.

— То-то и оно! Наша милиция наплодит негодяев, а люди должны помогать их отлавливать, как бешеных собак! Да еще голыми руками! Будто Быковы с наганами станут ждать, пока позвонят о них в милицию. Смех да и только!

— Я их не знаю. А потому мне и бояться нечего. Денег нет, машины тоже. На меня не нападут. Да и на вас тоже. Им богатые нужны, — успокаивал Вадим старика.

— Говорят, они в деревне деда обидели. У него тоже ничего не было. Никаких денег. Но чуть не убили, — дрогнул плечами.

— Я знаю, они прятались у него!

— В Орле им тоже спрятаться надо! А вот к кому ввалятся?

— К незнакомым не рискнут, — отозвался Вадим и почувствовал, что кто-то ловит каждое слово и внимательно следит за ним.

— Мой сын прослышал про бандюг, прислал ко мне внука, чтоб пожил, чтобы не страшно одному было, чтоб защитил, коли что! Вот теперь мы вдвух живем. Мальчонка хороший. Послушный. Вот только курит и спит подолгу. Зато с ним не соскучишься. Все учит меня, как жить надо! — усмехнулся Иосиф.

— Сколько лет ему?

— Двадцать два вот-вот…

— Уже большой! — увидел Вадим в дверях постриженного под панка внука Иосифа. Худощавый, узкоплечий, невысокого роста, с припухшими, как у девчонки, губами, с оттопыренными ушами, бледнолицый и сонный, он вышел из зала в одних трусах.

— Вот мой Колька! — кивнул Иосиф на парня. Тот, глянув на Вадима, прошел на кухню. Погремел кастрюльками.

— Колька! Ты хоть умойся, паршивец! — напомнил Иосиф.

— А я сегодня никуда не собираюсь! — послышалось из кухни глуховатое.

— Во молодежь пошла! Вчера мне свои песни крутил. Записи. Да такие, что слушать срамно. Мы с женой сколько лет прожили, вслух о таком не говорили. А теперь все просто! Вот и взыщи с них, нонешних. Коли ложится под эту:

… Ты скажи, ты скажи,

Че те надо, че надо.

Может, дам, может, дам,

Че ты хошь…

Старик усмехнулся криво и добавил язвительно:

— А встает под эту:

…У тебя есть палочка-выручалочка…

— Ладно, дед! Хватит меня склонять, — послышалось из кухни раздраженное.

— А что? Иль сбрехал? — насупился старик.

— Если бы не я, такой вот хреновый, к тебе тоже вчера могли бы ввалиться. Да увидали, что не один дышишь. Обошли. Зато обоих твоих соседей тряхнули. Еще как! До сих пор никто из домов не высунулся. Все от того, что слишком тихо сидели…

— Кто-то им подсказал. Не сами по себе пожаловали. Небось, бандюги и воры знают, к кому заявиться. Без промаху трясут. И ни одна милиция им не помеха.

— А что случилось с соседями? — поинтересовался Вадим.

— Обокрали их вчера, — отмахнулся Иосиф.

— Не обокрали, а ограбили. Крадут, когда хозяев нету дома. А они обе семьи пощипали в полном присутствии. Даже вломили кое-кому. Чтоб не мешали, да язык попридержали.

— Сразу две семьи? — удивился Вадим.

— Не в один день, конечно. В два дня разница была. Но, говорят, классно поприжали, — отозвался Колька, войдя в мастерскую.

— Кого же ограбили?

— Да старуху-ростовщицу! Побирушкой она была. Кто-то прознал, что бабки имела. А может, должники разозлились за высокие проценты. И подослали крышу, — говорил Колька смеясь.

— Че скалишься? Бабку чуть не убили! — одернул внука Иосиф.

— А что мне, плакать теперь? Эта старая метелка одного дня не пахала, зато имела! От дураков, каких на жалость расколола. Теперь пусть вспомнит паперть! Верно говорили, что умела свое из горла выдрать, ждать не любила. За это и схлопотала! — пояснил Колька.

— А еще кого? — поинтересовался Вадим.

— Да тоже придурка. Антиквара. Он всякие редкости собирал. Труху. Старые иконы, книги, монеты. И все за баксы сплавлял иностранцам. Его, наверное, заложили те, у кого он этот хлам покупал. Ну и прижали их всех. Уж и не знаю, что, кроме моли, из него можно вытряхнуть? Живут, как в свинарнике. Не продохнуть от вони и грязи…

— Зато бандюги сыскали, что взять! — вставил Иосиф, строго глянув на внука.

