Михаила взяли ревизором в управление. Он пропадал на работе с раннего утра и до позднего вечера. Он так уставал, что, вернувшись домой, успевал лишь разуться, раздеться и дойти до койки. На ужин не оставалось сил. Он даже не заметил, что девки уехали на каникулы, а мать целыми днями одна. Недели напролет сидела она затворницей, ей и словом не с кем было перекинуться. А и посетовать, пожаловаться тоже некому. Когда наступали выходные дни, Мишка брался за уборку. Катя готовила, сидя у плиты. Потом они стирали, мылись. А вечером общались, сидя у телевизора.

Парень покупал в магазине сдобу и вместе с матерью пил чай не спеша.

— Ну, разве плохо жить самим, вдвоем? Впереди еще целое воскресенье, а у нас все поделано. И чай я завариваю не хуже твоих девок, и сдобу классную купил.

— Все так. Но без девок сдобы не будет. На голый чай перейдем.

— Это почему? — удивился Мишка.

— Твоего заработка не хватит на все даже вместе с моей пенсией. На еде я не стану экономить. Но во многом придется урезать себя.

— В чем?

— Ну, в тряпках…

— Мам, ты ж говорила про сбереженья.

— Они на черный день. Потому и называются сбереженьями. Растранжирить их можно быстро, а вот попробуй скопи, да еще притом, что ты запрещаешь держать квартирантов. А они немалый доход нам давали, — зудела Катя.

Сын все понимал. Но никак не хотел спорить и ругаться с матерью. А потому ответил тихо:

— Поступай, как знаешь. Но я не люблю чужих людей в нашей квартире. Надоело мне жить в своем доме как в гостях.

— Иди сюда, сынок! — позвала Мишку в спальню, достала из-под койки чемодан, открыла его. Парень ахнул, глянув на пачки денег, перевязанные резинками.

— Вот это да! Круто ты, мамка, меня уделала. С тобой не поспоришь. Аргумент не требует доказательств, — поднял руки Михаил и добавил:

— Мне за тобой не угнаться, сколько ни вкалывай. Обошла на вираже! Молодчина! Спасибо тебе!

— А ведь я и машину купила, и гараж за эти деньги построила. Мне плевать на соседей, что они лопочут. Когда мы с тобой голодали, кто помог хоть коркой хлеба? А ведь ты тогда был малышом! Так что пусть заткнутся эти праведники, знаю им цену, всем и каждому.

Они еще долго разговаривали в полумраке комнаты. Договорились пожить лето сами, без квартирантов. Михаил успокоенный уснул, а Катя села у окна, посмотрела во двор и увидела Лянку. Мишка утром забыл о предупрежденье матери и как был в трусах, пошел в ванну. И вдруг увидел на кухне незнакомую девушку:

— Ты, что тут делаешь?

— Завтрак готовлю, — выпала ложка из рук.

— Откуда взялась? Как у нас появилась?

— Меня ваша мама позвала и оставила.

— А тебе что, идти некуда?

— Нет, совсем безугольная…

— Как звать тебя?

— Лянка я.

— Сама откуда?

— Из деревни. В городе с Борькой жили, с братом. Он женился, но от чего-то повесился. А жена его выкинула меня и не велела приходить к ней больше.

— А чего в деревню не вернулись?

— Некуда. Погорельцы мы. Молния в дом попала и спалила начисто. В ем мамка с бабкой насмерть спалились.

— Познакомились? — вошла на кухню Катя и, глянув на сына, сказала с укором:

— Чего голышом светишься? Ступай, живо оденься. Не смущай девчонку, пусть понемногу привыкает к нам.

Пока Мишка одевался, Катя проверила, что приготовила девчонка на завтрак и, попробовав все, осталась довольна:

— Хорошая хозяйка, давай накрывай на стол.

Мишка, едва поев, засобирался к друзьям, Лянка

принялась убирать в квартире, Катя включила телевизор и только устроилась в кресле поудобнее, в двери позвонили.

— Сынок открой! Это не иначе твои ребятки пришли! — попросила Катя.

Мишка открыл. На пороге стояли две девушки:

— Спасите нас! — попросили чуть не плача.

— Проходите, девчонки! Что случилось? В чем помочь, от кого спасти? — выглянул парень за дверь, но на площадке пусто. Девчата еле держались на ногах от усталости, держались за тяжеленные сумки, стоявшие у ног.

— Возьмите нас ради Бога! — чуть не плакали обе.

— Да вы пройдите! Чего на площадке говорим? — провел Михаил девушек в прихожую и спросил:

— Что стряслось? Чего хотите? — и позвал мать.

— Мы из Баксана. Приехали поступать в мединститут.

— Так до экзаменов еще два месяца! Вы поспешили! — ответил Мишка.

— Мы на подготовительные занятия приехали. Они уже завтра начинаются. Весь город пешком прошли. Вчера целый день ходили, сегодня уже два часа промучились. И не повезло нигде! Там где нас брали, мы не смогли остаться, а где мы хотели жить, нас не взяли, не оставили.

— А кто вам нас подсказал? — спросил парень.

— Никто, мы сами наугад стучимся во все двери, но не везет нигде.

— Мы уже держим девчонок. Они недавно на каникулы разъехались. В сентябре вернутся, — сказала Катя.

— Возьмите хотя бы до сентября. Мы за это время что-нибудь подыщем! — взмолились девчонки.

Мишка глянул на мать просяще, снял куртку с плеч, идти к друзьям расхотелось.

— Ладно, уговорили! Занимайте вот эту комнату. Поживите. Там видно будет, — улыбнулась Катя сыну. Тот повеселел. Новые девчонки пришлись по душе. Они передали сумки с продуктами Кате, сказав смущаясь:

— Родители, как наказали, словно на зимовку нас отправили. Руки пообрывали этими сумками. Вы не обижайтесь, если что пропало, выбросьте. Столько по жаре ходили, немудро коль что подпортилось.

Катя с Лянкой разбирали на кухне сумки. Мишка помогал девчонкам обустроиться. Те быстро распаковали чемоданы, выложили, развесили по шифоньерам содержимое, перестелили постели и побежали в ванную наперегонки.

— Девчата, когда надо спины потереть, меня позвать не забудьте! Я тут у дверей постою! — хохотал Мишка.

— Хорошо! Не забудем! — ответили смеясь.

Лянка снова накрыла на стол. Уж чего только не

было в сумках у девчат. Свежайший деревенский сыр и домашние сметана, масло, яйца, копченые куры, свои помидоры и огурцы, баранина и мед, даже домашний хлеб, мягкий, пахучий.

На столе уже не оставалось места для ложек и вилок. А Лянка все еще что-то нарезала.

— Все! Некуда ставить! Пусть с этим справятся, — остановила девчонку Катя, Лянка послушно положила нож в стол.

Мишка с нетерпением ждал девчонок из ванны, а те плескались, хохотали, радовались, что им наконец-то повезло с жильем.

Поев, они пошли отдохнуть на часок, а потом, как договорились, пойдут с Михаилом погулять по городу.

— Тебе какая из них понравилась? — спросила мать сына.

— Обе! — ответил не сморгнув.

— А мне Дашка понравилась! — призналась женщина.

— Марина не хуже! Огневая девчонка, настоящий лидер! С такою не прокиснешь на печи. Она и старика с лавки сдернет и плясать заставит. А какие шкодливые у нее глаза! Наверное, в школе заводилой была. Никак не может посидеть на месте спокойно. Ноги чуть не на уши закручивает. А какая юморная! И шутки у нее тонкие со смыслом. Она в любой компании душою станет!

— А разве Дарья хуже? — удивилась Катя.

— Она умница! Серьезная, вдумчивая, но полная противоположность Маринке. Хотя дружат очень давно, с самого детства. Их дома рядом, они соседи. За одной партой все десять лет проучились. Дашка в математике, как рыба в воде. А у Маринки по гуманитарным отлично. Вот и тянули друг дружку. Теперь в один институт хотят поступать. Не только девчонки, их родители меж собой дружат. И тоже с детства.

— Хорошо, что хоть у этих все в жизни гладко и без проблем, — вздохнула Катя и только тут увидела, что Лянка, забившись в угол, горько плачет.

— Чего ревешь? Что на тебя нашло? — удивилась женщина.

— Теперь вы меня прогоните из дому. Зачем я вам, когда вон какие пришли, — заревела девка в голос, ее плечи задрожали.

— Успокойся, малышка! Эти все временные. Поживут и уедут, а ты с нами. Никто тебя не обидит и не выгонит! Правда, Миша!

— Мне все равно! — пожал плечами парень. А вскоре уединился с девчонками в комнате.

Вечером они пошли втроем погулять по городу, а Лянка осталась с Катей. Девчушка не сидела на месте, протерла везде пыль, помыла пол на кухне, убрала все в ванной и в прихожей, помыла и почистила обувь.

— Кто ж тебя всему учил?

— Мама и бабуля. Они говорили, что я все должна уметь, если буду плохой хозяйкой, нигде не приживусь, и все переживали, что расту корявой, некрасивой. И только бабушка добавляла, что не в роже счастье, а красивых девок Бог счастьем обходит. Нельзя же все иметь. Вон мой отец был корявым, я в него удалась, как сучок от кривого дерева. Зато он хорошим человеком был. И никто во всей деревне о нем плохого слова не сказал. Мы никому не делали зла и не мешали жить. Вот только невестка попалась нам злая, но и тут не виноваты. Кто знал, что так получится? — чистила Лянка зеркало в прихожей.

— Это верно, человека не по лицу узнаешь. Только жизнь каждого наизнанку вывернет и покажет истинное лицо, уже без маски и притворства. На что красивым был мой Хасан. Когда со мной беда случилась, первым отвернулся. Сказал такое, что небо с овчинку показалось и нечем стало дышать, и жить расхотелось мигом. Злому врагу не пожелаю тех слов услышать. После них все в душе умерло. Я поняла, что он никогда не любил меня. И если б не Миша, ушла б из жизни без сожаленья. А потом, через годы поняла, что ни одна женщина не любит никого больше своего ребенка. И если с ним стрясется беда, уходит жизнь от матери. Ей больше не для кого жить. Мой младший сын в меня пошел. Он ничем не обделен, а старший — мое горе. И плачет душа по Аслану. Мой сынок стал мне чужим. За что беда такая свалилась на меня, сама не знаю. Ночами молюсь за него. Но не слышат на небе, и мучается мой старший, живет, не видя радостей, себе и другим во зло. Я все хотела родить дочку. Но не успела, или не повезло. Вот и будешь за нее. Не пугайся квартирантов, они — чужие, ты, своею стань…

Ляна вытерла слезы и до самого вечера рассказывала Кате о себе и своей семье.