— Конечно! Ихний старик все копил! Собирал на всякую плесень. Уж лучше бы своему внуку колеса купил. Все жлобился. А теперь все забрали. И ни тачки, ни денег. Вот и скопил дурак! — смеялся Колька.

— Не смейся над чужой бедой! — нахмурился Иосиф и добавил: — Не дразни, не искушай судьбу!

— А чего мне бояться! Опять заведу свой «Балаган» на всю катушку! Врублю усилитель на полную мощь, ни один бандит не возникнет! Подумают, что целая кодла бухает! Кому нарываться охота? — Колька снисходительно посмотрел на деда и добавил: — Хотя, что с тебя возьмут? Старые колодки? Ну, пару заготовок. И обрезки былой роскоши. К таким, как ты, рэкетир не возникнет. С тебя выжать нечего!

— А что же ваши соседи в милицию не заявили о грабеже? — поинтересовался Вадим.

— Они не съехали! Знают, что лягавые ничем не помогут. А вот крутые, или кто там у них был, по второму кругу душу выпустят. За фискальство. Так что лучше молча отсидеться в своей норе, покуда на погост не загремели.

— Ну и дела! — вырвалось невольно у Соколова.

— Теперь удивляться нечему! Такая жизнь пошла, что милиции люди боятся хуже бандитов. Это раньше их вызывали на помощь. Нынче о таком никто не подумает, — поддержал внука Иосиф.

— Наверное, у них Быковы побывали. Кто же, как не они, знают, кто как живет? — спросил Вадим.

— Под сажей возникли! — ответил Колька.

— Говорят, что у них были на лице черные чулки. Разве в них кого узнаешь? — отозвался Иосиф зло.

Вадим, забрав куртку, заспешил на работу. Решил для себя узнать, осведомлена ли милиция о грабежах в городе? Но Соколова, едва он открыл кабинет, предупредили, что его ожидают. Вадим искренне удивился, увидев в коридоре Валентину Попову.

— Вы меня помните? Извините, что пришлось побеспокоить. Но я по неотложному делу, — топталась женщина, не решаясь войти в кабинет. — Вот видите, говорила вам, чтобы всегда обращались, если понадоблюсь. Но так получилось, что самой пришлось беспокоиться, — было видно, что пришла к чекистам впервые. И растерялась. Не знала, с чего начать. — Знаете, может, вам покажется все мелким, пустым. Назовете трусихой и паникершей. Но я после смерти мужа привыкла к тишине. А тут вдруг звонок по телефону. И какой-то мужчина, поздоровавшись, представился другом покойного Петра. И сказал, что хочет навестить меня. Я ответила, мол, мне не до гостей. Я никого не принимаю. Тогда он спросил, нуждаюсь ли я в чем-нибудь. Я ответила, конечно, нет. Он попросил меня книжку мужа в черной кожаной обложке. Я ответила, что выкинула ее в мусоропровод вместе со старыми вещами. Он выругался. Я не захотела продолжать разговор, повесила трубку. Вскоре он вновь позвонил и сказал, что если я не найду записную книжку, то не увижу своего сына. И что он доберется до меня. Говорилось все это с матом. Хамски. И напоследок сказал, если я в течение двух дней не оставлю записную книжку в своем почтовом ящике, могу себе заказывать деревянный костюм. Я спросила, какое отношение он имеет к записной книжке, ведь она принадлежала Петру и никому другому. По какому праву он ее требует? Тогда этот человек сказал, что мой муж был у него самым большим должником. На что имеются официальные расписки. И он имеет полное право на основании их отобрать квартиру и все имущество. А нас с сыном выгнать на улицу, — вытерла слезы Валентина и продолжила: — Я спросила, какое отношение ко всему этому имеет записная книжка мужа?

Он ответил, что в ней есть телефонный номер поручителя Петра, который может вернуть деньги, взятые у него мужем. Я не знаю, как мне быть? — дрожали плечи Валентины. Она с мольбой смотрела на Вадима.

— Когда был этот звонок?

— Вчера вечером. Часов в восемь.

— Где ваш сын?

— Он у Митрошиных. Я хочу его забрать.

— Почему?

— Видите ли, вдруг его там найдут. Кто защитит моего сына? Ведь он лишь племянник Ольги.

— Вы рассказали Митрошиным о звонке?

— Пока нет! — всхлипнула Валентина.

— И не надо! Оставьте все как есть!

— Но тогда они придут ко мне…

— Без вашего согласия не могут. Вашу дверь не смогут открыть. Кстати, не забывайте закрываться на внутренние замки и никому не открывайте. Даже если услышите за дверью женский или детский голос. Ну и мы со своей стороны постараемся обеспечить вашу безопасность.

— Спасибо, — тихо обронила женщина.

— Кстати, прежде чем выйти из квартиры, не поленитесь посмотреть в дверной глазок, нет ли кого постороннего на лестничной площадке. Если заметите, вот вам мой номер телефона, звоните немедленно! — предупредил Вадим.

— А если снова позвонят?

— Ответьте, что она в ящике, как и просили вас о том.

— Хорошо. Я так и скажу, — пошла к двери, но, взявшись за ручку, оглянулась: — Если со мной что-нибудь случится, не дайте в обиду сына!

— Успокойтесь, Валентина! Все будет хорошо! Никто вас не тронет.

Едва Попова вышла из кабинета, Соколов заспешил к генералу доложить обстановку. Он рассказал об ограблении и о визите Поповой.

— Кольцо смыкается. Надо затянуть петлю потуже и не дать возможности зверю уйти на волю безнаказанно. Кстати, что за книжка, которая так дорого стоит? И кто тот щедрый поручитель? Уж не хранитель ли коллекции Карпова?

— Из всех номеров, какие в ней записаны, а я проверил каждый, особо бросился в глаза телефон Иосифа. Все остальные нам известны. Это либо сотрудники по работе, телефоны фирм, поставщиков, короче — деловые контакты человека. «Никто не попал в поле зрения. А вот этот… И номер его телефона записан особо. Хотя я с ним общался. С виду — ничем не примечательный человек. Но не без пороха. Себе на уме.

— Что говорят о нем осведомители?

— Скрытный, недоверчивый. Старается держаться подальше от политиканов. С соседями не дружит и не ругается. Все считают его тайным алкоголиком. Но я, приходя к нему, не улавливал даже малейшего запаха спиртного. Работая на обувной фабрике, был на хорошем счету. Неплохо зарабатывал. Но… считался самым скупым человеком.

— Очень мало информации. Очень скудно. Судя по вашим словам, такой никогда не станет обладателем коллекции.

— Да! Но зачем к нему пришел внук? Ведь если не коллекция, что взять со старика? В его доме пусть и неплохо, но для крутых или рэкетиров там и взять нечего. Однако опасаются и сын, и сам Иосиф. Хотя во всех комнатах ничего ценного.

— Если они — владельцы коллекции Карпова, то почему держат ее у старика, а не у сына? — сомневался генерал.

— Иосиф, как я понимаю, никогда, покуда жив, не отдаст сыну ничего. Попросту не доверит. Считает его несерьезным, неделовым. А внуку Кольке — и подавно. Он из тех, кто держит все в своих руках до последней минуты жизни.

— Возможно, это так! Но обычный сапожник никогда не отдаст свои сбережения за коллекцию да еще с сомнительной репутацией. Вы говорите, он человек недоверчивый и прижимистый, не доверяет родному сыну. Как же он мог поверить Попову? Как он мог сблизиться с ним настолько, что поступился убеждениями? Тем более, ведь у него один сын? Иосиф, кроме как ему, никому не может передать коллекцию! Нет, тут снова ошибка. А вот что касается Поповой, другое дело! Надо нам взять друга ее мужа! Уж он, конечно, знает, у кого надо искать коллекцию, если ей сумел завладеть Попов. Я дам все распоряжения относительно этой женщины, — пообещал генерал Вадиму. И добавил: — Кстати, ваш деревенский пасечник — под надежной охраной. За него не волнуйтесь.

— Я думаю, стоит нам взять кредитора Петра Попова прямо у почтового ящика на записную книжку, — предложил Вадим.

— Я уверен, что за ней он пришлет посланца, кого-то из своих. Сам не появится. Такие люди очень осторожны и не суют голову в петлю. Он прекрасно понимает, что напугал Попову и вызвал ответный огонь на себя. И шансов на получение записной у него очень мало. Будучи уверенным, что Попова не обратится никуда, сам бы к ней завалился. Но не станет рисковать, — говорил генерал.

— Вы меня извините, но нынешние преступники — не прежние. Раздумывать не умеют. Тем более, когда дело касается крупной суммы, ведут себя нелогично и безрассудно. Потому стоит поставить ловушку, — ответил Вадим.

— Что ж! Попытайтесь! Но не передоверяйте милиции и не ставьте ее в известность о своих намерениях, — предупредил генерал.

Вскоре два бомжа появились в доме Валентины Поповой. Оглядевшись, сунули в почтовый ящик Поповой записную книжку Петра. Никто из жильцов дома не обратил внимания на бомжей, расположившихся рядом с лестничной площадкой. Их теперь много развелось в городе. Они ночевали в подъездах, подвалах и на чердаках. Гнать их из подъездов никто не решался, зная крутой нрав и острый язык бродяг. Они умели постоять за себя. И нередко зло мстили гонителям, из-за каких оказались на улице.