— Мы дружно жили. Не то, что другие, наши деревенские. Никто не пил, не ругался и не били никого. Некогда было. Все работали. Бабуле даже присесть некогда. То в сарае со скотиной возилась, то в огороде. Я в доме управлялась. Уборка, постирушки, готовка, все на мне лежало. Помогала брату на сенокосе. Короче, никто без дела не оставался. Но меня в деревне не замечали. Другие уже с ребятами встречались, со своими, деревенскими. А у меня никого… Наша соседка Наташка, толстуха и лентяйка, а и та не осталась одна. На меня никто не оглядывался. Хотя к брату много ребят приходило, никто не замечал и Борька называл меня недотепой.

— Это за что так? — спросила Катя.

— Он говорил, будто от девки ничего не имею. Как гладильная доска, ни спереди, ни сзади.

— Рано было, мала! У всех по-разному идет развитие. А потом это не главное, — не согласилась женщина.

— Зато бабуля, случалось, нарядит меня в свой сарафан на праздник, какой с молодости в сундуке хранился, платком подвяжет и говорит:

— Красавица наша! Ну, чисто лебедушка…

— Сарафан на мне как на вешалке мотался. Бабуля в девках, что пышка была, куда мне до нее с моими костями. На себя в зеркало не хотелось смотреть. Я в мамку пошла телом. Она тоже дробной была. И кроме отца не знала других мужиков. Без бабьей доли жила, как кобыла работала, никакой радости от судьбы. Ни света, ни просвета, одни потемки. У нас дома, что праздники, что будни, всегда одинаково проходили. Другие хотя б на Рождество отдыхали, веселились. А у нас всегда лоб в поту, а спина в мыле. В постель валились, а не ложились. Но дел не убывало. Все старались вылезти из нужды. Другие спокойно жили. Не рвали задницу на огородах, не вкалывали в праздники, отмечали их, отдыхали и живут не хуже чем мы, все живы и здоровы, никто не помер, не сгорел и не повесился. И только у нас все через жопу. Но почему Боженька всю нашу семью горем наделил? Ни у кого не было светлой доли?

— Скажи, а ты крещеная? — спросила Катя.

— Бабка сказала, что крестили меня зимой, в лютый холод, незадолго до Крещенья Господня. Я очень простыла и еле выжила. Крестные мои тоже померли. От самогонки. Перепились, и к утру их не стало. Первач слишком крепкий был. Так вот и осталась вовсе одна. Ни родни, ни доли, всем Бог обделил, — устало присела на кухне, выронила из рук тряпку.

— Непутево жили вы. По праздникам Господним кто работает? От того наказывались. И сколько ни работали, все не впрок шло. Неужели твоя бабка греха не боялась, ведь Божьи праздники почитать надо!

— Откуда она про них знала? В ее время в церкву ходить не позволяли. Меня крестили крадучись, чтоб никто не видел. А мамка вовсе некрещеной прожила. И ни в кого не верила. Только на свои руки полагалась. Во всем доме одна икона была в бабкином углу. Одна она в пожаре уцелела. Ее Борька себе взял. Когда брата схоронили, невестка не отдала икону. Сказала, что себе на память оставит.

— Зря она это сделала! Плохую службу ей сослужит та память. Не порадуется баба… Не для нее она в огне уцелела. Слышала я о таком. Тоже дом сгорел, в войну. Икона уцелела. Никто ее не увидел, а соседский пацан приметил и взял себе. Домой принес и в углу на чердаке спрятал. Вскоре бабка умерла, хотя не болела. Приснилась внуку мертвой и все просила икону в церковь отдать. Внук не послушался и спрятал икону поглубже. Но через месяц умер дед. И тоже просил внука отдать икону в церковь. Но и тогда не подчинился. Испугался, лишь когда от большой семьи одна мать у него осталась. Но ни одного брата и сестры не уцелело. Схватил икону тот мальчишка и с нею в церковь бегом прибежал. Отдал ее батюшке, рассказал про все случившееся. Тот и ответил, что иконы, уцелевшие в пожаре, нельзя держать в доме, беду принесут. С ними только покойников отпевать можно. А крестить или венчать уже нельзя. Несколько лет такие иконы должны быть в церкви, пока с них горе не сойдет. Но и тогда забирать в дом не стоит.

Катя с Лянкой так и не заметили, как наступил вечер и с прогулки вернулся Мишка с девчонками. Они принесли мороженое, угостили бабу и Лянку, рассказывали, что увидели, делились впечатлениями.

— Мы даже на фоникулере покатались!

— В зоопарке были. Как там здорово!

— А я городом любовалась сверху. Жаль, что его совсем немного видно. Зато горы, ущелья, как на ладони! И я, как птица, над ними пролетаю.

— Курица наша бескрылая, расскажи, как тебя рвало! — приобняла Маринка Дашку

— Да хватит прикалываться! Это поначалу высоты испугалась, потом все нормально было. Зато ты поделись, как обезьяне рожи корчила. Они так удивились, что человеки дурней их — мартышек, ушами хлопают и язык до коленок умеют вывалить. Они впрямь поверили, будто ты из их клетки удрала, только успела где-то прибарахлиться. Как они у тебя банан клянчили, все люди вокруг хохотали до слез, — мстила Дашка.

— Завидуешь? Тебя даже мартышки не приметили. Зато вороны твою прическу отделали. Интересно, за кого они тебя приняли? Целой стаей кружили именно над тобой.

— Что-то я такого не приметил, хотя вместе с Маринкой сидел. Ну да, ворона обронила свою пакость, но они многих пометили, — вмешался Мишка в разговор.

— А я всего один раз в жизни была на подвесной канатной дороге. Хасан привел еще в самом начале нашей жизни. Ох и понравилось мне, но больше никогда там не была. Все недосуг, некогда. А и дети. Их Хасан уже без меня туда возил. Помнишь, как вам нравилась канатка? — глянула Катя на сына.

— Помню! — отвернулся Мишка.

Они просидели до полуночи, пока парень не спохватился, что завтра с утра на работу. Он пожелал всем спокойной ночи и, поцеловав мать в щеку, ушел в спальню.

— Хороший у вас сын, — тихо сказала Маринка и добавила:

— Только закомплексованный, старомодный, как будто из прошлого века вышел. Мы с Дашкой взяли его под руки, а Мишка покраснел, как девчонка, и убрал свои руки. Вот чудак, сказал, что еще не научился ходить с девчонками так близко. Не умеет!

— А вы научите! — улыбалась Катя.

— Чего он такой дикий, будто из пещеры вывалился? Или ни с кем еще не встречался?

— Не знаю. Мне пока ничего не говорил.

— У нас в Баксане нет таких ребят. Наоборот, чуть приметят девку, тут же дергаются и начинают приставать, как мухи к подолу липнут.

— Да у тебя и подола нет! — оглядела Катя голые ноги Маринки и рассмеялась:

— Если б я вот так вышла бы на улицу в своей молодости, меня в милицию забрали бы. А люди подумали б, что с ума сошла. Ни один парень не подошел бы средь бела дня, постыдился б!

— Ох и отморозки они были ваши ровесники! Дело не в юбке, а в человеке. Вон у нас в Баксане замужние бабы длинные юбки носят, платки не снимают, а рожают детей от любовников. Бывало такое. Все в семье темноголовые, а ребенок рыжий или белокурый. Видно, пока из-под юбки лез — поседел! Ну, а мужья враз с вопросом:

— От кого родила, сука!

— У нас одноклассница сразу после школы замуж вышла и тройню родила. Все разные. Так ее муж до сих пор в альбомах копается, где в его корнях были рыжие и светлые люди?

— Дети меняются. Мишка родился с соломенными волосами, потом черными стали, как у галчонка, а теперь полностью моей копией сделался.

— Красивый у вас сын, счастливым должен быть, — задумчиво сказала Дашка.

— Дай Бог! — перекрестилась мать.

— А я на своего деда похожа, он вот такой же заводной, моторный. Трижды женился. И даже в семьдесят лет имел любовницу. Причем ни какую-то пер-душку ровесницу, а сорокалетнюю бабу. Она на год моложе его младшей дочки. Поначалу мы все смеялись над дедом. Говорили, что игрушку нашел. А старый перец доказал свое и ребенка ей сделал. Вот так стал отцом в семьдесят два года. Любовница и не подумала аборт делать. Родила. И плевала на пересуды. Она вдовой осталась в тридцать лет. Детей не было. Этот первый и единственный, кто ее упрекнет. Захотела баба стать матерью. Родила себе на радость. И хотя у деда уже пятеро правнуков, самый младший сын бывает у нас дома. Его все любят, а и должен он свою родню знать. Бабка поначалу обижалась на деда, ругала, а теперь полюбила меньшего, как своего кровного, и уже не ворчит. Старик хоть и отмечается у любовницы, помогает растить сына, но из семьи не уходит. А и малыш не в обиде. Его теперь на все выходные и праздники приводят к нам. Прибавка в семье всегда к счастью! Так решили все наши мужчины. Горе, когда кто-то умирает. А новая жизнь — это новая звезда над домом. И неважно на кого будет похож малыш, важно, что он есть, он наш, и мы его в обиду никому не дадим, — улыбалась Марина.

— Выходит, твой дед еще джигит! — появился в дверях кухни Мишка. Он так и не смог уснуть, прислушавшись к разговору, и решился встать, пообщаться еще немного с девчатами.

— Не дикий я и не пещерный, не отморозок! Просто нравится мне другая девчонка. Не хочу, чтобы она видела с кем-то и приняла за кобеля. Мы с нею со школы друг друга знаем. Короче, с детства. Давно к ней присматриваюсь. Один недостаток есть у нее. Она очень ревнива. Вот и не хочу давать ей повод к этому. Зачем раздражать ее лишний раз?

— Ну-ка, сынок, скажи кто она? Может, знаю, о ком говоришь? — заинтересовалась Катя. Она понимала, что, повзрослев, Мишка заведет семью и приведет в дом невестку. Та, конечно, потребует тут же убрать квартиранток, а значит, не станет доходов, и семья снова будет жить вприжимку. Невестка нарожает детей, и петля нужды снова затянется на горле ее и сына. Невестка станет требовать деньги, сбереженья быстро закончатся, а ее сын, измученный нуждой, будет искать совместительства, приработки, начнет отказывать себе во всем.

Катя подумала, что и ей придется туго. Появятся дети, с ними визг, крик, пеленки, вонь от горшков и плиты, кто о ней вспомнит? Ни днем, ни ночью покоя не станет. Невестка наведет свой, совсем чужой порядок и станет хозяйничать в ее квартире.

Женщина содрогнулась от представленного ужаса. Только этого ей не хватает.

Невестка! Но кому она здесь нужна? Мишке? Зачем ему жена? Вон сколько девок кружит вокруг. Все молодые, красивые. Выбирай любую на ночь. Зачем жениться? Присмотрись, погуляй пока молодой, не суй голову в семейный хомут, он быстро передавит горло. И померкнет радость жизни, потеряет сын свою радугу в ней, станет жить в сумерках, торопя старость.