Эти двое ничем не отличались от других.

На обрывке газеты селедка, порезанная на куски, луковица, полбуханки хлеба и бутылка пива.

Бомжи не задевали жильцов, ни у кого ничего не просили, как случалось в других подъездах. Они не матерились и не орали. Тихо переговаривались меж собой.

Их возраст невозможно было определить. Заурядна была и внешность. Заросшие, пропыленные лица. Выгоревшая, старая одежда на плечах. В глазах недоверие ко всему свету.

Старуха-пенсионерка, жившая на первом этаже, от любопытства или страха быть обворованной прилипла к дверному глазку. Наблюдала. Слушала, о чем говорят бомжи.

Но их разговор показался ей скучным. А поведение не вызвало подозрений. И она не стала прогонять бродяг. Все жители города знали, что бомж не опасен. У этих даже была еда. А значит, воровать они не будут.

Валентина Попова, войдя в подъезд, даже не оглянулась на свой почтовый ящик. Ни газет, ни журналов не выписывала, а писем вовсе не ждала.

Увидев бомжей, не удивилась. Не испугалась. Достала из сетки булку. И, положив ее на газету перед бомжами, попросила тихо:

— Помяните Петра…

Бомжи хрипло поблагодарили женщину, разломили булку пополам:

— Царствие небесное рабу Петру! Упокой, Господи, его душу! — услышала Попова и смело вошла в квартиру.

Время близилось к ночи. Запоздалые гости покидали друзей. Возвращались с дискотек парни и девушки. Никто из них не оглядывался на почтовые ящики и не подходил к ним.

Вот снова кто-то вошел в подъезд. Толстый потный человек. В руках сумка, нагруженная харчами. Батоны, пакетики, бутылки топорщатся во все стороны. Заметил бомжей, приостановился.

Дрогнул спиной. Всякое случалось в это время в подъездах. Но, увидев, что бомжи даже не пошевелились, смело прошел мимо.

— А еще толстяк! Трусливей бабы!..

— Мельчают мужики! — согласился второй.

— Кажется, нам сегодня не найти лучшей ночлежки, — улегся прямо на полу один из бомжей, положив голову на колено приятеля. Но едва дрема стала подступать, услышал торопливые шаги к подъезду. Тут же открыл глаза.

Ярко накрашенная девица впорхнула в подъезд. Увидела бомжей. И, переступив через ноги лежащего, пошла к почтовым ящикам. Бомжи следили за ней украдкой. Вот она достала ключ. Открыла ящик Поповой. Спрятала записную книжку в сумочку, пошла к выходу.

— Стойте, мадам! — преградили ей дорогу бомжи и предложили:

— Тихо, без шума! Так лучше для вас. Кому вы несете эту книжечку?

Девица задергалась, пытаясь вырваться, убежать. Но цепкие сильные руки держали крепко.

— Куда, кому вы несете?

— Отвяжитесь, козлы!

— Тихо, бабонька! Живо отвечай! Иначе будет больно! — закрутили руки за спину. Деваха пыталась заорать. Но рот ей вовремя зажали. — Отвечай! — согнули пополам.

— Меня ждут. В машине. Неподалеку.

— В какой? Говори быстро.

— В голубой «БМВ». Там я ее отдам. И все.

— Где она стоит?

— Прямо за углом! — поморщилась от боли.

Бомжи, переглянувшись, поняли друг друга.

Один остался придержать девицу, второй выскочил из подъезда, заспешил к машине, стоявшей у подъезда соседнего дома.

— Александр Иванович! Есть! Голубая «БМВ», вон она! Там кредитор! Мы держим посланку! — спешно объяснял оперативник.

Вадим развернул машину тихо, не включая фар, вплотную подъехал к «БМВ».

— Выходите из машины, живо! — резко открыл дверцу Потапов.

— Руки за голову! — приказал Вадим, открыв вторую дверь. Двое мужнин, увидев направленные на них пистолеты, повиновались.

Они не успели ничего понять, как оказались в наручниках на заднем сиденье оперативной машины.

— Вы поедете следом. Поведете эту машину. И обязательно с посланницей, — передал наручники для девицы Потапов оперативнику.

Тот спросил коротко:

— Вам прислать Гришу?

— Сами справимся! — рванул оперативник с места и понесся по улицам засыпающего города. Следом за ним мчалась голубая «БМВ».

— Определите их внизу, в одиночку всех. До утра! — распорядился Потапов, кивнув на задержанных охране, как только за машинами закрылись ворота.

— Твою мать! Влипли в «контору»! — услышал Вадим голос одного из задержанных.

— Давай, шевелись быстрей! — поторопила их охрана. Убедившись, что все трое размещены по камерам и надежно охраняются, Потапов и Соколов поднялись в кабинет.

— Третий час ночи… До восьми можно поспать.

— Гриша! Отвези нас! И сам отдохни до утра! Дома! — попросил Вадим оперативника. Тот рассмеялся:

— Я уже приготовился в подъезде ночевать.

— А что? Бомжем быть не так уж и плохо! Попова булку подала. Старуха, что на первом этаже, миску макарон вынесла, ее собака отказалась их жрать. Девушка пару жвачек уронила для нас. А толстяк со страху целый пакет молока отвалил. Так что голодными не оставили.

— Взяли налог с жильцов! — рассмеялся Потапов, довольный тем, что операция удалась и прошла без шума и потерь.

— Поехали!

Вадим и Александр ехали но домам на короткий срок. Завтра предстоит работа. А теперь можно забыться на время и, взглянув на спящих детей и жен, уставших от тревог и ожидания, лечь в постель, не веря самим себе в столь редкую удачу.

Укрывает одеялом плечи мужа Люся. Редко видит его. Как он изменился за последние годы! Седина окончательно взяла в плен голову. Глубокие морщины прорезали упрямый, высокий лоб. Не хватило ни сил, ни времени на бритье. Даже во сне хмурится. Что тревожит его?

Гладит женщина Александра по плечу. Тот не почувствовал. Слишком устал. Ноги поджаты к животу. Словно спит в машине. Отвык от постели, от уюта…

Спит на диване Вадим. Его не дождались. Не думали, что приедет ночевать. Дети с женой уснули в одной постели. Видно, хорошей была сказка, рассказанная на ночь. Дочурка дышит в самое ухо жены. Обняла за шею ручонкой. В ней старая кукла спит. Вовка под подушкой руку держит. Там у него большое сокровище, с каким нигде не расстается, подарок отца — игрушечный пистолет. Мальчонка хочет стать чекистом, как и его папа. Вот только бы скорее вырасти. О многом мечтает. Втихаря примеряет отцовскую форму. Ох и понравилась она ему! Мот только беда — велика очень! Не выйти в ней во двор! Не показаться ровесникам, не погонять мяч но дворе. В штанинах запутаться можно. А то бы не дразнила его воробышком соседская девчонка Людка. Оробела бы! Сразу согласилась бы с ним в классики и выбивного! Ох и синие у этой девчонки глаза! Но ничего! Уж к следующей весне отцовская форма будет как раз, мечтал сынишка, сжимая под подушкой любимую игрушку.

Ночь в городе всегда пора особая. Где-то гаснет свет, и люди ложатся спать. В других окнах и домах — все наоборот. Едва наступает ночь — начинается жизнь.

Веселятся девки в Софкином притоне. Клиенты заявились порхатые. Девок за груди и задницы лапают. На угощение не скупятся. Заказы делают хорошие. Денег не жалеют, не считают гроши. Да и сами из себя — молодые, крепкие. С такими ночью холодно не будет.

Гремит магнитола хриплым голосом про чьи-то погасшие свечи. Тут же свет горит яркими огнями.

— Давай что-нибудь веселей! — орет подвыпивший мужик и, ухватив девку покрепче, поудобнее, поволок из двери в душную, тесную комнату. Повалил в постель. Сорвал нетерпеливо одежонку. Девка повизгивает от нетерпенья. Прячет в лифчике деньги, какие ей суют в ладонь. Чего уж сопротивляться? Хороший клиент попался, ласковый. Не лезет к морде с кулаками, не щипается. Не отнимает деньги обратно, как с другими случалось.

За тонкой перегородкой другая деваха шашни крутит. Сама здоровенная, как одежный шкаф с антресолями. На нее, если по совести, редко кто добровольно оглядывался. Если такое и случалось по пьяни, тут же трезвели мужики. Потому она сама к себе клиентов схватывала. Вырвет из-за стола разомлевшего. И покуда не очухался, ведет к себе в комнатуху. Там сама разденет и разует. А в темноте все бабы одинаковы. Ну что ей делать, если даже девки прозвали ее рэкетиршей за то, что она к себе клиентов затаскивает за шиворот. Вот и теперь уламывает худосочного мужика:

— Ну, чего ты дергаешься? Зинку хотел? Л я чем хуже? И у нее не с золотыми краями. Не серчай, мой козлик, петушок облезлый. Ты только нацелься, я твоя курочка! — вдавила мужика в постель, чтоб не сбежал.