Катя смотрела на сына. Тот не спешил ответить матери, неловко переминался с ноги на ногу.

— Так кто она? — повторила Катя свой вопрос настойчивее.

— Мам, не спеши, пока рано. Мы с нею еще ничего не обговаривали.

— Тогда уже поздно станет советоваться со мной. Все нужно делать вовремя. Когда ты с нею уже договоришься обо всем, исправить что-то будет поздно.

— А что исправлять? — удивился Мишка.

— Ну, мало ли? В женщинах ты не силен, не разбираешься. А я быстро пойму, кто она, ты приведи ее, — попросила Катя.

— Откуда знаешь, разбираюсь или нет? Поверь, не хуже тебя все пойму сам и подсказки в таком деле мне не нужны! — оборвал мать и, оглядев девчат притихших ненадолго, поспешил перевести разговор на другую тему. Но растормошить девчонок так и не удалось.

Вскоре они пошли спать, а Катя никак не могла успокоиться:

— Так кто она — твоя подружка?

— Зарема Тхагова, — ответил тут же тихо. И добавил:

— Ты ее знаешь. Я ее к нам приводил вместе с друзьями. Хорошая девушка. Так ты сама о ней говорила. Она в этом году получит диплом. Вот тогда поговорю с нею конкретно. Не хочу сейчас мешать, отвлекать ее. Пусть закончит университет. Тут уж совсем немного осталось, меньше месяца, больше ждал…

— Значит Зарема? Жениться на ней хочешь?

— Если она согласится, — ответил краснея.

— А ты о последствиях подумал?

— О каких? — насторожился парень.

— Как жить будете!

— А в чем загвоздка?

— Первое, что она потребует, это убрать всех девок. Ведь вам понадобится своя комната! Зарема не согласится спать в моей спальне и выкинет всех квартиранток. А как жить будем? На твою получку и мою пенсию? Ни на что не хватит. Снова голодать начнем, только уже втроем.

— С чего ты так переживаешь? Зарема тоже будет работать. Ей легко устроиться, специальность дефицитная. Да и сама умница. Я уверен, вы с нею уживетесь и хорошо поладите.

— Полажу я с нею? С чего взял? Начнет она здесь нами командовать и свой порядок наводить, совать нос не только в наши дела, а и в жизнь. Указывать и обсуждать, требовать наряды. А когда нас до нитки вытряхнет, убежит к своим родителям.

— И с чего на нее взъелась? Она еще ногой к нам не вошла, ты ее грязью облила с ног до головы.

— Рано тебе жениться. Успеешь еще вонь пеленок понюхать, погуляй вольным, не спеши в семейную телегу впрягаться, она еще спину сорвет и душу ока-лечит.

— Ну, почему, мам? Мне уже прилично лет. Все друзья женаты, детей имеют и живут нормально, никто не жалуется.

— А ты интересовался, как им вкалывать приходится? Пусть честно скажут!

— Я и так все знаю о них. Секретов нет. Иным поначалу родители помогали, сейчас сами на ногах, стариков содержат. Матери внуков нянчат.

— Да как же я с ними справлюсь, коли себя обиходить не могу! — удивилась Катя.

— Но у Заремы тоже мать имеется. Речь вовсе не о тебе, — успокоил Мишка.

— Она ж девок выгонит. И я не только без денег, но и без дохода останусь.

— Мам, а как жили без них? Я тогда совсем небольшим был, а ты в грязи не заросла. Многому я тогда научился. Почему боишься с нами остаться, разве ты чужим нужнее или они лучше тебя досмотрят? Я так не думаю.

— Ты до ночи на работе, выходит, я целыми днями одна буду опять.

— Мы с Заремой на перерыв будем приходить. Потом она с работы вовремя станет возвращаться. Родни у нее хватает, найдется кому тебя приглядеть. Неужели я оставлю без ухода свою мать? Зря беспокоишься, я о том всегда помню и никогда не брошу. Я не Аслан и не отец! — лег Мишка в постель и вскоре уснул безмятежно. Ему казалось, что он провел разговор с матерью убедительно, доказал ей все, но та не уснула до утра, ее тревожило, на что станет жить ее семья, когда сын женится. Ее пугало будущее. Она боялась за Мишку, не хотела отдавать чужой женщине. Вся душа бабы противилась предстоящему, и Катя решила во чтобы то ни стало помешать женитьбе сына, отодвинуть ее на неопределенное время…

На следующий день, едва успели квартирантки уйти из дома, пришел Хасан. Он привел с собою девушку. Заглянул во вторую комнату, вздохнув, сказал:

— Наконец-то дышат без притона!

Только после этого он поздоровался с Катей и сказал:

— Привел невестку, жену для Мишки. Хватит ему в холостых мотаться! Уже не молодой, пора семью и детей иметь, а то уж люди смеются и спрашивают, может больной парень? Если нет, почему не женится? Свадьбу ему я за свой счет сделаю!

— Есть у него девушка. Вот диплом защитит, и поженятся. Уже все обговорено, — ответила Катя.

— Ничего не знаю и слышать не хочу! Женится на этой, какую я привел! Понятно? Она из хорошей семьи, из очень богатой. Отец воротила. Будете жить, горя не зная. Зачем Мишке жена старуха, какой больше двадцати лет? Этой семнадцать. За нее вы хорошо возьмете. Я с ее отцом все обговорил и украл девчонку с ее согласия.

— Ты с ума сошел! Уводи не медля! Как смеешь навязывать Мишке какую-то девку? Да если б она была путевой, разве решилась бы, не видя человека, дать согласье на замужество? Значит, она никому не нужна, что на нее никто не глянул! Вон отсюда! Ты не растил Мишку и не смей ему указывать! Ишь кобель, козел облезлый, приволок тут чучело из деревни, в невестки вздумал приткнуть какое-то пугало! Пшел вон вместе с нею, отморозок! Отец выискался! Геморрой овечий! А ну выметайтесь вон! — подошла к двери, цепляясь за стены, распахнула дверь настежь:

— Убирайтесь прочь из квартиры! Чтоб духом вашим здесь не воняло! — орала баба надрывно, так что соседи стали выходить из дверей на площадку.

— Дура набитая! Бандерша заскорузлая! Блядь престарелая! Устроила представленье. Знаю, боишься, что твой притон прикроем. Ну я до тебя доберусь, сука пузатая! Ты еще вспомнишь этот денек, гнилушка облезлая. Я все равно женю сына на ней. Не дам тебе испортить сына по дешевкам. И заберу его у тебя навсегда. Не увидишь его, придурковатая чума! — кричал Хасан, усаживая девчонку в машину. Катя из окна поливала его проклятьями. И только Лянка, забившись в ванной, не знала, что ей делать? Бежать из этого дома, но куда, ее нигде не ждали, а и здесь она никому не нужна, и ее могут выпереть отсюда с шумом и треском, обругав по всякому ни за что.

Но Катя, закрыв дверь, рассмеялась громко:

— Лянка! Где спряталась? Вылезай сюда! Как я козла выперла? Получил по самые муди! Ишь, сволочь, приволок какую-то падаль, да еще делает вид, будто осчастливил нас с сыном. Небось уже и приданое взял, себе занычил, не зря ж свадьбу за свои брался сделать. А то его не знаю. Он паскудник на халяву не бзднет. Распушил тут хвост, петух ощипанный! — кипела баба.

— Сделай чайку! — попросила Лянку, та мигом включила чайник и вскоре подала Кате чай. Та пила не спеша и рассказывала.

— В семье Хасана детей больше, чем блох у барбоса. Каждый год по двое, а то и по трое прибавлялись. Все как один голожопыми бегали во дворе, пока не приходило время идти в школу. Так вот там всегда на невестках выезжали. Выбирали богатых, чтоб хоть на время нужду забыть. Я одна у них без приданого оказалась. Ну уж и впрягли они меня с ушами в лямку, не знаю, как выжила. Все время бедностью попрекали, особо свекруха. Советовала Хасану другую жену найти. Змея подколодная не баба. Детей наших смотреть отказалась, потому они в детском саде росли. Оно и лучше, зато всегда чистые и сытые были, не то, что другие дети в той семье.

— А почему вы эту девку выгнали, может она хорошая? — робко спросила Лянка.

— Хасан хорошую не приведет. Богатую, да! Но среди богатых хороших девок мало. Либо дура или лентяйка, а может и вовсе никчемная! Палец о палец ничего не умеет делать. Что толку с такой? Будет сидеть целыми днями на кухне, как чайная кукла на табуретке, и прислуживай ей. Да еще Мишкой помыкать будет. Раз родители богатые угождай, ублажай их. А у меня сын один. Я его не продаю.

— Но у него, как сам сказал, уже есть своя девушка? — спросила Лянка.

— Да это тоже ерунда! Институт заканчивает, старая,

ей не меньше двадцати трех лет. Кто теперь на таких женится? Только вдовцы. Парни молодых берут.

— Раз институт закончила, значит умная, — позавидовала девчонка.

— А мне зачем ее ум, моего хватает. Будет она указывать, да свои порядки наводить, да лезть в наши дела. Наваляет кучу голожопых, а я тут задыхайся в их писках, криках и пеленках. В моей квартире ад устроют. Не хочу! У меня и так здоровья нет. Ни уснуть, ни отдохнуть не дадут.

— Но когда-нибудь ему надо жениться…

— Во! Когда меня похоронит!

— А если приведет? Неужели не примете?

— Да что пристала, как навозная муха. Уже сказала, не хочу его женить!

Вечером, когда Мишка пришел с работы, Катя рассказала ему все:

— Выгнала их обоих! — хвалилась она и услышала звонок телефона. Сын снял трубку. Говорил коротко. По разговору Катя поняла, звонит Хасан. И услышала ответ Мишки:

— Я не уклоняюсь от встречи с тобой, но приду завтра, сегодня устал. Мне не до невесты… Завтра после работы увидимся, — положил трубку зло.

— Чего это папаша загоношился? Прямо-таки приказывает жениться на какой-то кекелке. Говорит, если ослушаюсь, он от меня навсегда откажется.

— А он растил тебя или воспитывал, или помогал в тяжкую минуту? Когда нам с тобой есть было нечего, он предложил тебе пойти жить к нему, чтобы не умереть от голода? Где он отец был тогда? Раз в год приходил и то с пустыми руками. Только нервы мотал обоим. Чего теперь к тебе лезет? Не без своей выгоды решил женить на этой девке. Там ему что-то обломилось, вот и дерет задницу! Знаю я его. Очень он испугал, что откажется от тебя. Да он, прохвост, что был иль не был. Разве он отец? Пошел бы в сраку! — кипела Катя.