За столом остались лишь самые крепкие, кого бутылкой коньяка с ног не сшибешь. Пили с девками за любовь! Пили за ласки, за глаза и губы, когда вдруг с треском распахнулись двери и в проеме встал наряд милиции.

— Всем оставаться на местах! — послышалась резкая команда.

— Ни с места! — заметили клиента, крадущегося к окну.

— Проверка документов! — гаркнуло над головами.

— Облава! — послышалось тихое, как стон.

— Ты кто? — выволок из-под рэкетирши тощего мужичонку дюжий сержант. И, глянув в испуганные глаза, спросил — Ты что, усрался раньше времени?

— Дядечка! Я из него тот документ час выдаиваю! И ничего не выжала! — пожаловалась рэкетирша.

— Куда его тянешь? Погоди! Еще не все! Он не отбашлял! — вцепилась другая в своего партнера руками и ногами.

— Подожди малость!

— Линяй скорей! Менты!

— Скрываемся! Шухер! — кинулись к окнам. Но притон был заранее взят в кольцо.

— Документы! — требовала милиция жестко, вглядываясь в лица, искала кого-то.

Всех подозрительных, без документов, затолкали в дежурную машину и повезли в отделение милиции, чтобы там разобраться с каждым в отдельности

— И с чего это они сорвались, как с цепи? — сетовала Софка, опечалившись. Она не знала, что у милиции на эту проверку были все основания.

В городе вспыхнула волна преступлений. Каждый день ограбления, насилие, а в последние два дня появились и трупы.

Это вывело милицию из терпения, и по городу пошли облавы, начались дежурства, патрулирование улиц, пошли повальные проверки всех злачных мест.

Со всех концов Орла привозили в райотдел каждого подозрительного. Не всегда доверяли документам. На многих делались запросы.

За неделю все камеры были переполнены. Одних после проверки отпускали. На их место вскоре привозили новых.

— Вот этого особо прощупать надо! — кивнул сержант на крепкого мужика, взятого в притоне Софки.

— А что он отмочил? — глянул лейтенант на указанного человека.

— Слинять хотел в окно! А потом махаться вздумал! Ну мы этой пташке популярно и показали, кто он есть! — крутнул в руках резиновую дубинку.

— Разберемся! А пока сунь его вниз. Пусть остынет! — распорядился лейтенант. И мужика втолкнули в холодную сырую подвальную камеру. Вспомнили о нем лишь на пятый день. Мужик уже с трудом волочил ноги.

— Кто будешь? Откуда? Выкладывай сам! И каждое слово будет проверено! — предупредили заранее.

— Бомж я! Уже два года!…

— Хватит! Бомжи по притонам не ходят!…

— Припекло, как мужик мужику колюсь!

— Кончай, бомжей лишь на пузо припекает!

— Мне обломилось зашибить на станции, на разгрузке леса. Вагоны разгружали.

— У них свои грузчики без работы. Пятый месяц без получки. В их кассе уже от вида денег отвыкли, — осек лейтенант, спросив строго: — Как в Орле оказался? С кем? Где промышлял?

Мужик отвернулся от булки с маслом, стакана чая, принесенных лейтенанту дежурным:

— Бомж я! Больше сказать нечего!

— Верните его в камеру. Пусть вспомнит. Когда захочет рассказать о родословной, позовете ко мне! — распорядился лейтенант. И точно так же поговорил с двумя другими.

Вскоре, отсеяв всех проверенных, милиция оставила у себя пятерых. Эти не могли подтвердить свою личность или не хотели. Их не били, не оскорбляли, не водили на допросы к следователю. Их просто забыли.

Молчаливая охрана изредка заглядывала в «волчки». Убедившись, что живы, уходила от дверей, ни о чем не спросив.

Еще через три дня сломался первый из задержанных:

— Крутой я! Кличка моя такая. Гулял по городу. Вместе с братанами. Никому нигде хвост не прищемил!

— Где жил?

— Нигде и везде!

— Откуда сам?

— Из Москвы.

— Как у нас оказался?

— К братану приехал. Вместе служили в Чечне. Думал, у него поживу. А он женился. Пришлось самому. В одиночку…

— Почему в Москву не вернулся?

— Я там никому не нужен, — опустил голову.

— А здесь что, родню нашел?

— Пусть не родня… Зато вместе.

— С кем? — насторожился лейтенант.

— С такими же, как сам…

— А поточнее?

— Ну, с братанами! Они такие же, как я!

— Все еще воюете! Не хватило с вас Чечни! Теперь у нас вздумали продолжить, защитники отечества? — дрогнули руки лейтенанта. Он закурил.

— А что делать оставалось? Жить не на что. Работы нет. Как узнают, что в Чечне воевал, сразу гонят. Как зверей. Будто мы сами напросились на войну. Да если бы вам хоть один из моих дней, пережить! А то все кричат, что с нами работать невозможно. Характеры плохие. Слишком быстрые на кулаки! Не надо доводить! Мы в окопах доказали свое. И воевали не хуже, чем другие, хоть и пацаны… Зато теперь нас наградили чердаками и подвалами. В награду! Много обещали лишь перед атаками. А когда все кончилось, удивились, что мы живыми остались. Решили доконать, — опустил голову.

— Как зовут тебя?

— Женька…

— Фамилия и московский адрес, — взялся за ручку лейтенант. И записав, спросил: — Сам расскажешь, с кем сдружился и что натворил?

Человек немного подумал:

— Сам скажу…

Женька участвовал в трех ограблениях. Назвал соучастников. Показал дома и квартиру, рассказал, как ограбили, что взяли, чем хотели заняться дальше.

— Нет, Быковых я не знаю. Не видел. И сталкиваться не приходилось. О других слышал, — ответил, не отводя глаз.

— Посмотри фотографии, может, узнаешь кого-нибудь из этих?

— Вот этого видел! — ткнул в фотографию Димки Быкова.

— Кто он? — спросил лейтенант.

— Я кликуху его знаю!

— Так какая она?

— Боксер! А второй, вот этот — Черный Барон.

— Ты с ними в делах?

— Нет. Вместе не пришлось. Дело одно хотели провернуть, но оно сорвалось.

— Какое дело? — поторопил внезапно умолкнувшего Женьку. Но тот съежился в комок.

— Не могу. Они достанут меня. И тогда… За себя, так черт со мной. Братанов достать могут. Они — не мы. Их не взять. Они любого скрутят.

— Ты их боишься?

— А вы с ними попробуйте сами…

— Где они прижились?

— Кому о том скажут? Они сами по себе промышляли. Они нас всех держали в кулаке последний год. Попробуй я их спросить, где живут? Они мне быстро определят, где мое жилье — на погосте. Им такое устроить, как два пальца обоссать. Они, как говорят, весь Афган насквозь прошли. С самого начала и до конца. Живодеры отпетые.

— Нигде они не воевали! Ни в Афгане, ни в Чечне! Это точно!

— Не может быть! Я в Чечне таких не видел! — проговорил Женька и, забывшись, пил чай, ел булку, придвинутую лейтенантом, и рассказывал: — Им угробить человека ничего не стоит. Мы бы вот так не смогли. Эти старика за ноги вздернули и башкой в выварку с кипятком. Чтоб сказал, где деньги прячет! Тот враз откинулся. Они за бабку. Схватили ее и давай шилом колоть. Каленым. Та воет, но молчит. Внучка не выдержала. Сказала. Они ее все равно грохнули, чтоб свидетелей не осталось.

— Где вы с ними должны были увидеться? — спросил лейтенант Женьку.

— Уже упущено время. Нас попутали. Они не станут ждать, сквозанут.

— Куда могут уйти?

— А черт их знает! Они — мокрушники. А мы против них — шпана. Из Орла не смывались.

— Чем вы были им обязаны? — спросил лейтенант.

— Положняк им давали. Они местные, а мы нет. Вот и обложили налогами. Когда башлями отмазывались, иногда на стрему брали кого-нибудь. Тогда мы долю не давали.

— А вам платили?

— Кто? Они дадут! Дай Бог живыми сорваться!

— Они говорили, где их найти в случае чего?

— Эти скажут! Они сами возникали! На кой нам надо было знать, где с ними встретиться? — ответил Женька.

Все остальные мало добавили к услышанному.

— Кого еще собирались ограбить Быковы? На кого напасть?

— Они нам не говорили. Боялись, что опередим или предупредим за навар. Да и знали мы о них мало. Лишь то, что видели своими глазами. Слышать про них приходилось больше…

Все пятеро указали, где и кого они обокрали. Что и когда взяли. Где сбыли ворованное и за сколько.

Все дни, покуда шайка Крутого находилась в камере предварительного заключения, милиция не бездельничала. Патрулирования и облавы, засады и проверки случались каждый день. Но никто из сотрудников не мог высчитать, предугадать намерения Быковых. И милиция зачастую либо опережала события, либо опаздывала.

Вот так получилось и в морге.