— Родного сына женить насильно, за деньги! Да такого отца в шею гнать! Мне сколько про любовь трепался. А случилась горькая минута, все забыл, в говне топил, уж чего только не наслушалась от него, впору было руки на себя наложить. Меня еще из больницы не выписали, а он уже женился на другой. Хоть раз он тебе в армию прислал посылку с носками, перчатками, печеньем?

— Нет конечно! — угрюмо отозвался парень.

— Я — калека! А и то посылала. Платила почтальонке и она отправляла.

— Спасибо тебе!

— Легко называть себя отцом, да трудно им быть! Не слушай его, не ходи к нему. Не смей жениться по их обычаю. Женятся на любимой, а не на подсунутой. С нею все равно жизнь не сложится. Я такой брак не благословлю. Это знай заранее, — предупредила сына.

— Да успокойся! Я уже не малыш. Сам знаю, как поступать и что ответить. Не разрывайте мою душу на куски. Хватит вам обливать друг друга грязью. Я уже взрослый. О чем вы до сих пор спорите, что делите? Давно пора простить друг друга и забыть прошлые обиды! Ведь вы любили. Ради этого, прошу, успокойтесь. Чтобы ни советовали, я поступлю по-своему, как сам считаю нужным. Прав окажусь, иль ошибусь, в своей жизни разберусь сам.

— Неужели женишься на этой, какую Хасан приводил? — всплеснула мать руками.

— Успокойся! Этого точно не случится! — усмехнулся парень.

Катя с облегченьем вздохнула.

— Спасибо, Мишанька! Душу мою успокоил. Обидно было бы мне. Сам понимаешь, хоть и не обойтись без денег, но нельзя продавать за них душу и жизнь. Не погань свою судьбу. Она у тебя одна.

— Он давит на обычай. Мол, всегда невест сыновьям отцы выбирали. Да только это раньше было. Все мои друзья женились по любви. Никто им жен не навязывал. Регистрировались в ЗАГСе, свадьбу справляли в ресторане, чтоб дома мороки не было и все на том. Все оставались довольны. Никто ни на кого не обижался. Расходы на свадьбу брали на себя поровну родители жениха и невесты. Так что все проходило тихо и красиво. Я считаю этот вариант самым лучшим. Никто не упрекнет другого, кто больше вложился.

— Поступай как знаешь! Только женись на любимой, — понурила голову Катя, мысленно уже согласившись с неотвратимыми переменами в скором будущем.

Весь следующий день женщина нервничала. Она опасалась, что Хасан убедит Мишку жениться на девке, какую он привозил. Катя понимала ложность положения бывшего мужа. Ведь он увез девку из дома для Мишки. Она выгнала. Но Хасан не может теперь сам вернуть девчонку родителям и держит ее у себя в доме в надежде обломать, уговорить сына. Если Миша откажется наотрез, Хасан навсегда останется опозоренным. Ему придется отпускать девчонку домой к родителям. Те станут врагами Хасана. Ведь он опозорил их дочь. Забрал ее из дома, а сын его ослушался. Какой же он отец и мужчина, если даже сын не посчитался с ним? Над Хасаном станут смеяться все, кто узнает о несостоявшейся свадьбе.

Катя с нетерпеньем ждала, чем закончится встреча Хасана с Мишкой.

— Устоит ли сын, или послушается отца? Тот уж очень постарается. Ему обратного хода нет. Может с братьями заявится на встречу для большей убедительности, и станут давить со всех сторон. Когда Мишанька упрется и наотрез откажется, Хасан обязательно постарается ему отомстить, устроит какую-нибудь пакость. Свой промах просто так не оставит. Сам или через свою родню достанет, — смотрит женщина на часы с тревогой. Вот уже два часа прошло, как закончилась работа. Мишки нет. О чем можно говорить так долго? — вздыхает женщина.

Лянка сидит в углу, притаившись мышкой, понимая ситуацию, не хочет попасть в поле зрения и раздражать Катю. Та чутко прислушивается к каждому звуку на лестничной площадке. Но там тихо.

— Не переживайте. Все будет хорошо. Миша скоро придет, — подала голос Лянка.

Но парень вернулся к полуночи. Он еле держался на ногах. Катя впервые увидела сына пьяным и избитым. Рубашка на нем висела клочьями. Брюки и туфли в грязи. Под глазами синяки.

— Это кто тебя так отделал? — удивилась Катя.

— Все потом. Мне в ванну надо, — отодвинул мать и, с трудом раздевшись, пошел мыться.

— Неужели Хасан посмел поднять руку на сына? Не может быть. Скорее всего, шпана пристала к Мишке. Вон и часов нет на руке. Перстень, что на день рожденья подарила, тоже исчез с пальца. С кем это он набрался, что еле домой дополз? Конечно с Хасаном. Тот на трезвую голову не убедил, вздумал споить, чтоб сломался легче. Эх-х, козел! Сволочь, а не отец! Своего сына хочет несчастным сделать! — сетовала баба.

Мишка мылся долго. Сначала под горячей, потом под холодной водой. Вылез из ванны уже трезвым, обмотанный полотенцем, и сразу нырнул в спальню. Мать следом за ним:

— Ну, что решили? — спросила тревожно.

— Отказался я от его невесты. Сказал, что другая есть, ее люблю и уже договорился с нею. Вот в этом соврал. Но иначе куда деваться. Прижали родственники со всех сторон. Их много, а я один. Сначала убеждали, потом уговаривали. Когда ничто не помогло, наехали конкретно. Пригрозили, мол, если ни на этой, то ни на какой другой жениться не дадут, опозорят, как сына бандерши. Тут я не выдержал. Покатил на них «бочку». Родня оказалась вспыльчивой. Меня долго месили. Но и им досталось круто. Папаню не пощадил, как и он меня, вон какие «фары» поставил. А я ему передние зубы выбил. На асфальте бисером рассыпались. Взвыл, как шакал. Зато и говорить расхотел, понял, что все без понта. Аслана самому придется из зоны вытаскивать. Я отказался помочь. Поверишь, отец на меня с ножом бросился. И сказал:

— Лучше тебе сдохнуть, чем мне такого выродка иметь, какой своему брату помочь не хочет, слова отца не слышит, обычай топчет! Умри и не позорь наш род!

— Замахнулся, а я ему в промежность со всей силы ногой подцепил. Он покатился по асфальту, а я ходу, что сил было. И удрал. Не столько бежал, сколько петлял. Хорошо, что остальные хуже меня напились. Куда им бежать было? Друг друга не узнавали. Перебрали все. Я ж не вровень с ними, много вылил мимо. Но и того что выпил, с меня хватило. Во все урны по дороге блевал, как овца. Самому мерзко. И все ж понял самое обидное, что я для отца ничего не значу. Он свое надумал. На мои жизнь и судьбу ему наплевать. Он вслед проклял меня, сказал, что нет больше меня у него. Чужой я им всем.

— Подумаешь, испугал лысый шакал! Да кто он такой, недоносок плешивой кикиморы! Отец выискался! Мы с тобой никогда на него не рассчитывали! Сами жили, что он может ишачий геморрой? Пусть он тебя боится.

— Короче, ты им не поддался?

— Нет мам, не уступил и не согласился. Как он будет выкручиваться, его дело, — усмехнулся Мишка.

Шли дни, недели. Ничего не изменилось в жизни семьи. Каждое утро Михаил ходил на работу, следом за ним выскакивали на занятия Дашка с Маринкой.

Прибрав в квартире, бежала на рынок Лянка. Вернувшись, становилась к плите, готовила ужин, кормила Катю раньше всех.

— Хорошая ты девчушка. Добрая, чистая. Одного не знаю, как твое будущее устроить, как тебя в жизни приткнуть, куда? Ведь я не вечная. Умру, Мишка тебя держать не станет и не поможет. А куда ты денешься, к кому пойдешь, да и кто возьмет? — задумалась Катя и, помолчав немного, спросила:

— А сама чего хочешь?

— Вы не обидитесь, если скажу правду? — спросила смутившись, покраснев.

— Я много чего хочу Совсем в детстве скотским доктором мечтала стать, чтоб животных лечить от болезней. Ну там коров, хрюшек, овец, собак, кошек…

— Ты чего, в деревню вернуться хочешь? — удивилась Катя.

— Это я раньше так думала. А когда мы с Борькой голодали, я замечтала поваром стать. Чтоб вокруг меня всегда много жратвы было всякой: и котлеты, и пельмени, борщ и блины, тушеная картошка и жареные куры. А я людей кормлю! Чтоб не было на земле голодных, ни детей, ни стариков, чтоб все были сытыми. Когда человек поест, он становится добрым. Ему неохота ругаться и он хочет жить. А голодный плачет, потому что украсть не умеет, а просить стыдно.

— А у тебя хоть какие-то документы есть?

— Ага! Борька в сельсовете взял копию моей метрики и свидетельство об окончании нашей школы. Там все про пожар знали и выдали дубликаты. Но больше ничего нет.

— Послушай, Лянка, а почему поваром? Ты уже не сидишь голодом. Может, техникой займешься, компьютерами?

— Ой, тетечка, Катечка! Моя голова столько не осилит. Я с железками не дружная. Пылесос дома испортила по нечаянности. Меня Борька так колотил за него! Я на жопу с неделю сесть не могла. А потом брат провел свет в подвал, я включила его, меня как дербалызнуло током, так и навалила в портки. С тех пор на технику не оглядываюсь, боюсь ее.

— Ну, а кондитером? Хочешь?

— А это что?

— Ну, пирожные, торты делать. Короче, самое вкусное. Ела когда-нибудь торт?

— Не-ет! Это очень дорого! Мамка с бабулькой дома свои пирожки и пироги пекли. А я только блины и оладьи умею. Другое не успела перехватить.

— У тебя получится. И учиться там недолго. Всего два года с половиной, вон в газете объявленье дали.

— А как туда пойду? Кто меня пустит? Ведь там платить надо. А жить где? Вы ж не станете меня держать у себя, — вздохнула девчонка тяжко.

— Глупышка! Да о чем печалишься. Живи у нас, никого ты не объешь здесь. А учиться тебе надо, — глянула на Лянку, та голову опустила, заплакала:

— Платить мне нечем за учебу, а и в чем пойду, коли даже переодеться не во что, — задрожали плечи.

— Успокойся, малышка! Ты мне хорошо помогаешь в доме, не всякая баба так справится. Теперь я тебе помогу. Ну, а ты, когда от занятий свободна, будешь как и теперь, квартиру прибирать, меня досмотришь, в обиде не оставлю. Пока время не упущено, поступай, учись, выходи в люди, может когда-то вспомнишь добрым словом, недотепа ты моя.

Лянка смотрела на Катю одуревшими, круглыми глазами и не знала, верить ли ей в услышанное. Ведь вот невестка каждой коркой хлеба, всякой картохой попрекала. И хотя девчонка спала на голом полу, возле батареи, даже это ей ставили в упрек. А тут совсем чужая женщина, что она потребует потом за свою помощь. Ведь даром теперь никто ничего не сделает, — смотрела на Катю со страхом.