Савва, имевший разрешение на ношение оружия, не расставался с пистолетом. И был уверен, что в случае появления Быковых сумеет прострелить ноги обоим. А уж потом, связав, сам доставит их в прокуратуру. Обоих. И все выскажет прокурору в лицо!

Милиция тоже присматривала за моргом, зная о слухах, наводнивших город.

— Нет, не придут они за трупом матери. Коль живую бросили, так что о мертвых заботиться! Зряшная затея! — говорил начальник управления. И после этих слов от морга убрали сотрудников милиции. Сняли засаду.

На следующий день, когда в морг на вскрытие привезли очередного покойника, и машина, доставившая мертвеца, ушла в город, а Савва, взявшись за скальпель, приготовился к вскрытию, дверь морга распахнулась. На пороге стояли братья Быковы.

Савва хотел достать пистолет из пиджака, висевшего на вешалке, но его опередил Димка. И, направив наган в голову Саввы, коротко приказал:

— Не дергайся, падла!

— Ну что, соперник, встретились? — подошел Кешка. Савва неожиданно понял, что он безнадежно проиграл. Его застали врасплох. Но ждать, когда его пристрелят, как зверя, не хотелось.

Савва сделал шаг к пиджаку. И опять Димка опередил его. Ударил в висок то ли кулаком, то ли наганом.

Патологоанатом упал под стол, на каком собирался вскрывать покойного. В глазах потемнело. Скальпель валялся далеко в углу. До него не дотянуться. Да и что он в сравнении с наганом — детская игрушка… Савва хотел подтянуться за ножку стола. Ухватился обеими руками. Димка заметил.

— Куда прешь? — ткнул носком ботинка в лицо.

— Глянь жмуров! — сказал Кешке.

— Уже! Нет ее тут! — ответил тот.

— Слышь, ты! Нашу бабку к тебе привозили? — спросил один из братьев.

— Уже закопали ее! Три дня назад, — прохрипел Савва, решившись хоть так досадить Быковым.

— Опоздали! Ладно, сыщем!

— А ты не темнишь? — нагнулся Димка, заглянув под стол. Савва понял: сейчас нельзя спешить, торопливость может стоить жизни. Ждал, когда Быковы выйдут из морга.

— Ты знаешь, кого ищем?

— Бабку, сами говорите. А у меня последняя была три дня назад, — не захотел быть убитым за то, что понял, кто его навестил.

— Ту бабку кто забрал?

— Никто. Родни не было. Здесь и сожгли. Рядом с моргом. А уж пепел закопали.

— Неужели нашу?

— Ну, суки, не прощу! — выдавил Димка и пошел к выходу. Кешка, оглянувшись на Савву, выдавил глухо:

— Пришить бы тебя, трупная муха! Да патронов жаль на говно. Однако знай, увижу тебя у Ленки, сам вскрою! Допер, старый хрен?

Савва молчал. Кешка вышел из морга. Савва вскочил, кинулся к пиджаку, выхватил пистолет, ринулся к двери. Но поздно… Машина братьев Быковых уже неслась по магистрали, обгоняя ветер. И ни одна пуля не смогла бы достать их, повредить покрышки. Савва позвонил в милицию.

Но ни в этот день, ни в последующие машину Быковых не могли найти и задержать сотрудники милиции и ГАИ.

— Да показалось ему или насочинял, Быковы никого в живых не оставляли, с кем свидеться до-

велось. С чего бы этого пожалели? — сомневались оперативники.

— Они его не грабили. Да и что возьмешь с потрошителя? Покойников? Они даром никому не нужны. Его «Ситроен»? Его не только люди, все собаки знают. Засветиться не хотели. Так что отделался Савва легким испугом. Если не сбрехал — ему повезло, — рассуждали оперативники меж собой.

Савва рассказал не все и умолчал об угрозе Кешки разделаться с ним, если появится у Ленки.

Честно говоря, эта угроза не остановила человека. И он вздумал навестить женщину, несмотря ни на что, никого ни о чем не предупреждая.

Савва не хотел порочить имя Ленки, связывать ее с Быковыми, подставлять под подозрение милиции и прокуратуры, под насмешки горожан.

Савва решил, как только Быковы будут взяты под стражу, сделать Ленке предложение и зажить с нею тихо и спокойно, откинув все прошлые недоразумения. Он был уверен, что женщина ему не откажет и согласится стать его женой, расставшись навсегда с зыбким положением любовницы.

«Не стоит ей рассказывать, как я их упустил, оказавшись под столом, не сумел задержать. Ведь надо было выжить для будущего. Нашего, общего. И она это поймет и оценит. Порадуется, что сумел вернуться к ней», — собирался патологоанатом на встречу с женщиной…