— Ты чего вся дрожишь?

— Боюсь…

— Кого? — не поняла баба.

— Всех боюсь. Меня невестка половой тряпкой по морде била за то, что один пряник съела без разрешенья. Говорила, чтоб он мне поперек пуза колом встал.

— Тебе для начала это пузо надо было заиметь. Пожелав такое, сама подавится. Короче, завтра суббота. У Мишки выходной, пойдешь вместе с ним по магазинам. Пусть он оденет и обует, сводит в парикмахерскую, чтоб тебя в порядок привели. А на той неделе отвезет уже на учебу. И старайся там изо всех сил.

Лянка зацеловала Катины руки. Счастливая улыбка не сходила с ее лица. Она боялась только Михаила, как он отнесется к Катиной затее, не обругает ли, не откажется ли помочь ей, совсем чужой.

Катя с Мишей недолго говорили в спальне за закрытой дверью. Лянка, проходя мимо, чутко вслушивалась, но ни одного слова не разобрала.

Когда парень вышел, Лянка так напереживалась, что даже зубы стучали, а руки дрожали мелко-мелко.

Мишка и не заметил ее состояние и, пройдя мимо, обронил небрежно:

— Слышь, лягушонок, лысый чижик! Завтра с утра чтоб как медный пятак сверкала. Повезу тебя прибарахлить. Вот только одна беда, где тебя одеть? Наверное, в «Детском мире». В нормальных магазинах на мошкару не сыщешь ничего! Ну, а там, среди распашонок и ползунков что-нибудь и на тебя сыщем…

Лянка не обиделась. Ей льстило, что Мишка сам повезет ее одевать как совсем взрослую девчонку. Всю ночь сердце Лянки замирало от счастья. Она едва дождалась утра. И тщательно помывшись, сверкающая вышла на кухню. Мишка, увидев ее, заметил:

— О-о! Паршивенькая овечка стала похожа на человечка! Откуда что взялось? Тебя только прибарахлить осталось, да марафет навести. Такая телка получится, хоть куда!

— Мишка! Придержи язык! Ишь осмелел! — прикрикнула мать из спальни. Парень осекся, умолк, поев, предложил Лянке:

— Ну, отваливаем что ли, кикимора доморощенная. Чего расселась? Времени у нас немного! — пошел к двери. Вывел машину из гаража и предложил Лянке устроиться на заднем сиденье.

— Людей с утра пугать не стоит. Разве только гаишники приставать не будут. Глянут на тебя и в обморок свалят. Ну чего раскорячилась, или никогда в машине не ездила? Залезай шустрее! — подтолкнул Лянку.

— Поехали в универмаг! Там полностью одену и домой. Хотя нет, еще в парикмахерскую велено отвезти! — вспомнил, досадливо поморщившись.

В ЦУМе Лянка растерялась. Она никогда еще не видела такого разноцветья одежды, столько красивых нарядов. Лянка ходила как во сне, не решаясь примерить ни одно платье, костюм. Ей казалось, что стоят они слишком дорого и недоступны для нее.

— Ну чего тащишься? Давай примеряй! — сдернул Мишка несколько платьев, сунул их в руки девчонки, отвел в примерочную.

— Миша! Как это? Подходит? — высунулась Лянка из кабинки. Парень оглядел, заставил повернуться. И спросил:

— А самой нравится?

— Ага! Только дорого очень.

— Берем. Теперь другое примеряй, — велел строго.

— Нет, это мешковато сидит на тебе и цвет не подходит. Давай другое. Ну нет! Уж слишком смелый вырез. И спереди, и сзади вся голая.

Лишь через два часа вышли они из универмага, загруженные пакетами, коробками, свертками, сумками. Лянка шла в новом ярком платье, какое не захотела снимать в магазине. На ногах новые плетеные босоножки, на руке миниатюрные часы — предел Лянкиных мечтаний, девчонка шла, высоко подняв голову, и подумала, что брат сказал бы сейчас, глянув на девчонку:

— А житуха удалась…

Мишка отвел девчонку в парикмахерскую. Она уже через час вышла, совсем не похожая на прежнюю Лянку, а парень от удивленья растерялся и открыл перед нею дверь машины, усадил рядом, не ехидничая и не высмеивая. Рядом с ним сидела уже не Золушка, а настоящая принцесса.

— Домой? — спросила она Мишку.

— Давай в кафе зарулим, мороженого поедим, музыку послушаем.

— Как-нибудь потом. Мать одна сидит. Ее кормить пора! Да и скучно ей. Дашка с Маринкой на занятиях, а за нею кто присмотрит? — отказалась наотрез.

Мишка молча удивился:

— Ведь вот совсем чужая девчонка, а сколько в ней тепла! Помнит о матери всегда. В универмаге дергалась, все на время смотрела, торопилась. Кому-то с нею очень повезет. Только бы она была счастливой…

Катя, увидев Лянку, улыбалась довольно:

— Молодчина сынок! Хорошо позаботился о девчушке. Привел в порядок, ее не только на кондитера, хоть куда возьмут с руками. Красавица девочка!

Дашка с Маринкой тоже выскочили из комнаты, их сегодня отпустили с занятий пораньше и они собирались пойти в парк. А тут Лянка… Такая неприметная, серая, тихая, она вдруг преобразилась и затмила собою их обоих.

— Лян, пойдешь с нами в парк? — спросили ее девчата.

— Нет времени, надо много дел переделать. А и вы сами у себя в комнате приберите. Я за вами не нянька. Поняли?

— Смотри, как зазналась!

— Вы когда пришли, обещались порядок держать, а сами все на меня свалили. А я, может, тоже завтра учиться буду на кондитера! И мне не до вас станет. А и не нанималась я к вам в уборщицы. Чего вылупились? Хватайте тряпки и вперед, — повела Лянка Катю на кухню. Накормила, напоила женщину чаем, обтерла ее всю влажным полотенцем, повела во двор на лавку подышать свежим воздухом.

Они тихо переговаривались.

А девчонки убирали квартиру. Мыли окна, полы, вытирали пыль, пылесосили ковры, полы, каждый угол. Все дело в том, что Мишка высказал недовольство:

— Чего на девку наезжаете? Она правильно вам вставила. Верхом на нее сели, да еще погоняете. А чем вы лучше? Не нравится? Дверь открыта, никто вас здесь не держит. Только в доме будет спокойнее и тише! Мы лишь отдохнем от лишних людей…

Дашка с Маринкой переглянулись. Не ожидали такой отповеди. И, убрав во всей квартире, сели у себя в комнате, решили, если поступят, уйти жить в студенческое общежитие, чтоб не выслушивать в свой адрес обидные слова.

Лянка привела Катю с прогулки, уложила отдохнуть. Сама взялась за стирку.

Мишка, пользуясь случаем, тоже решил отдохнуть и выскочил из дома. Он никому не сказал, куда пошел. И, позвонив Зареме, попросил прийти на свиданье в парк. Девушка согласилась и пришла к фонтану вовремя. Парень заметил, что она была чем-то расстроена.

— Что случилось, Зарема? Кто тебя обидел?

— Нет. Все в порядке. Завтра получаю диплом, — улыбнулась скупо.

— Это здорово! Теперь мы можем поговорить с тобою всерьез, — дрогнул голос парня.

— О чем?

— О нашем будущем! А то все что-то мешало.

— Я не поняла, о чем ты?

— Зарема, я давно люблю тебя! Стань моею женой! Мы уже оба взрослые люди. Давай жить одною семьей. Я не могу без тебя.

— А жить где будем? — глянула на Михаила как-то холодно, колюче, так что парню захотелось сразу оборвать разговор, но он ответил не задумываясь:

— Что за вопрос? Конечно у меня!

— Вместе с матерью?

— Зарема! Я говорил, что она — калека, беспомощный человек. Не брошу же я ее!

— Значит, решил меня по совместительству в няньки взять? На халяву?

— Ты в своем уме? — отодвинулся Мишка. И сказал жестко:

— Я никому никогда не навязывал свою мать, а тем более уход за нею. Она волевая, сильная женщина и многое умеет сама. Я не понимаю, о чем ты говоришь? Моя мать ни от каждого примет помощь. Ты же видела ее.

— Да, видела. Но вчера у нас в гостях был твой отец! Он давно знает моих родителей, когда-то вместе работали, еще в молодости. Да и потом дружили. Так что знакомить не пришлось. Правда потом, когда родились дети, отношения поугасли. Но вчера… Они долго говорили обо всем.

— Да уж предполагаю, как он обливал мать грязью. Ему костью в глотке стоит то, что мы посмели выжить без него!

— Да! Но как выжили? Потеряв лицо и имя, всякое достоинство и честь семьи, опозорили род! Ведь твоя мать держит у себя притон, и весь город знает ее как бандершу. А и ты со всеми дешевками отметился. Куда тебе жениться? Кто за такого выйдет замуж? Разве только ненормальная! — взялось пятнами лицо девушки.

— Ты все сказала? — побелел Мишка.

— А этого мало?

— Теперь меня выслушай, наберись терпенья, — рассказал о провалившейся затее Хасана с женитьбой.

— Так как это получается, что в одном случае я лучший жених, а в другом — негодяй? Где его правда? Когда мы голодали и мать пустила квартиранток, это плохо! А бросить нас, беспомощную калеку и меня, совсем малыша в то время, это правильно? Даже собак люди кормят. О нас все забыли. Он первый бросил нас, обозвал мамку по всякому и ушел, наплевав в души. Те самые девчата, каких он назвал дешевками, оказались добрее и теплее родни. Они не дали пропасть. Помогли матери хоть как-то держаться на протезах и передвигаться по квартире. Ну, что я мог тогда в свои пять лет? Те девчата давно уже стали матерями, живут по своим деревням и многое могли бы рассказать тебе о том времени. Но к чему? Ты поверила отцу. И, как вижу, сделала свой вывод. Что ж, дело твое. Ты, не зная мою мать, облила ее грязью. Чем же ты лучше отца? Испугалась ухода за мамкой? Да кто тебе ее доверил бы? Зря беспокоилась, я не доверяю мать чужим людям. Она калека телом. Хуже, когда люди искалечены на душу. Тут ни врачи, ни няньки не помогут…

— Может я и неправа. Но не только твой отец, весь город говорит о том же. Так не бывает, что все врут. Я не хочу в вашу семью. Да и ни в какую. Поеду учиться в аспирантуру. Это на два года в Москву. За это время многое изменится. Мы тоже станем другими. Не обижайся, Мишка, но я за эту ночь слишком много пережила. Впервые увидела слезы отца, он умолял забыть тебя. Я дала ему слово и на следующей неделе уезжаю. Знаю, как тяжело мне будет. Но ты уже не моя песня, не моя любовь и радость. Ты чужой, я должна забыть тебя навсегда, — встала со скамьи и побежала прочь по аллее, утопающей в розах.

Мишка смотрел ей вслед, а с губ сорвалось невольное:

— Вот и отомстил козел! Сломал мое счастье! Ну, погоди змей ползучий! Этого тебе до конца жизни не прощу! А если представится случай, своими руками изображу из тебя криворылого ишака! За себя и за мать кровь по капле выдавлю из поганой глотки твоей, — пошел домой, не видя под ногами дороги.

Тем временем Лянка закатывала на кухне компоты, варила на зиму варенье из клубники, разговаривала с Катей:

— Знаешь, нам детдомовским трудно пришлось в семьях. Многого не умели. Да и где, у кого было учиться. Все мимоходом, на лету запоминали. И вот была у нас одна воспитательница, пожилая женщина. Она жила с нами в приюте. Не имела ни семьи, ни детей. Погиб ее жених на войне, а другого не смогла полюбить. Очень добрая, умная, она любила всех нас и никого никогда не обидела и не наказала. Вот так-то сидим мы все в игровой комнате, нас много, нам тепло и весело, а за окном такая вьюга бушует, что света Божьего не видать. А воспитательница взяла меня на колени, хотя я уже в школе училась, погладила мою головенку и говорит, так чтоб все слышали:

— Не плачь, что домик собрать не сумела. Этому научишься. Придет твое время! — я обняла ее за шею, а она продолжила:

— Когда вырастешь, много сумеешь. У тебя будут детки, свой дом. Но, прими в свою семью бездомного, кому в такой вот вьюге голову приклонить некуда. Не прогони несчастного. Кто бы он ни был, ребенок или старик, обогрей и не обдели куском. Чтоб не потерял человек свою душу от твоего бездушия. Знай, Бог все и всех видит. За свою спасенную жизнь, помоги другому выжить в стуже. Господь за твое доброе тебе воздаст, но ты не жди этой награды. Не знаешь, откуда она объявится. Сделай от всего сердца. Прими несчастного как посланца Божия и увидена будешь, — умолкла женщина, оглядев Ляну. Та зарделась:

— Значит, вы меня не прогоните?

— Жаль, что тогда после пожара не ко мне пришли с Борисом. Глядишь и теперь бы жил человек.

Мишка вошел хмурый. Сел рядом с матерью на низкую табуретку, положил ей голову на колени, рассказал о разговоре с Заремой, ничего не утаив, не сгладив. Его трясло от обиды.

— Забудь, сынок! В чужую голову свои мозги не вставишь. Выходит, не любила, раз не поверила тебе. А как жить без веры? Выходит, не выдержала она первой проверки, раз собирается искать другую судьбу. Не жалей о ней. Все, что уносит ветер, корней не имеет, не удержался, значит, слабак. Такие — лишь обуза в судьбе. Женщина не должна быть слабой. Ей детей рожать. У слабой матери сильных детей не бывает. Оглядись, сыночек, жизнь на Зареме не кончилась, она продолжается. Еще неизвестно, кто из вас потерял свое счастье. Порою люди ищут его за морями, а оно совсем рядом живет… Теперь ты взрослый, Ми-шутка мой! Ты самый лучший! Найдешь еще девочку по себе и будешь счастлив. Чего тебе торопиться, успеешь обзавестись семьей.

— Да уж теперь вряд ли она у меня будет. Сколько лет с Заремкой был знаком. А что получилось? Полный облом! Куда уже хуже? Полной дурой оказалась. Одному радуюсь, вовремя раскрылась. Попробуй женись, она всю душу вывернет наизнанку, живьем в петлю загонит.

— Только ни это, Мишка! — побледнела Ляна и выронила ложку.

— Да кто она такая? Сколько хороших девчонок в городе. Ты только оглянись, любая тебе будет рада! — уговаривала парня.

Мишка к вечеру постепенно успокоился, а на следующий день с самого утра повез Лянку в техникум пищевой промышленности. Вскоре сам уехал на работу.

Ляна вернулась домой уже после обеда с длинным списком учебников, какие нужно было приобрести. И все рассказывала Кате, как прошло знакомство с преподавателями, однокашниками, аудиторией.

— Я ж думала, что там одни деревенские будут учиться. Они самые голодные. Но куда там? Полно городских, даже ребята… Нас сразу привели на кондитерскую фабрику, на экскурсию, чтоб мы увидели свое будущее. Ну и дела, сразу в цех! А там все в белых халатах, в шапочках, в тапках и ни одной накрашенной рожи. У них это запрещено. Нас, как баранов, подпустили к столам, где торты разукрашивают. Дали вволю нажраться. Я никогда торт не ела, только в магазинах видела. Ну и дорвалась. Сама торт схавала, одна целиком. И тебе купила, не то как это, я ела, а ты и не попробовала. Там они дешево, а нам еще скидку сделали. Я за цену одного, три торта купила. Вы не будете ругаться?

— За что? Наоборот умница, хорошо, что сообразила! — похвалила Катя Лянку, та довольная, зарделась от похвалы.

— Когда научусь, каждый день буду торты делать. Но лучше к каждому выходному! Правда? А еще учиться мне немногим больше двух лет. Нам сказали, что хороший кондитер никогда не останется без работы. И получают они от выработки. А еще от продажи. Я спросила теток про получки, сказали что по-разному. Зимой хорошо зарабатывают, потому что праздников много и продукция хорошо хранится и раскупается. А летом похуже. Люди мало покупают торты. Но зато берут пирожные, другую сдобу и зарплата получается неплохая.

— Короче, ознакомление прошло нормально?

— Ну да! Вот только тетради, учебники и ручки купить нужно, — смутилась девчонка.

— Дай список, завтра Мишка все привезет тебе прямо на занятия, — пообещала Катя.

— Счастливая ты, Лянка! Сумела же вот так втереться. За квартиру не платишь, кормишься, тебя одели и обули, даже учиться послали. Вот тебе и серенький воробышек, а всех обхитрила. Везде льготу свою имеешь. Даже на машине тебя возят как госпожу. Нам такое и не снилось, хотя и платим! Как все удалось, как охмурила, поделись секретом! — позавидовала Маринка жгуче. Лянка растерялась.

— Я никого не охмуряла. Я вся как есть. Ни у кого ничего не прошу. Сама всем хочу помочь, — не понимала подвоха.

— Погоди! Припутает тебя как-нибудь Мишка, сторицей за все возьмет.

— А у меня брать нечего.

— Ну, круглая дура! А может, прикидываешься такой? — усмехнулась Дашка кривенько.

— Ты это о чем тут гундишь? Иль не видишь, что перед тобой ребенок? Совесть поимейте, телки! О чем при Лянке говорите, бесстыжие? — появился в дверях Мишка и сказал:

— Лянка! Иди к матери! Здесь не торчи! Эти тетки доброму не научат, — вытащил девчонку из комнаты за руку, а Дашке с Мариной сказал, с трудом сдерживая накопившееся зло:

— Постарайтесь в три дня подыскать себе другое жилье. Я очень прошу побыстрее освободить нашу квартиру!

— Миш! Мы как только поступим, перейдем в общежитие. Тут недолго остается. Мы даем слово, что никогда больше не будем говорить о вашей семье. Хватает у нас своих проблем по горло.

— Прости, если лишнее ляпнула. Деревенские мы, потому язык глупей мозгов, всегда вперед скачет. Не хотели обидеть. Ты нам обоим нравишься. Не гони! Ну зачем снова жилье искать, нам так нравится у вас! Ну, прости нас, Мишаня. Мы хорошие. Малость глупые, но ты помоги нам! — подошла Маринка к парню, обняла, поцеловала в щеку, тот и растаял, простил. Но велел впредь держать язык за зубами и не говорить Лянке глупостей.

— Чтоб я больше не видел ее убирающей вашу комнату. Она не прислуга для вас. Хватает у нее других забот. Станьте прежними, какими пришли сюда, и мы снова будем жить дружно! — посоветовал уходя.

Девчата, переглянувшись, успокоились.

Едва Михаил вышел от квартиранток, зазвонил телефон. Парень взял трубку и услышал едкое:

— Ну как, получил отставку, сопляк? — услышал хриплый голос и спросил:

— С кем говорю?

— Родного отца не узнаешь, отморозок?

— Ты что, перебухал с утра, что хрипишь как ржавый унитаз? Думаешь, за жабры меня взял? Устроил облом и радуешься? На Заремке свет клином не сошелся. В городе полно девчат и помоложе и получше ее. Так что не радуйся. Ты не победил, даже помог мне разглядеть девку. Если она тебе поверила, значит в жены не годится. Допер?

— Так я и предложил замену ей. На целых семь лет моложе и в сотни раз богаче. Чего ты завыламывался, даже не глянув на нее? А ведь красивая и хозяйка отменная. Все умеет. Не то, что Заремка! С пяти лет матери по хозяйству и в доме помогает, вяжет здорово. Сама семью прокормит. А какое приданое за ней дают! Услышишь, не устоишь.

— Я уже тебе ответил, самого себя не продаю!

— Сын, давай поговорим по-мужски. Никто ее не навязывает силой. Но ты посмотри на девку! Кукла, картинка, глаз не оторвать. Поговори с нею! Если не понравится, откажешься. Я тебе зла не желаю. Ведь ты мой сын! И я хочу, чтоб ты был счастлив в своей семье.

— Я уже это слышал. Но скажи, если все так как говоришь, почему ее не отдали замуж у себя, или желающих не было? Или я один дурак во всем свете, что другого не нашли? Почему именно я должен на ней жениться?

— Много ей предлагалось, я уже говорил! Но они ей не понравились. Отказала.

— А тут, не видя, согласилась!

— Почему? Я с нею к вам пришел, привел, она видела, ты ей понравился.

— Я ж выставил вас, — напомнил Мишка.

— Не ты, а мать выгнала. Тем вы и дороже ей, что не позарились на деньги и приданое. Другие сначала на это смотрели, ее не видя. Она хочет наоборот. Ну что мне объяснять, ты — мужчина, сам понимаешь, как капризны девки. Сначала ее уломай, а уж потом, если согласится, говори о приданом.

— А если я не хочу ни того, ни другого!

— Ты не спеши говорить последнее слово, отказаться не опоздаешь. А если понравится? Как сыну советую, посмотри, поговори с девкой.

— Да некуда мне спешить. Зачем мне жениться именно теперь? Я только недавно институт закончил, работать стал. Зачем, не погуляв, не видя радости, мигом в петлю головой. Рано мне женатиком становиться.

— А почему Заремку замуж звал?

— Она уже сказала? — удивился парень.

— Ты как думал? Благодарила, что от ошибки удержали. Она уже улетела в Москву. Поспешила убежать. А может, отец настоял. Он у них человек резкий, вспыльчивый. При мне Заремке сказал, что если выйдет за тебя, он ее своими клешнями задавит. Велел забыть. А она не ты, отца уважает и слушается.

— Ну и хрен с ней! Пусть остается в старых девах. На нее через два года никто не глянет, даже старик. А и я ждать не намерен.

— А зачем ждать? Ты хоть сегодня женишься на семнастке. Девчонка, как персик. Ты глянь на нее! — настаивал Хасан.

— Сейчас не хочу в телегу впрягаться, погожу с годок-другой. Я — не девка, с семьей никогда не опоздаю!

— Да пойми ты! Я и не сомневаюсь, что не будет у тебя проблем с бабой! Но какая попадется? А эту из-под носа уведут. Не засидится. Вокруг нее знаешь, сколько ребят кружат! Не упусти, обидно будет, потом ее не вернешь! — убеждал Хасан.

— Знаешь, жену, коня и оружие нужно выбирать самому. Не хочу навязанную. Сам себе найду. А уж там как повезет. Давай закончим этот разговор.

— Как хочешь Мишка! Но только потом не жалуйся, что семья не удалась. Ведь и я, и твоя мать — не вечные. А тебе жить. Все надо успевать в свое время. Чем старше становишься, тем труднее детей растить. Без них нельзя. Старая девка не сможет родить здоровых малышей, для этого нужна молодая, крепкая, здоровая. Ну, а в любовницах какую хошь держать можно и менять хоть каждый день. Были б силы и здоровье. Давай, решайся. В другой раз такой «овечки» не будет. У этой все при ней, как на заказ.

— Знаешь, приведи богатую да молодую, она увидит больную мать и поднимет хвост. Не захочет ей помочь. Здоровая больную не поймет. А я мать не брошу.

— Как дочь за Катькой присмотрит. А не захочет сама, няньку наймете. У них возможности позволяют.

— Чужому родного не доверяют. У меня мать одна. Жену сменить можно. Но не ее. Да и хватит о бабах. Не доставай, не готов я пока в мужья. Другие заботы есть. Я вон с работы прихожу в потемках, устаю так, что едва до койки добираюсь. Какая мне жена нужна! Успеть бы к утру отдохнуть. Я уже забыл, когда у друзей был в последний раз!

— Мишка! Когда женишься, свободного времени тьма появится. По себе знаю. На бабу все заботы и хлопоты перейдут. Сам только отдыхай! — зашелся Хасан.

— Знаю я этот отдых. Мои друзья женатики проговариваются. А и сам не слепой, видел. От такого отдыха добровольно в могильник сбежишь. И всех покойников уговоришь не подпускать жену к себе ближе, чем на пушечный выстрел. Да и соседей слышу и вижу. Тоже хвалиться нечем. Я себе такой доли не хочу.

— Ладно! Пока ты не обдумал свое будущее. Но жизнь идет. Я прошу тебя, подумай! Через недельку позвоню.

Мишка положил трубку, вздохнул с облегченьем. И сказал матери смеясь:

— Ну, забодал папашка! Достал до печенки. Выкручивался, как мог. А он свое — женись и все на том!

— Я слышала! Да только говорю тебе, не верь ему ни в одно слово. И в этом деле не без подвоха. Неспроста в сватовство с ушами влез. Он раньше таким не интересовался. Хочет Аслана из зоны взять? Вот пусть и женит его на этой.

— Она за него не пойдет. Предлагал он этот вариант. Да им не нужен судимый. Не захотели позорить семью. Выходит, что та девка не без гонора. Цену себе знает.

— Скорее не сама, отец за нее решает, — ответила Катя, и оба услышали звонок в двери.

Сын с матерью переглянулись. Они никого не ждали. Михаил открыл и пропустил в прихожку молодую женщину с ребенком и пожилого человека. В руках у них букет цветов и тяжеленные сумки.

— Вы к кому? — растерялся Мишка.

— К вам!

— Вы, наверное, ошиблись…

— Катя здесь живет? — спросил мужчина.

— Да, это моя мать! — подтвердил Михаил.

— Где она?

— У себя в спальне.

— К ней можно пройти?

— Конечно!

— Здравствуйте! А вы меня не узнаете? — подошла женщина к Екатерине, обняла, словно родную.

— Я — Мадина! Вы из-за меня остались без ног. Меня от смерти спасла, а сама чуть не погибла, — прижалась женщина к Кате.

— Сколько лет прошло! Ты совсем большая стала, девочка моя! — целовала Мадину Катя, и слезы лились ручьями из глаз женщин.

— Как же изменилась ты, кукленок мой! Взрослая теперь. Встреть тебя на улице, ни за чтобы не узнала. Помнила малышкой, — побледнела Катя. Мадина, приметив, усадила ее в кресло, сама присела на низкую табуретку, гладила руки женщины, не без слез смотрела в усталые глаза, на частые морщинки, опутавшие лицо паутиной, на горькие складки в уголках губ.

— Прости меня. Я во всем виновата. Я изувечила всю судьбу, исковеркала жизнь. Ведь ты была молодой и красивой. Мы все любили тебя. А я была совсем глупой, — уткнула лицо в Катины ладони.

— Я много раз хотела прийти, но боялась, — призналась Мадина.

— Чего?

— Проклятий, упреков, я заслужила их.

— Проклинают врагов. А я тебя всегда любила и никогда, ни в чем не винила. Лучше расскажи о себе, забудь прошлое. Уж так случилось, что за твою жизнь поплатилась ногами. Но если б тебя не стало, было бы много хуже. Я истерзалась бы и сошла б с ума. Да и твой дед не пережил бы того горя.

— Он недолго пожил — всего полгода — и умер, все корил, ругал себя. А я закончила мединститут. Вышла замуж. Мой муж работает послом России в Германии. Я — врач. У нас сын — Тимурий. Он в этом году пойдет в школу. Все нормально сложилось, а вот покоя нет. За тебя гложет совесть. Все годы лежит на душе тяжесть вины.

— Пустое себе понадумала. Сама посуди, как можно было спокойно смотреть, как на ребенка мчится поезд. Ведь машинист не мог остановить состав на той скорости, а и расстояние было слишком маленьким. Впрочем, я тогда о том не думала. Все случилось само собой. А значит, так было нужно. Меня никто не просил, не толкал. Я сама мать. А тебя больше всех любила. Ну, а что случилось, того уже не исправить. Зато ты жива! — улыбалась Катя, гладила голову, плечи Мадины. И спросила:

— Как же удалось институт закончить? Ведь твои родители не жили вместе?

— Отец, когда ты меня спасла, узнал все от деда. Оно и по городу слух прокатился мигом. Отца с матерью на каждом шагу осуждали и позорили. Соседи и даже чужие люди хотели удочерить меня. Друзья от них отвернулись. Ну, а деду вовсе прохода не было. Чего только не услышал человек, его не пощадил никто. Он не смог сжиться с позором. Сам себя исказнил. Ну, а отец, узнав что случилось, тут же забрал меня к себе. С матерью они так и не помирились. Он не отдал ей меня, хотя она и не очень настаивала. Иногда навещала. Привозила игрушки, конфеты, платьишки, но не было тепла. Она отвыкла от меня, а может, никогда не любила. Впрочем, я тоже не тянулась к ней. Не знаю, в чем дело. Отец с того дня будто проснулся и лет десять никуда не отпускал от себя. Боялся случайностей и не разрешал одной куда-нибудь отлучаться. У меня появились и отчим и мачеха. Они были лучше своих, родных. Уже хотя бы потому, что не сюсюкали. Были честны не только на словах. Учили всему, что умели сами. И старались, спасибо им за то, пореже вспоминать тот день. Я трудно пережила его еще тогда. Получился срыв, истерика, пропал сон. Нервные судороги одолели. Скручивало меня в штопор, я выла от боли, а врачи долго не могли мне помочь, — заплакала Мадина.

— Я помню, как часто болело сердце. А мать навестила в больнице и сказала:

— Ну, что делать? Умирай. Зря тебя спасала та женщина. Видно, от судьбы не уйти, коль на роду написано умереть в раннем возрасте. Лучше б ты тогда ушла. А то сама мучаешься и нас извела вконец…

— Когда врач узнала, перестала пускать ее ко мне в палату. Зато мачеха и отчим заботились. Два года меня трясло.

— Бедная моя девочка! — обняла Катя гостью.

— В школу тоже брать не хотели. Ведь я заикалась. Учителя предупреждали, что дети станут дразнить, это меня и добьет вконец. А знаешь, как от заиканья избавилась? — улыбнулась Мадина и, повеселев, продолжила:

— Иду я в школу за руку с отцом. На мне — новехонькая форма, бант на всю голову, туфли с бабочками, портфель скрипит. И вдруг из чужого двора прямо из подворотни на нас вылетела собачья свора, десятка два псов разного калибра и масти, все к нам кинулись с лаем, воем, рыком. Я от страха побежала куда глаза глядят. Не знаю, куда спрятаться от своры, а она беснуется вокруг меня. Я споткнулась, упала, да как заорала во всю глотку. Псы от меня врассыпную в ужасе разбежались тут же, а я валяюсь в пыли, зажмурившись, и кричу, боюсь, что сейчас собаки жрать меня начнут. От своего крика не услышала, что псов давно нет. Что я их перекричала. А когда открыла глаза, рядом отец стоит и улыбается, радуется, что кричу, уже не заикаясь. Клин клином вышибло. Отряхнул он меня, умыл у колонки и отвел в школу. С того дня и логопед не понадобился, нормально стала говорить, — вспомнила Мадина. И продолжила:

— А с седьмого класса каждое лето работала санитаркой в детской больнице. Мачеха как-то попрекнула, что я дорого обхожусь семье. Я пошла работать. А когда втянулась, не ушла из больницы. Днем училась, а вечером работала. Часто ночевала в больнице. Вот так и привыкла, втянулась, а когда пришло время поступать в институт, меня сами врачи готовили к экзаменам. Когда пришла сдавать, а они все в экзаменационной комиссии. Только одного человека не знала. Вот так вытащила билет и ответила без подготовки. И другие экзамены так же. С первого захода поступила. Но даже в студентках санитаркой работала. Только на третьем курсе стала медсестрой. А уж потом педиатром.

— А где с мужем познакомилась? — спросила Катя.

— Поехала в ординатуру поступать, а вместо этого замуж вышла, — рассмеялась Мадина.

— Пошли мы с подругой по Москве погулять. А день жаркий, вот и зашли в кафе, мороженое взяли. Мы уже прилично походили, устали так, что ноги гудели. А тут двое парней подошли, спросили разрешенья и подсели к нашему столику. Мы не спешили, они тоже не торопились. Так вот и разговорились. Познакомились. Смешно все получилось. Когда уходить решили, нам предложили прогулку по Москве и пригласили в машину. Мы ни в какую. Оно и понятно, первый раз увиделись. А ребята поняли и предложили подвезти в гостиницу, где мы остановились. Как-то так они предложили, что мы и не подумали отказаться. Добираться в комплекс «Измайлово» далековато, с несколькими пересадками на метро. Вот и сели в их «Волгу». А через пару часов они позвонили. Предложили в театр сходить вместе. Я весь спектакль проспала на плече у Анатолия. Устала или скушным был спектакль, но так неловко было мне. А ребята нас в кафе привели. Там почти до полуночи просидели и нас отвезли в гостиницу. Утром, едва проснулись, горничная принесла от ребят букет алых роз. В нем записка:

— Ждем вас внизу, в холле, приглашаем вместе позавтракать.

— Мы уже без сомнений тут же собрались. Так продолжалось недели две. И Анатолий сделал мне предложенье. Я уже знала о нем все и о себе рассказала. Моя подруга тоже вышла замуж за друга Толика. И тоже стала женой посла только в Румынии. За все годы мы с ними всего один раз виделись. У них дочка, ровесница моего сына.

— А почему только один ребенок у тебя? — спросила Катя, заглянув в глаза Мадине.

— Тяжко быть женою посла. Очень трудно. К тому же я работаю. Времени почти нет. Да и никакой уверенности, сегодня мы в Германии, завтра переведут в другое государство. Выучила немецкий язык, теперь английский зубрю. Параллельно испанский осваиваю. Муж тремя языками в совершенстве владеет. Мне нельзя отставать. Порою устаю, очень скучаю по Нальчику, по своим. Когда оторвалась от них, поняла, что люблю всех, только каждого по-своему. Наверно, так и должно быть. Это нормально. Да и ко мне все теплее стали. Мать для нас сама теплые вещи вяжет и присылает. А письма какие сердечные, хорошие пишет. Оно и понятно. Детей во втором браке не появилось. Так и осталась я у нее одна. Отчим ко мне как к родной дочке относится. И беспокоится, словно за свою кровную. Много в нем нерастраченного тепла осталось. Он был бы прекрасным отцом, но судьба, как ослепла к нему и ни одного не подарила. А может, мать не захотела родить еще, кто их знает.

— Одного ребенка мало. Слышь, Мадина, пока не поздно роди второго, послушайся меня. Мало ли что в жизни, пусть двое твоих птенцов рядом с тобой растут. Знаешь, как бабки говорят:

— Чем больше детей, тем спокойнее старость.

— Это раньше так считали. Нынче иная поговорка в ходу:

— Чем больше детей, тем короче дорога к погосту…

— Я такое не слышала, — нахмурилась Катя.

— Ни мною придумано. Но то, что слышу, убеждает в правоте пословицы. Дети теперь пошли иные. Трудно с ними.

— Мадинка, и в мое время так считали, но все зависит от самой, поверь мне, рожай второго! Лишним не будет, — уговаривала Катя женщину. Та не хотела продолжать тему и перевела разговор на другое:

— Я с отцом пришла. Замиром его зовут. Он давно хотел увидеться с тобой, но как и я, не решался. Трудно ему переступить порог своей вины. Он знал обо всем, что случилось из-за меня. Потому было трудно. От вас ушел муж. Бросил и женился на другой. А первый, ваш общий сын, теперь отбывает срок. Не повезло Хасану и с женой. Все время болеет. Три выкидыша случились. Так и не доносила ни одного. Родня ее во всем винит Хасана за то, что держит жену в доме вместо кобылы. В семье совсем плохо живут. Ругаются, он даже бьет ее, говорят, что погуливает и выпивает. Оскорбляет свою жену и ругает своих за то, что вместо кобылы подсунули клячу, на какую белым днем смотреть невозможно, а и ночью подходить противно, вот и таскается по всем притонам как последний отморозок. Жена его уже много раз уходила от Хасана. Но родня возвращала. Мол, дождись, пока сам выгонит, — рассмеялась Мадина.

— Конечно, если сама уходит, он ей приданое не вернет. А коли он выбросит ее, до смерти обеспечить должен. Так по их законам. Это не я — русская баба! Ушел он от нас и забыл. Я ничего не потребовала. Ни в какой суд на Хасана не обращалась. Мы сами выжили, как нам Господь дал. А вторая утопит его в жалобах. И вытряхнет из него все вместе с анализами. Вот и живут скрипя зубами друг на друга. Нет, я не смогла бы так дышать. Или его под задницу подналадила, или сама ушла б, — сказала Катя.

— Не равняй себя, ты человек сильный, она подлая…

— С чего она такая? Откуда взяла?

— Она все знала, зачем же вышла за него замуж? Иль думала разжиреть на чужой беде? Да не получилось. Все годы словно в гнилую задницу сунула. Ни света, ни радости не видела. И только теперь понимать начала, за что наказана. А ведь ее предупреждали старые люди. Она никого не послушалась, — говорила Мадина.

— У тебя муж кабардинец?

— Нет, он — русский, родом из Смоленска, там вся его родня и нынче живет. Хорошие люди. Мне с ними проще и легче, чем со своими. И приняли как родную, не лезли в душу. Согрели мою. Я для них дочь, а не невестка. Никто не грузит меня, ничего не просят. Стараются сами помочь. Делятся всем. Младшая сестренка дискеты нам покупает на стипендию. Даже сухие грибы присылали в Германию и малиновое варенье. А свекор, отец наш, он — пчеловод, все время снабжает медом. Просят оставить у них сына хоть на одну зиму, чтоб внук не забыл русский язык. Мальчишка, конечно, с радостью останется. Там ему ни в чем отказов нет, все разрешено и дозволено. Хоть в лес за грибами, хоть рыбачить на Днепре. Он за месяц загорел так, будто все лето провел на море. А щеки отъел, аж из-за спины их видно. Бабка постаралась. То пирожки иль блины, оладьи испечет. Да с домашней сметаной, со сливками, приучила чай с вареньем или с медом пить. Конечно, он теперь в Германию не хочет. А тут еще его учат машину водить на лугу за домом, дед с собой на покос берет, бабка — в сад, что вокруг дома и огорода. Двоюродные братья научили понять на велике. Скучать ему некогда. Спать ложится почти в полночь и во сне до утра хохочет. Но как оставлю? Один он у меня. С ума сойду без сына, — призналась Мадина.

— А ты решись и оставь. Скорее на второго ребенка согласишься. Если такая родня, помогут на ноги поднять хоть десяток. Там, где дети растут вольно, из них хорошие люди получаются. Они не знают страха и голода, не слышат попреков, не видели подлость. Они и другим такое не причинят. Я это знаю по собственной жизни, какую прошла в детдоме. Мы жили одной семьей. Нас сдружила одна на всех беда, но мы не считали себя сиротами. Мы были родней друг другу, и никто никого не обижал. Я знаю, что их, как и меня, не испортит никакая беда и не изменят люди, потому что с самого детства все пережили одно, непоправимое горе — сиротство. Но не чувствовали себя лишними на земле. Каждый стал Человеком. Я со многими переписывалась. И говорю об этом не случайно. Ведь вот дети в приюте никогда не накладывали на себя руки, даже в голову такое не приходило. А посмотри, что творится в городе? Сколько детей гибнет, и далеко не все по случайности. Всего месяц назад в нашем доме мальчишка из окна выбросился, с пятого этажа! Сразу насмерть. Оказалось, отец был садистом. Каждый день сына бил за пустяки. У пацана на теле живого места не было. Весь сине-чернофиолетовый. Так и ушел из жизни, без тепла и смеха.

— А как же мать, куда она смотрела? — дрогнула Мадина всем телом.

— Ты же знаешь, кабардинка не имеет права сказать мужу слово поперек, тем более, когда он разбирается с сыном. Как ни горько и больно, молчи… Потому теперь много разводов. Наши бабы осмелели, потому что ситуация стала меняться в их пользу

— Ой, как хорошо, что я вышла замуж за русского, за своего Толика, будто в чистую реку вошла, где на дне желтый песок и никаких камней и коряг под ногами.

— А он хочет второго ребенка?

— Давно о том просит. Дочку хочет, чтобы на меня была похожа! — покраснела женщина.

— Чего ж затягиваешь время? Смотри, потом рожать будет трудно. Большой перерыв — на тебе отразится.

— Я подумаю, — пообещала Мадина заколебавшись. Она глянула на часы и, прижавшись к Кате, сказала:

— Нам пора! Завтра улетаю в Москву. Оттуда в Смоленск, Надо решить с сыном. Он хочет остаться у деда с бабкой. Аж плачет, отказывается ехать в Германию. Любит свою родню, смолян и сам город. Живет светло, не хочет терять тепло. И хотя приехал сюда со мной, здешняя родня не пришлась по сердцу. Бредит Смоленском, от какого его оторвала насильно, но не порадовалась. Ребенка не обмануть, он сам все почувствовал, без лишних слов. Потому не хочет даже на день задерживаться здесь. Прости, но нам пора. Нужно успеть собраться, — поцеловала Катю. И, встав, вышла в прихожую, из кухни к ней подошли отец и сын. Они тепло простились с Катей. Мадина обещала звонить и писать ей.

Катя в окно увидела, как все трое сели в машину и уехали со двора.

Мишка, общавшийся с ними все это время на кухне, сидел задумчивый. Вокруг него стояли сумки.

— Мам! А это что? — вошла на кухню Лянка и указала на сумки.

— Разбери их! — попросила женщина устало.

— Как ты сказала? Мою мамку матерью назвала? — словно проснулся Мишка и добавил зло:

— Ишь, сестренка выискалась, гнида недобитая! С какого праздника раздухарилась?

— А мне разрешено! Понял? И не поднимай на меня хвост! Спроси мамку, отморозок!

— Ах ты, чмо облезлое! Уже зубы скалишь, поносный выкидыш! — хотел поймать за ухо Лянку, но та отскочила вовремя:

— Лучше сумки помоги разобрать, расселся тут, как паша турецкий. Давай открой холодильник! И помоги вытащить все из сумок! — осмелела девчонка.

В это время из комнаты вышли Даша с Маринкой. Мишка указал им на сумки и приказал:

— Все определить и приготовить ужин! Не шуметь. Матери отдохнуть нужно. У нее сегодня нелегкий был день. Вернуться в прошлое не всегда приятно. Особо когда это прошлое отняло все будущее и чуть не забрало жизнь.

— А кто они, эти люди? — спросила Ляна.

— Те самые, из-за кого без ног осталась. Я так долго их ждала. Нет, не ради помощи. Выжили и без них. Хотелось увидеть их глаза, а в них радость, что жизнь не потеряна, она продолжается, а значит, и я в ней была нужна…

— Мамка, а я? Ты мне больше всех на свете нужна! Ведь и меня спасла, только не от поезда, но тоже от смерти. Живи подольше! — обняла Лянка женщину.